Текст книги "Женская собственность. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Она меня простит, – сказал слесарь при встрече.

– Может быть…

– Наверняка. Оклемается и простит.

Слесарь не был сумасшедшим, его и судили как нормального, но не хотел верить в смерть жены. И раньше бил! Не умирала же она от битья.

– Все наладится, – сказал слесарь, прощаясь.

Конечно, наладится, хотел он сказать, только через пятнадцать лет, когда выйдешь из лагеря – слесарь получил максимальный срок за предумышленное убийство, – но не сказал.

СЕДЬМАЯ ЛЮБОВНИЦА

Женщина у него появилась неожиданно. Со своими слесарями он заменял калориферы в парниках и увидел молодую работницу. На дворе зима, а в парниках тепло и влажно. Работница высаживала в грунт рассаду. Была она в майке, спортивные трико обтягивали бедра и ягодицы. Увидев его, она разогнулась. Некрасивая, отметил он тогда.

– Ты чего? – спросила она.

– Хороша, – ответил он.

– Что-что? – переспросила она. И он понял, что сейчас она пошлет матом, потому что привыкла отбиваться, приставали, наверное, часто, от некрасивой легче добиться.

– У тебя замечательная фигура! – сказал он. – Замечательная! – повторил он, что было правдой. Она начала краснеть, у нее покраснели и шея, и грудь в вырезе майки, подобное он видел впервые и подумал, что, наверное, у нее очень нежная кожа.

После долгого перерыва он снова пошел в клуб на танцы. Она стояла у стены с такой же некрасивой подругой. И платье на ней было уродливое, с нелепыми рюшами на груди. Он пригласил ее на танец. Несколько минут она была скованна, но, очень быстро поняв его, задвигалась легко и раскованно. Объявили белый танец. Она пригласила его. Школьные учительницы перешептывались, поглядывая на них.

После танцев ее подруга исчезла. Он не стал придумывать повода для приглашения в свой коттедж, просто открыл калитку, и она вошла. Вина у него не было, он предложил выпить водки, она согласилась и выпила с ним на равных.

– Можно я помоюсь? – спросила она. Городская, наверное, сказала бы: «Я приму душ».

Он многому научился у Лиды и Лоры в санатории. Теперь он уже передавал другим свой сексуальный опыт. Она оказалась понятливой ученицей. Она приходила к нему вечером, рано утром уходила, и он забывал о ней.

Ее подруга устроилась в Москве на хлебозаводе и звала ее к себе.

– Как мне быть? – спросила она у него.

– Переезжай в Москву, – сказал он ей. – А я буду приезжать, а может быть, со временем сам переберусь в Москву.

Она уехала, поселилась в общежитии, он к ней ни разу не приехал. У него закончился кандидатский стаж, и его приняли в партию. Теперь он мог искать работу в Москве. Раньше надо было ходить по отделам кадров и быть одним из тысяч, которые искали работу в Москве. Теперь он мог зайти в партком посоветоваться и получить информацию о работе, которую никогда не давали в отделах кадров. В отделе кадров всегда предлагали только ту работу, в которой в данный момент особенно нуждалось предприятие, в парткоме с ним беседовали, предлагали варианты, и он мог даже выбирать. Он вступил в организацию, у которой были свои филиалы на всех предприятиях Москвы и страны.

Он понимал, что ему придется снова пожить в общежитии, но это временно. Деньги за первый взнос на кооперативную квартиру, несмотря на постоянно повышающиеся цены, он скопил. Теперь он ждал окончания уборочной, чтобы каждый день ездить в Москву. Он наметил несколько заводов, у которых были общежития и которые нуждались в механиках.

Обычно на время уборочной в совхоз привозили студентов московских институтов. Но в ту осень приехали сотрудники научно-исследовательского института ветеринарии, в основном лаборантки, но были и младшие научные сотрудники, которые не смогли придумать уважительных причин, чтобы не ехать, и даже несколько старших научных сотрудников, которые считали необходимым хоть раз в году поработать физически, заботясь о своем здоровье, в те годы много писали о гиподинамии. Для некоторых такая поездка была единственной реальной связью с производством, и в лекциях всегда можно было сослаться на свой обновленный опыт.

Он подготовил картофелеуборочные комбайны и начал уборку с помощью столичных ветеринаров. Шел мелкий дождь, комбайны буксовали, оставляя картофель в бороздах. Он раздал научным сотрудникам вилы и лопаты, чтобы они управлялись там, где не справлялись комбайны.

ПЕРВАЯ ЖЕНА

Городские женщины приехали в коротких куртках и спортивных брюках, которые быстро намокали и за ночь не успевали просохнуть. Ему в прорезиненной робе, какими обычно пользуются рыбаки на сейнерах, эту робу он купил по случаю на Тишинском рынке в Москве у алкоголика, ему в этой робе было тепло и сухо, он плотно пообедал, выпил сто граммов водки и находился в замечательном настроении. И вдруг он увидел Марину.

Женщина разогнулась, посмотрела на него. Хотя она была похожа на Марину, но все же не Марина, явно старше. Он сразу все вспомнил. Это была Татьяна. Ему было десять лет, когда он увидел ее в первый и последний раз. Тогда он сказал, что его жена будет похожа на нее, теперь он понял, что и Марина понравилась ему потому, что была похожа на Татьяну. Он тогда не знал, что мужские предпочтения закрепляются очень рано, у совсем маленьких мальчиков. Их воображение поражает какая-то женщина, и мальчики, повзрослев, ищут в других женщинах черты той, первой. Они не могут даже объяснить, почему она понравилась когда-то, может быть, потому, что забыли, осталось только ощущение от тембра голоса, от взгляда, от округлости груди.

Он учился в пятом классе, когда директор их школы организовал экскурсию в Москву. Тогда это было привычным мероприятием. На каникулы из сельских школ ехали в Москву или Ленинград и обычно размещались в пустующих московских школах. На такие экскурсии брали в основном старшеклассников, он попал, потому что директор доводился отцу троюродным братом.

Приехали вечером и остановились в школе на юго-западе Москвы. Директор разрешил старшеклассникам погулять по Ленинскому проспекту, а сам, захватив его, поехал к своему однокурснику по институту.

На троллейбусе они проехали по Ленинскому проспекту, потом вошли в метро «Октябрьская площадь» и доехали до метро «Площадь имени Свердлова». Однокурсник директора жил в начале улицы Горького во дворе огромного гастронома, который москвичи называли «кишкой».

Друг директора тоже был директором школы и жил в большой трехкомнатной квартире, такие большие квартиры он видел только в кино. И мебель в квартире была тяжелая и огромных размеров: огромные шкафы, огромный диван и огромные кресла, обитые кожей. Наверное, его отец тут же прикинул бы, сколько голенищ для сапог можно было выкроить из этой обивки. Когда они возвращались в школу на Юго-Запад, он спросил, где продают такую мебель, директор ответил:

– Нигде. У моего друга отец был генералом и привез эту мебель из Германии.

Весь вечер, проведенный в гостях у друга директора, он запомнил в подробностях. Жена друга была в коротком красном стеганом халате, красных брюках и красных матерчатых туфлях. Друг в суконной куртке, расшитой золотым шнуром, серых брюках и кожаных блестящих ботинках. Такие ботинки были в деревне только у председателя колхоза, и тот их надевал только на майские праздники, на Троицу, и на Яблочный Спас.

Поздороваться с ними вышла младшая дочь директора, девочка лет двенадцати, она расспросила его о школьных занятиях, наверное, он показался ей неинтересным, к тому же она училась классом старше.

Он услышал ее разговор с матерью:

– Света, – говорила мать, – мальчик – наш гость, и нехорошо его оставлять одного.

– Он долдон, – отвечала Света. – С ним неинтересно говорить. Я говорю, а он молчит, помолчать он может и в одиночестве. Дай ему журналы с картинками. Извини, но я договорилась с девочками о встрече.

Жена друга дала ему польские журналы, он перелистывал их, рассматривал белокурых полек и очень хотел писать. Он слышал, как уже четыре раза спускали воду из бачка в туалете, значит, в нем побывали все трое взрослых, а кто-то сходил в туалет и второй раз. К слышимости в квартирах он так и не сможет привыкнуть, живя в городе. В деревне сортир стоял во дворе, потом отец сделал пристройку к коридору, и, конечно, из-за плотной двери в доме ничего не было слышно, да и слышать нечего без работы сливного бочка.

В передней хлопнула дверь, и он услышал грудной женский голос, молодой, сочный, и подумал, что такие голоса бывают у женщин с большой грудью. Его детские наблюдения потом подкрепились взрослыми знаниями, все знаменитые оперные певицы с сильными голосами были очень грудастыми.

– У нас гости, – предупредила хозяйка.

– Кто?

– Однокурсник отца и мальчик, его родственник. Мальчик смотрит журналы в вашей комнате.

– Тогда начну знакомство с мальчика.

Она вошла в комнату, и, хотя он еще не знал, что, когда входит женщина, надо вставать, он встал, потому что она была, как ему тогда показалось, ослепительно красива. Темные блестящие волосы, черные глаза и очень нежная с румянцем после мороза кожа. Но особенно его поразила ее фигура. Трикотажное платье джерси облегало грудь, бедра, даже небольшую округлость живота. В этом платье она была почти голой. Он еще не видел таких женщин, которые не стеснялись, а, наоборот, подчеркивали все свои выпуклости. В деревне женщины не скрывали, но и не подчеркивали ни своей груди, ни задницы. Если что есть, от этого никуда не денешься, но демонстрировать перед всеми свои женские достоинства считалось уже некоторой распущенностью.

– Меня зовут Татьяной. Я старшая дочь у родителей и старшая сестра у Светки.

Он назвал свое имя и решил, что женится на Татьяне, когда подрастет, и будет жить в такой же большой квартире и попросит ее всегда ходить в таких платьях. Только теперь, через много лет, он понял: Марина ему понравилась, потому что была похожа на Татьяну.

– Ты знаешь польский? – спросила Татьяна.

– Я смотрю картинки, то, что мне дали.

– Я сейчас тебе дам картинки для мальчиков.

Она положила перед ним несколько журналов и спросила:

– Уже ужинал?

– Нет.

– Когда позовут ужинать, положишь журналы на самую нижнюю книжную полку. Обычно ни отец, ни мать так низко не нагибаются.

Он открыл журнал. Это был «Плейбой». Тогда еще не было видеомагнитофонов, вернее, они были за рубежом и у тех, кто мог привезти видео оттуда, и порнофильмы, которые сегодня смотрят школьники, тогда видели немногие взрослые. Он впервые видел эротический журнал. Вначале он просмотрел бегло, потом рассматривал в подробностях. И положил журналы на нижнюю полку, когда его позвали ужинать.

– Как журналы? – спросила Татьяна.

– Очень интересные!

– Очень-очень?

– Очень-очень! – подтвердил он.

– Иди мой руки и к столу, – сказала Татьяна.

Он не решился зайти в туалет и пописал в раковину. Он не запер дверь, чтобы не подумали, что он писает в раковину. Он писал и переживал, боясь, вдруг кто-то зайдет и увидит, как он писает в раковину. Но обошлось.

Теперь через шестнадцать лет Татьяна вилами переворачивала мокрые комья земли, а за нею с ведром шла пожилая женщина, из старших научных сотрудниц, и подбирала картошку в ведро.

– Здравствуйте, Таня! – сказал он.

– Здравствуй, начальник! – ответила Татьяна. Ветеринарные работники его знали.

– Как поживает отец? – спросил он. – Он по-прежнему директорствует в школе?

– Все по-прежнему, – ответила Татьяна.

– А как Светлана? Замуж вышла?

– Уже даже развелась. – Татьяна улыбнулась. – Вы знакомый Светланы?

– И ваш тоже. Вы разве меня не помните?

– Конечно помню, – сказала Татьяна.

Помнить того десятилетнего мальчика она явно не могла, значит, будет задавать наводящие вопросы.

– Приходите ко мне в гости! – предложил он.

– А вы живете здесь?

– Да, на центральной улице в двадцатом коттедже, вход слева.

– И когда я могу прийти в гости? – спросила Татьяна.

– Сегодня.

– Приду, – пообещала Татьяна и, наверное, подумала, приду в гости и пойму, кто ты такой и где мы пересекались. Не поймешь, подумал он.

Он вспомнил, что за ужином тогда в Москве директор их школы спросил Татьяну:

– Чем занимаешься?

– Закончила ветеринарную академию и поступила в аспирантуру научно-исследовательского института.

Он прикинул ее возраст. Если академию она закончила в двадцать два и год в аспирантуре, следовательно, она старше его на двенадцать или тринадцать лет. Когда мужчине двадцать шесть, а женщине тридцать восемь, разница в возрасте, конечно, большая, но еще возможная, но женщина в сорок восемь – уже пожилая, а мужчина в тридцать шесть еще молодой мужчина. Но возрастные подсчеты он будет делать позже, а сейчас он хотел, чтобы она пришла к нему в коттедж. Хорошо бы ее попросить, чтобы она пришла в том трикотажном платье, но вряд ли платье могло сохраниться за те шестнадцать лет, что они не виделись. Но если сохранилось, он обязательно попросит надеть то платье.

Школа, где разместили ветеринаров, была всего метрах в пятидесяти от его коттеджа.

Татьяна оставила в передней заляпанные грязью резиновые сапоги, он вынес ей тапочки большого размера, он всегда предлагал женщинам тапочки большого размера, пусть думают, что они единственные и неповторимые.

Она вошла в ванную, и он услышал, как она обрадовалась:

– Горячая вода! – И, выглянув из ванной, сказала: – Я приму душ!

Ванная комната не запиралась, он сам снял задвижку. В ванной побывало не так уж много, но и не мало женщин. Он обычно стучал в дверь и вносил большую махровую простыню, говоря:

– Простите, я забыл повесить простыню.

У женщин было только два стереотипа поведения. Одни закрывали ладонями грудь, другие поворачивались спиною.

И на этот раз он внес простыню. Татьяна, нагнувшись над ванной, стирала свои трусики и футболку. Она разогнулась, дала ему возможность рассмотреть себя, потом повернулась спиной и спросила:

– Осмотром доволен?

– Очень, – подтвердил он.

– Тогда принеси мне свою чистую рубаху и что-нибудь потеплее, вроде спортивного костюма, пока не подсохнет мое бельишко.

Потом она сидела за столом в его спортивном костюме «Адидас» и пила водку, разбавленную клюквенным сиропом.

Он уже придумал, что сказать:

– Двери школы закрыты, чтобы никого не будить, можешь остаться у меня. Себе я постелю на кухне.

Но Татьяна его опередила, сказав:

– Завтра рано вставать, пошли спать.

Он торопливо стелил постель.

– Постель была расстелена, и ты была растеряна, – сказала Татьяна.

Как она замечательно шутит, подумал он тогда, не зная, что это строка из стихов Евтушенко. Он по-прежнему мало читал.

Татьяне он решил показать все свое мужское умение, поэтому не торопился. Из книжек по сексологии он знал, что необходима прелюдия, да и почти всем женщинам, которые прошли через его коттедж, нравилось, что их вначале ласкают. Но Татьяна оказалась нетерпеливой.

– Извини, – сказала она. – Я уже год без мужика. Я хочу сразу.

Ее откровенность он воспринял почти как оскорбление. Наверное, это же самое она сказала бы любому другому. Он был грубее, чем обычно.

– Ты животное! – сказала она. – Но сильное животное. Мне такие еще не попадались. Ты мне нравишься.

А ему с нею было так же хорошо, как с Мариной. Она и похожа была на Марину просторными бедрами и мощью зрелой женщины, и так же понимала его и отдавалась ему, а не он ее брал. Тогда он подумал, что, если ему не встретится женщина, похожая на нее или Марину, он не будет счастлив. И только сейчас он понял, почему мужчина, разведясь с одной женщиной, женится на другой, очень похожей на прежнюю.

В тот вечер она мгновенно уснула, пробормотав:

– Только бы не залететь.

А он подумал: пусть родит. Он будет приезжать к ней в Москву и помогать своему сыну или своей дочери. Если дочери похожи на своих матерей, то Татьяна наверняка воспитает хорошую дочь.

Когда утром он проснулся, Татьяна готовила завтрак.

Весь день у него было замечательное настроение. Его не расстроил приезд клиента с жалобой, что ему не отрегулировали карбюратор. Он сам промыл, продул и отрегулировал карбюратор, не дожидаясь, когда освободится слесарь. Он радовался, как будто получил подарок, который очень хотел получить. Он получил эту взрослую красивую женщину, такую недоступную шестнадцать лет назад и такую доступную сегодня.

Во второй половине дня часа за три до окончания работ он приехал на участок ветеринаров, подошел к ней и сказал:

– Поехали ко мне! Я могу съездить и сказать твоему бригадиру, что отвез тебя для консультаций в соседнее отделение. Проверять будут вряд ли, – предложил он ей.

– Плевать на бригадира!

– А на коллег?

– И на коллег тоже.

– А на меня?

– На тебя очень хотелось бы…

Он не ожидал такого ответа. Обычно ведь задают определенные вопросы, чтобы получить на них ожидаемые ответы. Она могла ответить:

– Никогда!

Или:

– Как ты мог такое подумать!

Или:

– Ты мне очень нравишься.

Тогда бы он улыбнулся и сказал:

– Ты мне нравишься очень-очень!

То, что ей хочется и на него наплевать, ни в одном стереотипе его ответов не предусматривалось. Заготовки не было, и он молчал.

– Если очень хочется, надо плюнуть, – наконец нашел он ответ.

– Ты не очень внимателен. Я сказала, что очень хотелось бы, но…

– А что за этим «но»?

– Я вчера впервые подумала, что сплю с мужиком намного моложе себя. И сегодня весь день думала, что приду к тебе, а мне очень хотелось прийти, и увижу у тебя в доме молодую телку.

– Ты молодая.

– Уже не очень, если об этом думаю. Раньше я об этом не думала. Я была молодая, и вокруг меня были тоже все молодые. Я спала с мужиками, своими ровесниками или старше, но я была молодая. Я не блядь. Я изменяла мужу так, по случаю. Но вчера я переспала с мужиком, уже думая, что он моложе меня.

– Почему я моложе тебя?

– Потому что Света моложе меня на десять лет, а ты учился с ней в одном классе.

– Я не учился с ней в одном классе. Я учился в сельской школе, а не в московской.

– Извини, но ты не мой знакомый.

– Я твой знакомый, как и знакомый Светы, и твоего отца, и твоей матери. Просто ты не запомнила меня.

– Когда это было и где, если я тебя не запомнила?

– У вас в доме. Тогда ты училась в аспирантуре.

Татьяна задумалась.

– Не могу вспомнить, подскажи, – попросила она.

– Как-нибудь, – ответил он неопределенно.

– Ты был студентом ветеринарной академии?

– Не был. Я закончил сельскохозяйственный. Извини, я включу последние известия.

– Известия будут позже. В конце года или начале следующего.

– О чем ты?

– О том, что он долго не протянет. Эмфизема легких, два инфаркта.

Это была осень тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Два года назад умер Брежнев, немногим больше года руководил из больницы Андропов, теперь болел Черненко. На очередных выборах в Верховный Совет он голосовал в больнице. В костюме, при галстуке, но в тапочках. Не все предусмотрели. Наверное, старика долго одевали, и он устал. И решили: сойдет и так. Отберут фотографии, где Генеральный по пояс, но в газетах напечатали во весь рост, и все увидели тапочки. Раньше такого в Кремле не случалось.

Деревня обсуждала и очень пристально вглядывалась в экраны телевизоров. Деревня верила только своим глазам. Умер один старик, пришел другой и тоже через год умер, теперь доживал третий. Он уже не встречал в аэропорту зарубежных президентов и королей. Ковровую дорожку раскатывали перед кремлевским крыльцом, старик осторожно ступал на дорожку, все видели: сил у него немного, и гадали, насколько этих сил хватит.

В райкоме поговаривали, что, наверное. Генеральным секретарем станет Горбачев, самый молодой из Политбюро. Может, не сразу, но станет обязательно.

В райкоме при Андропове поменялась власть. На пленуме первым секретарем выбрали молодого директора соседнего совхоза, и тот теперь подбирал в райком молодых. Заехав к нему в мастерские, отозвал в сторону и спросил:

– Пойдешь инструктором?

– Я в партии всего год.

– Поэтому и предлагаю инструктором, через год сядешь на отдел.

– Могу подумать?

– Только неделю.

Неделя заканчивалась через два дня. Он сделал свои расчеты. Главным механиком он мог стать через год, года три надо будет поработать главным инженером, через четыре года он мог стать директором совхоза. В райкоме он мог проработать год инструктором, год заведующим отделом и получить назначение директором. Экономия в два года. Он спросил Татьяну:

– Ты член партии?

Татьяна расхохоталась.

– Представляешь, если бы в фильме мужчина, поимев женщину, спросил: а ты член партии? Какой бы хохот стоял в зале! Это ты к чему? Я даже самым близким подругам рассказать не смогу, что ты, трахая меня, спрашивал: а ты член партии? Зачем тебе это?

– Мне предложили перейти на работу в райком партии. Через два дня я должен дать ответ.

– Ты спрашиваешь моего совета?

– Мне интересно знать твое мнение.

– Не ходи.

– Почему?

– Партия блуд на стороне не поощряет. Вдруг ты трахнешь какую-нибудь учительницу или врачиху. Ну, выпил, ну, подвернулась! А она тут же в райком. И тебе скажут: женись! И женишься, если она дочка даже мелкого районного начальства. И я не смогу к тебе приезжать. И ты ко мне тоже.

Чтобы свернуть разговор, он сказал:

– Убедила, не пойду.

– Конечно не ходи. Этой партии осталось недолго.

– В каком смысле?

– В прямом. Неужели ты не понимаешь, что их якобы деятельность ничего кроме смеха не вызывает. Их призывы к ноябрьским и майским праздникам, их передовицы в газетах. А еды становится все меньше. Пока нет только мяса. А если начнутся перебои с хлебом? Их власть всем надоела.

И хотя он знал, что в коттедже не установлены подслушивающие устройства, на всякий случай промолчал и спросил:

– Ты в это веришь?

– Конечно.

– Таких, как ты, много?

– Все такие. Или почти все.

Татьяна осталась у него ночевать, а на следующий день принесла свою сумку с вещами.

– Не боишься, что в институте будут обсуждать твой роман с деревенским механиком?

– Не боюсь. Пусть обсуждают и завидуют.

– А чему завидовать-то?

– Ты молодой, симпатичный. Я в тепле, с горячей водой и могу каждый вечер принимать душ, есть нормальную еду, а не надоевшие макароны по-флотски.

– И за это можно пожертвовать девичьей честью?

– Конечно. Даже за меньшие блага можно пожертвовать.

Пока он не понимал, когда она говорила серьезно, а когда ерничала.

– Расскажи о себе, – попросил он.

– Ты же все знаешь обо мне.

– Я знаю до момента, когда ты поступила в аспирантуру. После этого мы не виделись.

Она задумалась, подсчитывая годы.

– Значит, мы не виделись шестнадцать лет. Почти половину моей жизни. На первом курсе аспирантуры я уже вышла замуж, на втором курсе у меня родилась дочь.

– Сколько ей сейчас?

– Скоро будет пятнадцать.

– Кто твой муж?

– Однокурсник по институту. Он тоже поступил в аспирантуру, но диссертацию так и не смог написать.

– А ты написала?

– Конечно.

– Ты кандидат наук?

– Конечно. И старший научный сотрудник.

– А почему он не защитился?

– Атрофия воли.

– Такое бывает?

– Очень часто. А откуда бы тогда брались алкоголики и наркоманы?

– Он алкоголик?

– Ты догадливый.

– Но это же лечится.

– С трудом. И только если сам человек хочет излечиться.

– Он не хочет?

– Он слабый человек. К сожалению, я слабость приняла за доброту. Милый интеллигентный, даже способный, но не способный на длительные усилия. Мой отец внес первый взнос на кооперативную квартиру, но это только треть стоимости. Остальное надо выплачивать. Мы не платили взносы три года. Кооператив подал на нас в суд. Но я не могла свести концы с концами, хотя и работала в институте и занималась частной практикой. Я устала от нищеты. Сорвалась, накричала на него, он собрал вещи и переехал к своей матери.

– Когда это было?

– Пять лет назад.

Он вспомнил ее фразу: «У меня год не было мужика» – и спросил:

– У тебя есть кто-то постоянный?

– Нет. Перебиваюсь по случаю. Я иногда ненавижу свое тело, потому что завишу от него. Надо каждый день есть, я не могу бросить курить, а иногда мне так хочется, что я готова затащить к себе любого мужика.

– Затаскиваешь?

– Оказалось, что я стеснительная и нерешительная. Если меня кто-то добивается, я, конечно, не убегаю, но что-то редко такое случается.

Две недели пролетели быстро. С ветеринарами расплатились картошкой. Татьяна получила два мешка.

– Можно мой урожай сложить в твой погреб? – попросила она. – Я к тебе буду приезжать по воскресеньям и раза за четыре всю картошку перевезу в сумках.

– Я отвезу твой урожай.

И отвез не только картошку. Накануне забили корову, которая сломала ногу, и специалистам продали мясо по себестоимости, практически по символической цене. Он отварил мясо, прокрутил на мясорубке, добавил соли, лаврового листа, перца и закатал в трехлитровые банки. В деревнях не рассчитывали на консервную промышленность и уже не одно десятилетие консервировали мясную тушенку, которая хранилась месяцами. Часть мяса он нарубил на отбивные и заложил в морозильник.

За ветеринарами прислали старый институтский автобус. Он Татьяну отвез на своей машине. Советский вездеход Ульяновского автомобильного завода, который поставлялся в основном в армию и колхозы, он купил по цене металлолома. За прошлую зиму перебрал двигатель, заменил электроагрегаты, вместо брезента поставил железный кузов, утеплил, и получился вполне комфортабельный автомобиль.

– Где делают такие автомобили? – спросила Татьяна.

– Я сам сделал.

– А зачем? Можно ведь купить «Жигули».

– Можно и «Жигули», – согласился он, чтобы не вступать в объяснения.

Конечно, он уже мог купить новую машину. Но в совхозе было несколько ульяновских вездеходов, и к ним постоянно приобретались запасные части. Собственно, из этих запасных частей он и собрал свой вездеход. Механик мог списать любой агрегат. Не будешь же объяснять Татьяне, что его автомобиль собран из ворованных деталей.

Татьяна сняла куртку и закурила сигарету.

– Сейчас я самая счастливая женщина, – сказала она и спросила: – А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что мне не надо ни о чем думать хотя бы ближайшие два часа. Если бы меня сейчас везли на автобусе, то я бы думала, что надо искать такси, чтобы отвезти эту картошку до своего дома. Потом идти к магазину и уговаривать работяг, чтобы они отнесли мешки в подъезд. А если бы не работал лифт, а лифт у нас постоянно ломается, мне с дочерью пришлось бы раскладывать картошку по сумкам и таскать на девятый этаж. Не самое большое удовольствие. А так – я сижу, меня везут, картошку ты перетаскаешь. И я уже счастлива.

Татьяна жила на окраине Москвы в конце Ленинского проспекта в уже обжитом микрорайоне.

Он внес картошку, банки с тушенкой, медом, нарубленными антрекотами в небольшую двухкомнатную квартирку с узкой передней. Из комнаты вышла девочка лет четырнадцати в коротковатом халатике с уже округлившимися бедрами и заметной грудью. Со спины она была совсем уже женщиной. Перехватив взгляд Татьяны, он поспешно отвел глаза.

Он тогда подумал, что года через три она станет совсем взрослой. На ее ровеснице через три года он мог бы вполне жениться. Разница в пятнадцать лет между мужчиной и женщиной если не норма, то встречается довольно часто. Татьяна представила его своей дочери.

– Старый знакомый нашей семьи.

– Слишком молод для старого знакомого, – сказала дочь и протянула руку. – Ольга.

Ладонь у нее оказалась большой и крепкой.

– Не так уж и молод, – возразила Татьяна. – Тебе в отцы годится. – Она, вероятно, прикидывала, мог бы он смотреться как отец девочки, и проверяла реакцию дочери.

– Вряд ли в отцы, – не согласилась Ольга. – Скорее в старшие братья. Сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– Значит, вы должны были родить меня в двенадцать лет. Во сколько у вас была первая сексуальная связь с женщиной?

– Оля!

– Мама, ты же всегда говоришь: свое отношение к мужчине надо определять путем прямых вопросов, требуя от них прямых ответов.

– Я разрешаю не отвечать на этот ее вопрос, – сказала она ему.

– Мне было шестнадцать лет, – ответил он.

– Для вашего времени почти норма. Я читала, что сегодня первые сексуальные контакты у школьников начинаются в четырнадцать лет.

Девочка явно хотела казаться старше своих лет. Он не мог представить деревенскую девочку, чтобы она вот так спокойно и раскованно разговаривала со взрослым мужчиной, который только что вошел в дом.

– Будем готовить ужин, – сказала Татьяна.

Мать и дочь быстро поджарили картошку и мясо. Татьяна достала из холодильника бутылку водки. Он сидел во главе стола.

– А вы кто по профессии? – спрашивала Ольга.

– Инженер-механик.

– Сегодня механики хорошо зарабатывают, особенно в автомобильном сервисе. Большинство мальчишек из нашего класса мечтают стать автомеханиками.

– Он сам собрал машину, на которой меня привез.

Татьяне, вероятно, хотелось, чтобы он понравился дочери.

– Вы читали Маркеса? – спросила его Ольга.

– Только «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха».

– Механики читают Маркеса? – удивилась Ольга.

– Механики читают все.

– Так уж и все?

– Даже больше, чем школьники и ветеринары.

– Например?

– Например, Ян Парандовский «Алхимия слова».

Ольга посмотрела на мать, Татьяна задумалась и пожала плечами.

– Один-ноль в вашу пользу, – подвела итог в споре Ольга.

Он не читал романов Маркеса, ему их пересказала Лида. Он по-прежнему не любил читать о придуманных писателями людях, которых не было в реальной жизни, предпочитая, как и детстве, читать о героях из книжной серии «Жизнь замечательных людей». А если ему рекомендовали прочитать какой-то роман, то он обязательно вначале читал биографию писателя в предисловии или послесловии, определял возраст писателя в момент написания книги и не читал, если это была первая книга или одна из первых книг писателя. Молодой еще, не все понимает в жизни. Не читал он и книги, написанные в старости, не веря в мудрость стариков. Все деревенские старики, которых он знал, были вздорными, хвастливыми и требовали, чтобы их уважали за прошлые заслуги и за то, что они старые.

Он остался ночевать. Перегородка между комнатами была тонкой. Татьяна поставила ему раскладушку на кухне. Ольга проснулась рано, вышла на кухню в ночной сорочке. Он открыл глаза и увидел, что она его рассматривает.

– Доброе утро, – сказал он.

Ольга приложила палец к губам.

– Не говори громко, разбудишь мать. Я буду яичницу, тебе пожарить тоже или ты подождешь, пока она проснется?

– Пожарь, – попросил он.

– Ты к нам еще будешь приезжать? – спрашивала Ольга.

– Если мать пригласит.

– Могу и я пригласить.

– Тогда буду.

– А можно задать откровенно откровенный вопрос?

– Задавай.

– Ты ее любовник? Но если ты соврешь, я тебя перестану уважать.

– Что такое любовник? – спросил он и сам же ответил: – Это когда мужчина женат, но помимо своей жены спит с другой женщиной и содержит ее, давая деньги за предоставленные ему удовольствия. Моя трактовка правильная?