Текст книги "Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2"

Автор книги: Валерий Гитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

А на фоне этого траурного великолепия пораженные петербуржцы наблюдали странную фигуру нового императора Петра III, идущего за погребальной колесницей вихляющей походкой и при этом отчаянно гримасничая. Во время похоронной церемонии он громко ругался, нескладно подтягивал певчим и непристойно жестикулировал, к ужасу всех собравшихся, среди которых только уж очень тупые спокойно воспринимали происходящее, исходя из специально для них сочиненной фразы о том, что всякая власть – от Бога…

А этот дебил, ставший императором, будто в насмешку над таким понятием как «власть» и над огромной страной, сразу же после похорон своей благодетельницы начал устраивать шумные кутежи, на которые приглашался, как правило, весь дипломатический корпус.

Барон де Бретейль, посол Франции в России, описывал в своем отчете, как во время званого обеда пьяный император встал из-за стола, опрокинув свой стул, бросился на колени перед портретом Фридриха Великого и воскликнул, держа в руке бокал с вином:

– Брат мой! Мы с тобой завоюем весь мир!

И это при фактическом состоянии войны с Пруссией! Французский посол в ужасе собирает вещи…

Новый государь открыто глумился над православной обрядностью, приказав священникам сбрить бороды и коротко остричься, а также вынести из храма все иконы, кроме образов Христа и Богородицы.

Он задумал совершить массовый развод среди придворных и соединить разведенных с новыми партнерами, для чего были заказаны кровати для новобрачных. Сам он тоже решил развестись, после чего заставить Екатерину пройти улицами Петербурга с доской на спине, где будет написано его рукой: «Мать незаконнорожденного». Для неграмотных эти два слова должен был возвещать глашатай, идущий неподалеку.

Этого агрессивного идиота нужно было останавливать, причем немедленно.

С другой стороны, по какому праву? Почему эта чужеземная принцесса будет авторитетно решать, останавливать ли этого агрессивного идиота, или нет, а если останавливать, то как именно? Увы, российская традиция той эпохи предполагала не наследование власти, не избрание во власть согласно избирательному праву, а право захвата власти тем, кто сильнее в данный момент, кто ловчее и беспринципнее.

Такой была эта чужеземная принцесса, взявшая себе в сподвижники отчаянных смельчаков и богатырей Орловых, грубо бравших ее холеное тело и по-родственному передававших его друг другу, отчего душа Екатерины наполнялась упругой и непреклонной силой.

И вот свершилось то, что принято называть государственным переворотом, по сути – преступным захватом власти, когда поднятые по тревоге гвардейские полки присягнули на верность одетой в парадный военный мундир статной красавице, а ее муж, – что там не говори, но законный император, – был арестован и убит группой офицеров во главе с Алексеем Орловым.

По этому поводу Фридрих Великий высказался так: «Петр дурак, что позволил лишить себя трона, как ребенок, которого взрослые посылают спать».

А вот великий Вольтер, имевший оживленную переписку с Екатериной, отреагировал на эти события следующим образом: «Я прекрасно знаю, что Катишь ставят в вину несколько пустяков относительно судьбы ее супруга, но это семейные дела, и я в них не вмешиваюсь».

Итак, Катишь, как ее называл Вольтер, стала властительницей огромной страны, да еще и вдовой, что порождало честолюбивые фантазии тех, кто по простоте душевной полагал, что все женщины, вступающие в сексуальные контакты с мужчинами, непременно отдаются им. Екатерина никому, пожалуй, не отдавалась. Она брала мужчин, пользуясь, наслаждаясь ими, подпитываясь их энергией, удовлетворяя свои, иногда садистские, иногда мазохистские, наклонности, но не отдаваясь…

В ночь, последовавшую за убийством ее мужа, она остервенело ласкала Алексея Орлова, его убийцу, то и дело вздрагивавшего от навязчивых воспоминаний прошедшего дня, в отличие от своей партнерши, радостной и абсолютно раскрепощенной…

А Григорий Орлов обращался с ней очень грубо, часто бил ее, что придавало их связи особо терпкий вкус, когда после побоев наступало бурное примирение. Этот терпкий вкус в сочетании с соображениями сугубо практического свойства привел Екатерину к мысли о возможности вступления с ним в законный брак.

Петер Гейер. Олисбос. 1909 г.

Чтобы выставить в качестве аргумента то, что в юриспруденции называется прецедентом, она направила верных людей к Алексею Разумовскому с просьбой показать им документ, удостоверяющий его брак с покойной императрицей Елизаветой Петровной. Разумовский, умный, скромный и рассудительный, на глазах у посланцев открыл ларец с документами и бросил какую-то бумагу в огонь камина.

Но Екатерину это не обескуражило, и она поставила вопрос о своем замужестве на очередном заседании Сената, причем просто так, для проформы, нисколько не сомневаясь в положительном решении. И какого же было ее изумление, когда сенатор граф Н.И. Панин встал и твердо произнес:

– Императрица может делать все, что ей угодно, но госпожа Орлова не будет нашей императрицей!

КСТАТИ:

Генерал-прокурор князь Вяземский писал в своем докладе Екатерине Великой: «На Сенат стали с некоторого времени смотреть как на учреждение, лежащее в основе всей правительственной системы русской, как на учреждение, некоторым образом контролирующее и стесняющее верховную власть, и это мнение все более и более в народе утверждается».

Екатерина наложила следующую резолюцию: «Пособить этому весьма легко: надо только в сенаторы жаловать людей знатного рода, неукоризненной честности, но недалекого ума».

Получив отповедь Сената, Екатерина отказалась от мысли вступить в брак с Григорием Орловым, но заставила почти всех придворных униженно искать его расположения и признавать в нем второе в государстве лицо со всем надлежащим пиететом.

Но жизнь не стоит на месте, и ее безостановочное течение каждый миг подтверждает слова Гераклита о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Когда Орлов в сентябре 1771 года, наведя должный порядок в охваченной эпидемией чумы Москве, тем самым спас город от верной гибели и вернулся в Петербург, его встречали как триумфатора, однако место в постели императрицы было уже занято другим фаворитом.

А этого сменил третий и т.д.

Была разработана сложная процедура допуска к царственному телу очередного кандидата в фавориты. После детального медицинского осмотра кандидат отправлялся на испытание мужской потенции к придворной даме Анне Протасовой, видимо, очень авторитетной специалистке в этой сфере. Испытание длилось три ночи подряд, и если кандидат держался молодцом, то был рекомендован к прохождению службы в постели государыни.

В этом случае его ожидали роскошные апартаменты во дворце, сто тысяч рублей на карманные расходы и заискивающее отношение высших сановников, не говоря о титулах, землях и т.п.

КСТАТИ:

Анекдот на тему.

Спальня Екатерины. Глубокая ночь.

ЕКАТЕРИНА (сквозь сон): Кто это?

МУЖЧИНА, лежащий рядом: Рядовой лейб-гвардии Ее Императорского Величества Петров!

ЕКАТЕРИНА: Боже… Я опустилась до нижних чинов…

ПЕТРОВ: Прикажете прекратить, Ваше Величество?

ЕКАТЕРИНА: Ни в коем случае… Продолжайте… граф!

Из всей толпы ее наложников (удачное слово!), конечно же, резко выделялся Григорий Потемкин (1739—1791 гг.), тот, который известен как выдающийся государственный и военный деятель, как покоритель Северного Причерноморья и Крыма, как строитель Черноморского флота и главнокомандующий (при титуле Светлейшего князя Таврического) российской армией в русско-турецкой войне 1787—1791 гг.

С его именем связано и такое понятие, как «потемкинские деревни», которые он якобы построил из картона и фанеры на пути следования Екатерины в завоеванный им Крым. В действительности никаких декораций такого рода не было и не могло быть. Екатерина была слишком умна, чтобы принять за чистую монету такую грубую фальшивку. Такого рода «деревни» были всего лишь злобной выдумкой завистников Потемкина, только и всего. А выражение «потемкинские деревни» впервые увидело свет в мемуарах саксонского посланника Хелбига, изданных в 1797 году, когда уже не было в живых ни Екатерины, ни Потемкина.

Да, никаких фальшивых деревень он не строил, но, тем не менее, плут был отменный. В ранней молодости он совратил около десятка своих племянниц, а когда его мать выразила возмущение по этому поводу, он прекратил всякое общение с нею.

Он известен как участник многих дерзких авантюр, в том числе, и государственного переворота 28 июня 1762 года, когда его, тогда еще вахмистра, заметила новоявленная императрица, чтобы через 12 лет сделать его не просто фаворитом, постельной принадлежностью, как многих прочих, а опорой, защитой и надеждой трона. По некоторым данным, он был тайно обвенчан с Екатериной.

Его называли «Великим циклопом» из-за черной повязки на глазу. По одной версии, он потерял левый глаз из-за нерадивости лекаря, приложившего какую-то не ту примочку, а по другой – это был результат столкновения с Алексеем Орловым, приревновавшим его к Екатерине и выбившим ему глаз биллиардным кием.

Когда в 1769 году началась война с Турцией, Потемкин командовал фронтом, где основной наступательной силой было Войско Запорожское. Восхищенный отвагой и боевой выучкой украинских казаков, он выразил желание быть приписанным к Войску в качестве простого казака.

Запорожцы охотно приняли князя в свое сообщество. Потемкин получил соответствующий документ и сечевое прозвище – Грыцько Нечоса (из-за пышного парика). Новоявленный казак заверил своих товарищей, что всегда будет стоять на страже их интересов и прав.

Но окончилась война, Северное Причерноморье и Крым стали частью империи, и отношение к казакам со стороны Грыцька Нечосы и «доброй матери запорожцев» Екатерины как-то враз изменилось к худшему.

После оккупации Крыма Запорожская Сечь утратила для империи значение буфера, принимающего на себя все удары татар и турок, а посему все обещания и обязательства Екатерины и Потемкина в отношении сечевиков были забыты с истинно имперским цинизмом. Кроме того, плодородные запорожские земли давно уже привлекали жадные взоры екатерининских вельмож, да и стоило ли впредь мириться с существованием этого «государства в государстве», этой казацкой вольницы, которая, по идее, могла преподнести какие угодно сюрпризы…

Екатерина, после недолгих колебаний, приказала Потемкину упразднить Войско Запорожское и обезоружить его, желательно, без излишнего кровопролития.

25 мая 1775 года Запорожская Сечь была окружена шестидесятитысячным войском генерала Текелия и разоружена без сопротивления, в чем состояла немалая «заслуга» сечевого священника отца Владимира, пригрозившего запорожцам Божьей карой за пролитие крови своих единоверцев.

Сечь была разгромлена, а ее кошевой атаман Петр Калнышевский (1691—1803 гг.) был отправлен в Соловецкий монастырь, где последующие четверть века провел в подземной камере, откуда только трижды за год позволялось выходить в трапезную.

Калнышевского помиловал в 1801 году Александр Первый, но старик уже не имел сил вернуться на родину и умер там же, в Соловецком монастыре, 31 октября 1803 года на 112 году жизни.

А Потемкин, утратив сексуальное влияние на Екатерину, оказался умнее и дальновиднее всех своих предшественников, отброшенных на обочину столбового пути императрицы и канувших в небытие. Он твердой рукой направлял все капризы своей стареющей возлюбленной, подыскивал ей новых любовников, приказывая убивать на дуэлях тех, кто был нежелателен в этой роли, и подсыпая, где нужно, яд, а где нужно – возбуждающие средства…

Существует одна версия, согласно которой на Екатерине лежит большой, страшный грех, если все обстояло так, как утверждают хронисты. Вскоре после кончины императрицы Елизаветы был дан поминальный обед, на который пришли и особо приглашенные Михаил Васильевич Ломоносов с супругой. Екатерина, несомненно, была посвящена в тайну рождения знаменитого ученого и хорошо понимала, что по закону о престолонаследии он имеет неизмеримо больше прав на российский престол, чем принцесса чужеземного карликового государства, да еще и захватившая власть посредством убийства законного ее носителя.

Как бы то ни было, но на следующий день после поминального обеда супруги Ломоносовы одновременно заболели, причем не просто заболели, а у них вдруг проявился паралич нижних конечностей. Вдруг и у обоих сразу. Христина, жена Ломоносова, вскоре уже могла кое-как передвигаться, а вот Михаил Васильевич целый год был прикован к постели, после чего стал ходить, но с большим трудом.

Летом 1764 года Екатерина навестила больного, а весной следующего года он скончался.

Прямых доказательств преступления нет, а впрочем, что бы они могли изменить? Поколебать многократно обоснованное убеждение в том, что власть и злодейство – синонимы? Они действительно синонимы, и не стоит выпрыгивать из протертых профессорских штанов, доказывая с пеной у рта, что «наша, все-таки, не такая злодейская, как ихняя» или «нельзя же под одну гребенку: есть самодержавная власть, а есть же и демократическая…» и т.п. Власть есть власть. Она вне времени, национальности или социального происхождения. У нее есть своя, присущая ей природа, а различия между ее носителями могут заключаться лишь в том, что один из них больше убивает и меньше крадет, а второй – наоборот. Вот и все…

КСТАТИ:

«Тяжелая это мысль: ты сидишь, а на тебя сверху люстра. Очень тяжелая мысль…»

Венедикт Ерофеев

Многие исследователи сходятся на том, что Екатерина больше крала, чем убивала. Да, в сравнении с Петром или Кромвелем – несомненно, если подходить к вопросу формально, не учитывая завоевательные войны, в ходе которых были загублены сотни тысяч людей – во имя эфемерной «славы империи».

Но и личных «подвигов» тоже было предостаточно. Например, в тот период, когда Екатерина, старея, брала себе все более молодых любовников, сменяя их довольно часто, в числе ее приобретений был некий Александр Дмитриев-Мамонов, образованный и умный офицер, к тому же моложе императрицы на добрых тридцать лет. Он сопровождал Екатерину в ее долгой поездке в присоединенные южные земли, по возможности уклоняясь от обслуживания увядшего, но по-прежнему жадного до ласк, тела под предлогом то крайней усталости, то нездоровья. А по возвращении в Петербург он страстно влюбился в княжну Щербатову, юную и ошеломительно красивую.

По имеющимся данным, Екатерина благословила влюбленных, щедро одарила их после венчания, но потребовала, чтобы они покинули Петербург и поселились в Москве.

Но это лишь часть развязки этой истории. Вторая, заключительная ее часть, о которой стыдливо умалчивают многие ученые мужи, по достаточно авторитетным свидетельствам, заключается в том, что через две недели после переезда в Москву молодой четы, по секретному приказу оскорбленной самодержицы, в их дом ворвалась группа солдат, которые на глазах у связанного Мамонова по очереди изнасиловали его молодую жену, а затем выпороли плетьми. Несчастная женщина едва не лишилась рассудка. Через некоторое время, после продолжительной болезни обоих супругов, они покинули Россию…

Такая версия, конечно, не очень гармонирует с панегириками в честь Екатерины и отечественных, и зарубежных историков, и великого Вольтера, и великого Дидро, но… из песни слова не выкинешь…

Да и кроме этой истории есть немало данных, свидетельствующих о злобном вероломстве этой Женщины, которой дозволено все.

Думается, что любая из дочерей Евы, обретя подобный статус, превращается в монстра, но такая как Екатерина – в подлинное исчадие ада, это уж точно.

Добро бы еще, если бы средства оправдывали достаточно высокую цель, но ведь и этого не было!

В эпоху Екатерины во всех регионах резко повысилось число крепостных, тем самым автоматически снижая уровень эффективности сельского хозяйства страны.

Как и во времена жадного до территорий Петра, огромную армию содержали не менее чем 2/3 населения России, а в неурожайные годы эта цифра возрастала до 9/10.

Государственная власть зачастую проявляла полнейшую неэффективность, становясь своеобразной «вещью в себе».

Казнокрадство достигало ужасающих размеров, и лидером этого движения, несомненно, была сама Екатерина. Только содержание ее любовников обошлось казне, по самым скромным подсчетам, что-то около 92 миллионов золотых рублей – сумма поистине фантастическая по своему материальному эквиваленту, однако вполне реальная, если учитывать, например, тот факт, что один из парадных кафтанов, подаренных ею Григорию Орлову, обошелся державе ровно в миллион рублей. А сколько было всего подобного, что невзначай дарилось любому рослому самцу с крепкими гениталиями!

По свидетельствам современников, у Екатерины на почве частых половых связей и неумеренного пользования искусственным фаллосом развилась сильнейшая нимфомания, когда пожар ее неутоленных желаний не могли загасить ни толпы сношателей, ни хитроумные сексуальные приспособления, в том числе и легендарный станок, куда, как говорят, вводили жеребца, на которого возлагалась ответственная миссия удовлетворения ненасытной императрицы.

Иллюстрация к «Гамиани» А. де Мюссе

Один из очень молодых любовников (моложе ее на 29 лет), Александр Ланской, умер в самом цветущем возрасте вследствие перегрузок на «работе» и передозировки стимуляторов эрекции.

Сына своего, наследного принца Павла Петровича, Екатерина ненавидела, так что у него в последний период ее царствования были весьма серьезные основания опасаться за свою свободу, да и жизнь тоже…

Такой вот не слишком оригинальный персонаж, о котором в середине XX века Дейл Карнеги скажет: «Эта женщина правила империей, вышла замуж за идиота и имела множество любовников».

Когда он умирала в своей спальне, то рядом, в ее опустевшем кабинете яростно рылся в бумагах Павел Петрович, ища завещание о престолонаследии, согласно которому власть, как он знал почти наверное, должна была перейти не к нему, а к его сыну Александру. А вот этого он допускать не хотел и готов был помешать этому любой ценой. Любой…

Он довольно долго жег в камине какие-то пакеты и отдельные листки бумаги. По мнению большинства историков, документ о передаче власти Александру был уничтожен именно в ночь агонии императрицы.

А когда придворный лекарь объявил о кончине Екатерины, Павел приказал немедля вызвать священника, а когда тот явился, он первым делом привел к присяге супругу Марию Федоровну, а затем цесаревича Александра.

Всех присутствующих при этой церемонии поразила одна деталь: когда Александр проговорил положенный текст, Павел подошел к нему и заставил произнести еще и такие слова: «И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего». Такого еще не было…

Ранним утром к присяге были приведены все чиновники Петербурга, генералитет, Сенат и Святейший Синод, на следующий день – вся гвардия. И началось крушение всего, что считалось характерными чертами правления Екатерины. Сотни полицейских провели рейд, в ходе которого они срывали с голов прохожих круглые шляпы и разрезали на полосы их фраки, так как новый император запретил носить эти предметы гардероба. Запретил, и все тут… А все парадные двери было приказано выкрасить в черно-белую клетку.

Подъехав к зданию оперного театра, новый император обратился к флигель-адъютанту Архарову:

– Чтобы этого театра не было!

И что же? К вечеру того же дня несколько сотен рабочих уже разравнивали то место, где еще утром красовался оперный театр. Дальше – больше. Было приказано немедленно прекратить войну с Персией. Войска, успешно действовавшие на восточном берегу Каспийского моря, были попросту брошены на произвол судьбы, да еще и в чужом краю. Казачий атаман Платов, прикрывавший их отход, по возвращении на Дон был арестован и препровожден в Петропавловскую крепость без каких-либо объяснений или хотя бы обвинений.

А один из полков, действующих на этом фронте, получил высочайшее предписание двигаться из Дербента в Тобольск. И вот этот полк двинулся… Он двигался ровно два года, прибыв в Тобольск без лошадей и в лохмотьях, когда о нем уже все забыли…

Павел отменил намеченную войну с революционной Францией.

Желая во всем противостоять еще непохороненной Екатерине, Павел освободил из-под стражи всех ее политических противников, в том числе А.Н. Радищева, Н.И. Новикова и героя польского восстания против российской оккупации – Тадеуша Костюшко, а также около 12 000 других участников этого восстания, что расценивалось как весьма и весьма опрометчивый шаг.

Из Гатчины, своей юношеской резиденции, он перевел в Петербург личные войска, вымуштрованные и экипированные на прусский манер. Гатчинские солдаты и офицеры были распределены по петербуржским гвардейским полкам, что не могло не вызвать недовольства блестящей екатерининской военной элиты.

Назначенный комендантом Петербурга Алексей Аракчеев (1769—1834 гг.), гатчинский любимец императора, тиран, солдафон и вообще крайне одиозная личность, на смотре Екатеринославского гренадерского полка назвал его георгиевские знамена «екатерининскими юбками». Так-то…

Павел приказал вскрыть пол Александро-Невской лавры, эксгумировать прах Петра Третьего и переложить его в такой же гроб, в котором должны были хоронить Екатерину. Затем гроб с прахом его вероятного (а вернее, невероятного) отца был доставлен в Петропавловскую соборную церковь.

Там состоялась церемония, в ходе которого Павел торжественно возложил на отцовский гроб корону, а затем, уже когда по Невскому проспекту при жестоком морозе медленно двигалась погребальная процессия, за двумя гробами шли убийцы Петра III – Алексей Орлов и Федор Барятинский. Орлов нес в дрожащих руках корону…

КСТАТИ:

«Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых».

Франсуа де Ларошфуко

А когда тщеславие смешано с мстительностью, упрямством, мизантропией и комплексом неполноценности, тогда впору говорить о бомбе с включенным часовым механизмом. Взрыв в этом случае неизбежен, только вот когда…

Да, он с самого начала носил в себе смертный приговор.

Павел – великолепный тип трагического героя. Его яростная борьба изначально обречена на неудачу, и прежде всего потому, что борется он не с противником, у которого рано или поздно можно все-таки найти слабинку и нанести удар в нужное место и в нужное время, а с устоявшейся тенденцией, которая выгодна и близка сотням и тысячам его противников, но такая борьба всегда безнадежна…

Он – Гамлет, как ни странно такое сравнение.

Я, впрочем, не вижу в этом сравнении ничего странного. Павел охвачен навязчивой идеей отомстить за отца, убийца которого был любовником его преступной матери, отомстить за горькие обиды, что он терпел всю свою сознательную жизнь и от Екатерины, и от ее фаворитов, отомстить всем, кто внаглую раскрадывал Россию – страну, отнятую у его отца, а затем доведенную почти до банкротства ловцами золотых рыбок в мутной воде екатерининского правления, отомстить памяти беспутной матери, которая считала его недостойным императорской короны и завещала престол Александру, который, видите ли, в виде снисходительного одолжения ему, своему родителю, заявил, что в таком случае откажется от короны в его пользу…

А эти насмешливые взгляды придворных, которые он ощущал затылком долгие годы, с самого раннего детства и до нынешних своих сорока двух лет – каждый день, каждый час…

Историки любят выставлять его дураком. Так проще, да и понятней: дурак, самодур – вот и устраивал балаган из всего, чего касался, будь то органы местного самоуправления или вооруженные силы. Да, он был тщеславен, непостоянен, холеричен, упрям, в чем-то маниакален, почти что не был наделен тем, что называется харизмой, все так, но вот дураком Павел Петрович уж никак не был. Современники отмечали его глубокий ум, но при этом указывали на весьма ограниченную сферу его применения. По словами Василия Ключевского, «самые лучшие по идее предприятия его испорчены были положенной на них печатью личной вражды».

Его месть недавнему прошлому была «пунктиком», и это действительно накладывало печать алогичности на многие из его нововведений.

Он упразднил введенные Екатериной должности наместников и разогнал городские Думы. В то же время прибалтийским губерниям, Украине и некоторым другим территориям были возвращены упраздненные Екатериной традиционные органы управления.

Павел Петрович положил конец практике заочной военной службы дворянских недорослей. Он объявил смотр всем числящимся в полках офицерам, и всех «мертвых душ» беспощадно вычеркнул из списков без оглядки на заслуги их отцов.

Он со всей твердостью заявил, что дворянское сословие – прежде всего сословие служилое, так что не служившим дворянам было запрещено участвовать в дворянских выборах и вообще занимать выборные должности. Возвратил он и отмененные Екатериной телесные наказания для дворянства.

Дворянство, конечно, очень обиделось, в особенности на заявление императора о том, что не потерпит в державе паразитов, кем бы они ни были, и что каждое сословие обязано неукоснительно исполнять возложенные на него обязанности.

По приказу Павла неподалеку от дворца был установлен специальный ящик, куда мог положить свою жалобу на кого бы то ни было любой из российских подданных. Император лично рассматривал эти жалобы, ответы на которые печатались в газете. Таким вот образом были раскрыты довольно крупные злоупотребления, а виновные в них наказаны, невзирая на громкие титулы, как, например, князь Сибирский и генерал Турчанинов, которые за взяточничество и казнокрадство были разжалованы и приговорены к пожизненной ссылке в «места, не столь отдаленные».

При Екатерине подобное было бы попросту немыслимо.

Но все это на фоне обезобразивших Петербург полосатых верстовых столбов, будок и шлагбаумов, установленных по личному приказу императора, а также на фоне запрета носить фраки и круглые шляпы, не говоря уже о строгом приказе обедать ровно в 13 часов, а отходить ко сну не позднее 22 часов.

При Павле издавалось не менее 42 законодательных актов в месяц, и каждый из них исполнялся неукоснительно во избежание совершенно неотвратимых последствий.

При этом Павел подавал пример неприхотливости и самоограничения, имея всего одну шинель, которую он носил и осенью, и зимой, что не могло не раздражать многих и многих придворных Щеголей.

Но все это – полбеды в сравнении с тем, что Павел Первый, православный император, стал великим магистром Мальтийского ордена и членом масонской ложи. Одно время он даже всерьез обсуждал идею создания в Петербурге главной штаб-квартиры ордена, что уже, как говорится, ни в какие ворота не лезло.

Да и масонство также не прибавляло ему популярности.

Он заявил об отказе от завоевательных войн, что в корне Противоречило традиционной российской военной доктрине. Такое решение было бы вполне оправданным, учитывая количество «присоединенных» к России земель и явную невозможность их рационально использовать, если бы не существовал в ту пору фактор, именуемый «французская революция». При наличии этого фактора заявлять о полном отказе от внешних и признании только оборонительных войн законными и допустимыми было несколько странно.

Дело в том, что основные европейские державы, в том числе и Россия, вошли при Екатерине в антифранцузскую коалицию, которая должна была направить на подавление революции объединенные вооруженные силы. Нужно заметить, что массовые беспорядки и кровавый террор охватили Францию еще с лета 1789 года, и все время до 1796 года монархи Европы обсуждали, согласовывали и уточняли организационные вопросы вторжения, фактически предоставив высшие классы Франции собственной судьбе, а она была не просто печальна, она была страшна, и в немалой степени ответственность за это падает на увенчанные коронами головы европейских монархов, которые проявили в этом вопросе поистине преступную халатность.

Все, что предпринималось против охваченной кровавым беспределом Франции, уже фактически не имело смысла после 1795 года, когда режим якобинцев рухнул, когда были убиты все, кого только смогли убить кровожадные аутсайдеры французского общества, и речь могла идти не о спасении сотен тысяч людей, а лишь о реставрации королевского дома Бурбонов, что никого особо не волновало. Так что победоносные походы Суворова в Северную Италию и Швейцарию в 1799 году были блестящей демонстрацией полководческого искусства, но не более того, так как ничего не изменили в общей картине европейского бытия конца XVIII века.

В следующем, 1800 году, русский корпус, который Павел все же послал в составе войск коалиции, послал нехотя, лишь не желая вступать в открытую конфронтацию с европейскими монархами, был разбит Наполеоном, после чего французский диктатор сообщил Павлу о своем намерении вернуть в Россию всех русских пленных, захваченных во время последнего похода (около 6000).

Павел был покорен любезностью «корсиканского чудовища», как называли Наполеона в Европе, а когда тот еще и распорядился, чтобы всем русским пленным перед возвращением на родину были сшиты за счет французской казны новые мундиры и обувь, а также возвращено оружие, Павел твердо решил сменить политический курс и заключить с Наполеоном военный союз.

Нечего и говорить о том, что в Петербурге это вызвало эффект разорвавшейся бомбы.

А тут еще серия скандалов, связанных с комендантом столицы Аракчеевым, который, конечно, был фигурой одиозной и совершенно непереносимой для офицеров, привыкших к вольностям екатерининской поры.

Павел не только не сдерживал тираническое рвение своего любимца, но еще и всячески поощрял его. Аракчеев был удостоен множества наград и титула барона с девизом «Без лести предан».

В Петербурге в ответ на это возник крылатый каламбур: «Бес лести предан».

А через некоторое время, когда непотопляемый Аракчеев играл заметную и такую же одиозную роль и при следующем императоре, Александре Первом, Пушкин посвятил ему следующую эпиграмму:

 
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю он – друг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести,
Кто ж он? Преданный без лести,
Бляди грошевой солдат.
 

В пояснение к последней строке нужно отметить, что всесильный и жестокий всех и вся «притеснитель» был в полном подчинении у своей дворовой девки Н. Минкиной.

Закон единства и борьбы противоположностей. Кажется, это так называется…

А если попроще, то каждый садист в душе еще и мазохист.

Садизм Аракчеева стал страшной сказкой из жизни гвардейских полков Петербурга. Он заставлял офицеров по десять часов в день заниматься черчением условных и никому не понятных планов, перемежая эти занятия с тупой шагистикой на плацу. При этом барон не стеснялся в выражениях своего неудовольствия, а то и отвешивал оплеухи.