Текст книги "Воспитание жестокости у женщин и собак. Сборник"

Автор книги: Валентин Черных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Не совсем так, – сказал Тихомиров.

– Тогда внесем уточнения.

И тут в ресторан вошла пара: молодая женщина и средних лет мужчина. Проходя мимо их столика, женщина небрежно кивнула:

– Привет, гений!

Писатель ничего не ответил и отвернулся, явно помрачнев.

– Знакомая? – осторожно поинтересовался Тихомиров.

– Жена, – ответил писатель и пояснил: – Бывшая.

– Красивая, – отметил Тихомиров.

– Красивая, – согласился писатель. – Но хотела жить, как все нормальные люди. А я ненормальный.

Тихомиров пристально посмотрел на писателя.

– С медицинской точки зрения я нормальный, – успокоил его писатель. – В общем, не получилась у нас жизнь… Видите ли, она была недовольна, что я мало зарабатываю.

– А зарплата у вас сколько?

– А нам зарплату не платят, – ответил писатель. – Написал, взяли – получишь. Не взяли – извините, сосите палец.

– Как же так? – удивился Тихомиров. – Это несправедливо. Вы же целый год работали. Так было только в колхозе, и то в самые голодные годы. Целый год работаешь, а получать нечего. А сейчас у всех зарплаты хорошие. Люди хорошо жить стали.

– Вот именно, – сказал писатель. – Поэтому она мне все время талдычила: иди работать в школу. Я ведь учитель по образованию. А может быть, я когда-нибудь напишу гениальную пьесу и стану знаменитым и богатым…

– Конечно, станете, – утешил его Тихомиров. – Раз так сильно добиваетесь, станете. А сейчас, значит, не очень получается?

– Да получается. Но у нас тоже свои игры. Я принес в театр пьесу о неопознанных летающих объектах, а мне говорят, ты напиши что-нибудь о тружениках сельского хозяйства, область наша в основном сельскохозяйственная.

– Их тоже понять можно, – сказал Тихомиров. – Область и правда в основном дает хлеб, мясо и молоко.

– Их можно понять, – согласился писатель. – Но и меня пусть поймут тоже. Откуда я знаю тружеников сельского хозяйства, я ведь в городе родился, вырос, учился.

– Ну, труженики сельского хозяйства такие же нормальные люди, как и везде. Со своими, конечно, небольшими ненормальностями, – посчитал нужным добавить Тихомиров. – Я думаю, если так уж требуется про тружеников сельского хозяйства, почему вам бы не приехать к нам в колхоз «Стальной конь», пожить, поизучать?

– Сейчас не получится, – сказал писатель. – На изучение нужны деньги, а сейчас я на мели.

– Какие деньги в деревне? Поселитесь у меня, еда вся своя. Только бумага и чернила. Так возьмем в конторе. А если еще и беседу с народом проведете, с оплатой не обидим.

– Я подумаю, – сказал писатель. – Может быть, и воспользуюсь вашим предложением. А теперь давайте вернемся к вашей ситуации.

– Когда приедете, там все и обсудим, – сказал Тихомиров. – На месте все виднее.

Придя вечером с поля, Тихомиров сообщил Полине:

– Завтра писатель приедет. Я его пригласил у нас остановиться.

– А со мной не мог посоветоваться?

– Я вот и советуюсь. Но если ты против…

– Могу быть и против, – сказала Полина.

– Тогда я скажу Буянову, пусть у других устраивает. Можно к модистке.

– У нас будет жить, – отрезала Полина. – Но если ты хоть раз упомянешь имя этой…

– Не упомяну, не упомяну, – пообещал тут же Тихомиров.

Полина готовила комнату для писателя. На окно повесила новые занавески, стол застелила парадной скатертью и осмотрела критически комнату – на тумбочке стояло несколько книг, в основном по тракторам, нижняя полка была завалена нотными тетрадями.

– Слазь на чердак, – приказала она Тихомирову, – достань художественную литературу.

– Да он ее, может, читал, – сказал Тихомиров.

– Он, может, и читал, – отпарировала Полина, – но пусть знает, что и мы читали тоже.

– А какие брать?

– Какие поновее. Прошлый раз Нюрка полчемодана привезла.

– Ладно, – согласился Тихомиров и, приставив лестницу, полез на чердак.

Писатель приехал в полдень. Из вещей с ним был полупортфель-получемодан; такие сейчас выпускают – для чемодана маловат, для портфеля великоват. Он поздоровался с Тихомировым, а Полине поцеловал руку. Полина так смутилась от этого, что тут же спрятала руку под передник.

Парторг Буянов заранее приготовился к визиту писателя. На столе лежали кипы амбарных книг и папок.

– Мы вам подготовили документацию, – пояснил Буянов, – чтобы вы могли проследить динамику роста хозяйства.

Писатель прикинул на вес амбарные книги.

– Не беспокойтесь, – заверил его Буянов, – мы все это перевяжем в два пакета, чтобы руки не оттягивало. – Буянов достал моток веревки, и они с Тихомировым быстро и ловко соорудили два внушительных пакета.

– Теперь мы готовы ответить на ваши вопросы, – сказал Буянов.

– Вопросов нет, – сказал писатель. – Поживу, познакомлюсь. Вопросы будут потом. С вашего позволения, я забираю все это на квартиру.

– Забирайте, – сказал Буянов. – Тихомиров останется. У нас сейчас самая горячая пора – сев. Кое-какие проблемы надо обсудить.

Писатель забрал пакеты, а Тихомиров и Буянов остались вдвоем.

– Да, – сказал Буянов. – Несолидный все-таки писатель.

– Как понять?

– Ботинки его видел? По пятнадцать рублей. Мой младший в восьмом классе, а такие отказывается носить. Не модно! А пиджачок? Двадцать семь рублей. Витебская швейная фабрика.

– Встречают по одежке, – возразил Тихомиров, – провожают по уму.

– Не знаю, как мы его будем провожать, но ничего, кроме неприятностей, от него нам не будет, попомни мое слово.

– У тебя какие-то факты есть? – насторожился Тихомиров.

– Нет у меня фактов, – вздохнул Буянов, – но я знаю одно: если человек носит ботинки по пятнадцать рублей, это опасный человек, потому что ему плевать, что о нем подумают люди.

Вечером писатель и Тихомиров шли по деревне. Информация по деревне распространяется мгновенно, поэтому писателя рассматривали особенно пристально. Особого впечатления он не произвел. На нем был серый, по-видимому много раз стиранный плащ и простецкая кепка. Деревенские парни были одеты несравнимо лучше: почти на каждом была импортная куртка со множеством пряжек и молний.

Было тихо и благостно. Душа, что называется, радовалась и отдыхала. И тут они услышали истошный женский крик. Женщина кричала на самых высоких нотах, казалось, этот крик никогда не прекратится. Тихомиров бросился вперед, побежал за ним и писатель. Их обогнали мальчишки на велосипедах и мопедах.

За правлением колхоза, у складов, была огромная лужа, которая просыхала только к середине лета. И здесь, по колено в грязи, стоял Пехов в светло-сером костюме, а по краю лужи металась его жена, понося его всевозможными срамными словами. Помешкав, Пехов вдруг уселся в луже, поплескал по грязи руками. Жена Пехова заплакала, мальчишки весело гоготали.

– Выходи, Иван, – попросил его Тихомиров.

– Не хочу, – сказал Пехов. – Я теперь в этой луже жить буду. Мне здесь лучше. – Пехов поднялся, нырнул головой в грязь, а потом забрался в самую середину лужи, почти по пояс, и запел:

 
Прощайте, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает, —
 

и начал медленно оседать в грязь.

Тут писатель бросился в лужу, в три прыжка добрался до Пехова.

– Пойдем!

– Куда? – спросил Пехов.

– Домой, – сказал писатель.

– Домой не пойду, – ответил Пехов.

– Тогда поедем в райцентр, – предложил писатель.

– Зачем? – спросил Пехов.

– Пива попьем, – ответил писатель.

– Хорошее предложение, – согласился Пехов. – Поедем.

Они вышли из лужи, залепленные грязью. Кто-то засмеялся, но тут же притих.

– Забирай его домой, – сказал Тихомиров жене Пехова.

– Не нужен он мне. Не нужен! – взвилась она.

– Ты же требовала, чтобы он вернулся, – тихо сказал Тихомиров. – Или ты уже этого не хочешь?

Жена Пехова всхлипнула, молча взяла мужа за руку и повела к дому.

Писатель сидел, закутавшись в одеяло, Полина застирывала ему брюки.

– Зря вы в лужу полезли, – говорила Полина. – Неделю назад он на крышу дома взобрался, едва сняли. Говорят, его модистка приворожила, зелье подмешала, он и чокнулся. А знаете, как ее еще в деревне зовут? Мина!

– Почему Мина? – удивился писатель.

– А потому что неизвестно, кто на нее наступит и где она взорвется. Она же семью разбивает. Против нее всю общественность надо поднимать.

– Ну что ты такое говоришь? – укоризненно сказал Тихомиров. – Разве такие дела общественностью можно решать? Жена Пехова уже один раз подняла общественность. Что из этого получилось, сама видишь. У Пехова с модисткой любовь.

– У Пехова с ней любовь! А у тебя что с ней? – в упор спросила Полина. – Ты скажи при свидетеле: почему ты ее защищаешь?

– Потому что это несправедливо. Каждый человек имеет право любить, за это его нельзя обвинять.

– Люби, – отрезала Полина. – Но неженатых. Конечно, она красивая. Но те, кто не такие красивые и не такие рыжие, они что, не женщины? Вы знаете, до чего она дошла? – спросила писателя Полина. – Она голая по дому ходит.

– По крыше? – не понял писатель.

– Нет, по комнате.

– Ну, у себя дома каждый может делать то, что он считает нужным, – сказал писатель. – А за ней что, специально подсматривают?

– А чего подсматривать-то? Она занавески не закрывает.

– Не слушай ее, – сказал Тихомиров. – Сплетни это все.

– Сплетни?! – взвилась Полина. – Идите и посмотрите сами, – предложила она писателю. – Она через полчаса спать будет ложиться.

– А вы уже ходили смотреть? – спросил писатель.

– Я еще не ходила, – сказала Полина, – но мне рассказывали. Пойдемте, я покажу, где ее дом, и вы сами убедитесь.

– Нет, – сказал писатель. – Подсматривать нехорошо.

– Никакое это не подсматривание, – сказала Полина. – Она ведь это специально. Сходите. А потом вы об этом фельетон в газету напишите.

– Ладно, – сказал писатель. – Идемте. Только вместе, чтобы вы убедились, что это сплетни. Идемте, Александр Михалыч.

– Нет, – сказал Тихомиров. – Это нехорошо.

– Да, вы правы, – согласился писатель.

– Испугались! – заявила Полина. – Какой же вы писатель! Жизнь изучаете, а жизни боитесь.

– Хорошо, – сказал писатель. – Пошли. В конце концов, в этом надо разобраться.

– Пошли, – оживилась Полина. – Хотите, я сбегаю к соседке? Ее муж еще с войны бинокль принес. И вы все очень хорошо рассмотрите.

– А вот бинокля не надо, – сказал писатель.

…Огородами они вышли на окраину деревни. Дом модистки стоял у реки. Полина вывела писателя к ивняку, из которого хорошо просматривался дом модистки с освещенными окнами. Здесь уже собралось несколько молодых парней. При появлении писателя и Полины они спрятались за кустами, и оттуда один из них сказал:

– Тетя Поля, нехорошо подсматривать за чужими окнами.

– А вам хорошо, что ли? – отпарировала Полина. За кустами засмеялись. – Я и смотреть не буду. Писатель будет смотреть, а потом напишет о ней фельетон.

– А писать-то зачем? – спросили из кустов. – Не хотите смотреть – не смотрите! А уж писать об этом – полное паскудство.

– Я с вами согласен, – сказал в темноту писатель.

И тут в задней комнате модистки вспыхнул свет. Появилась модистка, сбросила халат и осталась совсем голой. Она медленно прошлась по комнате, взяла флакон, налила из него на ватку и начала протирать лицо. За кустами наступила тишина. Модистка была прекрасна.

– Теперь убедились? – прошептала Полина.

Писатель несколько секунд колебался и наконец решился. Он подошел к окну и постучал по стеклу. Модистка спокойно распахнула окно, но, увидев незнакомого человека, присела за подоконник и набросила на себя халат.

– Здравствуйте, – сказал писатель.

– Добрый вечер, – ответила модистка.

– Вы знаете, что за вами подглядывают? – спросил писатель.

– Кто подглядывает? – удивилась модистка.

– Школьники, – сказал писатель.

– Школьники в это время должны спать. Придется мне этот сеанс перенести на полчаса позже.

Писатель молчал, не зная, о чем говорить дальше.

– А вы и есть писатель, который приехал изучать деревенскую жизнь? – спросила модистка.

– Да.

– Заходите. Чаем напою.

– Спасибо. Я не один.

– С вами Тихомиров? Вы ведь у него остановились?

– Со мной его жена, – пояснил писатель.

– Привет Полине передайте, – сказала модистка. – Спокойной ночи. – И закрыла окно.

Писатель вернулся к Полине.

– А чего она вам говорила? – спросила Полина.

– Привет вам передала.

– Ну и нахалка! – возмутилась Полина. – Она мне еще и приветы передает.

– А что? – прокомментировали из-за кустов. – Интеллигентная женщина. Вы пришли и не поздоровались, а вам даже привет передали…

Звено Тихомирова было хозрасчетным и работало, как это сейчас называют, по бригадному подряду. Кроме Тихомирова в нем были уже знакомые нам Венька Ильин, Пехов и недавно демобилизованный из армии Виктор Локтев, который еще донашивал мундир с голубыми петлицами, тельняшку и голубой берет.

Звено на двух тракторах сеяло. Писатель сидел в кабине трактора вместе с Тихомировым.

Потом они пообедали и, закурив, блаженно растянулись на молодой траве.

– Вы меня извините за вчерашнее, – сказал Пехов писателю.

– Да с кем не бывает.

– Со мной не бывает, – тут же вклинился Ильин. – Вместо лужи предпочитаю речку или баню.

– Брось брякать-то, – сказал Тихомиров.

Пехов встал и пошел прочь.

– Ты куда? – спросил Ильин. – Перехватка кончилась, сейчас работать начнем.

Пехов ничего не ответил и скрылся за кустами.

– Ну что ты его растравляешь? – укоризненно сказал Тихомиров. – Он и так не в себе. – Тихомиров тяжело вздохнул и пошел к трактору.

Заработал тракторный двигатель, но Пехов не возвращался.

– Как бы чего не случилось, – забеспокоился Ильин.

Тихомиров подумал и вдруг бросился в кусты. За ним бежали Ильин, Локтев и писатель. Пехова они нашли на поляне. Он лежал и навзрыд плакал.

Анна сошла с автобуса с чемоданом и довольно объемистой сумкой. В деревне это было отмечено мгновенно.

Анна вошла в дом, когда Полина собирала на стол. Увидев, что дочь с вещами, Полина застыла на месте. Анна молча пошла к своей комнате.

– Туда нельзя, – опомнилась Полина.

Анна открыла дверь и увидела в своей постели незнакомого молодого человека.

– Вы его что, усыновили? – спросила Анна.

– Это писатель, – почему-то шепотом пояснила Полина. – Он наш колхоз изучает.

– И долго он будет изучать?

– Не знаю. Он про Льва Толстого рассказывал. Так тот двенадцать лет книгу писал.

Анна вздохнула и направилась в комнату родителей.

…Потом Полина, Тихомиров и писатель завтракали. Полина посматривала на закрытую дверь, из-за которой доносились шаги Анны. Было слышно, как что-то упало, как Анна чертыхнулась. Наконец она вышла. В ярком платье с открытыми плечами и с таким боковым разрезом, который позволял демонстрировать ногу во всю длину до самого бедра.

– Привет, – сказала Анна писателю.

– Здравствуйте, – ответил писатель и, пораженный, перестал есть.

Анна положила себе на тарелку дымящуюся картошку, капусту, кусок копченой свинины.

Писатель, по-видимому, сообразил, что неприлично рассматривать молодую женщину с таким вниманием, и тоже начал есть – может быть, чуть поспешнее, чем следовало.

– А ты что это с чемоданом? – не выдержала Полина. – Надолго ли?

– Надолго, – ответила Анна.

Писатель поднял глаза и встретился с изучающим его взглядом Анны. Некоторое время они молча рассматривали друг друга. Писатель не выдержал первый и опустил глаза.

– Я на ферму. После поговорим. – И Полина поднялась из-за стола.

– Если что надо, я сегодня за выгонами. Спросите, покажут, как пройти, – сказал Тихомиров писателю и тоже поднялся.

Писатель и Анна остались за столом вдвоем. Анна разлила чай. Они слышали, как взревел во дворе мотоцикл, потом видели, как Тихомиров вырулил до ворот. Полина сидела сзади, она что-то объясняла Тихомирову, но тот резко рванул с места, и Полина, обхватив мужа, прижалась к его спине.

Писатель быстро допил чай, сказал «спасибо» и ушел в свою, то есть в бывшую комнату Анны.

…Писатель работал, но его все время отвлекали шаги Анны за дверью, звяканье посуды. Анна стала что-то напевать, а потом все стихло. Писатель насторожился. Дверь потихоньку открылась, в комнату вошла Анна и сказала:

– Извините. Я мешать не буду. Но один только вопрос: вы роман пишете?

– Пьесу, – ответил писатель.

– А почитать можно? – поинтересовалась Анна.

– Она еще не готова, – ответил писатель.

– Готовую я в театре увижу, – сказала Анна. – Мне интересен сам процесс.

– Пожалуйста. – Писатель протянул Анне стопку листов.

Анна села у окна на стул.

– Сколько раз я говорила матери, чтобы купила кресло! – сказала Анна. – Можно, я переберусь на кровать? В конце концов, это моя кровать.

– Пожалуйста, – испуганно сказал писатель.

Анна сбросила тапочки и уселась в углу кровати, прикрыв ноги одеялом.

– Вы не обращайте на меня внимания, – сказала она.

– Видите ли, это довольно трудно, – ответил писатель.

– Да что вы говорите? А мне совсем нетрудно. – И она начала читать.

Ансамбль Тихомирова собрался в клубе. Пришли также Буянов и писатель. Модистка улыбнулась писателю как давнему знакомому.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил писатель.

Комиссия вновь заняла место в зрительном зале. Ансамбль закончил исполнение песни о тракторах, и писатель бурно зааплодировал.

– Кто этот псих? – спросила начальница Буянова.

– Это писатель Скоробогатов, – пояснил Буянов. – Мы его пьесу смотрели, а сейчас он изучает жизнь в нашем колхозе.

Начальница задумалась.

– Давайте следующую, – сказала она.

Тихомиров дал знак оркестрантам. Раздался разбойничий свист, вступила гитара, саксофон и барабан, и Ильин запел песню примерно такого содержания. Жила-была в деревне бедовая семья. Грабила купцов на тракте, поджигала помещичьи усадьбы, поэтому фамилия у них была Буяновы. Из этой семьи вышли и храбрые белые офицеры, и такие же храбрые красные командиры. Красный командир Буянов из идейных соображений убил белого офицера Буянова. Потому что время было такое: или ты, или тебя. Потом красный командир Буянов проводил коллективизацию и, борясь с опиумом для народа, взорвал в деревне церковь. Его сын во время войны был командиром партизанского отряда и взорвал железную дорогу. У партизана Буянова родились два сына. Один теперь строит железные дороги, другой восстанавливает старые разрушенные церкви как памятники архитектуры. У железнодорожного строителя и реставратора Буяновых тоже родились сыновья, но что они будут делать, даже и угадать невозможно. Жизнь идет кругами, но – такая жизнь.

И снова началось обсуждение программы.

– Песня про трактора стала яснее, – сказала начальница. – Но не лучше. А вот песня про Буяновых – это черт знает что. Извините! Я категорически против. И надеюсь, что у парторга на этот раз все-таки появится точка зрения.

– С точки зрения фактов песня правильная, – сказал Буянов. – Это про нашу династию Буяновых, я к ней тоже имею отношение. А может, мы точку зрения товарища писателя послушаем?

– Прекрасные песни, – сказал писатель. – И это самый верный путь: не соревноваться с профессионалами, а искать свое. И прекрасно, что песни не однозначны, что это песни-диспуты.

– Насколько я понимаю, – возразила начальница, – диспут – это когда в газете публикуют статью с неправильной точкой зрения, а рядом – с правильной… А здесь одна неправильная. Программу я не принимаю.

Начальница поднялась. Все молчали и смотрели на писателя.

– Когда в споре заходят в тупик, – сказал писатель, – необходим арбитр со стороны. Я предлагаю обратиться в областной Дом народного творчества. Пусть они пришлют компетентную комиссию.

Начальница внимательно оглядела писателя, чему-то улыбнулась и согласилась:

– Обращайтесь. Я посмотрю, что у вас из этого получится. – И направилась к выходу.

Тихомиров и писатель проводили модистку до ее дома.

– Заходите, – пригласила модистка. – С горя хоть чаю выпьем.

Чай у модистки был великолепный. Заваривала она его в прозрачном стеклянном чайнике. Модистка выставила на стол конфеты в хрустальной конфетнице, печенье, быстро сделала бутерброды.

– Расскажите, – попросил писатель, – кто вы и как появились в деревне. Вы ведь городская?

– Ниоткуда я не появилась, – рассмеялась модистка. – Я местная. И родилась в этом доме, и среднюю школу здесь закончила. Тихомиров разве вам не рассказывал?

– Они не спрашивали, – сказал Тихомиров и пояснил писателю: – А местной ее не считают уже. Как уехала – двадцать лет в деревне не была. В прошлом году вернулась.

– Как двадцать лет? – удивился писатель. – Ведь вам лет тридцать…

– Мне тридцать семь, – просто сказала модистка. – А вообще у меня романтическая история. Я в семнадцать лет сбежала из дому. Был выпускной вечер, и в школу забрел молодой лейтенант, летчик. Всю ночь мы с ним танцевали, а утром я с ним сбежала. Он на Дальнем Востоке служил. Хороший парень был, – вздохнула модистка. – Но не повезло мне. Разбился. Потом я за моряка с торгового флота вышла замуж. Бросил он меня. Моталась по городам, работы меняла. Потом ближе к дому перебралась, в областной центр. И там на совещании передовиков Пехова встретила. Это здесь обо мне плохо думают, а на швейной фабрике я ударницей была, медаль «За трудовое отличие» имею. Встретились, и закружилось все. Он мне еще в школе нравился. И я ему тоже. Он ко мне всю зиму ездил, летом не наездишься – работа в поле. А тут у меня мать умерла, дом в наследство оставила. Бросила я квартиру в городе и перебралась сюда. Не могу без него.

– И сразу промашку допустила, – сказал Тихомиров.

– Это в чем? – спросила модистка.

– Деревню против себя восстановила.

– Это чем же?

– Ты же понимаешь, о чем я говорю, – сказал Тихомиров.

– Не понимаю, – ответила модистка. – И понимать не хочу. Я люблю Пехова. И он меня любит, а свою жену не любит. А вся деревня взбесилась. Не любишь, но живи с нелюбимой женой.

– Но когда-то он ее любил, – возразил Тихомиров.

– Когда-то в лаптях ходили, – обрезала модистка.

– Тоже верно, – согласился Тихомиров. – Но надо было это все как-то поспокойнее, не торопясь.

– А мне некогда, – сказала модистка. – Мне торопиться надо. Я ребенка хочу родить и успеть поднять его на ноги. А мне уже тридцать семь.

– Я все понимаю, – сказал Тихомиров. – Но не раздражай деревню. Не ходи хотя бы голой по дому.

– Еще чего! – возмутилась модистка. – По собственному дому уже голой ходить нельзя! Чего уж тогда можно? И вообще, без одежды ходить полезно для тела, и босиком по траве тоже полезно, об этом в журнале «Здоровье» написано. Да разве в этом дело? Я вот сейчас занавески повесила. Ну и что? Все равно найдут к чему прицепиться… Пехова сломали, а меня не сломите. Все навалились на Пехова: и женсовет, и педсовет, и сельсовет, и партсовет.

– Партбюро, – поправил Тихомиров. – Пехов партийный и должен отвечать.

– А он отвечает, – возразила модистка. – На все призывы. В уборочную две смены надо – он первый. На субботник – он первый. Он всегда готов партии помочь. А чего же, когда ему плохо, партия не помогает?

Тихомиров тяжело вздохнул, и писатель вздохнул тоже.

– Вот вы писатель, учитель жизни, скажите, что мне делать?

Писатель задумался.

– Делать надо вот что, – наконец сказал он. – В этой ситуации кто-то должен быть лидером. Пехов, судя по всему, сейчас не в состоянии. Значит, вы. Берите его к себе. Вначале, конечно, все возмутятся, может быть, перестанут даже здороваться.

– И так не здороваются, – вставила модистка.

– Тем более, – сказал писатель. – А потом привыкнут.

– А чего ты скажешь? – спросила модистка Тихомирова.

– Силой в таких вопросах ничего не решишь, – не согласился Тихомиров.

Уже ночью Тихомиров и писатель возвращались от модистки.

– А почему ее модисткой называют? – спросил писатель Тихомирова.

– А в деревне всех, кто шьет, всегда модистками называли.

– Откровенный вопрос можно? – спросил писатель.

– А я всегда откровенный.

– Вы ведь тоже влюблены в модистку. Так?

– Не так, – не согласился Тихомиров.

– А почему же вы, ну…

– Понял, не объясняй дальше. Нельзя позволять, чтобы на одного человека все накинулись. Даже если он не прав, все равно нельзя. Человек должен верить, что к нему хоть кто-то на помощь придет. Я к ней из протеста хожу. Человек обязан протестовать, если к другому человеку плохо относятся.

Они подошли к дому Тихомирова, но дверь оказалась закрытой.

– Тоже протест? – спросил писатель.

Тихомиров постучал в окно.

– Полина, – сказал он, – я-то ладно, а чего человек должен страдать?

– Ты отойди к колодцу, – ответила Полина. – Тогда я пущу писателя.

– Я тогда тоже не пойду, – сказал писатель.

Полина, по-видимому, раздумывала, как быть дальше.

– Выбрось хоть одеяло, – попросил Тихомиров.

И тут они услышали голос Анны.

– Отойди, – потребовала она. Грохнула щеколда. – Заходите. – Что вы за мужчины? – рассмеялась она. – В таком случае надо штурмом брать.

– В следующий раз, – пообещал Тихомиров, – возьмем.

…Писатель раздевался, когда раздался стук в дверь. Он поспешно натянул брюки.

– Я на пять минут, можно? – спросила Анна, входя. – Вы у модистки были?

– Да, – подтвердил писатель.

– А правда, она голой по дому ходит?

– Правда, – подтвердил писатель. – Она считает это полезным с точки зрения гигиены. Но сейчас она повесила занавески.

– Жаль, – сказала Анна. – Те мальчишки, которые видели ее в первозданном виде, запомнят это на всю жизнь. И когда они станут старыми, будут вспоминать, что жила в их деревне прекрасная естественная женщина, которая ничего не страшилась. Вы знаете, что она убежала с выпускного бала с летчиком?

– Знаю, – сказал писатель.

– Я ей завидую. Только одного понять не могу: что она нашла в этом Пехове? Жалкий, безвольный человек.

– Она его любит, – сказал писатель.

– Но ведь он сам никогда ни на что не решится.

– Мы эту проблему как раз сегодня и обсуждали. И пришли к выводу, что ей надо инициативу брать на себя.

– Ой, как интересно! И когда же она возьмет на себя эту инициативу?

– Наверное, завтра, – ответил писатель.

Звено Тихомирова работало в поле. Поблизости затарахтел мотоцикл, и молодой агроном на мощном «Урале» с коляской подрулил к тракторам.

– Михалыч! – крикнул он. – Буянов срочно вызывает тебя и писателя. Просили доставить.

– А после работы нельзя? – спросил Тихомиров.

– Говорят, срочное дело. Садитесь.

– Свой транспорт есть, – сказал Тихомиров. Он завел свой мотоцикл, а писатель сел на заднее сиденье.

…Буянов вышел из-за своего стола, пересел за стол заседаний и пригласил садиться Тихомирова и писателя.

– Разговор будет официальный, – предупредил он. – Поэтому я не поехал в поле, а вызвал вас сюда. Произошло чепе. На почте встретились Пехов и модистка, и Пехов пошел за модисткой. Но подоспела жена Пехова с дочерью, произошло столкновение. На место происшествия вызвали участкового инспектора Гаврилова. Участковый допросил модистку, и та заявила, что так действовать ей посоветовал товарищ писатель. Это правда?

– Правда, – признался писатель.

– Сообщаю дальше. Допрошенная участковым жена Пехова заявила, что она подожжет дом модистки, а ее саму обольет серной кислотой. И она это сделает, у нее характер аховый!

– С керосином не проблема, – сказал Тихомиров, – а где она серную кислоту достанет?

– Я вначале тоже так подумал – не достанет, а потом сообразил – в школе может взять. Ее сестра Зинка в школе техничкой работает. Взломают химкабинет и возьмут. Я уже на всякий случай директору школы позвонил, чтобы он принял срочно меры по охранению кислот и реактивов. В общем, дело становится серьезным. И я склонен принять точку зрения общественности. Семья действительно ячейка государства, и ее надо оберегать.

– А что толку? – возразил Тихомиров. – Ячейка есть, а счастья нет. И Пехов несчастный, и его жена несчастная, и модистка несчастная.

– Я, значит, еще должен о счастье модистки думать? – спросил Буянов.

– А почему ты не должен об этом думать? Она что, не советский человек?

– Все мы советские, – раздраженно сказал Буянов. – Но Пехов – член нашей партийной организации, а она…

– А народ и партия едины, – возразил Тихомиров.

Буянов пристально взглянул на Тихомирова, и тот выдержал взгляд.

– Тогда вот что! – твердо сказал Буянов. – Обязую тебя провести работу с Пеховым. Он должен остаться в семье. Понял?

– Не складывается семья, – вздохнул Тихомиров. – Надо правде в глаза смотреть.

– А вас я прошу, – Буянов обратился к писателю, – осторожно давать советы. Деревенские дела сложные, путаные. Сразу в них не разберешься. И поверьте мне – все будет хорошо. Угар у Пехова пройдет. Очень скоро пройдет.

Тихомиров и писатель вернулись с поля вечером. Полина нагрела воды, и они долго и тщательно отмывали пыль и въевшуюся в руки солярку.

– Все болит: плечи, руки, ноги, – пожаловался писатель.

– С непривычки, – утешил его Тихомиров.

Потом они ужинали, молча и сосредоточенно.

Подавала Анна.

– Теперь спать, – сказал писатель.

– У меня репетиция, – сказал Тихомиров и пошел одеваться. Вышел он в черном костюме, белой рубашке и при галстуке.

– Тогда и я пойду, – сказал писатель и тоже повязал галстук.

Учительницы, модистка и Ильин уже были в клубе. Модистка вела себя несколько странно – старалась все время стать боком. Писателя это заинтриговало, он тоже сдвинулся в сторону и увидел на лице модистки свежие царапины.

– Травмировали на любовном фронте, – объяснила модистка.

Тихомиров внимательно к ней присмотрелся и сказал:

– Лицо для певицы – ее рабочий инструмент. А рабочий инструмент всегда должен быть в исправности.

– Силы были неравные, – сказала модистка. – И мать, и дочь. И все по лицу старались.

– Что хочешь делай, а чтобы за неделю зажило, – предупредил Тихомиров.

И тут в клуб вбежал Лаптев и крикнул:

– Пехова из петли вынули!

Услышав это, модистка спрыгнула с эстрады и бросилась к выходу. За ней побежали Тихомиров, Ильин, писатель и учительницы.

…У дома Пехова уже собрались люди. Среди них был и Буянов, и врач в белом халате, и участковый инспектор Гаврилов в мундире, впопыхах надетом на майку. Врач зачем-то мерил Пехову давление. В стороне всхлипывала жена Пехова, ее успокаивала дочь, плотная девица лет восемнадцати.

Модистка оттолкнула врача и вдруг встала перед Пеховым на колени.

– А обо мне ты подумал? – спросила она.

– Не буду я жить, – сказал Пехов. – Потому что это не жизнь так жить. Все равно на себя руки наложу.

– Я тебе наложу! – возмутилась модистка. – А ну-ка, пойдем!

– Куда? – спросил Пехов.

– Ко мне. Хватит! Больше я тебя ни к кому не отпущу. – И модистка, взяв Пехова за руку, повела его к двери.

– Надо хоть какие вещички собрать… – засомневался Пехов.

– Ничего не надо, – ответила модистка. – Все наживем сами.

И они с Пеховым вышли при полном молчании всех присутствующих. Молчание затягивалось, и только в углу по инерции всхлипывала жена Пехова, наверное еще не очень понимая, что же все-таки произошло. Первой опомнилась дочь Пехова.

– Что же получается? – с вызовом спросила она. – В присутствии парткома и милиции какая-то проходимка из семьи увела мужа и отца, и никто ничего не делает!