Текст книги "Выше полярного круга (сборник)"
Автор книги: Валентин Гринер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Однажды я решил провести день с Мартыновым. Хотелось посмотреть, куда уходит рабочее время директора, как он расходует свою энергию, какими делами занимается, о чем говорит с людьми…
Я приехал на «Промышленную» рано утром, вошел в кабинет.
– Можно, Павел Ефимович, посидеть у вас денек?
– Как? – удивился директор. – Сутра до вечера? Без дела? – Ему показалось странным, что человек может просидеть целый день без видимых занятий.
– Просто мне интересно. Устроюсь в уголке, а вы не обращайте на меня внимания, не стесняйтесь.
– Сиди, если времени не жалко. А стесняться мне тебя нечего. Я не барышня, ты не жених…
Мартынов прислушался. На потолке были установлены два ряда люминесцентных ламп, и какая-то из них противно гудела: барахлил дроссель. Павел Ефимович позвонил, вызвал к себе энергетика шахты:
– Послушай, – сказал он вошедшему молодому человеку, – ты часто бываешь у меня в кабинете?
– Каждый день. На планерках.
– И ничего не замечаешь? Нет? Тогда посиди здесь. Поработай за меня. А мы пойдем с товарищем прогуляемся. – Директор взял энергетика за плечи, усадил в свое кресло. Потом кивнул мне, и мы вышли в коридор. – Пойдем. Сейчас как раз утренний наряд.
В нарядной девятого участка было шумно. Человек пятнадцать горняков о чем-то дружно спорили.
– Ну вот, Павел Ефимович, хорошо, что вы пришли. А то я сейчас собирался к вам, – раздраженно выпалил парень, который несколько секунд назад что-то доказывал сидящему за столом начальнику участка.
– А я тебя не узнал, – насмешливо проговорил Мартынов.
– Почему не узнали?
– Усы и бороду ты сбрил, стал совсем другим человеком.
– На охоте мешают, – улыбнулся горняк, остывая от недавнего возбуждения.
– Усы примерзают к курку, получается осечка, – вставил кто-то из сидящих.
Посмеялись.
– Так по какому вопросу ты собирался ко мне?
– Хотел раз и навсегда решить вопрос относительно механика, – с жаром выпалил горняк. – Надо, чтобы механик всегда был под рукой!
– Так ты ж сам комбайнер. Зачем еще механик?
– А затем, что полетит какая-нибудь ерундовинка – и бригада простаивает часами, пока бегают за механиком.
– Да, плохо… У тебя ведь, кажется, автомобиль есть? – вспомнил директор.
– Есть.
– И много наездил?
– Порядочно. Сорок две тысячи…
– И все время возишь с собой механика? Или сам меняешь скаты и подкручиваешь болты?
– Так то машина!
– Комбайн, значит, не машина? Рентгеновский аппарат? Межконтинентальная ракета? Так-так… Между прочим, в должностной инструкции твоя должность называется «комбайнер-механик». И деньги ты получаешь согласно этой записи.
Горняк молчал.
– Так ты машинист комбайна или наездник? – наступал Мартынов. – Есть необходимость идти ко мне по вопросу механика? Или послать тебя в учебный пункт на переэкзаменовку?
– Пожалуй, не стоит…
Директор внимательным взглядом обвел присутствующих, тихо и мягко сказал:
– Не забывайте, что вы теперь не просто горнорабочие. Вы– машинисты механизированных крепей, машинисты комбайнов. А уж если присвоено вам это звание, то и занимайтесь машинами. О няньках забудьте. Навсегда! Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
Председатель товарищеского суда, старый рабочий Петр Яковлевич Чехлань, величественно восседал на председательском месте и говорил:
– Пиши, пиши, милок… Умел глотать «косорыловку» и прогуливать из-за этой пакости, умей и отвечать перед товарищами за свои негодные действия. Пиши…
Невысокого роста мужичок с красным и потным лицом, с глубоко спрятанными виноватыми глазами поминутно утирал пот со лба. Перед ним лежала «Книга прогульщиков», куда он в качестве первичной меры взыскания обязан был собственноручно написать свое обещание не прогуливать и не пить.
– Кого ждешь? – настаивал председатель товарищеского суда. – Если директора шахты, то он уже здесь.
Рабочий повернулся, увидел Мартынова, стоящего у двери, смутился еще больше и низко опустил голову.
– Совесть, видимо, не совсем потерял, – заметил Павел Ефимович. – Я думаю, что из него еще получится человек.
– Но это, мы надеемся, в будущем, – вставил председатель. – А потому напиши нам свое обещание, чтобы при следующей встрече, если она случится, ты смог бы нам его прочитать во всеуслышание и не говорить, что к тебе придираются…
– Не знаю я, что писать, – тихо проговорил подсудимый.
Петр Яковлевич встал, прошелся по комнате. Начал диктовать:
– Я, такой-то, работаю там-то, в качестве того-то, совершил злостный прогул в течение трех дней по причине чрезмерного и неоднократного злоупотребления спиртными напитками в недозволенное время и в недозволенных размерах… А дальше напишешь, что ты нам обещаешь, как мы должны будем поступить с тобой в том случае, если подобное нарушение повторится. Короче говоря, что напишешь сегодня, то и сделаем с тобой в следующий раз…
Павел Ефимович улыбнулся и вышел. Он знал почти наверняка, что следующего раза у этого парня не будет. За него крепко взялся товарищеский суд. От приговора этого суда никто еще не уходил, и никто еще не обижался на несправедливость решений, помогающих людям жить трезвой, интересной и честной жизнью…
Когда мы возвратились в кабинет, энергетик стоял на стремянке под потолком й менял дроссель в одной из ламп.
– Ну вот, – сказал директор. – Совсем другое дело. А то устроил ты мне пытку электрошумом… А сколько таких ламп на шахте?..
Помощник начальника пятого участка протянул директору требование на получение материалов. Павел Ефимович прочитал, написал резолюцию в уголке и отдал бумажку посетителю.
Тот направился к двери, на ходу читая резолюцию. Остановился, спросил:
– Вы что, шутите, Павел Ефимович?
– Нет, не шучу.
– Что это вы написали?
– А ты прочитай, чтобы посторонний человек знал.
– «Мехцех. Отпустить два гвоздодера. Мартынов».
– А вот теперь объясни мне, зачем тебе ящик… Ящик гвоздей! Собираешься новый дом построить?
– Нет. Но ведь в лаве надо кое-что прибить.
– Два дня назад был я у вас в лаве. Видел, сколько вы наколотили гвоздей там, где им и быть-то не положено по технике безопасности. Поэтому и написал, чтобы выдали тебе парочку гвоздодеров…
Посетитель помялся, согласился с директором и ушел.
– Еще совсем недавно шахта расходовала в год до трех тонн гвоздей, – пояснил Мартынов. – Меня это поразило. Проверил. И оказалось, что это просто вредное излишество. Привыкли брать ящик, когда нужна горсть. Горсть используют, а остальное бросят в выработке и завалят породой. Кажется, копеечное дел о– гвоздь. Но когда три тонны, то это уже не копейки. Теперь мы расходуем 300 килограммов в год. Хватает. Гвозди – это металл.
Поскольку разговор зашел о металле, то я тут же приведу еще одну запись из самого свежего блокнота.
Общешахтное собрание. На трибуне Мартынов.
– Я хотел обратить ваше внимание на то, что у нас по-прежнему преступно относятся к металлу. Представьте себе такую фантастическую картину: весь ненужный металл, который годами валяется и пропадает в шахте, вдруг по собственной инициативе пробил земную толщу и выполз на поверхность. Скажите, смогли бы мы нормально ходить на работу?
Голос из зала: – Надо было бы вызывать спасательную технику, чтобы расчистила проезды…
Второй голос: – Весь комбинат выполнил бы годовой план по отгрузке металлолома. (Смех в зале).
Мартынов: – А ведь смеемся мы сами над собой. У нас на шахте полторы тысячи рабочих, и если бы каждый, возвращаясь после смены, прихватил по пути только один килограмм металла и оставил его у ствола, то мы бы выдавали ежедневно полторы тонны. Теперь умножайте эти тонны на 25 и на 12…
Павел Ефимович очень любил приводить цифровые сравнения. Они кажутся мне выстрелами, сражающими наповал.
Дверь приоткрылась, и в ней показалась лысая голова заведующего кондвором Якова Голыча. Шахта еще содержит лошадок Для всевозможных мелких работ, для подвозки различных грузов в те места, куда долгой и снежной зимой не всегда возможно пробраться машине и колесному трактору.
– Мне только накладную подписать, – проговорил Яков, показывая бумажку. – Боюсь, как бы мясо не испортилось…
– Заходи, если боишься. Сколько свиней забил?
– Пять штук пока. Общий вес килограммов шестьсот.
– Это хорошо, – улыбнулся Павел Ефимович. – Дней на пятнадцать хватит для столовой.
– Должно хватить…
– Сколько голов осталось?
– Двенадцать взрослых и четырнадцать сосунков…
Мартынов подписал накладную.
Еще совсем недавно из горняцкой столовой выбрасывали ежедневно сотни килограммов отходов или отдавали их бесплатно частным лицам, которые выращивали свиней и продавали шахте мясо втридорога. Мартынов решил завести маленькую свиноферму на кондворе. И вот первые результаты.
Конечно, это не главное, но ведь и немаловажное для шахты дело. Во-первых, до конца используются продукты, во-вторых, шахтеры, получая дешевые и качественные обеды, чувствуют постоянную заботу со стороны руководителей, да и на бюджете это как-то сказывается…
Запись третьяСенсационная шапка во весь разворот городской газеты:
«НОВЫЙ РЕКОРД ПЕЧОРСКОГО УГОЛЬНОГО БАССЕЙНА.
Республику облетела радостная весть: коллектив добычного участка № 4 шахты „Промышленная“ в июле текущего года комбайном ЛГД-2 добыл 25690 тонн угля. Такой высокой производительности этого типа комбайна еще не знали горняки нашего бассейна…»
Митинг состоялся прямо у ствола. Бригаду Ивана Буковея забросали цветами. Гремел оркестр, говорили речи. Мартынов сказал несколько слов:
– Товарищи, никакой это не рекорд. Просто мы показали, на что способна нынешняя техника. И в этом – вся ценность сегодняшнего торжества…
Запись четвертаяГод был трудным. Очень трудным. В последнем году пятилетки горняки «Промышленной» работали на высоких скоростях, выжали, казалось, все возможное.
Когда Мартынов принял шахту, в ведомости на получение зарплаты расписывались 2700 человек. Эти люди добывали ежесуточно 2500 тонн угля. Вернее, у них был такой план, но они справлялись с ним редко.
Теперь списочный состав работников шахты сократился до 1600 человек, а суточная добыча возросла до 3500 тонн при проектной мощности предприятия три тысячи. Проделав несколько простейших арифметических действий, нетрудно подсчитать, насколько возросла производительность труда горняков и насколько снизилась себестоимость угля.
Но, поднявшись на такую гору, надо суметь на ней закрепиться. Это сложно. Сильно подызносился и требовал капитального ремонта механизированный комплекс на 12-м участке. А ведь на его долю приходится треть добычи предприятия. Восьмой участок попал в сложные геологические условия. На четвертом не хватало свежего воздуха, надо было срочно проходить дополнительные вентиляционные выработки. Это дело долгое, Нужны многие недели и месяцы.
Мартынов поехал в комбинат просить новый комплекс.
– И не жди. Не будет, – сказал начальник комбината, протягивая Павлу Ефимовичу свеженькую министерскую телеграмму, в которой сообщалось, что комбинату «Воркутауголь» отказано в поставке четырех комплексов, предусмотренных планом. – Выкручивайся своими силами. На снижение добычи не рассчитывай. Дополнительное задание – возможно.
Пришлось «выкручиваться своими силами». В механической мастерской шахты создали бригаду по ремонту гидравлических крепей. Непривычное дело, требующее высокой точности и специальных приспособлений. Организовали скоростную проходку горных выработок. Пересмотрели транспортную цепочку…
В конце лета Павел Ефимович решил поехать на юг отдохнуть. Через три недели его отозвали из отпуска. Шахта начала «минусовать» – недодавать уголь.
Он приехал, и шахта с трудом выполнила план до конца года. Но еще предстояло выполнить коллективные обязательства. Последний месяц года оказался чрезвычайно напряженным.
А тут еще «заговорила» старая язва. Она всегда начинает действовать при больших перегрузках. Как-то утром забежал к лечащему врачу. Та глянула на своего подопечного и предложила немедленно ложиться в больницу.
– Только не сейчас, – возразил Мартынов. – Через недельку. Согласен три раза в день ездить на уколы, глотать самые горькие пилюли. Но ложиться в больницу – не могу!
Он ежедневно спускался в шахту, прихватив коробку с таблетками….
29 декабря шахта выполнила государственный план и обязательства. Павел Ефимович с трудом поднялся на-гора и понял, что это было тем пределом, какой он мог выдержать.
Утром приехал врач. Увидев его, Мартынов поднялся с постели и, натянув пижаму, ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собою дверь.
– Что с тобой? – заволновалась Антонина Ивановна. – Врач приехал!
– Ничего. Потом объясню. Пусть уйдет.
Антонина Ивановна заволновалась и стала звонить в поликлинику. Лечащий врач осмотрела больного: помимо обострения язвы обнаружила воспаление легких…
Через несколько дней, когда Мартынову стало легче и он попросил перенести в спальню телевизор, поскольку программа обещала хоккейный матч (хоккей – семейная страсть Мартыновых), Антонина Ивановна осторожно спросила:
– Павел, ты не помнишь, что выставил молодого доктора? Он сказал, что напишет на тебя жалобу за «ложный вызов».
– Пусть пишет. А я пойду в горздрав и скажу, чтобы его лишили диплома. Нельзя таким людям доверять человеческие жизни.
– Объясни, в чем дело…
Мартынов облизал пересыхающие губы.
– Полгода назад в лаве пострадал человек. От забоя отвалилось несколько тонн угля, горняку привалило ноги. В одну минуту завал не разберешь. А человек в сознании, кричит, просит о помощи. Ему надо срочно дать наркоз, чтобы не чувствовал боли, не погиб от шока. Вызвали «скорую». Через несколько минут приехал этот самый, с позволения сказать, доктор. Я дожидался его у ствола, приготовил спецовку, чтобы не тратить времени и сразу нырнуть с ним в шахту. А он посылает сестру, девчушку. Я возмутился, напомнил, что под землей погибает человек, ему нужна квалифицированная врачебная помощь. И что же ты думаешь!? Этот негодяй без тени стеснения заявляет: «В мои обязанности спуск в шахту не входит. Выдадите пострадавшего на-гора – будем помогать. Я даже самолетами не летаю. У меня маленький ребенок…» Хотелось набить ему морду. Теперь отвечай: врач он или подонок?
Антонина Ивановна присела на край кровати, погладила руку мужа, тихо сказала:
– Успокойся. Тебе нельзя нервничать. Какой, по-твоему, сегодня будет счет? Я думаю: три один в пользу «Динамо».
Запись пятаяСовет молодых специалистов шахты решил провести тематический вечер «Поговорим о нашей жизни». Начинающие инженеры и техники попросили директора сделать доклад о настоящем и будущем предприятия.
В конце рабочего дня два десятка человек с новенькими значками на лацканах пиджаков заполнили кабинет Мартынова.
– Павел Ефимович, первым вопросом повестки дня – ваш доклад, – напомнил председатель совета.
– Доклада не будет, – ответил Мартынов. – Когда я говорю с людьми, то ощущаю потребность смотреть им в лица, а не в бумажку. Так что потолкуем с глазу на глаз. Ваши вопросы – мои ответы. Хотите – можно наоборот.
– Первый вариант подходит больше, – торопливо проговорил кто-то из ребят.
– Тогда давайте по первому. Я готов.
ВОПРОС. На многих шахтах увлекаются рекордами. Почему у нас никогда не организуют скоростную проходку или повышенную добычу из лавы? Как вы относитесь к рекордам?
– Отрицательно! Это всегда напоминает мне известную песенку о бегуне на короткую дистанцию, которого заставили бежать на длинную. Как там: «Пробежал всего два круга и упал. А жалко…». Рекорды имели смысл, когда уголь добывался отбойным молотком и рекордная добыча могла быть получена за счет энтузиазма рабочих, их физической выносливости и сноровки. Короче говоря, по нехитрой формуле «бери побольше, кидай подальше». Сегодня эта формула умерла, поскольку берет много и кидает далеко не человеческая рука, а машина. Огромные возможности современных горных машин уже ни у кого не вызывают сомнения. Многократно доказано, что одним механизированным комплексом бригада из сорока человек может добывать в сутки четыре и даже пять тысяч тонн угля. Вдумайтесь в эти цифры. Это ведь суточная производительность крупной шахты! Но я пока не слышал, чтобы в угольной промышленности страны какая-нибудь бригада имела такую стабильную нагрузку на комплекс. Почему? Да потому, что концертный рояль не может нормально звучать в комнате в пять квадратных метров. Ему нужен простор! Для этого необходимо убрать в квартире перегородки, передвинуть всю мебель… Однако же внести в комнату рояль легче, нежели реконструировать всю квартиру. Создать самую мощную горную машину легче, чем реконструировать шахту.
ВОПРОС: Мы часто называем вещи чужими именами. Выдаем за неиспользованные резервы то, что надо отнести к бесхозяйственности. Ведь знаем, например, что комплексом можно добывать в смену тысячу тонн угля, а добываем в лучшем случае пятьсот. Разве это резерв? Это ведь не освоенная проектная мощность машины. Вот если бы мы дали ею больше того, что предусмотрели конструкторы, тогда дело другое. Тогда можно было бы сказать, что использован скрытый резерв…
– Согласен. Могу сказать, что почти каждая, даже самая никудышная бригада может стать рекордсменкой, если ей создать исключительные условия за счет других. Зачастую это так и бывает. Дело доходит до того, что вся шахта работает на рекордсменов. Это обидный, я бы сказал, вредный прием. Надо думать не о рекордах, не о газетной славе и почестях, а постоянно заниматься разумной инженерной работой. Я бы считал рекордом и вершиной любого соревнования тот случай, когда исключительно все звенья предприятия работают ритмично, как часовой механизм.
ВОПРОС: Кого вы считаете на шахте настоящим инженером?
– Многих. Подавляющее большинство. Вы должны были почувствовать, что у нас довольно хорошо слажен инженерный корпус.
ВОПРОС: Вы считаете, что в этом главная заслуга директора?
Мартынов хотел, видимо, отделаться шуткой, но увидел, что ребята ждут искреннего ответа, и оказал:
– В каждом оркестре должен быть дирижер. И должна быть первая скрипка. Я уже говорил, что в нынешних производственных условиях от умения руководителя правильно и добросовестно вести дело зависит очень многое.
ВОПРОС: Вы часто ошибаетесь в назначении людей на руководящие посты?
– Теперь реже.
ВОПРОС: Чем это объяснить?
– Опытом. Даже в век «мыслящих» машин человеческому опыту надо отводить самое почетное место.
ВОПРОС: Вы сказали, что у нас создан хорошо действующий инженерный корпус. Тогда почему во время вашего длительного отсутствия шахта всегда работает хуже? Были случаи, когда вас Досрочно отзывали из отпуска.
– Откровенно говоря, я ожидал этого вопроса. Вопрос справедлив. И должен признаться, что считаю такое положение самым серьезным недостатком в своей работе. Первопричину этой ненормальности надо, по-моему, искать в области человеческой психики.
ВОПРОС: Не кажется ли вам, что вы не вполне доверяете подчиненным и слишком опекаете их, не давая в полной мере развернуться самостоятельности? Может быть, поэтому во время вашего отсутствия люди теряются или боятся принимать серьезные решения? А проще говоря, не хотят брать на себя ответственность…
– Вопрос серьезный. Он звучит, как обвинение. И я затрудняюсь сейчас ответить. Надо подумать. Подумать, чтобы вникнуть в существо дела. Однако скажу, что, по моему пониманию, человек, находясь на своем посту, должен отдаваться работе полностью. Но, видимо, не все так считают.
ВОПРОС: Вы редко «распекаете» подчиненных, иногда предпринимаете меры воздействия, которые не укладываются в общепринятые рамки.
Например, не наказываете людей, заслуживающих строгого наказания, или караете за мелкие проступки. Как это объяснить? Неужели вы разделяете работников на сынков и пасынков?
– Нет, не разделяю. Просто хорошо знаю своих подчиненных и в зависимости от склада их характера определяю степень наказания. Там, где одному достаточно строгого слова, другому нужен строгий выговор. Я поступаю так не только с отдельными людьми, но и с коллективами. Иногда проделываю психологические опыты. Если какой-нибудь участок долгое время работает плохо, я прибегаю к крайней мере: снимаю с него напряженный план и совершенно перестаю спрашивать. Говорю: «Не нужен ваш уголь. Обойдемся без вас». Почти всегда такой эксперимент заканчивается успехом. Людям становится обидно, что на них не обращают внимания, что они будто бы выпали из коллектива. Глядишь, через неделю-другую такой «забытый» участок выравнивается. Люди привыкают, когда их часто «прорабатывают», перестают реагировать. Точно так же, как перестают реагировать на приказы, когда их издается слишком много. Поэтому физическая и психическая разгрузка иногда крайне необходимы. Нельзя все время держать людей в напряжении. Если сильно натянуть струну, она может лопнуть…
ВОПРОС: За последнее время в нашей литературе довольно много пишут о неоправданно раздутых штатах инженерно-технических работников. Приводятся сравнительные данные относительно аналогичных по профилю предприятий передовых капиталистических стран. Эти данные свидетельствуют не в нашу пользу. Считаете ли вы нормальным, что на полторы тысячи рабочих нашей шахты приходится полтораста инженеров и служащих?
– Считаю это вреднейшим расточительством людских ресурсов и государственных средств. Думаю, что сегодня можно было бы сократить штат ИТР как минимум наполовину. От этого сильно выиграло бы живое дело.
ВОПРОС: Почему же вы не решитесь на такой шаг? Ведь существующее штатное расписание в ваших руках.
Мартынов встал и несколько раз прошелся по кабинету, что-то обдумывая. Ребята подбросили ему сложный вопрос и с нетерпением ждали откровенного ответа. Директор передовой шахты, Герой, – не может же он мириться с явным недостатком или жить с каким-то раздвоенным чувством.
– Несколько лет назад я путешествовал по Средней России, – начал Павел Ефимович, останавливаясь у края стола. – В городе Орехово-Зуево зашел в краеведческий музей. Я очень люблю посещать музеи маленьких городов. Там мое внимание привлек отдел истории Морозовской мануфактуры. Особенно заинтересовал меня вопрос постановки бумажного дела. Удивительно, что главное управление человека, который контролировал почти всю текстильную промышленность страны, насчитывало несколько десятков человек. Никаких тебе многолюдных министерств, главков, снабов и прочее. Меня поразили резолюции Морозова, оставленные на деловых бумагах. Например, управляющий какой-то фабрикой писал хозяину, что немцы хотят по две тысячи рублей за станок. Морозов клал резолюцию: «Более полутора тысяч не давать». И точка! Другой просил израсходовать две тысячи. Хозяин писал: «Дозволяю две с половиной».
Конечно, в наше время такой примитивизм и своеволие неприемлемы. Да и масштабы производства не те. Но мне думается, что слишком много мы пишем бесплодных, никому не нужных бумаг. И этим делом в стране заняты миллионы специалистов, которые по идее обязаны заниматься производством материальных ценностей, а не диктовать другим прописные истины о том, как их производить.
Есть у меня институтский товарищ. Толковый инженер. Много лет руководил шахтой. Недавно его пригласили работать в Москву, в министерство, назначили начальником вновь созданного отдела. Пришел он в свой кабинет, сел в кресло – и целый день промаялся без дела. Промаялся и еще два дня. Потом пошел к вышестоящему начальнику и высказал сомнение относительно надобности такого отдела в министерстве. И тут вышестоящий начальник дал ему тему письма, которое следовало написать и направить во все комбинаты и тресты угольной промышленности. Так мой друг и сделал. Через десять дней его стол оказался заваленным ответными письмами и телеграммами. Через месяц мой друг запросил расширение штатов своего отдела. И расширили – прибавилось еще несколько «писарей». Рос ответный поток писем.
Мартынов достал из кармана небольшой блокнот и неторопливо нашел нужную страницу.
– Недавно в комбинате состоялся совет директоров, где как раз стоял вопрос о необходимости сокращения бумажного потока. Я зачитаю вам сейчас несколько цифр. Так вот. За прошлый год комбинат получил около 20000 писем и деловых бумаг. Из них – 536 приказов, постановлений и распоряжений министерства. Полтора приказа в день! Многовато! Своим подведомственным предприятиям и другим организациям комбинат отправил 8230 бумаг. Это не считая оперативной плановой отчетности, различных сводок, анализов производственной деятельности и так далее. Теперь проделайте простейшие арифметические действия и решите: можно ли сократить на шахтах инженерно-технических работников, которые заняты составлением ответных писем…
ВОПРОС: Может быть, поэтому у нас не хватает бумаги для издания хороших книг?
– Видимо, это одна из причин. Но не самая существенная и не самая обидная для всей нашей экономики…
