Текст книги "Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2"

Автор книги: Валерий Гитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

Генерал Моро отделался ссылкой.

Этот неудавшийся заговор ускорил решение Наполеона принять титул императора, дабы отбить охоту реванша у представителей королевской фамилии, рассеянных по белу свету после казни Людовика XVI. Это решение горячо поддерживали «новые французы», разбогатевшая за время его правления плебейская знать, которая надеялась купить еще и титулы баронов, графов, герцогов и князей при новой, буржуазной монархии, как ее называли. Главным их мотивом было, однако, не получение титулов, о которых они и мечтать бы не могли при всяком ином режиме, а необходимость оградить себя и свою быстро нажитую (приватизированную) собственность от возможных притязаний старых хозяев-аристократов.

И вот 18 апреля 1804 года сенат присваивает Первому консулу республики титул императора. Как говорится, нарочно не придумаешь: «Император республики». Сапоги всмятку. Тридцать восьмого мартобря… Ну ладно еще «новые французы» изощрились в титулотворчестве, что с них возьмешь, но ведь были же вокруг закусившего удила Наполеона и более грамотные люди…

Решение сената поддержал и всенародный референдум, выражавший волю масс постоянно ощущать узду в твердой руке и шпоры абсолютной власти.

КСТАТИ:

«Всякий тиран настолько заинтересован в том, чтобы свой народ мог грабить только он сам, а средства, которыми достигается эта цель, настолько просты и ясны, что людям, быть может, живется лучше при самой жестокой тирании, чем при анархии».

Томас Баббингтон Маколей

И не какой-то там король, как эти Бурбоны, а бери выше – император!

Совсем как Карл Великий после коронации в 800 году, Наполеон желал быть не только наследником империи Карла, но и той, которая была еще ранее, – Римской. Как говорится, любить – так королеву, а грабить – так на миллион. Весь мир считал эту его затею бредом шизофреника, но что такое весь мир для этого человека, играющего только по своим правилам и меняющего их, когда заблагорассудится! Он пожелал, чтобы Папа Римский лично участвовал в предстоящей церемонии коронации, как это происходило более тысячи лет назад, когда состоялась коронация Карла Великого. Но не совсем так. Карл ездил короноваться в Рим, к Папе, а вот Наполеон пожелал, чтобы по такому случаю Папа Римский прибыл в Париж!

Папа Пий VII

Папа понимал, что в случае его отказа это «корсиканское чудовище» оккупирует Рим, что он требовался в качестве необходимого аксессуара, без которого церемония коронации выглядела бы каким-то пошлым «междусобойчиком» регионального масштаба, что без такого аксессуара никак…

И он выехал во Францию, предварительно оговорив, что Наполеон будет со всем возможным почетом встречать его на границе и сопровождать в Париж, иначе просто не поймут… Наполеон пообещал выполнить все в точности так, как они договорились.

Но встречал он Папу Римского не на границе, а под самым Парижем, в лесу Фонтенбло, да еще во время охоты, окруженный псарями и собаками. Наполеон не удосужился даже выйти из кареты, в которой сидел, когда папский кортеж показался на лесной дороге. Какой-то человек в костюме охотника бесцеремонно распахнул дверцу папской кареты и предложил пересесть в карету «его величества».

Папа покорно пересел в карету корсиканца, которая тут же тронулась и помчалась в Париж. Это напоминало похищение, но никак не торжественную встречу первосвященника.

Второго декабря в соборе Парижской Богоматери состоялось торжественное венчание и помазание на царство Наполеона Бонапарта.

Я представляю себе участников этого акта: сановников, генералов, кардиналов, баронов нового образца, таких же герцогов, графов и князей, сморкающихся в руку и расставляющих пальцы веером, и при этом самого настоящего Папу Римского, который берет с алтаря большую императорскую корону, чтобы водрузить ее на голову Наполеона Бонапарта, как десять столетий назад Папа Римский в соборе Святого Петра водружал ее на голову Карла Великого.

И тут имеет место совершенно непредвиденный, немыслимый, но общеизвестный исторический факт. Коронуемый проворно выхватывает корону из рук Папы Римского и напяливает ее себе на голову! Все только ахнули, даже «новые графья». Далее Жозефина опускается перед ним на колени, и он надевает ей на голову корону поменьше. Вот так. Мы, мол, никому и ничем не обязаны…

КСТАТИ:

«Укрепи тряпку на палке, и многие скажут, что это знамя».

Станислав Ежи Лец

Не нужно было этого делать, ох не нужно. Это коронование было, по сути, началом конца или той последней каплей, которая переполнила чашу терпения глав европейских государств, даже тех, которые до этого времени не придавали должного значения кровавому балагану, устроенному тем, кого уже все без исключения называли не иначе как «корсиканским чудовищем».

Спешно была образована новая, третья по счету, антифранцузская коалиция, руководимая британским премьер-министром Уильямом Питтом (1759—1806 гг.), который, ввиду совершенно реальной угрозы вторжения французской армии, сформированной в Булони, был готов пойти на любые затраты ради спасения Англии от наполеоновского владычества. Он пообещал полное материальное обеспечение любой антинаполеоновской инициативе, от кого бы она не исходила.

Это обещание весьма существенным образом подогрело благородное негодование законных монархов против узурпатора, и вскоре новая коалиция уже готова была приступить к самым решительным действиям.

А Наполеон, в свою очередь, готовился к форсированию Ла-Манша и говорил, что ждет хотя бы одного туманного дня, чтобы навсегда покончить с «владычицей морей». Однако его планы изменились в одночасье, когда стало известно о том, что Австрия, Пруссия и Россия в союзе с Великобританией перешли от слов к делу и формируют огромную армию, которая способна оказать решающее влияние на ход европейских событий.

Наполеон, не раздумывая, начинает передислокацию своей группы войск, стоящей в Булони, и перебрасывает их на берега Дуная со скоростью, которая сделала бы честь и полководцам более поздних эпох. Он был чрезвычайно талантливым военачальником, и этого у него никак не отнять. Была проведена поистине блистательная операция, в ходе которой австрийская армия под командованием генерала Мака капитулировала в полном составе. Наполеон двинул свои войска на Вену и взял ее без каких-либо хлопот.

Это был удар, которого никак не ожидали участники коалиции, надеявшиеся на безусловную победу генерала Мака и, естественно, решение проблемы «маленького капрала», как называли Наполеона его солдаты. Не тут-то было…

КСТАТИ:

«Надежда – мастерица подделывать истину; пусть же трезвость ее сдерживает, заботясь больше о полезном, чем о желаемом».

Бальтасар Грасиан

Разгром Мака заставил призадуматься тех, кто рассчитывал на скорый мир в Европе. Российский император Александр I (1777—1825 гг.) приехал в Берлин, чтобы склонить прусского короля Фридриха Вильгельма III (1770—1840 гг.) к объявлению войны Наполеону, к чему тот не был готов морально. В конце концов он обрел необходимую решимость под влиянием энергичного красавца Александра, которого горячо поддержала королева Луиза (1776—1810 гг.), одна из красивейших женщин своей эпохи.

Игривая Луиза стала инициатором очень странного ритуала, когда они втроем спустились в мавзолей Фридриха II Великого и поклялись у его гроба в вечной и нерушимой дружбе. Описание этого ритуала обошло все европейские газеты, которые высказывались о нем в довольно ироническом тоне, замечая, что любовь втроем вполне допустима, однако же не у гроба Великого Фридриха, этого вечного военного оппонента России…

А дальше… дальше наступило 2 декабря 1805 года, когда под австрийской деревней Аустерлиц произошла битва, запечатленная на скрижалях Истории как одна из самых грандиозных и кровопролитных. Ее еще называли «битвой трех императоров» – австрийского, российского и французского. Когда думаешь о том, что там полегло 20 000 русских, шесть из пятнадцати тысяч австрийских солдат и девять из восьмидесяти тысяч французов, приходит в голову естественный вопрос: «Зачем?» Ведь эта битва в принципе ничего не решала и, кроме того, была обречена на поражение русских и австрийцев еще до ее начала, о чем предупреждал господ императоров Михаил Кутузов (1745—1813 гг.), единственный, пожалуй, сведущий в военном деле человек из всей компании, которую составляли Александр I, Франц I, австрийский император, и их придворные военачальники.

Кутузов, изучив обстановку, посоветовал немедленно уносить ноги и как можно дальше, чтобы не потерять армии, но честолюбивый Александр, действуя вопреки не только военной науке, но и здравому смыслу, а к тому же поддержанный столь же азартным Францем, приказал готовиться к бою.

И грянул бой, в ходе которого Наполеон отделал эту парочку императоров, как зарвавшихся лакеев. Он не просто разбил наголову их армии, он их уничтожил, растер по земле, да так, чтоб позор был несмываемым.

Александр и Франц бежали с поля боя и лишь благодаря счастливой случайности не попали в плен, спасибо казачьему разъезду…

Александр I

М-да, император – это не профессия.

А «корсиканское чудовище» вышло из этой истории не просто победителем, а «великим полководцем», как писали европейские газеты.

Безусловно, он был талантливым военачальником, очень талантливым, не чета многим и многим, но в определенной мере его успехи были обусловлены бесталанностью противников. Эту мысль со всей наглядностью подтвердил русский поход, где Наполеон вчистую проиграл Кутузову, которому была предоставлена свобода действий, и он смог полностью проявить свой полководческий талант. Но это еще впереди, а пока он победно шествует по Европе, не встречая сколько-нибудь серьезного сопротивления. После разгрома коалиции Пруссия вынуждена была вступить с ним в союз, отдав значительную часть своей территории. Австрию ждала та же участь. Далее – образование так называемого Рейнского союза, куда вошло полтора десятка германских княжеств, которые «избрали» Наполеона своим «протектором», то есть стали его собственностью. Наполеон задумал окружить свой трон не просто свитой придворных, а свитой, состоящей сплошь из королей различных государств Европы, свитой, призванной наиболее эффектно преподнести, «сыграть» своего патрона. Своего старшего брата Жозефа, ленивого и бездарного, воплощенную обузу семьи Бонапартов, он назначил королем Неаполитанским; второго брата, Людовика, королем Голландии, а сестру Полину – герцогиней Гуастальской. Менее близкие родственники тоже не остались без титулов и владений. Сложилась та ситуация, о которой упоминал в своих застольных разговорах Гитлер: вместо умных, знающих, талантливых помощников – родственники. Этот фактор еще даст о себе знать…

Впрочем, его будут предавать все – и родственники, и чужие люди, но и те, и другие в подавляющем большинстве своем, кроме Талейрана и еще двух-трех действительно умных и способных людей, были серыми посредственностями, которые, пожалуй, только и умели, что предавать.

А пока – разгром Пруссии. Король, королева Луиза, их дети и несколько придворных находят приют в городе Мемеле. Во французских газетах по приказу Наполеона печатаются статьи, оскорбляющие достоинство королевы Луизы. Видимо, «маленького капрала» раздражало то, что первая красавица Европы никогда не замечала его величия…

Впрочем, понятие «величие» весьма и весьма субъективно…

КСТАТИ:

«Сент-Бев однажды видел первого императора: это было в Булони, в тот момент, когда Наполеон мочился. С тех пор Сент-Бев вспоминает всех великих людей и судит о них приблизительно так, как будто он видит их в этой позе».

Жюль и Эдмон Гонкуры

Наполеон говаривал, что от великого до смешного – один шаг. Нужно только окончательно решить, что считать великим, а что смешным, чтобы знать, в какую сторону шагать…

А Наполеон широко шагал на Восток. В поверженном Берлине он подписал декрет о континентальной блокаде Англии. Это означало, что не только Франция и ее союзники, а все страны Европы обязываются бойкотировать торговлю с Великобританией, чтобы обескровить ее экономику. Такую акцию было возможно осуществить, лишь подчинив единой воле все без исключения европейские государства, что и стояло на повестке дня…

В ноябре 1806 года французы вступили в Польшу, которая, по простоте душевной, встретила их как освободителей от российской оккупации, а заодно от австрийской и прусской. Ну с теми последними можно было уже не церемониться, будь на то позволение великого императора, а вот Россия… Собственно, по этому поводу великий император и находится здесь, в Речи Посполитой…

В декабре 1806 года произошла битва с русскими войсками при Пултуске. Битва закончилась, можно сказать, вничью, что означало отсрочку решения российско-французских проблем. Наполеон расположился зимними лагерями в Польше, постепенно подтягивая подкрепления из Франции. Самым ярким, пожалуй, эпизодом этого периода был его роман с польской графиней Марией Валевской (1789—1817 гг.), с которой, говорят, он вступил в морганатический брак и она родила ему сына, которого впоследствии не признали наследником, что само по себе, может быть, не так уж плохо, учитывая, чем кончилась эпопея «корсиканского чудовища».

А Валевская, видимо, действительно любила, если единственной из всех его женщин навестила изгнанника на острове Эльба. Корыстный мотив исключен: ведь он тогда был фактически никем…

Но это чуть попозже, а пока он торжествует победу над русскими войсками при Гейльсберге (10 июня 1807 года), а через четыре дня – под Фридландом, после чего самонадеянный Александр I вынужден был просить мира. Чтобы прийти к такому решению, потребовалось положить в землю десятки тысяч солдат. Просто так…

Ну, не извращение ли все подобное, если посмотреть на него без очков, тонированных стереотипами, комплексами, «лакейским патриотизмом», да и не лакейским тоже… Против Наполеона, конечно, следовало воевать хотя бы ради спасения Европы, и если бы страны-участницы коалиций поставили перед собой именно эту цель, то, может быть, карьера этого выскочки закончилась бы гораздо раньше и без такого количества пролитой крови, чего он явно не стоил, но ведь монархи этих стран хотели попутно поживиться тем, что плохо лежит, а так нельзя: и рыбку съесть, и… ног не замочить.

25 июня 1807 года в Тильзите (ныне г. Советск – потрясающее название!) состоялась встреча Александра и Наполеона. Туда же приехал и прусский король, но «маленький капрал» не пожелал его видеть. Зато с Александром он беседовал долго и, можно сказать, доверительно.

– Из-за чего, собственно, мы воюем? – спросил Наполеон.

– Наверное, из-за Англии, – ответил Александр, – но я ненавижу англичан в той же мере, в какой их ненавидите вы, и буду вашим помощником во всем, что вы будете против них предпринимать.

– В таком случае – мир! – проговорило «корсиканское чудовище».

– Мир! – подхватил Александр.

Вспомнив, о своем друге Фридрихе Вильгельме III, Александр завел разговор о судьбе Пруссии, на что Наполеон отреагировал очень резко. «Подлый народ! – воскликнул он. – Подлая нация, подлая армия, держава, которая всех обманывала и которая не заслуживает права на существование!»

Александр просил хоть что-нибудь оставить злополучной Пруссии, но Наполеон твердо стоял на своем: «Поделить, и чтоб следа на карте не осталось!»

Узнав об этом, Фридрих Вильгельм пришел в отчаяние и не нашел ничего лучшего, чем срочно вызвать в Тильзит королеву Луизу в надежде, что ее красота подействует умиротворяюще на непреклонного победителя. В этом, конечно, была немалая доля пошлейшего сутенерства, но прусский король уже не анализировал средства, дающие хоть какую-то надежду на достижение заветной цели. Королева Луиза, постаравшись забыть о газетной травле, устроенной Наполеоном, приехала в Тильзит, где ее муж и Александр наскоро научили ее, что именно нужно просить у «чудовища», во время беседы tete-a-tete. В назначенный час Наполеон вошел во дворец, только что возвратившись с конной прогулки, в егерском мундире и хлыстом в руке. Королева Луиза встретила его в самом пышном и откровенном из всех своих вечерних платьев. Они прошли в одну из гостиных. Наполеон, пропустив даму вперед, плотно прикрыл за собой дверь…

Фридрих Вильгельм и его приближенные замерли в напряженном ожидании. Так прошли полчаса, час, полтора…

Фридрих Вильгельм. Королева Луиза

Фридрих Вильгельм, наконец-то осознав, что не все средства, ведущие к цели, могут считаться приемлемыми, бросился к двери, за которой происходило свидание, и резко распахнул ее. Луиза и Наполеон, сидевшие рядом на диване, недовольно обернулись. Король быстро вывел свою супругу из гостиной, чувствуя спиной насмешливый взгляд корсиканца.

«Если бы он вошел несколькими минутами позже, – говорил Наполеон своим маршалам за ужином, – мне, как порядочному человеку, пришлось бы уступить Магдебург».

КСТАТИ:

«Победитель, разрушая крепости и города, всегда оставляй калитку. Для себя».

Станислав Ежи Лец

Пруссии были, все же оставлены некоторые области, причем с оговоркой: «…из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому».

Россия присоединилась к континентальной блокаде. А вот маленькая Португалия отказалась участвовать в этой блокаде, несмотря на угрозы Наполеона стереть ее с лица земли. В конце концов он добился от Испании согласия на проход по ее территории французской армии и двинулся на Португалию, однако Англия успела высадить там мощный десант, и вторжение «властелина мира» было отбито со всей определенностью. Свой гнев Наполеон выместил на Испании, лишив престола испанских Бурбонов и назначив королем брата Жерома. Но не тут-то было…

Не всякий, даже очень талантливый, гениальный полководец способен, оказывается, учесть тот очевидный факт, что испанский темперамент ничуть не уступает в яркости проявлений корсиканскому, что испанцы тоже умеют ненавидеть оккупантов, и самое главное: для испанских скотоводов, промышленников, для всего крестьянства, прямо или косвенно связанного с добычей шерсти, разрыв экономических отношений с Англией, главным потребителем шерсти, означал полное разорение. Мораль, патриотизм, политика – все это важные факторы, но когда речь заходит о физике или арифметике, реакция людей становится однозначной и легко прогнозируемой. Смена короля по прихоти пришельца – это, несомненно, обидно, но достаточно абстрактно, а вот разорение семьи – это и обидно, и конкретно, и осязаемо, и вообще…

Испания восстала, причем вся, так что каждого оккупанта подстерегал за каждым углом остро отточенный испанский нож.

А на западе вновь подняла голову Австрия, которая заключила союз с Великобританией.

5—6 июля 1809 года в битве под Ваграмом Наполеону удалось нанести поражение австрийской армии, но с большим трудом и непривычно большими потерями своего личного состава.

Но Австрия была снова поставлена на колени.

Пока. Все, что ни происходит в жизни, все происходит пока…

Его брак с Жозефиной тоже был пока. Пока не потребовался законный наследник престола, которого Жозефина уже не могла родить.

И тогда Наполеон сказал ей: «У политики нет сердца, а есть лишь одна голова», после чего изложил свое решение развестись с нею. Жозефина упала на пол и билась в конвульсиях, но император был непреклонен в своем стремлении стать еще и основателем династии. Он быстро получил от Папы Римского разрешение на развод и, после неудачной попытки сватовства к сестре Александра Первого женился на молодой австрийской эрцгерцогине Марии Луизе (1791—1847 гг.), между прочим, племяннице Марии Антуанетты. И толпа встречала его молодую жену с такими же радостными воплями, с какими провожала на казнь ее тетку. Толпе все равно, куда и кого везут, она знает только два состояния: ликование или гнев, так что не стоит она серьезного к себе отношения.

Новая жена была молода, белокура, голубоглаза и достаточно дородна для того, чтобы ее прозвали «австрийской коровой». Она была целомудренна и при этом глупа. Но самое, пожалуй, негативное ее качество заключалось в поражающем равнодушии, скорее даже в душевной черствости. Ей были, как говорится, «по барабану» все победы и поражения ее мужа, его конфликты с ее родней, судьбы окружающих ее людей, да все, в принципе, что не имело непосредственного отношения к ее здоровью и настроению. Она родила наследника престола и на этом считала свою миссию выполненной. Когда ее супруга сослали на остров Эльбу, она не ответила ни на одно из его многочисленных писем с просьбами приехать к нему вместе с сыном. Такое ей и в голову не могло прийти. Зачем?

Это вот Мария Валевская мчалась туда сломя голову, чтоб поддержать, утешить, а законная супруга, которая так гордилась своей богобоязненностью и целомудрием, перестала даже мужем его называть. Теперь она упоминала о нем не иначе как о «господине с острова Эльба». Она наслаждалась жизнью на курорте Экслебена, где, как говорили, некий камергер «заменял ей супруга во всех отношениях».

Еще одно подтверждение того, что такие понятия, как «целомудрие» и «порядочность», – далеко не синонимы, увы…

Дело, конечно, не в целомудрии как таковом, но давно уж замечено, что люди тогда гордятся своим целомудрием, когда больше гордиться нечем. С ведома (если не по прямому указанию) Наполеона одна из его любовниц мадемуазель Жорж, актриса, навестила Петербург, где за весьма недолгое время успела побывать в постелях и императора Александра, и его брата Константина. Несмотря на отточенную сексуальную технику, мадемуазель Жорж не произвела ни на одного из братьев ожидаемого впечатления, а Константин высказался с присущей ему грубой прямотой: «Эта мадемуазель Жорж в своей области (хорошо сказано!) не стоит того, что стоит в своей моя парадная лошадь!»

КСТАТИ:

«Все мы немножко лошади».

Владимир Маяковский

Если бы все разногласия между первыми лицами тех или иных государств ограничивались сферой сексуальных достоинств каких-то актрисок! Если бы… Но разногласия, как правило, имеют гораздо более глубокие корни, и между Россией и Францией накалялась та атмосфера, которую принято называть предгрозовой, а для ее возникновения требуются достаточно веские причины.

Среди этих причин можно назвать и политику Наполеона касательно Польши, которую он попросту отторгал от России, и то, что он препятствовал присоединению к России дунайских княжеств, и изоляция от Англии по условиям тильзитского союза, и многое другое, одинаково несправедливое и со стороны России, и со стороны Наполеона. Объективно чужая Польша, чужая Прибалтика, чужие дунайские княжества… Чтоб другому не досталось? А если бы оставить этих людей в покое и не стремиться отнять у них те небольшие земли, которые определены Богом как их отечества? Куда там…

Так что не нужно торопиться сжимать кулаки, слыша трафаретное: «Наполеон напал…» Да, он действительно напал на Россию в ночь на 24 июня 1812 года, но это был просто первый удар, нанесенный одним из участников разборки, где нет правых, а все виноваты.

Просто Наполеон оказался оборотистее, решительнее, что ли…

Вот что он писал в своем приказе от 22 июня 1812 года:

«Солдаты! Вторая польская война началась. Первая окончилась в Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией; ныне она нарушает свои клятвы! Она не желает дать никаких объяснений в своих странных поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн и тем не покинут своих союзников на ее произвол. Россия увлечена роком. Судьбы ее должны свершиться. Не думает ли она, что мы переродились? Или мы больше не солдаты Аустерлица? Она ставит нас между бесчестием и войной. Выбор не может быть сомнителен. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы…»

Что ж, достаточно убедительная аргументация. Александру было гораздо легче аргументировать свои действия: на Россию напали, следовательно, священный долг… Это бесспорно, но, если применять справедливые, единого достоинства гири на весах, то нельзя отрицать ту же священность долга поляков, литовцев, шведов и других защищать свою родину от вторжения российского агрессора.

Есть единые критерии оценки таких понятий, как «агрессия», «экспансия», «терроризм» и т.д., и если они будут адаптироваться под заказчика, то не стоит вообще обращаться к этим понятиям. Тогда будут использоваться аргументы типа: «Значит, так надо было» или «Если бы не мы, так другие», не говоря уже о таком, который приводит в восторг психиатров: «Но ведь это они атаковали нас на этой линии Маннергейма!» Если яблоко падает с дерева вниз, то это называется «вниз» и никак не по-другому, иначе мы утратим понятия не только о добре и зле, но и о законах физики, а это уже чревато…

КСТАТИ:

«Каждый располагает словарем по своей прихоти, начиная с того, что выдвигает положение: я прав, а вы заблуждаетесь».

Пьер Бейль

Но факт остается фактом: Наполеон во главе своей «великой армии» перешел Неман и углубился в просторы России.

Он уверенно шагал в направлении своего краха. Потом, и очень скоро, Наполеон вынужден будет признать, что этот поход был его роковой ошибкой. Как-то он сказал, что История состоит из времени и пространства. В этой войне, кроме армий противника и восставшего гражданского населения, ему противостояли также время и пространство, что почему-то явилось для него полной неожиданностью. Создается впечатление, что он не имел представления о географических и климатических условиях России, о составе ее населения, о господствующей общественной морали, религии, менталитете, то есть о тех исходных данных, не изучив которые детальнейшим образом, нельзя не то чтобы начинать войну, но даже думать о ней. А он начал, и до того бездумно, до того по-дилетантски, что просто не верится, что это был именно он, а не, скажем, его бездарный брат или кто-либо еще, перенявший его манеры, но не обладающий ни соответствующим опытом, ни талантом.

Такое можно было сделать только нарочно, как это делают самоубийцы, или же под влиянием временного помрачения рассудка.

КСТАТИ:

«Напрасный труд увещевать человека, полагающего, что он умен».

Демокрит

Он называл эту войну «польской», потому что, перейдя Неман, его войска вступили на бывшую польскую территорию, население которой, конечно же, поддержало бы его действия, направленные на их освобождение от власти российского самодержавия, но он проигнорировал это соображение. Видимо, «маленький капрал» счел себя слишком великим для столь «мелочных» проблем какого-то там населения или для того, чтобы использовать в своих интересах его антироссийские настроения.

Была у него одна удачная в стратегическом плане мысль: дать свободу российским крепостным, которые ради сохранения этой свободы взорвут изнутри государственный строй России, что принесет ему гарантированную победу.

Эту мысль, честно говоря, я бы не назвал плодотворной, и прежде всего потому, что большинство крепостных – и это впоследствии, после реформы 1861 года, подтвердилось со всей убедительностью, – вовсе не было настроено обретать свободу, которая гораздо более хлопотна, чем сытое и гарантирующее прожиточный минимум рабство. Ностальгия определенной (и немалой) части бывших советских людей по СССР – лучшее тому подтверждение, так что весьма вероятно, что Наполеон отказался от этой мысли, предвидя подобное со стороны освобожденных рабов.

КСТАТИ:

Чем дряхлый этот раб так удручен?

Его ведь отпустили? Ну и что же.

Теперь он на свободу обречен,

а он уже свободно жить не может.

Игорь Губерман

Наполеон уповал только на свой полководческий талант и на боеспособность своей «Великой армии». Она действительно была очень высока, когда он перешел Неман, и если бы на этом этапе и в тех краях состоялось генеральное сражение, на которое Наполеон так рассчитывал, то, вероятнее всего, эта война на том была бы и закончена, однако все сложилось совсем не так…

Две русские армии, одна под командованием военного министра Михаила Барклая-де-Толли (1761—1818 гг.) и вторая под командованием Петра Багратиона (1765—1812 гг.), отступая, сумели уклониться от навязываемого Наполеоном генерального сражения, что было весьма разумным стратегическим приемом, в результате которого русские войска сохранили свои силы, а вот французские их растрачивали в процессе долгих переходов, да еще при отсутствии должного количества продовольствия, в том числе и фуража, что вскоре вызвало массовый падеж лошадей.

Желаемая битва, которая рисовалась Наполеону новым Аустерлицем, так и не состоялась на этом этапе войны, если не считать нескольких боевых контактов с русскими арьергардами.

Он понимал, что нужно любой ценой воспрепятствовать объединению армий Багратиона и Барклая-де-Толли, понимал, но так и не воспрепятствовал…

Русские армии объединились под Смоленском. Здесь между командующими возникли разногласия, относительно дальнейших действий. Барклай считал, что нужно двигаться дальше на восток, избегая большого сражения, а Багратион, в гораздо большей степени подверженный влиянию стереотипного патриотизма, настаивал на том, что отдавать Смоленск без боя никак нельзя. Они сошлись на том, что французам окажут сопротивление один корпус и одна дивизия, а остальные силы продолжат отход в сторону Москвы.

Столичные «ура-патриоты» обвинили Барклая-де-Толли в измене, выдвигая главным аргументом своего обвинения его нерусское происхождение. А тут еще и князь Багратион – грузин…

Но русские войска оказали под Смоленском далеко не условное сопротивление. Это была яростная и кровопролитная битва, после которой французы вошли в полуразрушенный, усеянный трупами Смоленск, кроме всего прочего охваченный многочисленными пожарами. Все пороховые склады города были взорваны. Ветер разносил искры, от которых разгорались новые пожары. Картина весьма напоминала библейские катастрофы.

Говорят, что Наполеон медленно проехал в сопровождении небольшой свиты по улицам Смоленска, молчаливый и подавленный. Говорят, что войдя в отведенную ему квартиру, он швырнул саблю на стол и отрывисто бросил: «Кампания 1812 года окончена».

Он понимал, что планируемая им битва с убедительной победой и заключением мира с поверженным русским императором в конце концов превратилась в туманную мечту, в мираж, который ускользает по мере приближения к нему…

КСТАТИ:

«Что делает героическим? Одновременно идти навстречу своему величайшему страданию и своей великой надежде».

Фридрих Ницше

Героическое начало, бесспорно, было развито в этом человеке сверх всякой стереотипной меры, но это начало было своего рода «вещью в себе», таким же в общем-то балаганным свойством, как способность двигать ушами или задерживать дыхание на пять минут. Или еще того хуже, однако ближе к теме, – умение киллера всаживать своей жертве пулю точно в середину лба. Да, гениальной дерзости агрессия, но именно агрессия, насилие, разбой, доведенные до виртуозности, однако не вызывающие ни восхищения, ни какой иной позитивной реакции у нормального человека. И вполне нормальные люди, на земли которых он вторгся так бесцеремонно, при этом не беря их вообще в расчет, а думая лишь о том, как бы разобраться с их императором, отреагировали вполне адекватно на происходящее: они предоставили захватчику выжженную землю, где он не мог найти ни крыши над головой, ни еды, ни питья, ни сена для своих лошадей, ничего…