Текст книги "Аморальные байки с плохими словами"

Автор книги: Валдис Йодли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

В то время, пока заведующий хозяйственной частью Иван Семеныч стремительно проваливался в детство, секретарша Соня вдруг почувствовала коварное действие смешения вин: с виду безобидный купаж произвел в ее неокрепшем организме резкие изменения. В животе, покрытом сексуальным загаром, у Сонечки звонко заурчало и через нижний проход, да-да, секретарши тоже какают, наружу попросился свекольный борщ. Добраться до туалета абсолютно не представлялось возможным – красивые смуглые ноги парализовало напрочь. Соня из последних сил заелозила в кресле и попробовала прикрывать нижнее отверствие ладошкой, но процесс дефекации был необратим как вращение светил во вселенной. Поняв, что с девичьим достоинством придется распрощаться, секретарша попробовала хотя бы сохранить самое дорогое: стала снимать с себя бельгийские трусы из кружевного шелка, которые недавно ей презентовал министр здравоохранения. Таких трусов у нас, на Украине, днем с огнем не сыщешь…

Опытный Рамир сразу уловил сигнал к действию и бросился ей на помощь. Его красивые пальцы, при виде которых у всех работниц Минтранса твердели соски, ловко сдернули кружевной шелк. Следует отметить, что начальник охраны являлся тайным любимцем женской половины транспортного министерства и в сдергивании женского белья был весьма проворен. К тому же он не смешивал вина и пил только траминер. Тот самый розовый траминер, который отшибает мозги напрочь. А если мозги не больше чем у страуса, то и вина много не надо… Вначале мир охранника наполнился цветными пятнами и яркими красками, в голове зазвенел веселый колокольчик. В сознании закрутился пестрый калейдоскоп дерзких поступков и баловства. Хотелось безудержного веселья и глупых проказ. Сняв с секретарши импортные трусы он подхватил ее на руки и понес в свой кабинет. Сопротивляться Сонечка не имела сил и только шептала какие то слова, прижимая к заднице ладошку. Рамир прислушался.

– Какать, какать хочу, – лопотала нетрезвая нимфа, – сейчас укакаюсь… Обосрусь сейчас…

Вступление в половую связь с обкаканой девицей вдруг показалось Рамиру веселой забавой, но мозг, размером с куриное яйцо вовремя подал сигнал тревоги и кровь отхлынула из пещеристого тела. Отмывать кабинет от женского навоза Рамир Эльбрусович не желал и потому быстро посеменил к туалетам. Открыв дверь он еще успел пристроить Сонечку на унитаз и вовремя убрал руки: из под секретарши хлынул мощный напор вчерашнего борща. Веселый Рамир вложил ей в руки рулон туалетных полотенец, хихикнул и отправился вниз, в котельную. Ему было радостно, хорошо и хотелось дурачиться. В голове шумела кровь и вспыхивали гирлянды. Перед глазами плыли бронзовые буквы, поручни, ступени, разноцветные вентили и блестящие трубы. Красные краны легко крутились, желтые рычаги плавно поворачивались и гудели насосы. Страстно тянуло петь и танцевать…

Обнаружив в котельной неподвижные тела Семеныча и Галины Рудольфовны, начальник охраны посчитал их позы довольно унылыми и лишенными озорства. Тогда он взвалил на плечо кадровичку и, насвистывая веселый мотив, отнес ее в кабинет завхоза. Там он посадил ее на диван из зеленой кожи и надел на голову железнодорожную каску. Ее подарили Семенычу в честь открытия новой ветки Жмеринка-Урюпинск. Затем Рамир Эльбрусович принес снизу плачущего завхоза и уложил его на колени Галины Рудольфовны. Композиция была монументальна, однако лишена логического смысла. Тогда охранник обнажил роскошную белую грудь начальницы отдела кадров и бережно вложил горячий сосок в мокрый рот завхоза. Семеныч сладко зачмокал губами, слезы высохли и упавший в опилки сахарный петушок сменился другими, более приятными образами. Картина обрела глубочайший смысл и наполнилась величием. Вечная тема самоотверженного материнства и беззаботного детства была раскрыта полностью и окончательно. Сидевшая в каске Галина Рудольфовна блаженно улыбалась и видела чудный сон: ей снился первый муж-красавец и грезилось, что она беременна от него, и что родила маленького мальчика и груди ее полны молока. И вот, она кормит этого желанного ребенка сладким молоком, а он урчит, сосет ее грудь и царапается коготками словно котенок.

Удовлетворенный своим творчеством Рамир резко развернулся на одном каблуке в сторону двери и встретился вдруг лицом к лицу с Татьяной, любимой женой Семеныча. Она была нема от гнева и, открыв багровый рот, указывала пальцем на свежесозданную композицию из двух тел. Какое то время она пыталась воспроизвести некий звук, но безуспешно: внутри клокотало и в гортани шипел воздух. Рамир поднес к лицу разгневаной женщины бокал красного вина, зажатый в изящных пальцах. Пунцовая Татьяна Олеговна залпом выпила содержимое, облизала губы и случайно взглянула на руки Рамира.

«Боже, какие великолепные пальцы! – у Татьяны Олеговны впервые за последние тридцать лет напухли соски и стало влажно внизу живота, – И какие ловкие!»

«Интересно, а зубы у нее настоящие или протезы? – промелькнула шальная мысль у начальника охраны. – Минет с деснами – это так забавно и необычно! К тому же эта бородавка под ухом наверняка в молодости была симпатичной родинкой…»

– У меня в кабинете, – загадочно шепнул Рамир в ухо разомлевшей женщины, – большая коллекция огнестрельного оружия. И, если хотите, я Вам продемонстрирую свой любимый пистолет. Вы таких пистолетов, мадам, в руках еще не держали. Огромный пистолет.

– А почему бы и нет! – выдохнула опьяневшая Татьяна и пала в руки галантного кавалера…

* * *

Ревизионная комиссия, нагрянувшая поутру с проверкой была несколько удивлена: во первых ремонтные работы, вопреки ожиданиям начались и шли полным ходом. Во вторых – ревизоров никто не встречал. Ни начальника охраны, ни завхоза не было на месте. Лишь три перепачканных гастарбайтера ползали со шлифмашинкой по мокрым ступеням фойе. Причем, на одном из них были туфли за четыреста долларов… Беспрепятственно проникнув через задний проход в министерство, комиссия сразу же направилась в кабинет завхоза. Там, за закрытой дверью их ждала не менее грандиозная картина: на диване из зеленой кожи спала красивая женщина с обнаженной пышной грудью. Ее голова, согласно технике безопасности, находилась в пластмассовой каске и приоткрытый рот растянут в улыбке. При этом на руках ее возлежал завхоз Иван Семеныч и блаженно сосал роскошную грудь. Штаны его были мокры, а в правой ноздре в такт дыханию надувался и лопался зеленый пузырек. Слегка охреневшие ревизоры бросились вызывать охрану, но сцена, представшая перед их взором в кабинете начальника охраны, отняла остатки разума даже у председателя комиссии.

Шеф охраны, Рамир Эльбрусович, сидел в резном кресле закрыв глаза и с расстегнутыми брюками. В одной руке он держал вороной пистолет, а в другой – вставную челюсть. Хозяйка вставной челюсти, пожилая и некрасивая толстуха, крепко спала, положив голову на колени Рамира Эльбрусовича и причмокивала во сне беззубым ртом. Главному ревизору сделалось дурно и он, зажав рот, ринулся в мужской туалет. Распахнув дверь кабинки он обнаружил довольно симпатичную девушку, сидящюю на унитазе. Секретарша Соня откинула голову на сливной бачок и что то бормотала во сне про французское белье и спортивные автомобили. В руке она крепко сжимала кружевные трусики, а волосы ее разметались… От неожиданности ревизор забыл что его тошнит. Он взял в руки девичьи трусики, зачем то их понюхал и хищно улыбнулся. Потом быстро сунул их в карман серого пиджака, где уже находились губная помада и тушь для ресниц. Затем глава комиссии умылся холодной водой, причесался у зеркала и пошел писать отчет об удачном освоении выделенных на ремонт министерства денег.

Тем временем мы успешно залили подоконники и ступени. Благодаря специальному пластификатору ксилолит быстро набрал прочность и уже к вечеру мы приступили к его шлифовке. Витя азартно елозил машинкой по ступеням, когда я заметил что на одной ступени вдруг отчетливо проступают медные буквы. Приглядевшись, я прочитал текст: «… ИГОВО». Не веря своим глазам, я пощупал мокрые буквы рукой. Буквы были холодными. Мне поплохело…

– Витька, сын гниды и червя!!! – взревел я так, что дрогнули стекла на тридцатом этаже министерства. – Что это за буквы, падла случайнорожденная!?!?!

– Ну как же, патрон, – подсобник глянул на меня бирюзовыми глазами, – Нетленный след. Память потомкам… Ты же сам пример приводил про древнего Сострата и маяк. А мы чем хуже?

– Бля… мне нехорошо… – я взялся за сердце. – И что тут написано, дебил? Надеюсь, что без мата? Что это за "… ИГОВО"?

– «СДЕЛАНО ФИГОВО» – высказал свою версию подошедший Йончик.

– Это ты сделан фигово, брателло, – обиделся Витя, – тут написано: " ВИТЯ ИЗ РОСВИГОВО". А там, – подсобник махнул на соседнюю ступеньку, – мой номер телефона. Целый вечер проволочки гнул…

– Слушай ты, древний Кастрат, – я овладел собой, – надеюсь ты мой телефон не выгнул в проволочках?

– Ты че, шеф, – успокоил меня Витя, – как я мог забыть? Конечно выгнул. Мы ж команда! Тебя я в подоконник забетонировал. А Йончика телефон – на верхней ступеньке…

Мне вдруг захотелось много крови, много слез и просто кого то убить. Я глянул на Витю, но вспомнил, что убийство в нашем государстве не поощряется. Особенно таких редких экземпляров.

– Значит так, Виктор, – я принял спасительное решение, – места с надписями не шлифовать! Не трогай их, понял? Пусть сами вышлифовываются. Пока проступят наши имена мы будем уже далеко от царя Птолемея. Или царь поменяется… Так и быть, поддержим древние традиции каменотесов. Сострат хренов, руки бы тебе отломать…

* * *

Однако, если Вы считаете, что этим все дело и кончилось, то я Вас уверяю – нет, Вы ошибаетесь. Не закончилось. Оказалось, что охмелевший Рамир Эльбрусович в порыве ночного озорства открыл в котельной запорные краны и слил из системы отопления всю воду. Слил со всего небоскреба воду прямо в подвал. И мало того, что в министерстве под Новый Год полопались все трубы от мороза, так еще озеро, образовавшееся в подвале, подмыло фундаменты и башня министерства немного накренилась. А рождественские морозы усугубили ситуацию… Поезжайте в Киев и гляньте на Минтранс со стороны Воздухофлотского моста – башня заметно наклонилась к Цирку, стоящему на площади Победы… Видно даже невооруженным глазом. Без уровня и нивелира. Не верите? Спросите у Витюхи – у него глазомер хороший. Кстати, там же, на второй ступеньке снизу, можете себе записать и номер витиного телефона. Авось пригодится.

© Yodli

© Copyright: Валдис Йодли

[Закрыть], 2012

Свидетельство о публикации № 21204051282

Витька, шуба и трофейные рога

Также, как приговоренный злодей ступает на эшафот, так и я возвращался в родной город Мукачево. Ехать домой не хотелось. И были тому веские причины: подсобник-Витя своими зашифроваными письменами похерил всю нашу министерскую работу и, заодно, авторитет Егорыча. Да и эта ночная пьянка… Но Глеб Егорыч встретил нас на удивление дружественно:

– Да выбрось ты их из головы, архитектор, – успокаивал меня бывший прокурор, потирая руки, – Так им и надо, клопам бумажным! Будут знать, как со мной шутить… Кстати, у меня к тебе срочное дело есть. Нужно одному моему коллеге толковый камин состряпать. И какие то запорные шлюзы впридачу… Он имеет охотничий домик на озере. В Соленых Млаках. Душевный мужик… Твои бойцы ему понравятся. Он начальником пенитенциарной службы работает. Завтра же приступай.

У меня просто камень с души свалился. С утра я взял «полтора брата» и отправился по указанному адресу принимать заказ.

"Все таки хороший мужик, этот Егорыч, – размышлял я следуя с мастеровыми по коридорам исправительного заведения, – и смекалистый. Как он этих тузов министерских проучил! Это надо же додуматься было до такой комбинации…" Мы поднялись на второй этаж и остановились у двери, обтянутой синим дермантином. На ней красовалась желтая табличка.

– Вот жеж, бля, разгильдяи, – Витя поправил висящюю на двери бронзовую пластину, – С виду контора серьезная, а такой бардак развели!

На блестящей табличке красовалась надпись:

 
каб.№ 23
Микола Гнатович Попердюк
начальник відділу виконання покарань
 

Ступив на порог кабинета я хотел было открыть рот для приветствия, однако тучный человек, сидящий в контражуре окна, меня опередил:

– Ну вот и свиделись, дизайнер, – донесся до меня удивительно знакомый сиплый голос владельца, – И ты заходи, красноухий, не стесняйся.

Стоявший сзади милиционер втолкнул пузом Витьку в кабинет. Напротив большого человека с голосом сифилитика, прямо в центре комнаты сидел второй – оборваный, сутулый и босой. Он сидел на табурете, привинченном к полу и за спиной держал побелевшие руки, замкнутые в наручники. При нашем появлении он вздрогнул и робко оглянулся на дверь. В бледном субъекте со струйкой крови, засохшей под носом, я распознал того самого дизайнера Славика, за которым охотится черный ассасин Ханджар. Большой человек в кресле завязал тесемки на черной вышиванке и положил на стол красные руки. На костяшках пальцев я отчетливо прочитал слово «Коля». В животе у меня похолодело и застрекотали кузнечики…

– О! Здравствуйте, Николай! – я радостно распахнул объятия, – Что же Вы так рано нас оставили?! Даже познакомится не успели…

– Успеем, – просипел судебный исполнитель и глаза его налились кровью. Он глянул на ноги Йонаса в страусиных туфлях. Йончик осторожно переступил с ноги на ногу. Тогда мы все, и Славик в том числе, перевели взгляд на обувь Йончика. Туфли были заметно потерты, в одном месте разорваны и местами образовались белые от извести пятна. Возле правого ботинка на паркете неизвестно откуда появилась небольшая лужица светлой жидкости. Мой мозг лихорадочно пытался родить на свет какую либо вразумительную сентенцию, типа "способность хранить самообладание – отличает мужчину от женщины"… или, "гнев – не лучший советчик". Однако, подумал я, это не помешает Николаю убить нас спокойно и по мужски рассудительно. Тогда я решил применить прием реверсивной психологии и взять всю вину на себя, предварительно максимально ее усугубив, но Витька очнулся первым:

– Кожа страуса, – Витя ковырнул спичкой в носу, – самая крепкая в мире. В шесть раз крепче телячьей. И не промокает, да Йончик?

– Угу, – Йонас мотнул головой.

– Из нее не только туфли, но и пояса хорошие шьют. Крепкие пояса. Вот у нас в армии смешной случай был: захотел повар-узбек повеситься. Фатхуллой звали. Такой же откормленный как и… – Витя кивнул головой на Николая, – То ли по своему аулу заскучал, то ли Гюльчатай ему изменила… не важно, но дождался он пока ужин в столовке кончится и пошел в рыбный цех. Взобрался на ванну с селедкой… А нас в армейке тухлой селедкой все время кормили. Вонючая, просто пипец… Так вот, снял этот Фатхулла со штанов ремешок брезентовый и на светильник забросил. Тыкву свою дурную в петельку сунул и коленки поджал…

Николай проникновенно слушал.

– Поджал он коленки, – Витька вытаращил глаза и для убедительности слегка присел, – да болт вам в рот: бестолочи эти узбеки и болваны! Все у них через жопу, даже сдохнуть не могут красиво – тряпичный ремешок оборвался и Фатхулла рухнул прямо в ванну с гнилой рыбой. Забрызгал селедкой всю кухню. Целым взводом его вынимали, перепачкались в гнилье как свиньи, потом неделю воняли. Воинская часть осталась без витамина Е, а он, придурок, себе ключицу сломал и месяц в госпитале провалялся. Замполита разжаловали, а узбека через трибунал в дисбат отправили … Исключительный ишак, что тут скажешь… А вот был бы у него крепкий пояс из кожи страуса – никаких проблем. И Фатхулла, и Гюльчатай, и замполит – все бы были в шоколаде… Так что, Николай, для комплекта Вам обязательно нужно такой пояс присмотреть…

– Ты себе место на кладбище присмотри, – Николай грузно поднялся во весь рост и в комнате наступили сумерки, – Мне эти туфли брат в Тернополе купил. В подарок.

Перед моим взором вдруг предстала картина с окровавленными частями витиного тела, разбросанными по всему кабинету. Во избежание непоправимой трагедии требовалось срочное вмешательство профессионала.

– Да не слушайте Вы его, Коля, – я незаметно придавил каблуком витькину ногу, – он же слабоумный, разве не видно? А еще с утра надел новые носки с тугой резинкой. Они ему теперь жмут – кровяные сосуды на ногах передавлены и кровь в голову не поступает. Мозжечок без кислорода аттрофировался… Говорил я тебе, Витенька, не ходи в носках?!?! А туфли мы отработаем… Вот, Йонас, профессиональный плиточник и каменотес. Такой камин Вам в охотничьем домике забабахает – соседи обзавидуются! И Витька ему в подмогу будет… Правда, пацаны?

– Хули там бакланить, шеф, мы работе всегда рады. – Витя вставил в зубы спичку. – Не сцы, Колян, запузырим твою избушку на полную катушку. Все будет джуки-пуки, даю левое яйцо Йончика на отсечение… Без балды, служивый…

– Смотрите мне, свистуны японские! – просипел судебный исполнитель, – Испортите камин – жилы вытяну и костяными иглами кривые руки к туловищу попришиваю! В навоз закопаю с бревном в гортани. Вниз головой и без носков – чтобы кровь в башку поступала!!!

К выходу нас сопроводила охрана.

– Понял, шеф? – Витя сплюнул пожеваную спичку в цветочный горшок, – С людьми главное общаться, разговаривать. Умеючи, можно и с орангутангом добазариться… Вербальные технологии, йоптеть…

С этими словами он поправил бронзовую пластину, вылезшую из под рубахи. Мой глаз успел выхватить первые буквы текста: "каб№ 23… Мико… Поперд…".

Так мы приняли новый заказ. Впрочем, правильнее было бы сказать иначе: так мы попали в рабство к новому заказчику. Рабовладельцем оказался, понятное дело, Николай. Только вместо сахарных плантаций он владел форелевыми питомниками в Соленых Млаках. Кто там бывал, помнит удивительные озера, лежащие в синих ущельях карпатских гор. Да, не удивляйтесь, раньше в Соленых Млаках были прекрасные форелевые озера. Именно «были», потому что после приезда подсобника Вити… ну, обо всем по порядку.

* * *

Совсем неподалеку от Мукачева, в направлении Визницы, некогда существовало сказочное место. Находилось оно в предгориях украинских Карпат и такие дивные красоты, признаюсь честно, я ранее видел лишь в атласе «Легенды о Синих Озерах»… Отлогие склоны снежных вершин сахарно сияли в зеркальной глади идеального мира и каскадом спускались к форелевым рыбникам. И вот, среди них, было одно – самое большое озеро, которое блестело как осколок льдинки под голубыми небесами и было так прозрачно, что его девственности могла позавидовать даже непорочная Мария….Посреди водоема, словно во сне, парил бревенчатый охотничий домик. Он был надежно укреплен на дубовых сваях, вбитых в песчаное дно. С берегом звероловную избушку соединял узенький деревянный мостик, укрепленный на таких же столбах. Посреди мостика, между домиком и берегом, была устроена крытая терраса с мангалом и навесом. На берегу, у самой кромки воды, стоял домик смотрителя рыбника. Рядом был деревянный туалет в виде японской пагоды. В охотничьем домике, в силу технических сложностей, туалет отсутствовал…

Все строения, по задумке жены Николая – Попердюк Жанны Андреевны – были выдержаны в индокитайском стиле, чем создавали атмосферу философической печали и сдержанной меланхолии… Вода в озеро поступала из форелевых питомников, расположенных выше, которые, в свою очередь, питались горными потоками хрустальных ключей. Негласным владельцем форелевого хозяйства являлся судебный пристав Николай. В его отсутствие за рыбным питомником присматривал долговязый мадьяр Шандор. Регулярное употребление забродившего виноградного сока и долгое созерцание китайских беседок сделало сторожа человеком самодостаточным и глубоко погруженным в себя.

– Рыбу не кормить. – безучастно повторял смотритель. – Камни в воду не бросать. Пугается она, рыба.

Как он затем поведал, здесь любили уединиться довольно влиятельные особы. И теперь, по прошествии рождественских святок, их было четверо: первый – Савелий Васильевич – магистр международного права и, после стакана водки, принципиальный идиот. Второй – Константин Стебелек – депутат областного совета, глава депкомиссии по земельным ресурсам, а по жизни – трепач и спившийся лентяй. С ними приехал наш общий друг Глеб Егорыч, он же линейный прокурор в отставке и единственный правильный мужик. Ну и, конечно же, сам судебный пристав Николай Гнатович – владелец этого высокопоставленного притона, а также рьяный охотник за трофеями.

С ними была прекрасная дама – вышеупомянутая Жанна Попердюк, супруга Николая, а в недавнем прошлом – слушательница вечерних курсов по фэн-шую. Имея плотный жизненный график, Жанна интенсивно занималась внутренним саморазвитием: составляла икебаны, складывала хокку и активно томилась в ожидании животворящего потока из космических недр. В присутствии мужа она же являлась и Музой, и Химерой, и Дианой в зависимости от сложившейся ситуации… От Коли она не ступала ни на шаг: после прошлогодной охоты, когда Коленька вместо обещанной косули привез домой легкое венерическое недомогание, жена решила самолично сопровождать его к месту звериного лова.

В этом году была спланирована обвальная охота на дикого оленя. Сам олень был уже заботливо приготовлен к охоте: накормлен, вычесан и помыт. Оленя звали Боря. Причиной предстоящей бориной гибели служили его прекрасные оленьи рога, и, знай Боря заранее о таких печальных последствиях, никогда бы не стал выращивать их на своей беззаботной голове. Но грациозные рога успели неосмотрительно созреть и их место было уже предопределено в китайском домике над будущим камином. Теперь глупый Боря беззаботно кушал мерзлые яблоки и не знал, что был обречен.

* * *

– Всю ночь их потрошили, Савелий! – подвыпивший депутат Стебелек показывал собеседникам заскорузлые пальцы, – Руки в кровь стерли. Всю ночь! Сорок шесть уток добыли…

В китайском домике посреди озера шли серьезные приготовления к завтрашней охоте: обстоятельно распивалась домашняя водка и травились удивительные байки. Бывалые охотники обсели круглый очаг, сложенный по фэн-шую согласно задумке Жанны Андреевны, в центре комнаты. По ее словам в этом месте максимально была сконценрирована жизненная энергия. Очаг слабо грел и отчаянно дымил, чем создавал обстановку, приближенную к полевой.

– Это как же Вы их добыли? – недоверчиво уточнял магистр международного права, покашливая от дыма, – они что у Вас, привязанные к камышам были?

– Привязанные…, – депутат обиделся и сделал вид, что хочет покинуть компанию, – линька у них была! На перо стать не могли, вот собака их и таскала с камышей.

– Чудеса…

– Брехня…

– Истинная правда! А потом в Пистрялово двадцать пять зайцев положили!

– Зайцы тоже на крыло не стали? – изумился Савелий. – Или линька была?

– Дели на восемь, Савва, – отозвался Глеб Егорыч. Он хоть и выпил, но мысль его была разумна. Он знал, что депутат Стебелек умел приврать. – И тех двадцать пять пистряловских зайцев, тоже на восемь дели.

Савелий попробовал делить сорок шесть на восемь и получилось ровно пять уток плюс одна с оторванными лапами. Это было похоже на правду и принципиальный магистр обрел временный покой. Однако двадцать пять зайцев назойливо сверлили мозг Савелия и он, подняв глаза к потолку, пытался побороть эту сложную задачу. Настала умопомрачительная пауза. Сложная арифметика вступила в конфликт с выпитой водкой и дала сбой. В этот момент на пороге домика появились мы: Витька, я и Йончик – их временные рабы. Еще с нами был школьный друг Витьки – немецкий повар Роланд. Он сам напросился на форелевые озера с тем, чтобы удивить всех своим изысканным куллинарным мастерством, а именно – форелью, запеченной на углях.

– Ага, явились, свистуны японские, – отвлекся от высшей математики Николай.

– Куда инструмент складывать, Николай Гнатович? – спросил Йонас и поставил на пол сумку со шпателями и плиткорез.

– А-а-а-а …вон там кинь, – Николай кивнул головой в сторону бревенчатой стенки у которой и должен был появиться камин, сложенный Йончиком. По стене в сторону окна бежало облезлое чучело лисицы и щерился высохший волк. На месте будущих трофейных рогов была временно растянута шкурка невинно убиенной дикой кошки. У противоположной стены в круглом аквариуме плавали зубастые рыбы. Помимо прочего, в комнате находилась грубая мебель, сложенная из ветвей и плетеные циновки из бамбука. Вход, согласно китайским канонам, глядел на восток, а окна – на север, что, опять же, по замыслу супруги Николая, должно было порождать бодрость мысли и ясность взора. Полы были из тесаного дуба. На деревяных топчанах лежали белые козлиные шкуры, а под окном стоял невысокий крепкий стол. На столе замерли японские чашки из ангоба, черной керамики, но ими давно не пользовались: следуя наставлению Жанны Андреевны, японские чашки необходимо было вдумчиво созерцать во время захода солнца…

Сама же Жанна Андреевна теперь возилась наверху, в мансарде, перестилая синие простыни на белые. Спать на синих простынях категорически отказался магистр Савелий. В ближайшем будущем он должен был получить долгожданную судейскую мантию, уже сложил присягу и синие простыни считал в данном случае абсолютно нетерпимыми. Жанна зло стучала каблуками по потолку и шуршала накрохмаленой тканью. Депутат Константин Стебелек ловко вскрыл вторую бутылку прозрачного напитка и звякнул стеклом. Компания оживилась. Ролик взял из под лавки корзину с сухими дровами и направился на улицу, к мангалу, жечь уголь для печеной форели. Йончик сбросил инструменты и с Витькой отправился по мостику на берег – за шамотным порошком и глиной. Я тоже ступил за ними, как вдруг сверху донесся разъяренный визг супруги Николая:

– М-мразь! М-мерзавец! С-своло-о-очь! – кричала выпускница вечерних курсов по фэн-шую. – Вот какие тут косули ходят! Шлюхи парнокопытные!!!

С этими словами обманутая супруга сбежала вниз. Каблуки звонко стучали по деревянным ступеням, из под макияжа дико блестели глаза и пухлые губы скривились от гнева. Ее маникюр пытался порвать невесть откуда взятый ярко-красный бюстгалтер огромных размеров. Шелковая ткань скользила, не рвалась и резала пальцы. Тогда взбешенная Жанна Андреевна завязала скользкий кружевной лифчик в тугой узел и, выбежав на мосток, бросила его в в заледенелую воду. Сквозь тонкий лед было видно, как к яркой детали женского туалета бросилась стая голодной форели.

– Рыбу не пугать. – Лениво произнес на берегу Шони. – Камни не бросать.

– Ну Жаннуля, это было давно, – с досадой протянул Коля.

– В ноябре. – уточнил Савелий. – С шестого на седьмое…

– …и то, лишь в виде физиологического эксперимента, – добавил депутат Стебелек, наливая водку. – А это не считается.

Жанна Андреевна всхлипнула, пнула ногой дубовый поручень и, вздернув тонкий подбородок, зашагала по шатким мосткам на берег.

– Оно так и лучше, – подвел черту Глеб Егорыч и перелил сливовую водку из граненых стаканов в японские чашки. – На охоте бабам не место. Не к добру это.

На этом обсуждение семейного инцидента прекратилось и лишь затихающий стук женских каблуков отдавался в сердце Николая легким чувством вины. На берегу замычал обреченный олень Боря. В сторожке флегматичного мадьяра зажегся желтый свет. Солнце спряталось за горами и близился момент созерцания восточной посуды. И, возможно, этот момент наступил бы, но события развернулись иначе. Роланд, этот немецкий повар-лоботряс, никак не мог разжечь в мангале огонь. Я хотел помочь, но спички тухли, сухой спирт на ветру не загорался и ужин с печеной форелью отодвигался на дальний план.

– Отойди, Роландо, – вдруг посреди мостика появился Витька. – кто ж так огонь добывает. Смотри как надо, дурень европейский.

Произнеся последнюю фразу, Витя интенсивно взялся за дело: обильно полил дрова прозрачной жидкостью из бутылки с надписью «КЕРОСИН. Для растопки печей и мангалов». Я внимательно смотрел и учился искусству добычи огня на открытом воздухе. Ролик тем временем взял в руки железную миску с чищеной рыбой и прижал ее к груди. Полупустую бутылку Витя отставил в сторону, на деревянную скамейку с дровами и чиркнул спичкой.

Последующее можно охарактеризовать крылатой фразой неизвестного гения: « Два дебила – это сила. Три дебила – феерверк». Потому что мангал, ранее безжизненный, вдруг выбросил вверх мощный столб огня и деревянный навес, покрытый по фен-шую соломой, сразу воспламенился. Одновременно с ним вспыхнула лавочка с дровами и резные поручни. Бутыль с керосином, огненно взбрызнув, упала на пол и вспыхнула. Безбровый Витя бросился к берегу. Роланд бежал за ним. Каким образом на берегу оказался я – убейте, не помню…

Слегка охреневший, я очнулся у сторожки и в моем мозгу рисовалась живописная картина умерщвления Витьки озверевшим Николаем. В руках у меня почему то оказалась миска с потрошенной форелью. Роланд уже сидел в кабине катафалка. Рядом олень Боря безучастно жрал яблоки из рук смотрителя Шандора. Беседка пылала.

– Рыбу не кормить. – флегматично сказал Шони оленю. Человеческой речью олень не владел, поэтому дискуссия не состоялась.

Из сторожки выбежала заплаканная Жанна Андреевна. Посреди сумеречного озера торжествовал факел огня. Языки пламени бросали на ледяную корку танцующие блики. В тающей воде сновали спины испуганой форели. На пороге китайского домика, сквозь дым, показались перекошенные силуеты охотников. Мост был сожжен.

– Ты че, жена, совсем сдурела?!?! Убить нас надумала?!?! – заорал Николай через озеро и метнул в нас японскую чашку. Не долетев пару метров до цели, керамическая чашка упала в снег. Подошедший Боря попробовал ее на вкус: она оказалась горячей и с запахом сливовой водки. Снег вокруг чашки расстаял. Олень фыркнул и принялся вдумчиво созерцать восточную посуду из ангоба.

– Так Вам и надо, кобелям, – злорадно всхлипнула Жанна. – И, вообще, это не я… Это Витя нам показывал, как огонь надо правильно зажигать.

Из домика донесся звериный рык и щелчок заряжаемого карабина. Блеснул глазок оптического прицела. Затем послышались испуганные возгласы, возня и стуки металла о дерево. В плавучей избушке раздался густой бас Егорыча и взволнованый голос депутата по земельным вопросам. Скрипнули доски, внутри что то упало и разбилось. Спустя минуту на дымящуюся террасу вышел взъерошенный Николай. Он попробовал ступить ногой на тонкий лед. Неокрепший лед предательски хрустнул.

– Слышь, красноухий, – просипел пристав, сдерживая гнев. – Делай, что хошь, но меня отсюда достань. Иначе я тебе кишки через жопу выдавлю! Опарыш гнойный!

– По судам затаскаю, негодяй! Изувечу, гад безмозглый! – присодинился к Судебному приставу тонкий голос Савелия. Однако ругательный посыл недозревшего судьи был недостаточно сконцентрирован и ослаблен легким ветерком. Поэтому, преодолев нейтральные воды, адресная угроза утратила необходимую силу и на витино сознание не произвела должного эффекта.