Текст книги "Тезей"
Автор книги: Валентин Проталин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
И вот теперь он принялся расти. Решил выйти из младенчества. Что это может означать для сложившегося уже миропорядка богов и людей?
Потому никто и не удивился, когда в чертогах Зевса Афродита появилась с Эротом не одна, а вместе с Гестией. С невозмутимой Гестией, которая не только богиня домашнего очага, но и, что важней, олицетворение незыблемого Космоса.
Эрот же принес с собой зайца, только что пойманного на охоте. И устроился с ним в стороне от взрослых. Эрот и заяц были заняты друг другом. Заяц то терся об Эрота своей мягкой и светло-золотистой (небесное существо все-таки) шерстью, то отбивался от него лапками.
Боги, собравшиеся в чертогах своего всецаря, тоже делали вид, будто не замечают ребенка и зайца, хотя речь старались вести вокруг игрушек и игр. Пока Артемида наконец прямо не спросила Эрота:
– Ты мужчина и, как все они, хочешь вырасти и жениться на какой-нибудь девке?
– И это тоже. Вы ведь все переженились, – беспечно ответил малыш, не поднимая головы от своего зайца.
– Но ведь ты бог, да еще какой, – опять напомнила ему Афродита, – стань большим и женись.
– Нет, я не хочу, как вы. Я хочу сначала вырасти, – не согласился Эрот.
– Вот упрямый мальчишка, – не сдавалась Афродита, – ты ведь в любой момент можешь стать большим.
– Наоборот, я в любой момент могу стать маленьким, если вы будете приставать ко мне со своими вопросами.
– И ты кого-нибудь уже выбрал из женщин? – спросила Гера.
– Выбрал.
– Зачем же ей ждать, пока ты будешь расти, – всплеснула руками Артемида.
Вопросы Эроту задавали пока только женщины.
– Ей тоже надо расти, – с неким особым значением сказал Эрот и даже будто забыл в этот момент о зайце.
– И кто это? – опередила всех других женщин Афина.
– Не скажу, у нее и так будут крупные неприятности, – ответил Эрот, глянув на свою мать.
– Это уж точно, – не сдержалась Афродита.
– Значит, она земная, – рассудила Гера.
– Пока, – ответил Эрот.
– Имя ее хотя бы все-таки назови, – попросила Артемида.
– Психея.
– Это просто имя? – уточнила Гера.
– Фу, – мальчишески вскинулся Эрот, – не просто имя. Это же будет моя жена.
И тут наступило молчание.
Психея для античных греков – это как для нас, поздних, Душа. Психика, психоз, психология напридумываем мы впоследствии. А тогда Психея – просто Душа. В данном случае с большой буквы. Потому и призадумались боги и богини в чертогах Зевса.
– Значит, Психея будет расти и испытывать всякие трудности, – рассудила Гера.
– Как и я, – ответил Эрот.
– Какие у тебя трудности? – улыбнулась Афродита.
– Стану расти, и трудности будут, – весело произнес Эрот, гладя своего зайца.
– Ну чего пристали к ребенку, – вмешался наконец Зевс. – Иди, мой милый, поиграй с зайчиком.
И Эрот охотно исчез из чертогов всецаря бессмертных.
– Если великий и мудрый что-нибудь учудит, почему бы это не повторить ребенку, – не без язвительности заметила Гера, когда Эрот покинул чертоги владыки бессмертных.
И все, конечно, догадались, что сказанное метит в Зевса.
– Ты чего опять? – уставился на жену всецарь.
– Зевс собирается ждать, пока вырастет Парис, и почему бы Эротику не сделать чего-нибудь похожего, – усмехнулась Гера.
– При чем здесь это? При чем? – отмахнулся от жены Зевс, по-настоящему даже не рассердившись на нее. – Ты-то что скажешь, Гестия? – обратился он к хранительнице домашнего очага, олицетворяющей и незыблемый космос.
– Вольно или невольно, Эрот хочет пробудить человеческие души еще в земной жизни, чтобы они ощутили себя частицами изначальной великой силы, все породившей... Кстати, – добавила Гестия, – как бы люди ни относились к нам, к своим богам, в глубине своего сознания они ставят во главе всего эту изначальную силу, познать которую невозможно.
Гестия произнесла это спокойно, размеренно, словно само собой разумеющееся. Боги же, собравшиеся в чертогах всецаря, как-то сразу присмирели.
Только воинственный Арес сердито проворчал:
– Эти мотыльки, живущие мгновенье...
– И бессмысленно летящие на свет, -презрительно добавила Артемида.
– Да, – согласилась Гестия. – Летящее на свет их познание несовершенно. Свет их больше слепит, чем открывает им нечто. Ослепленные, они и о душе своей забывают. Желая знать, они утрачивают способность чувствовать то, что породило всех нас.
В чертогах Зевса прошелестел вздох облегчения, и боги несколько оживились.
– Они и душу свою, когда она покидает человека, представляют в виде птицы, – улыбнулся Гермес.
– Или дыма, – хихикнул Аполлон.
– Или просто испарения, – уже громко хохотнул Арес.
– Однако..., – произнесла Гестия и остановилась, словно задумалась.
– Что "однако"? – не выдержал Аполлон.
И вопрос этот мог сорваться с уст любого из бессмертных.
– Однако, – повторила Гестия, – мы, боги, расставлены по своим местам по сути именно так, как хотят люди – в соответствии с их людскими побуждениями, представлениями и занятиями.
– Ну и что, – возразил Зевс, – надо же как-то выстраивать порядок...
– Пожалуй, это верно, – согласилась со всецарем Гестия, – как верно и то, что люди еще очень долго будут обретать себя... Очень долго... Однако...
– Опять "однако"...
Теперь это вырвалось у самого Зевса.
– Однако, – опять повторила Гестия, – кроме людей, существуют и низшие боги, и совсем простые бессмертные. Им не нужно знания, но в них тоже пробуждаются невинные и грубые души. Вот эти-то беспечные дети матери Геи вырвутся на свободу, и пошатнутся жилища олимпийских богов...
Ненадолго снова наступило молчание.
– Я все сказала, – заключила, наконец, Гестия и следом за Эротом покинула чертоги всецаря бессмертных.
– Ну с этим-то мы справимся, – угрюмо пророкотал Зевс.
– Конечно, – поддержал его Аполлон.
– Обязательно! – почти прокричал воинственный Арес.
Однако, полной уверенности в своих силах не чувствовалось в чертогах Зевса.
И смутою наполненной, как светом,
Ей не нужны ни сроки, ни пути.
Достаточно в самой себе взойти,
Чтоб все заполнить в мирозданьи этом.
Вот что с великим связано запретом.
Вот где соблазн... Дано и не дано.
Всесветное... Зачем во мне оно?
Затем, что выйду в мир иной, и где там
И что смогу, случайный сумасброд,
Ушедший на свободу из свобод.
И внять такому по земным приметам
Поможет в тесноте земного сна
Лишь всполох чувств, любовь, она одна?..
Душе безумца не помочь советом.
Что такое оракул? Уж, конечно, не подсказчик и не подсказка. Какая-то субстанция, инстанция или личность, погруженная в самое себя, но и не по-человечески проницательная – сама запредельная мудрость. Вдруг оглянется на приставшего к ней с вопросом и что-нибудь кинет ему в ответ. Выслушал и отваливай. Человек желает спросить про свое, про то, как он себя ощущает и что собирается предпринять. А ему буркнут совсем-совсем про другое. Он говорит: хочу отправиться к амазонкам и, возвеселившись, найти там себе жену. Ему же – в ответ: в скорби, мол, город новый заложишь. Разве это подсказка? Где тут логика? Я тебя о чем спрашивал?
В конце концов, оказывается, что новый город ты так или иначе заложишь. И именно в скорби.
Когда корабли греков, гонимые столь расположенными к ним, как им казалось, ветрами, сделали первую остановку у неведомой путешественникам реки, тут-то все и произошло. Вдалеке, тоже на берегу, они разглядели и каменное строение, оказавшееся храмом Гермеса. На местный лад, назывался храм Каменным домом этого бога. И главной жрицей его была женщина по имени Пития. Выяснилось также, что недалеко отсюда расположен новый и в сущности греческий город Кизик, основанный долионами с помощью аргонавтов. Пока Геракл и его многочисленные спутники осваивались, заготавливали пресную воду, закупали в храме продукты, чтобы пополнить свои запасы, тот же молодой афинянин, общавшийся с Антиопой, сообщил, что Солоент утопился в реке, название которой они еще и узнать не успели.
Тело Солоента искали, но так и не нашли.
Первыми решили остаться здесь братья утонувшего – Евней и Тоант. Неожиданно к ним присоединился Герм. Тогда вместе с ним вызвались основать тут заморское поселение еще несколько афинян. Их примеру последовали и некоторые греки с других кораблей. На берег сошли, чтобы здесь остаться, и все амазонки. Кроме, естественно, Антиопы. Как объяснил Герм, он решил именно здесь, на земле, ничем еще не испорченной, и создать настоящее народовластие.
Город по имени жрицы Гермеса назвали Питополем. Речка теперь носила имя – Солоент.
Так вот нееожиданно исполнился совершенно невероятный дельфийский оракул.
О глазастая и всесведущая мудрость, как далека ты от сиюминутных устремлений человеческих!...
В Афины корабль Тезея добирался в одиночестве. Перифой, некоторое время плывший рядом с ним, отвернул к Фессалии, намереваясь обойти остров Эвбею с другой стороны. Большинство же остальных греческих суден во главе с Гераклом решили догулять и еще раньше двинулись в сторону Трои. Слишком уж легко, неуважительно для мужского достоинства легко, достался им священный пояс амазонок. Как тут не догулять, не покрасоваться выпуклостями своих мускулов.
Нет ничего ни удивительного, ни неожиданного в том, что возвращение Тезея с Антиопой вновь взбудоражило Афины и его окрестности. Жители аттических городов вообще подвержены воспламенениям эмоциональным. Это для них все равно, что время от времени омываться горячей водой. И не столь важно тут очищение от видимой грязи. Грязи земной и житейской они быстро снова накопят. И еще намусорят, умываясь. Важно вообще очиститься, побывать в состоянии эмоционального подъема, поплескаться, отмахиваясь от непонятного и малопонятного. Отдохнуть, повоспламеняясь душой.
Во что это выльется – в то и выльется. Все равно не предугадаешь, как все повернется, в каких словах выкрикнется. А слова-то и потащат все за собой.
Понятно, что в Афинах копилось и недовольство. Можно ли такому влиятельному человеку, как Тезей, надолго отлучаться из города. Нельзя, разумеется. В этом сходились и противники тезеева народовластия, и его сторонники, хоть и огорчались сходством мнений с противниками. Однако афинский царь вернулся. Теперь на месте сидит. Да еще со столь необычной женой. И направление мужских суждений переменилось. Теперь он остепенится, принялись не без удовольствия рассуждать многие из афинских палконосцев. Выпуская из виду то обстоятельство, что женой Тезея стала воинственная наездница.
Женщины же, не только афинские, но и аттические, быстренько уловили именно то, что Антиопа – свободная воительница – независимое существо. А мы чем хуже, взялись заявлять они? Да еще прямо в глаза своим мужьям. Почему народовластие не для нас? Пусть так рассуждали не все жительницы Аттики. Пусть даже возникли подобные суждения сначала на какой-нибудь Допилоновой улице, в доме, где обитали легкомысленные подружки афинских гуляк. Но такие разнузданные мысли почему-то проникли и в жилища добропорядочных горожан. Да и на площадях озвучивались. Девиз даже появился: "Суки не слабее кобелей!". Первой произнесла эти слова знаменитая и загадочная теперь танцовщица Пракситея. Просто они сорвались с ее губ. Отнюдь не намеренно. Но их тут же принялись повторять как девиз повсюду мелодичные женские голоса, лишая дара речи мужскую часть славного города Афины. Хотя и ненадолго.
Ненадолго не оттого, правда, что считающиеся от природы сообразительными представители сильного пола, придя в себя, быстро определились со сколько-нибудь существенными аргументами против вредных заблуждений представительниц пола прекрасного, но слабого. Общественное мнение увлеклось совсем иным обстоятельством. А именно – основанием за морями афинского города Питополя. Гибелью Солоента, разумеется, поогорчались, однако какое важное событие – аттическое поселение на неведомых землях. Вот уж чего не собирался совершать Тезей, отправляясь к амазонкам, несмотря на заключение дельфийского оракула, которого тогда никто не понял и поэтому вскорости и было оно забыто.. И н тебе – основание греками этого заморского поселения в конце концов больше всего взбудоражило, казалось бы, таких домашних афинян. Словно – вот оно свое, рядом, до него совсем даже просто дотянуться рукой. Больше того, настойчивые разговоры подобного рода подтолкнули афинян и дальше, внимание многих повернулось на Элевсин, расположенный, действительно, под афинским боком и, надо же, в плодородной Фриасийской равнине. Ныне он притулен к враждебным Мегарам. "Элевсин! – один из двенадцати городов, основанных нашим великим владыкой Кекропсом", – буквально гудело повсюду. Следует его немедленно вернуть, волновались мирные афинские палконосцы. Словно они не палки постоянно таскают с собой, а мечи, подобно диким и необузданным беотянам или фессалийцам.
И это гудение заглушало собою все остальное. Кроме толков о народовластии, разумеется. Преобладавшие тогда представления о народовластии, наоборот, придавали порыву афинян вернуть себе Элевсин особую законную силу. Ведь они, палконосцы, так были единодушны. Ну, полное согласие. Даже голосовать не надо.
Следует признать, что Тезей, разделяя настроения афинских палконосцев, тем не менее не ожидал столь бьющей через край горячности, охватившей жителей славного города. Города особенно. Хотя и остальные аттические филы взволнованно откликнулись на призыв вернуть Элевсин, заключить в братские объятия соскучившихся-де по ним родственников и близких.
Потому Тезей собрал в царском мегароне не только своих друзей и соратников -Мусея, Пилия, жреца Диониса Одеона, но пригласил и Менестея. Менестей привел с собой Клеона. Для большей представительности собрания. И конечно, вместе с мужчинами совещалась и Антиопа..
