Текст книги "Выше полярного круга (сборник)"
Автор книги: Валентин Гринер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Девчата не возвращались…
– Кони привередливые… – в пьяной задумчивости проговорил Володя. – Значит, говоришь… закон…
Горик подозвал официанта.
– Старик, подведи наш посмертный баланс, – велел он парню.
В зале мигнул свет.
– Это что? – поднял голову Володя.
– Это предисловие к финалу, старичок… Баиньки пора…
– Баиньки?! Пить будем… гулять будем… а смерть придет…
– Не надо, – насмешливо обронил Горик. – Без меня…
– Оркестр исполняет прощальный вальс, – объявил гитарист.
На прощальный вальс Володя пригласил женщину из-за соседнего столика, которая сидела с двумя пожилыми военными. Она поколебалась, глядя то на военных, то на «любимца вечера», но все же пошла. Однако после нескольких Володиных «па» женщина остановилась и мягко посоветовала:
– Отдохните лучше, Володя из Кусинска… Вы очень устали. Она покинула его среди зала и отправилась к военным.
Толпа танцующих оттеснила Володю к его столу, за которым уже никого не было; только среди грязных тарелок лежал счет и рядом стоял официант в выжидательной позе.
– Мы закругляемся, – сказал официант. – Мне надо сдавать в кассу деньги. Прошу рассчитаться.
– А где мой Горик? – спросил Володя, запуская руку в карман (это был «государственный»).
– Не знаю… Он сказал, что вы рассчитаетесь.
– Это точно… Я рассчитаюсь… Я за все рассчитаюсь… За все, понял?..
Музыканты доиграли прощальный вальс и погасили на эстраде светильники.
– Понял, – сказал официант бесстрастно. – С вас девяносто шесть рублей тридцать восемь копеек.
И пододвинул Володе счет.
– Так мало?! Сядь, парень…
– Нам сидеть не положено.
– Ерунда… Не положено. Все положено… Мы хозяева жизни! Верно я говорю?.. Верно!.. Давай выпьем…
– Я не пью.
– Как? Вообще?
– Ни грамма.
– Молодец, мальчик… А я еще выпью… – Он взял со стола первый попавшийся фужер с каким-то питьем и, не отрываясь, осушил его.
– Давайте рассчитаемся, – терпеливо напомнил официант.
– Это – сколько угодно… – Сидельников достал деньги и сосредоточенно отсчитал десять бумажек, потом приложил еще одну. – Попроси этих… – он кивнул на музыкантов, – чтоб последний раз сыграли мне «Прощай»…
– Они уже кончили работу. Складывают инструменты.
– Разложи!.. Скажи: Володя из Кусинска просит…
Официант взял деньги и пошел к эстраде. Зал быстро пустел. Светящиеся стены повлекли; только в двух местах под потолком горели тусклые светильники.
– Не могут, – сказал официант, возвращая Володе десятку.
– Почему не могут?! – Володе вдруг показалось, что его кровно обидели. – Все время могли, а теперь не могут… – Он тяжело поднялся и, покачиваясь, отправился к музыкантам.
Высокий гитарист стоял спиной к залу: укладывал в футляр свою гитару.
– Друг, я Володя из Кусинска… «Прощай»…
– Прощай, прощай, Володя, – весело отозвался гитарист под общий смешок своих товарищей. – Время кончилось, ресторан закрыт. Приходи завтра… поздороваемся…
К Володе подошла пожилая женщина в черном платье – администраторша.
– Гражданин, прошу освободить зал, – строго сказала женщина высоким, хорошо поставленным голосом руководителя учреждения.
– Да?! – уставился на нее Володя.
– Да! И немедленно…
– А если я желаю послушать… Он перегнулся через эстраду, пальцем подцепил снизу широкую штанину гитариста, который никак не мог закрыть футляр. – Друг… Слышь! Я желаю…
Гитарист отдернул ногу и шов на его штанине разлетелся до колена. И тогда оголенной этой ногой музыкант нервно лягнул Володю. Толчок в плечо был неожидан и силен. Володя попятился назад, услышал за спиной звон разбитой посуды, чей-то визг, увидел возмущенное лицо администраторши и почувствовал, что окончательно теряет равновесие…
* * *
Володя Сидельников очнулся от нестерпимой жажды, пошарил вокруг руками, нащупал холодный пол, открыл глаза и понял, что это не его люкс. Справа было зарешеченное окно, сквозь которое в комнату проникал свет уличного фонаря и высвечивал еще три кровати. Слева чернела дверь с окошком, похожим на папиросную коробку. Раздетый до трусов, Володя лежал на низенькой койке, прикрытый легким фланелевым одеялом. Голова гудела, во рту было гадко. С соседних коек слышалось храпение и бормотание.
Володя встал, босиком прошелся по стылому полу к окну, глянул на руку, чтобы узнать время, но часов не было. Тогда он направился к двери, толкнул ее плечом: бесполезно. Постучал в исцарапанное плексигласовое окошко. В коридоре послышались тяжелые шаги. Грюкнул засов, дверь открылась: на пороге стоял рослый сержант милиции.
– А, Чародей! – весело проговорил сержант. Что скажешь?
– По делу надо, – с трудом прошевелил Сидельников непослушным языком.
– Это можно. Топай за мной. – Сержант выпустил Володю, проводил его в самый конец коридора и указал на нужную дверь.
– Прошу!..
Помимо прочего, там была раковина и кран с холодной водой. Стоя босиком на бетонном полу, Володя приложился к крану и пил с жадностью верблюда, пересекшего пустыню.
– Похмеляешься, – сказал сержант, приоткрыв дверь. Все правильно. Ведро воды заменяет сто граммов водки. Поплыли, морская душа…
Володя поплелся за сержантом мимо длинного ряда обитых железом дверей, с малюсенькими окошками, тяжелыми засовами и крупно означенными номерами.
– Товарищ начальник, – жалобно позвал кто-то за дверью номер восемь. – Дорогой товарищ начальник…
Милиционер остановился, открыл дверь.
– Что ты бродишь всю ночь одиноко? Что товарищам спать не даешь?.. – Веселым малым был этот сержант.
– Ты меня закрыл, а дома жена ждет, – взмолился низкорослый крепыш с орлом во всю грудь и в светлых шортах.
– Подождет еще малость, – весело сказал сержант. – Поспи, десантник… Напрыгался вчера…
– Выпусти, товарищ! – молил «десантник». Лицо его было в слезах. – Жена ждет… Я живу рядом… Она меня убьет…
– Прошлый раз ты пел то же самое, – напомнил сержант. – И не убила, живой остался… к сожалению. – Он захлопнул дверь, за которой тут же посыпалась отборная ругань.
Володю Сидельникова вдруг одолела дрожь. Добравшись до своей койки, он накрылся с головой, свернулся, как мог, но трясучка не проходила. Мысли были отрывочными. Ясно одно: он попал в вытрезвитель. Попытки последовательно восстановить в памяти события вчерашнего вечера стопорились на том моменте, когда он потянул за штанину гитариста, получил пинок в плечо и услышал звон посуды.
Дальше была пустота.
Во всем виновато, конечно, «сияние». Пил бы нормальную водку – ничего бы не случилось. В праздники, бывало, и употреблял побольше, и закуска была похуже, а сознания никогда не терял.
Насилуя память, Володя трезвел, а мысли становились все мрачнее. На соседней койке громко выругался какой-то мужик. Он разбудил остальных. Они стали материться вместе, глупо, бессвязно поносили кого-то, грозились подпалить вытрезвитель… Володя не подавал голоса, не шевелился.
Через некоторое время грюкнул снаружи засов, послышался голос того же сержанта:
– Ну, клиенты, отдохнули, очухались? Пора заступать на трудовую вахту. Под-ъем!
Володя отбросил одеяло, сел на кровати, опустил голову.
Сержант внимательно оглядел бесштанных «клиентов», видимо, решил, что они в достаточной степени проспались, скомандовал:
– В колонну по одному становись!
Володя пристроился последним, но сержант сказал ему:
– А ты, Чародей, поспи еще.
– Почему? – растерялся Володя.
– Потому, что кончается на «у».
– Я уже… проспался. Мне надо ехать! Поезд уйдет!
– Поезда приходят и уходят, рельсы – остаются. Придется подождать.
– А сколько ждать? – потерянно спросил Володя.
– По усмотрению начальства…
Сержант увел «клиентов», а Володю запер одного, отчего он еще больше растревожился, путаясь в догадках. «Может, они проверили люкс, нашли ящик, вскрыли его и теперь хотят дознаться, где я добыл цепи, – думал он, холодея от этого предположения. – Что говорить? Как выкручиваться? Сказать: получил по наряду. Спросят: где накладная? Купил в магазине за наличные? Откуда наличные? И вот вам, дорогой товарищ, справочка: за последние два года в розничную торговлю не поступали… Приобрел у частного лица за свои кровные… У какого лица? Кто продает дефицитные запчасти ящиками? В каком месте произошла сделка?.. И пошло-поехало… Милиция знает, какие задавать вопросы и как запутывать преступников… И потом: почему сержант обозвал „Чародеем“? Ой, худо! Чего-то здесь не так…»
Часа через два дверь распахнулась.
– Ну, гражданин Сидельников, пошли подводить итоги, – сказал сержант.
Он привел Володю в комнату, где за столом сидел и что-то писал молодой лейтенант кавказского происхождения: смуглое лицо, крючковатый нос, густая черная шевелюра.
– Садитесь, гражданин, – сказал лейтенант с сильным акцентом и кивнул на длинную скамью напротив своего стола.
Володя сел, скрестил на груди руки. Для сидения в трусиках воздух в кабинете показался ему чересчур свежим, он подрагивал. Однако вскоре сержант принес его одежду: рубаху, галстук, костюм, полушубок, шапку… «Откуда у них полушубок и шапка, они же остались в люксе? – опять затревожился Володя. – Значит, забрали и ящик. А может, не забрали. Не заметили. О ящике надо молчать. Черт с ним, пускай лучше пропадет вовсе, чем попадет в руки милиции…»
– Одевайтесь, гражданин Сидельников, – велел лейтенант, продолжая писать.
Володя быстро оделся, пошарил по карманам, отыскивая расческу, но карманы были совершенно пустыми: ни документов, ни денег – ничего.
– Не беспокойтесь, – сказал лейтенант, – все ваше имущество в целости и сохранности. – Он усмехнулся в коротенькие усики.
Невидящими глазами Сидельников пролистал протокол, состоящий из трех страниц, и в конце дрожащей рукой поставил свою подпись.
– Вы невнимательно прочитали, – заметил лейтенант.
– Что там читать, все равно ничего не помню…
– Когда не помнят своих действий в состоянии алкогольного опьянения – это отягчающее обстоятельство, – прищелкнул языком лейтенант и поднял телефонную трубку. – Товарищ полковник, докладывает лейтенант Гогия… За истекшие сутки в вытрезвителе побывали двадцать семь человек. Особых происшествий не приключилось. Имеется один мелкий хулиган… Так точно… Составил. Слушаюсь… Сейчас будет…
Лейтенант положил трубку, сказал сержанту:
– Веди его к начальнику.
Сержант прихватил со стола акт и повел Володю по длинному коридору, заполненному работниками милиции. Были здесь рядовые, сержанты, лейтенанты, капитаны и даже майоры. Володя подумал, что здесь есть кому бороться с преступниками, не то, что в Кусинске, где один старшина на сто верст окрест.
В самом конце коридора Володин страж открыл дверь с табличкой «Начальник ГОВД полковник Шаров И. В.».
Лысоватый полковник Шаров водрузил на нос очки в ажурной оправе, прочитал акт, потом сиял очки и глянул на гражданина Синельникова, застывшего у двери.
– Что ж вы, молодой человек, приехали в областной город гастролировать? У нас своих артистов хватает…
– Да я ничего такого, – пролепетал Володя.
– Как же «ничего», когда «чего», – покачал головой полковник. – С актом ознакомились?
– Ознакомился…
– Ну вот… Придется вас наказать, чтобы вы рассказали своим товарищам… в этом самом… в Кусинске, как не надо вести себя в областном центре. – Полковник немного подумал и черкнул на акте резолюцию. – Силкин, – сказал он сержанту, – оформляйте в суд…
Сержант привел Сидельникова в дежурную часть – огромную комнату, посреди которой стоял пульт с множеством сигнальных ламп. За пультом сидел грузный старшина. Володя не сразу заметил в левом углу зарешеченную выгородку, куда через минуту этот старшина его и закрыл.
– На скамейку не ложиться, глупостей на стенке не писать, – предупредил старшина. – Он вынул из решетчатой двери хитрую конусообразную ручку и положил ее к себе на пульт.
Володя забился в дальний угол выгородки, повернулся спиной к пульту, чтобы его меньше видели работники милиции, которые то и дело заходили в дежурную часть.
Время тянулось мучительно медленно. Только часа через три явился угрюмый милиционер в черном полушубке без погон и сказал, что пришел за арестованным Сидельниковым. Он показал дежурному какие-то документы, после чего старшина открыл Володю и передал с рук на руки этому угрюмому человеку. Он без единого слова вывел арестованного на улицу, распахнул заднюю дверцу крытой машины, запустил Володю в будку и захлопнул дверь. Машина тронулась.
Минут через двадцать милиционер все так же молча выпустил Сидельникова и повел в новенькое пятиэтажное здание в вывеской «Дом юстиции». В здании было чисто, светло и пугающе торжественно. Эту торжественность придавали высокие дубовые двери с медными ручками под старину…
У одной из дверей с табличкой «Народный судья т. Мелентьев А. В.» милиционер сказал Володе:
– Подожди здесь. – Внимательно оглядел его, вроде шутя добавил: – Не убежишь?
– От себя не убежишь, – кисло улыбнулся Володя.
– Не можешь пить водку – пей кислое молоко, – вроде сочувственно обронил милиционер и толкнул дверь в кабинет народного судьи Мелентьева.
Он не возвращался долго. А Володя одиноко сидел в восьмикресельной секции, какие бывают в кинотеатрах, и думал: «Как же это сразу суд? Без следствия, без доказательств вины, без свидетелей, без адвоката… И за что, собственно говоря, судить, если ничего такого вроде бы и не сделал?..»
На этот вопрос ответил судья Мелентьев – молодой, подтянутый, в белой сорочке с модным галстуком. По обе стороны от него занимали высокие кресла народные заседатели, сбоку пристроилась за маленьким столиком молоденькая девчонка – секретарь. Милиционер, так и не раздеваясь, занял место в первом ряду. Больше в зале никого не было.
Судья попросил Володю назвать фамилию, имя и отчество, год рождения, место жительства и работы, должность, семейное положение…
– По какому делу вы приехали в Североград? – спросил судья.
Сидельникову этот вопрос показался провокационным, и он ответил обтекаемо:
– По производственным делам приехал…
– Значит, вас послали за делом, а вы занялись пьянством и нарушением правопорядка в нетрезвом состоянии, – буднично резюмировал судья.
– Я ж в нерабочее время, – пролепетал Володя, не узнавая собственного голоса, таким он был жалким и самому себе отвратительным. – А что я такое нарушил?
– Вы даже не знаете?
– Не помню…
– Вы что, алкоголик с большим стажем?
– Нет. Можно сказать, не пью вообще. А тут так получилось…
Судья и заседатели заулыбались. Видимо, эту отговорку им уже приходилось слышать тысячи раз.
– Так получилось… Так получилось… – повторил судья, листая лежавшие перед ним бумага. – А получилась, гражданин Сидельников, вот какая некрасивая история…
И судья зачитал, что двадцать второго января посетитель ресторана «Центральный» Сидельников Владимир Никанорович, будучи в стадии сильного алкогольного опьянения, учинил дерзкий скандал, который выразился в неподчинении администрации ресторана, требовавшей, чтобы вышеупомянутый Сидельников покинул зал, поскольку ресторан закончил работу и все гости разошлись. Однако гражданин Сидельников отказался выполнить эту просьбу и требовал, чтобы оркестр играл для него лично всю ночь…
– Вы что, меломан? – спросил судья, отрываясь от чтения протокола. – Болезненно любите музыку?
– Нормально люблю, когда трезвый, – сказал Володя.
На помощь администратору, продолжал судья, пришли музыканты из вокально-инструментального ансамбля «Чародеи», которые пытались унять пьяного Сидельникова, но последний обрушился на них с кулаками и нецензурной бранью, опрокинул стол с посудой, а солиста Курносова ударил кулаком по голове и порвал на нем брюки. Администрация ресторана вынуждена была вызвать наряд милиции, чтобы силой обуздать пьяного дебошира. Однако Сидельников угрожал работникам милиции при исполнении ими служебных обязанностей и тоже нецензурно выражался в их адрес.
Будучи доставленным в медицинский вытрезвитель, задержанный Сидельников и там вел себя агрессивно, отказывался раздеться и кричал о каком-то ящике, который якобы дороже всех «чародеев», вместе с их барабанами, гитарами и порванными штанами…
При упоминании о ящике Володю бросило в жар. Он уже не сомневался, что ящик попал в руки милиции и теперь начнется дознание. Дальше он не слушал судью, который продолжал описывать его художества в медвытрезвителе. Он только очнулся, когда судья сказал:
– Вам все понятно, гражданин Сидельников?
Володя кивнул.
– Понятно или нет? – повысил голос судья.
– Может, и так. Многого я не помню…
– Мы предоставим вам время для воспоминаний, – пообещал судья. – Вы получите информацию к размышлению. – И он тут же объявил, что городской народный суд Северограда определяет гражданину Сидельникову наказание за мелкое хулиганство в виде десяти суток административного ареста с использованием его на принудительных работах… Решение окончательное и обжалованию не подлежит…
Тот же милиционер на той же машине привез Володю и спецприемник, расположенный на окраине огорода. За высоким забором стоял приземистый домик с маленькими окошками. Милиционер нажал сигнальную кнопку и вскоре за дверью послышались шаги, потом прогремели запоры. Пожилой старшина с повязкой дежурного и пистолетом на животе открыл тяжелую дверь, а решетчатую открыл только после того, как проверил документы. Он пропустил прибывших вперед, а сам шел сзади и захлопывал со звоном решетчатые двери, разделявшие коридор на отдельные секции. В средней части здания располагалась ниша с нормальным, но тоже зарешеченным окном. Там стоял письменный стол с портативным коммутатором. В противоположном углу, навострив уши, сидела громадная овчарка.
Старшина и конвойный обыскали Сидельникова, но не нашли у него решительно ничего, только отобрали галстук в крупный горошек. Володя почему-то вспомнил, что этот галстук недавно подарила ему Зина…
– Первый раз? – спросил старшина.
– Первый.
– А что сотворил?
– Поскандалил в ресторане с «чародеями».
– Кто такие? – улыбнулся дежурный.
– Музыканты из оркестра, – подсказал конвойный. – Из «Центрального». Один тут у тебя отдыхал пятнадцать суток. Помнишь, усатый такой, с круглой мордой?
– Барабанщик. Помню… Тещу, кажется, побарабанил…
– Точно. Я его и привозил.
– Товарищ старшина, мне бы где-нибудь рублевку одолжить на телеграмму домой. Там ведь ничего не знают, – обратился Володя к дежурному. – Подумают: пропал человек…
– Будь спокоен. Все сообщат без тебя. Бесплатно. За государственный счет. На это статья расходов имеется… А про «товарища» на время забудь. Здесь только граждане и начальники… Пошли, Чародей. – Старшина взял огромную связку ключей и отвел Володю в камеру № 4.
Впервые Сидельников оказался в неволе. Камера была полутемной. Сквозь крохотное, затянутое решеткой и наледью окошко под самым потолком свет едва проникал в помещение, где тошнотворно пахло хлоркой и мочой. Володя постоял несколько минут у двери, осмотрелся. Возле наружной стены были расположены нары, рядом – бачок с водой и шесть пластмассовых кружек. Слева от входа – унитаз на высоком помосте. Вместо сливного бачка – обыкновенный водопроводный кран…
В камере было тихо и мрачно. «Интересно, – подумал Володя, – одному мне здесь сидеть?» Ему хотелось быть одному, чтобы ни с кем не говорить, никому ничего не рассказывать. Он знал: приличные люди попадают сюда очень редко, по случайному недоразумению, а провести десять суток в обществе шаромыг и алкашей казалось невыносимым.
Он снял полушубок, бросил его на край замусоленных нар, прилег, закрыл глаза и посмотрел на себя как бы со стороны, как бы с экрана, где цветные кадры сменялись черно-белыми и проектор памяти прокручивал его жизнь в таких деталях, о которых прежде он не задумывался.
Прошло всего лишь три дня с момента, когда он вошел в кабинет Козюбина, и неожиданно закрутилась вся эта карусель с командировкой. Собственно говоря, для чего ему надо было переться к начальству? Доложил бы мастеру: нечем работать – и все. Пускай бы заботились те, кому положено по долгу службы… Зина, как чувствовала, не хотела, чтоб он ехал, горькие шуточки шутила, а вышло-то все по ее… Ненадежным человеком оказался Владимир Сидельников, ненастоящим. Вчера в это время философствовал в люксе, по телефону игрался с «кошечкой», фантазии всякие придумывал про других, а получилось – про самого себя… Снабженец, доставальщик… Такими деятелями улицы подметают, гражданин Сидельников…
– Гражданин Сидельников, на выход… без вещей. – Это старшина грюкнул кованой дверью, прервал грустные размышления. – Отдохнул?
– Отдохнул…
– И хорошо, – сказал старшина. – Теперь самое время поразмяться, чтоб пролежней не было и костюмчик модный не мялся.
Сидельников поднялся, пошел к двери. Старшина привел его в дежурку, вручил помойное ведро и швабру. Овчарка в углу смотрела на него с подозрением.
– Не укусит? – спросил Володя. Он с детства боялся собак.
– Своих не трогает, – улыбнулся старшина, и пояснил задачу: – Пока твои коллеги занимаются общественно полезным трудом, тебе прядется навести порядок в семейном общежитии… Значит, так: от первой камеры до десятой. Тут немного. Примерно три сотых гектара… Откуда начнешь?
– Откуда угодно. – Володя отвернулся. Его душили слезы. Он, заслуженный лесоруб, должен мыть вонючие камеры. Легче, пожалуй, удавиться. Но что делать, надо мыть. Это не на участке, где можно поспорить с любым начальником, покачать права. Тут не покачаешь…
Давно, со времен военной службы, не занимался Сидельников этим грязным делом. Да и в армии – только на первом году. Потом кончил полковую школу, стал младшим сержантом и сам руководил уборкой помещений…
Полы в камерах были бетонными, шершавыми, тряпка скользила плохо, да и события минувшей ночи порядком истощили физические и духовные силы: таким вялым и раздавленным Володя себя не помнил. Сцепив зубы, он принялся драить и омывать из крана замызганный унитаз, возвышавшийся в углу камеры…
К десятой камере он добрался, когда бельмо маленького окошка уже не подавало уличный свет. Старшина зажег электрический. Пристроенная под потолком лампочка в металлической оплетке походила на поблекший от дорожной пыли цветок одуванчика; не то от этого грязного света, не то от напряжения и похмельной тошноты у Володи Сидельникова рябило в глазах.
Володя вымыл ведро, швабру, долго полоскал руки (ему все казалось, что они недобро пахнут) и объявил дежурному, что задание выполнено.
– Полегчало? – иронически улыбнулся старшина, и пояснил: – С похмелья, гражданин Сидельников, надо потрудиться до седьмого пота. Пот выгонит из организма все отработанные шлаки, всю дрянь, какая попала в кровь с водкой… Почему, скажем, интеллигенция мучается с похмелья сильнее? Да потому, что за письменным столом много не попотеешь… Теперь отдохни до ужина. Потом посмотришь кино… с коллегами. – Старшина проводил Володю в четвертую камеру и запер на ключ.
Сидельников упал на нары, спрятал голову в полушубок и тут же задремал. Очнулся он от стука в двери и громких голосов.
– С пополненьицем, братва, – сказал кто-то над его головой. – Рабочий класс или прослойка?.. Сразу видно, воспитанный человек: занял местечко с краю…
Володя поднялся, сел на нарах, свесив отяжелевшие ноги, вяло оглядел «коллег». Их было пятеро. Они принесли с одеждой свежего воздуха, отчего, казалось, стало легче дышать.
– Судя по костюмчику, придурок, – проговорил плюгавый мужик в ватнике и непомерно больших валенках.
– Тебе какое дело до моего костюма? – зло зыркнул на него Володя. – Может, дать поносить?
– Давай, – по-лошадиному заржал плюгавый.
– Я одному дал – до сих пор горбатым ходит, – с угрозой сказал Володя. «Коллеги» как-то сразу притихли. Сидельников встал и важно прошелся по камере, разминая ноги. Он не раз слыхал от бывалых людей, что в подобных заведениях надо вести себя дерзко даже с самыми сильными и наглыми, только тогда тебя будут уважать. Он окинул взглядом присутствующих и убедился, что среди них не было не только сильных, но даже сколько-нибудь равных ему; все, как на подбор, дохлые, замызганные, видимо, как заметил судья, алкоголики с большим стажем, истощенные бочками и цистернами выпитого за свою жизнь.
– Тимоха пошутил, – примирительно произнес тот, что первым поинтересовался социальным положением Сидельникова. Это был сравнительно молодой альбинос с дебильным лицом и выпученными глазами.
– А ты, Холостяк, почисть новичку ботиночки, – обиженно сказал Тимоха. – Они у него запылились… вот и почисть…
– Замолкни, – цикнул Холостяк. – У человека плохое настроение. Человек попал в неволю на… сколько суток? – Он смотрел на Сидельникова в ожидании ответа.
Володя снова прилег на свой полушубок, ответил с некоторой небрежностью:
– Червонец…
– Десять суток – не десять лет, – успокоил его Холостяк. – Пролетят – не заметишь… А за что?
– «Чародеям» поддал в ресторане…
– Это кто такие? – поинтересовался степенный мужик солидного возраста. Он, как только пришел, лег, не раздеваясь, на нары и лежал молча, неподвижно глядя в серый потолок…
– Музыканты из ресторана «Центральный»…
– Их всех, падлов, передавить надо, – зло обронил Тимоха. – И на хрена ты в ресторан поперся? Негде разве выпить?! Там же семь шкур дерут. В магазине взял два «фауст-портвейна» – трешка. Это, считай, полных полтора литра. Вещь! В ресторане за такие деньги и сто пятьдесят не выйдет… Да. Ресторан для фраеров и дураков…
– Я дома пил, все одно тут оказался, – сказал Холостяк.
– Ты ж сам старался, – напомнил степенный мужик.
– Верно, старался… Давно мечтал холостяком быть… Нарежусь, бывает, до упора, явлюсь домой, начинаю Машке права качать. Молчит, дура. Или, хуже того, ублажает: «Васенька, миленький, ложись поотдохни. Ты ведь у меня умненький. Умный проспится, дурак – никогда…». Я ей пару пачек отпущу. Скривится – и опять же не пикнет. Хоть бы, думаю, паразитка, заорала, милицию вызвала, заявление написала депутату или в суд. Так нет! Всем хвалится: мы, мол, с Васенькой живем голубями, из одной тарелочки едим… А мне это – во! – поперек горла стоит. Но уйти не могу: причины нету. Без причины совесть не позволяет… – Он, видно, рассказывал эту историю не один раз, все знали се назубок, оттого и прозвали альбиноса «Холостяком».
– Все ж своего добился, – сказал Тимоха. – Упекла она тебя…
– Ну! Теперь выскочу вольной птицей. Жениться больше не буду. Кому они нужны, бабы? С ними одни неприятности. Сам живи себе по усмотрению и желанию… Верно я говорю, Чародей?
– Тебе точно бабы не нужны, – отозвался Володя. – Ты, видать, не бабник. Ты алкоголик… с большим стажем…
На нарах дружно смеялись. Чувствовалось, что «коллеги» проникались к новичку уважением. Володю это не очень радовало, но он понимал: иначе здесь нельзя.
Дверь отворилась: в камеру подали еду. «Клиенты» быстро разобрали миски с каким-то непонятным варевом. Володя к своей пайке даже не притронулся.
– Брезгуешь, что ли? – поинтересовался Тимоха, выждав некоторое время.
– Ешь, – разрешил Володя. – Закусывай впрок. На воле ведь «фауст-портвейны» мануфактурой загрызаешь…
На нарах опять засмеялись. А Володя накрылся полушубком и отвернулся, чтобы не видеть «клиентов», не слышать ничего, переживать свой позор в одиночку…
И потянулись для Володи Сидельникова долгие, серые, мучительные дни, почти ничем не отличающиеся один от другого: в шесть подъем, утренний туалет, хлеб и кружка чая с двумя кусочками рафинада, построение в зоне, распределение на работу, долгий и нудный день, возвращение в камеру, вечерние щи и каша, осточертевшая болтовня «коллег» об одном и том же в разных вариациях, неглубокий сон на жестких нарах в одежде, которая, казалось, уже срослась с телом.
Обитатели четвертой камеры, прозванные после появления Володи «чародеями», изо дня в день получали наряд на очистку снега и льда, как правило, в центре города. «Хорошо, что меня здесь никто не знает, – думал Володя. – Если бы кто знакомый увидел – погибай от стыда». Ему все же казалось, что любопытные прохожие смотрят на него не так, как на остальных «коллег». Кримпленовый костюм его нисколько не помялся. Правильно говорила Зина: хоть спи в нем – ничего не сделается. Вот и проспал Сидельников в костюме уже восемь суток, а стрелки на брюках как были, так и остались чин-чинарем.
Девятый день своего срока Володя трудился вблизи родной руководящей организации: команда «чародеев» получила наряд расчищать площадку и скверик у старинного двухэтажного особняка с вывеской «Саверлеспром». Площадкой у здания начинался сквер, рассеченный тремя радиальными аллеями. С осени аллеи никто не чистил и угадывались они по рядам деревьев, фонарным столбам и кое-где проглядывающим из-под снега садовым скамейкам.
Конвойный разбил команду на три звена: по два человека на аллею. Сидельникову в напарники достался Холостяк, который много рассуждал, но мало делал. Приходилось фактически работать за двоих.
Пока сержант объяснял задачу, Володя смотрел на старинный особняк и думал: «Сюда, дурило, надо было обращаться в первую очередь. Зайти к самому главному начальнику, назваться, поговорить по душам, честно и открыто, а не прикидываться снабженцем. Наверное, понял бы начальник, помог. Или подсказал, кому надо. Нет, полез на брюхе в подворотню, с черного хода. Вот и вымарался по самые уши. Тьфу!»
К зданию подкатывали легковушки, из них выходили солидные люди – руководящие работники лесной промышленности области. «Интересно, бывали они в Кусинске? Может, кто и бывал. Может, и меня видел. Может, даже за руку здоровался с передовиком Сидельниковым… А теперь кто бы поздоровался с арестантом, отбывающим десять суток за мелкое хулиганство?..»
Он не начинал работать, стоял, опершись на лопату и раздумывал о превратностях судьбы.
– Эй, Сидельников, ты что размечтался? – окликнул его милиционер. – Учти, если норму не сделаешь, вечером лишу пайки…
– А какая она, норма? – огрызнулся Володя.
– Я ж тебе показал: от начала аллейки до стенда передовиков. Дойдешь до хороших людей на доске Почета – это и будет твой план.
– Лучше бы дельное занятие придумали, хоть бы с пользой потеть, – укоризненно проговорил Сидельников. – Здесь все равно зимой никто не ходит.
– Не ходят, потому как не расчищено. Расчистите – будут ходить, – пояснил милиционер.
– Да, другие команды работают на пивзаводе, в «Плодовоще» яблоки перебирают… А тут вторую неделю – снег, – встрял в разговор Холостяк.
– Зато на свежем воздухе. Это для здоровья полезно, – рассмеялся конвойный.
– Нужен мне этот воздух! Витаминами бы пополнить организм… Вот ты домой придешь, гражданин начальник, тебе жена все свеженькое подаст, с витаминами. А обо мне кто позаботится, когда я холостяк?
– Вернешься домой, никуда не денешься, – уверенно сказал милиционер. – Видали мы таких холостяков…
