Текст книги "Кто сеет ветер"

Автор книги: Валерий Пушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Некоторое время Чикара ошеломленно стоял один в пустом доме, не зная, что делать. Губы его смятенно вздрагивали, но он не плакал. Старушка соседка, неслышно появившаяся около сйодзи, подтвердила все его подозрения.

Да, приезжала полиция! Отец его арестован… Следить за имуществом и квартирой он поручил пока им, соседям. Матери надо срочно послать телеграмму, вызвать обратно, а Чикара, если отца не выпустят скоро, может находиться у них. Ночью, конечно, страшно одному мальчику в пустом доме. Время такое, что теперь и взрослым нельзя не бояться. Разве прежде люди так жили? Даже на магазины замков не вешали и не воровал никто. Да-а!.. Забыли японцы своих богов, свою древнюю веру, свою национальную честь, прельстились ложной иноземной культурой, оттого и жизнь теперь пошла прахом…

Старуха, вероятно, говорила бы очень долго, радуясь подходящему случаю поупражнять свое красноречие, если бы мальчик внезапно не перебил ее:

– Оттого… оттого!.. Много они понимают! Сажают людей зазря в тюрьмы!.. Папа же не преступник, не вор! Ему для журнала статьи писать надо…

Чикара потряс кулаком, стиснув зубы, и принялся за уборку комнат.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ярцева ввели в кабинет следователя по особо важным делам виконта Ито. Маленький подвижной человек, близкий к старости, встретил его с радушием гостеприимного хозяина.

– Сядьте, пожалуйста. Хотите курить?

Ярцев взглянул на него сверху вниз, небрежным жестом взял папиросу и молча сел в кресло. Следователь задал несколько быстрых вопросов, касавшихся отобранных у русского документов и записной книжки, перелистал мелко исписанные листы и вкрадчиво произнес:

– Следствию известно, что вы жили прежде на Яве. Прошу рассказать об этом подробно. Для каких целей вы плавали столько времени кочегаром, простым моряком? Кто вас послал туда?

Ярцев хмуро и молча сосал мундштук папиросы. На лбу его залегли жесткие складки.

– Ну-с, – усмехнулся Ито. – Я жду. Вам выгодно сказать правду.

Фальшивая его улыбка и тон раздражали.

– И что вы за глупости спрашиваете! – пробормотал Ярцев сердито. – На какой черт нужна вам моя биография?… Скажите лучше, где Эрна Сенузи? Куда вы ее увезли!.. Она же погибнет в вашей проклятой тюремной больнице!

– Зачем ругаться? – поморщился следователь. – Вы европеец! Тюремный режим вас слишком нервирует.

– Вас… вас! – передразнил его Ярцев. – Идите вы к дьяволу и вместе со мной! Не обо мне речь.

Ито успокаивающе поднял вверх, к уровню груди, обе ладони.

– Ваша знакомая в прекрасных условиях. Ранение несерьезное.

– Правда?

– Правда.

Ярцев проглотил дым, отшвырнул папиросу, вытянул к столу ноги и внимательно оглядел кабинет.

– Ладно, допрашивайте. Я уже хладнокровен, как черепаха… Только зачем вам моя биография? Ничем я не знаменит и не умер.

Ито, вертя в руках кисточку, лукаво прищурил глаз.

– Следствию важно знать, где вы работали до Батавии?

– В Мексике. Помогал бывшему царскому консулу обогащаться. Чулки продавал на рынке.

– Чулки?… У консула?

– Именно. После большевиков пришлось дипломату лавчонку открыть, но а я вроде приказчика у него. Перекинешь на руку для образца и кричишь: «Ай медиас буэнос, де тодес колорес, а пезо! Мире, марчанте!»[21]21
  Есть хорошие чулки всех цветов по одному пезо! Смотри, покупатель!


[Закрыть]

Он засмеялся. Ито неожиданно рассвирепел.

– Прошу говорить серьезно! Здесь следствие.

– Не шутя. Тем и существовали. Оба.

Следователь ухмыльнулся.

– И на Яве чулки продавали?

– Нет, там работал электриком и шофером, потом болты на верфях клепал… Ну и на разных судах плавал.

– О да, нам известно, – быстро задвигал кисточкой Ито, записывая показания. – Перевозили коммунистическую литературу!

– Это вы зря. Хозяин нашего судна судьей там служил. Вроде как вы здесь… Контрабанду вот из Сингапура иногда перевозили. Бывало.

Следователь отложил кисточку, сделал серьезное лицо и наклонился грудью вперед.

Послушайте, – произнес он таинственно. – Офицеры нашего штаба тоже иногда работают боями, парикмахерами, комиссионерами… И мы с вами знаем для какой цели… У вас, конечно, есть сведения о сингапурской военной базе и голландских колониях. Мы щедро заплатим.

Ярцев опять рассмеялся.

– Вы что же… принимаете меня за шпиона?

– Вы хорошо образованы. Такие люди толкаются на низах не без смысла.

– Вот что, уважаемый, – сказал Ярцев. – Если вы станете искать в моих действиях того, что называется смыслом, или ловить меня на противоречиях, ничего из этого не выйдет.

Ито нажал кнопку звонка.

– Что же, у вас будет время подумать, – оскалил он в злобной насмешке зубы, делая вошедшему конвоиру знак отвести заключенного обратно в тюрьму.

– Табаку мало! – сказал мрачно Ярцев.

Следователь снял с рычажков телефонную трубку,

– Моси-моси… Два-четырнадцать… Табак без ограничения!

– То-то! – проворчал Ярцев.

Он повелительно отстранил полицейского, засунул руки в карманы и важно вышел из кабинета, сопровождаемый двумя конвоирами, точно почетной стражей.

После него в кабинет ввели Онэ. Следователь не предложил ему даже сесть.

– Имя?… Профессия? – проговорил Ито сухим властным тоном.

– Рабочий корреспондент… Онэ Тейдзи.

– A-а… Онэ Тейдзи!.. И все-таки носите национальную одежду? Не думал.

Следователь сделал вид, что он несказанно изумлен.

– Да, я японец. Не только по одежде, – спокойно ответил Онэ.

Тогда виконт Ито, взметнув угрожающе костлявым подбородком, раздраженно и гневно крикнул;:

– Японцы не продают страну чужеземцам! Не травят людей, проникнутых великим национальным духом!

Лицо журналиста осталось бесстрастным. Пожав плечом, точно от легкого, но неприятного укола, он сказал строго:

– Если вы называете травлей мои корреспонденции против фашистов, то эти люди делают хуже: они толкают Японию на путь авантюр и войн.

– Не хитрите, – зло усмехнулся следователь. – Вы арестованы не за статьи. Их вообще никто не читает!

Ито поднялся во весь свой маленький рост, приподнял над столом толстую папку бумаг и с грозной торжественностью заявил:

– Вы обвиняетесь в покушении на барона Окуру. Дело серьезное. Спасти вас может только полное раскаяние.

– Мне не в чем раскаиваться, – возразил журналист. – Я не причастен ни к каким покушениям ни прямо, ни через посредников. Мое единственное оружие в борьбе с баронами – печатное слово.

Оба смерили друг друга взглядами. Ито – тщедушный, морщинистый, но еще бодрый и подвижной – смотрел снизу вверх, и, может быть, оттого тусклый блеск его взора казался особенно мрачным.

– А кто, кроме вас и ваших друзей, мог говорить Ацуме, что нация гибнет? – спросил он, многозначительно щурясь. – Старик сознался. Его показания проверены офицером кейсицйо. Яд передали вы. Отрицать бесполезно.

– Яд? – изумленно повторил Онэ. – Старик – провокатор! Я не знаю никакого Ацуму.

Он стоял перед следователем в независимой, чуть утомленной позе, и было как-то без слов очевидно, что этот бледный узколицый японец в дешевеньком кимоно, со строгим взором подвижника вообще никогда не лжет, ибо жизнь для него является трагической и прекрасной борьбой именно с ложью и подлостью враждебного ему класса.

Ито язвительно усмехнулся.

– Аа-а… Хотите опровергнуть факты! – воскликнул он, садясь снова за стол и нажимая кнопку звонка.

Вошел жандарм.

– Ввести Ацуму! – скомандовал следователь.

В кабинет торопливо ввели седого официанта. Он шел, слегка припадая на левую ногу, все еще крепкий как дуб, но с головой понуро опущенной. Ито, слегка постукивая кисточкой для письма по столу, произнес:

– Тебя спрашивает следователь императора. Говори правду, старик. Ты член Кйогикай?[22]22
  Кйогикай – объединение революционных профсоюзов.


[Закрыть]

– Я бывший моряк, господин. Работал в отеле кельнером.

– Я спрашиваю: был ли. ты членом Кйогикай?

Ацума выпрямился.

– Нет, господин. Я верю в богов и предков.

– Ты прежде… видел его? – спросил Ито, вытянув кисточку по направлению к журналисту и резко повысив голос.

– Ха!

– Говори ясно.

– Видел, господин.

Онэ с удивлением посмотрел на незнакомого старого человека – на его обветренное морщинистое и все еще мужественное лицо, на его широкую грудь, на его узловатые темные рабочие руки – и с грустной серьезностью сказал:

– У тебя хорошее лицо, старик. Но ты провокатор или обманутый!.. Мы никогда не встречались прежде. Нигде.

– Молчать! – вскипел следователь. – Ведите себя спокойно.

Журналист настойчиво повторил:

– Скажи, старик, где и когда мы встречались?

– Вопросы задаю я. Не мешайте следствию! – крикнул бешено Ито, ударяя ладонью по столику. – Ацума, ты знаешь этого человека по имени?

– Да, господин. Этого человека зовут Онэ Тейдзи. Он большевик и убийца.

– Ты провокатор, старик! – воскликнул Онэ.

– Нет, он сказал правду! – победоносно усмехнулся Ито, поспешно записывая показания. – Протокол его первого допроса, снятого офицером кейсицйо, у меня. Он в точности показал то же самое.

Следователь раскрыл папку и, выделяя интонациями каждое слово, торжествующе прочитал:

– «Коммунист Онэ Тейдзи дал яд, чтобы отравить барона Окуру… Барона заманила в отель его переводчица».

Официант слушал, ошеломленно скосив глаза.

– Нет, господин, – прервал он с хмурой решимостью. – Я таких слов офицеру не говорил. Этот человек не давал мне яда.

На щеках Онэ вспыхнул бледный румянец. Он понял, что этого странного сурового старика сумели перехитрить, обмануть, но не купили и не запугали.

Растроганный, он подошел к Ацуме почти вплотную.

– Откуда же ты меня знаешь?

Тот поднял на него тяжелый и твердый взгляд.

– Видел в кейсицйо… Мне сказали, что ты большевик. Онэ Тейдзи, убийца… И велели запомнить!

– Кто сказал?

– Вопросы задает следователь! – запальчиво крикнул Ито. – Я предупреждаю в последний раз!

– Здесь очная ставка. Леня обвиняют в убийстве. Я должен знать кто?

Старик мгновение поколебался, – его явно что-то смущало, – но затем уверенно и твердо ответил:

– Офицер Хаяси.

– А где ты взял яд?

– Кто следователь: я или вы? – яростно заорал Ито, отбрасывая далеко кисточку для письма. – Вы должны отвечать, а не спрашивать… Иначе я приму меры!

Журналист спокойно сказал:

– Я хочу знать, кто ему передал яд. Старика обманули, но он пролетарий… Он не солжет!

Ацума опустил голову.

– Яд мне тоже дал офицер Хаяси, – ответил тихим, но внятным голосом, взглядывая исподлобья на следователя.

Тот выхватил револьвер – и угрожающе положил перед собой на стол.

– Клевета на кейсицйо! – прошипел он сквозь зубы. – Кто тебя подучил, мерзавец?

Ацума, торжественно выпрямившись, тяжело разжал челюсти.

– Нет, господин, никто не учил, – ответил он резко. – Я старик, я скоро умру… И я не хочу навлечь на себя гнев богов – обмануть судью, императора. Хаяси-сан приказал отравить эту женщину; сказал, что она шпионка.

– Слышите?… Я прошу записать! – потребовал журналист.

– Я знаю, что надо записывать, – оборвал злобно Ито, не притрагиваясь к бумаге. – Он коммунист. Вы из одной партии… Но мы ее переловим и передушим до последнего человека!

В лице Онэ что-то дрогнуло. Он посмотрел на следователя с тем выражением отвращения и решимости, с каким безбоязненный человек смотрит на ядовитого гада, готового укусить.

– Я хочу вам сказать, – произнес он взволнованно, и тихий голос его на этот раз прозвучал звонко и твердо. – Я не член коммунистической партии. Я маленький человек, простой корреспондент… Но нас, незаметных людей, на земле много. Этот старик тоже из нашего класса, – вы не ошиблись, когда причислили его к моей партии.

Ито в бешенстве позвонил.

– Довольно!.. Агитировать некого! – проревел он.

Вошли жандармы. Следователь властно махнул рукой.

– В цепи!.. Обоих!

Конвоиры подскочили с наручниками. Запоры автоматических браслетов щелкнули.

– Закон запрещает держать подследственных в кандалах. Беззаконие тоже имеет границы! – возмущенно воскликнул журналист.

– Самый суровый режим! – ревел Ито.

– Ха! – разом откликнулись конвоиры, выталкивая арестованных из комнаты.

Старый моряк попробовал сопротивляться, но на него сразу накинулись трое, и он, ослабев, покорно пошел в коридор, позвякивая железом.

– Не горюй, Ацума-сан! – крикнул, оглядываясь через плечо, журналист. – Революция рвет не такие цепи!

И, получив свирепый удар, упал через порог на камни двора.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Больничная палата, в которой лежала Эрна, неприятно пахла лекарствами и была очень слабо освещена. Палата была рассчитана на троих, но две койки стояли пустыми, так как из женской тюрьмы переводили сюда неохотно, в самых тяжелых случаях, когда требовалась немедленная операция. Переполнено было заразное отделение. Там каждый день умирали дети и женщины от разных болезней, начиная с простого гриппа и кончая всеми видами тифа. Доктора и сиделки относились к этому равнодушно.

Эрна, на свое счастье, попала в хирургическое отделение, где медицинские сестры и врач были гораздо отзывчивее. Врач был пожилой, многосемейный, обремененный долгами и каждодневными заботами о подрастающих детях, но по натуре человек мягкий, общительный. Медицинские сестры, младшая из которых исполняла одновременно обязанности сиделки, произвели на Эрну еще лучшее впечатление. Веселые, быстрые, услужливые, они проявляли к ней искреннее сочувствие и делали все, чтобы облегчить ее муки.

Здоровье больной восстанавливалось быстро. Пуля прошла навылет, не повредив ни одного важного органа. На второй месяц врач уже начал весело поговаривать о возможности близкой выписки из больницы, но Эрну это не радовало. Она понимала, что находится в заключении и что впереди ее ждут новые неприятности. Во время бессонных ночей она думала часто о брате и проклинала себя за свой вздорный характер, который навлек столько непоправимых несчастий не только на нее самое, но и на всех дорогих ей людей.

О Ярцеве она вспоминала спокойнее, и реже. Ей почему-то казалось, что он и на этот раз пострадает всех меньше и, вероятно, уже выпущен на свободу. «Костя – скользкий как угорь. Его не так легко удержать в руках», – думала она не то с одобрением, не то с упреком.

Мысли о бароне Окуре вызывали острое чувство стыда за свое легкомыслие. Ей хотелось вычеркнуть этот период жизни из сердца и памяти. После выстрела в ресторане ей было ясно, что она идеализировала барона сознательно, старалась найти оправдание своим слабостям.

В начале третьего месяца ее перевели из больницы в тюрьму. Камера была чисто вымыта и хорошо проветрена. Кровать была откидная, похожая на жесткий спальный диван в вагонном купе; высокое окно заделано двойной решеткой. Под ним стояли маленький стол и табуретка. Водопровода не было. На стене, между окном и дверью, желтая: полка из тонкой фанеры и вешалка. В углу – параша. Камера, видимо, предназначалась специально для иностранцев. Постельное белье тюремщица принесла чистое, но в кро-

вати оказались клопы, которых пришлось выводить с помощью кипятка и мыла.

Ночью Эрну вызвали жа допрос. Дорогу показывал молчаливый, спокойный шпик в штатском платье. Сзади, почти вплотную, шли солдаты охраны. Из камеры девушку повели зачем-то в подвальный этаж. Долго шли узкими полутемными коридорами, потом поднялись опять по ступеням и вышли через небольшую дверь на парадную лестницу. Штатский снял шляпу, поправил расческой волосы и ввел Эрну в большую пустую комнату, где за круглым низким столом с одной ножкой сидел человек в очках, в военном мундире зелено-желтого цвета и пил сакэ. Солдаты охраны остановились у двери. Шпик приказал Эрне подойти к офицеру ближе. Тот перестал пить вино, поправил очки и минуты две или три молча смотрел в лицо девушки. Затем офицер перевел тяжелый свой взгляд на девичью фигуру, так же медленно и бесстрастно осмотрел ее и, не сказав ни слова, сделал штатскому знак увести заключенную обратно в тюрьму.

На следующую ночь ее разбудили опять. Теперь вывели на тюремный двор, посадили в закрытый автомобиль и повезли по улицам Токио. Из случайно донесшейся до нее фразы, сказанной одним из жандармов шоферу, она поняла, что ее вызывает следователь по особо важным делам виконт Ито.

Следователь встретил ее приветливо.

– Садитесь, пожалуйста. Вы же недавно выписались из больницы… Может быть, выпьете чашку чаю?

Она отказалась.

– Перейдем тогда к делу, – продолжал вкрадчиво Ито. – Я думаю, что для вас все это кончится пустяками… Ну, скажем, высылкой из Японии!… Но при условии, что вы будете вполне искренни, пойдете навстречу следствию.

– Безусловно. У меня нет причин лгать.

На письменном столе следователя лежали папки с делами, пакеты с различными документами, стопка фотографических карточек, перевязанных голубой лентой, и небольшие открытые конверты, туго набитые листочками из блокнота, исписанными по-английски и по-русски. Мелкие строчки напомнили, ей почерк Ярцева.

– Какую цель вы преследовали отравлением барона Окуры? Вся ваша группа? – с неожиданной резкостью спросил Ито.

– Это надо спрашивать не меня. Я сама едва не сделалась жертвою отравления, – ответила Эрна.

Она вдруг вспомнила свой разговор с женой Каваками, ее совсем недвусмысленные угрозы и торопливо рассказала об этом следователю. Но Ито не обратил на это никакого внимания. Во время допроса он поминутно заглядывал то в папку с делами, то в документы, перечитывая показания других обвиняемых, внимательно рассматривал фотографии, показывая всем своим видом, что сущность данного дела для него совершенно ясна и Эрне остается лишь подтвердить его выводы.

– Вы прибыли в Японию нелегально, без визы?

– Да.

– На корабле «Карфаген»?

– Да.

– Вместе с вашим братом и русским, по фамилии Ярцев, выдающим себя за американского моряка?

– По-моему, он и есть моряк.

– Аа-а… О нем после! Следствие должно выяснить более важное. Известно, что ваш брат периодически передавал японскому коммунисту Онэ Тейдзи крупные суммы денег. Для какой цели?

Ито достал из конверта какую-то расписку и прикрепил булавкой к листу, на котором записывал показания. Эрна удивленно на него посмотрела.

– Мой брат… Онэ-сан… деньги? Какие вы глупости говорите, следователь!.. Правда, когда-то был случай: Наль одолжил ему небольшую сумму. Но чтобы периодически…

Следователь обмакнул кисточку в тушь и начал поспешно записывать.

– Так-так… Значит, все-таки признаете: ваш брат одолжил ему деньги!

– Всего один раз, – сухо сказала Эрна. – Онэ-сан был тогда без работы, и у них как раз родился ребенок. Единственный случай.

– Припомните лучше, мисс. Чистосердечное признание не повредит вам. Наоборот, вы и ваш брат будете избавлены от многих лет заключения. В этом случае кейсицйо ограничится только высылкой. Обещаю, как джентльмен.

По его взгляду и тону Эрна давно поняла, что надеяться на справедливое разрешение всей этой темной запутанной провокации очень трудно. Она старалась держаться спокойно и не могла, ее охватывало тягостное раздражение.

– Ваша подруга, дочь господина Имады, уже раскаялась, и оставлена на свободе. К женщинам мы относимся снисходительно, – продолжал следователь. – Отказываться бесполезно. Она назвала всех лиц, причастных к покушению на барона Окуру. Можете прочитать ее показание.

Ито протянул большой лист, перепечатанный на машинке и подписанный Сумиэ, но Эрна на него даже не посмотрела

– Сумиэ не способна на клевету, – ответила она резко. – Эта бумага составлена в полиции.

– А подпись?

– Каждую подпись можно подделать.

– Ну, а если дочь господина Имады подтвердит свои показания лично?

– Позовите ее. Устройте очную ставку. Для выяснения истины это будет только полезно. Я знаю эту девушку лучше, чем вы. Она не умеет лгать.

Ито на минуту задумался, взялся даже за телефонную трубку, но, видимо, вспомнив свой неудачный опыт с Ацумой, решил применить другой метод.

– К сожалению, она тяжело больна, – сказал он, поморщившись. – Но это не важно. Показание ее здесь и подпись проверены. Кейсицйо известно точно, что через вашего брата и русского, по фамилии Ярцев, токийские коммунисты получали из Москвы золото для организации террористических актов против крупнейших национальных деятелей Японии. Барон Окура был в ваших списках первою жертвой. Организаторами этого покушения был коммунист Онэ Тейдзи и вся его группа из социалистического издательства «Тоицу». Вы в их руках были только слепым орудием.

Ито нарочно подчеркивал ее второстепенную роль и даже пытался сохранить дружеский тон, обещая ей полную безнаказанность, если она подтвердит выводы следствия. Но Эрна уже не могла себя сдерживать.

– Знаете… Прекратим эту глупую комедию! Я уже раскусила вашу игру, – сказала она, вставая со стула.

Но следователь продолжал настаивать, убеждая ее не упрямиться и рассказать откровенно о деятельности их террористической группы.

– Будет хуже, если за это дело возьмется особый отдел кейсицйо, – сказал он с угрозой, видя, что Эрна не поддается его красноречию. – Они заставят вас говорить.

Эрна продолжала молчать.

Ито сердито на нее посмотрел, раздраженно откашлялся, вызвал жандармов и приказал увезти девушку обратно в тюрьму.

– В режиме никаких изменений! – сказал он вдогонку.

На несколько дней Эрну оставили в покое, но лучше она себя от этого не почувствовала. Нервы были до крайности напряжены. Спала она плохо, невольно прислушиваясь к шорохам в коридоре, зная, что каждый момент за ней могут прийти тюремщики и повести на допрос.

Так и случилось. Через неделю ее разбудили опять поздней ночью и повели сначала по коридорам тюрьмы, потом по комнатам соседнего с тюрьмой здания, где на столах лежали оставленные служащими скоросшиватели, счеты, обрывки каких-то бланков и черновые листочки с бухгалтерскими вычислениями. В одной из комнат поменьше, расположенной за канцелярией, два солдата с винтовками наперевес стояли перед молодым офицером, который сидел на циновке и истерически плакал. Увидав Эрну, он вскочил стремительно на ноги и бросился с яростно сжатыми кулаками на ее конвоиров. Жандармы схватили его за плечи.

– Проклятые! Вы и девочек мучаете! – закричал он пронзительно.

Эрна, не понимая, в чем дело, испуганно отшатнулась. Конвоиры поспешно толкнули ее по коридору вперед, и до нее долетел только стой и новый истерический выкрик:

– Не смей бить!.. Меня в двух боях…

Крик оборвался, как будто офицеру зажали рот.

Эрна шла, окруженная солдатами охраны. Возбуждение неизвестного офицера, только что пережившего в этом здании какую-то физическую или моральную пытку, невольно передалось и ей. Она шла, спотыкаясь на ровном полу, вся дрожа, точно от сильного приступа малярии. Рот пересох. В ушах продолжал звенеть крик несчастного.

Солдаты охраны остановились в конце коридора. Шпик открыл дверь и подтолкнул Эрну легонько вперед. Она очутилась в квадратной небольшой комнате, устланной соломенными циновками. За столом сидел на двух дзабутонах офицер кейсицйо Хаяси, которому начальник отдела поручил ускорить ведение следствия. Костлявые его пальцы беспокойно перебирали исписанные листы бумаги…

Хаяси посмотрел на вошедших, поднял в их сторону сухую ладонь, и шпик тотчас же торопливо вышел обратно. Хаяси встал, оглядел Эрну, медленно подошел к двери и запер е© двойным поворотом на ключ. Ключ положил в карман. Из коридора не доносилось ни звука.

– Вы кажется, понимаете по-японски? – спросил офицер раздельно и четко, приближаясь к Эрне почти вплотную.

– Да, говорю.

– Хм-м… Для чего же вы учились нашему языку?.. Шпионить!

Враждебный, пристальный взгляд пронизывал девушку, вызывая в ней чувство подавленности.

– Ваш язык наполовину и мой: у меня мать японка, – сказала она.

Он возвратился к столу, выбрал из груды бумаг два документа и жестом приказал ей подойти ближе.

– Вот эти бумаги вы должны подписать! – сказал он отрывисто. – Иначе я отведу вас в другую комнату, где мы допрашиваем особо упрямых!.. Понятно?

Хаяси протянул автоматическое перо. Эрна взяла его в положила на край стола.

– Что же вы… Не хотите? – спросил он с угрозой.

– Прежде я должна прочитать, что здесь написано.

– Вы понимаете иероглифы?

– Думаю, что сумею понять.

– Я прочитаю сам.

– О нет!.. Тогда я не буду подписывать.

– Вы что же… не доверяете мне?

– Не доверяю.

Хаяси схватил со стола автоматическое перо и насильно вложил в ее пальцы.

– Подписывай! – крикнул он грубым тоном.

Эрна отшвырнула перо.

– A-а, тебе надо знать, что здесь написано! – прохрипел Хаяси. – Я тебе разъясню!..

Он потряс документами перед ее глазами.

– Смотри, если умеешь читать! Здесь твои показания. В этих бумагах ты называешь все имена твоих сообщников… всю вашу группу!.. Сознаешься во всех преступлениях. И ты мне подпишешь эти бумаги, если хочешь остаться живой! Сию же минуту]

Он шагнул к Эрне. Она толкнула его и, чувствуя себя близкой к такому же истерически-нервному состоянию, в каком встретила по дороге сюда молодого офицера, схватила бумаги и быстрыми судорожными движениями разорвала.

– Вот моя подпись!

Жандарм открыл дверь. В комнату с винтовками наперевес вошли солдаты охраны.

– Обратно… В тюрьму! – скомандовал Хаяси.

И, подойдя к шпику, вполголоса добавил:

– Завтра… в третий подвал!