Текст книги "Трудная проблема сознания"

Автор книги: Вадим Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Все это означает, что квалитативные аспекты, конституирующие содержания моих убеждений и желаний, играют реальную каузальную роль в моем поведении – и эпифеноменализм ложен.

Когда я изложил Чалмерсу этот аргумент, первая его реакция была такова: при данном физическом состоянии моего мозга я могу, заявил он, обладать лишь одним набором квалиа. Это не что иное, как знаменитый тезис супервентности, с которым согласен и Чалмерс[52][52]
  «Я считаю, что если разные истории приводят к двум идентичным мозгам, то у этих мозгов будет опыт одного и того же рода – различные истории окажутся нерелевантными для характера их опыта» – письмо от 25 октября 2004 г. Из другого письма (14 ноября 2004 г.): «Конечно, я считаю естественно возможной (naturally possible) такую ситуацию, когда различные истории приводят к одному и тому же состоянию мозга. Но если это происходит, то, на мой взгляд, у этих мозгов будут одинаковые воспоминания – различия в их прошлом не будут отражаться в различных воспоминаниях (если бы они отражались, то мы имели бы разные состояния мозга)».


[Закрыть]. Но, разумеется, аргумент, предложенный выше, направлен и на опровержение данного тезиса[53][53]
  Ср.: Васильев В. В. Мозг и сознание: выходы из лабиринта // Вопросы философии. № 1, 2006. С. 67–79. К сходным выводам, но на основе других аргументов и мысленных экспериментов пришел Ю. Фишер. См.: Fisher J, Why nothing mental is just in the head // Nous 41 (2007). P. 318–334.


[Закрыть], точнее на отрицание одной из разновидностей супервентности[54][54]
   Именно поэтому нельзя использовать данный тезис как довод против этого аргумента.


[Закрыть] – локальной супервентности по отношению к квалитативным состояниям[55][55]
  Cp.: Kim J. Philosophy of Mind. Cambridge MA, 2006. P. 8–11. Ким предлагает несколько формулировок принципа суперентности: (1) «Ментальное супервентно на физическом в том смысле, что вещи (объекты, события, организмы, личности и т. п.) совершенно одинаковые в своих физических свойствах не могут отличаться относительно ментальных свойств. Иными словами, физическая неотличимость влечет психологическую неотличимость» (локальная супер – вентность), (2) «Ментальное супервентно на физическом лишь в том случае, когда, если нечто X имеет ментальное свойство М, то имеется физическое свойство Р, такое, что X имеет Р, и необходимо, что всякий объект, обладающий Р, наделен М», (3) «Ментальное супервентно на физическом в том смысле, что миры, одинаковые во всех физических отношениях, одинаковы и во всех ментальных отношениях; т. е. миры, одинаковые физически, совершенно одинаковы и в целом» – idid. P. 9–10 Последняя формулировка выражает так называемую «глобальную супервентность», и мы увидим, что предложенные мною аргументы не отрицают ее. Вторая формулировка тоже не опровергается ими, если она допускает глобальную интерпретацию. Ошибочно лишь первое понимание. Отмечу в этой связи, что предложенная трактовка не означает поддержку «аномального монизма» Д. Дэвидсона. Ведь, помимо того, что он рассматривал его как вариацию теории тождества, он но отрицал принципа супервент – ности во всех его формах – см.: Davidson D. Mental events // The Nature of Mind. P. 250, О соотношении различных формулировок принципа супервентности – см., напр.: Baker L. R. Metaphysics and mental causation //Mental Causation, ed. by J. Heiland A. Mele. N. Y., 1993. P. 79–80.


[Закрыть]. И все же: нельзя ли предположить, что по мере сближения каузальных траекторий, составляющих мою действительную и мою возможную историю и ведущих к совпадающему моменту моего нынешнего физического состояния – или (если представить тот аргумент в виде мысленного эксперимента, в котором фигурируют двойники с разной историей) по мере сближения меня и моего будущего двойника[56][56]
  Неверно было бы оспаривать корректность этого сценария на основании того, что существование абсолютно одинаковых индивидов является крайне маловероятным. Ведь для действенности предложенного эксперимента достаточно лишь, чтобы все это было реально т~ч и и возможным. В этом плане данный мысленный эксперимент не отличается от множества аналогов.


[Закрыть], – будет происходить постепенное стирание наших ментальных различий? Абстрактно говоря, это, конечно, возможно, но почему, собственно, мы должны это допускать и как это можно мыслить? Ведь когда в конце концов наши квалитативные состояния окажутся неотличимы – при разной каузальной истории, – один из нас (т. е. либо я, либо мой двойник) будет корректно представлять свое прошлое, а другой – нет, но априори не видно достаточного основания, почему, к примеру, именно я, а не мой двойник должен быть корректен в своих воспоминаниях. Чалмерс в нашей переписке опробовал несколько иную тактику. Он заявил, что «двойники, скорее, будут иметь что‑то вроде амнезии, забывая те аспекты их прошлого, которые отличаются друг от друга»[57][57]
  Письмо от 18 ноября 2004 г.


[Закрыть]. На это, однако, можно возразить, что в таком случае им придется забыть очень многое или даже почти все, если двойников очень много, а ведь это тоже реально возможно. Иными словами, получится, что сознанием а полной мере обладают только те люди, у которых нет двойников. Чем больше у вас двойников, тем больше вы и они должны быть похожи на зомби, хотя эти двойники никак с вами не связаны. Это странный вывод, который выглядит как доведение до абсурда всей этой линии возражения. И подобный вывод не согласуется с естественными установками нашего сознания, атрибутирующими квалитативные состояния другим людям вне зависимости от того, имеются ли у них физиологические двойники.

Впрочем, не будем увлекаться разбором возможных возражений и вернемся лучше к тем результатам, которые мы получили. Главный результат: есть все основания считать, что наши приватные квалитативные состояния оказывают реальное влияние на наше поведение. И это реальное влияние не связано с тем, что данные состояния просто тождественны физическим процессам в мозге и оказывают воздействие именно в силу такого тождества. Мы выяснили, что они не только не тождественны таким состояниям, но и не находятся к ним в отношении супервентности, т. е. не являются чем‑то таким, что однозначно соответствует определенным состояниям мозга.

Если этот вывод верен, то он сразу заставляет пересмотреть ряд распространенных представлений о связи мозга и сознания. В частности, данный вывод ставит под сомнение возможность отыскания фиксированных нейронных коррелятов сознательных состояний, особенно если мы говорим не о психических модусах, а об их интенциональных содержаниях, и прежде всего о ментальных образах. Мы также получаем ключ к решению некоторых головоломок, связанных с личным тождеством. К примеру, в книге «Глаз разума», опубликованной в 1981 г. под редакцией Деннета и Хофштадтера, Деннет задается вопросом о том, можно ли утверждать, что в случае копирования молекулярной структуры какого‑то человека и воссоздания ее в другом месте (при уничтожении оригинала) будет воссоздан тот же самый – или всего лишь такой же – человек. При этом Деннет исходит из того, что физическое воспроизведение в любом случае воспроизведет и внутренний мир. Однако мы видели, что это не так. Таким образом, этот мысленный эксперимент беспредметен. Даже если разобрать кого‑то на молекулы и через мгновение вновь собрать его из них же, мы не сможем вернуть его уникальное Я.

И в этой связи, т. е. в связи с рассуждениями об уникальном квалитативном субъекте, нельзя не отметить, что полученные выводы открывают перспективы в решении «трудной проблемы сознания». Читатели уже, возможно, забыли, что книга посвящена именно этому, – но теперь у нас есть повод вернуться к главной теме, и вернуться если не победителями, то по крайней мере с шансами на успех.

«Трудная проблема», напомню, состоит в том, чтобы объяснить, почему функционирование мозга не происходит «в темноте», почему оно вообще сопровождается сознанием, квалиа. Предварительный ответ может состоять в том, что оно сопровождается сознанием просто потому, что без продуцирования сознательных состояний мозг не может функционировать так, как он функционирует, т. е. не может генерировать то поведение, которое он генерирует, так как сознательные состояния участвуют в генерации этого поведения.

Но тут мы сразу сталкиваемся с новой сложностью. Почему мозг не может обходиться собственными, физическими силами? Зачем ему нужно сначала порождать квалиа? И кажется, что этот новый вопрос возвращает нас к старой проблеме. И все же это не так. Можем ли мы быть уверены, что мозг в состоянии обходиться собственными силами? Если да, если сугубо физическая система может имитировать человекоподобное поведение, то, в частности, эта задача может быть под силу роботам с надлежащим ИИ. Некоторые авторы, пишущие на эти темы, и прежде всего Сёрл, а в каком‑то плане и Чалмерс, уверены, что поведение, подобное человеческому, и правда можно сгенерировать чисто механическими устройствами.

Но так ли это? Нельзя ли попробовать доказать, что никакая чисто физическая машинерия не в состоянии продублировать человеческое поведение, пройти так называемый «расширенный», или «тотальный», тест Тьюринга? Представим, что мы создаем робота – зомби, который должен будет успешно проходить такой тест, т, е. робота, поведенчески неотличимого от обычного человека. Посмотрим, как он будет работать. Спросим его, к примеру, нравится ли ему вкус минеральной воды. Удовольствие, получаемое от минеральной воды, – это квалитативное состояние. Робот лишен таких состояний. Поэтому он должен эмулировать свое удовольствие, а также и другие квалиа – иначе он не пройдет указанный тест. Для возможности такой эмуляции необходимо допустить, что каждое квалитативное состояние заменено у него каким‑то физическим состоянием и эти состояния могут фиксироваться в его вербальных отчетах. Итак, если роботы – зомби в указанном смысле возможны, то все квалиа можно заменить физическими аналогами, играющими равнозначные функциональные роли. Вопрос в том, можно ли найти точные физические субституты квалитативных состояний?

Базовые квалитативные ментальные состояния интенцио – нальны, и их функционирование зависит от того, каким содержанием, контентом они наполнены. Контент подобных состояний не что иное, как ментальные образы, переносимые в настоящее из прошлого опыта, из памяти. Таким образом, робот, эмулирующий человеческое поведение, должен быть наделен физическими компонентами, позволяющими ему реагировать на наличную ситуацию сообразно его индивидуальной истории. Кажется, что конструирование такого робота не является невозможным. Но есть одна деталь, которая уже не раз отмечалась в этой главе. Все мы признаем, что локальные события – простые или комплексные – могут причиняться разными каузальными рядами. Я не вижу оснований не распространять этот вывод на нашего гипотетического робота. Такой робот мог прийти к своему нынешнему состоянию (которое можно описать как некое комплексное событие) разными путями. Но, независимо от того, как он пришел к нему, он, будучи чисто механической конструкцией, должен в этом состоянии одинаково реагировать на свое окружение.

Итак, для поведения нашего робота – зомби значима не его индивидуальная история, а исключительно его наличное состояние. Конечно, это наличное состояние отражает события, происходившие с ним в прошлом. Но оно с тем же успехом могло бы отражать и совершенно другие прошлые события. Напротив, человеческая память – по крайней мере эпизодическая память, задействованная в рациональном поведении – имеет индивидуализированный характер.

Индивидуальное прошлое не растворяется в нейтральных нейронных кодах, а продолжает существовать на уровне ментальных образов. И именно в таком качестве оно – это прошлое – оказывает влияние на наше поведение. Поскольку эта особенность, как мы видим, не может быть репродуцирована на механическом уровне, проект создания зомбиподоб– ных роботов, похоже, не имеет перспектив.

Итак, если мои рассуждения верны, то ни какой‑либо робот – зомби, ни мозг, лишенный квалитативных ментальных состояний, в принципе не в силах генерировать поведение, характерное для человека. И вот теперь мы серьезно продвинулись на пути решения «трудной проблемы», так как мы близки к выводу, что человеческий мозг, продуцирующий поведение, позволяющее самому человеку проходить тест Тьюринга, с необходимостью порождает сознание.

Впрочем, впереди еще много завалов. И первый из них возвращает нас к проблеме каузальной замкнутости физического, принцип которой, как кажется, нарушает сформулированная позиция. В самом деле, если сознание реально влияет на поведение, то оно реально влияет и на функционирование мозга. Иными словами, мозг как локальная физическая система оказывается недоопределен своим наличным состоянием: для того чтобы понять, в каком направлении оно будет изменяться, надо принимать во внимание и приватные состояния, имеющиеся у меня в данный момент времени. Поэтому физические события, характеризующие состояние моего мозга в последующий момент времени, частично детерминируются нефизическими, квалитативными причинами, что, собственно, и означает отрицание принципа каузальной замкнутости физического.

Все это могло бы показаться не таким уж страшным, особенно если учесть, что некоторые интерпретации квантовой механики, рисующей нам картину мира на самом фундаментальном уровне, по крайней мере допускают участие сознания в детерминации физических процессов. Но дело в том, что принцип каузальной замкнутости физического отчасти генерируется базовым убеждением в тождестве прошлого и будущего – и так просто от него не избавиться, во всяком случае когда мы начинаем рассуждать о других людях и о других сознаниях, пытаясь определить каузальную роль последних.

Но не противоречит ли то, что я только что сказал по поводу принципа каузальной замкнутости, проделанному выше анализу следствий нашего убеждения в тождестве прошлого и будущего? Ведь мы выяснили, что, хотя относительно каждого физического события можно сказать, что оно имеет физическую причину, сама эта физическая причина должна пониматься как некий ряд событий, уходящий в прошлое, а не как изолированное наличное событие. Если же брать изолированное событие, то его каузальный потенциал может оказываться недостаточным для классификации его в качестве причины (и, соответственно, требовать каких‑то дополнений со стороны квалиа). И если понимать принцип каузальной замкнутости как положение о том, что каждое физическое событие имеет физическую причину в непосредственном прошлом, то может возникнуть ощущение, что в такой формулировке этот принцип попросту неверен. Но тогда нечего опасаться нестыковки принципа каузальной замкнутости и сделанных выводов об ошибочности эпифеноменализма. Между тем, выше я утверждал, что основания для опасений есть.

Сейчас мы увидим, что такие основания действительно имеются, и что принцип каузальной замкнутости верен именно в той формулировке, которая могла показаться нейтрализованной. Развернем еще раз весь сценарий предложенной аргументации. Допустим, что я мог прийти к своему наличному физическому состоянию другим путем, и если бы это произошло, я повел бы себя иначе, чем веду сейчас. Важно при этом, что наличное физическое состояние мира, в котором я повел бы себя иначе, будучи физически тождествен себе, какой я есть в настоящий момент времени, не могло бы в этом случае быть – точнее, мы не можем в это поверить – совершенно тождественным тому состоянию, в котором мир находится сейчас.

И вот почему. Подумаем сначала, могу ли я верить, что в настоящий момент времени в таком мире, в котором я существую, люди могли бы вести себя иначе, чем они будут вести себя в следующее мгновение? Нет, потому что они могли бы вести себя иначе лишь в случае иной каузальной истории, но иная каузальная история соответствовала бы другим состояниям мира в предыдущие моменты времени. Иначе говоря, если бы я допускал, что люди, существующие в каком‑то мире, реально могут в следующий момент времени вести себя по – разному именно в таком мире, то я верил бы, что подобный мир в целом мог прийти к своему наличному состоянию другим путем – но это противоречит принципу тождества прошлого и будущего, который, разумеется, имеет силу в обоих направлениях.

Таким образом, мир, в котором физические двойники людей будут вести себя иначе, должен отличаться от мира, в котором они реально существуют. Причем я должен мыслить эти отличия так, чтобы они могли быть даны в моем опыте. Но я не могу допускать, что отличия, о которых идет речь, не выходят за пределы моих приватных состояний, – ведь они должны быть даны в опыте и других людей. Поэтому я должен считать, что отличия, скоррелированные с разным поведением физически одинаковых людей, сами имеют физический характер. Этот вывод я могу перенести и на себя. Наличный мир (т. е. совокупное событие, которым он, собственно, и является) и мир, в котором я был бы таким же в физическом плане, но вел себя иначе, должны отличаться в каких‑то других физических отношениях. Поскольку локально они тождественны – так как в обоих есть один и тот же я (рассматриваемый исключительно со своей физической стороны) в одном и том же окружении, – то это отличие должно проявляться за пределами его совпадающих мест. Так вот, разницу в поведении меня и моего гипотетического двойника можно в принципе объяснить ссылкой на эти удаленные физические различия.

В общем, можно сказать, что мое будущее поведение все же имеет физические корреляты в наличном состоянии мира, разве что эти корреляты не локальны, а разнесены со мной в пространстве. Тем не менее этого вполне достаточно, чтобы спасти принцип каузальной замкнутости физического в его традиционном понимании. Но тогда мы возвращаемся к старой проблеме, хотя в несколько иной формулировке: подтверждая глобальную супервентность ментального на физическом, не приведет ли тот тезис к восстановлению эпифеноменализма? Если мое поведение все же имеет физические корреляты, пусть и нелокальные, то какую роль играют квалиа?

На этот вопрос можно предварительно ответить следующим образом. Во – первых, сами квалиа очевидным образом скоррелированы с теми физическими коррелятами моего поведения. И они тоже нелокальны, правда в несколько ином смысле: они вообще не даны в публичном пространстве, а не только в данном локусе[59][59]
  Ср.: Clarke C. J, S. The nonlocality of mind // Explaining Consciousness. P. 165–175. Автор совершенно другим путем приходит к выводу о связи физической и ментальной нелокальности.


[Закрыть]. Во – вторых, квалиа все же связаны с локусом мозга, так как зависят от мозга. В этом смысле они, наоборот, локальны. В – третьих, нелокальные физические корреляты моего поведения прямо не влияют на мозг в момент, предшествующий переходу мозга из одного состояния в другое, а значит, и вообще напрямую не влияют на него – если бы они влияли, нельзя было бы говорить о моем физическом тождестве с двойником, так как его поведение сопряжено с другими нелокальными коррелятами и их влияние было бы другим, что неизбежно приводило бы к обнаружению нашей физической неодинаковости.

Объединяя эти моменты, получаем вот что: поскольку нелокальные физические корреляты моего поведения не оказывают прямого влияния на физическую систему мозга, тогда как квалитативные состояния, в силу их сопряженности с мозгом, могут делать это, то глубинными причинами нашего поведения, поскольку оно вообще зависит от нелокальных, т. в., в частности, от квалитативных факторов, сознательных состояний, являются именно последние, а не нелокальные физические корреляты. Если бы произошло чудесное вмешательство в ход физических процессов и за мгновение до моего поступка, скоррелированного с нелокальными физическими факторами, эти корреляты были бы уничтожены, то я повел бы себя точно так же, как если бы они остались на месте – так как настоящими движущими причинами моего поведения, помимо локальных физических факторов, были вовсе не эти нелокальные корреляты, а квалитативные, приватные ментальные состояния. Иначе говоря, мы видим, что в этой ситуации на роль эпифеноменов моего поведения претендуют, скорее, не сознательные состояния, а физические факторы.

Но здесь, конечно, надо быть осторожным в формулировках. Нелокальные физические корреляты моего поведения все же могут быть названы его физическими причинами, так как их статус соответствует базовым характеристикам физических причин – «чудесное вмешательство», о котором шла речь выше, нереально[60][60]
   Тонкость в том, что контрфактуальная теория причинности, которую я поддерживаю – хотя я и подхожу к ней несколько иначе, чем другие ее сторонники, прежде всего Д. Льюис (см., например, его статью «Причинность» (1973) – Lewis D. Philosophical Papers. V. П. N. Y. 1986. P. 159–172; в частности, я не считаю перспективным работать с обыденным понятием причинности – акцентирование которого приводит, помимо прочего, к парадоксам сверхдетерминации – и, кроме того, не принимаю без уточнений то близкое Льюису контрфактуальное определение причинности, которое восходит к Юму и так связывает два «объекта», причину и действие, что «если бы первого не было, второй никогда бы не существовал»: Юм был уверен, что у события может быть только одна причина, но никак не обосновывал это), – запрещает мыслить такое уничтожение. В самом деле, отношение физической причинности можно задать следующим контрфактуальным определением: причина некоего физического события В – это такое физическое событие А, которое является элементом класса событий 2, такого, что каждый из его элементов обладает тем свойством, что его отсутствие в мире близком актуальному миру настолько, что можно говорить, что в нем действуют те же физические законы (а его состояния можно рассматривать в качестве будущих состояний актуального мира), при отсутствии на его месте других элементов этого класса – привело бы к тому, что В не произошло. В ином случае В происходит. Иначе говоря, причина события В – это такое событие А, что отсутствие события В в мире с теми же физическими законами означало бы отсутствие события А. Посмотрим, применимо ли это к нашему случаю. Я верю, что мое поведение скоррелировано с каким‑то нелокальным физическим событием или совокупностью событий А. Т. е. я убежден, что если бы я – будучи таким же физически – вел себя иначе, то моему измененному поведению сопутствовал бы другой нелокальный коррелят. Значит, это А может считаться причиной моего поведения.


[Закрыть]. И принцип каузальной замкнутости, который мы защищаем, требует именно признания наличия у каждого физического действия физической причины. С другой стороны, эти корреляты все же не вполне обычные причины, так как они работают через квалитативные состояния, которые тем самым оказываются условиями их действенности, а значит, чем‑то более фундаментальным – что и позволяет трактовать первые как некое подобие эпифеноменов, хотя и не более чем подобие.

Одним словом, если мы рассматриваем мозг как локальную систему, то у нас есть все основания говорить, что ее поведение определяется в том числе и квалитативными ментальными состояниями – локальный эпифеноменализм ложен. Если же мы берем мир в целом, то мы могли бы говорить об эиифеноменальности подобных состояний – хотя с равным основанием можно было бы счесть каузально неэффективными, наоборот, нелокальные физические корреляты нашего поведения. Такая двойственность, правда, не есть достоинство. И в действительности оба упомянутых варианта неверны. Так что если мы хотим онтологической точности, то можно сказать, что ментальные состояния являются условиями действенности нелокальных физических причин – большего здесь и не требуется[61][61]
   Эта конструкция может служить иллюстрацией того, что Дж. Лау (рассуждая, впрочем, лишь в проблематическом ключе) назвал «причинением ментальным событием физического каузального факта». См.: Lowe E. J. Causal Closure Principles and Emergentism. P. 571–585.


[Закрыть].

И все же без дальнейших уточнений не обойтись. Хотя с онтологической точки зрения обозначенная позиция достаточно ясна и хотя я уже привел некоторые аргументы в ее пользу, они, по правде говоря, не являются решающими. А если они не решающие, то мы оказываемся в ситуации, где могут воспроизвестись все старые вопросы – и «трудная проблема» вновь ускользнет от своего решения.

Все дело в том, что пока я так и не привел убедительного доказательства необходимости сознания, приватных состояний, для реализации нелокального физического влияния. Если такое доказательство не будет найдено, то наличие сознания по – прежнему будет казаться чем‑то необъяснимым и по – прежнему будет неясно, почему паши действия не могут детерминироваться чисто физически.

Как и раньше в подобных запутанных случаях, обратимся К феноменологическому анализу наших базовых убеждений. Ранее мы видели, что (1) у нас есть все основания считать, что определенные сингулярные события каузально связаны с другими сингулярными событиями и их рядами, образующими автономные цепи. Иначе говоря, мы исходим из того, что каузальные ряды, обнаруживающиеся в нашем мире, локальны и поэтому реализуемы в других возможных мирах (хотя, конечно, наверняка лишь в тех, которые близки нашему настолько, что их состояния можно приравнять к будущим состояниям нашего мира). Мы также выяснили, что (2) присущий нам механизм ожидания событий устроен так, что на эти ожидания влияет имеющееся у нас представление о том, какой именно каузальный ряд привел к той причине, действия которой мы в данный момент ожидаем. Кроме того, было показано, что (3) различия в прошлых каузальных рядах такого рода неизбежно экстраполируются нами на наличное состояние мира и что эти наличные различия имеют нелокальный характер по отношению к рассматриваемым нами рядам.

И вот тут решающий момент. Нам надо понять, почему при такой структуре ожидании мы не считаем, что все физические события не полностью детерминированы локальными факторами. Ответ состоит именно в том, что – обобщая опыт реальных каузальных зависимостей – мы изначально исходили из того, что в нашем мире физические события детерминируются локальными причинами, а принятие вышеописанной схемы отменяло бы это допущение, обозначенное выше как пункт (1). Поэтому, конструируя свои ожидания относительно поведения тех или иных материальных систем, обычно мы игнорируем вопрос, каким образом они пришли к нынешнему состоянию, полагая, что физическая причинность действует локально и на основе наличных физических обстоятельств. Вместе с тем мы не можем исключать, что если бы прошлый опыт аккумулировался внутри самих каузальных рядов на приватном уровне, этот опыт мог бы оказывать влияние на ход физических событий. Так оно и выходит. И лишь в этом случае мы можем соотносить происходящие события с нелокальными физическими коррелятами приватных ментальных состояний – а фактически соотносить их с состоянием мира в целом. Но нарушения естественно принимаемого допущения автономности каузального ряда, связанного с историей, к примеру моего организма (возникающего в конечном счете от пересечения чисто физических рядов, автономность которых не вызывает сомнений), все равно не происходит, ибо нелокальные факторы могут рассматриваться как определяющие причины моего поведения лишь при допущении, что они действуют через приватные ментальные состояния, отражающие историю развертывания этого каузального ряда.

При понимании того, что нелокальные физические причины могут действовать только через локальные в одном смысле – т. е. сопряженные с данным автономным рядом – и нелокальные в другом смысле – приватные – факторы, становится очевидной невозможность обойтись без квалиа, без приватного измерения[62][62]
  Этим, стало быть, завершается феноменологическая дедукция понятия ментальной каузальности.


[Закрыть]. При этом само приватное измерение, разумеется, может обнаружиться лишь при определенных структурных предпосылках, при определенной организации материальной системы, в которой оно существует.

А чтобы понять, о какого рода организационных принципах здесь может идти речь, отметим, что, поскольку квалиа, как мы выяснили, должны быть связаны с нелокальными физическими явлениями, а не локальность – феномен, хорошо известный квантовой физике, то мы можем попробовать соотнести сознание с квантовыми феноменами (хотя при этом надо стараться избегать разного рода спекуляций). Самый наглядный способ сделать это – вспомнить, что, согласно нашим выводам, события, происходящие в мозге как физической системе, не полностью детерминированы локальными физическими обстоятельствами. И если – гипотетически – в какой‑то момент лишить мозг квалиа, то его состояние в следующий момент времени можно мыслить наподобие суперпозиции множества его возможных изменений. Соответственно, роль квалиа в таком случае сопоставима с фактором, вызывающим коллапс волновой функции, – но ведь именно эта роль может отводиться квалитативным состояниям (сознанию) в ряде интерпретацией квантовой механики[63][63]
  Обзор интерпретаций квантовой механики и их отношения к каузальной роли сознания – см.: Rosenblum В., Kuttner F. Quantum Enigma: Physics Encounters Consciousness. N. Y., 2006.


[Закрыть]. И тут я должен напомнить, что со времен статей Пенроуза и Хамероффа – хотя, конечно, у них в этом плане было немало предшественников – тема связи сознания с квантовыми процессами занимает умы авторов самой разной специализации. Впрочем, исследование возможных квантовых основ сознания находится в самой начальной стадии, хотя некоторые из выдвинутых гипотез уже пошатнулись. Поэтому я не буду углубляться в частности[65][65]
  Можно было бы порассуждать о том, что предложенная концепция сочетается с тезисом об эквивалентности Копенгагенской интерпретации и интерпретации скрытых параметров Д. Бома.


[Закрыть]. Рискну лишь предположить, что, несмотря на то, что объективно мозг в силу его температурных параметров является неблагоприятной средой для квантовых макроявлений, поиски связи сознания и квантовых феноменов – перспективное направление. Что‑то здесь обязательно будет найдено.

С философской точки зрения интереснее то, что квантовые макроэффекты в мозге, от которых, вероятно, зависит возникновение сознания, в силу специфики их протекания должны изначально обнаруживаться на клеточном или – если (что весьма вероятно в силу интегрированности сознательных феноменов) они реализуются в синапсах нейронов – на межклеточном уровне и едва ли могут генерироваться большими системами[66][66]
  Ср.: Hameroff S. Quantum computation in brain microtubules? The Penrose– Hameroff 'Orch OR' model of consciousness // Philosophical Transactions: Mathematical, Physical and Engineering Sciences 356: 1743 (1998). P. 1869–1896.


[Закрыть]. Это важно, потому что если это действительно так, то квалиа или протоквалиа могут порождаться уже, к примеру, на уровне небольшой коалиции нейронов. А это, в свою очередь, позволяет предположить, что квалитативные состояния могут быть присущи даже примитивным существам, если органические структуры, образующие их клетки, обладают характеристиками, которые порождают квалиа в нейронных структурах мозга.

Не менее принципиальным представляется и другое следствие низкоуровневой природы квалиа: квалиа, существующие, возможно, даже при компактных коалициях нейронов, не обязательно должны быть связаны с сознанием в его обыденном понимании. Иными словами, есть серьезные основания прислушаться к уже известным нам идеям Н. Блока, предлагающего различить два типа сознания: феноменальное сознание и сознание доступа. Феноменальное сознание имеется там, где имеются квалиа. А сознание доступа обнаруживает себя в тех случаях, когда те или иные квалиа оказываются доступными различным системам мозга или когда они могут оказывать влияние на функционирование этих систем. Чем больше такое влияние, тем интенсивнее осознание соответствующих квалиа.

На первый взгляд, правда, не совсем ясно, как соотносится понятие неосознанных – в смысле доступа – квалиа и бессознательных состояний, взятых в классическом фрейдовском смысле. Ведь, к примеру, бессознательные желания, похоже, могут оказывать влияние на поведение, и тем самым они скорее подпадают под понятие сознания доступа[67][67]
  Cp.: Zizek S. The Parallax View. Cambridge MA, 2006. P. 240.


[Закрыть]. С другой стороны, очевидно, что такие состояния должны соответствовать именно феноменальному сознанию без доступа. Решение, возможно, в том, чтобы трактовать сознание доступа как нечто градуированное. Т. е. все квалиа оказывают какое‑то влияние (хотя бы потому, что все нейроны, где они, вероятно, порождаются, связаны с другими нейронами). В этом смысле сознание доступа, пусть и слабое, распространяется на все квалитативные состояния. Но при увеличении их влияния, т. е. при усилении соответствующих нейронных паттернов в глобальном рабочем пространстве (если допустить существование такой амплифицирующей среды), сознание доступа становится таким интенсивным, что эти квалиа выступают как нечто обособленное, отличенное от всего остального.

Так вот, фрейдовские бессознательные состояния можно рассматривать как квалиа, достаточно влиятельные для того, чтобы участвовать в формировании поведенческих реакций, но недостаточно влиятельные для того, чтобы представать как нечто обособленное, т. е. чтобы быть отличенными от других квалиа. Тут, кстати, уместно вспомнить, что в новоевропейской философии под сознанием нередко понимали именно способность различения представлений[68][68]
  См., напр.: Wolff Chr. Vernunftige Gedanken von Gott, der Welt und der Seele des Menschen, auch alien Dingen uberhaupt. 3 Aufl. Halle, 1725. S. 454. Наиболее проработанную траковку сознания как способности различения предложил в XVIII веке И. Н. Тетенс в трактате «Философские опыты о человеческой природе и ее развитии» – см.: Tetens J. N. Philosophische Versuche uber die menschliche Natur und ihre Entwickelung. Bd. 1–2 Lpz., 1777. Bd. 1. S. 262 ff. В современной отечественной литературе тему сознания как различения развивает феноменолог В. И. Молчанов. См.: Молчанов В. И. Различение и опыт: феноменология неагрессивного сознания. М., 2004.


[Закрыть]. Если одно представление отличено от другого, то можно сказать, что оно осознается. Соответственно, блоковскую схему можно модифицировать и превратить в дихотомию феноменальное сознание / сознание – различение (понятие сознания доступа оказывается неоптимальным, так как оно, как видно, должно рассматриваться как нечто континуальное). Далеко не все квалиа отличаются мной от других. Но тут новый вопрос – а кто такой Я? Нужно ли примысливать к этой схеме особого субъекта?

Видимо, да, но в такой процедуре нет ничего нелегитимного. Субъект можно мыслить как систему мониторинга, сопряженную, вероятно, с лингвистическим модулем в так называемом доминантном полушарии[69][69]
  Это допущение позволяет отрицать воможность раздвоения субъекта – к примеру, при мысленном или реальном разделении полушарий мозга (в противном случае мы можем прийти к парадоксам – ср.: Parfit D. Personal identity //Personal Identity, ed. by J. Perry. Berkeley, 1975. P. 199–203). Но подобное допущение не отменяет возможности раздвоения ментальной жизни. Ср.: Nagel T. Brain bisection and the unity of consciousness // Synthese 22 (1971). P. 396–413.


[Закрыть] и работающую по триггерно – му принципу: по достижении тем или иным квалитативным состоянием и коалицией нейронов, его физической базой, определенного влияния в мозге триггер срабатывает и соответствующие квалиа становятся контентами других ментальных состояний, связанных с этой системой. Именно тогда мы можем утверждать, что квалиа различены и осознаны.

Данная схема, являющаяся разновидностью так называемых «высокопорядковых теорий сознания», один из самых известных вариантов которой разработан Д. Розенталем[70][70]
   Cуть этой теории в одной фразе: «Ментальное состояние сознательно, если оно сопровождается соответствующей мыслью более высокого порядка» – Rosenthal D. Two concepts of consciousness // The Nature of Mind. P. 465. Ментальное состояние более высокого порядка может быть и бессознательным (если оно все же осознается, то у нас имеется мысль о мысли о ментальном состоянии, т. е. это случай самосознания или интроспекции). Поэтому Розенталь противопоставляет свое понимание картезианской концепции, подразумевающей отождествление ментальных и сознательных со стояний. См. также: Rosenthal D. A Theory of consciousness // The Nature of Consciousness. P. 729–753; Carruthers P. Higher‑order theories of consciousness // The Blackwell Companion to Consciousness. P. 277–286. Альтернативные подходы – см.: Self‑Representational Approaches to Consciousness, ed. by U. Kriegel and K. Williford. Cambridge MA, 2006.


[Закрыть], позволяет разрешить множество старых проблем, связанных со статусом Я. В частности, Я должно быть лишено титула субстанции, так как соответствующие этой инстанции квалитативные состояния – которые, кстати, участвуют в формировании «онтологических установок», подробно обсуждавшихся нами в этой главе, – так же зависимы от мозга, как и все другие квалиа. Кроме того, очевидно, что Я, истолкованное в указанном смысле, не может быть центром ментальной каузальности – ведь квалиа действенны вовсе не из‑за их осознанности.

Не может это Я быть и источником свободных решений. Тут, кстати, надо сделать небольшую остановку. Дело в том, что тема ментальной каузальности часто смешивается с проблемой свободы воли. Но это совершенно разные вещи. Вспомним, что, согласно ранее полученным выводам, реальность ментальной каузальности не противоречит тезису о детерминистичности мира, в том числе мира, взятого исключительно.

В физическом аспекте. Проблема же свободы воли – если она не привязывается к тривиальной и встроенной в обыденные контексты здравого смысла констатации, что некоторые наши решения принимаются после обдумывания разных вариантов и выбора лучшего из них (и в этом смысле свобода, конечно, реальна и совместима с детерминизмом, причем дело здесь действительно не обходится без участия Я, так как те варианты должны быть различены), – подразумевает ее индетерминистическое понимание. Лишь при либертарианской трактовке эта проблема по– настоящему интересна. Истоком представления о возможности такого рода свободы служит то, что можно назвать «чувством свободы». И говорит оно о том, что, скажем, через секунду я реально могу поступить так или иначе. Но если мы проанализируем его, мы убедимся в его иллюзорности. Итак: когда возникает такое чувство, мы считаем реально возможным совершение разных действий, к примеру, в ближайшие секунды. Уверенность, что то или иное событие реально возможно, основана на перенесении прошлого опыта на будущее – и в данном случае это именно так, поскольку, думая о возможных действиях, мы перебираем далеко не все варианты, в частности, я не считаю возможным через секунду оказаться в Париже. Но перенесение прошлого на будущее, как мы знаем, предполагает веру в детерминированность событий. Это значит, что в любой конкретной ситуации мы должны допускать только одно реально возможное развитие событий. Ощущение же вероятности, а значит, и реальной возможности разных вариантов берется от ограниченности нашего знания деталей. Таким образом, чувство свободы иллюзорно и возникает лишь при предположении веры в детерминистическую картину мира[71][71]
  Разумеется, иллюзорность чувства свободы не означает иллюзорность морали и т. и. Это разные вещи, и если говорить о моральных принципах и их истоках, то в этом вопросе за последние десятилетия было сделано так много, что его можно, на мой взгляд, считать почти решенным. После работ Р. Доукинса и ряда других авторов стало ясно, что альтруистические чувства, существующие у людей, прекрасно объясняются с точки зрения теории эволюции, так как они способствуют реплицированию генетического материала. Правда, уже давно было показано, что моральное чувство не всегда может оценивать как моральное то, что продиктовано альтруистическими побуждениями. Истина, возможно, в том, чтобы рассматривать его как интегральное чувство, позволяющее установить оптимальный баланс между альтруизмом и эгоизмом. Особенно симпатична мне та версия этой теории, которая была выдвинута еще в 1790 г. автором немецкой книги «Наблюдения о человеческом духе и его отношении к миру», скрывавшимся под псевдонимом Андрей П. Колыванов (настоящее имя автора, возможно, А. И. Вяземский). Из современных теоретиков, на мой взгляд, лучше всего об этом пишет Пинкер. Напротив, П. Сингер с его громкими призывами разрушить старые нравственные скрижали и внедрять новую гиперальтруистическую этику, даже если ради этого придется поработать с нашими хромосомами, кажется мне столь же далеким от истины, как и Ницше – его антипод столетней выдержки.


[Закрыть].