Текст книги "Выше полярного круга (сборник)"
Автор книги: Валентин Гринер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Валентин Гринер
ВЫШЕ ПОЛЯРНОГО КРУГА
Повесть, очерки
И ШАЛЬ С КАЙМОЮ
(Повесть)
В составе механизированного звена лесорубов Володя Сидельников занимал должность вальщика. С бензомоторной пилой «Дружба» Володя состоял в хороших отношениях. Можно сказать, любил свой инструмент. «Дружба» пела на разных тонах, зависящих от степени твердости древесных пород и некоторых других показателей технологического процесса, именуемого лесоповалом. Кроме способности ласкать слух, «Дружба» была по душе Сидельникову еще и потому, что приносила высокие заработки, стабильные премии и периодические награды морального плана.
Короче говоря, Володя Сидельников был доволен жизнью. Тайгу он пилил хорошо, талантливо, с размахом. Он мог и хотел делать это еще лучше, но время от времени его подводила все та же «Дружба». Случалось, возьмет она высокую ноту, перейдет на фальцет и вдруг… порвется главная струна, именуемая пильной цепью.
По закону подлости цепи чаще всего рвутся: а) во второй половине рабочего дня, когда еще не сделана сменная норма; б) в конце месяца, когда не хватает каких-то ничтожных кубов до премиальной высоты; в) в конце квартала, когда подходит время итожить результаты соревнования между звеньями, бригадами и участками; г) в конце зимнего сезона, когда снег превращается в холодец, и на пути механизированного лесоруба возникает множество трудностей, опять же ставящих под угрозу срыва…
Последний срыв произошел у Володи Сидельникова в самый разгар лесной страды, когда только вали да вали, да изредка коси глазом в сторону: не вырвался бы вперед сосед, не захватил бы сосед позицию ведущего.
И вот в такой ответственный момент порвалась цепь бензомоторной «Дружбы» Володи Сидельникова. Заменить ее и продолжать дело в прежнем ритме – пять минут времени. Но не оказалось под рукой замены. Эта деталька портила нервы не только Сидельникову – другим «дружбистам» тоже, поскольку она, эта деталька, отвоевала себе прочное место в ряду жизненно необходимых предметов, именуемых у снабженцев «дефицитом»…
Итак, струна лопнула. Володя в сердцах бросил «Дружбу» в снег, взял палку, подпер палкой елку, чтобы под воздействием стихийных сил подпиленная елка не завалилась, куда не положено по технике безопасности, сказал несколько непечатных словосочетаний в ничейный адрес, запрыгнул в кабину подвернувшегося лесовоза и взял курс на контору участка.
Он резко распахнул дверь кабинета начальника участка товарища Козюбина и некоторое время картинно стоял в проеме, дожидаясь приглашения войти или предложения выйти. Но, встретив приветливый взгляд Козюбина, двинулся вперед, небрежно подбрасывая на ладони порванную цепь, свернувшуюся змейкой.
– Степан Петрович, до каких же пор будем мы терпеть эту свистопляску?
С грубой ладони Сидельникова на стол начальника сползла клепаная-переклепаная, точеная-переточеная цепочка.
Козюбин даже не глянул на нее, отвернулся.
– Сядь, – велел он рабочему. Сидельников сел. Степан Петрович зачем-то сунул палец в левое ухо и долго ковырялся там, затем еще дольше сосредоточенно разглядывал этот палец, сведя к переносице клочковатые брови. – Нету, – произнес он наконец.
– А на других участках люди работают нормально. Достают, – компетентно и укоризненно сообщил Сидельников.
– А ты что же не достанешь? – Изрытое оспою лицо начальника участка застыло в болезненной гримасе.
– Это не мое дело, – отрезал Сидельников. – Вы мне предоставьте исправный инструмент, а потом спрашивайте кубики.
– У тебя, помнится, мотоцикл есть? – проговорил Козюбин после паузы.
– Имеется на вооружении.
– Где ты достаешь для него дефицитные запчасти? – Козюбин выжидательно сощурил один глаз.
– Где придется, там и достаю. А что?
– Без лимита, значит, обходишься. Так, так… Без лимита… А у меня, товарищ Сидельников Владимир, все по плану. Кончился квартальный лимит по данной позиции – жди следующего квартала. И никаких цепей…
– Значит, будем стоять?! – зло выпалил Сидельников. Поднялся, хотел уходить. – А кубики с вас спросят. Как пить дать– спросят, Степан Петрович. Тогда быстренько найдете цепи. Да будет поздно…
– Зачем же стоять? Двигаться надо, Сидельников… Шевелиться… Как говорят, безвыходных положений не бывает. Вперед ногами – тоже выход. Верно я говорю? – Козюбин грустно улыбнулся и уставился на Володю хитроватыми глазами.
– Вот я и говорю: двигаться! Шевелиться! – ершился Сидельников, убежденный в своей правоте. – А вы торчите в конторе пнями. Ждете у моря погоды…
– Это с твоей колокольни так видится, – помотал головой начальник, даже не обидевшись. – Думаешь, один ты такой нуждающийся в дефиците? Запчасти к тракторам нужны? Нужны! Резина лесовозам нужна? Нужна! Троса трелевочные… Подшипники… – Степан Петрович с силой загибал волосатые пальцы. – А у меня всего два снабженца… Мотаются, как спутники по орбите: сегодня Украина, завтра Сибирь, послезавтра – Средняя Азия…
– Люди поближе достают, – сказал Сидельников уже не так зло. Характер у него был отходчивый.
– Вот и достань!
– И достану!
А что, хорошо бы утереть нос всем этим деятелям, которые строят из себя сильно озабоченных людей, знающих такие тайны жизни, какие ему, работяге, и не приснятся.
– Я тебе командировку выпишу, куда скажешь, – говорил Козюбин неторопливо, вроде шутя. – И премиальный фонд порушу во имя общего дела… Мотнись в «Облснаб» в «Лесоснаб», постучись к начальнику Центробазы… А если что – запишись на прием к секретарю обкома, явись к нему, как передовик производства, скажи: так, мол, и так, товарищ секретарь, моя фотография побывала в областной газете, обязательства у меня высокие на решающий год, а вот такие шпильки… И выложи ему эти шпильки на тарелочку, как есть…
Сидельников задумался. Ему уже представлялось, как он входит в кабинет секретаря, как тот узнает передовика лесного производства, жмет ему руку, усаживает в кресло, ласково улыбается, внимательно выслушивает, возмущается, тут же поднимает телефонную трубку и всыпает по первое число кому-то там, на другом конце провода, кто виноват в простое лесозаготовительных бригад из-за каких-то копеечных запчастей…
– Ты пойми меня правильно, Сидельников, – Степан Петрович задумчиво побарабанил толстыми пальцами по столу, – я не имею права командировать рабочего по такому вопросу… Но если по собственному желанию…
В другое время осторожный Козюбин не стал бы преступать закона, склонять рабочего на незаконную командировку. Но теперь положение было в самом деле безвыходным. Бывает же так: мурлычешь какую-то песенку, беззвучно, в голове мурлычешь, а тут подходит к тебе посторонний человек и напевает эту песенку вслух.
Степан Петрович как раз думал о цепях. В этот день Сидельников был уже четвертым посетителем по тому же вопросу, и начальник участка понял, что дело обстоит серьезно, надо кого-то срочно командировать на поиски злополучных цепей. Но отправить было решительно некого: снабженцы мотались по другим городам с более важными заданиями. Лишь бы кого тоже не пошлешь, не всякому можно доверить такое дело, да и не каждый справится. Сидельников справится. Этот напористый. И болтать лишнего не будет, поскольку парень толковый, порядочный и почти не пьет…
– Когда ехать-то? – спросил Сидельников. Он уже решился, оставалось выяснить детали.
– Хоть сейчас, – радостно засуетился Степан Петрович, глянув на часы. – К скорому поспеешь, если соберешься по-быстрому. Я тебе своего «козла» дам до станции.
Сидельников тоже деловито посмотрел на часы, отвернув рукав грубой спецовки:
– Управлюсь. Чего долго собираться. Не на свадьбу.
– Тогда подожди… – Козюбин нажал под столом кнопочку, вызвал главбуха. Тот скоро вкатился в кабинет, как колобок: пухленький, в лоснящемся шевиотовом костюме и валенках с голенищами выше колен.
– Слушаю, Степан Петрович. – Глаза у главбуха были красными, губы – сухими и белыми. Должно быть, накануне погулял в гостях, принял лишнюю дозу.
– Вот и хорошо, что слушаешь. – Козюбин сделал паузу, снова зачем-то поковырялся в ухе. – Надо товарища Сидельникова снарядить в командировку. В Савероград. Выпиши ему удостоверение и… – Начальник снова помолчал.
– И месячный?.. – услужливо и вместе с тем недовольно подсказал бухгалтер.
– Месячным, пожалуй, не обойтись… Дело серьезное. Давай – двух…
Финансовый контроль озабоченно мотнул головой, но возражать распорядителю кредитов не посмел.
– Зайдешь к вечеру, – сказал он, коротко глянув на Сидельникова.
– Какой к вечеру?! Ему к скорому поезду надо поспеть. Чтоб через полчаса все было в ажуре!
Может, в другой раз бухгалтер стал бы артачиться, показывать свои права, но сегодня он чувствовал себя не очень уверенно. Да и, видимо, болела голова, говорить не хотелось.
– Ясно… Зайдешь через полчаса, – велел он Володе и выкатился из кабинета.
Сидельников, польщенный оперативностью и настойчивостью Козюбина, тихо торжествовал: так-то, бюрократы! В таком ритме надо решать вопросы, а то – «к вечеру».
– Так я пошел собираться, – сказал он Степану Петровичу.
– Валяй… Пойдешь мимо – пошли ко мне Ивана. Кемарит, наверно, в машине. Перед отъездом загляни, проинструктирую… Насчет секретаря обкома я, конечно, пошутил. Сам понимаешь. Не вздумай! – Степан Петрович пригрозил пальцем.
– Соображаю, – понятливо улыбнулся Сидельников и толкнул ногой дверь.
Козюбинский шофер Иван, прозванный в поселке «Буратино» за свой непомерно длинный и острый нос, действительно сладко спал, развалившись на сиденье. Двигатель работал, в машине было тепло. Володя распахнул дверцу, потянул водителя за ворот полушубка:
– Приехали. Подъ-ём! Начальник тебя требует. Повезешь меня на станцию. Горючки хватит?
– Чево? – недовольно буркнул тот, разлепив красные глаза.
– Тово! – передразнил Сидельников. – Поступаешь в мое непосредственное распоряжение. – Горючки, спрашиваю, хватит? – у Володи вдруг проснулось хорошее настроение, он ощутил какую-то свою значительность в текущем моменте. Тут же вспомнил, что года полтора не был в области. Зинка обрадуется, когда узнает про командировку, выдаст полный чемодан наказов. Он будет отнекиваться. Не за тем едет, чтобы бегать по магазинам, искать разные там кримплены и японские зонтики. Цепи надо добывать.
Жена, однако же, не обрадовалась так сильно, как предполагал Володя. Она вовсе не обрадовалась. Зинка лепила пельмени, укладывала их на фанерки от посылочных ящиков, чтобы потом вынести во двор, заморозить, наготовить впрок. Зина работала медсестрой в здравпункте. Сегодня ей заступать во вторую, с четырех. Она через кухонное окно заметила мужа.
– Чего так рано? – удивилась Зина, когда Володя возник на пороге и принялся стаскивать валенки, чтобы не наследить.
– А у тебя что – в шкафу кто сидит? – грубо пошутил Володя. – Во дает! Не успел муж отбыть в командировку, следы еще тепленькие, а она уже пригласила…
– Дурак, – незло и привычно огрызнулась Зина. – Язык без костей, мелешь…
– Ладно. Некогда мне. Говори быстренько, чего надеть, – деловито шумел Володя из комнаты.
– Ты про что?
– Говорю же: в командировку еду. Срочно!..
– В какую командировку? Что придумал?
– Не я придумал. Начальство. Посылают в область по важному делу. – Володя не хотел признаваться жене, что сам, можно сказать, напросился. Зина была наслышана про всякие командировки, относилась к ним неодобрительно, даже предвзято. Было не так давно дельце в Кусинске, прорабатывали снабженца Вальку Осинина, который до того закомандировался, что и ребеночка приобрел в далекой чужой стороне. Приобрел, конечно, тайно от родной семьи и общественности. Но тайное всегда становится явным. Погорел Валька, влип на двадцать пять процентов, да еще угодил под перекрестный обстрел товарищеского суда и поселкового женсовета.
– Выпил, что ли? – все больше настораживалась Зина.
Она оставила пельмени и теперь стояла у двери, держа на весу перепачканные в муке руки, внимательно приглядывалась к мужу: дурака валяет или взаправду собирается в командировку? Никогда ведь не ездил. Ни разу.
Володя не выдержал строгого взгляда жены, как-то виновато хихикнул:
– Ну, неверующая, помоги быстрее собраться… Машина ждет. Козюбин свой лимузин выделил до станции…
Сообщение о козюбинской машине заставило Зину поверить. Все в Кусинске знали, что начальник свой транспорт – хоть умри – не даст никому. Однажды даже на рабочем собрании лесорубы прорабатывали Степана Петровича за непомерно жадную привязанность к «козлу», хотя по положению он не персональный, «козел», а общественный, служебный.
– А чего это вдруг? – упавшим голосом спросила Зина. – На какой-нибудь слет передовиков?
– Ну да! – обрадовался Володя подсказке жены. – В президиуме место пустует, срочно требуют Сидельникова. Правительственную телеграмму прислали. – Он достал из шифоньера и внимательно разглядывал свой любимый костюм. Французский, с красненькой этикеточкой на внутреннем кармане: «Бидерман. Париж.» – За цепями еду. – Неожиданно объявил Володя. Он не умел врать Зине, не умел врать долго. Любил жену. И она знала, что Володька любит ее, хотя обращается иногда грубовато…
– За какими еще цепями?
– Для «Дружбы». Работать стало нечем. Елку сегодня не мог допилить… Последняя цепь полетела.
– Ты-то при чем?
– Начни разбираться – кто при чем да что почем – полмесяца потеряешь. А время зарплаты подойдет – получишь два рубля по рублю, остальное мелочью. – Володя скинул спецовку, бросил ее на пол у кровати. – Ну, какой костюм надевать? Некогда же мне, понимаешь?!
– Если за цепями, то какой же костюм, – резонно заключила Зина.
– Чудачка, мне ж придется в инстанции обращаться, к начальству! Заявлюсь шаромыгой в спецовке – никто говорить не станет. Ведь по одежке-то встречают…
– Бери новый, кримпленовый, сказала Зина.
– Ты что? – Володя удивленно глянул на жену. – Он же ни разу не ношен!
– Вот и обносишь. Кримплен нисколько не мнется – хоть спи в нем. А другой в поезде изжмакаешь, потом будешь по городу ходить…
– Это верно, – согласился Володя. Он снял с вешалки новенький кримпленовый костюм, купленный недавно в поселковом магазине, а «Бидерман. Париж.» повесил на место.
– Ну и порядочки, – возмущалась Зина из кухни. – Значит, явится ко мне больной укол делать, а я ему: подожди, мол, милый человек, у меня игла сломалась. Вот смотаюсь в область, привезу иглу – тогда приходи… Или еще лучше – его же самого за этой иглой в область отправлю.
– Сравнила! – огрызнулся Володя. Огрызнулся, но почувствовал, что жена сказала какую-то обидную правду. Подумал: может, зря напросился в эту командировку? Его ли это дело? Сидел бы, ждал цепей, как положено по закону и коллективному договору… Нет, правильно сделал. Если все станут ждать, сложа руки, что тогда получится? А где личная инициатива и эта… творческая находчивость каждого труженика?! Нет, надо ехать. Все верно.
– Обедать будешь? – спросила Зина недовольным тоном. – Пельмени сейчас запущу…
– Некогда мне. В поезде пообедаю. В ресторане. – Володя уже зашнуровывал ботинки. Встал, покачался с носка на пятку: все ладно, в самый раз. Посмотрелся в зеркало. Улыбнулся своему отражению. Жених! Крикнул на кухню: – Чего хоть привезти из города?
– Сам явись в целости, – отозвалась жена. Помолчав, добавила, однако: – «Луноходы» купи Генке. Весной грязь месить. В спортивных магазинах бывают. Деньги на полочке.
– Номер какой? – поинтересовался Володя, ковыряясь в узкой части шифоньера, где постоянно хранился расхожий семейный бюджет. В этой части приятно пахло свежим бельем и духами всех названий, какие перебывали за двенадцать лет совместной их жизни.
– Тридцать шестой. Возьми лучше тридцать седьмой. С шерстяным носком – в самый раз.
– Бу зе! – заверил Володя.
– Не бузекай! – властно крикнула Зина. – Сколько раз говорить!
Тут Володя промолчал. Не так давно это «бу зе» привез из южного отпуска тракторист Гришка Ширяев и быстро распространил его среди лесозаготовителей Кусинска. Теперь «бузекала» добрая половина жителей поселка, включая местное начальство. Этим обстоятельством была крайне озабочена и возмущена Маргарита Харлампиевна – учительница литературы кусинской средней школы. Маргарита регулярно читала «Литературную газету», досконально прорабатывала статьи о чистоте русского языка и несколько раз делала в клубе доклады на эту тему. Она справедливо и страстно бичевала сквернословов, распространителей всякого рода жаргонизмов, приносящих большой ущерб подрастающему поколению. В качестве одного из примеров Маргарита Харлампиевна привела «бу зе», что в переводе на русский означает «будет сделано». Сидельниковы присутствовали на том докладе, после чего Зина частенько обрывала Володьку, когда он привозил из лесу какую-нибудь словесную мишуру и употреблял ее, особенно в присутствии Генки – любимого ученика Маргариты Харлампиевны.
– А тебе ничего не надо? – Володе нужно было смягчить обстановку – уж очень не хотелось оставлять Зину в плохом настроении. – Решай быстрее. Времени у меня нет.
– Зайди в «Культтовары». Может, пластинки какие есть хорошие. Купи.
– Бу… – Володя поперхнулся, быстро поправился: – Ладно, зайду.
Он достал из шкафа светлый чемоданчик натуральной кожи, удобный, новенький. Купленный, помнится, перед самым новым годом, когда в поселковом магазине не дотягивали годовой план и потому неожиданно выбросили на открытый прилавок все, что долго хранилось в дальних торговых сусеках и продавалось «по особому распоряжению».
Володя щелкнул латунным замком: чемоданчик развалился на две одинаковые части. Достал из шифоньера и аккуратно уложил в одну половину несколько хорошо отглаженных рубах, в другую, под специальные ремешки, пристроил полотенце и электробритву. Пошел на кухню за умывальными принадлежностями, и на пороге столкнулся с осуждающим взглядом жены.
– Зачем рубашек столько набрал?
– Я ж говорю: может, придется по инстанциям…
– В городе «инстанций» хватает, – ревниво обронила Зина – Им бы побольше денег и послаще вина…
– Ну и даешь ты! – расхохотался Сидельников. – У меня и в мыслях нет…
– У всех нет, а потом оказывается…
– Перестань! – притворно возмутился Володя. Он снял с вешалки новый полушубок, по-хозяйски оглядел его, отряхнул выпавшие шерстинки. – Генке на вечерние сеансы не разрешай. Пускай лучше телевизор смотрит. А то вон Голованова пацан начудил в клубе, теперь милиция разбирается…
– Все? Других указаний не будет?
– Будут… Смотри мне тут, – шутя пригрозил Володя и обнял жену.
– Смотри мне там… – вдруг обмякла Зина. Прижалась к мужу, поправила на нем неумело повязанный галстук. – Когда вернешься?
– Если дело сладится, дня через два-три буду дома. Большой интерес валяться на гостиничных койках. Работать надо. План выполнять…
– И я про то же. – В голосе Зины прозвучало примирение. И Володе сразу стало легко.
– Давай присядем, – сказал он. – На дорожку. Как положено.
Посидели на кухонных табуреточках. Посмотрели друг другу в глаза. Хорошо посмотрели. Открыто. Володя еще раз притиснул к себе жену, чмокнул ее в темя, которым она как раз доставала до его губ, подхватил с пола модный чемоданчик, шагнул за порог. Он знал, что Зина наблюдает за ним в окно и, не поворачиваясь, помахал ей рукою.
Володя Сидельников шел вдоль кривых поселковых заборов по узкой тропке, вытоптанной за долгую зиму поверх деревянных тротуаров и пешеходных мостков на сваях. Теперь тротуары никак не угадывались. И не так-то скоро угадаются. До весны еще далеко, хотя январское солнце уже заявляло о себе, слепило и радовало отдаленной надеждой.
Мороз держал в меру, весело скрипел под легкими ботинками, слишком легкими, казалось, после неуклюжих рабочих валенок, какие всю зиму верно служат лесорубу. И кримпленовые брюки не ощущались на теле, будто не было их вовсе, потому морозец вкруговую охватывал ноги. Но в общем и целом было тепло. Спасал полушубок.
Володе всегда нравилось это необычное сочетание одежды: парадная легкость, компенсированная грубым овчинным теплом. Одеваясь так, он чувствовал себя книжным барином, могущим в любую минуту скинуть с себя соболью шубу и оказаться средь шумного бала в парадном фраке. Шумным балом теперь ему представлялись ресторан скорого поезда, где он будет обедать, городская гостиница, где он станет жить, широкие лестницы руководящих учреждений, по которым придется бегать, подписывая документы на выдачу пильных цепей Кусинскому лесоучастку… Потом, когда успешно завершится главное командировочное дело, он зайдет в магазин с кроваво-яркой вывеской «Рубин», небрежно запустит руку в карман грубого полушубка, достанет все оставшиеся деньги и купит Зине какую-нибудь дорогую побрякушку. Ему для жены ничего не жалко. Подумаешь, скромница, пластинки заказала. Это, конечно, само собой. Но разве рублевая пластинка подарок для жены лесоруба, который за свою однодневную зарплату может купить двадцать, а может и тридцать пластинок?! Особенно, если будут цепи и, следовательно, – кубики деловой древесины…
На высоких соснах у конторы шумно галдело воронье. У крыльца по-прежнему пыхтел бензиновым дымом козюбинский «газик». Ивана в машине не было.
Шофер встретил Сидельникова в коридоре, тут же высунул из рукава истертого полушубка часы на широком браслете, осуждающе помотал головой:
– Долго чешешься, начальник. Учти, мне к восемнадцати ноль-ноль надо быть дома. Это хоть в узел завяжись…
– Смотри, какой ты точный, – усмехнулся Сидельников. – Боишься опоздать на свидание с английской королевой? Так она баба не гордая – подождет такого красавца…
– Имел я в виду королеву. Сегодня ж хоккей!
– Н-у-у?! – притворно удивился Сидельников. Он не любил хоккей. Иногда смотрел ледяные баталии из солидарности с сыном Генкой, считал и самую игру и частое смотрение ее по телевизору пустой тратой времени… Субъективно, что и говорить, относился к хоккею лесоруб Владимир Сидельников, передовик производства, обладатель многих трудовых наград, любитель охоты, рыбалки, мототранспорта, умных книг, героических кинофильмов и хорошей музыки.
– С канадцами! – радостно, не почувствовав иронии, сообщил Иван, когда Сидельников взялся за ручку козюбинской двери. – Давай по-быстрому…
– Если с канадцами – тогда я мигом, – дурачился Володя, зная, что никуда шофер не денется, раз получил указание Степана Петровича, будет материться и ждать, сколько надо, хоть до самой ночи, пусть даже по телевизору станут показывать матч нашей сборной с командой марсиан. Участку нужны цепи.
Степан Петрович тоже торопил Сидельникова. Командировочное удостоверение уже лежало на его столе, подписанное и скрепленное гербовой печатью. Володя прочитал документ и ухмыльнулся. Там, в графе «должность», было на машинке отпечатано «агент по снабжению».
– Это ты спрячь на нужный случай, – сказал Козюбин. – В гостинице предъявишь, иначе туда не пропишут… Но лишь бы зря не козыряй. Понял?
– Все ясно, – сказал Володя, пряча документ.
– Быстренько получи в кассе – и жми на станцию. Кассирша у себя ждет… Если что срочное – звони из города по телефону. Сюда или домой. В любое время дня и ночи звони… Основной курс держи на «Лесоснаб». Там люди толковые, помогут, подскажут… На всякий случай загляни в хозяйственный магазин. Там, кто-то мне врал, продают разные запчасти за наличный расчет…
– А как же это… потом… Бухгалтерия отчет спросит, – несмело спросил Володя.
– Это не твой вопрос. Ты получаешь премию. А за нее, за премию, отчитываются только перед родной женой. – Степан Петрович стыдливо отвел в сторону глаза. Но вдруг воспрянул, видимо, вспомнив, ради какой цели идет он на незаконные действия, и твердо сказал: – Цепи вези. Они окупят… Двадцать кубов древесины – и вся любовь до копейки.
Володя понимающе кивнул, а под полушубком почему-то пробежал холодок. Ощущение было такое, как много лет назад, когда он, деревенский пацан, лез через заборный пролом в соседские парники за огурцами. Муторное было ощущение, противное…
Деньги он получил без проволочек. Когда расписывался в ордере, заметил, что кассирша смотрит на него с ехидной ухмылочкой: премия, мол, премией, а денежки-то незаконные, не твои… Володя сердито сунул купюры в карман, поторопился на улицу.
Иван Буратино сидел в машине, поглядывал в мутное окошко, нетерпеливо прогазовывал, как поезд, пробующий тормоза.
– Давай, Ваня, втыкай четвертую, – сказал Володя, усаживаясь. – Теперь чем скорей, тем лучше.
– Ну да, – проворчал шофер, трогая с места. – То тянут сами резину, а то скорей…
– Ладно, не ворчи, – добродушно сказал Володя. Его уже одолевали заботы предстоящей командировки. – Главное нам с тобой – на поезд успеть. Билет еще взять надо… – Он помолчал, раздумывая. – Скорый в Савероград поздно приходит. Говорят, в гостиницу трудно устроиться…
– Устроишься, – заверил Буратино со знанием дела. – Только красненькую не пожалей.
– Чего? Чего не пожалеть?
– Десятку, чего. – Буратино уже перестал злиться, оживился. – Подходишь к окошку: там человек двадцать-тридцать ждут. Ты прямичком вперед. Без лишних вопросов протягиваешь администраторше паспорт, говоришь: «У меня бронь министерства. Гляньте, пожалуйста, будьте добры». Она смотрит и все дела.
– Куда смотрит? – не понял Володя.
– На луну! – Буратино сплюнул в окошко. – Из паспорта красный уголок торчит. На него и смотрит.
– А если она паспорт в рожу бросит? Честная баба попадется – и бросит. Или милицию позовет. Не все ж на свете сволочи и взяточники…
– Хе! Тогда скажешь: «Прошу прощения, у меня в паспорте просто лежали деньги».
– А как же бронь министерская?
– Возмутись! Бюрократы, мол! Вызвали на совещание человека за тысячу верст, а гостиницу не заказали, не позаботились.
– Но в области-то министерств нету.
– Тютя ты, Сидельников, – с удовольствием подытожил Иван. – Посылают же таких в командировку! Нету министерств – есть другие руководящие организации. Ты ж в какую-то едешь. На нее и вали!
– Деловой ты мужик, Ваня, – отметил Володя снисходительно.
– Деловой не деловой, а тертый, это да. Хочешь жить – умей вертеться…
Машина быстро проскочила поселок, вырулила на зимник: широченный зимник, отлично укатанный и приглаженный, но крученый, как гадюка на плесе. По обе стороны дороги тянулись отвесно срезанные снежные увалы, точь-в-точь повторяя конфигурацию зимника. Будут они тянуться, эти увалы, до самой станции, без малого сто километров. В конце апреля, когда по-настоящему шумнет весна, дорога раскиснет, пойдет на слом, а сугробы, наворочанные за зиму косорылыми грейдерами, будут убывать потихоньку, считай, до самого июля. Уже и деревья распустятся, и трава пробьется из волглой земли, а сугробы все еще будут дотаивать, как свечи. И человек, промышляющий в летней тайге, измученный неподвижной духотой чащобы, слепнями и гнусом, с наслаждением сунет разгоряченные руки в рыхлый снег, бывший не так давно обочиной работящей дороги. А летних путей из Кусинска станет два: речной и вертолетный. Теперь они бездействовали. В ходу была снежная магистраль, по которой Володя Сидельников мчался в ответственную командировку.
Навстречу «газику» часто попадались лесовозы. Исходя черным дизельным дымом, они надрывно тащили к нижнему складу огромные пачки двадцатиметровых, искореженных техникой хлыстов. Если лесовоз встречался на вираже, приходилось Ивану сбавлять скорость, а то и совсем останавливаться, чтобы неповоротливый, как бронтозавр, лесовоз не причесал крышу козюбинского транспорта вершинами мертвых деревьев. Лица у водителей лесовозов были сосредоточенными и усталыми. Крутить баранку многотонного КрАЗа на вертлявом зимнике – это не то, что играться бубликом «козелка»…
А солнышко садилось все ниже. А лесовозы попадались все реже, поскольку основные лесосечные делянки и нижние склады, на которых готовили к сплаву древесину, оставались теперь позади. И потому Ваня Буратино давил на железку так, что «козелка» иногда опасно заносило. Но, что ни говори, шофера Козюбин подобрал себе надежного, можно сказать, виртуоза. Сидельников ехал с ним впервые.
Они как раз проскочили лесную полянку, где стоял кордон лесника. От этого кордона до станции оставалось меньше сорока километров. Даже по зимнику – час езды, от силы. Володя глянул на часы.
– Значит, поезд в шестнадцать пятьдесят, – сказал он. – А теперь только четырнадцать тридцать пять… Успеем. Даже пообедать успеем… Кажется, перерыв в вагон-ресторане с трех до пяти. Не помнишь, Ваня, когда там перерыв?
– Не помню, – спокойно ответил водитель. – Давно не ездил в поездах… А ты чего в город навострился? Это удивительно, чтоб Степан Петрович машину дал, – добавил он ревниво, понимая: по важному делу едет бензомоторщик, иначе бы добирался до станции на попутных.
– Кое-какие дефициты добыть надо, – небрежно обронил Сидельников. – Для пользы дела, как говорят.
– У тебя там блат, что ли?
– Некоторые деловые связи имеются, – соврал Володя, но показалось мало, и он добавил: – Дядька мой начальником базы трудится в «Потребсоюзе».
– Понятно, – сказал Иван с ехидной ухмылкой. – Но что-то он хреново старается, твой дядя.
– С чего это ты взял?
– А с того. В магазин зайдешь – товару битком. Полки трещат. Глаза разбегаются. А детально станешь изучать – ничего нужного.
– Нужное всем нужно, – философски заметил Володя. – А что, к примеру, тебе требуется в данный момент?
– Иглу мне надо. Может, достанешь?
– Какую иглу?
– Для «Эстонии». Стерео. Шесть рублей стоит. Вместе с головкой – шесть рублей… Вышла, понимаешь, из строя последняя иголка, пластинки дерет. Три письма на завод написал: человек, мол, в глухом лесу живет, нуждается в культурном развитии, четыреста семьдесят отвалил за вашу музыку, а она медведем воет из-за какой-то паршивой иголки. Бесполезно, так и не прислали.
– А ты давно «Эстонию» купил? – поинтересовался Володя. Не слышал он в Кусинске разговоров, чтобы холостяк Иван Буратино приобрел такую шикарную музыку.
– Не моя, Нинки Овчинниковой. Нормировщицы…
– A-а… У тебя с ней этот… роман, ага?
– Н-е-е, не роман, – шмыгнул носом Буратино. – Повесть. Так дешевле обходится. При повести иглой можно обойтись, а при романе не обойдешься…
– Ладно, – пообещал Сидельников. – Постараюсь добыть. Вообще-то, жениться тебе надо, Ваня…
– Да ну? – Иван с иронией взглянул на собеседника. – Вы вот переженились, а толку что? Одни заботы и расходы: то надо, другое купи. Не-ет, я погожу пока. Не созрел еще…
Машина выскочила на взгорок, за которым открывалось снежное поле, а дальше чернели малочисленные домики станции с водонапорной башней в центре поселочка. Башня была крыта оцинкованным железом, и солнце, садясь за дальним лесом, отражалось от белой крыши, зеркально ослепляя окрестность.
