Текст книги "Женская собственность. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Правильно. Здесь все с триппером.

– Как минимум.

Ольга вышла одна, Татьяну, по-видимому, оставил врач для дополнительной беседы.

– Пойдем покурим, – предложила Ольга.

– Ты разве куришь?

– Уже два года.

Они вышли. Ольга закурила и протянула ему сигарету. Он тоже закурил.

– Что за мировая скорбь? – спросила Ольга, затягиваясь сигаретой. – Ну, лишили девочку невинности. Ты только представь, скольких в эту минуту, именно в эту минуту лишают этой самой девственности. Стоит сплошной треск от разрываемых девственных пленок. Ночь. Выпили. Сейчас трахают десятки тысяч в подъездах, на чердаках, в постелях, на полу. Стоя, сидя, лежа, спереди, сзади, сбоку, сверху.

– Тебе было больно? – спросил он.

– Нисколько. Правда, и удовольствия никакого. Я терпеть не могу, когда мне дышат в лицо водочным перегаром. Но самое удивительное, что все трое меня трахали всего пятнадцать минут.

– А ты что, засекала время?

– Так получилось. Первого, который на меня залез, я попыталась укусить. Он мне рот зажал рукой. Передо мною были его часы, я и запомнила. Я засекаю, когда ты трахаешь мою мать. Не специально, а когда уснуть не могу сразу. Правда, вы никогда сразу не начинаете, ждете, наверное, когда я усну. Обычно у вас получается минут пятнадцать-восемнадцать. Но когда ты выпьешь, то все сорок.

Ольга услышала голос Татьяны, которая разговаривала с капитаном, и поспешно загасила сигарету. Она еще боялась мать.

Уже дома, когда Ольга спала, Татьяна предупредила его:

– Сейчас заедет Борис.

– Кто такой?

– Мой бывший муж.

– А он зачем?

– Ольга и его дочь.

– А может быть, ему совсем необязательно знать, что случилось с Ольгой?

– Ему придется узнать. Завтра в школе будут знать все, что ее изнасиловали. Лучше, если она перейдет в другую школу и переедет в другой район. Борис живет со своей матерью в трехкомнатной квартире. Вполне могут выделить ей отдельную комнату.

– А если он не захочет?

– Я его заставлю захотеть.

По рассказам Татьяны он помнил, что со своим первым мужем она училась в школе, а потом в ветеринарной академии, только на разных факультетах.

По тому, как Татьяна обняла и поцеловала своего бывшего мужа, он понял, что, наверное, женщина всегда помнит свою первую любовь. Она обнимала близкого, родного ей мужчину.

Борис понял все мгновенно.

– Да, конечно. Завтра же она переедет ко мне. Завтра же с утра я договорюсь со школой. Они поймут.

– Ты голоден? – спросила Татьяна своего бывшего мужа с той же самой интонацией, как и его.

– Ты же знаешь, я могу есть всегда, – ответил Борис.

Не только есть, подумал он тогда, когда они распили бутылку водки и откупорили вторую.

– Не надо больше ему, – предупредила Татьяна.

Но они уже не могли остановиться. Пришлось Борису ставить раскладушку на кухне.

Из не очень трезвых рассуждений Бориса он узнал о взаимной, почти звериной ненависти Горбачева и Ельцина.

Борис был за Ельцина и помогал межрегиональной группе народных депутатов. Он был ярым противником коммунистов, которые не подпускали его и ему подобных к управлению и власти, считая неблагонадежными. Теперь они могли получить власть, не выстаивая в очереди для вступления в партию и не подчиняясь жестким правилам партийной иерархии. Борис даже забыл, что несколько часов назад изнасиловали его дочь. Он верил, что победят коммунистов не в далеком будущем, а в ближайшие пять лет. И тоже ошибся с прогнозом. Коммунистическую партию запретили через год и снова разрешили, потому что те, что пришли к власти, считали себя демократами, а демократы не должны запрещать партии. Но это будет только через год.

Он на следующий день перевез вещи Ольги на квартиру ее отца. И они остались с Татьяной вдвоем.

За изнасилование к уголовной ответственности привлекли трех парней. Двое учились в одном классе с Ольгой, третий, отбыв год в колонии, учился в вечерней школе и работал в котельной, рядом со школой.

Один из насильников – сын крупного чиновника из Моссовета, у другого отец – директор крупной овощной базы, парень из котельной оказался без отца, поэтому к ним пришли только двое отцов.

Он почему-то думал, что должны прийти матери, чтобы разжалобить. Отцы солидные, сорокалетние, в хороших костюмах. Вел разговор один, другой не сказал ни слова, и он понял, что говорливый – директор базы, а молчаливый – чиновник, все чиновники, которых он знал, больше слушали, чем говорили.

– Все разговоры в суде! – оборвала Татьяна извинения директора.

– Выслушайте нас, – продолжил директор. – Мы компенсируем моральный ущерб. Физического ущерба не было. По заключению врачей Ольга не была девушкой.

– Может быть, ее и не заразили гонореей? – спросила Татьяна.

– Может быть, – согласился директор. – В диспансере не исключают, что именно она заразила мальчиков. И это доказуемо, анализы покажут – только что заразились или несколько недель назад. Лучше нам эту проблему решить мирным путем.

– В суде, – сказала Татьяна. – И этого требует Ольга.

– Уже не требует, – ответил директор. – Она согласилась на компенсацию. Но она назвала такую сумму, что просто смешно. Таких компенсаций не бывает. Она этого еще не понимает. Поэтому мы и пришли к вам, чтобы вы ей объяснили.

– Ольга готова забрать заявление из милиции за какую-то компенсацию? Я правильно вас поняла?

– Абсолютно правильно, – подтвердил директор. – Поговорите с дочерью, найдите общее решение и назовите разумную сумму, потому что никакого насилия не было. Она танцевала на дискотеке со всеми троими. И каждого она пригласила подняться на чердак. Так они оказались втроем.

– Пошли вон! – сказала Татьяна и начала подталкивать отцов к выходу.

– Мы же разумные люди, давайте поговорим! – предлагал директор, уже вытесненный в переднюю. Чиновник вышел молча.

– Надо говорить с Ольгой. Сейчас я ее вызову сюда! – решила Татьяна.

– Не надо, – сказал он. – Съездим к ней. Надо посмотреть, как она устроилась. И вообще поговорить. И так, между прочим, спросим, правда ли, что она готова на компенсацию?

Бориса дома не оказалась, он был на очередном заседании межрегиональной группы депутатов. Татьяна привезла Ольге какие-то ее вещи и, уже прощаясь, сказала ей:

– Проводи нас.

Они сели на лавочке во дворе дома, и Татьяна спросила:

– Какую компенсацию ты запросила, чтобы забрать заявление из милиции?

– Пятнадцать тысяч долларов, – ответила Ольга.

– Почему пятнадцать, а не двадцать или двадцать пять?

– Объясняю, – ответила Ольга. – Сейчас уезжает в Израиль одна еврейская семья и продает кооперативную квартиру за десять тысяч долларов. А мне надо еще тысяч пять, чтобы купить мебель, телевизор «Филлипс», музыкальный центр, видеомагнитофон, кухонный комбайн, стиральную машину. В пять тысяч я укладываюсь.

– И ты за пять тысяч готова простить этих ублюдков?

– За пятнадцать, – поправила мать Ольга. – У меня еще будет время свести с ними счеты. А пока ситуация может сложиться не в мою пользу.

– Это правда, что ты не была девушкой?

– Правда.

– А когда это случилось?

– Два года назад.

– В четырнадцать лет?

– Мне было почти уже пятнадцать.

– И кто же это был?

– Один из твоих друзей.

– Кто?

– Не скажу. Зачем еще один скандал?

– Это дело подсудное. Он совратил малолетнюю.

– Он не совращал. Это я его совратила.

– Может быть, ты совратила и этих троих?

– Нет. Эти мерзавцы меня изнасиловали.

– Тогда эти мерзавцы должны быть наказаны!

– Мы можем проиграть.

– Почему мы должны проигрывать?

– Как объяснили мои знакомые юристы, процесс пройдет по следующей схеме…

– Откуда у тебя знакомые юристы?

– Если ты будешь задавать так много вопросов, мы никогда не перейдем к сути дела.

– Это последний вопрос, – ответила Татьяна и прикрыла глаза.

Он знал уже это ее состояние крайней усталости. Она прикрывала глаза и опускала руки.

– Объясняю, – ответила Ольга по-прежнему спокойно. – У меня есть знакомый парень. Он учился на три класса старше меня, сейчас он на третьем курсе юридического факультета Московского университета. А его отец – довольно известный адвокат. Ты его тоже знаешь.

– Тот, который защищал на процессах диссидентов?

– Да, – подтвердила Ольга. – Он готов защищать меня, но считает, что этим мерзавцам ничего не будет. Ну, снизят оценку за поведение в школе. Их адвокаты докажут, что я не была девушкой и заразила ребят гонореей.

– Как же они докажут?

– Диспансер даст соответствующее заключение, потому что на врачей нажмет или милиция, или прокуратура.

– А почему милиция должна быть на стороне преступников?

– Потому что отец одного из мерзавцев работает в Моссовете, а его родной брат, то есть дядя мерзавца, заместитель заведующего административным отделом ЦК партии. Что это такое, ты знаешь?

– Партийным хозяйством, что ли, занимается?

– Вот именно, если считать хозяйством прокуратуру, милицию и Комитет государственной безопасности, которые курирует этот дядя. А уж он найдет, кто нажмет на врачей диспансера.

– А почему врачи должны пойти на фальсификацию?

– Потому что врачи получают мало, и во всех диспансерах берут взятки, лечат на дому, не заносят заболевших в картотеку диспансера. И за все это люди дают взятки.

– А ты откуда это знаешь?

– Опять вопрос не по существу, но я отвечу. От адвокатов. Если врачи захотят быть принципиальными, завтра найдутся свидетели, что они кого-то не долечили и скрыли это. Что они подворовывают пенициллин, чтобы лечить на дому, а подворовывают все. С кондитерских фабрик тащат масло, коньяк, муку, с заводов гвозди, электромоторы, тащат все, что можно продать и что может пригодиться в хозяйстве. И самых наглых сажают. Но при необходимости могут посадить каждого, потому что каждый замаран и у власти на крючке. Все получают мизерную зарплату, на которую прожить почти невозможно. Поэтому мелкое воровство запланировано.

– Чтобы там ни планировали, я лично не ворую! – заявила Татьяна.

– Воруешь, – возразила Ольга. – Ты берешь лекарства из своего института, когда лечишь собак и кошек друзей и знакомых.

– Я лечила всего двух собак и одну кошку.

– Ты лечила двух собак, а твои сотрудники занимаются частной практикой, берут лекарства, не платят налогов.

– Это все мелочевка по сравнению с насилием.

– Так оно и квалифицируется. Мелкое воровство, мелкое хулиганство, мелкая спекуляция. Сроки условные и штрафы небольшие. Но люди вылетают с работы. Ни один врач диспансера не хочет лишиться работы.

– Все это тебе внушил адвокат?

– Кое-что про жизнь я и без адвоката знала. Не посадят этих мерзавцев! Потому что их судимость – это крах всех трудов их отцов. Один из этих слизняков собирается поступать в институт международных отношений. Даже при намеке на судимость ему этого института не видать, как и будущей дипломатической карьеры. Другой намылился на факультет психологии в университет. Этот факультет поставляет своих выпускников на работу в КГБ. Там тоже нужны очень чистые анкеты. Адвокат считает, что наш шанс выиграть этот процесс пять из ста. Стоит играть или лучше обойтись компенсацией?

– Я тоже консультировалась, – сказала Татьяна. – Уголовное дело не может быть прекращено, даже если ты заберешь свое заявление обратно.

– А ничего и не будут прекращать, – согласилась Ольга. – Только в суде они будут не как обвиняемые, а как потерпевшие. Они ведь все подхватили гонорею. Не может быть такого совпадения, чтобы трое мальчиков болели гонореей.

– Ничего! – сказала Татьяна убежденно. – Мы тоже не лыком шиты. Найдем другого адвоката. Даже если они выиграют в районном суде, мы обжалуем в городском. Проиграем в городском, обжалуем в Верховном. Всех они не купят и не запугают.

– И что я буду с этого иметь? Замечательную, скандальную репутацию. Мне она нужна? Мне ведь тоже через несколько месяцев поступать в институт. А уж они доведут до сведения ректората историю одной молодой скандалистки и бляди. В любом институте, куда я буду поступать, меня будут валить. Скандалистки никому не нравятся. От них стараются быть подальше.

– Ладно, – устало согласилась Татьяна. – Отложим этот разговор. Продолжим, когда я найду другого адвоката.

– А чего ты молчишь? – спросила меня Ольга. – У тебя есть собственное мнение? Кто, по-твоему, прав? Я или мать?

Я ответил, как думал. Именно после этого ответа в наших отношениях с Татьяной что-то разладилось. Я тогда еще не знал, что разрыв с женщиной почти всегда начинается, когда она задает вопрос и получает ответ, который не хочет или не может принять.

– Они, конечно, мерзавцы, – ответил я. – Сейчас их наказать будет трудно. Это как с воровством, не пойман – не вор. Но не пойманный вор не перестает воровать. Поймаем их на другом воровстве. Впереди целая жизнь, еще сведем с ними счеты. А сейчас с них надо взять всю возможную компенсацию.

– Продаться за какую-то ободранную квартиру? – спросила меня Татьяна.

Я молчал, зная, что ни переспорить, ни переубедить Татьяну я не смогу. Она всегда жила в отдельных квартирах. В квартире деда и отца, потом в этой не очень удобной, но своей. За меня ответила Ольга:

– Да, за квартиру. И я об этом должна уже думать сегодня. Тебе повезло, что твоя сестра вышла замуж за богатого австрийца и он, заняв генеральскую квартиру твоего деда, купил две квартиры-«распашонки» для тебя и твоего отца и матери, а то бы нам всем пришлось жить в коммунальной квартире. Но ни ты, ни мой драгоценный папаша никогда на квартиру не заработаете. Значит, я всю жизнь буду жить в крохотной комнатушке, а если выйду замуж за провинциала, как ты, в этих двух комнатах будут жить четверо, я когда-нибудь рожу ребенка, и нас будет пятеро. Я думаю, и ты еще можешь родить ребенка, потому что, если ты не родишь, ты вряд ли удержишь своего крестьянина, он же в своей деревне не сможет показаться, если у него не будет своего ребенка. Значит, нас будет шестеро. Нормальная коммуналка с одним сортиром, в который надо занимать очередь с шести утра. Тебя такая жизнь устраивает? Нет уж, я из этих мерзавцев за свое унижение вытрясу все возможное. И не вздумай мне мешать!

– А если помешаю? – спросила Татьяна.

– Я тебя вычеркну из своей жизни. Проживу без тебя. Но я своего добьюсь.

Ольга добилась немногого. Вроде бы все просчитала. Но она еще не понимала, что взрослые, чего-то уже добившиеся в жизни, считают и предугадывают лучше молодых и начинающих.

Как и предполагал адвокат, судебное заседание оказалось закрытым. Судья, женщина лет пятидесяти, начала, по сути, с обвинения Ольги. Адвокат спокойно и дотошно под протокольную запись рассказал обо всех угрозах и предложениях директора овощной базы и продиктовал предполагаемый сценарий, которого будет придерживаться судья. И даже привел выражения, какие употребит судья. Вероятно, адвокат так точно просчитал всю технологию процесса, что судья растерялась. У нее была только одна заготовка. Она поняла, что с этим адвокатом ей не справиться, и объявила перерыв.

В перерыве к адвокату Ольги подошел адвокат директора овощной базы и предложил мировое соглашение с компенсацией морального ущерба.

– Мои условия прежние, – сказала Ольга.

Ее заверили, что условия принимаются.

Конечно, ее обманули. Вместо однокомнатной квартиры она получила комнату в коммунальной квартире. В те годы много строили новых домов и расселяли коммунальные квартиры. Освободившиеся комнаты давали одиноким старикам или одиноким молодым людям.

Никаких долларов Ольга не получила, но ее комнату обставили вполне приличной мебелью. Директор овощной базы купил для своей квартиры новый финский мебельный гарнитур, а Ольга получила румынский, который лет десять назад был модным приобретением. И телевизор «Филлипс» получила тоже двадцатилетней давности с дачи директора базы. Видеомагнитофон оказался одной из первых моделей со скрежещущим «лифтом» для кассеты.

– Этим старым козлам я все припомню! – пообещала Ольга.

Она закончила десятый класс и поступила на медицинский факультет университета имени Лумумбы, кто такой этот Лумумба, сегодня уже никто не помнит.

Через месяц учебы она пришла к ним со своим поклонником, тридцатилетним негром, невысоким и толстым. Он был сыном президента африканской страны, не такой уж и маленькой, с почти десятимиллионным населением. До поступления в университет закончил в Англии военное бронетанковое училище, а теперь учился на доктора.

Уже к новому году Ольга поменяла свою комнату в коммунальной квартире на трехкомнатную, с приплатой конечно. За квартиру заплатил сын президента.

– Ты собираешься за него замуж? – спросила ее Татьяна.

– Пока я собираюсь купить «шевроле», – ответила Ольга.

– Разве у нас продаются американские машины? – удивилась Татьяна.

– У нас продается все, – пояснила Ольга. – Только в разных очередях и разных организациях. Машину я покупаю через УПДК.

– А что это такое?

– Управление дипломатического корпуса. Когда дипломаты покидают страну, они продают машины и все свое барахло. Везти обратно себе дороже. Я присмотрела двухлетний «шевроле».

– Но тебе нужны права на вождение автомобиля!

– Я их купила.

– Как купила? – поразилась Татьяна. – Купить права на вождение автомобиля – это все равно что купить диплом о высшем образовании.

– Я не знаю, сколько стоит диплом о высшем образовании, его наверняка тоже можно купить, я же за права заплатила пятьсот рублей. Двести пятьдесят инструктору, который со мной наездил десять часов, вернее, я ездила, а он сидел рядом. И милиционеру, который принимал экзамены, тоже двести пятьдесят рублей.

– А милиционеру за что, если ты сдавала экзамены?

– Мать, видимость соблюдается во всем. Инструктор все-таки наездил со мной всего десять часов, а должен был наездить в десять раз больше. Некогда ему наезжать больше. У него другие ученики подпирают, и все дают по двести пятьдесят. А в ГАИ были экзамены. На экране телевизора появляется картинка. Перекресток, например. И я должна нажать на нужную кнопку, кто кому должен уступить дорогу. Милиционер говорит:

– Нажимай!

А я ему:

– Нажимай сам, я тебе за это заплатила.

Он мне говорит:

– Я-то нажму, но ездить ведь тебе.

Через неделю Ольга заехала к ним на серебристом «шевроле». Тогда окраска типа «металлик» была в Москве очень большой редкостью.

– Хочешь прокатиться? – спросила его Ольга.

– Хочу, – признался он.

– Поехали!

Он за несколько минут освоил вождение машины с автоматической коробкой передач. Они выехали на кольцевую дорогу. Он впервые ехал со скоростью в сто пятьдесят километров в час. И впервые отчетливо понял, что такое хорошая машина. При первой возможности он купил американский «крайслер» средних размеров, чтобы не раздражать соседей и сослуживцев.

После того как Ольга переехала к отцу, а потом сошлась с сыном африканского президента, их отношения с Татьяной изменились. Татьяна вернулась в их общую с бывшим мужем компанию. Ему в этой компании было неинтересно. К чему говорить о политике, если ничего изменить нельзя. Но старшие научные сотрудники, заведующие лабораториями так не думали. У них не было своего лидера, поэтому они ставили на Ельцина. Хоть и из секретарей обкома, но упорный и упрямый.

Страна явно разваливалась. Но в партийных организациях это как будто не замечали. На партийном собрании в управлении тракторной промышленности обсуждали привычный вопрос о недопоставке тракторных двигателей с Ярославского моторного завода на Минский тракторный. Он уложился в положенные ему пять минут для сообщения и спросил:

– У меня такое ощущение, что, пока мы разбираемся с поставкой комплектующих, другие разбираются не только с руководящей ролью партии, но и с самим существованием партии. Я спрашиваю об этом, потому что на нашем собрании присутствует инструктор ЦК партии. Может быть, он проинструктирует о происходящем?

Он не был идейным сторонником всех партийных решений и установок, но, вступая в партию, знал, что партия поможет сделать ему карьеру. Он уже начал эту карьеру. И за довольно короткое время стал заместителем начальника управления.

Инструктор не ответил на прямо поставленный вопрос. Он говорил об увеличении производства тракторных двигателей, но в конце своего выступления туманно намекнул, что в ближайшее время внутри страны произойдут серьезные изменения.

Изменения произошли через несколько дней. Утром он включил телевизор, когда по Первому каналу передавали последние известия. Передавали, что в стране создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. И что Горбачев по состоянию здоровья не может принимать в нем участия.

– Переворот, – сказала Татьяна и стала звонить своему бывшему мужу.

Когда он ехал в министерство, по встречной полосе шла колонна танков. На развороте один из танков занесло, и, если бы он не уклонился, его машину прижало бы к бетонной ограде и расплющило. Он не учел, что за рычагами танков сидели молодые ребята, которые учились ездить на танковых полигонах, но никогда не ездили по улицам городов.

В министерстве не работали, ждали последних известий. По телевидению объявили, что члены ГКЧП дадут пресс-конференцию.

На пресс-конференции у вице-президента Янаева дрожали руки. Кто-то сказал:

– Он боится.

– Не боится. Нормальный тремор. Он же алкоголик.

Это сказал бывший работник ЦК комсомола, который начинал работать с будущим вице-президентом в одном отделе.

Журналисты задавали неприятные вопросы. Янаев лавировал, старался понравиться. И он вдруг понял, что этих руководителей не послушаются, потому что их не боятся. В министерских кабинетах по транзисторным приемникам слушали какую-то радиостанцию, которая призывала всех собираться у Белого дома. Татьяна позвонила ему и сказала, что вместе с подругами едет к Белому дому.

Он поехал в свой райком партии, зашел к секретарю, который отвечал за идеологию. Он думал, что возле райкома встретит сотни коммунистов. Возле райкома никого не было, большинство кабинетов райкома были закрыты.

– Что делать? – спросил он у секретаря.

– Ждать. Практически все регионы страны поддерживают Чрезвычайный комитет.

– У Белого дома собрались тысячи. А если они начнут захватывать райкомы, радио и телевидение?

– И что же ты предлагаешь?

– Надо собирать коммунистов и раздавать оружие.

– Против кого? – спросил секретарь райкома. – Оппозицию мы подавили еще в начале тридцатых.

Когда советская власть рухнула через три дня, он вспомнил о разговоре с секретарем райкома, который даже представить не мог, что им могут не подчиниться.

Он не стал возвращаться в министерство, поехал в гараж, при любой власти машины должны быть исправны.

Вечером он вернулся в пустую квартиру. Позвонила Ольга.

– У меня была мать и сказала, чтобы я ехала к вам домой. У моего дома стоят танки.

– А что у Белого дома?

– Строят баррикады.

– Мишель ведь специалист по бронетанковой технике. Что он говорит? Баррикады выдержат танковую атаку?

– Он говорит, что это все смешно. Эти баррикады развалят за несколько секунд. Он два часа назад улетел на родину, его вызвал отец для консультаций.

– И что он будет советовать отцу? Признать ГКЧП?

– Нет. Он считает, что, если отдадут приказ штурмовать Белый дом, пролитой крови большевикам не простят. Он считает, что может начаться гражданская война. Все. Пока не начали стрелять и еще можно выехать, я выезжаю к вам.

– Ты можешь забрать мать?

– Она у Белого дома. Я ее не найду, там же тысячи. Она от меня обзвонила всех своих знакомых из ветеринарных клиник, ей обещали подвезти зеленку, бинты, антибиотики. Если улицы не перекрыты, я буду у вас через сорок минут.

Ольга привезла стейки из свежей телятины, маслины, несколько бутылок виски.

Они ужинали, пили виски и слушали радиостанцию «Эхо Москвы», которая вела непрерывные репортажи из Белого дома. Наступил вечер, и все ждали штурма Белого дома.

– А ты почему не с матерью у Белого дома? – спросил он Ольгу.

– А ты почему? – спросил он.

– Эта власть мне ничего плохого не сделала. Я выучился бесплатно за счет этой власти, получил работу, жилье. В совхозе, где работал, – уточнил он.

– А я ненавижу вашу власть, – сказала Ольга. – Я люблю хорошие вещи, которых в этой стране не умеют делать и не разрешают ввозить из тех стран, где их умеют делать. Я хочу курить хорошие сигареты, которые можно достать только у спекулянтов и иностранцев. Я давно решила: выйду замуж за еврея и уеду будто бы на его историческую родину в Израиль, а сама рвану в Америку или Канаду, или Австралию.

– И что ты там будешь делать?

– Учиться на врача.

– Там за обучение надо платить.

– Найдется, кто заплатит.

– Ты за своего Мишеля хочешь выйти замуж?

– Я этого еще не знаю.

– Но готова поехать с ним в Африку?

– Готова. Мне лишь бы отсюда уехать.

– Но у него уже есть четыре жены. Четыре негритянки. У них республика. Значит, есть какое-никакое общественное мнение. А сегодня мусульманин может иметь только четыре жены. И папа президент не захочет, чтобы газеты писали, что у его сына пятая жена, к тому же белая, к тому же русская.

– Мы с Мишелем договорились. Мне в отличие его жен-негритянок не нужен статус жены. Я даже не буду жить у него на родине.

– А где будешь жить?

– Наверное, в Лондоне.

– А почему в Лондоне?

– Потому что Мишель любит Лондон. Потому что в Лондоне можно получить хорошее медицинское образование. Практически во всех странах мира наш медицинский диплом недействителен.

– А зачем же Мишель учился медицине у нас?

– У нас легче учиться. И он не собирается быть практикующим врачом. Он просто хочет, чтобы его называли господин доктор.

– А если он захочет, чтобы ты родила ему сына?

– Рожу.

– А если он окажется больше негром, чем белым?

– Да хоть в полосочку. Это же мой сын. К тому же я не собираюсь ограничиваться одним ребенком. Будут у меня и белые сыновья, и, возможно, желтые. Я хочу родить не меньше трех.

Пошел дождь. Радио передавало, что тысячи людей, потом их назовут защитниками Белого дома, жгут костры и ждут штурма.

Ольга легла в своей бывшей комнате, он в свою супружескую постель. Он быстро уснул, почувствовал, что рядом легла Татьяна, привычно протянул руку, положил ей на бедро и проснулся. Татьяна всегда ложилась в ночной сорочке, а рядом с ним было голое бедро, крепкое и горячее.

Он понял, что сейчас свершится непоправимое, но он давно этого хотел, хотя и понимал, что Татьяна простит ему любую измену, но эту никогда. Он и не пытался сопротивляться. С Ольгой ему было так же хорошо, как с Мариной и Татьяной. Это была третья любимая женщина в его жизни, и он тогда впервые подумал, что приговорен, вероятно, к такому типу женщин и ни к какому другому. У него еще будут возможности в этом убедиться.

Ольга лежала рядом, выравнивая дыхание.

– Теперь я знаю, что в тебе нашла мать, – сказала Ольга.

– И что же?

– Ты хороший пахарь, я хотела это назвать другим эмоциональным словом, но ты же не любишь, когда матерятся.

– Не люблю.

– И дурак. Это же замечательно – все называть своими именами.

Ольга уснула в супружеской постели своей матери.

Утром по радио передали о гибели троих парней. Штурм так и не состоялся. И он понял, что если Комитет не решился отдать приказ о штурме ночью, когда темнота вроде бы снимает ответственность со всех вместе и с каждого в отдельности, то сейчас, если прикажут штурмовать, многие могут не подчиниться.

Ольга приготовила завтрак. Они сидели у раскрытого окна. Светило яркое августовское солнце, после ночного дождя пахло сырой землей.

– Пожалуй, белые выигрывают! – сказала Ольга.

– От этого выигрыша очень многим станет намного хуже, чем сейчас, – возразил он.

– Не многим, – не согласилась Ольга. – Как во всем мире. Кто хорошо умеет работать, тот будет иметь много, кто не умеет работать, будет рыться на помойках. Тебе-то что беспокоиться? Ты умеешь работать.

– Но твои родители, и мать, и отец, работать не умеют. Они защищали демократию у Белого дома. Они, вероятно, думают, что в их жизни многое изменится. Во всем мире врачи богаты, потому что люди всегда будут платить, чтобы быть здоровыми. И ветеринарные врачи богатые. И у нас врачи богатые, если они занимаются частной практикой. Но чтобы заниматься этой самой практикой, надо шевелиться. И надо быть лучше, чем твои коллеги. Надо покупать машину и учиться ее водить. Я матери все время предлагаю научиться водить машину, но она не хочет. А врача ценят только такого, кто выезжает по первому требованию, по первому телефонному звонку. На машине можно обслужить и пять вызовов после работы, а если на метро, да с пересадками, можно съездить только к одному и без сил возвращаться домой.

– Ты прав, – согласилась Ольга. – Мой негр считает, что у России, как и у любой страны, только два выхода. Или дальше закручивать социалистические гайки, как в Северной Корее, Кубе или, не дай бог, в Кампучии. Или откручивать гайки капиталистические. Мишель считает, что у нас начнут откручивать гайки. А это всегда спад производства, потому что мы неконкурентоспособны во всем, кроме военной техники. Это значит, что начинается дикая безработица. И большинство скажет: хотя бы на еду хватало. И коммунисты снова придут к власти. Но ненадолго. Потом снова вернутся демократы, все развалят, и на их место придет генерал, или армейский, или из служб безопасности. И всей этой заварухи будет лет пятнадцать.

У Мишеля защита диплома через полгода. Он уедет, и я уеду вместе с ним. А вернусь, когда все утрясется.

Татьяна позвонила из Белого дома и сказала, что в Форос к Горбачеву поехала делегация, и что начали арестовывать членов ГКЧП.

– Мать приедет часа через два помыться и переодеться, – сообщил он Ольге.

– Скажи ей, что я уехала рано утром.

Но ничего не бывает в последний раз. Ольга звонила в министерство по утрам и говорила:

– Приезжай!

И он приезжал, говоря себе, что это совсем в последний раз, но каждое утро ждал ее звонка.

– Почему ты всегда звонишь по утрам? – как-то спросил он.

– Мой Мишель, как все, наверное, негры, ленив. С утра он уезжает, его хватает часа на четыре, а потом сиеста, он возвращается, чтобы лечь под пальму, то есть на диван, и смотреть на видеокассетах по три фильма подряд. У нас с ним есть расхождения. Он любит секс вечером, как снотворное, а я по утрам для еще большей бодрости.

– Но говорят, что негры суперсексуальны и готовы этим заниматься всегда и везде.

– Я знаю только одного негра. Некоторые русские более супер, как, наверное, и некоторые негры. У меня ведь пока очень небольшой сексуальный опыт. Пока мужиков тридцать.

Он больше не задавал вопросов. Жизнь стремительно менялась. Обесценивались деньги. Некоторые покупали все, что еще можно было купить. Но он все не решался трогать свои вклады в сберегательных кассах. Он уже давно мог купить однокомнатную квартиру, но все оттягивал, не мог решиться сказать об этом Татьяне. Она могла предложить поменять однокомнатную и ее двухкомнатную на хорошую трехкомнатную. Он уже накопил денег и на двухкомнатную, когда началась девальвация.