Текст книги "История первая: Письмо Великого Князя (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Я не волнуюсь, – недовольно буркнул Сиф. И снова это киплинговское прозвище…

Как же задать прямой вопрос – ему?!

Решимость, набранная во дворе с Расточкой, постепенно улетучивалась. Убеждая себя, что сейчас не до этого, не время и вообще, Сиф шагал следом за командиром в сторону выхода. На лестнице к ним присоединился ещё один член предстоящей поездки, сухонький старичок монголоидной внешности, весь будто ушедший в себя. То был советник Великого князя – и уже второго Великого князя за свою жизнь. Он вышел в свет одновременно с Александром Тихоновичем, дядей нынешнего императора, и был тогда всего лет на пять старше человека, чьим советником считался. Они вместе взрослели, вместе постигали все премудрости дипломатии, ведь Великий князь – это второе лицо государства… А потом была страшная авиакатастрофа, Александр погиб, возвращаясь домой из Сербии, а советник… советнику не повезло остаться живым – а шрамы на теле, как известно, со временем зарастают, чего, конечно, не скажешь о сердце. Нет, разумеется, никто никого ни в чём не винил – но человек, не сумевший уберечь своего друга и князя, не выдержал и ушёл с политической сцены. Надолго, почти на двадцать лет… А потом его снова увидели, постаревшего, замкнутого и задумчивого – за плечом нового Великого князя, Иосифа Кирилловича.

Разумеется, нынешняя поездка не могла обойтись без бессмертного, как шутили в определённых кругах люди, Одихмантьева – того, кстати, и вправду ничто не брало: ни последствия той авиакатастрофы, ни годы, ни пять пережитых покушений на него самого и два – на нового Великого князя.

Теперь, с Одихмантьевым, по-видимому, все были в сборе. Иосиф Кириллович коротко обернулся, убеждаясь в этом, и первым вышел из виллы. Сопровождающие разного возраста, образования и имеющие совершенно разные в этой поездке задачи – следом.

Впятером они подошли к ожидающим их претенциозно-чёрным машинам, у которых стояли, переговариваясь, водители. Рядом застыли два мотоциклиста из охраны, чьей обязанностью было сопровождать Великого князя в поездке. Заболотин пригляделся и хмыкнул: подумаешь, одинаковая одежда и шлемы – но ещё отличить обоих бойцов было невозможно и по росту, и фигуре. Совпадали даже позы, даже манеры держаться и двигаться. Ну а то, что их уместнее было называть бойцами, чем мотоциклистами – и так было ясно, даже если не глядеть на более чем красноречивую нашивку на рукаве и пистолет под курткой, на наплечной «сбруе». Бойцом человека делает не АПС в кобуре – а что-то внутреннее, которое только чутьём и угадаешь…

Советник и секретарь коротко поклонились и заняли одну из машин, водители кивнули друг другу, и младший учтиво распахнул пассажирскую дверцу другой машины Великому князю.

– Садитесь со мной, – кивнул Иосиф Кириллович Заболотину. – А ты, Сиф, займёшь штурманское место.

– Так точно, – отозвался Сиф, с интересом разглядывая шофёра. Предупредительная поза, учтиво распахнутая перед князем дверца – всё это живо напомнило Сифу его собственное поведение. Шофёр тоже не скрывал любопытства, и, приглядевшись повнимательнее, Сиф с удивлением понял, что перед ним девушка лет двадцати, смуглая, черноглазая. Путали по-мальчишески коротко стриженые чёрные волосы, шофёрская форма да поза, в которой не разобрать было фигуры.

… А в мочке левого уха у девушки красовалась дырка со вставленным туда колечком-заклёпкой – вот уж чего Сиф точно не ожидал увидеть у шофёра самого Великого князя. Слишком вид от этого получался… хулиганистый.

– Что, проштурманишь мне дорогу до аэропорта? – весело спросила девушка у Сифа. Голос был низкий, слегка гортанный, но приятный. – А то вдруг заблужусь, а никто и не заметит!

– Постараюсь, – пожал плечами Сиф, испытывая странный, неожиданно жаркий интерес к девушке. Она была такая… необычная, выбивающаяся из любых представлений и непривычная, что у Сифа мурашки бежали по коже от мысли, что они с этой девушкой две недели рядом проведут.

… Девушка запрыгнула в машину, первый мотоцикл охраны выехал со двора виллы, за ним она и пристроилась. Следом стартовала вторая машина, и замыкал кавалькаду снова мотоцикл.

Дорога до аэропорта была пуста, изредка только виднелись терпеливо дожидающиеся своей очереди за поворотом обычные машины, остановленные строгими полицейскими. Девушка-шофёр ровно держала скорость, двигаясь за первым мотоциклом на одной постоянной дистанции, словно между ними был натянут невидимый канат. Великий князь вдруг произнёс:

– Забыл представить: Алёна, мой шофёр, она тоже отправляется с нами. А это… – он не договорил, потому что Алёна ухмыльнулась в зеркальце заднего вида:

– Знаменитый герой Заболотин-Забольский со своим ординарцем, как я полагаю.

– Да, – согласился князь. – Сиф – Алёна, Алёна – Сиф.

– Приятно, – отозвался Сиф.

– Взаимно, – Алёна вновь переключила своё внимание на дорогу: за время разговоров она успела отстать от мотоцикла почти на полметра. Сиф скосил на девушку глаза и обнаружил ещё одну интересную деталь: россыпь красных серёжек-«гвоздиков» по краю правого уха. Да уж, необычный шофёр у Великого князя… Сифу стало интересно, кто она вообще такая, но он не задал вопроса, напомнив себе, что не к спеху это. Не к спеху. Ровно как и другой вопрос к Иосифу Кирилловичу – тоже не к спеху…

Неожиданно быстро впереди показались здания аэропорта, и мотоцикл сбавил скорость. Алёна откинулась назад, отпустив одной рукой руль. Машина слушалась малейшего её движения – а иногда казалось, что и мысли, опережая движение. Наверное, Алёна знала автомобиль наизусть, а тот привык к ней – насколько машина может привыкнуть к человеку. Сиф знал это ощущение – сам шофёр, он настолько же сжился и с их с командиром серебристой волгой-«пичугой». Он на ней учился ездить, проводил за рулём – ну, сильно больше времени, чем любой из его ровесников, даже тех, кто сдал на так называемые «детские» права… Единственный раз, когда Сиф оказался за рулём другой машины, – это в деревне, когда дед, отец командира, дал ему порулить своим внедорожником. Ну и были, конечно, случаи и на войне, когда Сифке приходилось «крутить баранкой», но их он почти не помнил – так, обрывки воспоминаний во время сна приходили, не больше…

Грязь вместо дороги… огонь, взрывы… Сумасшедшая езда, сумасшедшая тряска, машина прыгает на ухабах так, что прикусываешь себе язык, сильно, до слёз…

– Вот мы и приехали, – аккуратно припарковавшись, оповестила Алёна, выдёргивая Сифа из полудрёмы. Пока мальчик озирался, вспоминая, где находится, она уже выскочила из машины открыть дверь Великому князю. Мотоциклисты, невозмутимые ребята в тёмных куртках с нашивками личной охраны Императорской Семьи и внимательным прищуром, словно они смотрели на мир через прицел снайперской винтовки, молча застыли по бокам. Тоже Лейб-гвардия, между прочим, только действующая её часть.

Заболотин-Забольский спокойно их потеснил. Он тоже в этой поездке был охраной – и более того, официально он был их командиром… Под шинелью в кобуре покоился, на всякий случай, привычный «грач», самозарядный пистолет с магазином на восемнадцать патронов. Маленький надёжный спутник Заболотина – впрочем, никакой опасности в поездке и не предполагалось.

Позабыв в самолёте про этикет и правила приличия, Сиф первым юркнул к иллюминатору, но сердитого окрика полковника не дождался.

– Он же так давно не летал, а уж на таком самолёте и вовсе, я думаю, никогда, – усмехнулся Иосиф Кириллович, жестом останавливая Заболотина. – В конце концов, хоть что-то я могу ему сейчас дать, кроме возвращения в прошлое.

– А к порядку потом его призывать – мне, – проворчал Заболотин с невольной улыбкой.

– Ну почему же… – ревниво возразил князь, садясь рядом с Сифом – тот в немом изумлении лишь похлопал глазами: не каждый день рядом сидит сам Великий князь!

Или не просто Великий князь?..

Русский офицер обязан быть правдив и решителен. Но спрашивать иногда так… сложно. Язык не ворочается. И краска явственно заливает лицо.

– … Я тоже могу его одёрнуть при случае. Как… человек, в полной мере ответственный за его воспитание, – закончил князь со странной интонацией. Как будто грустит – или винится.

Поймал взгляд Сифа, подмигнул, и тут земля мягко отошла куда-то вниз, и самолёт поднялся с правительственного аэропорта в столице Российской Империи, чтобы приземлиться уже в Заболе. Впереди было три часа никакими делами не заполненного времени.

Сифа захватила картина удаляющейся земли, и слова князя – ведь тоже прямо не сказал! – отошли на задний план. Пусть это было и по-детски, так восхищённо прилипать носом к иллюминатору, но дух захватывает от одного вида!

А насчёт князя… Не задал прямого вопроса – не получил прямой ответ. Всё честно, неправда ли?

Как там было в известном фильме?

«… Пrощайте, милый гrаф!..

Но всё-таки, я пrав или не пrав?»

Впрочем… почему, интересно, самому Сифу имя дали в честь Великого князя? Не в честь Государя-батюшки…

Так что – будем считать – «пrав». Но – нет сил спросить… Проще смотреть в окно, на потрясающую снежную равнину облаков и стараться вообще ни о чём не думать. Ни о Расточке, ни о собственном решении, ни об отце Димитрии с его благословением «спрашивать и отвечать».

Долгое бездействие под тихий гул мотора усыпляло, и вскоре Заболотин, взглянув на Сифа, обнаружил, что мальчик спит, прислонив голову к иллюминатору, и даже бьющее в глаза солнце не мешает.

Что же, пусть спит. Впереди ждёт мало приятного…

Заболотин вздохнул и откинулся в кресле. Пальцы привычно забарабанили по подлокотнику марш Московского Лейб-гвардейского полка.

– Вас беспокоит предстоящее путешествие? – поинтересовался Великий князь, обернувшись.

– Не сильно, – качнул головой полковник. – Разве что сама перспектива снова побывать в Заболе. Все эти… – неопределённый жест, – воспоминания…

– Это да, – Иосиф Кириллович вздохнул, вспоминая что-то своё. – Но ради этого мы и летим: чтобы не повторилось. Ну да ладно, – он достал портативный компьютер и погрузился в чтение каких-то документов. Спокойно и совершенно естественно – он весь такой был. Что дела, что жизнь. Что разговоры, что работа.

Заболотин снова огляделся и остановил взгляд на затылке одного из князевых телохранителей. Второй сел поодаль, через несколько сидений, и ещё зачем-то повернулся к напарнику спиной, словно первоклашки, ей-Богу… Правда, приглядевшись, Заболотин понял, в чём дело, и сравнение с первоклашками перестало казаться столь несуразным. Бойцы элитной части Лейб-гвардии, которая и сама по себе считалась элитой, азартно резались в морской бой. Впрочем, чем им ещё заняться, находясь на высоте десяти тысяч метров? От какой опасности защищать?.. Особенно если вспомнить, что и экипаж самолёта – специфический. Соответствующий.

– Как звать, бойцы? – поинтересовался полковник. Оба немедленно поглядели на него – а лица были смутно-знакомы. Вроде и узнаёшь, а кто – сказать не можешь. Может, даже просто обманулся… Хотя знакомых Заболотину близнецов было немного. А бойцы были именно что близнецами – не отличить почти, только у одного шрам убегал под короткую светлую чёлку. Вот и разгадка одинакового роста да одинаковых движений…

Но тут близнецы переглянулись, как Заболотину почудилось – слегка смущенно, и сидящий у иллюминатора вдруг отозвался:

– Да Филиппом Краюхиным, вашбродь. Хотя если перепутаете с Лёшей – не обижусь…

Полковник вгляделся в лица, столь схожие между собой, и невольно ахнул:

– Боже мой, и вправду Краюхи! Ребят, а ведь я вас, наверное, отличить теперь смогу… – он покосился на рваную полосу шрама на лбу Филиппа. Шрам шел от виска по брови и прятался в волосах. Задетая им бровь была неестественно изломана, видимо, разрез после операции неудачно стянулся, и создавала ощущение, что парень всё время недоверчиво удивлён.

– Вы нас всё равно путали, – усмехнулся Филипп, ничуть не обижаясь на взгляд. – И со шрамом, и без шрама.

– Ну как вам сказать… – Заболотин ещё раз вгляделся в лица близнецов.

– А как есть скажите! – отозвались те хором.

– Наверное, потому что никак не мог запомнить, кто был ранен, – с покаянным вздохом объяснил полковник под смех братьев. – Теперь постараюсь.

– А вы почти такой же, вашбродь, как и были, – заметил Алексей. – Поменялся Индеец, но не вы.

– Может… а вы – поменялись. Или мне это только кажется?

– Это всё шрам, вы его на войне просто не замечали, – подозрительно легко отмахнулся Филипп. – Как будто в госпитале мне его начисто залечили.

Объяснение мало походило на правду. Шрам Заболотин замечал, но не в этом было дело. А в том, что снайперы стали… телохранителями. Слишком резкая смена дистанции действия.

Изменения были и тогда – когда Филипп из госпиталя вернулся, и братья стали ещё более неразлучны, чем раньше. Алексей стал постоянным «первым номером», но, признаться, Заболотину было не до того. Поменялись масштабы, и вместо одной роты оказался целый батальон, как обычно, в общем-то, мотающийся с задания на задание с недолгими перерывами – так, вздохнуть, сжать зубы, взять себя за шкирку и дальше воевать. И где-то впереди – дивизия Равелецкого, чей выход из окружения надо будет обеспечивать, в Женич всё не возвращается, хотя обещал…

Потом уже пришло невесёлое известие: в отставку его отправили, в Россию – лечиться. С тех пор, кстати, о подполковнике ничего слышно не было, даже в Лейб-гвардии, где сходились все военные слухи. А тогда… тогда это просто означало, что выслушивать советы вечно раздражённого капитана Аркилова – безусловно, разумные, но произнесённые таким тоном, что больше хочется некультурно, по-солдатски так плюнуть в рожу, а не слушать, – а ещё, наряду со всеми этими рядовыми офицерскими проблемами оставался ещё и маленький бандит Сивкой и его оставшиеся попытки. Четыре, три… Две…

19 сентября 200* года. Забол

Когда Индеец оклемался после атаки на базу, несколько дней всё было тихо. Мальчик мучился какой-то мыслью внутри себя, и ему не было дела до ненавистного капитана. Но потом, когда марш-бросок был закончен и батальон оказался на новой укромной базе далеко от основной линии фронта, «всё вернулось на круги своя»: мальчик окончательно пришёл в себя, сориентировался, разобрался в обстановке – и снова пошли «покушения». Хотя, в общем-то, без кавычек покушения. Но, не слушая никаких возражений бойцов, Заболотин запретил им вмешиваться, сам затрудняясь объяснить, почему. Может, потому что не верил? Не хотел верить, что Индеец… всерьёз, не остановится?..

Впрочем, несмотря на запрет, бойцы регулярно притаскивали за шкирку мальчишку, который то мину спереть пытался, то гранату, то смастерить что-то этакое, своё, с убойной, с его точки зрения, силой – правда, с точки зрения маленько более опытного в этом деле Заболотина, самодельная мина была более опасна самому юному «убийце». Нет, солдаты уверяли, что не вмешивались в происходящее: Бог с вами, вашбродь, хотите помереть – помирайте, хотя, конечно, нам бы этого не хотелось. Просто вертелся, понимаете ли, под ногами, мешался… Да и опасно, вдруг подорвёт… да нет, не вас, что вы, вашбродь, мы помним, что вы запретили вмешиваться. Вдруг себя подорвёт? Вам же жаль ребёнка? Вот мы его и, это, спасли.

Или: да вот вертелся, попал Кондрату под руку… Так что я его спас прямо-таки, вы что! Кондрат ему руку сломать грозился, а я, вот…

И, главное, не поспоришь с этим. А слов пацан не понимал – или просто не хотел понимать и принимать. Поэтому если притаскивали его вместе с гранатой или чем ещё – «покушение» засчитывалось, как неудавшееся. Если вмешательство происходило до – попытка за покушение просто не считалась.

Что самое интересное – трофейная СВК у Индейца осталась. Вернее, она лежала у Заболотина в палатке – что называется, бери не хочу… Но тут, похоже, именно что «не хочу» было. Или Индеец не мог застрелить офицера вот так, глядя в прицел, – потому и возился с гранатами…

Но на всякий случай, конечно, патроны Заболотин держал подальше от своего юного убийцы. Хотя если он умудрялся гранаты всё-таки доставать, то и винтовочный 7,62 достать для него – не проблема…

Зачем Заболотин всё это допускал? Ведь бойцы правы были, тысячу раз правы! Тот же Кондрат, командир разведвзвода, несмотря на столь радикальное решение проблемы, был прав. Но что-то офицера удерживало, не давало взяться за мальчишку по-настоящему, как стоило: отправить в тыл при случае или на худой конец… ну да, хоть палец сломать. Просто и действенно. Вместо этого капитан всё ждал и ждал, ждал и ждал… А чего ждал – непонятно. Сам не знал.

… Через неделю после их встречи, усталый как собака Заболотин ввалился в палатку, костеря на чем свет стоит своих подчинённых, а ещё более соседей по новой базе – две отдельные мотострелковые роты. Уже привычным взглядом офицер обежал палатку на наличие подрывных устройств, не нашёл и устало сел, вытянув ноги. Хотелось не сесть, а лечь, но это состояние уже было постоянным, так что Заболотин не обращал на него внимания. Вообще, странно, что Индеец не подготовил никакого «сюрприза» к его приходу, да и отсутствие самого мальчика было подозрительным. Правда, подорвать Индеец уже пытался дважды – один раз Заболотин насилу его спас от обнаружившего это дело Алексея Краюхина, который решил одним тумаком и отобранной гранатой не ограничиться… В общем, дважды уже было, так что не исключено, что на сей раз капитана ожидает что-то новенькое. Но вот что?.. Нет, неспроста исчез мальчишка. Что-то здесь не так.

Заболотин ещё раз оглядел палатку. Конечно, если уж что-то должно было взорваться, оно бы уже взорвалось или иным чем выказало бы своё присутствие. Ни того, ни другого Заболотин пока не видел в упор.

И тут он пошевелил ногой и замер, почувствовав, как мгновенно накатился страх. В этот раз Индеец поступил иначе. Где он научился ставить гранаты на растяжки? Вернее, где он научился ставить гранаты – так ловко и незаметно? Что даже не заметишь, пока не заденешь, да и растяжка – не просто леска натянутая?..

А выпутаться оказалось задачей непростой. Такую бы изобретательность – да в мирное русло. В смысле – на общее дело, какое уж на войне «мирное русло»…

Но вот сердце перестало пропускать удары, и Заболотин уже разглядывал гранату с вынутыми запалом. Эфка. Умудряется же Индеец находить боеприпасы, хотя вся рота уже в курсе… С другой стороны – не весь батальон. И с одной стороны это было хорошо – ни к чему слухи, – а с другой чревато…

Что ж. Теперь пора идти и искать малолетнего бандита.

А так хотелось спокойно отдохнуть!

Одно утешало: он пережил уже четыре покушения. По их договору осталось только одно – если, конечно, мальчик считается с договором.

Полог палатки откинулся, и в проёме появилась мрачная физиономия мальчишки. Увидев гранату в руках Заболотина, целого и невредимого, который поманил его пальцем, Индеец залез целиком и сел на пол на корточки.

– Твоих рук дело? – мрачно поинтересовался офицер.

Пацан кивнул, не делая попыток отнекаться или удрать.

– Тогда знаешь, что за этим последует.

Мальчик ещё раз обречённо кивнул. Странно, он же издалека увидел, что палатка цела, зачем пришёл? Знал же, что раз покушение не удалось, его ждёт трёпка. Неужели явился, полностью это осознавая, просто потому что таков уж был уговор?

– Это была четвёртая попытка. Следующая будет последней, помнишь? – напомнил офицер, удивлённо поглядев на Индейца, а тот нетерпеливо встал и пробурчал:

– Чего базар разво?дите. Давайте уже, «воспитывайте», – но при этом Заболотин понял, что слова про последнюю попытку были услышаны. Слишком отчаянным стал взгляд маленького бандита – как у человека, чей единственный шанс абсурден, но кто отступать не намерен.

– Воспитание ремнём не ограничивается, – вздохнул Заболотин, медленно поднимаясь следом.

– И что? Типа, на холодную голову выпороть не можете? А если я скажу, что в палатку тот подпоручик заглянуть хотел, из штаба который? Ну, этот… Казанец или как его там.

– Что? – Заболотин сглотнул. Ему ни разу ещё в голову не приходило, что от «покушений» – как и безобидных, так и действительно опасных – Индейца может пострадать кто-то ещё. Он же обещал ведь…

– Правда, ему этот… Додо сказал, что ты свалил к соседям. А то я уж думал – он заместо тебя бабахнется, – говорить такое, кажется, доставляло пацану удовольствие. Щурился крысой, смотрел исподлобья и улыбался.

– А если бы Дотошина не было? – тихо спросил Заболотин, медленно закипая.

– Тогда был бы Казанец твой заместо тебя на небесах сегодня! Мне поп ваш говорил, что вы, как это… за других себя положившие – на небо попадёте. А уж если он заместо тебя – то точно на небо, – богословские рассуждения из уст маленького бандита и звучали соответствующе – странно. Особенно его словами. Впрочем, и отец Николай в своей речи частенько мешал стили, «сленги» и уровни, подбирая для каждого человека свой язык.

– А ты бы не предупредил? Ты же рядом был?

Пацан засопел, опуская взгляд, но дерзости и злости в голосе хватило бы на полбатальона:

– А чего говорить? Одним военным меньше… А тебе бы я ещё чего удумал.

– Мы же договаривались!

– А мне-то что?! – окрысился мальчишка. – А мне так только лучше! Ненавижу тебя и всех твоих солдат! Чем больше вас сдохнет – тем лучше, слышишь?!

– Слышу, – Заболотин ухватил пацана за руку. – Но ты обещал, что только я.

– А ты обещал просто выдрать, а не нотации читать! – Индеец, что ожидаемо, полез кусаться, но прокусить плотную ткань куртки не смог и невнятно замычал ещё что-тот – гневное и обиженное.

– Вот и выпорю, – пообещал капитан, свирепея. На себя ему было плевать, но то, что мог пострадать Казанцев… – Сидеть не сможешь! Может, хоть это тебя угомонит.

… Когда «воспитательные меры» были приняты, и оба малость подостыли, посидев – вернее, сидел только офицер, а мальчишка стоял – молча, делая вид, что друг друга не существует, Заболотин взглянул на пацана, красного, как след сигнальной ракеты, и, сжалившись и уже давно не сердясь на него – всё же обошлось, – потрепал по выгоревшим, почти белым волосам:

– Ну, Индеец, перестань дуться. Может, просто хватит покушений? Тебе же спокойнее.

Мальчишка долго не отвечал, напряженно глядя перед собой, затем всё же дёрнул головой из стороны в сторону, что означало несогласие:

– Не хватит.

Он развернулся на пятках и вышел из палатки, а Заболотин остался сидеть, размышляя о детях и солдатах сразу – ему некогда было окончательно забывать о делах батальона.

– Ваше высокоблагородие, вас в штаб, «Центр» на связь вышел! – заглянул в палатку Казанцев, виновато улыбаясь. Он, будучи адъютантом штаба, прекрасно знал, что Заболотин скрылся здесь, чтобы ему наконец-то дали отдохнуть – на фронте часто действовала система «Запариваю важным делом того, кого вижу, вне зависимости от звания и чина, а кого рядом нет – того, наверное, не существует. По крайней мере, сейчас». Увы, «Центр» долго ждать не станет, так что Заболотину пришлось заспешить к палатке-штабу, где сидел дежурный связист.

На поляне базы орали офицеры-соседи, строя свои роты и что-то им втолковывая. Ох, ну и буйные попались, хоть бы их услали поскорее…

Небо было чистым, ни самолёта, ни облачка – благодать! Рано начали желтеть листья деревьев, поверив холодным ночам, но днём по-прежнему было жарко, словно осень ленилась вступать в свои права насовсем, уступая светлую часть суток лету. Солнце прочно угнездилось над самой кромкой леса, и Заболотин с грустью подумал, что до темноты ещё далеко, не отдохнёшь по-настоящему. Правда, когда на войне вообще можно было отдохнуть?

– Ну, наконец-то, – выпрямился и обернулся капитан Аркилов, до этого через плечо глядящий, как связист записывает сообщение «сверху».

– Как позвали, так пришёл, – сдержанно ответил Заболотин, пробегая глазами торопливые закорючки скорописи, затем протянул руку за вторыми наушниками с микрофоном. Ну, раз требуют командира батальона, придётся отвечать.

– Заместитель командира батальона капитан Заболотин слушает, – дождавшись паузы, доложил он.

– А командир где, господин капитан? – на удивление терпеливым голосом спросил «центральный».

– Командир батальона подполковник Женич в госпитале, – отрапортовал Заболотин, размышляя, где же слышал этот голос.

– А, конечно. Я сообщил о ситуации с дивизией генерал-майора Равелецкого связисту. Ваш батальон требуется на участке… – пока «центральный» диктовал координаты квадрата, Заболотин потянулся за картой и разложил её перед собой. Далековато… Вслушиваясь в слова задания, капитан с тяжёлым вздохом осознал, что ждут их городские бои…

– … Завтра вечером прибудут вертолёты. Вопросы? – окончил «центральный».

– Вас понял. Ждём вертолётов и дальнейших распоряжений, – коротко ответил Заболотин.

– Отлично, – в голосе говорившего промелькнула странная гордость, словно ответ капитана был целиком и полностью личной заслугой «центрального», и связь прекратилась. А голос…

Ну конечно, голос знаком. Это же Нестор Сергеевич Щавель, один из любимых учителей Заболотина в «офицерке». Боже, как это давно было… уже с трудом узнаёшь. Почти шесть долгих лет назад.

В наступившей тишине капитан позволил себе с чувством выругаться. После этого стало чуть легче.

– И вечный бой, покой нам только снится…

– Не вижу романтики, – уведомил Аркилов.

– Я тоже, – грустно согласился Заболотин. – Идёмте, надо оповестить солдат, чтобы назавтра были уже полностью готовы. Эй, где там Казанцев, голова его садовая?!

– Я здесь, ваше высокоблагородие, – отозвался Казанцев, заглядывая в штаб. – Распоряжения?

– Распоряжения… – проворчал Заболотин. – Командирам рот передай, что завтра вечером за нами прибудут вертушки, вытащат из этой дыры и засунут совсем в… другую дыру.

– Есть, ваше высокоблагородие!

Казанцев исчез, и Заболотин повернулся к Аркилову:

– Не могли бы вы кратко проинструктировать командиров рот? Хотя… давайте Малуеву объясню я. Вы – остальным.

Аркилов без дальнейших вопросов тоже вышел. Заболотин ещё раз прочитал записанные связистом указания, вздохнул и отправился объяснять Боре, что относительно спокойной жизни, отгороженной от внешнего мира хитроумным минным полем, близится скорое завершение. Снова марши, перестрелки и засады – чаще всего, безо всякой базы за спиной.

Боря выслушал спокойно и торжественно произнёс:

– Прощайте, чудные деньки на тихой базе, мне будет вас не хватать.

Стоило ему это произнести, как неподалеку послышался пронзительный голос одного из соседей-офицеров, пытающихся кого-то из своих бойцов сподвигнуть на путешествие за водой. Единственный проход сквозь охраняющее их покой минное поле – старая, размытая множеством дождей сельская дорога, у которой регулярно, по очереди дежурили. Чтобы добраться по ней до воды, надо было делать громадный крюк, который занимал не меньше получаса, – а значит, по дороге предстояло обычно трястись все два, рискуя влететь в засаду выринейцев. Разумеется, пока вода не кончалась совсем, желающих за ней отправиться бойцов днём с огнём было не сыскать!

– Про тишину я фигурально, – печально и шумно вздохнул Малуев.

– Я понял, – не сдержал улыбки Заболотин, слушая выкрики одного из своих офицеров, пытающегося собрать всю роту. Ему активно возражали, что построение необязательно. Громче всех звучал голос Котомина, но прислушавшись, Заболотин разобрал, что Алексей-то как раз собирает свой взвод, разве что не пинками.

– Мы тоже не самые тихие соседи. Ну, иди, твои, я надеюсь, соберутся несколько быстрее, – кивнул Малуеву капитан и направился к более-менее начавшей строиться роте.

– А ну повзводно построиться, пока я никого в наряд не отправил! Две минуты на исполнение и о выполнении доложить! – строго гаркнул Заболотин, подходя. Все сразу же быстро задвигались, и не прошло и минуты, как рота застыла перед ним во всей красе, изрядно тусклой и грязной после долгих маршей.

Кивком головы показав, что докладывать не надо, сам всё видит, Заболотин внимательно оглядел солдат и уже спокойнее произнёс:

– Ну, здравствуйте, бойцы.

– Здра… желаем… ваше… родие! – бодрым хором отозвалась рота.

– Глотки драть будете как-нибудь после. А пока слушайте все: завтра мы покидаем эту навкину дыру. Чтобы отправится совсем уж в… в общем, совсем к навке на болото. Дивизия Равелецкого в окружении, и нам это кольцо придется порвать на тряпочки, чтобы вывести дивизию оттуда. Завтра вечером… нет, днём все должны быть в полной готовности. За нами прибудут вертолёты. Всё ясно?

– А почему на вертолётах? Мы же не десантники… и не двухсотые… – подал голос кто-то из фельдфебелей. Вчерашние глупые мальчишки, что они тут забыли, кто их сюда запихнул…

– УБОН должна уметь две вещи: окапываться в чистом поле и путешествовать по воздуху! Без первого помрёшь, не дослужившися до прапора, без второго по нашей необъятной Родине просто не попутешествуешь! – ответил Котомин, весело сверкая глазами. – И не по нашей Родине тоже!

Фельдфебель стушевался и больше так ничего и не спросил.

– Значит, вопросов нет. Отлично. Тогда попробуйте завтра сказать, что не поняли, поэтому не подготовились! – оборвал разговоры Заболотин, развернулся и ушёл. За его спиной суетились прапорщики.

Неподалёку собирались другие роты, и кто с руганью, кто с шутками примирялись с грядущим заданием. Так всегда на войне: спорить можешь, сколько влезет, но приказ всё равно выполнишь. Потому что ты солдат, и единственным проявлением твоей доброй воли была подача рапорта с просьбой перевестись на фронт. После этого тебе остаётся только выслушивать приказы, а если командуешь людьми – то ещё и думать, как выполнить приказ с наименьшими потерями. Именно этим Заболотин и собирался сейчас заняться: «медитировать» над приблизительным планом действий.

Он обошёл лагерь, лично позвал тех офицеров, которых хотел видеть. Когда все собрались, молчаливые, напряжённые, он дал им прочитать сообщение из Центра – его читал из присутствующих только Аркилов. После прочтения кто-то помрачнел ещё больше, а кто-то, наоборот, вздохнул свободнее. Заболотин никого не торопил, вертя в руках карандаш, Аркилов рядом разворачивал карту. Когда в штабе повисло внимательное молчание, Заболотин постучал карандашом по столу, выждал, пока все обернутся к нему, и начал короткими фразами обрисовывать ситуацию, давая время не согласиться или задать уточняющие вопросы, но остальные офицеры пока молчали. Перед их глазами произошла удивительная метаморфоза: капитан, обычно мягкий и весёлый человек, который ни на чём почти никогда не настаивал, превратился в требовательного боевого офицера-командира, заговорил словно бы голосом Женича – сухо и коротко. Он требовал, чтобы малейшее непонимание или возражение было немедленно высказано, требовал вместе с любым возражением привести альтернативу, требовал… Он просто требовал. Вскоре все офицеры так или иначе втянулись в обсуждение, и Заболотин замолчал. Теперь он лишь выслушивал, поправлял или возражал. Он вряд ли даже задумывался, что перенял манеру обсуждать у Женича, просто понимал, что каждому офицеру есть, что сказать. Кроме него молчал, пожалуй, один Аркилов – он был странной личностью, второй заместитель командира батальона. Иногда Заболотин ловил себя на мысли, что Аркилов в какой-то степени так же командует батальоном, как и он сам.