Текст книги "История первая: Письмо Великого Князя (СИ)"

Автор книги: Валентина Ососкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Сколько времени? – просто так спросил он, хотя часы были у него на руке. На них Раста и поглядела, приподнявшись, чтобы ответить:

– Половина четвёртого.

Улыбка с губ Сифа сползла – безо всякой на то причины. Он почувствовал вдруг, что у шарика, наполненного газом под названием свобода, на конце верёвочки висит странный груз. Это был груз воспоминаний и страха перед будущим: а вдруг всё когда-нибудь повторится? А вдруг так быстро время течёт – к страшному повороту назад?..

Полдень миновал – и уже давно. Стрелка бежала всё вперёд и вперёд, словно не зная, что с каждым своим оборотом приближает наступление заката. Ветер с запахом свободы внезапно утих, осознав, что не в силах изменить ход времени, а закат ждал где-то впереди. Далеко. За несколько лет.

Всё равно ждёт, и люди не в силах остановить время, как бы им ни хотелось – Мефистофель не отзовётся на их «Остановись, мгновенье!», у него есть дела и поважнее: война – это раздолье для таких, как он, демонов.

А Сиф глядел в небо и думал о том, что когда-нибудь обязательно всё расскажет. Перед поездкой. В мае…

Глава 6. Перемены

Принцип всякого продвижения: дойти до своего абсолютного

предела и сделать один ма-а-аленький шажок вперёд.

Д.А. Емец

Сначала Сиф, ещё сквозь сон, понял, что в комнате кто-то есть, затем уже расслышал шаги и разлепил глаза. В комнате было темно, за окном царила ещё ночная тишина, нарушаемая лишь изредка звуками проезжающей машины.

– Что такое? – завозившись, спросил Сиф в воздух.

– Это я, я, – невпопад отозвался из темноты полковник. – Христос воскресе, чуткий ты мой. Ты вещи собрал?

– Воистину воскресе… Да, у стола лежат, – Сиф откинул плед и рывком сел: – Вы что ищите-то?

– Ты наладонник куда сунул?

– Я не вернул? Извините. Он тогда в верхнем ящике стола лежит, – Сиф дёрнулся было, чтобы вскочить, но Заболотин отмахнулся и сам всё достал.

– Спи, отоспаться нам надо перед полётом. Я вещи в коридор вынесу, чтобы потом не метаться по квартире, – повертев наладонник в руках, он подошёл к кровати и сел рядом с Сифом. В халате, с влажными после душа волосами, Заболотин мало походил на офицера – просто обычный усталый человек. Мальчик подогнул под себя ноги и продолжил сидеть. Уже почти утро. А когда будет «совсем утро», они вместе с Великим князем отправятся в Забол, и от этой мысли в эти часы на грани ночи и дня совсем пропадал сон. Хотелось сидеть и молчать, глядя на синий прямоугольник окна, на несколько жёлтых крапинок в доме напротив – там тоже кто-то не спал, – сидеть и чувствовать странную близость с тем, кто сидит рядом с тобой. Словно вы – родственники, несмотря на то, что он – русский, а ты вырос в Заболе; словно вы – семья, несмотря на то, что он – просто твой командир, с детства, на всю жизнь, наверное, а ты – просто его вечный ординарец. Никакой крови… Но отчего-то всё равно чувство родства не пропадает.

Странные мысли и ощущения приходят – наверное, от недосыпа. Кто бы знал, какими долгими могут показаться три часа после пасхальной ночной службы, когда хочется заснуть… а напряжение не даёт. Когда привычная, из года в год приходящая радость – Христос воскресе! – не может вытеснить из сознания страха перед тем, что будет уже скоро, скоро…

– Ваше высокородие… Что нас там ждёт? – тихо спросил Сиф.

Заболотин обернулся к нему, обхватил рукой за плечи и так же негромко ответил:

– Ничего хорошего. Попытки разобраться, с кем же Забол хочет больше иметь дело: с опять стремительно набирающей силы Выринеей или с нами. По крайней мере, именно это предполагает генерал Итатин. А знаешь, – тихий смешок, – кто этот человек на самом деле, Сиф?

– Кто? – Сиф по-детски прислонил голову к тёплому боку Заболотина. Этот жест показался ему слишком полным «телячьей нежности», и в любое другое время Сиф себе такого не за что не позволил бы… но командир ничего не сказал. Это была странная ночь. Казалось, она переворачивала всё с ног на голову, а если вдуматься, не разумом, сердцем – выходило, что она лишь расставляла всё на свои места. Что же – это Пасха. Так положено. Теперь всё поменяется…

Ну, многое. Наверное. Сегодня – точно. Этой ночью Сиф верил в то, что у него всё получится.

– Генерал Итатин – это тот, чьи советы слушает министр иностранных дел. К кому прислушивается сам Государь. Генерал не занимает никакой высокой государственной должности, его слушают, как человека… И во многом именно его советы определяют внешнюю политику Империи, – Заболотин вспомнил, как несколько месяцев назад этот самый генерал сидел здесь, за стенкой, на кухне, вместе с Вадимом – однокурсником Заболотина – и пил вино, слушая рассказы об их учёбе и службе. А ещё Заболотин вспомнил несколько вечеров в апреле, которые он провёл в доме Итатиных. Тогда он впервые понял, что генерал – тот человек, чьи слова – это не пустые разглагольствования, потому что он знает всё. Или почти всё. Уж по крайней мере то, что нужно для принятия того или иного решения, – точно.

… И в то же время, милая, по-домашнему уютная жена и две тихие барышни-дочери – сразу же превращали Итатина в совершенно обычного человека. Реального. Обыденного. Просто чрезвычайно умного.

– Мало о ком можно с первого взгляда всё сказать, – после некоторого молчания сказал Сиф, думая не о генерале, но больше о себе и своих друзьях, а ещё и о столь любящем таинственность Крёстном. Ведь Сиф до сих пор так и не задал ему прямой вопрос. И прямого ответа не получил – а это связано…

– Спи, Сиф, – поднялся Заболотин. – Скоро уже выезжать. Спокойных снов, если успеешь.

– И вам, ваше-скородие… – сонно откликнулся Сиф, залезая обратно под плед.

Командир подхватил его рюкзак и вышел из комнаты. Сиф ещё какое-то время слышал, как полковник ходит по квартире, а затем мальчик заснул, продолжая во сне размышлять о «первом взгляде», Крёстном, генерале Итатине и своих друзьях… Спать и не следить, как медленно течёт время…

И проснуться, сердце подпрыгнуло в груди… Но снова темнота и тишина за окном. Нет, это только сон, что наступило утро. До утра ещё долго. Закрыть глаза и заснуть…

Заснуть…

И снова проснуться, чутко вслушиваясь в звуки. Вдруг – уже наступил этот день?

Нет, не наступил.

Снова с усилием нырнуть в сон – словно против течения плывёшь. Там, в деревне, у родителей командира…

В следующий раз на границу с явью сон выбросил мальчика за несколько минут до того, как в комнату заглянул Заболотин. За окном оголтело кричали всевозможные птицы – воробьи, сойки, курлычущие голуби и множество других непонятных пернатых. Все они шумно радовались наступлению нового дня – и это уже не было сном.

– Эй, ординарец, а себе ты рубашку погладить не забыл? – вместо приветствия деланно бодрым голосом спросил с порога Заболотин. Сиф издал несколько невразумительных звуков, которые означали пожелания доброго утра, потом пробормотал, с трудом ворочая непослушными губами:

– Да, вместе с вашей…

– О, значит, я напрасно волновался? Тогда просто: подъём! Что валяешься, как барышня на перинах?! – гаркнул над самым ухом у мальчика Заболотин.

Сиф недовольно заворочался, потом сел и стал отчаянно тереть глаза, которые всё норовили обратно слипнуться. Из распахнутой форточки дуло, но Сиф заставил себя встать и, побродив по комнате, натыкаясь на предметы, найти стул с разложенной и развешенной на нём парадной формой. Полковник наблюдал за подопечным без тени злорадства: минут десять назад он сам чувствовал себя не лучше… Позор, разумеется, поэтому Сифу об этом знать не следует.

Убедившись, что мальчик, если оставить его без присмотра, не свинтится обратно спать, Заболотин ушёл заваривать крепкий кудин, чтобы взбодрится. Кофе он не любил. А кудин бодрит не хуже, если хорошо его заварить – так, чтобы от одного глотка волосы дыбом вставали и хотелось пробежаться по потолку, но при этом мысли о яде не появлялись.

На кухне под ногами вертелся перепуганный Кот, которого ранний подъём хозяина совершенно сбил с толку, и тонкая звериная душа ощущала, что происходит что-то не то. Заболотин залил чайник, сел на стул и бесцеремонно отловил Кота за заднюю лапу. Кот вяло сопротивлялся попыткам подтащить себя поближе, но когда полковник гостеприимно пошебуршил пальцем по колену, зверь правильно истолковал приглашение и с разбегу вспрыгнул на колени.

– Ой, – сказал Заболотин. – Ты, кажется, опять потолстел.

Кот потёрся головой о подбородок хозяина и утробно мурлыкнул. Он не понимал, отчего у хозяина такая грустная интонация.

– Кош, я по тебе буду ужасно скучать. Уезжать мне кажется подло, но как этакого тебя брать с собой! К тебе в гости будет приходить Вадим. Если соседям надоест тебя подкармливать – покормит он, – проинструктировал Заболотин зверя, почёсывая ему лоб. В ванной послышался звук бегущей воды – это пытался смыть с себя сон Сиф.

– А вообще, ты облиняешь мне всю форму, – строго заметил полковник, не делая при этом ровно никаких попыток согнать Кота с колен. А зверь уже устраивался спать, несмотря на то, что на коленях целиком не помешался – приходилось свешиваться по краям. Вообще, он частенько любил менять своё агрегатное состояние, как и любой уважающий себя кот. Даже если выглядят эти звери твёрдым телом, как им, в общем-то, и положено, на самом деле они могут быть жидкими, а порою, когда хотят, чтобы их потаскали на руках, или если прыгнуть куда надо, даже газообразными…

– Что у нас на завтрак? – спросил с порога почти проснувшийся Сиф.

– Кошачья шерсть, кудин, молоко, если хочешь, где-то в холодильнике водились йогурты, масло и колбаса, а рядом холодильником обитают тостер и хлеб, – Заболотин стряхнул с себя особо крупный клок шерсти. Сиф подошёл, потрепал Кота по голове, приминая ему уши, и сел рядом. Со зверем хотелось попрощаться и ему.

– Ладно, чего мы рассиживаемся, – недовольно произнёс полковник, спихивая Кота вниз – удалось не с первой попытки. – Завтракаем и поехали к Великому князю, на Сетунь.

– А оттуда уже в аэропорт?

– В точку, – кивнул Заболотин. – Только опаздывать нехорошо, так что поторопимся… Эй, как в храме в трапезной говорится: «Восстаните!» – молимся и кушаем.

«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…» – тропарь звучал торжественно и как-то… обнадёживающе.

Не может же дело, начатое в Пасху, плохо закончиться!

Завтрак пролетел в сосредоточенном молчании – конец поста, обычно ознаменовываешься праздником чревоугодия с колбасой-мясом, вином и кефиром, теперь остался как-то без внимания, и бутерброды, о которых ещё вчера так мечталось, просто в горло не лезли. Кот не на шутку встревожился, даже не взглянул в сторону балконной двери, которую ему предусмотрительно открыл Сиф, принялся тереться о ноги Заболотина и жалобно заглядывать в глаза.

– Мы вернёмся, – как заклинание повторил полковник. – Мы вернёмся, Кошара, не волнуйся за нас. С нами будет всё хорошо, – а сам набрал отцовский номер и долго слушал гудки. С тяжёлым сердцем слушал – родители, безвылазно живя у себя «за болотом», как они звали родовую усадьбу, ещё не знали, что сын улетает сегодня, прямо в праздник.

Наконец, мама взяла трубку:

– Христос воскресе! – радостно провозгласила она.

– Воистину воскресе, – словно пароль-отзыв. – С праздником, мам, извини, если разбудил. А папа где?

– Спит, – понизила голос мама, хотя, насколько помнил офицер, телефон стоял не в спальне, так что папа вряд ли мог проснуться от разговора. – А я никак не могу. Знаешь, бывает после ночной службы…

– Передай тогда ему поздравления. И от меня, и от Сифки, – Заболотин взглянул в сторону своего воспитанника, но тот старательно делал вид, что не прислушивается к разговору. В который раз уже возникло чувство, что мальчик просто-напросто завидует своему командиру – за то, что у него есть и папа, и мама…

– А ты днём позвони, он…

– Не смогу, мам. Мы улетаем с Сифкой сегодня.

– Се… Сегодня уже? – и, чтобы скрыть извечную тревогу офицерской матери, поспешно добавила, словно ещё ничего не поняла: – Не приедете на Светлой Седмице?..

– Мам, – просто сказал Заболотин, всё прекрасно понимая и слыша за маминым голосом все её тревоги.

– Ну… С Богом тогда, – смирилась та.

… Сиф слушал разговор очень внимательно, на самом деле. Насколько его слышно было в трубку. Чтобы это было не столь явно, Сиф принялся наглаживать Кота, но тот чувствовал напряжение хозяев и мурлыкал тоже как-то напряжённо.

Как же всё у командира просто – и родители, и детство нормальное, и судьба, раз и навсегда определённая. Кадетский корпус, Академия, служба. И друзья – всё всегда понимающие. В том плане, что всё – военное – понимающие…

У Сифа так никогда не будет. Но всё же… может, стоит рискнуть? Отец Димитрий, на исповеди перед Причастием, благословил и сказал, что сто?ит, командира Сиф, понятное дело, не спрашивал, а с Крёстным посоветоваться не удалось – тот последнее время не писал почему-то.

Может, потому что у него не было времени перед полётом в Забол?..

В общем, из взрослых совет смог дать только отец Димитрий, и он был «за». Так что можно будет рискнуть как-нибудь. О том, что это «как-нибудь» может быть сегодня, Сиф малодушно думать не хотел, отбрасывая ночную уверенность, убеждая себя, что то был сон. Запрещал себе вспоминать об этом, по возможности оттягивая момент объяснения с Расточкой. Потому что – вдруг не поймёт? Ведь это будет крушение всего, всех надежд! Ведь тогда она перестанет с ним дружить… и никогда в него не влюбится, кстати, тоже. Он, в неё, понятное дело, уже почти влюбился. По крайней мере, всё было очень похоже на то, что описывалось в книжках: и внутри как-то жарко и странно, когда она дотрагивается до его руки, и если её долго нет – плохо на душе… И вообще: ну в кого ещё влюбляться?!

… Заболотин распрощался с мамой и повесил трубку.

Сиф безмолвно поднялся голову: уже пора? – и получил в ответ столь же молчаливый кивок.

Кот потёрся о ногу полковника и застыл рядом, обхватив её хвостом. Постоял так какое-то время, пока Заболотин не убрал решительно ногу:

– Ко-ош… Ну вот, все брюки облинял. Не переживай так, вернёмся ещё…

– Всё, мордастый, вали, – с напускной грубоватостью попросил Сиф, которому тоже было тяжело прощаться с ласковым гигантом. Кот не обиделся. Просто пошёл в коридор, обнюхал собранные вещи и обречённо сел под вешалкой.

– Мы вернемся быстро, – твёрдо пообещал Заболотин-Забольский, надевая шинель и подхватывая свой небольшой рюкзак – вещей-то ему надо было совсем немного.

Кот проводил их до лифта и понуро вернулся в квартиру. Сиф запер дверь, сглотнул и решительно нажал кнопку вызова кабины.

– Мы вернёмся, – повторил Заболотин. – Он дождётся.

Во дворе было пусто, если не считать птиц: даже дворник ещё не встал шаркать метлой по тротуару. Сиф отпер машину, завёлся, потарахтел недолго и выехал с места, чтобы Заболотин мог сложить вещи и сесть сам – машины стояли у подъезда очень тесно.

Солнце высунуло краешек из-за соседнего дома и с удивлением поглядело на офицеров, стоящих у машины. Что за ранние птахи, даже на людей не похожи! На всякий случай солнце отбросило облако, в которое завернулось для тепла – утро выдалось прохладным, и осветило людей, стараясь вернуть им на лица улыбки. Мало ли, на всякий случай. Вдруг случилось у них что.

– Солнце выглянуло нас проводить, – зажмурился Сиф.

– Это точно, – рассеянно отозвался Заболотин, глядя на часы. Времени ещё чуть-чуть оставалось. Можно было постоять вот так вот, прислонившись спиной к капоту, и, зажмурившись, подставлять лицо солнцу. Особому солнцу, пасхальному…

Сиф огляделся по сторонам и вдруг услышал вдалеке сердитое:

– Славка-а! Забери свою страхолюдину-у! – кричал знакомый, родной голос Расточки. Мальчик завертел головой, пытаясь сообразить, откуда во дворе она взялась, даже забыв, что он в форме, что Расточка может увидеть и узнать…

– Фу, Фугас! К ноге! – это, кажется, был Слава, один из Расточкиных братьев. По крайней мере, по голосу было очень похоже на него или Володю. Да и кричала Расточка ведь – Славе…

– Почему он на меня бросается?! – капризно вопрошала самая лучшая на свете девчонка, а её брат, теперь Сиф видел их на дорожке вдоль собачьей площадки, отвечал, с трудом удерживая на поводке прыткого дога:

– Да потому что Фугас побегать хочет, а одному ему скучно.

– Ты побегай!

– Это ты вызвалась с ним гулять!

– Я не выспалась и устала уже!

Слушая их перебранку, Сиф потихоньку пришёл в себя и начал соображать. Во-первых, он в форме, во-вторых, Слава… интересно, он служил или нет? – впрочем, неважно, всё равно делать его свидетелем «семейной сцены» не хотелось. В-третьих… Сиф на мгновенье замер, вопрошая самого себя: готовы, фельдфебель Бородин? Готовы за две минуты объяснить всё – совершенно всё – Расточке и уехать на две недели?.. Хотя, может, это не так уж и плохо было бы. Если она рассердится – то за две недели точно остынет…

Но фельдфебель понурил голову и уткнулся взглядом в асфальт.

Не готов! Совершенно! Не сейчас, чуть позже! Хоть чуть-чуть!

– Поехали, – вдруг прервал его мысли командир. – Пора.

Вот и всё. Времени нет. Можно не переживать – он просто не успел… Только вот отчего его так совесть грызёт, словно он – трус и предатель?

… А Расточка тем временем вместе с братом и его псом, хохоча и умудряясь на бегу что-то говорить, вприпрыжку неслась по дорожке. Ей было просто радостно – Пасха, брат, раннее-раннее утро… А потом, попозже, можно будет созвониться с Кашей и Спецом, и если Спец ещё не уехал – погулять, вручить друг другу подарки, похристосоваться ярко раскрашенными яичками…

– Сиф, – позвал Заболотин.

Юный офицер вздрогнул. И вдруг, мгновенно решившись перебороть себя, осознав, что либо сейчас, либо просто никогда он уже ничего Расточке не скажет, просто-напросто крикнул пробегающей, не видящей его девчонке с ярко-красными сегодня – пасхальными – расточками:

– Христос воскресе, Раст! – и плюхнулся на шофёрское сидение, не обращая внимания на удивлённый взгляд командира. Завёл мотор и плавно тронул машину с места.

Расточка завертела головой, но Спеца, чей голос взялся ниоткуда, не увидела. Только брат, что-то заметив, кивнул в сторону медленно проезжающей мимо волги-'пичуги' – но Расточка только и успела, что разглядеть какого-то офицера, сидящего на 'штурманском' месте. Девочка на мгновенье попыталась как-то соотнести машину, её пассажира и своего друга, но ничего не вышло, только душу царапнуло какое-то давно задавливаемое подозрение.

Но если бы Спец хотел что-то скрыть – он бы не крикнул, верно?

…– Сиф, мы уже опаздываем, – поторопил Заболотин. Лучше бы он этого не говорил.

– Мы мигом, – злорадно пообещал юный водитель, резко газуя. За окном замелькали сначала деревья, потом парковая ограда, потом, когда оказались на шоссе, вывески всевозможных, ещё в основной своей массе закрытых магазинов. Стрелка на спидометре уверенно подползла к цифре «100», а на совершенно пустынной улице и перевалила уверенно, словно горную гряду. Заболотин прикрыл глаза и вздохнул, призывая себя к терпению. Сам попросил побыстрее – вот и глядите теперь, полковник Заболотин-Забольский, на смазанные фонарные столбы. И надейтесь, что пасхальным утром постовые по большей части празднуют, а не на дорогу глядят.

Путь на Сетуньскую виллу, где вновь остановился Иосиф Кириллович, – на противоположный край парка, в общем-то, – действительно оказался не очень долгим. Дороги были пусты, и светофоры выглядели без привычной очереди машин на редкость бессмысленно. Солнце вспыхивало в окнах домов и бросало блики в глаза. Если опустить веки, мир начинал резко мигать – то ярко-алым полыхнёт, то темно станет. Впрочем, закрывать глаза мог только полковник, Сиф сосредоточенно глядел на дорогу: мало ли, откуда выскочит какая-нибудь машина. Скорость он довольно быстро сбросил до восьмидесяти, решив, что позлил командира и довольно, а то и вправду остановить постовые могут, пусть и праздник… Тем более в праздник!

К тому же командир, вон, так не и выказал своё недовольство, только глаза прикрыл, а без этого и неинтересно. Обгавкавшей слона моськой быть никому не хочется.

… Убаюканный солнечными вспышками и смазанным пейзажем за окном, Заболотин задремал, продолжая краем сознания всё контролировать на всякий случай. Так он научился дремать давно, ещё на войне, когда даже это было неслыханной роскошью. То на базу нападут как раз под утро, то на марше в засаду влетишь – вот они, превратности судьбы, которая любит отыгрываться на всех, кто в неё не верит.

Там осознаёшь всю ценность мимолётных мгновений отдыха. Потому что даже этого у тебя не бывает вдосталь – там, на войне…

На земли которой они с Сифом сегодня вернутся…

12 сентября 200* года. Забол

… Хотелось прилечь или хотя бы присесть и задремать на мгновенье, но капитану Заболотину было не до того. Да, атака на базу подняла его с кровати, но люди важнее зевков. Вертушки быстро отогнали «вырей», и в эфире или просто устно полетели по батальону печальные сообщения:

– У меня двое «двухсотых»!

– У нас трое.

– Чтоб всем вырям в аду гореть! Семеро у меня, семеро! Герои… придурки… – и сдавленный мат.

На мгновенье замереть, прикрыть глаза – упокой, Господи, они же ребят защищали, братьев своих.

– Вертушка спустится за «трёхсотыми»?

Заболотин поискал глазами своего Индейца, не нашёл, но не успел испугаться, потому что в эфире раздался нарочито бодрый голос подполковника Женича:

– Ребята, вертушка сейчас будет, а я вас ненадолго покину. Старшим оставляю Заболотина. Аркилов, надеюсь, что и ваши советы придутся к делу.

– Ва… Ваше высокоблагородие? – переспросил Заболотин в рацию. – Покидаете?!

– Пустяки, ненадолго, – беспечно ответил Женич, с трудом удерживая уплывающее сознание. Стараясь не глядеть на посечённый осколками бок, он резким голосом раздавал приказы. Да разве он «трёхсотый»? Ничего, полечится и вернётся. Мигом.

Опустился вертолёт, и парень в грязно-белом халате поверх камуфляжа, с чёрными кругами вокруг глаз от недосыпа, сделал бодрое лицо и тут же спросил:

– Где санинструкторы?

– Сейчас соберут «трёхсотых» и подойдут, – мрачно пообещал Заболотин, который потерял в роте раненными и убитыми одиннадцать человек. Из них двое вряд ли доживут даже до госпиталя, счёт уже на минуты пошёл, пятеро, к сожалению, не нуждаются ни в какой врачебной помощи, стеклянными глазами глядят в небо, в которое, верно, ушли их души, а ещё один, Краюха, мужественно держался и твёрдо обещал брату дожить до госпиталя в сознании, хотя от обезболивающего его уже вело. Брат вцепился ему в руку и никак не хотел отпускать.

– Пусти, Краюх. Я вернусь быстро-быстро, – прошептал раненый снайпер и всё же закрыл глаза, уносясь в тягостную темноту.

Остальные раненые кто тихо молился, кто стонал, кто лежал без сознания, но почему-то именно от взгляда на Краюх страшно щемило сердце. Как это – расстаются?!.

«Трёхсотых» осторожно погрузили, и вертолёт поднялся в воздух, а Заболотин, наконец, нашёл Индейца. Мальчик стоял изваяньем над телом выринейца, в которого, похоже, всадил весь магазин из «своей» винтовки. Сама СВК была тут же, оттягивала плечо мальчику. Такая большая и несуразная у ребёнка.

– Эй, – неуверенно позвал Заболотин и громче повторил: – Индеец! Ты цел?

И вдруг понял, что мальчик едва ли его слышит. Индеец зажимал в руках горсть белых капсул и чуть покачивался, не сводя глаз с убитого врага. Заболотин встряхнул мальчишку за плечи, тот заторможено мазанул по нему пустым взглядом… и осел на землю, невнятно всхлипывая, размазывая грязь и слёзы по лицу.

– Нет, нет, нет, – слышалось среди всхлипов, – откуда кровь… Почему он стрелял, он же человек!.. Так нельзя… Нельзя же, чтобы по людям… только по врагам…

Заболотин подхватил мальчика на руки, мельком подумав, что не отказался бы сейчас, чтобы его тоже кто-нибудь потаскал на руках. Четыре часа боя вымотали побольше, чем целый день марша.

– Говорил я: никаких наркотиков, – пробормотал он, поправляя винтовку у Индейца, чтобы не билась по бедру. Мальчишка затих, закрыл глаза и только изредка всхлипывал, уткнувшись горячим лбом в шею капитана.

«Хочу спать. А вместо этого мне надо собирать штаб и заниматься делами целого батальона…» – подумал Заболотин, укладывая мальчика на кровать в уцелевшей комнате. Страха перед ответственностью за весь батальон как будто и не было. Вот перед ответственностью за этого маленького Индейца – да, была, но кто его, капитана Заболотина, спрашивал?..

Индеец попытался сесть, но офицер его снова уложил. Иногда мальчика начинала бить дрожь, и он принимался что-то бормотать, невнятно и тихо, разговаривая сам с собой. Он был далеко отсюда – на волнах странного вещества он унёсся прочь от этого мира, но, кажется, уже сам был этому не рад.

– Кхм, – кашлянул кто-то за спиной Заболотина. Офицер резко обернулся и узрел Аркилова. – Нянькаетесь?

Заболотин проигнорировал выпад, разглядывая «трофейную» винтовку Индейца. Тогда Аркилов сказал прямо:

– Я хотел бы с вами поговорить.

– Весь во внимании, – учтиво ответил Заболотин, не отрывая взгляда от винтовки.

«Вот только тебя и не хватало», – гораздо менее учтиво, но зато более честно добавил он про себя.

Аркилов подошёл к окну, хрустя осколками стекла под ногами – от окна осталась одна рама – достал портсигар, зажигалку, закурил. Заболотину не предложил – то ли в силу их далеко не тёплых отношений, то ли просто помнил, что Заболотин не курит.

– Для вас, наверное, не секрет, что я не одобряю выбор Женича, – произнёс Акрилов, краем глаза наблюдая за вторым капитаном. Тот невозмутимо продолжал с преувеличенным вниманием разглядывать магазин СВК. Выщелкнул. Вставил обратно.

– Доказательство тому, что его выбор неверен – вот. Вы нянькаетесь с непонятным мальчишкой, в то время как ответственность за людей уже возложена на вас, – укорил Аркилов, и на этот раз Заболотин ответил, переводя на него усталый и всё столь же задумчивый взгляд:

– Эти четверть часа люди справятся и без меня. Не мне их учить собираться, Самсон Олегович. Продолжайте лучше. Женич одобрил моё желание приглядеть за мальчишкой.

«Вы, милый, сами должны понимать, что рискованное это дело. Но не мне учить ваше сердце. Дерзайте», – так сказал Женич, когда узнал об истинной причине того, почему Индеец-Сивый присоединился к роте. И больше они к этой теме в разговорах не возвращались.

– Хорошо, – кивнул Аркилов. – Я не одобряю его выбора. И он очень не вовремя оказался ранен.

– «И поэтому…» – подсказал Заболотин со вздохом. Ну, конечно же, чего ещё от него ждать.

– Но вопреки, – возразил неожиданно Аркилов, – вопреки всему этому, раз он так сказал – так и будет. Я бы хотел, чтобы наша неприязнь не помешала батальону.

Заболотин удивлённо вскинул глаза на второго капитана, помедлил, затем медленно протянул руку, невольно улыбаясь:

– Я плохо о вас думал, Самсон Олегович. Приношу свои извинения.

– Я тоже, – Аркилов крепко сжал ладонь. – Женич хотел, чтобы вы прислушивались к моим советам.

– Прислушаюсь, – пообещал Заболотин. Они были слишком разными с Аркиловым, чтобы сдружиться, но преодолеть неприязнь после этого разговора он был готов. Хотя бы попытаться преодолеть, если быть точным. – Мы должны сберечь батальон в лучшем виде до возвращения нашего любезного подполковника.

Аркилов согласно кивнул и затушил сигарету, которой толком не затянулся.

– Хорошо. Надеюсь, мы друг друга поняли. Четверть часа прошла, люди строятся. У нас уцелели пятнадцать БТРов, ещё, плюс, я разговаривал, нам вышлют навстречу.

– Я знаю. Ведь я теперь командую – мне положено всё знать, – Заболотин с трудом удержал зевок. – Идёмте. Эй, Индеец!

Ноль внимания. Впрочем, нет, не ноль, просто реакция замедлена. Мальчик поднялся, мог даже идти, только изредка его сознание уносилось куда-то за неведомую грань, в то время как тело могло продолжать двигаться.

«Хочу лечь и отрубиться. А ещё только утро, и впереди тяжёлый марш. Надо будет во время марша позаботиться, чтобы разбудили, если засну…» – с коротким зевком подумал Заболотин, слушая, как офицеры орут на подчинённых, чтобы те построились. Сознание прямо так, на ходу ускользало куда-то в мир снов.

5 мая 201* года. Москва.

…– Эй, ваше высокородие, мы на месте! – голос Сифа вытянул Заболотина-Забольского из дрёмы. Офицер сел ровнее и огляделся кругом. Действительно, приехали: Сиф, переговорив с дежурным и получив разрешение на въезд, остановил машину на небольшой стоянке и первый вылез – открыть полковнику дверцу.

– Машина останется ждать нас здесь до возвращения из Забола. Идём, – кивнул Заболотин, подхватив свой и сунув Сифу его рюкзак, и направился к крыльцу. Сиф – за ним, какой-то странно окрылённый, словно таскал-таскал тяжёлый мешок – и тут впервые его скинул с плеч.

На входе обоих встретил молчаливый мужчина в массивных очках, сразу делающих его взгляд проницательным и недовольным. Весь вид мужчины словно бы говорил: «Секретарь его императорского высочества, по мелочам не беспокоить».

– Пройдёмте, – немногословно кивнул он и провёл обоих в один из залов на втором этаже, который уже нетерпеливо мерил шагами Великий князь, в одной руке держа распечатку с какими-то материалами, в другой – искусно расписанную фарфоровую чашечку, из которой то и дело мелкими глотками отпивал кофе – крепкий аромат плыл в воздухе за князем, словно шлейф.

– Христос воскресе, друзья! – поприветствовал вошедших Иосиф Кириллович, на мгновенье останавливаясь. – Мой почётный эскорт, вы выглядите на редкость браво.

– Воистину воскресе, ваше высочество, – коротко поклонился Заболотин.

– Хорошо ещё, не «ваше императорское высочество», – усмехнулся князь и снова пригубил кофе. – Ненавижу этикет по праздникам. «Христос воскресе» – и больше никакие слова не нужны…

Иосиф Кириллович казался весёлым и беспечным, но, зная его обычное поведение, полковник понял, что сейчас всё это – проявление беспокойства. Впрочем, отчего же не беспокоиться дипломату перед важной поездкой…

– Ну ладно, – Великий князь решительно уронил скреплённые степлером листы на стол и поставил рядом опустевшую чашку. – Я готов, машина нас ждёт. Пойдёмте?

Молчаливый секретарь тут же оказался рядом и убрал распечатку в свой портфель всё с тем же нечитаемым выражением лица и сдержанным недовольством во взгляде. Иосиф Кириллович с улыбкой кивнул ему – мол, спасибо, на что секретарь ничего не ответил. Похоже, у них с Великим князем был устойчивый тандем, находящийся в некотором равновесии: энергичный разговорчивый князь, легко идущий на сближение и отбрасывающий этикет, если тот «мешался», – и церемонный, как дворецкий, неразговорчивый секретарь.

– Ну, прошу за мной, – всё с той же преувеличенной весёлостью пригласил Великий князь, поглядел на переминающегося с ноги на ногу Сифа и ободряюще ему улыбнулся: – Не волнуйся так, мой дорогой Маугли.