Текст книги "Семь песков Хорезма"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

Долго еще труп Сергея, как и множество других, топтали туркменские кони. А когда джигиты завершили свое дело, ускакали прочь вместе с освобожденными из Змукшира воинами Рузмамеда.

XIV

Больше месяца пребывал генерал Катенин на старом Эмбинском укреплении. Шатры оренбургского генерал-губернатора синели на взгорке, внизу в зеленых берегах сверкала Эмба, Казаки с ведрами и водовозные брички беспрестанно двигались по взгорью вверх и вниз. У казацких юламеек дымились мангалы и большая по ходная кухня. Слева от русского лагеря торчали кай сакские кибитки правителя Малого джуза, справа – несколько юрт степного разбойника Исета Кутебарова. Небольшая депутация Нур-ишана, приехавшего с Тюб-Карагана, жила в русском лагере. Катенин разрешил Нур-ишану жить рядом, боясь, как бы головорезы Исета не расправились с ним и его людьми.

В лагере, несколько отделившись от него, располагалось и Его императорского величества посольство, отправляющееся вместе с посланцем Хивы Омариль-ханом в Хорезм. Полномочный посол России флигель-адъютант полковник Игнатьев постоянно находился в шатре Катенина, даже ночевал. Утром над степью звенела кавалерийская труба, казаки, сломя голову, бежали вниз, к реке. Офицеры умывались под рукомойниками у юламеек. Генерал-лейтенант Катенин – бывший царский адъютант, в почтенном возрасте сменивший Перовского, вовсе не выходил умываться. Денщик вносил таз с подогретой водой в шатер. И завтрак приносили туда же. Катенин выходил из шатра в голубом мундире, чист и подтянут; и казакам казалось, что он никогда не раздевается – всегда в полной боевой готовности. Недовольным взглядом генерал-губернатор оглядывал Эмбу и прилегающие к ней окрестности. Видел юрты, палатки, юламейки, парусиновые шатры; видел людскую пестроту – белые рубахи и красные шаровары солдат, малиновые халаты и пышные шапки с орлиными перьями кайсаков, косматые туркменские тельпеки и рыжие чекмени. И оттого, что эта пестрота с каждым днем разрасталась, ибо к лагерю спешили отовсюду, – Катенину становилось не по себе.

– Этак эти нехристи зажмут нас в кольцо и не вырвешься, – то ли шутил, то ли жаловался Катенин флигель-адъютанту Игнатьеву. – Нет ли каких новых сведений из Хорезма, Николай Павлович?

– Все те же слухи, Александр Андреевич, Хорезм кипит, словно котел разогретый, – мрачно отвечал Игнатьев. – А кто кого бьет: хивинцы иомудов, или наоборот, одному Аллаху известно. Как бы не пришлось нам на Эмбе до самой зимы проторчать. Придется тогда Омариль-хана в Оренбург везти. Один он ни за что не поедет в Хиву: страсть как боится туркменов.

– Еще бы не бояться! Если верить нашему подданному Нур-ишану, не без участия этого Омариля пятерых иомудов, посланных к нам, убил Сеид-Мухаммед...

Подобные разговоры повторялись каждое утро. При этом молодой Игнатьев, ему всего-то исполнилось двадцать шесть, неизменно щегольски широко расставлял ноги и, откинувшись, осматривал степь в зрительную трубу. Бездействие томило обоих, да и провиант, взятый в дорогу, уменьшался поразительно быстро. Катенин направлялся на Сырдарью, в Перовск, и заодно взял под охрану посольскую миссию, чтобы довести ее до Арала, но в последние дни стал все настойчивее выска зывать мысль: «А не оставить ли тебя, Николаша, одного на Эмбе? Выяснишь обстановку... Как начнут благоприятствовать условия, тогда и двинешься в путь, а я, пожалуй, отправлюсь на Сыр». Игнатьев противился, возражал, как мог, приглашал к генералу то Исета, то Нур-ишана – вели разговоры о мире и мирной торговле. Катенин, сразу как принял Оренбургский край, объявил кайсакским султанам и всему кочевому населению о своей миротворческой политике. Указ, обнародованный им, возымел действие. И то, что стояли сейчас у русского лагеря кибитки султанов и прочих вождей степного края, был добрый знак его политики. Кочевых гостей Катенин побаивался, но принимал охотно и разговаривал с ними на равных. Это особенно льстило им, Александр Андреевич, как-то расчувствовавшись за чашей кумыса, даже пожелал сфотографироваться с разбойником Исетом Кутебаровым. Кайсак, получив через день снимок, ликовал: «Ай, генерал, век тебя буду помнить. С этой карточкой я теперь могу поехать хоть в Москву, хоть в Санкт-Петербург – никто меня не тронет!»

В один из дней гостил у Катенина Нур-ишан. Это был приземистый, рыжий человек с белыми ресницами, круглоголовый, с седенькой бородой. Говорил он быстро, по-русски знал хорошо, и переводчика ему не требовалось.

– Господин генерал, – обратился он к Катенину, – я думаю, вы напрасно ждете того дня, когда установится мир в Хорезме. Этого никогда не будет. Туркмены – народ вольный. У вас говорят: «Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит». В Хорезме хан пытается посадить волка на цепь да еще держать впроголодь. Каждый канал Хива-хана – цепь с петлей. Хан тянет цепь на себя, волк-туркмен четырьмя ногами упирается, а когда с цепи срывается – хану от волка деваться некуда. Вот и сейчас так, Вольному воля, господин генерал...

– Складно говоришь, ишан, но оттого, что в Хорезме нет мира, мы тоже бедствуем, – посетовал Катенин. – Надобно искать Соломоново решение, чтоб волки были целы и овцы сыты.

– Скажи, генерал, зачем в Хорезм царский посол едет? Есть ли от этого выгода туркменам? – полюбопытствовал Нур-ишан.

– Ну вот еще, – обиделся Катенин. – Выложь тебе все секреты.

Дня через три после этого разговора появился в версте от Эмбинского укрепления большой отряд кочевников. То ли кайсаки, то ли хивинцы – понять невозможно: над степью дрожало знойное марево, размывая предметы, и группа всадников то отрывалась от земли и словно парила в воздухе, то скрывалась в ко вылях. Катенин объявил тревогу, казаки бросились в лошадям, солдаты – к ружьям. Генерал выслал в сто рону «противника» передовой отряд. Вскоре отряд вернулся, сопровождая пятерых всадников-туркмен в белых папахах и коричневых чекменях. Все они были стройны, узколицы и горбоносы, в седле держались ловко, а когда спешились, то оказались, как на подбор, высокими и стройными. Генерал Катенин в окружении офицеров внимательно разглядывал их, стоя у шатра, затем разрешил приблизиться главному из них.

Атамурад-сердар бросил поводья своего скакуна джигиту и быстро направился вверх по косогору, к шатру. Но прежде чем он подошел к генералу, в свите его произошло оживление и некое замешательство. Стоявший вместе с офицерами Нур-ишан узнал Атамурада и не в силах справиться с радостью вышел ему навстречу.

– Агаш! Да это же Аташ! – громко заговорил он.

– Хай бой, неужели иомуды остались на коне, а хан Хивы наелся праха?!

Атамурад тоже узнал Нур-ишана, но повел себя гораздо сдержаннее, понимая, что он тут не главный. Однако ишан в первую минуту не дал гостю даже вы говорить слова. Представил его Катенину, назвал по имени – кто он и откуда, и то, что род сердаров благоволит к России не менее, чем сам Нур-ишан, особо отметил.

– Приятно слышать столь лестные слова. Проходите, сердар, в шатер. Вы тоже, господин ишан, будьте любезны присутствовать.

Перед входом денщик с Атамурада снял чекмень, принял пистолет, полил на руки и подал полотенце, Атамурад, по туркменскому обычаю, хотел было снять у входа сапоги, адъютант запротестовал. А стоявший рядом Игнатьев заметил:

– Дипломатическая встреча с босым сердаром... Превосходно, не правда ли, господин генерал?!

Катенин неловко улыбнулся: не к месту, мол, шутки, Атамурад по-русски, с легким акцентом сказал:

– Когда ноги без сапог, то и голова яснее становится.

Хозяева удивленно переглянулись и по достоинству оценили остроту гостя.

– Садитесь, Атамурад-сердар, – пригласил Катенин,

– Вы хорошо говорите по-русски. Бывали у нас в России или где-то еще научились русскому языку?

– В Хиве много русских, господин генерал, – охотно пояснил Атамурад. – Одних рабов больше четырех тысяч человек... Но я жил у вольного русского... У Сергея-аги, у него и научился.

Имя Сергея, спасшего пятнадцать лет назад русского посланника Данилевского, до сих пор еще переходило из уст в уста. И Катенин слышал об этой истории. И не только слышал! На уме она была у него потому, что в посольстве Игнатьева находился сын Сергея-аги, подъесаул Кирилл Лихарев.

– Позвольте, Николай Павлович, у вас же сын этого самого Сергея, – воскликнул Катенин. – Любопытно узнать, жив ли Сергей-ага или уже помер?

– Он погиб... совсем недавно... – Атамурад-сердар еле выдавил из себя эти слова и тяжело вздохнул,– Наши иомуды виноваты в его гибели... Они не смогли спасти его...

– Да-с, – опечалился Катенин.

– В самом деле, не будь беды, отец и сын могли бы встретиться, – пожалел и Игнатьев.

– Жаль-жаль, – еще раз произнес, уже без всякого сожаления, Катенин и развел руками. – Что поделаешь, война есть война. Без жертв она не обходится.

Атамурад тоже подумал об этом. Сотни иомудов, хивинцев, русских и персидских рабов полегли на полях Хорезма в этот кровавый год. Атамурад давно привык видеть смерть во всем ее многообразии, и сейчас не жалость по погибшим и казненным владела им, а забота о деле крупной государственной важности. Сбылось то, о чем еще совсем недавно говорил ему Нур-ишан, находящийся в генеральском шатре и ждущий от Атамурада важной вести.

– Так что же вы нам скажете, Атамурад-сердар? – после недолгого молчания заговорил Катенин. – Может быть, изволите доложить обстановку в Хорезме? Невероятные и всевозможные слухи мешают движению моей экспедиции и государеву посольству. Хотелось бы одновременно узнать, с какими тяготами приехали ко мне,

– Господин генерал, вольные иомуды и каракалпаки загнали нукеров хивинского хана в их дворы, заняли все каналы, дороги и привезли государю императору Александру II фирман о желании присоединить Куня-Ургенч и Кунград к Малому джузу, который верой и правдой служит России. – Атамурад-сердар перевел дух и заговорил вновь: – Сбылась мечта угнетенного народа. Наконец-то каракалпаки и туркмены-иомуды, живущие у Арала, вернутся к своему истинному хозяину – государю императору российскому. – С этими словами Атамурад достал из-за пазухи сплюснутый свиток и передал Катенину.

Генерал-губернатор развернул пергамент, исписанный по-арабски, вновь свернул и положил на стол.

– Николай Павлович, что вам известно о наших давних сношениях с туркменами и каракалпаками?

– Господин генерал, признаться, я не готов к столь щепетильному вопросу. – Игнатьев смутился, но тотчас взял себя в руки и заговорил тверже: – Что бы ни происходило во времена давние – ныне граница России проходит по северным берегам Аральского моря, из чего следует, что ни туркмены, ни каракалпаки Россия давно не принадлежат. А коли на сей день они нам не принадлежат, то, естественно, без государева приказа никаких грамот о присоединении мы принимать не можем. Поймите нас, господин Атамурад-сердар, беа всяких превратностей. – Игнатьев поклонился, видя, как напряглись мускулы на лице туркменского предводителя.

Катенин тоже понял, что хорошо начавшаяся встреча с Атамурадом может закончиться, в лучшем случае, ничем, и успокоил его:

– Сердар, тяжбу, какую вы поднимаете в своем прошении, одним махом не решить. Да и адресована она государю императору... Мы отправим сей фирман в Санкт-Петербург. А пока суть да дело, необходимо подумать, как нам ввести свое посольство и посла хивинского Омариль-хана в Хорезм без риска погибнуть в той буче, которая еще не успокоилась?

– Господин генерал, мое влияние на туркмен-иомудов велико, и все же я не Аллах, чтобы погасить их ненависть к хивинскому хану. Только перемирие может смирить гнев народа Но иомуды, захватив половину Хорезма, мириться с ханом не станут и захваченное ему не отдадут! – Глаза сердара запылали гневом и злостью, и сам он, возбужденный, встал с кресла.

– Сядь, Аташ, сядь, – попросил Нур-ишан.– Гнев никогда не был помощником в серьезных делах. Народ никакими словами, если они бесплодны, не уговоришь – это так Однако господин генерал-губернатор и государев посланник едут в Хорезм не с пустыми словами. Ваше высокопревосходительство, не могли бы вы пояснить нам, с чем Россия едет в Хорезм и какая от этого выгода туркменам и каракалпакам?

Катенин поежился, вновь услышав от Нур-ишана тот самый вопрос, который он уже давно задавал. Пока что ни генерал-губернатор, ни посланник Игнатьев не видели, какую пользу могут извлечь туркмены от затеваемого дела с Россией. Вроде бы и не следовало рассекречивать его прежде времени, помня поговорку: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь». Однако настойчивость ишана и безвыходность положения, в какое угодили русские, заставили Катенина согласиться на откровенный разговор.

– Адъютант, повесьте-ка нам карту, – попросил генерал и, как только ее прикрепили булавками к подогу шатра, подошел к карте. – Это копия Муравьевской карты, – сказал он подошедшим Игнатьеву и гостям. Прочертив пальцем путь от Балханского залива до Хивы, пояснил: – Этим путем в 1819 году шел в Хиву генерал от инфантерии Муравьев, в ту пору гвардейский капитан, служивший на Кавказе в штабе Ермолова. Этот путь мы избрали для проторения большой караванной дороги. Ныне создается товарищество русских купцов, которые хотят взять дело в свои руки. Виды их – фантастические. От Балхан до самой Хивы они хотят провести железную дорогу и по ней возить свои товары...

– Да, господин генерал, именно об этом я слышал, и поэтому хотел знать – какая польза будет туркменам от вашей поездки в Хорезм, – перебил Нур-ишан. – Оказывается, очень большая польза. Аташ, ты человек умный, поймешь свою выгоду. Все твои иомуды могут стать постоянными проводниками русских купцов. Дорога начнет строиться – потребуются тысячи рук, тысячи верблюдов... Много всего от вас потребуется русским. Не так ли, господин генерал?

– Безусловно, – с интересом отозвался Катенин, поняв, наконец: если Атамурад-сердар известит иомудов о цели приезда русских к хивинскому хану, то перемирие установить между ними и иомудами можно.– Атамурад-сердар, ты человек честный, давно благоволишь к русским и его величеству императору России. Хотел бы я тебе предложить службу русскому государю. Станешь получать от меня жалованье, а делать то, что я попрошу... Но все дела – на благо России.

– Аташ, такое даже во сне не приснится, – под толкнул Атамурада ишан. – Это первый шаг к русским, а потом и фирман твой государь рассмотрит.

– Я согласен, господин генерал. – Атамурад протянул руку. – Говори, что мне делать.

– Отдохни малость, поезжай в Хорезм. Расскажи йомудам и каракалпакам о вашем разговоре. Вот тебе моя рука... рука настоящего друга, на меня ты можешь положиться.

Катенин в честь туркменского сердара дал обед, пригласил и джигитов, приехавших с Атамурадом в лагерь. К вечеру туркмены уехали.

После проводов сердара Катенин, взяв под руку Игнатьева, сказал тихонько:

– Ты, Николаша, этому подъесаулу Лихареву не говори, что его отец погиб... Постепенно сам узнает.., Жаль сироту – всю дорогу до самой Хивы будет маяться. Пусть узнает на месте... Людям своим объяви, чтобы собирались. Заночуем и отправимся в путь.

На рассвете русский отряд снялся с Эмбы и устремился на юг к Аральскому морю. Погода стояла теплая. Лишь изредка на голубое небо набегали облака, заслоняя солнце. Травы, напоенные влагой, еще не обожженные зноем, были в самом соку, от них шел здоровый бодрящий запах, и солдаты чувствовали себя превосходно. Над степью тут и там взлетали птицы, желтыми тенями проносились стада сайгаков, неожиданно почти из-под копыт выскакивали зайцы и крупными скачками уносились прочь. Казаки пускались в погоню, поднимали крик, отчего вокруг начинался переполох: взлетала над гнездом мелкая пернатая дичь, выскакивали из нор и снова прятались суслики, тяжело взлетая, поднимались в небо степные орлы. Степь оглашалась беспокойным звоном... Ночью было свежо, спали, укрываясь шинелями. Шатров и палаток не разбивали, ибо короток был летний сон. Чуть свет трубач играл зарю, и отряд двигался дальше. На четвертый день вдали засинело море. Здесь Катенин распрощался с миссией Игнатьева:

– Ну что, Николай Павлович, поезжай влево, а я – вправо. Ты на Усть-Юрт, я – на Раимский пост. Прибуду в Раим, сразу пошлю пароход в Чернышевский залив.

Еще на Эмбе они решили ввести пароход «Перовский» в устье Амударьи и плыть вверх по реке насколько будет возможно, чтобы изучить ее судоходство. А чтобы хивинцам не показался подозрительным ввод парохода в Амударью, там же сообщили Омариль-хануз «Подарки хану – тарантас, напольные часы, мебель и прочие вещи – повезем до самой Хивы пароходом». Омариль-хан нахмурился, но не возразил.

Отряд Катенина свернул на восток и скрылся за горизонтом. Полковник Игнатьев после недолгого отдыха построил своих людей, сказал: «Ну с Богом, служивые», и тоже отправился в путь. Предстояло, по расчетам, тридцать дней идти по Усть-Юрту, затем спуститься к морю, где часть посольства сядет на пароход, остальные пойдут берегом моря и, переправившись через залив Ай-Бугир, войдут в Кунград.

XV

Атамурад намного опередил русскую миссию. Прибыв в середине июня в Кунград, он вывел повстанцев-иомудов из города, сам с сотней джигитов остановился в ожидании Игнатьева у Мухаммед-Фена. Сердары сердцем приняли желание России завязать с Хивой крупную торговлю, и непримиримая вражда между ханом и кочевниками постепенно начала затухать. Сначала прекратились стычки на северных окраинах ханства, затем в городах, где еще находились отряды повстанцев. Глашатаи-джарчи, переезжая из селения в селение, объявляли народу о приближении людей белого царя, о больших переменах, и дело шло на лад. Обстановка улучшилась настолько, что в Кунград приехал из Хивы племянник хана Мат-Мурад в сопровождении нукеров. Он поселился во дворце кунградского мехрема, попивал чай, сидя на топчане, и смотрел на Амударью. Впервые после долгих лет кровавой вражды сошлись за дастарханом непримиримые противники, Мат-Мурад, мирно беседуя с Атамурад-сердаром, пытался понять, какую силу применил оренбургский губернатор, что разъяренные, как львы, иомуды превратились в добрых друзей.

– Дорогой Мат-Мурад, добро оплачивается добром, – несколько свысока отвечал Атамурад. – Россия идет в Хорезм с добрыми намерениями – не пристало нам встречать ее злом. Новый генерал добр, – даже главного калтамана кайсакских степей, Исета, помиловал.

В свите Мат-Мурада находился родной брат Исета – Азберген, бежавший когда-то от Перовского в Хиву.

Услышав об Исете, он подсел к Атамураду и забросал его вопросами.

– Атамурад, неужто это так, как говоришь?

– Я лживых слов не произношу.

– Значит, и то, что тебе русский генерал назначил жалованье, тоже правда?

– Истинная правда.

– Атамурад-сердар, замолви за меня слово перед русским генералом. Я хотел бы тоже вернуться в степь и служить белому царю.

– Ладно, Азберген, я это исполню...

Шум, возникший в городе, прервал их беседу. Сна чала все подумали, что прибавилось воды в Амударье и она зашумела так сильно. Выскочив во двор, Атамурад и другие увидели бегущих горожан. Толпы с криками, толкаясь и давя друг друга в тесных улочках, бежали за город. Зычные гудки с реки еще больше подхлестнули обезумевшую от страха толпу.

– Вах, бараны! – выругался Атамурад-сердар. – Остановитесь, люди, это же русский пароход!

Он вскочил на коня и сопровождаемый хивинцами и своими джигитами направился к берегу.

«Перовский» разразился гудками потому, что сел на мель именно в том месте, куда хивинцы сбросили с каюков тысячи тонн привезенного камня, чтобы не пустить русское «чудище» к Кунграду. Мат-Мурад, год назад вместе с сановниками участвовавший в перекрытии реки, теперь довольно посмеивался. Атамурад-сердар, зная, что это дело рук хивинцев, сказал ему:

– Мат-Мурад, придется тебе заняться очисткой Амударьи. Если пароход с подарками Сеид-Мухаммед-хану не дойдет до Хивы, маградит снимет с твоей шеи голову.

Первыми причалили к берегу казаки, высадились, образовав две шеренги, чтобы оградить от толпы начальника Аральской эскадры капитан-лейтенанта Бу такова, подполковника Черняева и других офицеров, Подъесаул Кирилл Лихарев скомандовал: «Равняйсь... Смирно!», доложил о готовности конвойного отряда, Высокорослый, стройный, он был очень похож на отца, Крутолобый, брови черные, глаза полны дерзости и отваги Атамурад. глядя на ритуал, с любопытство»! разглядывал Кирилла На Эмбе, когда он услышал о сыне Сергея, часто думал о нем, и сейчас искал случая познакомиться. О том, что в посольстве находится Сергеев сын, знали и джигиты. Как только они увидели высокого подъесаула, похожего на Сергея-агу, сразу заговорили о нем. Кирилл, еще в детстве научившийся говорить по-узбекски, понял, что в толпе заинтересовались им, поднял руку.

– Рад видеть своих земляков! Да сохранит вас Аллах! – крикнул он, чем вызвал оживление в толпе.

– Лихарев, прочь фамильярность! – одернул его Бутаков. – Командуй отрядом!

Минуя полуразрушенные стены, вошли в широкие распахнутые ворота крепости. Двор был усажен сплошь фруктовыми деревьями, прочерчен узкими аллеями в украшен клумбами, на которых благоухали розы. В глубине двора виднелись дома с айванами. Вернувшийся после бегства в свою обитель Диван-баба, молитвенно сложив на груди руки, поджидал офицеров и идущих с ними предводителей повстанцев. Казаки расположились под яблонями и абрикосовыми деревьями. Пока они приводили себя в порядок, джигиты вскипятили чай и принялись готовить плов. Расселись на тахте, подобрав под себя по-турецки ноги. Бутаков повел беседу о городским головой. Кирилл Лихарев участвовал в бесе де в роли переводчика.

Диван-баба, слезливо жалуясь, врал:

– Урус-паша, кто знал, что к нам приплывет такой большой каюк! Если бы знали, никогда не стали бы перегораживать реку. А теперь что же... Теперь дадим вам малые каюки, на них и повезем в Хиву подарки.

– Ну, ловкачи! – засмеялся подполковник Черняев.

– Да я еще в Раиме сидел, а мне уже кайсаки доложили, что хивинский хан ставит семь плотин на реке, – сказал Бутаков. – Запрячь бы этого толстого хряка в бечеву, пусть бы тужился, тянул пароход до самой Хивы.

– У него персиян много. Их он заставит тянуть, – предположил Черняев.

– Зачем персиян? – не согласился Атамурад-хан. – Верблюдов пригоним!

– А что – дело говорит сердар, – поддержал Бута ков.– Верблюдами только и можно стащить с мели па роход. И каюки они потянут... Силища у них сказочная.

Атамурад все время смотрел на Кирилла и все больше одолевало его желание заговорить с ним. Парень чувствовал на себе взгляд сердара и хмурился:

– Что, Атамурад-хан, своего что ли узнал? – не выдержал Кирилл. – У меня тут все свои. Да и меня самого русские друзья «хивинцем» кличут.

– С отцом твоим я долго знался, – сказал Атамурад, – Он меня выучил русскому языку. Много раз в его доме бывал.

– Мне в дороге сказали, что отец мой погиб. Да, признаться, я и не думал живым его встретить.

– Отца твоего зарубили возле Змукшира. Целый день после битвы искали его. Когда нашли – повезли на Ашак и там похоронили.

– Это далеко? – спросил Кирилл.

– Нет, недалеко. Мы можем поехать с тобой за верблюдами, я покажу тебе могилу твоего отца.

Кирилл передал суть беседы Черняеву. Тот посоветовался с Бутаковым. Последний рассудил:

– Я думаю, можно довериться сердару. Мы поверили его слову – и ведем целое посольство в Хорезм, неужели же не доверим ему своего подъесаула! На все их путешествие уйдет не более десяти дней. Как раз к этому времени переправится через Ай-Бугир полковник Игнатьев Раньше ему никак не успеть. А без верблюдов не обойтись: пароход наш крепко сел на мель.

– Ладно, Алексей Иванович, беру ответственность на себя. Знаю, что Игнатьеву не понравится мое самовольство, ну да риск оправдывает дело. – Черняев посмотрел на Атамурада. – За десять дней управитесь?

– Да, господин офицер. Через десять дней мы пригоним инеров и вытащим пароход, – пообещал Атамурад,

– Ну, тогда с Богом... Возьми с собой, Лихарев, пятерых казаков, помогут.

Вечерком, с наступлением прохлады, отряд Атамурад-сердара с русскими отправился на Узбой.

Команда моряков с «Перовского» и приданный ей взвод казаков осмотрели Кунград, побывали на базаре. Город был невелик, насчитывалось в нем до семи тысяч жителей вместе с детьми. А если учесть, что многие бежали после нашествия иомудов, го и того меньше. Прилепившийся к Амударье глинобитными мазанками, разделенный узкими улочками, он походил на сказочный мирок. Впечатление это усиливалось от множества торговых лавок и лавчонок, которые тянулись вдоль улочек. Пока русские переходили от лавки к лавке, десятка два ханских нукеров, размахивая камчами, отгоняли от диковинных гостей не в меру любопытных горожан. Женщины и дети стояли на плоских крышах и взирали на «урусов» сверху. Возвращаясь, казаки рассаживались под деревьями, офицеры – на айване, с хозяевами. За трапезой продолжались деловые беседы. Мат-Мурад всякий раз начинал с того, что ему очень жаль, что так долго нет самого ак-паши Игнатьева. Он, диванбеги Мат-Мурад, хорошо понимает, что русские хотят плыть пароходом до самой Хивы, дабы удивить жителей Хорезма огромной шхуной с паровым котлом. Но при таком способе движения русские будут в пути восемнадцать дней. Мучаясь днем от жары и духоты, а вечером отбиваясь от комаров, многоуважаемые гости проклянут тот день и час, когда согласились идти в Хорезм. Самое верное – двигаться по берегу на лошадях, а поклажу потянут верблюды. Черняев, Бутаков и капитан парохода лейтенант Можайский молча соглашались с доводами ханского сановника, но вслух не могли. Никто из них не мог взять на себя смелость нарушить приказ генерал-губернатора Катенина: «До Хивы следовать пароходом, по возможности, изучить весь путь и создать первую лоцию Амударьи».

Между тем основной отряд русской миссии продвигался по Усть-Юрту. 21 июня посольство прибыло в Ургу – отсюда начиналась переправа через Айбугирский залив. Предстояло одолеть двадцать пять верст водного пространства, сплошь заросшего камышами. Кунград-ские власти пригнали для русской миссии несколько лодок с шестами. Полковник Игнатьев, осмотрев кара-калпакские лодки, решил:

– Все повозки придется сжечь... Тарантас мой разберите, сложите отдельно колеса и кузов, авось, дотянем...

Утром началась переправа. Лодки шли одна за другой по узкой полоске чистой воды, шириной в полторы сажени. Ветхие лодчонки, управляемые оборванными гребцами, едва продвигались вперед. Плыли весь день, Наконец, на восьмом часу пути вошли в канал и выса дились на сухом пологом берегу. Миссию выехали встречать Черняев с казаками, моряки остались на пароходе. На ночь остановились в ауле гостеприимного Азбергена. Сидя на ковре за коптящей плошкой, посольский чиновник Галкин торопливо записывал в дневникз «27 июня тронулись в направлении к Кунграду и немедленно вступили в полосу обрабатываемую, довольно густо населенную. Хлебные поля разбиты на правильные квадраты, канавы разветвлены до самых мелких арычков. Почву здесь удобряют илом из реки, который возят зимой. Пшеницу уже собрали, и нам попались арбы со снопами. Для обработки здесь служат сохи и бороны, больше же заступы да железные лопаты. Для размола хлеба имеется всего одна мельница, а большей частью служат простые жернова. Кроме хлеба сеют тут сорочинское пшено, ячмень, также масляничные растения– хлопок, морену, выращивают тутовник с шелковичными червями... Потянулись сады, видимые еще издали, обсаженные высокими тополями. Мы подъехали к саду, принадлежавшему Азбергену. Сад окружен высокой глиняной стеной, с бастионами по четырем углам. Он, говорят, выдержал осаду туркмен, причем внутри его размещалось до 1500 кибиток. Хозяин угощал нас под открытым небом на ковре. Фрукты, затем чай в китайских чашечках, затем пермени пилав и опять чай. Все было вкусно и опрятно приготовлено...» (Строки на дневника секретаря посольства М. Н. Галкина)

Посол Омариль, истомившийся по родине, едва ступил на землю Хорезма, сразу же заспешил домой – в Хиву. Мат-Мурад снабдил его свежими лошадьми, приставил охранную сотню нукеров, Омариль торопливо простился с Игнатьевым, пообещав скорую встречу во дворце хана, и отправился в путь. Мат-Мурад, приняв заботу о русских, не отходил ни на шаг от полковника Игнатьева.

На следующий день миссия Игнатьева въезжала в Кунград. Горожане высыпали из дворов на узкие улоч ки, встречая еще один отряд гостей.

Миссия въехала в ворота с зубчатым верхом – это был огромный хозяйственный двор с караван-сараем: отсюда отправлялись товары, и прежде всего хлопок, в Россию. За первым двором открылся второй, с дворцом, состоящим из нескольких комнат с земляным полом. Игнатьева и все его посольство провели через дворец в третий двор. Возле серебристого тополя была разбита белая кибитка. У входа в нее Игнатьева встречали Диван-баба и Мат-Мурад. Все было готово для приема царского посланника. За дастархан уселись вместе с главой миссии все его штатские и военные сотрудники. Столь представительная компания вынудила ханского диванбеги держаться официально. После нескольких льстивых фраз Мат-Мурад возобновил разговор о невозможности везти на пароходе подарки хану.

– Если русские будут настаивать на своем, мы будем вынуждены задержать отряд. Придется ехать в Хиву к маградиту, и дело может затянуться до зимы, – предупредил он.

Это была мягкая угроза, но весьма реальная, и полковник Игнатьев пошел на уступки:

– Хорошо, Мат-Мурад, мы согласны оставить пароход у Кунграда, но снабдите нас каюками. Мы погрузим на них подарки и поплывем против течения с помощью бечевы.

– Каюки дадим завтра же и поможем, господин полковник, убрать с мели пароход, только пусть поскорее убирается к морю, – пообещал Мат-Мурад.