Текст книги "История первая: Письмо Великого Князя (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Это только в двадцать два, окончивший «офицерку» восторженный юнец, он не понимал, отчего некоторые люди неприязненно косятся на него. Не понимал фраз про «Нет, чтобы миром договориться!». Не догадывался, что Империя не просто защищает своих бедных и несчастных соседей – хотя на учёбе никто про «бедных и несчастных» не говорил, но как-то юные офицеры все сходились именно на этом мнении… А Империи порою просто-напросто нужны были мирные границы. Это означало – вмешиваться в половину чужих, пограничных военных конфликтов, не давая рядом образоваться большому и агрессивному государству.

Не знал тогда всего этого юный подпоручик Заболотин. И когда, отслужив положенную «трёшку» лет после учёбы, стал поручиком – тоже не знал… До тех пор, пока не был подписан рапорт, не поступил приказ, пока не загремели кругом взрывы под чужим забольским небом – взрывы, в которых гибли не чужие, неизвестные, а свои бойцы. Выринея хотела поспорить с Россией за влияние на юго-западных её границах, воспользовавшись сменой власти – на престол только-только взошёл Константин Кириллович… А Россия не хотела так рисковать своими землями и соседями, с которыми уже налажены было удовлетворяющие и тех, и других взаимоотношения.

Три года войны под чужим небом хорошо объяснили поручику, быстро ставшему штабс-капитаном, что такое военная политика безопасности границ и как она проводится. И с тех пор, получив вторую часть фамилии от самого Государя – «Забольский», попав в Лейб-гвардию и дослужившись, в конце концов, до полковника, Заболотин спокойно относился к косым взглядом и резким словам. В них есть правда. Но и в том, чем занимается Заболотин, правды не меньше. Только более жёсткой.

– Нет, что вы, ребята мне не мешают, – заверил он женщину. – Вам сына дать?

– Да, позовите Стёпу, пожалуйста.

Полковник сунул телефонную трубку мальчику и выключил громкую связь. Какое-то время в трубке раздавалось мамино «бу-бу-бу», изредка Стёпа произносил заученно, безнадёжно и тоскливо: «Ну, ма-ам!». Затем он раздражённо повесил трубку и хмуро буркнул:

– Уроки делать надо.

– Да, это важно, – согласился полковник. – Тогда, видимо, вам всем пора расходиться.

Мальчики грустно переглянулись и встали из-за стола. Заболотин пошёл их проводить в коридор, Сиф остался на кухне, допивать чай, доедать печенье.

… Когда в коридоре затихли голоса и щёлкнул дверной замок, окончательно возвращая квартиру в обычное, пустынное состояние, Сиф облегчённо вздохнул и не спеша, мелкими глотками, принялся допивать чай прямо из чайника. За этим не слишком культурным занятием его и застал Заболотин.

– Слушай, а пацифик в комнате ты… когда нарисовал? – спросил он, возвращаясь на кухню, увидел «бескультурие» и строго выговорил: – Сиф, ну что это такое? Ты офицер Лейб-гвардии или малолетний олух вроде наших гостей?

Сиф одним большим глотком влил остатки чая в себя и поставил опустевший чайник на стол, делая вид, что ничего и не было. Потом взял из вазочки овсяное печенье и немного невнятно оттого, что вгрызся в него, ответил на первый вопрос:

– В июне где-то нарисовал.

– Правда? – озадачился полковник. – В июне… Значит, я просто не обращал внимания… Точно, что-то у тебя там действительно было нарисовано.

– Пацифик. Ничего другого не рисовал, – пожал плечами Сиф. – И так краской полдня воняло.

– Понятно… – задумчиво кивнул Заболотин, постукивая пальцем по чашке, и сменил тему: – Ладно, уберёшь посуду?

– Ваша очередь, – возразил Сиф, не трогаясь с места.

– Не понял. А если это приказ старшего по званию? – скрыл своё удивление офицер.

– Приказы не обсуждают, – согласился мальчик с наигранно-тяжёлым вздохом. – Но вы же сами предложили убираться на кухне по очереди!

Заболотин покачал головой и принялся сгребать посуду в раковину. Сиф от греха подальше ретировался на это время в свою комнату.

Но вот перестала шуметь вода, стихло звяканье убираемых в шкаф чашек, и, на ходу развязывая фартук, через комнату прошёл к себе полковник. Требующий от Сифа порядка во всех мелочах, сам он то и дело оставлял фартук или хваталки в самых неожиданных местах, вроде кресла в кабинете или дверцы шкафа в большой комнате.

Сиф проводил своего командира внимательным взглядом, определяя настроение, дождался, пока Заболотин сядет за стол и включит свой компьютер, и только после этого вернулся на кухню.

– Я тут компьютер займу?! – крикнул хитрый офицерик в сторону кабинета, и ткнул локтём в кнопку на системном блоке.

Заболотин-Забольский что-то неразборчиво ответил, что Сиф истолковал, как согласие.

Он зажёг экран на стене, подождал, пока всё загрузится, лениво листая первую попавшуюся под руку книгу из той разномастной коллекции, что скопилась на столе, включил сетевой телефон и вызвал Кашу. Друг откликнулся почти сразу, но таким задумчивым голосом, будто его и вовсе здесь нет:

– Чего?

– Мог бы поздороваться, – Сиф с зевком потянулся и сел за стол, пододвинув к себе микрофон.

– Привет, – согласился Каша, по-прежнему думая о чём-то своём.

– Эй, што жа пощиделки беж меня? – в разговор ворвался весёлый, но совершенно неразборчивый голос Расты. – Нельжя даже на пять минут отойти расточки переплести!

Пока она говорила, речь стала разборчивее. Скорее всего, девочка завязала расточку и выпустила нитки изо рта. Но про пять минут Раста, конечно же, прихвастнула – даже с её сноровкой переплетение всех её расточек занимало несколько часов.

– Мы как раз тебя ждали, – поспешил заверить Сиф и, поймав краем глаза внимательный взгляд, оглянулся: в коридоре стоял полковник и слушал разговор.

– Ага, – подтвердил задумчивый Каша.

– Ну, раз ждали – тогда ладно, – великодушно произнесла Раста и тут же поинтересовалась: – Каша, почему у тебя голос такой отсутствующий?

– Я варю кашу, – отозвался Каша. – Мама опять ушла к деду, поэтому ужином занимаюсь я. А эти Кошмарики…

Раста хихикнула, Сиф пододвинул к себе томик стихов Гумилёва и принялся листать его без особой цели в ожидании, пока Каша перечислит все жалобы на своих «младших родственников», двойняшек Колю и Марфу с общим прозвищем «Кольмарики», что, видимо, было вольной интерпретацией слова «кальмар». Правда, Каша часто в этом прозвище менял «ль» на «ш», и получалось хоть и ласково, но обречённо – что поделаешь с дурными снами?..

Изредка поддакивая, Сиф вполуха выслушал, какие близняшки нехорошие, как они издеваются над старшим братом, пока мама не видит, и вообще, как же Каше не повезло.

– Они уже буянили, когда были в мамином животе. Пихались и спать ей не давали. С тех пор и не поменялись, только лезут теперь – ко мне, – подвёл обычный итог Каша. Сегодня он иссяк на удивление быстро, но Заболотин вернулся к себе в кабинет ещё раньше, потеряв интерес к разговору. Сиф поглядел ему вслед и недовольно подумал, что полковник слишком торопится делать выводы. Хоть бы раз поинтересовался, о чём речь пойдёт, когда друзья наболтаются о пустяках… Но нет, Заболотин-Забольский послушал пять минут шутки и расспросы о жизни и счёл, что ничего нового не услышит. А почему тогда именно на кухне скапливалась такая удивительная библиотека, он даже не задумывался. Сам читал попавшие на кухню книги, но никогда ни о чём не спрашивал.

Чтобы отвлечься от обиды на командира, Сиф поинтересовался у друзей:

– А кто-то математику на завтра делал?

– Сделаешь тут… Мне и кашу сварить, и мелких ею накормить, и спать вечером вовремя загнать… – немедленно принялся бурчать Каша. Всё-таки, жаловаться на Кольмариков он мог вечно.

Сиф вздохнул и снова уткнулся в книгу, листая тонкие, неровные страницы. Старое, советское «самоиздаиние», напечатанное на машинке и в самодельной обложке из картона.

… Когда Каша окончил перечисление жалоб, Раста шикнула на друзей и прислушалась к чему-то в своей квартире.

– О нет, – простонала она после нескольких секунд тишины, – деда сдержал своё обещание и притащил в гости целый батальон во главе с каким-то своим знакомым…

– Мотострелковый? В мотострелковом батальоне по штату около пятисот человек, так что ты уверена, что пришёл целый батальон? – выразил сомнение Сиф, хоть и не обладающий особенно цепкой памятью на цифры, но в том, что касалось армии, ориентирующийся неплохо. Он даже не поднял головы от книги: «заслышал знакомое слово», ляпнул и снова вернулся к стихам.

А те… словно поэт знал о том, что чувствует юный фельдфебель, даже общаясь с весёлыми «хипповыми» друзьями – всё равно чувствует…

… Забыли? – Нет! Ведь каждый час

Каким-то случаем прилежным

Туманит блеск спокойных глаз,

Напоминает им о прежнем.

– «Что с вами?» – «Так, нога болит».

– «Подагра?» – «Нет, сквозная рана». -

И сразу сердце защемит

Тоска по солнцу Туркестана…

Сиф глядел на жёлтые страницы с неровными строчками букв и не мог оторваться. Особенно – сегодня… В ушах звучали тоскливые песни Котомина – того самого Котяры, который одним своим видом напоминал о событиях шестилетней давности, – столь созвучные словам поэта.

… А если бы оторвался, заметил бы, как на мгновенье после его ответа «в сети» повисло напряжённое молчание.

– Молчи уж, Спец по мировому лиху. Я фигурально, – наконец отозвалась Раста, добавляя голосу легкомысленности, чтобы отвлечься от опасной темы. Мировым лихом звалась, понятное дело, война. – Я сейчас сбегаю, реверанс сделаю и вернусь.

Некоторое время друзья молчали, слушая, как от Расты доносятся громкие голоса, потом Расточка вернулась, шумно плюхнувшись в кресло и предсказала:

– Сейчас опять засядут на кухне и станут кушать и петь, причём отнюдь не про цветы или хотя бы лыжи у печки, – и, сама невольно возвращаясь к столь нелюбимой теме, пожаловалась: – Сам деда хоть и отслужил ещё давным-давно, но все знакомые по-прежнему с погонами…

– А ещё пить, – подсказал Каша.

– От службы много не побегаешь в нашей стране, всюду военные, – одновременно с ним подсказал Сиф. – Да и вообще, у тебя дед до сих пор… боевой. Я же видел.

Правда, мельком – Сиф редко появлялся у Расточки в гостях, если там был кто-то из взрослых.

Не выдержав такого «унисона», Раста хихикнула, очень задорно и заразно. Сделала глубокий вдох, чтобы что-то сказать, – и снова хихикнула.

– Нет уж, хорошо, что я девочка, – отхихикав, сообщила она. – Мне одного НВП – во как хватает. Выше крыши! Николай Палыч – такой зануда!

– Да ладно тебе, – заступился за учителя Сиф. – Вообще, Николай-волшебная палочка – он нормальный. И нас почти не дёргает! Просто предмет у него такой…

– И мозги набекрень повёрнуты, – вставил Каша. – Ты, Спец, может, и можешь всё это запомнить, но я – увольте! Мне это никогда не понадобится, и забивать себе голову этим военным бредом я не буду!

Сиф отложил книгу в сторону, понимая, что тема скользкая, но сдержаться был не в силах:

– Каш, ну как ты откосишь-то? Думаешь, потом тебе это не аукнется?

– Я служить не собираюсь, – отрезал Каша. – Уж найду способ. Целый год во всём этом вариться… Да я полтора урока в неделю – и то выдержать не могу! А если война? Если кто-нибудь где-нибудь её развяжет?

– А что война? – почему-то заинтересовался Сиф.

– А то, – обстоятельно и высокопарно, словно зачитывая наизусть по какой-то книжке, объяснил Каша, – что одно дело – защищать Родину от захватчиков. От этого уклонятся постыдно, даже если это против твоих взглядов. Но воевать в чужой стране ради того, чтобы ещё одна, тоже тебе совершенно чужая, страна проиграла и перестала даже в какой-то заоблачной теории Империи угрожать? Ну, как с Заболом было. Нет уж, какие могут быть причины мне в это ввязываться?.. А ты пойдёшь, что ли?

– Я не военнообязанный, – коротко бросил Сиф. Конечно, это ложь, но ведь дети, оставшиеся сиротами из-за войны, действительно могли сами выбирать, идти им служить или нет. А значит, если рассматривать его ситуацию теоретически, Сиф был не обязан…

Только «практически» – он почему-то до сих пор не переодел форменную рубашку.

Абсурд: фельдфебель в форме – и разговоры с убеждённым пацифистом вроде Каши!

– Ох, этот батальон принёс с собой гитару, – простонала Раста, перебивая сугубо мужской разговор про тяготы воинской повинности.

– Бедняга, – сочувственно сказал Каша. – Крепись. А лучше нарисуй пацифик над дверью в квартиру и повесь объявление: «Военным не входить».

– Деда тогда вообще здороваться перестанет, – с сожалением отмела предложение Раста. – Хотя… Кстати, люди-пиплы, кто ко мне в субботу заглянет? Деда с баб к кому-то в гости отправятся.

Сиф подумал про объявление, предложенное Кашей, про планы полковника на субботу и ответил как обычно:

– Я вечером определюсь, завтра скажу.

– Когда, интересно, в последний раз наш дорогой Спец отвечал иначе? – в притворном возмущении воскликнула Раста. – Напомните мне этот волнующий миг!

Никто не напомнил. А Каша продолжил гнуть своё:

– Живя в нашей стране, нельзя быть уверенным, что завтра где-нибудь на границе не начнётся война. Но, почему-то, в эти местные, чужие конфликты вмешивают ребят со всей Империи! Вот почему? Они же не имеют никакого отношения к тому, что происходит даже не в России – а вообще у её соседей!

Прежде чем ответить, Сиф взглянул в окно. Снег действовал на него успокаивающе. Можно было представить, как со снежными хлопьями, остывая на холоде, вниз, прочь, падает его злость, которая так некстати всколыхнулась. При Сифе нельзя было произносить слово «конфликт» и ожидать, что юный фельдфебель, а в быту – тихий хиппи, останется спокойным, как нельзя ждать спокойствия от пожарного, играя рядом с ним с зажигалкой, рождественской ёлкой и банкой керосина в древнюю игру: «Раз-два-три, ёлочка гори!»

– Может быть, – согласился, наконец, маленький офицер. – Местные конфликты должны решаться местными силами. Иногда, правда, местных сил не хватает. И что же тогда делать? – он повысил голос, не замечая этого. – К тому же – государству, на помощь которого местные силы вполне обоснованно рассчитывают, потому что это было обещано?

Каша надолго задумался. Сиф выдохнул и снова уставился в окно. Снег укутывал Москву плотным белым одеялом, словно укладывал спать. Реже, чем обычно, проносились по ближайшей улице машины, прохожих тоже стало меньше – город как будто замер. И только снег всё шёл и шёл, шёл и шёл, не зная пауз и остановок…

– Но такие войны – это неправильно, – заключил Каша после долгих раздумий, и Сиф с сожалением оторвал взгляд от зимнего города.

– Правильных войн вообще не бывает, – отрезал он. – Другое дело, что всегда найдутся те, кому это кажется самым простым решением проблемы. Но закрывать глаза и делать вид, что войн в мире вообще нет, – это глупо!

– Надо просто попытаться объяснить. Обычным людям! – встряла Раста. – Не мы же одни такие гениальные, что поняли это!

– Пацифисты были и до нас, – согласился Сиф. – Но войн меньше не стало.

– Я вообще не понимаю, как можно идти служить, – судя по звукам, окончательно потерявшая терпение с «батальоном» гостей, Раста захлопнула дверь в комнату. – Взявший меч – от меча и погибнет!

– Про автомат ничего не сказано. И вообще, если бы армия всем скопом подставляла левую щёку, мы жили бы не в столице Империи, а в захудалом городке на окраине великого Третьего Рейха, – парировал Сиф, привычно превращая серьёзное заявление, которое пугало и его, в абсурд. И весь предыдущий разговор тоже стал казаться абсурдной шуткой – не Сифу, так Расте. И это было главное – потому что иначе Сиф никак не смог бы скрыть, что он не такой, как друзья, хиппи, а офицер Лейб-гвардии.

Вернее, хиппи, разумеется, но странный. С погонами.

– Да ну тебя, – фыркнула Раста. – Я же не об этом.

– А о чём тогда? – спросил Сиф, пододвигая к себе «А зачем империя?» – редкую книгу, вышедшую незадолго до краха СССР. Автор, так и оставшийся в истории под каким-то нелепым псевдонимом, подробно разбирал возможность появления новой Российской Империи. Рассматривал влияние, набранное «белогвардейцами», никогда в СССР так и не исчезнувшими до конца, а во время войны только привлёкшими сторонников. Изучал личность Тихона Николаевича Куликовского, внука Александра III… Рассмотрев всё, автор однозначно делал вывод: не сможет Тихон, тогда ещё есаул казачьего войска, вернувшийся в Великую Отечественную войну из «белогвардейской» Сибири, претендовать на власть, пусть по всей стране Советов ходили о нём слухи. Все эти монархические взгляды – пережиток прошлого, для Империи в стране нету почвы – вон, и не преследует почти власть «белых», а значит – и не боится…

Насколько Сиф помнил из курса истории и вообще понимал, «умные люди» просто сочли, что преследовать их – бессмысленно. Лучше сотня обученных казаков на стороне СССР, чем сотня расстрелов. А «белых» было много больше сотни. И, вроде, ни на что они не претендовали, приказы выполняли…

Ведь с репрессиями можно подождать и до конца войны?..

Книгу эту Сиф нашёл на книжной полке в кабинете полковника случайно, но, проглотив за два дня, задумался надолго. Ведь, вопреки всему, Империя после окончания Великой Отечественной войны возродилась. Откуда же закончившие войну солдаты взяли эту самую почву? Отчего же Государь Тихон Николаевич вдруг оказался у престола, как некогда первый Романов – Михаил Фёдорович?..

И, главное, через двадцать два года правления, скончавшись от туберкулёза вопреки стараниям врачей, Государь оставил сыну крепкую, единую державу с большой сферой влияния, не хуже Советской, в общем-то, хоть и несколько меньше…

Нарушая молчание, зашуршал откладываемый Кашей в сторону микрофон, и «пацифист» принялся кому-то что-то с жаром втолковывать – слов слышно не было, но несложно было догадаться, что это к Каше наведались его «Кошмарики».

– Ой, Каша, что у тебя там происходит? – удивилась Раста. – Ты надолго?

– Сейчас, – откликнулся Каша. – Меня вздумали осаждать по всем правилам военного искусства и уточняли, на сколько времени у меня хватит продовольственных запасов.

– Скажи, что в таком случае весь ужин продовольственным запасом останется на осаждённой кухне, – посоветовал дальновидный Сиф.

– Уже сказал. Теперь осталось поймать Кошмариков за ухи и сказать ещё раз. Внушительнее, – кровожадно ответил молодой пацифист.

– Ну-ну, расскажешь потом о результатах, – Сиф представил себе кровожадного Кашу с Кольмариками за уши в каждой руке и фыркнул.

– Непременно, – пообещал Каша. – Не скучайте без меня!

– Ага. Подставь врагу левую щеку, – прокомментировал Сиф после того, как связь с Кашей оборвалась.

– Про уши ничего не сказано! – передразнила его недавние рассуждения Раста.

– Ну и пусть. Всё равно фиговый из Каши пацифист.

– А из тебя лучше, что ли, Спец по мировому лиху?

Сиф вспомнил свой пацифик над кроватью, неминуемо вспомнил и автомат, и признал:

– Не, из меня ещё хуже, – и вдруг спросил: – Сколько времени?

– Насколько я помню, у тебя на руке обычно часы, – откликнулась Раста немедленно.

– Там такие маленькие циферки… А у тебя часы прямо на столе стоят, я же знаю.

– А по-моему, большие там циферки… Семь с четвертью на моих часах, – недовольно сообщила Раста. – Ты вымогатель.

– Я даю тебе шанс совершить доброе дело! – парировал Сиф, радуясь смене темы с военной. Сегодня, он чувствовал, рано или поздно он не успеет вовремя прикусить язык, ляпнет что-то, чего не может знать даже «спец по мировому лиху», если спец этот – хиппи… И так уже слишком жарким вышел спор с Кашей. И бессмысленным.

Перекидываясь с Расточкой шутками и придираясь к словам, Сиф постарался забыть обо всём, что случилось сегодня на вилле в Сетуньском парке – казалось бы, совсем недалеко отсюда, а по ощущениям – где-то в другом мире. Но отчего-то не выходило: и Раста отвечала вяло, и Каша всё не возвращался.

Как-то само собой всегда получалось, что при исчезновении одного из их компании, разговор сбивался на простую болтовню и вскоре затихал. Так и сегодня – через четверть часа наступило полное молчание, и, разъединившись, Сиф полез в электронную почту: уже дня два он забывал проверить «почтовый ящик».

А там его, оказывается, ждало очередное письмо от Крёстного – Сиф всегда звал его именно так, не спрашивая имени, – ещё вчера поздно вечером пришедшее. Значит, надо было всё-таки проверить почту раньше, ещё в Управлении, когда была такая возможность. Сиф очень не любил отвечать с запозданием – как будто выкроил случайно свободную минутку и подумал: «А давай-ка я кому-нибудь напишу…»

«И снова привет, любезный мой Маугли…»

Сиф глядел на экран несколько минут, собирая мысли в кучу, а буквы привычного обращения, к которому раньше не присматривался, – в слова. Сегодня он уже слышал это прозвище по отношению к себе. От человека, которого видел на войне, как раз тогда, в октябре.

– Ваше высокородие! – крикнул Сиф, обернувшись в сторону двери.

– Чего тебе? – отозвался через какое-то время полковник.

Сиф вместо ответа встал и отправился в кабинет: кричать через полквартиры – не самый удобный способ вести серьёзный разговор, хотя в остальных случаях они частенько перекрикивались с командиром минут по десять, вполне довольные таким положением дел.

– Не маячь на пороге, входи уж, – Заболотин-Забольский нетерпеливо перевёл взгляд на облокотившегося о косяк подростка. Офицер сидел за столом и протирал клинок своей наградной сабли. Сиф подошёл к столу, прислонился к ножке коленом и пододвинул к себе одну из стоящих на столе фотографий. Долго разглядывал царственную осанку и полуулыбку позирующего.

– А кто мой крёстный?

– «А кто мой ближний?», как сказано в Евангелии, – откликнулся Заболотин. – Почему-то почти шесть лет ты этим вопросом не задавался.

– Так кто? – требовательно повторил вопрос Сиф.

Полковник пододвинул фотографию к себе, провёл пальцем по орнаменту рамки. У Сифа возникло твёрдое ощущение, что его командир прекрасно всё знает – но почему-то не хочет говорить.

– Может, спросишь это у него самого, а?

Сиф сердито пристукнул пальцами по столу. Он очень не любил, когда командир вот так переадресовывал вопросы.

– Не стучи, страшными бывают обычно сердитые генералы. Ну, может быть, полковники. Но точно не фельдфебели.

Юный фельдфебель поморщился, пробурчал: «Так точно», – и вышел. Конечно, их отношения с командиром, за редкими недолгими исключениями, всегда тяготели более к армейским, нежели чем к семейным. Армия была, в понимании Заболотина, той же семьёй, только большой. Таково уж его воспитание, офицера неизвестно в каком поколении, это понятно. А вот Сифу иногда хотелось чего-то другого. Обычного. Как у Каши с мамой. Или хотя бы как у Расты с дедом и «баб», у которых она чаще всего жила, поскольку родители-учёные колесили по всему свету и виделись с дочерью неделю в год. Больше везло её младшему братику – родители, если ехали вместе, брали его с собой. Два старших же брата давным-давно женились и теперь появлялись на горизонте лишь изредка… Раста никогда не унывала, несмотря на все эти проблемы. И всегда с удовольствием рассказывала о своей семье. О маленьком племяннике, живущем в Суздале. О том, что, вот, на днях обещается приехать Володя или Слава…

А Сифу, в общем-то, самой обычной семьи как раз иногда и не хватало. Со всеми своими неурядицами и проблемами. Но прилив семейных чувств у полковника случался только тогда, когда Заболотин-Забольский сильно уставал за день в Управлении, когда бесконечные офицеры надоедали ему паче горькой редьки. Самое обидное, что чаще всего в это время на семейный лад не был настроен сам Сиф.

– Сиф, ты чего, обиделся? – запоздало спохватился Заболотин. – Ну правда, спроси у него сам! Вдруг ему инкогнито остаться хочется?

– Вопрос – зачем? – буркнул Сиф, снова садясь на кухне перед компьютером.

С экрана на него укоризненно глядело всё ещё оставшееся «безответным» письмо от Крёстного. Сиф заново пробежал ровные строки глазами, против воли улыбнулся – но ответ на ум не приходил. Сиф не мог задать вопрос прямо – да, стеснялся и сам это прекрасно понимал. А без ответа на этот вопрос и писать не хотелось, что-то удерживало руки, неуверенно вытирающие пыль с клавиатуры.

Погасив экран, мальчик вернулся к полковнику в кабинет и молча сел в кресло рядом со столом. Заболотин уже убрал саблю на место и теперь тасовал в руках несколько фотокарточек, вглядываясь в лица на них.

– Кто это? – подал голос Сиф, чтобы только не молчать.

– Это Кром… в смысле, один мой товарищ, – зачем-то поправился Заболотин, – с которым мы вместе заканчивали училище. Потом мы как-то разошлись, потом встретились, потом вновь расстались, к слову, он был с нами… тогда. А теперь он вновь возник на горизонте, – он протянул мальчику одну из фотографий. Он видел, что Сиф в плохом настроении, и старался его не задеть случайной фразой – когда живешь вдвоём, ссоры становятся ну просто самым последним делом. А ещё осторожнее приходилось напоминать о войне – не только оттого, что это был теперь страшный призрак исчезнувшего детства, но и потому что Сиф очень не любил обнаруживать, что что-то забыл, а забывал он многое. Психостимуляторы в своё время сильно исковеркали детскую память, смешивая фантазии и образы прошлого, стирая лица и события…

Пока Сиф разглядывал фотографию, Заболотин взял ещё одну, подошёл к стене и аккуратно заменил на неё ту, старую и потёртую, времен его детства. Так постепенно обновлялась вся «экспозиция» в кабинете, в отличие от большой комнаты. Вернее, не обновлялась, а просто менялась, безо всякой хронологической зависимости. С новой фотографии глядели весёлые молодцеватые вояки – троица лихих друзей стояла, обнявшись, на фоне каких-то старинных руин. Ещё курсанты, о чём свидетельствовала литера на погонах. Портрет среднего как раз Заболотин и дал Сифу – пышно-курчавого и черноволосого, как Пушкин, с широко распахнутыми глазами. Он, как и его два товарища, еле сдерживал перед фотоаппаратом хохот.

«199*. Курсанты Л. Кунев, В. Кром, Н. Костин», – закрепил под фотографией Заболотин бумажку и залюбовался «К-К-Курсантами», как часто эти трое звались единым, ужасающим училище прозвищем. А ещё чаше их звали просто «гусарами» – и трое старались этому прозвищу во всём, не только, увы, в «положительном», соответствовать.

– Думаю его как-нибудь пригласить. Может, даже завтра, если у него планы не поменяются, – сообщил полковник, оборачиваясь к Сифу. – К слову, сегодня вечером у нас будет гость.

– И кто?

– Гавриил Валерьевич Итатин. Тот самый генерал, что сопровождал нас к Великому князю. Мы с ним сейчас переписывались какое-то время, и он решил вечером заглянуть. Вот так вот просто. На чашечку чаю, как говорится.

– Вечер уже наступил, – мальчик сделал вид, что полностью к этому известию равнодушен.

– Ну, значит, скоро приедет, – заключил Заболотин. – А раз так – не сгонять ли тебе за чем-нибудь к чаю?

Сиф со вздохом поднялся и положил фотографию на стол:

– В каком количестве?

– Чтобы хватило, – последовал краткий ответ.

– Хватило на батальон или трёх воробышков? – уточнил мальчик, невольно вспоминая Расту.

– На трёх человек. Самых обычных… Деньги в коридоре, у меня в бумажнике возьми, – во избежание следующих вопросов подробно проинструктировал Заболотин.

– Ладно, – согласился Сиф и пошёл одеваться. Любимой куртке с рыжим пацификом предстояло снова радовать собой мир.

– Да, чаю ещё купи! – крикнул вдогонку полковник. – Просто чёрного, желательно!

– Ладно, куплю… Кстати, так кто мой крёстный?! – иногда у Сифа срабатывал этот трюк, и, не успев спохватиться, командир отвечал.

– Давай уж, иди в магазин! – вместо ответа крикнул Заболотин.

– Ну ладно… – Сиф, ничуть не разочарованный, закрыл за собой дверь и бодро спустился по лестнице на первый этаж – где ногами, где по перилам. Лестница была старая, с отполированными множеством ног ступенями, по краям выкрашенная бледно-зелёной краской в тон стен. Перила, несмотря на возраст, стояли крепко и даже не шатались. «Высотность» дома превращала спуск в увлекательное путешествие по этажам, каждый из которых чем-то старался отличиться, выделиться. На одном мелкая квадратная плитка на полу чередовала бордовые и белые клеточки не в строгом шахматном порядке, а произвольным образом, как на душу легло строителям, на другом, кажется, седьмом или восьмом, жило целое семейство велосипедов: большой спортивный папа, мама – рыжая «кама» – и два четырёхколёсных сыночка. Это семейство заняло почти всю площадку этажа, и Сифу пришлось аккуратно пробираться через велосипедные дебри. Уже ближе к первому этажу кто-то неизвестный принялся старательно подписывать этажи: на третьем «три» готическим шрифтом красовалась точно напротив лифта от пола до потолка, на втором стена была испещрена всевозможными начертаниями соответствующей цифры – «арабская», «римская», «старославянская»… причём в половине случаев цифра получалась вверх ногами. Разглядывая все эти «крики художественной души», Сиф даже задержался на этаже и продолжил путь неохотно минуты через три.

… На улице было холодно и снежно. Снег всё падал и падал безо всякого намёка на возможное отступление, у земли, казалось, ещё более густо, чем это смотрелось с одиннадцатого этажа. Синоптики, которые забыли предупредить горожан об этом снегопаде, суетливо сгребали в кучку кофейную гущу и, смущённо прячась за зонтиками, бочком-бочком расходились по домам, кляня погоду, таинственные фронты и американскую кофейную фирму. Снег равнодушно выслушивал все их жалобы и продолжал всё так же степенно садиться на землю, машины и даже людей, если те по какой-то причине вышли в такой снегопад на улицу. Не успел Сиф дойти до магазина, как уже превратился в небольшой передвижной сугроб.

– Да здравствует первый месяц весны, – отряхиваясь на крыльце, пробормотал мальчик.

А в магазине было тепло и светло, и остатки снега стали быстро таять и стекать за шиворот. А ещё в кондитерский отдел была большая-пребольшая очередь – по ощущениям Сифа, половина Москвы собралась здесь закупить «что-нибудь к чаю». Почувствовав, что судьба делает всё возможное, чтобы он не покупал привычных конфет и привычной же пачки «Чайной империи», Сиф вновь вышел под снег, огляделся по сторонам и зашагал в сторону проспекта.

В подземном переходе неподалёку была ещё одна забегаловка, в которую троица друзей Раста-Каша-Спец любили заглянуть после школы – поболтать с продавцом, «затариться печеньками».

Под землёй дул ужасный сквозняк, зато он-то, наверное, и выдул всех желающих покупать сладкое. У ларька торчала, глубоко засунув руки в карманы, только одна девочка в тёмном пальто и о чем-то болтала с продавцом. Волос под цветастой кепкой видно не было, но Сиф не сомневался, что свитая в узел косичка пестрит яркими шнурами расточек. Вымыв голову и заплетя, если хотелось, расточки обратно – те, которые расплетала, – Раста всегда убирала волосы в узел до вечера. Фена она не признавала и сохнуть предпочитала ночью, лёжа в кровати.