Текст книги "Сеанс длиною в жизнь (СИ)"
Автор книги: Валентина Ad
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Юр, ну вспомни как я с Богданчиком мучилась и ничего, родила, – не уставала успокаивать я мужа.
– Васька, но ведь тогда ты не плакала по ночам от боли.
– Ничего, пройдет. В прошлый раз ведь меня перестало полоскать тоже не сразу. Всему свое время. Вот увидишь, все скоро наладится. А лишний раз вторгаться в мое и без того измученное тело какому-то доктору, я не позволю. Успеется еще. Ближе к родам и отправлюсь в больницу, а пока я и так все что они мне скажут знаю.
Муж, как всегда, не стал настаивать, полностью доверяя моим внутренним ощущениям.
– Ну смотри, Васька, тебе виднее.
Но «виднее» в этот раз было не мне, а Господу. Когда 7 ноября, ранним утром я почувствовала нереальную боль и потребность опорожниться, я почти бегом побежала в туалет. В тот момент мне казалось что я хочу и по маленькому и по большому одновременно, но на самом деле наружу полилось совершенно из другого отверстия.
Я истерически завопила, а когда на крик прибежал Юра, он тоже не сдерживал эмоций.
– Господи Боже мой!!! Господииии!!!!!!
Я без умолку рыдала, когда врач констатировал факт внематочной беременности, а Юра, как обычно, старательно успокаивал меня не показывая своей боли от утраты.
– Вась, не стоит так убиваться, мы ведь родители двоих прекрасных детишек, хватит с нас и этого. Не плачь, родная, мы потеряли эту малышку, но ведь у нас есть Богдан и Маруська, их ведь у нас уже никто не отымет.
Я сглатывая слезы проговорила:
– Юр, но ведь я так хотела подарить тебе еще детей, ты ведь их так любишь…
– Родная, ты мне много чего в жизни подарила, даже саму жизнь. Для меня этого более чем достаточно. Вспомни, как ты спасла раненого незнакомца. Вспомни, как смогла сохранить жизнь Богдану. Вспомни, как подарила мне дочь. Разве мало чудес было в нашей жизни? А сколько еще будет… Мы никогда не забудем нашу не родившуюся куколку. Она всегда будет в наших сердцах, но ведь Маруська и Богдан нуждаются в нашей любви сейчас. Слава Богу, нам есть ради кого жить.
Только эти слова заставили меня в тот момент не уйти в себя и не разочароваться в жизни. Даже факт моего дальнейшего бесплодия, именно Юра научил меня воспринимать правильно и без слез.
– Родная, сама посуди – мы теперь можем заниматься своим любимым делом без опасений, что наша семья с каждым разом будет увеличиваться на одного члена. Мы подарили этому миру двух прекрасных людей. Мы вполне можем считать нашу миссию выполненной! Нашу семью полноценной и счастливой. А что еще нам нужно?
– Да но…
– Никаких «но». У нас скоро внуки пойдут, так что еще нанянчишься. А пока нам стоит продолжить наслаждаться страстью, которая от нас никуда не делась и денется еще не скоро.
На заявление о скорых внуках, я не могла не отреагировать смехом. Хотя в этом и была доля правды, ведь еще пару лет и Богданчик вполне может стать папой, а Маруська через каких-то пять лет достигнет того возраста в котором ее мама уже носила под сердцем ее брата. Так что слова Юры не были так уж и не обоснованными, а порох в наших с ним «пороховницах» действительно сохранился даже спустя годы.
Первое время в новой трехкомнатной квартире я часто плакала, тайком, что б никто не видел. Но появившиеся мои чисто женские «домашние хлопоты» не давали слезам полностью овладеть мной. А дети, которые не могли нарадоваться новому жилищу, танцуя и щебеча каждый в своей комнате, вносили в каждый новый день столько радости и счастья, что я постепенно отпустила свою утрату. Нашу, утрату.
Еще во время последней беременности я уволилась со школы и когда потеряла ребенка, подумывала вернуться, но этому не суждено было случиться. Получив долгожданное жилье, мне было чем заняться и дома, а проблема в недостатке секса и «четырех стен» отпали сами по себе.
В 1962 году, Юра получил должность директора школы. Любомир Данилович ушел на заслуженный отдых, а его приемником единогласно избрали моего Юргена. Я и по сей день содрогаюсь, когда пытаюсь представить что бы с нами сделали, если б узнали, что такой уважаемый советский учитель, на самом деле – немец.
О его корнях знала только я. Мы даже детям никогда не говорили, кем на самом деле являлся их отец. Они знали, что их папа самый любящий, преданный, внимательный и добрый, а зачем малышам знать больше? Да и дети, не самый надежный тайник. Мало ли, вдруг бы им захотелось похвастаться или выделиться чем-то среди одногодок? Юра был таким отцом, о котором можно было лишь мечтать, а что еще нужно детям?
А вот о его происхождении я и сама знала не так уж и много. Еще в 1944, когда Юрген немного пришел в себя, он мне, между прочим, обмолвился что он шестой, и последний, ребенок в семье немецких рабочих проживающих в городе Мюнхен. И больше ничего. Я никогда не затрагивала этот вопрос, а он никогда не горел желанием начинать подобный разговор. Я считала, что ему до сих пор больно, от того, что он не имеет возможности встретиться со своими родственниками и не бередила раны рожденные войной. А он… Он так никогда и не рассказал мне, как и чем жил раньше до меня, всегда настаивая на том, что важно то, что он имеет сейчас и что еще может быть. А не то, что осталось историей и чего уже все равно не изменить. У него было все, о чем только мог мечтать нормальный мужчина, а большего ему не нужно.
Так, волею судьбы сошедшиеся вместе две сироты, обрели друг друга в страшной второй мировой войне, которая принесла лично нам двоим помимо утрат и огромное человеческое счастье.
В новой нашей квартире, в которой мы прожили долгих двадцать лет, мне нравилось все. Нравилось наводить свои порядки. Нравилось встречать детей и мужа со школы за накрытым столом. Нравилось хозяйничать на балконе, который со временем превратился в некое подобие зимнего сада. Нравилось ежедневно наполнять дом мелочами и создавать уют. Нравилось заниматься любовью везде, не опасаясь, что чужие глаза застигнут врасплох.
Дети выросли быстро, и первым из родительского гнезда выпорхнул Богдан. Он поступил в аграрный университет и категорически отказавшись жить на шее у родителей, переехал в общежитие. Мы, конечно, старались помогать ему, как могли, но он всегда твердил, что у него все в порядке и что ему вполне хватает стипендии.
После окончания учебы была не легкая работа в колхозе агрономом. Там же наш Богданчик и женился на местной библиотекарше Аллочке Матюшко. Девочка тоже попала в далекую деревню по распределению, что и послужило немаловажным фактором для их сближения. Да и симпатюлей она была несказанной. Там же в Жихарево, полтавской области, и увидел свет наш внучок Захар, а потом и Зоряна. А когда детям было столько, сколько их папе и тете, когда мы перебрались в Киев, они решили покинуть Украину. В конце семидесятых болезненная, затяжная, но все же удавшаяся эмиграция за границу состоялась и до конца девяностых, мы больше не видели ни своего Богданчика, ни нашу Аллочку, ни любимейших внучков. Уж больно наше тогдашнее правительство не любило выпускать за границу молодые кадры. А боясь, что в следующий раз им не удастся пересечь границу, наши дети строили свою жизнь на чужбине.
Маруська тоже недолго нас радовала своим присутствием, а отучившись в педагогическом институте на учителя, пойдя по стопам отца, она еще раньше за Богдана покинула родину в поисках лучшей доли. Получая образование на факультете иностранных языков, Маруська, будучи круглой отличницей, легко попала в десяток тех студентов, которых посылали на усовершенствование изучаемого языка. Она отправилась всего на пару месяцев в Германию, но назад не вернулась, успев обзавестись женихом и забеременеть.
Нашим властям ничего не оставалось делать, как признать нашу дочь предательницей и отказаться от нее, как от ненужной вещи. А она, собственно говоря, была только «за». Так, сама того не понимая, наша Маруська оказалась на своей исторической родине. Видимо в генетике что-то все же есть…
Счастливо проживая в Германии, дочь раз в три года радовала нас известием о появлении на свет очередной нашей внучки. Первую они назвали в мою честь – Василиной. Вторая девочка получила имя – Хелен (по-нашему Елена), а самая маленькая и последняя – Кэйтлин (Катюшка). Всех своих внучек мы просто обожали, но имели возможность видеть их только на фото. Лишь в конце девяностых, когда у Василины уже был свой жених, а Леночка и Катюша, тоже начали заглядываться на парней, они все вместе навестили нас – стариков.
Все у наших детей сложилось «слава Богу», вот только когда наше «трехкомнатное гнездышко» опустело, мы с Юрой вспомнили о нашей утрате.
– Юрочка, а ты представь, как было бы сейчас кстати иметь еще одного ребенка, – сидя на диване у телевизора в обнимку, словно нам было по семнадцать, а не под пятьдесят как-то заявила я.
– Родная, но где гарантия, что наше умершее дитя, не последовало бы за Богданом и Маруськой? Даже если бы у нас было десять детей они бы все равно рано или поздно, выпорхнули бы из отчего дома. Тем более девочка.
– Но лучше бы «поздно», а то ведь без них так одиноко…
– Васенька, мне тоже одиноко. Но нужно учиться жить друг для друга и друг ради друга, радуясь тому, что наши дети устроены и у каждого из них своя счастливая жизнь.
Юрген, как всегда, был прав и постепенно, мы научились жить так, как он говорил. Радуясь счастью наших детей, о котором они охотно докладывали в каждом письме. Радуясь каждому новому дню, что наступал для нас. Радуясь солнцу, дождю и снегу, не смотря ни на что.
Мы, с моим Юрой прожили 68 счастливейших лет вместе. Мы подарили этому миру двух прекрасных людей, которые подарили ему еще пятерых. Мы никогда и ни о чем в наших жизнях не сожалели и ни о чем не печалились, а если и давали волю слабости, то на совсем короткий, практически незаметный, миг.
До глубокой старости мы испытывали потребность в интиме и пусть не так бурно, как в юности, но достойно наслаждались взаимным притяжением. Мы дарили друг другу поцелуи чуть ли не до последнего его вздоха. Мы умели смеяться каждый день, даже над старческими болячками и болезненными воспоминаниями. Мы охотно вспоминали молодость и все, что было в ней прекрасного, гордясь тем, что прошли через всю жизнь рука в руке.
Юрка, разменяв седьмой десяток, даже как-то признался как его в Калиновке соблазняли мои подруги, чуть ли не голышом бросаясь к нему на шею. Всякий раз, когда меня не оказывалось рядом. Хотя я и так об этом всегда знала, уж слишком лакомым кусочком для все в Калиновке был мой Юрген.
А я ему поведала, как его товарищ Степан Петрович, охотно начал ухлестывать за мной после того случая в спортивном зале, совсем не тонко намекая, что с ним мне понравится гораздо больше.
Обговаривая это, мы весело смеялись над тем, что никто из нас не рассказывал об этом раньше, боясь обидеть свою половинку, вызвать необоснованную ревность или недоверие. А на восьмом десятке, какая уж ревность?
А еще, мы очень часто возвращались в наш первый совместный год и наши мнения по поводу «сестерских» взаимоотношений целиком и полностью сходились.
– Какой же я был глупец, что не настоял на повторном занятии любовью. Мы ведь целый год страсти и обладания друг другом просто оставили за бортом наших жизней. – Огорченно вздыхал поседевший дедуля, с уст которого это звучало безумно забавно.
– А какой же я была дурой, что допустила мысль о том, что процесс, благодаря которому на свет появляются дети, может быть невыносимо болезненным… Я была тогда так слепа и глупа, что легко отказала себе в удовольствии принадлежать тебе каждую ночь и даже день… – Грустно констатировала дряблая старушка в моем лице.
Затем мы страстно целовались, словно напоминая себе, что наша страсть никуда не делась. А потом весело хохотали, понимая, как нелепо со стороны выглядят два стареньких человека целующихся на одной из скамеек парка, словно подростки, которыми были переполнены парки ранней весной.
Мы любили все шестьдесят восемь лет. Наша любовь была одинаково сильной как в семнадцать, так и в восемьдесят. Наша жизнь была прожита не зря и никакие соблазны, потери, быт, режим и прочие предрассудки, не сумели ее искалечить своим клеймом.
Мы оставались преданны друг-другу до последнего вздоха Юры. И я буду оставаться преданной ему, до последнего своего вздоха.
Когда Юрочку настиг инсульт, последнее, что он успел мне сказать было:
– Вася, я хочу что б ты знала, я благодарен Гитлеру за начатую войну ибо никогда бы не познакомился с тобой и никогда бы не узнал, что значит счастье быть любимым тобой, если бы не этот диктатор. Я даже прощаю вашей власти, что расстреляли моих близких. Как ты, простила моему народу свои потери. Их либе дих…
И тишина…
Вот так, только после его смерти, мне стало ясно – почему он никогда не заводил разговор о своих корнях, и никогда не стремился отыскать родных. Скорее всего, он давным-давно навел справки, исходя из которых, отыскивать было некого. Война, никого не пощадила.
А на его признание, я ответила своим:
– Я буду продолжать тебя любить, и если мы на этом свете смогли встретиться во время всенародного кошмара, будь уверен, я тебя и на том свете отыщу. Я тебя тоже очень сильно люблю.
Поспевший врач скорой помощи, лишь констатировал факт смерти. Но хоть начинающее охладевать тело было одно, в тот день я тоже умерла. Все, что было мне дорого в этой жизни забрал с собой Юра. Тепло, любовь, заботу, доброту, ласку… У меня ничего не осталось, кроме трех огромных, пустующих, холодных комнат.
Весь прошедший год я провела на кладбище, у его могилки. Я все так же продолжаю разговаривать с ним, и вспоминать прошлое, словно он рядом. Я все время представляю, как он целует меня, как обнимает, как поддерживает и приободряет, от чего становится немного легче. Но стоит по шире раскрыть глаза, понимаю – все ощущения мне только снятся.
Сейчас ведь люди совершенно разучились ценить то, что имеют. Каждый стремится достичь чего-то недосягаемого. Каждый в погоне за иллюзорной мечтой, совершенно не понимая – все необходимое для счастья рядом. Все, что человеку нужно, это не быть одиноким и никому не нужным. Любовь заключает в себе это понятие. Дружба, в какой-то степени компенсирует эту потребность. А все остальное лишь пустота.
Прожив жизнь, я с уверенностью могу заявить, что мне не нужно никакое мирное небо над головой, когда рядом нет Юры. Сейчас я бы с удовольствием ютилась даже в коммуналке, только бы рядом с ним. Я бы не глядя вновь окунулась в те далекие сороковые с их потерями и злом, лишь бы вернуть все прожитое. Я согласна с каждым предсмертным словом моего мужа, ибо, если бы не было тех страшных дней, не известно, как бы мы прожили наши с ним светлые годы. Да простят меня люди за такие слова, но я бы вернула все, зная, что Юра вновь в ближайшие шестьдесят восемь лет будет рядом…
ГЛАВА 12
… В минуту, когда Василина Степановна замолчала, я трудно понимала – где нахожусь и какой за окном год. Я полностью поддалась ее речам и, казалось, даже видела ее Юргена. После того, как я впитала в себя каждое слово из рассказа этой не молодой внешне, но моложе многих молодых внутренне женщины, меня пробрала легкая дрожь.
После ее рассказа я уже не была уверена как прежде в своем убеждении об отсутствии такого чувства как любовь. Видно любовь все же существует, вот только распознать ее в наше время не просто, а порой и вовсе не возможно. А Василина Степановна смогла пронести свои чувства сквозь годы, голод, лишенья, беды. Они с Юргеном сохранили свою тайну и любовь на всю жизнь, в то время как мои подруги не могут держать язык за зубами более пяти минут. А любовь у них случается чаще, чем у кроликов. О себе, любимой, промолчу, ведь хранить чужие секреты мне не сложно, а о любви я знаю только из книг, фильмов и из уст всех, кто это чувство испытывал.
Не знаю, что именно привело эту женщину к моему кабинету, но точно знаю – помогла мне она, а не я ей. В этот момент я поняла, что я никакой не психотерапевт, а просто слушатель. Благодарный слушатель.
Да, она хотела выговориться, и ей это удалось. Но что делать мне со всем тем, что творится теперь в моей душе? Василина Степановна рассказала мне трогательную историю длиною в жизнь, но чего она ждет от меня? Я вообще не понимаю, что ей сказать. Какие слова сейчас уместны, когда по ее немного усохшим белоснежным щекам стекали два ручья. Меня переполняли неведомые доселе чувства, чуть ли ни впервые в жизни мне тяжело было найти нужные слова.
– Василина Степановна, вы меня, конечно, извините, если я сейчас что не так скажу, но я восхищаюсь вами. Вашей преданностью. Вашей любовью. Вашим счастьем. Уверена, ваш Юрген ждет вас на небесах и, непременно, вы там вновь найдете друг друга. Я просто в этом уверена.
Я вглядывалась в потухшую синеву ее глаз, и тепло сожаления смешанного с восторгом, пробирало все мое тело. А еще, к горлу почему-то подкатывал ком. Где-то, глубоко в душе, я понимала, что мне никогда не стать такой же преданной и такой же счастливой, от чего хотелось плакать. А еще, мне было ужасно стыдно перед своими родителями, которых мне безумно захотелось увидеть и перед которыми захотелось за все попросить прощения. В рассказе Василины Степановны слишком многое я почерпнула лично для себя и для будущих своих клиентов. Именно эта женщина дала мне гораздо больше информации о человеческих взаимоотношениях, нежели годы учебы. Именно искренность ее голоса и срывающиеся с глаз слезы заставили меня пересмотреть собственное отношение ко многим вещам.
– Милая Наденька, спасибо вам за участие. Спасибо, что выслушали. – Старушка раскрыла глаза и привстала с дивана. – Вы даже представить не можете, как мне полегчало. Я словно вновь пережила все прекрасные годы собственной жизни. Я выговорилась, выплакалась… Я словно вновь прожила жизнь полную любви, в которой еще был Юра. Впервые за целый год моим слушателем был живой человек в вашем лице, а не пустые стены квартиры и могилка с сырой землей. Детям я не желаю жалиться, они и без того настаивают на моем переезде к ним. А я не хочу. Не хочу покидать родную землю. А главное, я никогда не смогу жить вдали от своего Юрочки. Да и сколько мне уж тут осталось – год, два? Максимум десяток, а быть обузой ни для кого из своих детей и внуков мне не хочется. Спасибо вам Наденька за все, и если вы не откажете старушке, можно я буду к вам время от времени заходить. Так иногда становится тоскливо, хоть волком вой.
– Меня абсолютно не за что благодарить, я ведь совершенно ничего не сделала. Даже слова не обронила. Это вам огромное спасибо. Это вам огромное спасибо за то, что я теперь знаю, что такое настоящая любовь и преданность. За то, что вы дали мне понять – есть настоящее счастье. А еще за то, что я теперь знаю цену времени. – Я подошла к дивану и перестала сдерживать эмоции, заключив в кольцо своих рук Василину Степановну. – Заходите ко мне, как только почувствуете потребность в общении и просто так. Я всегда рада буду вас видеть, слышать. Можете в любое время дня и даже ночи звонить. Держите мою визитку, вот здесь указаны все возможные мои контакты. Адрес вы знаете, так что эта дверь всегда для вас открыта.
Бабушка «божий одуванчик» горячо обняла меня в ответ:
– Спасибо Вам, Надежда Мироновна, за теплоту Вашу душевную, за искренность. – В следующую минуту Василина Степановна отпрянула от меня и интенсивно стала шарить рукой в кармане своей вязаной жилетки. – Держите, Наденька, уж не знаю, сколько принято платить за такие дела, но вот.
Мои глаза скользнули на укрытую пигментными пятнами старческую руку в которой было зажато двести евро!
– Василина Степановна, что это вы удумали? Мне не нужно никаких денег! Спрячьте немедленно, а то я обижусь.
Если честно, этот жест привел меня в такой шок, что я едва смогла возмутиться. Пенсионерка в нашей стране мало того что рассчитывается валютой, так еще и в таком количестве! Скорее всего она что-то перепутала, недосмотрела, не понимает сколько это на наши деньги. Возможно, не стану утверждать, но может быть, кто-то другой на моем месте и позарился бы на «халяву», но не я.
Следующие слова старушки меня убили еще больше, чем ее жест.
– Милая моя Наденька, это всего лишь бумажка, но в нынешней жизни только они что-то значат. Берите, и ничего не выдумывайте, вам деньги не помешают, а я лишь забиваю такими купюрами шкатулку у изголовья кровати. Сын и дочь ежемесячно высылают мне помощь, заботясь о моей сытой старости… – Василина Степановна вздохнула, от чего повеяло горечью. – А мне не нужны их бумажки, лучше бы на себя да на внуков тратили, но они ни в какую, мол – «Мама, твоим внукам всего хватает, как и детям. А ты не откладывай «на черный день», как любишь, а трать в свое удовольствие. Вы с папой и так в жизни ничего не видели. Хочешь красной икры – купи. Нужен телевизор новый – приобретай. Может очки уже совсем испоганились, или готовить тяжело – заказывай еду с доставкой на дом. Мамуля, трать деньги, как считаешь нужным и ни в коем случае не вздумай пересылать обратно!». Дети заботятся, спасибо. Да вот только мы с их папой может и не ели красную икру ложками, зато были счастливы. А сейчас мне уж точно не нужны никакие деликатесы и телевизор свой старенький, который мы с Юрочкой в последнее время часто вместе любили смотреть, я ни на какой другой не променяю. Так что Наденька это вам. Мне ведь было велено тратить «капитал» в свое удовольствие, а нашу с вами встречу я по-другому и не расцениваю.
Эти слова заставили мое сердце сжаться еще сильнее. Подумать только, дети пекутся о благополучии мамы как могут, а ей всего-то и нужно – что бы было с кем поговорить, а не чем наполнить свою шкатулку.
– Василина Степановна, спасибо, конечно, но это слишком большая сумма. А я ведь ничего, собственно говоря, и не сделала. Я не заработала… – но старушка меня остановила.
– Наденька, перестаньте. Я не возьму деньги обратно, а спустя какое-то время, когда я до ужаса надоем вам своими разговорами и посещением, вам будет даже казаться, что этого слишком мало, а не слишком много. Так что не перечьте мне. – На лице Василины Степановны появилась чуть заметная улыбка, которая придавала ее образу еще больше доброты и какого-то неосязаемого тепла.
– Хорошо. В таком случае – договорились. С сегодняшнего дня можете смело считать меня своим личным слушателем с дипломом «психотерапевта». А еще лучше, просто хорошим другом.
Если бы за нами наблюдал кто-то со стороны, стопроцентно его бы не обошел стороной вопрос – «Что может быть общего у столь разных поколений и о какой дружбе между двадцатипятилетней девчонкой и восьмидесяти шестилетней бабушкой может идти речь?». Но я не только была «за» подобную дружбу, а была просто в восторге от этого. У меня появилась возможность черпать жизненный опыт у той, которая охотно им поделится и кто знает, может ее рассказ еще не один раз поможет мне в начатой практике. Может именно ее опыт сможет спасти чью-то душу ищущую помощи в моем кабинете.
– Тогда, Наденька, на этом и остановимся. Устала я немного, пора домой топать. Отдохнуть от всех воспоминаний и вернуться в реальность. Почти семьдесят лет за несколько часов прожить, шутка ли? До скорой встречи, милая девушка. – Уже у выхода Василина Степановна остановилась и окинула меня озорным взглядом. – Знаете, а ведь вы так похожи на меня в молодости, такая же кровь с молоком, такая красавица. Не то что нынешние худощавые доски, нормальному мужику и ухватиться не за что, – весело подметила старушка.
Я ничего не успела ответить, а Василина Степановна с улыбкой на устах исчезла за дверью.
– Да уж, «молоко» или нет, а Анфисе Чеховой и Джей Ло я благодарна за восхищение собственными формами и умение с достоинством нести в массы свои прелести. – Уже в пустом кабинете я, разговаривая сама с собой, принялась разглядывать себя. Не могу сказать, что нашла сходство с Василиной Степановной, но я ведь не имела возможности видеть ее в молодости.
Вернувшись в свое кресло, я все еще продолжала чувствовать запах нафталина, который вновь возвратил меня к Василине Степановне и ее рассказу. Прогоняя от себя вопрос «Почему это практически все пожилые люди пахнут именно так?», я то и дело прокручивала в голове всю ее жизнь и почувствовала, что не могу ее отпустить просто так. Я обязана ей чем-то помочь, хоть как-то развеселить. Хоть какую-то рану залечить. Я должна сделать для нее что-то значимое, то, что доставит ей больше счастья, нежели присланные детьми бумажные купюры. Мне безумно захотелось чтобы эта женщина доживала свои дни счастливо, а не обреченно.
В голове моментально всплыли самые трепетные моменты из жизни Василины Степановны, и если Юргена я возвратить ей никак не могла, то прогуляться по местам ее боевой славы, было в моих силах.
Решено, я найду этот ее Гарбузин, затем Калиновку, а еще обязательно отыщу место захоронения ее отца. Я с удовольствием свожу Василину Степановну в те места, где она обрела и лелеяла свое счастье. Мы обязательно сходим на могилку к ее маме.
Я сотворю для нее маленькое чудо, которого она заслуживает. Если, конечно, ей понравится моя затея.
ГЛАВА 13
Возвращалась домой после удачного трудового дня я не к себе, а к родителям.
После того, как Василина Степановна покинула мой кабинет, мне безумно захотелось утонуть в маминых и папиных объятиях. Да, мои взаимоотношения с родными гораздо ближе нежели у Василины Степановны, но в последнее время я не часто радую родительский дом своим присутствием, избегая расспросов о собственной взрослой жизни.
Всю дорогу за рулем своего любимого гранатового «жука», меня не покидал образ милой бабушки в вязаной жилетке с накрахмаленным носовым платком в руках. Зачастую дети и внуки просто пытаются откупиться от своих стариков, не понимая, что этим родным людям нужен не холод купюр, а простое человеческое тепло. Но это еще не худший вариант. Многие дети и внуки, только и ждут, когда уж у их «родственничков» наконец откажет сердце. А некоторые и не ждут, а просто выставляют за порог тех, кому обязаны не только «мирным небом», а и собственной жизнью. Но кого это волнует, когда речь заходит о квадратных метрах? Душа разрывалась от того, что таких как Василина Степановна – миллионы, а тех кто может, но не хочет их выслушать – гораздо больше. Господи, как бы мне хотелось всем-всем им помочь! Но исправлять ситуацию я решила с себя.
Я летела к своим родителям с глазами полными слез, как никогда понимая, что они ведь тоже не вечные. Я решила уже сейчас сообщить им о том, что им будет с кем поговорить в свои сто пятьдесят лет, и будет перед кем открыть душу. А еще, готова была выслушать все, что только они могли мне поведать прямо сейчас!
– Мамочкааа! Папочкааа! Аууу! Вы дома?
Преодолевая не малый коридор отчего дома, я прямиком летела в родительскую спальню ииии…
– Надяяя!!! Господи! – завопила, натягивая на голову простыню, мама.
– Дочка, ты чего это без предупреждения?!!! – старательно пытаясь выхватить для себя хоть кусочек белоснежной ткани, проорал папа.
А я в этот момент наоборот потеряла дар речи и продолжала стоять с выпученными глазами на пороге комнаты, не до конца понимая – бежать обратно или исполнить миссию, которая привела меня сюда.
– Наденька, может, ты пока чай заваришь… – смущенно пролепетала мама.
Надо же, а я все-таки стала «Наденькой», пусть даже и в совершенно неожиданный способ.
– … да, конечно, – пришло мое время «лепетать». – Я на кухне вас подожду. Пока вы, эээ, м-м-мм.., ну, в общем, я буду на кухне.
Пряча глаза и медленно начиная сходить с ума, я побрела на кухню. Подумать только, еще сегодня утром я полагала что секс – привилегия тех, кому до тридцати. Для меня стало откровением, что любовью можно заниматься и в преклонном возрасте, в случае с Василиной Степановной. Но я и подумать не могла, что мои родители!.. Вот я идиотка, не правда ли? : )
Чай был где угодно, только не в чашках. Сахаром усеяна вся кухня, а вместо кипятка чашки наполнились водой из под крана. Из рук все валилось, а перед глазами голая задница отца и испуганный мамин взгляд. Ужас! После такого, мне и самой понадобится психотерапевт, иначе эта картина перед глазами просто сведет меня с ума.
Все мысли, с которыми я сюда летела – испарились. Им на замену пришли другие – рано я своих «стариков» со счетов списала. Подумать только, я значит вся в эмоциях, как бы мои родители не решили, что они никому не нужны. Спешу обнять и подарить свою любовь, а им и без моего участия довольно таки не плохо. Я бы даже сказала – очень хорошо!
Что ж, отлично. Значит им пока и вдвоем не плохо. Как поведала мне Василина Степановна – пока у нее был Юрген, она была самой счастливой вне зависимости от других жизненных обстоятельств. Судя по всему пока мои родители есть друг у друга, им тоже не будут знакомы одиночество и тоска. Они до сих пор любят, как и много лет назад. А мне ведь всегда казалось, что они просто живут по привычке. Сегодня точно не тот день, когда им нужно мое тепло.
– Дочка, а ты чего это без звонка? – первым в комнате появился папа, с раскрасневшимися щеками, словно у пойманного на горячем подростка.
– Да я… я… – вопрос, конечно был уместный, но почему-то честно на него ответить мне совсем не хотелось. – Я так, просто. Была неподалеку, решила заглянуть и, – пошарив в сумочке, я достала кошелек, а из него первые заработанные деньги, именно деньги, ведь Майя (первая моя клиентка) рассчиталась со мной золотым украшением, – вот, решила похвастаться первым заработком.
– Ого, – как раз на кухне появилась мама. – Нам с отцом даже стыдно заикаться о своем «первом заработке», по сравнению с твоим. Ты Надежда кому помощь оказала, а? Не уж то помогла бизнесмену какому вспомнить где он спрятал свой «черный нал»?
– Это, мать, явный перебор. – Не мог сдержаться папа. – Может ей заплатили чтобы она от человека отстала. Кто-то быстро смекнул к кому на прием попал и решил бежать, куда глаза глядят. Откупившись первой попавшейся купюрой.
– Мама, папа, вы чего это! Нет, я, конечно, знаю КАК вы в меня верите, но не до такой же степени. – Если честно меня немножко задели догадки обоих родителей, нет, чтобы просто порадоваться. – Я всего на всего выслушала одну милую старушку.
– В смысле «выслушала»? – непонимающе смотрел отец.
– В прямом. Василина Степановна оказалась очень одинокой бабушкой с интереснейшей жизненной историей.
