Текст книги "Дальний Рубеж (СИ)"

Автор книги: Валентин Власов

Соавторы: Виктор Ступников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 11

Дорога обратно заняла больше времени, чем предполагалось. Грузовики с провизией и материалами еле тащились по размытой дороге, а к вечеру и вовсе начался дождь, превративший грунтовку в месиво. Мы с Ванькой вынуждены были несколько раз вылезать и толкать застрявшие машины, пока наши сапоги не покрылись толстым слоем грязи.

Когда наконец показались огни деревни, я почувствовал облегчение. Но оно длилось недолго.

– Ваше сиятельство! – из темноты перед машиной выскочил Ермолай, его лицо было бледным, а глаза расширены от ужаса. – Спасите! Они… они уже здесь!

Ванька резко остановил машину.

– Кто? – хмурясь, спросил я, хотя варианта было всего два: живые или мертвые.

– Ожившие! Их целая толпа! Напали с запада, как только стемнело!

Я выскочил из кабины, приказав Ваньке организовать разгрузку и спрятать провизию в полях до дальнейших моих указаний. Сам же бросился к частоколу, на ходу доставая нож.

Картина, открывшаяся мне, была словно из кошмара.

Перед частоколом, в свете факелов, метались десятки теней – изможденные, с пустыми глазницами, с кожей, обтянувшей кости так, что казалось, будто они вот-вот рассыпятся. Но они не рассыпались. Они шли. Медленно, но неотвратимо, царапая длинными ногтями по бревнам частокола.

– Где Пётр?! – закричал я, пробираясь к воротам.

– На западной стороне! Они прорвались там!

И мне теперь надо было как-то прорываться в деревню.

Я побежал вдоль частокола, огибая его на приличном расстоянии, чтобы не быть замеченным ожившими. Для меня одного их было слишком много, чтобы бездумно бросаться в лобовую атаку.

Обогнув мертвецов и зайдя с западной стороны, я увидел нелицеприятную картину: западная часть частокола была разрушена. Не сожжена, не сломана – словно дерево просто сгнило за несколько часов, рассыпавшись в труху. А через пролом уже лезли новые и новые фигуры.

Мужики стояли на стенах, бросая в оживших камни и ливая их кипятком, но те, казалось, не чувствовали боли.

Придется после того, как отобьемся, с карьера натаскать больше камня, чем я планировал. Частокол, откровенно говоря, не оправдал возложенных надежд.

Сквозь открывшиеся щели я мельком увидал, как Пётр с горсткой мужчин отчаянно отбивался, но их силы были на исходе. Один из оживших вцепился в плечо молодого парня – тот закричал, когда пальцы мертвеца впились в плоть, и тут же упал, захлебываясь черной жидкостью, вытекавшей изо рта.

Оторвав кусок ткани от рубахи, я быстро насыпал на него порошок рукреции, затем провел пальцем по лезвию ножа, прорезая кожу. Капли крови упали на порошок – и он вспыхнул алым огнём. Закалив клинок в огне и тем усиливая его магию, я побежал к пролому, сделал несколько мощных шагов и влетел в ничего не подозревавшую толпу сзади, размахнувшись ножом. Лезвие, заряженное магией, вспыхнуло синим пламенем и разрезало первого мертвеца пополам. Тело рассыпалось в прах. На меня тут же обратились пустые взгляды дюжины мертвецов.

– Ваше сиятельство! – Пётр, весь в крови, радостно воскликнул, увидев меня.

– Какого черта ты не позвонил?! – выругался я, отрубая клинком голову ещё одному мертвецу и мгновенно отскакивая в сторону от крепких объятий второго. Вот только их было куда больше.

– Не успел, ваше сиятельство, – прокричал Пётр, пронзая вилами голову напиравшего на него мертвеца.

– Обсудим позже, – рассекая пополам голову очередного ожившего, пытавшегося меня укусить, ответил я и следом отдал приказ: – Бегите ко мне в подвал. Там есть чем поджечь этих тварей.

Мертвецы напирали и пытались взять меня в кольцо, заставляя меня отступать все ближе к лесу.

Наш бой с толпой оживших со стороны, наверное, был похож на танец. Раз-два-три, удар, раз-два-три, прыжок. Но мои силы тоже не были бесконечными. Мышцы начинали уже твердеть от усталости, а лёгкие жгло изнутри. Это тело явно никогда не участвовало в длительных схватках.

Когда я уже переступил черту, где начинался лес, у самого частокола вспыхнуло пламя.

Огненная волна ударила в мертвецов, и они вспыхнули, как сухая солома. Их крики – хриплые, нечеловеческие – огласили ночь. Черный дым поднялся к небу.

Я довольно улыбнулся. Моя школа.

Сквозь крики и вопли мне даже послышался чей-то истошный крик:

– Гори!

Тем временем, меня словно целенаправленно хотели увести подальше в лес, но в мои планы поход по грибы и ягоды в свете Луны не входило, потому я решил прорываться обратно к деревне.

Рубанув ноги двум ожившим ближе всего находившимся ко мне, я толкнул их назад. Мертвецы попадали, словно домино, и на несколько мгновений открывая мне дорогу в деревню. Недолго думая, я побежал по телам оживших. Множество рук попыталось меня ухватить, но лишь единицам удалось ко мне приблизиться, но и по тем я прошёлся хлестким ударом клинка, отсекая пальцы наглецов.

Горящие ожившие метались, издавая нечеловеческий рев, а те, кто не горел, шугались от загоревшихся братьев. На этом направлении начался абсолютный хаос в стане врага.

Мы побеждали в этой битве – в этом не было сомнений. Но уже сейчас я продумывал, как нам действовать впредь. Вряд ли это последний их визит. К тому же люди хана будут куда, как организованнее.

Добежав до деревни, отмахиваясь по дороге клинком, я впервые с начала боя, смог перевести дыхание.

– Ваше сиятельство, они еще пытаются прорваться на восточной стороне, – доложил мне Пётр.

– А чего тогда стоим? Бегом туда! – скомандовал я и сам побежал к восточным воротам.

Восточные ворота оказались в чуть лучшем состоянии, чем западная стена, но ненамного. Частокол здесь ещё держался, но несколько брёвен уже почернели и покрылись трещинами, будто их изнутри разъедала какая-то зараза.

Мертвецы бились в ворота, царапая дерево длинными, изогнутыми ногтями. Их было меньше, чем на западе, но и защитников здесь оставалось всего несколько человек – старик Семён, парнишка Федька и пара мужиков, которые отчаянно пытались удержать ворота, подпирая их бревном.

– Ваше сиятельство! – Федька обернулся ко мне, лицо его было бледным, но в глазах горела решимость. – Они ломятся! Ещё немного – и ворота рухнут!

Я окинул взглядом ситуацию. Если ворота падут, деревню затопит новая волна оживших, а сил отбиваться у людей уже почти не осталось.

Достав из кармана остатки дурмана, я задумчиво поглядел на него. Я прекрасно понимал последствия от поглощения такого количества неочищенной энергии. Но на другой чаше весов лежали десятки жизней моих людей.

Тяжело вздохнув, я засунул в рот листки дурмана и стал активно их жевать. От кислого сока растения мне перекосило лицо.

Хотя такой метод получения энергии был варварским и малоэффективным, он в то же время являлся самым быстрым, а именно скорость сейчас была определяющим фактором.

Горький, обжигающий вкус дурмана разлился по рту, и почти сразу же я почувствовал, как тело наполняется странным жаром. Энергия, грубая и неочищенная, пульсировала в жилах, заставляя сердце биться быстрее, а мышцы – напрягаться до дрожи. Глазам стало больно от яркости мира – я видел каждую трещину на воротах, каждый клочок грязи на одежде Федьки, каждый мертвенный изгиб пальцев, цепляющихся за дерево.

– Отойдите от ворот! – прохрипел я, чувствуя, как голос звучит чужим, низким и перегруженным.

Мужики метнулись в стороны, и в тот же момент я рванулся вперед.

Нож в руке вспыхнул синим пламенем, но теперь огонь был ярче, агрессивнее, почти белым от жара. Я ударил – не по мертвецам, а по самим воротам.

Удар.

Дерево взорвалось. Щепки, пламя и черная энергия рванули наружу, сметая первых оживших, превращая их в пепел. Остальных отбросило волной, и они замерли на мгновение, будто не понимая, что произошло.

Я не дал им опомниться.

Следующий удар рассек воздух, оставляя за собой голубоватый след, и еще три мертвеца рассыпались в пыль. Но дурман давал не только силу – он ускорял все, включая мысли.

Я видел, как Федька застыл с открытым ртом, как старик Семён медленно-медленно поднимал топор, как один из оживших, уже обгоревший, все еще тянулся ко мне, его пальцы шевелились, будто в замедленной съемке.

Слишком медленно.

Я рванулся вперед, рубя, круша, сжигая. Каждый удар ножа оставлял после себя синий огненный шлейф, каждый шаг – выжженный след на земле.

Но чем больше я убивал, тем сильнее чувствовал, как дурман начинает пожирать меня изнутри. Голова раскалывалась, в ушах звенело, а в груди будто кто-то раздувал костер, готовый вот-вот прожечь меня насквозь.

Последнего мертвеца я добил уже почти вслепую, едва видя его контуры сквозь марево боли. Когда он рассыпался, я упал на колени, сжимая голову руками.

– Ваше сиятельство!

Голос Петра донесся сквозь шум в ушах. Я попытался встать, но тело не слушалось.

– Воды… – выдавил я.

Кто-то сунул в руки ковш, и я жадно хлебнул, но вода казалась огнем. Выплюнув, я понял – это была кровь.

– Отравление… – пробормотал я. – Надо… очиститься…

Но сознание уже уплывало. Последнее, что я увидел перед тем, как тьма накрыла меня с головой – это лица мужиков, перекошенные страхом.

И чей-то шепот:

– Он же сгорает заживо…

Тьма.

Горячая, липкая, как смола.

Я тонул в ней, не в силах пошевелиться, не в силах крикнуть. Внутри всё горело – будто кто-то выжег мне внутренности раскалённым железом.

Но где-то в этой тьме был свет.

Маленькая точка. Сначала едва заметная, потом – ярче.

Голос.

Ты переборщил, – сказал он, и я узнал его.

Свой собственный.

Только… холодный. Спокойный. Без боли.

Ты знал, чем это кончится.

Я хотел ответить, но не мог.

Но ты всё равно сделал это. Ради них

Свет приближался.

Интересно… Они бы поступили так же?

И тогда – боль.

Я вздрогнул, ощутив, как что-то льётся мне в горло. Горькое, вязкое, противное.

– Глотай, ваше сиятельство, глотай, а то помрёте! – чей-то хриплый голос.

Я закашлялся, но жидкость проскользнула внутрь. Почти сразу же жар внутри начал стихать, сменяясь ледяным ознобом.

– Ещё!

Снова горький вкус. Снова спазм.

Но на этот раз я смог открыть глаза.

Надо мной склонился Пётр. Лицо его было в саже, в глазах – усталость и… страх?

– Живой? – хрипло спросил он.

Я попытался ответить, но вместо слов из горла вырвался хриплый стон.

Я резко попытался сесть – и тут же мир поплыл перед глазами.

Мужики, толпой окружавшие меня, хотели помочь подняться, но я одним жестом остановил их и дал понять, что все в порядке, я сам встану.

Голова еще гудела, но глаза больше не резало болью. Я жестами попросил разойтись всех, чтобы оценить последствия битвы.

Поле передо мной было выжжено и усеяно обуглившимися трупами оживших.

Только теперь их уже никто не поднимет из мёртвых.

– В поле, – я указал пальцем, где развернул пустые грузовики. – Там остались мешки с крупами и прочим. Иван покажет. Их надо доставить в деревню и распределить по нужде.

Следом ко мне подбежала Маша, с глазами полными слез и страха. Она посмотрела на меня так, словно я уже остыл.

– Живой я, живой... – успокоил я сестру. – Но впредь нам неплохо было бы обзавестись союзниками. Знаешь, как говорится, один воин – хорошо, но для войны требуется армия.

– И что ты думаешь делать?

– Завтра поеду договариваться с нашими соседями по работам в карьере. Наших мужиков мало будет. А после двинусь с визитом к хану. Если нам придется еще и с его кознями бороться, то рук не хватит.

– Думаешь, это хорошая идея?

– А разве я когда-то позволял в себе усомниться?

Маша стыдливо отвела взгляд.

– Именно. Сомнения порождают хаос, а хаос ведёт к гибели. Так что никогда не сомневайся, – я шутливо пальцем вздернул ей нос и подмигнул. – Успокой женщин и детей в деревне. Они напуганы. А мне надо собрать урожай с наших мертвяков и осмотреть частокол.

Маша кивнула и ушла обратно в деревню.

Я поднялся. Голова еще немного кружилась, а в животе крутило. Но я должен был собрать распустившийся на трупах дурман.

Вокруг пахло гарью и смертью. Обугленные останки оживших лежали вперемешку с пеплом и щепками от частокола.

Я медленно шёл между ними, собирая распустившиеся на трупах угольно-черные цветы дурмана. Каждый из них был пропитан смертельной энергией и ждал своего очищения.

– Ваше сиятельство! – Пётр подошёл ко мне, держа в руках окровавленный топор. – Мы пересчитали людей. Трое заражённых, погибших нет.

Я кивнул, сжимая в ладони цветы.

Трое, которые могут не дожить до утра. Слишком большой удар по нашей маленькой общине.

– Позаботьтесь о всех заражённых как следует.

Пётр утвердительно кивнул:

– А что с частоколом?

Я оглядел разрушенные участки. Дерево почернело, будто его годами разъедала гниль.

– Сожгите всё, что тронуто скверной. Новую стену будем строить из камня.

– Из камня? Но это же…

– Долго? Тяжело? Почти невозможно? – я усмехнулся. – Зато не сгниёт за одну ночь.

Пётр хмыкнул, но спорить не стал.

Тем временем я закончил сбор дурмана. И коснулся уцелевшего частокола, лишая его тех свойств, которыми ранее наделил, чтобы мужики могли сжечь все, что так долго строили.

Пока мужики поджигали частокол, я отправился проверить заражённых. Они лежали в амбаре, отгороженные от остальных – молодой парень и двое мужчин постарше. Их кожа уже начала темнеть, а вены проступали чёрными нитями.

Дело дрянь. А у меня даже не осталось рукреции, которая могла бы замедлить процесс заражения. За доктором отправлять тоже было поздно. По размытым дорогам не успеют привести.

– Миша, – окликнула меня матушка.

Я обернулся, хмуро глядя на неё.

– Ты не серчай, но я приберегла тут один цветочек. Больно он красивый, – она раскрыла руки и показала мне бутон рукреции. – Думаю, он тебе сейчас будет нужнее.

Я замер, глядя на хрупкий цветок в её руках. Его лепестки переливались в свете факелов, словно наполненные внутренним светом.

– Матушка... – голос мой сорвался. – Ты же знаешь, что это значит для тебя?

Она лишь улыбнулась, морщинки у глаз разбежались лучиками.

– А мне-то зачем красота, коли кто-то сгинет? Бери, Мишенька.

Я сжал бутон в ладони, ощущая его пульсацию. Рукреция – редкий цветок, умевший исцелять, замедлять заражение, даже усиливать заклинания. Но самое ценное – он поглощал яды, очищая тело.

– Спасибо, – прошептал я, чувствуя ком в горле.

Быстро раздавив бутон в руке, я смешал его с водой из фляги. Жидкость тут же окрасилась в золотистый цвет.

– Пейте, – приказал я, поднося кружку первому заражённому – молодому парню. Его глаза уже мутнели, но он послушно сделал глоток.

Я наблюдал, как тёмные прожилки на его коже начали бледнеть. Не исчезать – но хотя бы остановились…

– Это замедлит заражение, но не остановит его полностью, – пояснил я, передавая кружку следующему. – Нужен настоящий доктор. С утра пошлю за ним в город.

В этот момент вошла Фекла. Бледная от испуга и с дрожащими руками. Но даже в таком состоянии она была готова помогать всем заражённым. И я решил ей в этом не мешать.

Вернувшись в усадьбу, я развёл огонь и поставил котелок с зельем кипятиться.

В этот момент в дверь постучали.

– Войдите, – сказал я, не отрываясь от котелка.

Дверь скрипнула, и на пороге появился Ванька, весь перепачканный сажей, с потухшим взглядом.

– Ваше сиятельство… – он замялся, переступил с ноги на ногу. – Груз разгрузили. Но…

– Но что? – я повернулся к нему, уловив нотку тревоги в его голосе.

– Провизии меньше, чем должно быть. Мешков с мукой не хватает. И сахара тоже.

Я стиснул зубы. Значит, пока мы бились с мертвецами, кто-то успел стащить часть припасов.

– А ты где был?

– Так... Я это…

– Испугался, да? Поджал хвост и спрятался.

Ванька виновато опустил глаза.

– Удержим с жалования, значит, – снисходительно произнёс я и отпустил водителя.

Ванька поспешно ретировался, а я остался один в полумраке усадьбы, глядя на бурлящее зелье. Мысли путались: провизия, частокол, заражённые, воры… Каждый новый день приносил новые проблемы, а ресурсов становилось всё меньше.

Костер в очаге потрескивал, а зелье в котелке густело, приобретая мутно-янтарный оттенок. Я помешивал его длинной деревянной ложкой, механически отсчитывая круги. Голова все еще гудела от последствий дурмана, но хотя бы боль утихла. Доведя зелье до кипения, я, как и обычно, процедил его и лег спать.

Утро встретило меня тяжёлой головной болью и металлическим привкусом на языке – отголоски вчерашней передозировки дурманом. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь щели ставней, резал глаза. Я с трудом поднялся с кровати, каждое движение отзывалось ноющей болью в мышцах. Тело Михаила явно не было готово к таким экстремальным нагрузкам и варварским методам восстановления.

Первым делом я проверил внутренний резерв. Энергии прибавилось – грубый, неотёсанный сгусток силы булькал где-то в глубине, готовый вырваться наружу при первом же приказе.

Спустившись вниз, я застал непривычную тишину. Обычно к этому часу уже слышались голоса слуг, запах еды с кухни. Сегодня дом был пуст и молчалив, словно вымер. Только скрип половиц под ногами нарушал гнетущую тишину.

На кухне на столе я нашёл глиняную кружку с остывшим чаем и лепёшку, аккуратно накрытую чистым полотном. Рядом лежала записка, нацарапанная рукой Маши: «Все ушли помогать с ранеными и разбирать завалы. Береги себя. М.»

Разбирать завалы... Значит, последствия ночной атаки были серьёзнее, чем мне показалось в темноте. Я быстро проглотил лепёшку, запивая её горьковатым чаем, и вышел на улицу, готовый к худшему.

Картина, открывшаяся мне, была мрачной, но не безнадёжной. Мужики под руководством Петра, бледного и всё ещё держащегося за бок, уже вовсю работали. Они растаскивали обугленные брёвна старого частокола, сгружали их в телеги. Женщины и подростки носили воду, оттирая чёрную сажу с уцелевших стен домов, ближайших к месту прорыва.

Воздух пах гарью, смертью и... решимостью. Не было паники, не было стонов. Была тяжёлая, сосредоточенная работа. Эти люди уже видели ад у своего порога и не сломались.

– Ваше сиятельство! – Пётр, заметив меня, бросил лопату и быстро, стараясь скрыть хромоту, подошёл. – Как вы? Вчера вы выглядели…

– Жив, – отрезал я, экономя силы. – Доклад.

Пётр кивнул, переходя на деловой тон: —Трое заражённых в амбаре. Фекла с ними, говорит, состояние тяжёлое, но стабильное. Ваш отвар помог, яды дальше не пошли. Ждём фельдшера, Ванька уж должен был вернуться. Я мысленно посчитал время. Да, если выехал на рассвете, то к полудню должен быть тут.

– Потери за ночь?

– Никто не погиб. Раненых, кроме заражённых, человек десять – ушибы, порезы, ожоги. Все уже перевязаны. Худшее – это... – он мотнул головой в сторону сгоревших запасов. – Пока не всё подсчитали, но муки и круп недосчитываемся. Сахара тоже.

Я об этом уже знал, так что новостью это не было.

– Ладно. Сначала – защита. Потом – воришки, – твёрдо сказал я. – Камень. Нужно начинать сегодня же.

– Так точно, – Пётр кивнул. – Мужики готовы. Только... как до карьера добираться? После вчерашнего народ боится в лес соваться.

Он был прав. Отправлять людей в чащу, где могли прятаться остатки стаи или новые твари, было самоубийством.

– Никуда мы не поедем, – огорошил я его. – Карьер придёт к нам.

Пётр смотрел на меня, не понимая.

– Собери человек пять самых крепких и бесстрашных. С топорами, ломами и тачками. Мы идём на свалку.

– На свалку? – переспросил он, окончательно сбитый с толку.

– Ты сказал, что половина дворов пустует. Значит, есть брошенные дома, сараи, развалины. Всё, что можно разобрать на камни – идёт в дело. Кирпич, булыжник, фундаменты... Всё!

Идея была проста и гениальна в своём варварском прагматизме. У нас не было времени ждать, пока привезут щебень из карьера. Мы возьмём то, что есть под рукой. Мы разорим мёртвое, чтобы защитить живое.

Петру понадобилась секунда, чтобы осознать масштаб затеи. Затем его лицо озарилось дикой, почти безумной ухмылкой.

– Будет сделано, ваше сиятельство! – он развернулся и побежал к группе мужиков, что чистили дорогу, уже крича команды.

Через полчаса наша своеобразная «бригада» была готова. Шестеро мужиков, включая Ермолая и Федота, смотрели на меня со смесью страха и азарта. В их руках были ломы, кувалды и пустые тачки.

– Наша цель – старая кузница на отшибе, – объявил я. – Она стоит заброшенной с прошлого года, как мне известно. Разбираем до основания. Каждый кирпич – на стену. Всё, что не подходит – в отвал. Понятно?

Мужики утвердительно загудели. Идея крушить что-то большое и ненужное пришлась им по душе – отличный способ выплеснуть накопившийся после ночного кошмара стресс.

Мы двинулись по деревне, привлекая недоумённые взгляды. Подойдя к полуразрушенной кузнице, я первым взмахнул ломом.

– Ломай! – скомандовал я, и железо со скрежетом впилось в старую кладку.

Работа закипела. Мужики, вдохновлённые моим примером, с рёвом набросились на здание. Сначала кирпичи поддавались с трудом, но потом, по мере разрушения связующего раствора, посыпались один за другим. Скоро заработал конвейер: одни ломали, другие грузили кирпичи в тачки, третьи отвозили их к месту будущей стены…

Я работал наравне со всеми, чувствуя, как грубая энергия дурмана понемногу усмиряется, находя выход в физическом труде. Лом в руках становился продолжением тела, каждый удар отдавался в плечах.

К полудню от кузницы остался лишь развороченный фундамент и груда битого кирпича. Но несколько тачек целого, годного камня уже стояли у начала улицы.

Мы уже собирались перейти к следующему объекту, когда послышался знакомый треск мотора. Из-за поворота вынырнула наша машина. Она резко остановилась, и из неё выскочил запыхавшийся Ванька.

– Ваше сиятельство! – его глаза были полны ужаса. – В городе... в городе бунт!

Я опустил лом, с чувством облегчения глядя на фельдшера, который уже ковылял к амбару с заражёнными. Новости Ваньки могли подождать.

– Потом, – коротко бросил я ему. – Помоги разгрузить доктора. Пётр! Проводи Семёна Игнатьевича к больным!

Пока фельдшер занимался своим делом, я заставил Ваньку присоединиться к нашей разрушительной бригаде. Мы принялись за старый амбар, что стоял по соседству. Звон ломов, скрежет камня и тяжёлое дыхание рабочих – вот что было сейчас важнее городских сплетен.

Только к вечеру, когда мы, покрытые пылью и потом, сделали перерыв, я подозвал к себе Ваньку.

– Ну, рассказывай. Что за бунт?

Ванька, осушая кружку с водой, закашлялся.

– Да там, ваше сиятельство, всё вверх дном! Цены на хлеб взлетели до небес. Очереди за мукой – с драками. А воевода... – он понизил голос. – Воевода сбежал! Говорят, ночью, забрав казну. Теперь у власти какой-то купеческий совет, а народ буянит. Громит лавки, кто побогаче…

Я молча слушал, и кусок хлеба в моей руке стал вдруг безвкусным. Распад. Империя трещала по швам, начиная с окраин. Без закона, без власти, без поставок... Наша деревня оставалась один на один с голодом, тьмой и своими демонами.

Город больше не был для нас спасением. Он сам стал частью хаоса.

В этот момент из амбара вышел Семён Игнатьевич. Он вытирал руки тряпкой, лицо его было серьёзным.

– Ну что? – спросил я, отбрасывая прочь мрачные мысли о городе.

– Живут, – фельдшер тяжело вздохнул. – Рука того парня... пришлось отнять. Гангрена. Остальным повезло больше – очистил раны, дал укрепляющего. Но ослаблены сильно. Выживут – будут месяца два восстанавливаться.

Отнять руку... Калека в деревне – это лишний рот. Но это был лучший из худших исходов.

– Спасибо, – искренне сказал я. – Ванька, расплатись с Семёном Игнатьевичем. Двойной платой. И проводи до города.

– До города я и сам доберусь, – фельдшер мрачно усмехнулся. – А плату... – он посмотрел на груды битого кирпича, на усталые лица мужиков, – вы мне потом отдадите. Когда выстоите. Вижу, вам сейчас каждый рубль на счету.

Он кивнул мне, взял свой саквояж и побрёл по дороге из деревни, одинокая, сгорбленная фигура на фоне заката.

Его слова «когда выстоите» повисли в воздухе, звуча как вызов.

Я обернулся к своим людям. Они сидели на земле, усталые, но не сломленные. Они видели тот же закат, слышали те же новости.

– Ну что? – крикнул я им, поднимая лом. – На сегодня хватит?

– Не-е-ет! – раздался дружный, хриплый рёв.

– Тогда вперёд! Пока не стемнело!

И мы снова принялись за работу. Ломы обрушивались на старые стены, камень крошился, тачки скрипели. Мы ломали прошлое, чтобы построить будущее. Кирпич за кирпичом.

А над лесом, на западе, тучи сгущались снова. Предчувствие беды, острое и неумолимое, скреблось у меня в груди.