Текст книги "Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2"

Автор книги: Валерий Гитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

КСТАТИ:

«Любовь не ищет подлинных совершенств; более того, она их как бы побаивается: ей нужны те совершенства, которые творит и придумывает она сама. В этом она подобна королям: они признают великими только тех, кого сами и возвеличили».

Никола-Себастьен де Шамфор

Ришелье не нуждался в том, чтобы его кто бы то ни было возвеличивал.

Он был властелином Франции, и этим все сказано.

Ревновал ли он Анну Австрийскую? Намеревался ли опорочить ее в глазах супруга? Наверное, да, но его действиями руководила не столько ревность или обида отвергнутого самца, сколько досада на эту бездумную чету, которая свои удовольствия ставила выше интересов страны, готовой попросту расслоиться, развалиться без мощного цементирующего начала.

Ришелье решительно сместил многих наместников провинций и заменил их людьми не столь знатными, но зато мыслящими категориями государственности, а не своекорыстия. Так же решительно первый министр двора пресекал рецидивы феодального своеволия поместной знати. Многие и многие из разряда «неприкасаемых» угодили если не на эшафот, то за тюремную решетку. Те из них, которые решили укрыться от цепких рук власти в родовых укрепленных замках, вынуждены были в итоге выбирать между срытием наружных стен своих феодальных гнезд и отсидкой за толстыми стенами Бастилии. В довершение ко всему Ришелье под страхом смерти запретил дуэли – кровавую забаву гордецов, которым было четко сказано, что дворянин может проливать кровь только на королевской службе, и нигде более.

Конечно, многие и многие из тех, кто считал себя ровней королю, ответили на эти меры целой серией заговоров, которые, благодаря разветвленной агентурной сети трезво мыслящего кардинала, раскрывались еще до периода своего созревания.

Король занимал отрешенно-нейтральную позицию, видимо, отрабатывая прозвище «Справедливый», а вот Анна Австрийская откровенно принимала сторону оппозиционеров, так что странно было бы наблюдать иную, положительную реакцию Ришелье на ее деструктивную деятельность. Бывают ситуации, когда требуется обезвредить опасного противника, и тут уже не имеет никакого значения, красивая ли это женщина, давний приятель или даже родной брат. Или нужно дать возможность этому противнику победить, взять верх, однако на такой мазохизм имеют право разве что частные лица, но никак не государственные деятели.

При этом нельзя не учитывать того очевидного факта, что Франция активно участвовала в кровопролитной Тридцатилетней войне (1618—1648 гг.), и поэтому нельзя было допускать попыток подрыва существующего государственного строя, чего не хотели осознавать ни Людовик XIII, ни его социально активная супруга.

КСТАТИ:

«Кто хочет стать водителем людей, должен в течение доброго промежутка времени слыть среди них опаснейшим врагом».

Фридрих Ницше

По-иному еще ни у кого не получалось.

Но ушел в безмятежные дали грозный кардинал, через год призвав к себе своего подопечного Людовика XIII, и в Париж приезжает в качестве представителя Ватикана некий Джулио Мазарини (1602—1661 гг.), очень скоро ставший кардиналом Мазарини, преемником Ришелье.

Сын итальянского рыбака, затем – прислужник римского кардинала Бентиволио и его протеже на ватиканском поприще, Мазарини быстро осваивается в новой для него обстановке и очаровывает королеву-регентшу Анну Австрийскую, которая правит страной за малолетнего сына Людовика XIV (1638—1715 гг.).

И вот чопорная и надменная королева в свои сорок три или сорок четыре года, со всем пылом нерастраченной страсти бросается в скандальную интригу с итальянским авантюристом, бросается безоглядно и бездумно.

Мазарини очень скоро становится кардиналом и первым министром двора, заняв до того времени пустующий рабочий кабинет покойного Ришелье.

Следствием всего этого был целый ряд политических событий, в частности резкая активизация оппозиционного дворянского движения, называемого Фрондой, когда толпы парижан скандировали на площадях: «Долой Мазарини!», но королева-регентша свои влечения ставила выше соображений гражданского мира в государстве.

Гражданский мир – понятие довольно сложное и требующее неформального подхода, потому что искусственно созданная видимость такого мира чревата гораздо более тяжелыми последствиями, чем открытый конфликт, который так или иначе завершится, выдохнется, исчерпав себя. То же самое, что нарыв, который требует скальпеля хирурга.

Отдавая должное кардиналу Мазарини, нужно заметить, что в борьбе с Фрондой он проявил себя искусным дипломатом и в то же время достаточно непреклонным защитником абсолютной королевской власти. Этот человек умел, когда это требовалось, четко произносить слово «нет», и за четкость произношения этого слова он считался одним из самых влиятельных политиков в современном мире. Естественно, не только за четкость, но это свойство очень редко встречающееся, а потому весьма ценимое.

Он добился политической гегемонии Франции в Европе, прибегая подчас к нестандартным решениям, вызывающим целую гамму противоречивых чувств, среди которых в итоге превалировало восхищение.

Например, для участия в осаде и штурме крепости Дюнкерк, захваченной в свое время испанцами, Мазарини пригласил 2400 запорожских казаков, которые в составе армии принца Людовика Бурбона де Конде (1621—1686 гг.) проявили чудеса героизма и внесли достойный вклад в блистательную победу французского оружия, одну из самых значительных в ходе Тридцатилетней войны.

Конечно, этот человек был далеко не бескорыстен, если брать во внимание огромнее состояние, которое он сколотил, сидя в кресле первого министра французского королевского двора. Что и говорить, он себя не забывал, но при этом не забывал и дело, которому служил, и это совершенно бесспорно.

В конце концов, все, что происходит в нашем подлунном мире, оценивается исключительно по результатам, и вовсе не по благим намерениям, речам, лозунгам и попыткам, которые не увенчались успехом по правдоподобным причинам…

КСТАТИ:

«Обладать и создавать – вот проявление самых сильных человеческих страстей. В этом – вся особенность человека».

Жюль и Эдмон Гонкуры

Мазарини обладал тем, что создал – в той или иной мере, но все-таки создал, сотворил из ничего что-то, а не наоборот, как многие и многие, претендующие на славу и вечную историческую память…

А еще он обладал Анной Австрийской, и это было загадкой, над которой ломали головы и современники этой странной пары, и их потомки. Действительно, неужели Анна Австрийская не могла найти менее компрометирующего сексуального партнера, в особенности тогда, когда он еще не был признанным Европой государственным деятелем, а был просто чужеземцем сомнительного происхождения и неопределенных намерений?

Когда в ту пору ее близкая подруга, герцогиня де Шеврез, завела разговор на эту тему, Анна расхохоталась и сказала: «И ты веришь этим глупым сплетням? У нас с ним не может быть ничего общего в этом плане хотя бы потому, что он итальянец. Понимаешь? И-таль-я-нец!»

Герцогиня де Шеврез была достаточно опытной женщиной и поняла, что ее подруга имеет в виду так называемую «итальянскую любовь», а попросту говоря, анальный секс, который традиционно считается пристрастием всех итальянцев. Но даже если и так, то в чем проблема? Герцогиня пришла к выводу, что Анна лукавит, и, что более чем вероятно, вовсю занимается с этим подозрительным брюнетом его «итальянской любовью», разве что в знак благодарности за обучение давая ему уроки «французской любви», каковой, тоже традиционно, считается оральный секс.

Так или иначе, но версия относительно привязанности Анны к Мазарини на почве сексуального гурманства была одной из самых распространенных и в то время, и в последующие. Впрочем, версия – это всего лишь предположение, не более…

КСТАТИ:

«Женщинам свойственно доказывать невозможное на основании возможного и возражать против очевидного, ссылаясь исключительно на предчувствия».

Оноре де Бальзак

Может быть, и не следует ссылаться на предчувствия, принимая какие-либо важные решения, но прислушаться к их голосам далеко не лишне…

У английского короля Карла I (1600—1649 гг.) не могло не быть предостерегающих предчувствий, когда он, зачастую вопреки элементарной логике, предпринимал шаги, неминуемо ведущие к пропасти. Например, этот внук Марии Стюарт, напрочь отбросив свои шотландские корни, силой навязывал гордым шотландцам англиканскую литургию, не желая понимать, что это ни к чему иному, кроме восстания не приведет. Так и случилось. Началась фактическая война с Шотландией.

А в это время он принимает решение править страной без парламента, который он распустил. Просто так, взял и распустил. Но если уж так, то держись этой линии до конца, докажи, что можешь обойтись без чванливых лордов Верхней палаты и без не менее чванливых мясников Нижней, так нет же… В апреле 1640 года король все-таки созывает парламент, чтобы попросить денег на шотландскую войну (!). Вот тут-то и мясники, и лорды засыпали его требованиями одно жестче другого. И король нехотя, но послушно кивал головой в ответ на каждое их требование. Кивнул он и тогда, когда они потребовали казнить графа Страфорда, его первого министра, ну, а это, кроме всего прочего, означало расписаться в своем ничтожестве. История простила бы ему, если бы он в ответ на такое требование отправил на тот свет весь парламент, но только не графа Страфорда, потому что это было фактически концом его, Карла, власти.

А тут заволновалась и без того вечно неспокойная Ирландия, где забродил взрывоопасный коктейль из католицизма, протестантизма, англиканства и прочих результатов стремлений не слишком благополучных и недостаточно образованных людей стать отцами хоть какой-нибудь Церкви.

У. Хогарт. Епископ Гоудли

Шотландское войско пришло в Ирландию, чтобы поддержать своих одноверцев – протестантов (разумеется, не все войско, так как и в Шотландии хватало дел по борьбе с англиканской экспансией и, разумеется, с королем). Королевство запылало со всех сторон.

Вот тут-то Карла Первого наконец-то осенила мысль если не ликвидировать, то хотя бы изолировать источник смуты – парламент, хотя бы самую опасную его часть – Нижнюю палату, да не тут-то было…

Парламент начал войну против королевской власти, войну, которую историки назовут Английской революцией.

Этой революции могло бы, конечно же, не быть, окажись к тому времени у кормила власти другой человек, не Карл I, который слыл большим любителем женского тела, но это, как говорится, не профессия…

КСТАТИ:

«Это сила легко получает наименования, а не наименования – силу».

Никколо Макиавелли

Народ ведь всегда поддерживает идею парламента как органа своего представительства, но не сам по себе парламент, где в действительности собраны люди, воплощающие в себе самые худшие, самые низменные качества своих избирателей. Поэтому народ традиционно ненавидит депутатов, как карикатуру на тех, кого они представляют.

КСТАТИ:

Когда 3 октября 1993 года по приказу Ельцина расстреливался из танковых орудий Белый дом, в котором забаррикадировались страдающие деструктивной манией величия депутаты российского парламента, народ был однозначно на стороне Ельцина. В толпах, которые часами наблюдали картину этого противостояния, депутатов иначе как «сволочью» не называли.

Вот так-то. Но Карл Первый, к сожалению, не Ельцин, за что и поплатился.

А на сцену выходит многодетный сельский сквайр Оливер Кромвель (1599—1658 гг.), депутат Нижней палаты парламента, естественно. Пуританин, правдолюб, непримиримый борец за справедливость (в его собственном понимании, разумеется), защитник веры.

Эти непреклонные «защитники веры» во все времена совершали столько антигуманных актов, что в каталогах Истории они значатся под рубрикой «исчадия ада», и никак иначе.

К ним мы еще вернемся, а вот этот экземпляр, хоть и не блещет оригинальностью, зато очень убедительно подтверждает мысль о том, что, как правило, борцы за социальную справедливость преследуют сугубо личные цели, и когда достигают их, смотрят на эту пресловутую социальную справедливость как на досадный анахронизм. В этом контексте в качестве наиболее яркого примера такой трансформации приоритетов можно привести Владимира Ульянова (Ленина), но и Кромвель тоже хорош…

Когда началась гражданская война между парламентом и королем, Кромвель, разумеется, принимает сторону парламента и вступает в его армию (да, и такое допустил этот блаженненький Карл Первый!) в чине капитана.

К сентябрю 1642 года он уже возглавляет отряд из 60 фанатиков-пуритан. Этот отряд, участвуя в битвах гражданской войны, проявляет как завидное мужество, так и нерассуждающую жестокость, которая всегда отличает простолюдинов, вдруг обретших право казнить и миловать. Как правило, они предпочитают казнить…

В январе 1643 года Кромвель производится в полковники. Свой полк он разбивает на отряды и во главе каждого из них ставит капитана – непременно либо извозчика, либо пивовара, либо сапожника, а то и вообще какого-нибудь сельского батрака. К марту того же года его полк насчитывает около двух тысяч всадников, которым нечего терять, а вот приобрести – весьма желательно.

В конце ноября Кромвель едет в Лондон, где выступает в парламенте с обвинением командующего армией графа Манчестера в трусости и измене. Конечно же, графа смещают, а Кромвеля назначают главнокомандующим.

14 июня 1645 года армия Кромвеля наносит сокрушительное поражение войскам короля.

Король бежит, прячется, его ловят, затем он снова бежит… Несмотря на мятежи роялистов, его заключают под стражу обезумевшие от внезапно свалившихся на них возможностей революционеры.

КСТАТИ:

«Революции чаще всего совершаются вовсе не потому, что одна сторона стала просвещеннее, а потому, что другая натворила слишком много глупостей».

Антуан де Ривароль

20—27 января 1649 года происходят заседания так называемого «Верховного суда справедливости», созданного революционерами. Низложенного короля Карла обвиняют во всех смертных грехах, включая тиранию, кровопролитие (это кто бы обвинял!) и государственную измену.

ФАКТЫ:

В июне 1644 года был вырезан город Бодтон, а весной 1649 – ирландский город Дрогеда.

Между прочим, одно из любимых выражений Кромвеля: «Необходимость не признает закона».

А Карла Первого приговорили к смертной казни, и 30 января 1649 года приговор был приведен в исполнение на площади перед королевским дворцом. В Англии устанавливается республика под началом Оливера Кромвеля.

Для того, чтобы она выжила (хоть какое-то время), необходимо было навести элементарный порядок. Как известно, рукотворный хаос никогда не возвратится в состояние гармонии без применения силы. Кромвель, разворошив муравейник, теперь пытался вернуть муравьев в их некогда упорядоченный мир.

И полилась новая кровь. В результате наведения такого порядка погибла треть населения Ирландии. Тысячи ирландцев покинули родину, еще большее их число попало в американские колонии в качестве «белых рабов». А их земли вошли в уплату тем, с кем должен был рассчитаться Кромвель за поддержку его претензий на господство.

В мае 1650 года начинается усмирение Шотландии, где после казни Карла заметно усилились роялистские настроения и даже был провозглашен королем его сын, Карл II. Потопив в крови Шотландию, Кромвель возвращается в Лондон триумфатором.

Его достаточно вялые попытки провести демократические преобразования заходят в тупик, и самым естественным образом трансформируются в меры по установлению авторитарной власти. Что, собственно, и требовалось доказать…

История твердо и однозначно заявляет на основании более чем печального опыта, что все разговоры о «свободе», «демократии», «народном счастье» и т.д., не более чем спекуляция на естественном стремлении людей получать какие-либо блага взамен как можно меньшего количества приложенныхстараний. Увы, такова природа человеческая, и поэтому люди, в массе своей, так легко поддаются на посулы революционеров.

16 декабря 1653 года Кромвель провозглашается Лордом-Протектором Англии, Шотландии и Ирландии, то есть единоличным правителем.

В стране устанавливается уже откровенная военная диктатура, естественно, без парламента (зачем он нужен, если свою задачу по выдвижению Кромвеля он уже выполнил?), но с жесткой цензурой и с майор-генералами (комендантами) во главе каждого округа.

Англичане, конечно, не выражают бурного ликования, что чревато серьезными проблемами, и Кромвель это хорошо понимает.

Он возрождает парламент, даже палату лордов, которая лицемерно называется «другой палатой». Вскоре депутаты разрабатывают некое подобие конституции, где Англии возвращалась дореволюционная форма правления. Кромвеля нижайше просят принять корону.

Вот и все, к чему ведет любая революция. Любая!

Кромвель принять корону как-то стесняется, однако конституцию подписывает, то есть звание монарха принимает, но только без золотого головного убора.

За время его правления экономика страны пришла в полный упадок, а ко дню смерти Кромвеля – 3 сентября 1658 года – обнаружилось, что казна совершенно пуста.

Ну и что? Все это кого-то чему-то научило?

КСТАТИ:

«Нет беды страшнее, чем гражданская смута. Она неизбежна, если попытаться всем воздать по заслугам, потому что каждый тогда скажет, что он-то и заслуживает награды. Глупец, взошедший на трон по праву наследования, тоже может причинить зло, но все-таки не столь большое и неизбежное».

Блез Паскаль

Его похоронили в древней усыпальнице английских королей – в Вестминстерском аббатстве, однако после реставрации законной власти, 30 января 1661 года, в день казни короля Карла I, труп Кромвеля был эксгумирован и обезглавлен (после ритуального повешения). Затем его туловище зарыли под виселицей, а голову выставили на всеобщее обозрение, насаженную на острие копья.

Как говорится, за что боролись…

Когда думаешь о субъектах власти, вспоминается диалог, приведенный, кажется у Чехова, в его записных книжках: «– Как поживает ваша жена? – А, все они одинаковы…» Вот так и эти… Конечно, разные страны, разные костюмы и обычаи, но ведь все остальное, главное, – абсолютно одинаковое!

Эпоха Елизаветы Тюдор и Марии Стюарт имела свой аналог на Востоке, где женщина если и не могла официально руководить государством, то делала это хоть и неофициально, но вполне реально, правда, соблюдая все мусульманские формальности, касающиеся места женщин в системе общественных взаимоотношений. Восток ведь дело тонкое…

Этот период османской истории недаром получил название «Султанат женщин». Во время правления турецкого султана Сулеймана Великолепного (1494—1566 гг.) огромное влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны оказывала украинская девушка Настя Лисовская, запечатленная Историей под именем «Роксолана». Попавшая в татарскую неволю, она была привезена в Турцию, где на невольничьем рынке ее приметил визирь султана, а затем в нее без памяти влюбился наследник престола.

Через некоторое время он становится султаном Сулейманом Великолепным, а Настя – его женой и верной помощницей во всех делах управления империей, владения которой включали огромные территории Северной Африки, весь Ближний Восток, Балканы и Юго-Восточную Европу.

Роксолана знала несколько европейских языков и свободно общалась с послами разных стран, оставившими восторженные отзывы о мудрости и дипломатическом таланте красавицы-султанши.

Второй заметной фигурой «Султаната женщин» была гречанка, известная под именем Кесем-султан, жена султана Ахмеда I, мать султанов Мурада IV и Ибрагима I. Она свыше тридцати лет оказывала заметное влияние на имперские дела как в области внешней, так и внутренней политики.

Видимо, именно ей удалось добиться отмены жестокого обычая убивать всех братьев провозглашенного султана и вообще всех его родственников по мужской линии. Свидетельство тому – ее сын Ибрагим, который остался в живых после инаугурации Мурада, старшего брата.

Мурад IV (1622—1640 гг.) принял империю в плачевном состоянии, когда ее экономика пришла в упадок, армия долгое время не получала жалованья, в столице царили бандитизм и мародерство.

Спасти положение могла только сильная и беспощадная рука власти.

Мурад был, по свидетельствам современников, атлетически сложенным и очень сильным человеком. Он не страдал комплексами Генриха VIII или Ивана Грозного, поэтому не торопился рубить первые попавшиеся головы, чтоб другим было неповадно попадаться ему на глаза. Ему не претило рубить головы, только эту процедуру он воспринимал тогда как средство, но не как цель.

Он принял в своем дворце большую делегацию взбунтовавшихся янычар. Они в ультимативной форме потребовали выдачи им семнадцати чиновников и великого визиря Хафиза Ахмад-пашу. Султан обратился к ним со страстной речью, убеждая не решать все проблемы посредством кровопролития. Делегаты стояли на своем. Тогда визирь Хафиз, решив принести себя в жертву, решительно направился к янычарам. Они его тут же зарезали, прямо на глазах у султана.

Тогда Мурад, тронутый мужественным поступком великого визиря, сказал: «Если будет на то воля Аллаха, вас ждет ужасное возмездие, вас, низкие убийцы, не боящиеся Аллаха и не испытывающие чувства стыда перед Пророком!» Эти слова были откровенно пропущены мимо ушей, и напрасно, потому что на этом лимит терпения молодого султана был исчерпан.

На следующее утро перед дворцовыми воротами можно было увидеть обезглавленный труп Реджеб-паши, подстрекателя взбунтовавшихся янычар.

Этот аргумент подействовал сильнее самых пылких речей, и янычары торжественно поклялись в вечной верности султану.

Затем была казнена большая группа коррумпированных чиновников.

Далее Мурад организовал прочесывание столицы и уничтожение бандитов и бродяг.

А дальше… дальше у него, как и у Грозного, «поехала крыша». Он опьянел от пролитой крови и утратил чувство меры в ее пролитии. Поэтому все его дальнейшие действия были окрашены именно в этот жуткий цвет…

Он строжайше запретил употребление спиртных напитков, ссылаясь на запрет, содержащийся в Коране, но при этом запретил и потребление такого тонизирующего напитка, как кофе. Все кофейни на территории империи были закрыты.

Мурад запретил и табакокурение.

Отныне всякий, кто позволил себе закурить трубку, выпить чашечку кофе или бокал вина, имел все возможности быть немедленно повешенным или заколотым.

Застав однажды садовника и его жену за курением, Мурад приказал отрубить им ноги и выставить, истекающих кровью, на всеобщее обозрение.

Одного француза, встречавшегося с турецкой девушкой, по воле султана посадили на кол.

Мурад стрелял из аркебузы по всем прохожим, которые, как ему казалось, неодобрительно посматривали на султанский дворец.

Он утопил несколько женщин только за то, что они, идя по лугу навстречу ему, слишком громко смеялись.

Он отрубил голову придворному музыканту только за то, что тот исполнял персидскую мелодию, чем, по мнению Мурада, прославлял врагов империи. За первые пять лет своего правления он погубил 25 000 человек.

Но порядок в империи он навел.

Думаю, что если порядок так дорого стоит, то возникает вполне естественный вопрос: «А порядок ли это?»

И кому он нужен – такой…

Наверное, он нужен власти, которая усматривает в порядке не цель, а средство, с помощью которого можно удовлетворить свои темные инстинкты. Впрочем, сама по себе воля к власти – достаточно темный инстинкт.