Текст книги "Воспитание жестокости у женщин и собак. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Я вышла на своей остановке метро и не побежала, а пошла даже медленнее, чем ходила обычно, лихорадочно соображая, что я могу сделать. Можно, конечно, пройти мимо рынка, там всегда крутилась милиция на патрульных машинах. Но что я им скажу? Меня преследуют эти молодые парни? Проверят их документы, которые окажутся со всеми печатями и штемпелями, и скажут, что мне показалось. А качки будут ждать меня возле дома. Можно зайти к соседям и переждать, но когда-нибудь все равно придется выйти. К тому же соседи по лестничной площадке могли не прийти с работы. Оставался единственный выход. Дверь нашей квартиры открывалась легко, а как только я войду в переднюю, то успею возвести перед дверью баррикаду из стиральной машины, вешалки, кресла, так что сразу они дверь не выбьют.

Все произошло, как я рассчитала. До своего дома я шла не торопясь, останавливаясь возле лотков и киосков, но ничего не покупала: при открывании двери мне надо иметь свободные руки.

Я побежала, как только завернула за угол своего дома. Рекорд я вряд ли поставила, но норму мастера спорта в беге на двести метров с барьерами я точно выполнила. Я успела вбежать в свой подъезд, открыть дверь, подтащить к двери стиральную машину, кресло и вешалку, пока они не позвонили в дверь.

– Я сейчас вызову милицию, – предупредила я.

– Нам надо поговорить, – сказал молодой человек.

– Мне не надо.

– Мы вышибем дверь!

– Только попробуйте! Такой крик подниму, что не только со всего подъезда, со всего микрорайона сбегутся.

– Не делайте глупостей, – попросил молодой человек. – С вами хотят поговорить, пока только поговорить!

– Я не хочу ни с кем говорить!

– Вам все равно придется говорить, если вы решили заняться этим бизнесом. В издательском бизнесе есть свои правила.

– Иди к черту!

Я поняла, что у молодого человека не так уж много опыта или полномочий, если он меня упрашивает, когда надо просто наказывать посягнувшего на чужую территорию, как обычно поступают герои в кино.

За дверью что-то обсудили, и я услышала, что они спустились вниз. Выглянув в окно, я увидела, что качки сидят на скамейке напротив подъезда, а молодой человек идет к будке таксофона, вероятно, чтобы получить новые указания. Явно начинающие рэкетиры, подумала я тогда, у них нет даже мобильного телефона.

Я позвонила Пирату и коротко пересказала происходящее.

– Какое у тебя есть оружие под рукой? – спросил Пират.

– Туристский топорик, но я вряд ли решусь ударить топором…

– Тогда поставь пару кастрюль и вскипяти воду. Кипяток – старое и верное средство обороны. Но если они снова захотят с тобою поговорить, скажи, что для переговоров с ними уже выехали, а я буду у тебя минут через сорок.

Теперь мне оставалось только ждать. Качки и молодой человек, вероятно, тоже кого-то ждали, они сидели напротив подъезда и поглядывали на мои окна. Пират приехал раньше, чем те, кого они ждали. Я увидела Пирата, когда он шел по двору, но его увидели и ожидающие у подъезда. Быстро разобрав баррикаду, я открыла дверь. Пират поднимался по лестнице, за ним шли молодой человек и качок, второго они, вероятно, оставили у входа.

– Нам необходимо переговорить, – настаивал молодой человек.

– С шестерками не разговариваю, – ответил Пират, продолжая подниматься.

– Дед, не залупайся, – предупредил Пирата качок. – А то схлопочешь.

Пират обернулся, достал наган и выстрелил, по-видимому поверх голов, потому что посыпалась цементная крошка. Это было так неожиданно, что они, прикрывая почему-то головы, бросились вниз по лестнице, а я застыла в полном оцепенении. Пират взял меня за руку, ввел в квартиру и сказал:

– Поставь чаю.

Я поставила на газовую плиту чайник и встала у двери, наблюдая в глазок за лестничной площадкой.

– Никто из соседей не выйдет, – сказал Пират. – Будут ждать: кто рискнет первым? И даже не позвонят в милицию, надеясь, что кто-то за них позвонит. Такой наш замечательный народ – защитник.

И тут же зазвонил телефон. Я сняла трубку и услышала:

– Позови своего бойца!

Я тут же протянула трубку Пирату.

– Нет, – ответил Пират. – Завтра утром. Нет. Приезжайте сюда. Не раньше двенадцати. Да, занят. Перестреляю. Абсолютно уверен. Вот так-то лучше. До свидания.

– Что же будет? – спросила я.

– Ничего не будет. Поговорим.

– А если они попытаются выбить дверь?

– Перестреляю.

– Может быть, стоит договориться?

– Не стоит. Мы сильнее.

– Мы – это вы и я?

– Не только. Я тебе потом объясню.

– Мне страшно.

– Не бойся. Я с тобою.

– Но вы не можете быть всегда со мною.

– Успокойся. Завтра я с ними поговорю, объясню, что им будет оказано организованное сопротивление, и они отступят.

– А если не отступят?

– Отступят. Не они, а мы хозяева этой страны, мы ее создавали и защищали.

– Но это уже другая страна.

– Скоро ты убедишься, что она та же. Но надо сопротивляться, если на тебя нападают. Для сопротивления я принес тебе кое-какое оружие.

Пират достал из кармана куртки миниатюрный пистолетик, который казался еще меньше в его огромной ладони.

– Пистолет системы маузер, – пояснил Пират. – ВТП-2, вестенташенпистоле, в переводе с немецкого – карманно-жилетный.

– А разрешение на него я могу получить?

– Нет, не можешь.

– Значит, если его у меня обнаружат, то могут судить?

– Вряд ли, – ответил Пират. – Очень уж миниатюрная и красивая игрушка, хотя и вполне боевая. Отберут и заначат для себя или своих жен, зная, что жаловаться на них ты не будешь.

– Но я не смогу выстрелить в человека.

– Обязательно надо выстрелить, если твоей жизни угрожает опасность. Но защищающийся должен помнить одно правило: если достал пистолет – стреляй. Сегодня, когда много имитирующих боевое оружие газовых пистолетов, твой пистолет примут за газовый и не испугаются, а если поверят, что это боевое оружие, могут выстрелить первыми. Повторяю еще раз: достала пистолет – стреляй!

– Вы ужинали? – спросила я.

– Я не хочу есть.

– А мне от переживаний всегда хочется есть и даже выпить. Вы не возражаете, если я поем и выпью?

– Есть не буду, но вместе с тобой выпью.

Я быстро сварила пельмени, сделала салат из огурцов и не заметила, как мы прикончили половину бутылки виски, купленную мною за аванс от «Сенсации». Потом я сварила кофе и открыла бутылку греческого коньяка «Метакса». Я почти ничего не запомнила из разговора с Пиратом, кроме того, что «Метакса» не коньяк, а если коньяк, то чудовищного качества, и что после французских лучшие коньяки грузинские, а не армянские.

Я не то чтобы напилась, но, когда стелила постель Пирату, меня шатнуло. Мы решили, что после выпитого Пирату не стоит садиться за руль.

Перед тем как лечь, я принесла Пирату апельсиновый сок. Он лежал на кровати матери, я отметила его мощные, совсем не стариковские плечи. Я присела на кровать и увидела, что простыня, которой он был укрыт, начала подниматься. Я такое уже видела когда-то. После первого курса я поехала в пионерский лагерь вожатой, чтобы отдохнуть и подработать. Заработала я мало и поэтому на следующее лето торговала овощами с лотка. А тогда я так же присела на край кровати пионера из старшего отряда, моложе меня года на три, и у него вот так же начала подниматься простыня. Я рассмеялась.

– А что смешного? – насторожился Пират.

– Мальчишки и мужчины так похожи, – сказала я. Хотела сказать «старики и мальчишки», но на «старика» Пират мог обидеться.

– В чем? – спросил Пират.

Я погладила Пирата. Он перехватил мою руку. Я поразилась: ладонь Пирата оказалась намного горячей моей. Я легла рядом и не сняла со своего бедра руку Пирата.

Со мною происходило уже нечто подобное. Я попала в больницу с воспалением легких, – это было после того, как меня бросил Хренов. Я плохо ела, моей стипендии и пенсии матери не хватало, я ослабла, воспаление оказалось запущенным. Когда меня привезли в больницу и сделали анализы, я заметила, как забегали медсестры, а то, что серьезно больна, поняла, когда вокруг моей кровати собрался консилиум из пожилых теток и дядек – профессоров медицинского института.

Лечил меня заведующий отделением, маленький и полный армянин, на таких я никогда не обращала внимания, но тогда он стал главным мужчиной в моей жизни, и я всегда ждала его прихода. Мне было приятно, когда его сильные пальцы стучали в мою грудь. Обычно он слушал мои легкие, как и все врачи, через стетоскоп, но, когда он заходил один без моего лечащего врача, старой рыхлой тетки, он слушал легкие, просто приложив ухо к моей груди.

– Замечательно! – говорил он. – Просто великолепно!

Я так и не поняла, он говорил это о выздоравливающих легких или о моей груди. Перед самой выпиской он дежурил по отделению и зашел ко мне. Мою соседку выписали накануне, и я лежала одна в палате. Он приложил свое ухо к моей груди, а я прижала его голову и не отпускала.

– Отпусти, – попросил он. – Я не каменный.

– Я тоже, – ответила я, хотя это было неправдой. Никакой особой страсти я к нему не испытывала. Тогда я впервые поняла, что женщины отдаются не только из-за страсти и жалости, но из благодарности тоже.

По прерывистому дыханию Пирата я понимала, что он чувствует, и боялась, что у него ничего не получится и, может быть, из-за стыда он встанет и уйдет, а я не хотела, чтобы он уходил.

Но все получилось. Я вдруг потеряла ощущение своей громоздкости. Мне казалось, что у меня нет груди, ног, бедер, я впервые показалась себе маленькой рядом с огромным Пиратом.

Я уснула мгновенно. Как учили мои более опытные подруги, если вот так, мгновенно, отрубаешься, считай, что забеременела. Но я давно поставила себе спираль и могла ни о чем не беспокоиться.

Проснулась я от телефонного звонка. В окно ярко светило солнце. Я прошла к телефону, обернулась, увидела, что Пират смотрит на меня, и поняла, что голая. Когда у женщины свободны обе руки, она инстинктивно прикрывает груди и низ живота, но у меня в одной руке была телефонная трубка, другой я немногое бы прикрыла, поэтому я повернулась к Пирату спиною и сказала привычное:

– Алло!

– Позови защитника!

– Это вас.

Я подумала, что надо бы отвернуться, но Пират набросил на себя простыню привычно легко, значит, прием вставания без одежды у него отработан давно и в совершенстве. Пират выслушал, что ему сообщили, и сказал:

– Никуда я не поеду. Приезжайте сюда, как договорились вчера. Ах, вы уже здесь? Ладно, я сделаю для вас исключение. Нет, заходить не надо, я выйду сам… минут через сорок.

И мне стало сразу тоскливо, как при холодном дожде, хотелось лечь, укрыться и переждать. Я вчера почти избавилась от тревоги, стараясь не думать, что будет утром, может быть, они испугаются, забудут, и я их никогда не увижу. Но они не испугались, и через сорок минут придется решать. Если бы не Пират, я бы им уступила наверняка. Кто-то может зарабатывать, у кого-то этого дара нет. У меня, значит, нет.

Пират принял душ, неторопливо съел яйцо всмятку, мы выпили кофе, выкурили по сигарете. Перед выходом он достал из кобуры наган, откинул барабан, вынул отстрелянную гильзу, вставил новый патрон. Я достала из кастрюли свой вестенташенпистоле.

В таких ситуациях оружие должно быть подготовлено к бою, – Пират взял мой маузер, взвел затвор, дослав патрон в ствол.

Мы вышли из подъезда. Невдалеке стояли два джипа. Кроме молодого человека в очках и двух вчерашних качков появился еще невысокий крепкий мужчина лет сорока в белой трикотажной рубашке, из коротких рукавов которой выпирали мощные руки. Пират осмотрел его и поманил пальцем. И, как ни странно, мужчина послушался и направился в нашу сторону.

ОН

Выражаясь литературными стереотипами, моя жизнь приобрела смысл. Теперь каждое утро я ждал, когда она войдет в кабинет, сядет, не очень заботясь о том, насколько сдвинуты ее ноги, улыбнется, достанет блокнот, диктофон и шариковую ручку. Она не успевает завтракать, и я к ее приходу прошу Марию поставить варить сосиски. Она любит баварские с кетчупом, и я покупаю баварские, и они мне тоже начинают нравиться. Я люблю смотреть, как она ест, облизывая пальцы, как она наклоняет голову, когда слушает. Однажды она уснула в кабинете, я смотрел на нее, но видел Татьяну: они и спали похоже, так, свесив головы, спят лошади и крупные женщины. В моей жизни было не так уж и много женщин, чуть больше ста, – я однажды подсчитал, правда забыв больше десятка, потом, перебирая год за годом, я их вспомнил. Всех женщин я разделял по особенностям их фигур на несколько категорий, две из которых мне нравились особенно: я любил таких крупных, как моя Татьяна и она. С ними я был почти на равных, они с трудом разгорались, зато долго не остывали. Но очень мне нравились и маленькие, почти карманные женщины. Меня всегда поражало совершенство маленьких женщин, которые принимали внутрь себя таких мастодонтов, как я, но могли удовлетворяться и совсем маленькими. Создатель заложил в женщину такой запас прочности, что даже современная медицина, зная много о женщине, поражается ее совершенству. И хотя я вырос атеистом и всегда посмеивался над церковными обрядами, с годами, никому не признаваясь, я пришел к выводу, что никакая эволюция не смогла бы создать такой совершенный механизм жизни.

Я много читал в романах о любви, но для себя так и не уяснил, что это такое. Может быть, любовь – это когда рядом другой человек и тебе приятно, что он рядом, тебе хочется гладить его; что противоестественно, я не могу представить, чтобы меня гладил мужчина, я не люблю, когда ко мне прикасаются и женщины: я не переношу запаха пота, смешанного с духами. Но я любил влажную тяжесть Татьяны, когда она засыпала на мне, – она любила управлять нашими любовными играми.

Перед тем как Татьяна погибла в автомобильной катастрофе, я долго не был с нею близок. Так получилось. У нас в квартире жили ее родственники, потом мы переехали с нею и дочерью на дачу, вернее, в домик из одной комнаты, дачу еще достраивали. Мы не могли себе позволить близости: рядом взрослая дочь, она закончила институт и готовилась к поступлению в аспирантуру. На следующий день у нее были экзамены, и Татьяна повезла ее в город. Я ждал возвращения жены и представлял, как она войдет, сбрасывая туфли, – в последние годы она стала особенно откровенной любовницей и, посмеиваясь, признавалась:

– На меня нападает сексуальное бешенство. Говорят, такое бывает перед климаксом.

Она даже звонила мне в управление и говорила:

– Сейчас, немедленно!

И я прерывал совещание, бросал самую срочную работу, садился в машину и ехал домой. Я старался приехать раньше нее: мне очень нравилось, как она начинает раздеваться с порога. Однажды она сбросила платье и оказалась без трусиков.

– Чтобы не терять времени, я их сняла в лифте, – объяснила она.

Я ждал ее в тот день, она запаздывала: чтобы отвезти дочь в город и вернуться, ей требовалось не больше двух часов, она хорошо водила машину. Когда она не вернулась и через три часа, я позвонил домой. По телефону никто мне не ответил. Я позвонил в управление, надеясь, что Татьяну вызвали в управление, – ее не было. Через два часа за мною прислали машину, и я поехал в морг на опознание трупов.

Когда вдовцом остается мужчина, которому не исполнилось шестидесяти, всегда находится одинокая и самая близкая подруга жены, которая считает, что должна занять место своей подруги. У Татьяны были три одинокие подруги: ее ровесница, молодая, тридцатилетняя, и старая дева сорока лет. Все они работали в разведуправлении. Молодая спала с начальниками, считая это своей служебной обязанностью, и с теми, с кем ей спать хотелось. Я знал от нее о сексуальных особенностях своего начальника, знал и о других – кто импотент, кто жадный, кто любит рассказывать о рыбалке и охоте, кто о детях и внуках, о работе, естественно, никто никогда и ни с кем не говорил. Заботу обо мне перехватила самая старшая по возрасту и по званию, полковница, как называла ее Татьяна. Женщины редко становились полковниками, но моложавые подполковницы в обилии бегали по коридорам. То ли они решили так на своем совете, то ли Алевтина, так звали подполковницу, решила сама за всех и сказала им:

– Девки, он мой!

Возможно, кто-то из них возразил:

– У него есть право выбора.

Зная характер Алевтины, я почти не сомневался, что она ответила:

– Он будет счастлив только со мною.

Я не мог им сказать, а Алевтине особенно, что они меня как женщины не возбуждают, мне не хотелось с ними улечься в постель, даже с самой молодой Ядвигой. Конечно, Алевтина многое обо мне знала, даже о моих болезнях, она сразу стала покупать мне лекарства, английскую обувь, голландские рубашки, варить гречневую кашу. Но Татьяну я ждал каждый вечер, а если Алевтина не приходила несколько дней, я о ней и не вспоминал. Мы оставались вдвоем в квартире, когда она задерживалась и ночевала у меня, я засыпал, зная, что она не спит и ждет, когда я войду к ней, но сама прийти так и не решилась.

И началась моя жизнь холостяка, совсем неплохая, если мужчина достаточно богат, к тому же не урод, чистоплотен, не жаден, а когда необходимо, остроумен. Женщин, которым всегда не хватает денег, в последние годы становилось все больше, – наверное, я смог бы иметь сразу несколько любовниц, но обычно закреплял только двух женщин: одну главную, вторую запасную, если главная заболеет или уедет отдыхать. Отдыхал я всегда один, иногда возникал курортный роман, но я редко заводил новые знакомства. С женщинами надо было разговаривать, а рассказывать истории, уже много раз рассказанные другим женщинам, мне не хотелось. Я иногда пользовался услугами проституток, принимая, естественно, меры предосторожности, но последнее время, когда распространился СПИД, я исключил проституток как фактор риска, который невозможно предусмотреть, – даже небольшая потертость от зубного протеза увеличивала возможность заражения в несколько раз.

Пока писалась книга, я ни разу не был у своей медсестры и даже не звонил ей, она позвонила мне сама.

– Кроме того что я соскучилась по тебе, я уже привыкла к твоим регулярным взносам, и мне не хватает их в моем бюджете. Не заводить же мне еще одного?

Я завез ей деньги, но не остался.

– У тебя появилась другая женщина?

– Я работаю над книгой, на остальное сил не остается.

– Я думала, это остальное для мужчины твоего возраста и есть самое главное.

Для мужчины моего возраста все главное.

– Когда закончишь?

– Через месяц.

– Я подожду.

С Алевтиной решилось проще, чем я ожидал. Я попросил нашего общего врача поговорить с нею.

– Он импотент, – сообщил он Алевтине.

– В этих делах больше зависит от женщины, чем от мужчины. У него будет стоять в нужном месте и в нужное время.

– Не будет, – заверил ее врач. – Он слишком долго занимался атомными проблемами, а у того, кто облучен, это даже не надолго, а навсегда.

Алевтина попыталась поговорить со мною. Я так натурально изобразил расстроенного импотента, что чуть не пустил слезу от жалости к себе, – с возрастом я становился все более сентиментальным.

Несколько дней назад мне позвонили из президиума и сообщили, что прием новых членов в общество охотников в среду. Наша организация имела два названия: общество военных охотников и акционерное общество «Гарант». Во главе «Гаранта» был Жорж, один из бывших заместителей начальника Главного разведывательного управления. Нас отправили на пенсию почти одновременно: в КГБ и ГРУ демократы сокращали тех, кто хоть и не были противниками их непродуманных реформ, но и сторонниками их назвать было трудно. Как-то вечером Жорж позвонил мне и предложил встретиться. И хотя я регулярно проверял свою квартиру на выявление подслушивающих устройств, мы сели в машину, взяли с собою Бенца и, гуляя по лесному массиву на Левобережной, разработали схему новой организации «Гаранта». Идея создания «Гаранта» принадлежала Жоржу.

Демократы освобождаются сегодня от цепных псов коммунистов, то есть от нас, профессионалов. Они перетасовывают, сокращают спецслужбы, потому что уверены: если возникнет заговор против них, мы будем лучшими исполнителями. Но они не правы, потому что режимы возникают и исчезают, а спецслужбы остаются. К тому же недоучитывают несколько факторов. При реставрации капитализма появятся очень богатые и очень бедные. Богатые начнут приобретать собственность законными, а чаще всего незаконными способами. Как только возникнет капитал, возникнет и рэкет – он уже возник, – потом начнется раздел сфер влияния, то есть разборки между криминальными структурами, потом, когда сформируется банковский капитал, начнется передел собственности. МВД, естественно, не будет справляться даже с уличной преступностью, а уж защищать банки, компании, концерны и жизнь богатых у них долго руки не дойдут. К кому обратятся банкиры и бизнесмены за помощью? Или к крепкой криминальной структуре, или к нам, профессионалам, если у нас будет такая структура: с аналитическим центром, службой контрразведки, спецгруппами захвата, то есть мы должны создать ГРУ в миниатюре, со своими филиалами за границей, потому что перекачка капиталов уже началась, а учитывая нестабильность политической ситуации, эта перекачка увеличится многократно. Мы сможем помочь «новым русским». У нас нет проблем с кадрами: из органов уволили огромное количество профессиональных толковых работников, мы им дадим работу.

– Для создания такой организации нужны деньги, – сказал я. – Большие деньги.

– Не такие уж большие для начала, – возразил Жорж. – Я размещал довольно крупные деньги партии за рубежом, они пока без движения. Я договорюсь, эти деньги поработают на нашу организацию.

– Это будет организация пенсионеров? – спросил я.

– Я офицер, который получает пенсию, но я не пенсионер, – ответил Жорж. – И ты, надеюсь, тоже.

Акционерная компания «Гарант» была создана за несколько недель. И сразу же появились клиенты-заказчики. Я вошел в совет директоров и возглавил аналитический отдел. Коммерческим отделом стал руководить в прошлом один из управляющих швейцарских банков, отделом конъюнктуры – бывший владелец фирмы по производству видеоаппаратуры в Гонконге, оба офицеры Главного разведывательного управления на пенсии. У руководства «Гаранта» стали профессионалы международного уровня, может быть, поэтому компания уже через полгода стала приносить ощутимую прибыль.

Идею об издании кинороманов я передал в отдел конъюнктуры, там просчитали вероятность дохода, выделили беспроцентный кредит, но рекомендовали запустить сразу несколько кинороманов, потому что наиболее доходны книги, выходящие в серии, к тому же если будет возбуждено дело о пиратстве международными организациями, вновь созданное издательство может быть мгновенно ликвидировано. Отдел рекомендовал печатать кинороманы не в Москве, а в бывших республиках Советского Союза: рынок печатной продукции там совсем не контролировался.

Жорж написал устав «Гаранта» и в дополнениях к нему заложил процедурные установки. Например, в общество военных охотников принимались новые члены с вручением им миниатюрного золотого значка из двух скрещенных мечей и охотничий комплекс-пистолет ТП-82 с разрешительным удостоверением. Внешне этот пистолет напоминал охотничий обрез, но был универсальным для самообороны и выживания в экстремальных условиях и состоял из двух верхних горизонтальных гладкоствольных: ствола тридцать второго калибра и нижнего нарезного ствола под малокалиберный патрон. Это оружие входило в комплект выживания космонавтов и шло под шифром СОНАЗ – стрелковое оружие носимого аварийного запаса. К ружью-пистолету было приделано мачете при стрельбе для плечевого упора, а в походных условиях им можно рубить заросли в тропиках или тайге.

На прием новых членов все должны были приходить в смокингах или, как исключение, в вечерних костюмах, с женщинами не старше тридцати лет – здесь исключения не принимались. Вначале генералы и полковники подняли небольшой бунт. Один из самых стойких блюстителей семьи заявил:

– Нам с блядьми приходить, что ли?

– Можно и с блядьми, – ответил Жорж. – Бляди такие же профессионалы, как и мы. А профессионалы ничего, кроме уважения, вызвать не могут. У нас мужской клуб, а если мужчина не может найти молодую женщину даже за деньги, он не мужчина.

Придурь, конечно, но, как ни странно, эта придурь привилась. В прошлые годы я иногда пользовался услугами проституток, в основном валютных, они были не такими вульгарными.

Некоторые, самые стеснительные, на такие вечера приглашали своих дочерей или племянниц, но потом приняли правила игры, и все мы получали удовольствие от обилия молодых женских лиц, аппетитных грудей и задниц, профессионально поданных. Возникло и соперничество. Самым большим успехом пользовались молодые телевизионные дикторши, у манекенщиц и актрис успех был меньше, но всегда котировались профессиональные проститутки с более богатым телом.

Я знал, что ее появление на вечере будет замечено. Многие знали мою жену и наверняка отметят сходство, да и она произведет впечатление статью. Вообще высоких женщин было много, они как будто подросли за последние годы.

Ее заметили, может быть, даже подумали, что она родственница моей Татьяны, но у нас ни о ком и никогда не расспрашивали. Ее, наверное, удивило обилие молодых женщин и старых мужчин, но она не расспрашивала меня.

Когда она позвонила, что на нее наехали, по инструкции я должен был доложить в оперативный отдел, который организовал бы ее защиту. Защищая ее, организация защищала свои интересы, потому что вложила деньги в издание киноромана. Но я, член совета директоров, имел право лично вызвать группу быстрого реагирования, что и сделал. Потом Жорж сказал мне:

– Хотел произвести на нее впечатление?

– Пожалуй, – согласился я.

– Ты давно не занимался оперативной работой и поэтому наделал довольно много ошибок.

– Да, – согласился я. – Не учел, что на нее напустили стажеров-рэкетиров и что их действия отслеживают более опытные, которые и повели автомашину с тиражом до армейских складов, а потом и ее.

– Им и вести ее не надо было, они знали ее домашний адрес. А вели в открытую, чтобы подавить психологически. Если судить по схеме их организации, то ее создавали не без помощи сотрудников КГБ или МВД.

– Такую схему организации мог предложить и толковый менеджер.

– Нет. Слишком громоздкая и с большим запасом прочности. Толковый менеджер сделал бы ее более экономной. А стрелять в подъезде надо было обязательно?

– Совсем не обязательно. Они меня обидели.

– Назвали старым мудаком?

– Дедом.

– А мы и есть деды, старики и даже старые мудаки. Это только констатация, но не оскорбление.

– Я сорвался второй раз в жизни. Первый раз в сорок первом году, когда поднял свою роту и повел в бессмысленную атаку в штыки. Очень мне хотелось, чтобы эти наглые, самодовольные немцы побежали. Наверное, впадаю в детство.

– Ты влюблен в нее. А старики нашего с тобою возраста способны на безумства. Мы ведь знаем: это последняя любовь, на еще одну у нас не хватит ни времени, ни сил.

– Ты моложе меня на десять лет и здоров.

– Все относительно… Я тебе завидую, со мною давно такого не случалось.

После той ночи я ждал ее утреннего прихода с непривычным уже для меня волнением, я выкурил на одну сигарету больше привычной своей утренней нормы, пытаясь представить, как все произойдет. Обычно она входила, улыбалась и шла, чуть переваливаясь, садилась, не заботясь о том, что платье надо постоянно одергивать, ее огромные бедра выпирали – надо бы ей посоветовать носить более просторные и более длинные платья. Не все мужчины оценят достоинства этих мощных ног и могучих бедер, многие испугаются, хотя это заблуждение невысоких мужчин, – природа все распределила разумно: у огромных мужчин совсем не обязательно огромные члены, а для огромных женщин совсем не обязательны особенные сексуальные усилия мужчин.

Итак, она входит, садится, сразу включает магнитофон, начинает делать пометки в блокноте и не смотрит на меня. «Вчера я выпила, перепугалась, но сегодня я трезвая и ничего не боюсь. И забудьте о вчерашнем, я уже забыла».

Другой стереотип: очень нежная, очень внимательная, сразу своя, родная и необходимая.

Только моя Татьяна вела себя абсолютно естественно. На второй нашей встрече она прижалась ко мне, потом села на пол, обняла мои ноги, и было в этом что-то звериное: я твоя, я выбираю тебя, я тебе готова служить. Правда, уходя ночью из моего номера, сказала вполне серьезно:

– Если будешь спать с другой женщиной – убью!

– Но я еще женат…

– С женою пока можно, – разрешила Татьяна. – Она была до меня, а все, что до меня, не считается.

Когда в управлении узнали, что я развожусь, партком решил вмешаться, – моя жена тоже работала в управлении. Но на заседание парткома пошел не я, а Татьяна. И от меня отстали. Татьяна по службе довольно часто выезжала в Америку, иногда на несколько месяцев. Ее не рискнули третировать. А вдруг взовьется и не вернется. С нами, советскими, родившимися в России, особенно не церемонились, наши агенты тогда редко оставались за рубежом, мы не знали и боялись другой жизни по другим правилам. Тем, которые родились не в России и жили по многу лет в других странах, никогда по-настоящему не доверяли и, если можно было обойтись без них, старались за рубеж их не отправлять.

Она вошла, как обычно, без одной минуты семь, посмотрела на меня, может быть пристальнее, чем в обычные дни, прикоснулась ладонью к моему лбу и сказала:

– Кажется, есть температура.

– Я после душа…

Температура у меня держалась уже несколько дней, я собирался в госпиталь и оттягивал эту поездку, зная примерно, что мне скажут. Я и без них знал, что со мною происходит.

Мы закурили, как обычно после кофе; что-то ее явно заботило: она не следила за пеплом от сигареты.

– Есть еще проблемы? – спросил я.

– Есть, – ответила она. – Мне надо съездить к матери в деревню, суток за двое я управлюсь, это недалеко, в Тверской области.

– Мать надо забирать в Москву?

– Может быть. Она поругалась со своей двоюродной сестрой, у которой живет.

– Можно поехать на моей машине, – предложил я.

– Спасибо. Машина все сильно упрощает.

– Когда ты обещала приехать?

– Я обещала до конца недели.

– Тогда выедем завтра, а сегодня решай все свои остальные проблемы.

– У меня нет других проблем, те, что были, вы решили.

Мы работали до позднего вечера, и я предложил ей переночевать у меня. Марию я отправил домой. Мать Марии, внучатая племянница моей матери, жила в Подольске. Моя Татьяна, у которой не было родственников в Советском Союзе, поддерживала отношения с моими родственниками, посылала им подарки и старую одежду по праздникам.

Мария приглянулась Татьяне молчаливостью и безотказностью. У нас не задерживались домработницы. Определив, что мы хорошо зарабатываем, они начинали подворовывать. Воровали все, одни начинали сразу, другие какое-то время держались, но потом воровали обязательно.