Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"
Автор книги: Вадим Саитов
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
– Странно, – пробормотал Гёз.
Я хмыкнул.
– Сейчас – да. Но до недавнего времени никто эту странность не замечал, ибо тот день, когда готы в ужасе бежали из-под стен Ромы, стал первым днём Смутного Века. Бестии различных видов начали появляться повсюду в Ойкумене, и, как пишут во всех, описывающих это недоброе время, книгах: «числа им не было».
Что-то мелькнуло в глазах Геза. Тень понимания.
– Но… почему? Если первые бестии сражались на стороне ромейцев, значит… скорее всего, это они и позвали их на помощь?
– Колдуны, – сказал я. Дрогнули брови у Геза, но больше ничем он своей реакции не выдал.
Я усмехнулся.
– Они сами, разумеется, молчат, но всё указывает на то, что именно колдуны, в поисках помощи, открыли некую дверь в другой мир, где живут бестии. Насчет дальнейшего есть две версии. Ты не услышишь их ни в одной школе и не прочитаешь ни в одной книге, поэтому, сам понимаешь, рассказывать их каждому встречному – не стоит. Особенно колдунам, они ни одну из этих версий на дух не переносят. Версия первая. Какая-то у колдунов вышла ошибка, дверь распахнулась слишком широко, и через неё в наш мир свалилась куча всякого непотребного. Каковая куча одними бестиями отнюдь не исчерпывается. Версия вторая: колдуны умышленно разрешили зверобогам заселить неокультуренные земли нашего мира в обмен на помощь, которую зверобоги окажут гибнущей Роме.
– Не верится даже, – пробормотал Гез, потом поднял глаза и признался, – я сам сначала думал в колдуны пойти…
– Но тебя не взяли, – «угадал» я.
– Да, но…
– В колдуны попасть не так просто, как кажется. Кого попало они не берут, и их школы – скорее для отвода глаз. Почти все эти школяры пойдут потом чиновниками да медиками.
Но ты не переживай, сказки о могучих колдунах – не больше, чем сказки. Сорок девять из пятидесяти всю жизнь проводят, света солнечного не видя, а только над книгами да всякими отварами корпя. Скучная работа, на самом деле. Не то, что наша, – Я подмигнул.
Гез машинально улыбнулся, хотя видно было по нему, что думает он о другом.
– А что же, – спросил он через пару секунд размышлений, – библиотеки же сохранились местами… так неужели мало осталось книг, написанных свидетелями тех дней? Ведь можно было бы разобраться…
– Не осталось, – отрезал я, – Старых библиотек и в самом деле немало до нас дошло – так это потому, что бестий ни книги, ни свитки не интересовали ничуть. А вот тех, кто умел писать, и, что намного важнее – имел время и возможность писать – тех почти совсем не стало. Тогда всё рухнуло. Империи распались, города вымерли. Так-то бестии города редко осаждали, да и вообще, людей за явных врагов не считали. Это сейчас если человек с вергом в лесу встретятся, то живым только один уйдет. А тогда такие встречи частенько миром заканчивались – если, конечно, бестия сытой была. Только вот фураж весь, что в город шел, бестии перехватывали – просто, чтобы съесть. Сами-то они не больно любят сельским хозяйством заниматься, но на готовое всегда горазды. В городах голод начался, а потом люди и вовсе в деревни убежали. Там, конечно, бестии вовсю бесчинствовали, но крестьянин на земле всегда найдёт, чем прокормиться. Охочие до свиного мяса и коровьего молока урсы даже начали заставлять людей скотину держать. Глядя на них, верги подсуетились и овечьими стадами обзавелись. Пасли их, конечно же, люди. Хлеб, опять же, почти все бестии уважают. Так все хозяйство потихоньку заново и восстановилось, только уходили продукты теперь не в города, а в ближайший клан или гнездо. Местами бестии даже из лесов поближе к людям переселялись – на хутора, в поместья старые, в крепости заброшенные.
– А мне говорили, что уклад наш в храмах и военных лагерях сохранился, куда бестий не допустили.
Я фыркнул. Не первый раз ведь я уже такое слышу. До чего ж память людская коротка да заносчива. Эдак пройдет еще лет с полста и будут во всех книгах писать, что бестий мы сами вывели для боев гладиаторских, а никакого Смутного Века и вовсе не было.
– Не допустили, говоришь? А как же тогда вергам удалось всех собак наровно перебить?
Неужто ни в одном храме хоть пары дворняжек не оставалось перед Смутным Веком? А про Але Канис слыхал? Каждому легиону до Смутного Времени полагался отряд воинов со специально обученными собаками. Что, легионеры потом их всех с голодухи сожрали?
Задумался Гез. Думай-думай, дело хорошее. Только вот как глубоко не думай, а правда-то на поверхности лежит – ведь вычистили верги собак, ровно вычистили. Еще прадед нашего наместника обещал по весу золотом за собачью пару. Да только эта награда и до сих пор не выплачена.
– Как же мы тогда выжили?
– Я ж сказал: не считали бестии нас врагами себе. Да и до сих пор всерьез не считают. Они к людям относились, вот, как мы, скажем, к галкам да голубям. Ну, галдят, ну, раздражают.
Но, пока они нам сильно не мешают, то пусть живут. Нет, если конечно расплодятся да обнаглеют, начнут поля вычищать и улицы загаживать, тогда, конечно, надо будет их на место поставить. Перебить сотню-другую, остальные сами притихнут. Но не совсем под корень вывести, понимаешь? Не потому, что задача непосильная, а потому, что ненужная.
Захоти тогда бестии, легко бы всех людей наровно вычистили.
Да и сейчас, на самом деле, но вслух говорить я этого не стал. Рано.
– Я понял, – Гез поморщился, – я не об этом. Как бестии допустили, что люди снова в силу вошли?
– А тут нам повезло, – я усмехнулся, – урсы с вергами подраться решили. Они сразу друг друга недолюбливали. Больше, чем людей. А потом – уж не знаю, с чего всё началось, но дошло у них дело до большой войны. Третьей Войны бестий, в которой люди не участвовали совсем. А сам знаешь – кусок хлеба, за который двое дерутся, обычно третьему достается. Так и в этот раз вышло. Победили, в общем-то, верги. Урсов после той драки совсем мало стало. Но и вергам досталось крепко. Много деревень без надзору осталось, дороги безопасными стали. Этим-то люди и воспользовались. Кроме того, говорят, вольпы людям помогли. Как всегда, свою выгоду преследуя. Хотя эта выгода им, в конце концов, боком обернулась. Но это только у нас так всё удачно сложилась. В иных странах и дела по-иному обстоят.
– Как? В каких? – по блеску глаз понятно: и вправду интересно ему.
– Ну, взять, скажем, Мавританию или Нумидию, которые когда-то частью ромейской империи были. Или Египту, где вообще людская цивилизация высот невиданных достигала во всех областях науки и философии. Теперь там что?
– Что? – и в рот глядит.
– Шшазг-и-нниль там сейчас. «Земля ветров», то есть. За точность произношения не поручусь, у людей глотка на эти звуки плохо приспособлена.
– А…
– Два. Чекалки. Очень пакостные бестии, между прочим. Это просто счастье, что наши края им холодноваты, вот они сюда и не рвутся особо. Но на Баетику они зубы давно точат, и, чую я, рано или поздно её себе откусят. Ибо твари они настырные, умные и подлые.
Больше того, если по первым двум пунктам они людям просто не уступят, то по подлости – вдвое обставят. У них канон такой, что честность – только между своими. А всех остальных обманывать, подставлять, друг с другом стравливать не только допускается, но и поощряется. Уж на что наши принципалы в интригах поднаторели, но даже они соперничества с послом чекалочьим не выдержали.
– Послом!? – Гез опешил.
– Ага. Сейчас в столице не любят об этом вспоминать, но покойный отец Родуса, наместника нашего, однажды решил союз с чекалками обустроить. Честь по чести, послами обменялись. Только вот дальше этого дело не пошло – с появлением ихнего посла Бурдигал стал, как один мой знакомый сказал, «гнездом шершней, в которое корова насрала». Чекалки, они подлости совершают, даже когда им от этого прибытку никакого нету – просто из любви к искусству. Принципалов тогда за год число уполовинилось, да и остальные сенаторы без дела не сидели – кто на дуэли друг друга прибил, кому в переулке пугию в бок воткнули, кому просто яд подсыпали. Ну и, поняв, что эдак их скоро совсем не останется, они посла взашей и выставили. Наш посол, кстати, обратно так и не вернулся – пропал, как сгинул, вместе, с приданной ему, триремой и отрядом своим.
– На севере тоже всё немного по-другому. Там Верхняя Меза. Раньше там только германцы дикие жили, но туда во время Первой Войны бестий, ушли пять ромейских легионов.
Точнее, их туда бестии выдавили. На берегах Германского океана эти легионы и осели.
Места там холодные, неприветливые, бестии такого не любят, так что людей в большинстве оказалось. Опять же люди то непростые были – сплошь легионеры – ну и не дали себя в обиду. Сейчас там люди в мире с бестиями живут. Ну, как «в мире»: насколько я знаю, бестий там мало и с людьми их тропы не пересекаются – верги с урсами в лесах, гиттоны в болотах, люди в деревнях и городках.
– Как у нас на замиренных территориях?
– Почти. Но не совсем. У нас это все же больше на передышку в драке похоже, чем на мир.
А там – нет. Бывает, конечно, что щенки вережьи пару овец у крестьян стащат. Бывает, наоборот, крестьяне щенка, в коровник забравшегося, на вилы поднимут. Но дальше этого дело не идёт.
– А я слышал, что в Мезе сплошь зверопоклонники.
– И я слышал, – кивнул я, – и, по-моему, неспроста. Сдаётся мне, случится у нас с ними война однажды.
Так я сказал, а сам смотрю пристально – понял он мой намёк, или нет. Призадумался он, глянул на меня с прищуром:
– А на самом деле – нет, выходит?
Я плечами пожал.
– Не поклянусь. Но от северян знакомых знаю, что народ там, в основном, верующий и верующий вовсе не в зверобогов.
Подумал он еще, мотнул головой.
– А в других краях?
– Что на востоке – не знаем. Во Фригии теперь пардусы и – по некоторым сведениям – вольпы. Остались ли там люди – неизвестно. На западе же наш мир морем кончается. Из всех экспедиций, в Британнию отправленных, равно как и из других дальних морских экспедиций, ни один человек еще не вернулся. Ну и всё, стало быть.
Тут легионер появился. Сам травами целебными пахнет, из-под куртки бинты выглядывают. Я даже усовестился немного – не успел еще человек леса увидеть, а уже всерьез пострадал и от кого – от своих же.
– Что лекарь говорит? – спросил я.
– Ерунда, – Фелгаргир рукой махнул, – за неделю заживёт. Тебя капитан зайти просил.
– Когда?
– Сейчас.
– Сейчас? – я удивился, – ладно, зайду. Сидите здесь пока, что ли.
III. Errare humanum est[5]5
Человеку свойственно ошибаться.
[Закрыть]
Как ни стыдно признаваться, но они застали меня врасплох. Умнеют с каждым днём, твари. Изо всех бестий одни вольпы не только знают, что у людей очень хреново с нюхом, но и умеют этим знанием пользоваться. Точнее, умели – диких вольп уже лет десять никто не видел, и слава Единому, уж больно проблемные были твари. А вот все остальные зверолюди в этом смысле недалеко от своих звериных предков ушли и с наветренной стороны от них подлянок ждать не стоит. Вот я и не ждал. Я вообще тут никого не ждал увидеть – месяца не прошло, как мы Ольштадский лес чистили. И, скажу не хвалясь – вычистили. Два вержьих клана – Кровавой Луны и Осеннего Ветра – под нож, до последнего щенка. Ни один не ушёл, чем угодно поклянусь. Из отрубленных хвостов, перед тем, как их по деревьям развешать, целый холм сложили – выше человеческого роста. А потом развешали, разумеется, честь по чести, как полагается. На каждое меченое дерево – по хвосту, в квасную соль обмакнув (чтобы муравьи да крысы раньше времени не сгрызли), медным гвоздем прибили, подножье кровью вережьей побрызгали, а поверх следов когтей раскалённым крестом тавры поставили. После такой зачистки бестии раньше, чем через пару лет, не заводятся. А за эти два года многое может случиться – глядишь, и заводиться негде будет. Строевой лес – на дома, корабельный – в плоты, да сплавом на верфи. Речушку, что по лесу текла, запрудить, мельницу поставить – вот вам и светлый пруд вместо оврагов тёмных, где вергу – благодать, а человеку – смерть. Да и селяне поосядут да поосмелеют. Одно дело – хутор на полянке, в котором трое мужиков, двоих из которых еще и за подоконником не видно. А совсем другое – пограничное село рыл в полтыщи. На границе абы кто хозяйством не занимается – всё больше от закона бегущие, да от закона же пострадавшие – розыскные, да ссыльные, стало быть. А если и есть кто, перед законом чистый, то тоже такой, что косо не смотри, а то косо дышать начнешь – по причине свёрнутого носа. Сколько раз бывало – приедем на чистку, а там уже тишь, гладь, да пеньки копчёные. Зато в селе ближнем – дым коромыслом, вино рекой и вережьи головы с частокола скалятся. Одна беда – плохо селяне леса чистят. Ладно, метки почти никогда не перебивают – и Сатр с ними, а вот то, что сбежать бестиям частенько дают – это уже никуда не годится. Потому что клан недобитый – много хуже клана небитого. Даже если от него только пара щенков и осталась – всё равно, они теперь спать спокойно не смогут, пока отомстить не удастся. И осторожнее они теперь будут вдвое, а злее – так вдесятеро. Недобил клан – жди беды. Так что, бывало и наоборот – приедем на чистку, а чистить некого – пусто в лесу. Зато в селе ближнем – вороний грай, вонь тухлая да черепа обглоданные меж сожженных домов лежат. Отомстили, стало быть.
Но Ольштад мы вычистили ровно. По слухам, на марку кто-то из Солнечных глаз положил. Слышал я даже имена конкретные, но повторять не стану – не те это имена, об которые язык чесать можно без должной причины. Но не удивлюсь, если правда, потому что нас туда три кохорсы отправили – половину всего регимента – третью кохорсу с гарнизонов раньше срока повыдергав. Водись в том Ольштаде даже мифические крылатые харпы, и тем бы сбежать не дали, шутка ли – полторы тысячи егерей?
Так что когда капитан меня пред свои ясные очи вызвал, да заявил, что в Ольштадском лесу верга видели, я на него вылупился, что карась на сковородку. Муштры среди егерей совсем нет и с субординацией у нас полегче, но назвать Бешеного Кезо в глаза лжецом может только самоубийца. Поэтому я пошёл в обход:
– Одного верга? И при каких же обстоятельствах?
Дерек фыркнул.
– Именно что одного. В лесу, – капитан подобрал со стола исписанный лист, – Ликтор, землемерами руководивший, отошёл за деревья – «по естественным надобностям», как он пишет, где и увидел крадущегося верга. По счастью, верг его не заметил, и, не верящий в своё спасение ликтор, выждав немного, из леса выбрался и поспешил с докладом в магистрат.
Мы вместе посмеялись. Да уж, сharta non erubescit[6]6
Бумага не краснеет.
[Закрыть], в самом деле. Постыдились бы, господа магистры, бумагу на такую чушь переводить. Чтобы верг – не заметил в лесу человека? Неуклюжего, шумного и наверняка потного, чиновника, который и в лес-то зашёл, чтобы отлить? Не заметил? Уже смешно, но то, что при этом чиновник верга увидел, да еще и крадущегося – это уже чересчур.
В этом смысле я и выразился. И, полагая, что капитан позвал меня только чтобы вместе посмеяться над чиновничьей тупостью, спросил разрешения удалиться.
Дерек перестал улыбаться.
– Смех смехом, – сказал он, – но вызов они у префекта заверили и… ты ж понимаешь, это Ольштад. Отреагировать придётся.
Я замер. Он, что, рехнулся? Разгар лета – самая жаркая пора. Во всех смыслах. На Скалистом Кряжу незамиренные кланы четыре деревеньки вырезали и порт наглухо обложили, так, что оттуда уже неделю никто носа высунуть не осмеливается. С южных берегов идут сообщения одно другого тревожнее об активизировавшихся чекалках. В Сире (провинциальном центре!) семейка урсов все окраины в страхе держит, что ни день, то новые жертвы. Тамошний сквад все ноги оттоптал, за ними гоняясь, но тщетно, а вчера пришло сообщение о попавшем в засаду отряде милиции – всех загрызли, внутренности выели и под городские ворота трупы подкинули. Я сам только вот вернулся с болот Новомагиуса, после изматывающей недельной охоты за вержьими волками. Но это я отвлёкся, ладно. Не та сейчас ситуация, короче, чтобы силы впустую разбазаривать на проверку донесения, составленного упившимся до вергов в глазах придурком и заверенного идиотами, в жизни леса не видевшими. И вряд ли капитан этого не понимает.
Ох, неспроста слухи ходят про новых хозяев Ольштадской марки, неспроста.
– Тебе ж двух школяров я дал? Вот их и пошли. В лесу от них все равно толку мало, – сказал капитан, а сам глаза прячет. Знает, что в лесу людей много не бывает. Разве что вот тогда, в Ольштаде, но то случай особый. Как и сейчас. Я зло улыбнулся и сказал:
– Нет уж. Сам поеду. Мне всё равно отдых положен, вот и отдохну. А заодно посмотрю, как у них там обстоят дела с поставками вина в магистрат. И в каком состоянии там землемеры землю меряют.
– Сам, так сам, – Дерек усмехнулся, – не убей только никого. В магистрате, я имею в виду.
Один справишься?
– В магистрате-то? Справлюсь.
Короче, оставил я школяров на попечение Сестерция – «узкой тропкой» их гонять – и уехал. Приехал в Ольштад, быстро навел ужас на магистров, выбил из них имя ликтора, заявившего о верге в лесу и пошёл пытать уже его. Ликтор Максим Пларк оказался именно таким, каким я его себе представлял – невысоким лысоватым пузаном с мягкими, потными руками и бегающим взглядом водянистых глаз. И это – человек, который представляет здесь имперское правосудие? Забавно. От страха он заикался, обильно потел и поминутно промокал лоб большим, некогда белым, платком. Однако на своём он стоял твёрдо – верг был, он видел его своими глазами («вот как вас сейчас, господин егерь»), был он не пьян, да и вообще не пьет по причине больного желудка.
Я мурыжил его и так и эдак и, в конце концов, плюнул и пошёл в лес. Похоже, он кого-то и в самом деле видел. Я не обвиняю себя в том, что не поверил до конца его рассказу. Я – не Николас Всевидящий, а верить в ту чушь, что Пларк нес мне в лицо – это себя не уважать. Так что я ни на секунду не допустил и возможности того, что ликтор видел настоящего верга. А вот что он мог увидеть кого-то в волчьей маске, одетого в волчью же шкуру, увидеть и принять его за верга – это запросто. Зачем подобное кому-то может быть нужно – другой вопрос. Который я собирался обязательно задать этому «кому – то», когда его найду. Ликтор, в ответ на мое предложение вместе прогуляться к лесу, стал белее собственной тоги и чуть в обморок не грохнулся. Я и задумался – леса местные я знал получше него самого и место, где ликтору явилось его чудное видение, себе представлял – урочище Утиная Лапка оно зовётся. Вот в эту «лапку», представлявшую собой треугольный участок леса длиной в стадию, он на карте и ткнул, чем только подтвердил мои подозрения. Будь дело в глубокой чаще, еще куда ни шло, но там… точно человек переодетый. Вряд ли Максим смог бы точнее указать, где на земле мне искать следы «верга», а без этого мне его присутствие было только в тягость. Ну, я его и оставил.
Чем и спас, как позже выяснилось.
Утиную Лапку я исходил от края до края раз сто. Люди по урочищу шлялись часто, скотина домашняя – еще чаще и поисков мне это не облегчало. Но всё же я вроде нашёл место, где сидел, свернувшись в клубок от ужаса, мой ликтор. Вот только не было там поблизости свежих человеческих следов. А вержьи – были. Там вообще много вержьих следов было, но я не удивлялся – всего месяц назад в этих краях один из самых сильных кланов Севера обитал. Мы в конце четыреста тридцать три взрослых особи с вытатуированным на груди красным кругом насчитали. Так что я особо не насторожился, хотя следовало бы – не тянули некоторые следы на месячную давность. А вот на недельную – вполне. Но человек, он, когда очень хочет во что-то поверить, то нужные доказательства всегда найдёт. Вот и я нашёл. Там – листья вешеня, градом побитые, следы накрыли и свежими сохранили, тут – корова помочилась и землю высохшую смягчила, ну и третье-десятое. Но всё же червячок сомнений во мне зашевелился, и я в чащу пошёл. Не для того, чтобы свежие следы найти. А для того, чтобы не найти. И убедиться, что никаких вергов тут нет и быть не может. Потому что так я и не поверил, что могли тут верги заново объявиться. Вон – хвост на осине висит, никем, кроме времени, не тронутый. И выжженный крест над ним чернеет. Хвост вергу, что кохорсе – штандарт. Лишиться хвоста для верга – позор. Что для живого, что для мёртвого. Появись тут недобитки – первым делом хвосты с деревьев бы пообрывали.
Но всё же я слегка подобрался. Человек в лесу – гость, и гость незваный. Замирен лес, вычищен недавно или же зверолюдей в нем сто лет не видели – неважно. Будешь вести себя, как хозяин – умрёшь. Рано или поздно. А я еще и в одиночку попёрся, чего вообще никогда делать не стоит. Пусть даже не осталось вергов в лесу – можно же и в ловушку старую угодить. В петлю, в яму, в сеть ловчую. Из волчьей ямы выбраться не так – то просто, когда помочь некому; а если, падая в неё, что-нибудь себе повредишь – так и подавно. Так что шёл я осторожно, по ветру, и всё по пролысинам, вырубкам, да полянам – там ловушку проще заметить. Да и случись что – убегу. По ровному меня разве только люперн или пардус догонят, но они тут не водятся.
И чем дальше я иду, тем меньше мне это дело нравится. Интуиция моя давно уже во все колокола набат отбивает, чудятся постоянно мне взгляды пристальные, да недобрые из – за спины, и как будто волком время от времени пованивает. А я всё дальше иду и себя убеждаю, что это всё мне чудится от того, что я один в лесу и от того, что места знакомые.
По-недоброму знакомые: всё ж хоть и было нас полторы тысячи, но не скажу, что победа нам легко далась. Вон, если сейчас с этой полянки вниз пойти, там ручей будет, где пара дюжин вергов с волками своими нас – три десятки – к оврагу прижали. Семь раз они на нас набрасывались, семь раз мы от них отбивались, одного-двух теряя. Одиннадцать нас живых оставалось, когда Теро остатки моей сотни вергам в тыл вывел.
Вот в конце того распадка несколько щенков сотню Титуса на ямы загнали.
Выскочили на авангард, заверещали и убегать бросились. Ну, Титус и поверил, что он к какому-то логову вышёл – где ж еще щенкам быть, как не в логове? И бросился следом. А там – волчьи ямы. Говорят, что волчья яма так называется, потому что когда-то их люди копали против волков. Смешно, коли так, потому что сейчас всё наоборот. Верги их еще и по-хитрому копают, в несколько рядов, и у первых ям крышки прочнее – два-три человека пробегут и не почуют, а третий – провалится. А внизу – колья острые, честь по чести, как полагается. В одной из таких ям Титус и упокоился, да и вся его сотня поблизости полегла – тех, что уцелели и в ямы не попадали, повыскакивавшие верги добили. Из всей сотни только один и выжил – за мёртвого сошёл, да таковым и стал бы, задержись мы еще часов на несколько. Мы же только через день это место нашли, когда лес прочесывали частым гребнем на предмет недобитков.
А вот сейчас поляна кончится, будет густо поросший склон и за ним – место, где главная битва и случилась. До того мы и не ведали, что не один клан в лесу вычищаем, а сразу два. Клан Осеннего Ветра хоть и поменьше был – сто семьдесят два взрослых верга – зато там каждый за двоих, а то и за троих пошёл бы. С Осенними у нас особые счёты – этот клан еще три года назад первый раз из чистки вырвался. Просчитались слухачи, в три раза насчёт численности клана ошиблись – да в меньшую сторону. Как назло, еще и спланирована чистка была наспех да начерно. Ну и ушёл клан, почти без потерь ушёл.
Обычно в таких случаях клан далеко уходит. Даже если мстить потом и возвращается, то поначалу – всё равно далеко уходит. А Осенние не ушли. В ночь того же дня вернулись, незаметно сняли часовых и спящий лагерь егерей весь ровно вырезали. Вычистили, стало быть. А потом уже ушли. Год спустя объявились – оказывается, осели они в Синих пущах, у клана Ночного Солнца. И опять разведчики слишком поздно об этом узнали, и чистка грязная вышла, так, что Осенние опять почти все ушли и больше половины из Ночного Солнца с ними. А потом уже Осенние вообще для егерей сущим проклятьем стали – во – первых, специально начали другим зачищаемым кланам помогать, а во-вторых – начали егерей выслеживать и во время переходов нападать. Месяцами могли какой-нибудь тракт лесной караулить, все обозы и караваны нетронутыми пропуская – поджидая, когда егеря маршем пойдут. И так у них удачно получалось врасплох нас заставать, что уже всерьез подозревать начали, что кто-то из сведущих людей им на мохнатое ушко нашёптывает. И здесь они тоже неспроста объявились, ой, неспроста. Не брось нас сюда сдуру аж три кохорсы разом – никогда еще такого не было, даже когда мы зверобога вольповского охотили – ушли бы, чем угодно поклянусь. А так – вычистили мы их всё же.
Вот и поляна кончается. Если дальше идти, то надо по лесу, да по самой чащобе и буреломам. А надо ли? Следов свежих я нигде не заметил, да и то – откуда бы им взяться?
Чисто в Ольштадском лесу, чисто. Метки нетронуты, хвосты – тоже… а кстати, странно, что я с поляны ни одного не вижу… а ведь должны быть. Сам вешал. Вот прямо здесь, где стою, один должен висеть… или чуть левее? Точно, вот этот кривой старый вяз. Вот выжженный крестик на нём… свежей глубокой царапиной перечёркнутый! И чуть ниже – круглая дырочка, как раз в толщину гвоздя диаметром.
Ходу, ходу отседова!
Я разворачиваюсь и вижу медленно выходящих с той стороны поляны вергов. Я понимаю, что влип, но первое ощущение – обида. Какого сатра, так нечестно! Нельзя с наветренной стороны добычу скрадывать, это любому щенку известно! Ох, не зря мне волчий запах чудился, не зря. Хорошо было бы капитану как-нибудь доложить о новой тактике вергов, но, чую, не выйдет. Останусь я на этой поляне. Некоторой частью. А некоторой – переселюсь в желудки этих милых зверолюдишек, что сейчас выходят на поляну. Самое большее, на что я могу надеяться – это одного-двух вергов рядом с собой положить. А они не торопятся, твари. Знают, что деваться мне некуда. Хотя поляна широкая, пока верги сюда добегут, я стадии на две в чащу углубиться успею. Но я не двигаюсь с места – смысл? В лесу человек вергу не соперник. Догонят. А сражаться мне на открытом месте сподручнее. Поэтому я стою и считаю выходящие из леса фигурки.
Пять… восемь… десять… двенадцать… вроде кончились. Много. Даже слишком много.
Cтолько, что вряд ли я смогу хоть одного из них убить. Мне сейчас другого опасаться впору: живым бы к ним не попасть. Может, прямо сейчас взять меч – и по горлу себя?
Верги, вообще, не такие уж любители на чужие мучения смотреть. Даже наоборот, изо всех бестий, верги, пожалуй, менее всего к этому склонны и людей, им живьем попавшихся, чаще всего просто убивают. Но только не егерей. На нас они злы – и есть за что, скажу, не хвастаясь. И возможности взять егеря живьем верги обычно не упускают.
Другое дело, что мы им такую возможность очень редко предоставляем. Только если спящего или сознание потерявшего им и удается иногда взять. Ну, или если перевес численный у них большой – десять на одного и больше – тогда они могут попытаться скопом наброситься. Вот, этой весной верги спящего егеря из лагеря утащили – прямо в палатке. Сквозь ткань дубиной оглушили, в палатку завернули, да так и унесли. Мы его только через день отбили, точнее, то, что от него осталось. Осталось, надо сказать, немного: меньше половины, если по весу. Но он еще жив был, такой вот неприятный нюанс. Я его сам и добил – выжить ему всё равно не светило. Ривом его звали, восемнадцать лет ему было. Я вспомнил его обезображенное лицо – откушенный нос, кровавые лохмотья на месте ушей, насквозь продранные когтями щеки – и руки сами к мечу потянулись. Но верги уже близко подошли. Достаточно близко, чтобы детали разглядеть. Надо сказать, мне в их облике сразу что-то необычным показалось, но только сейчас меня осенило: да это ж новы! Теперь-то всё понятным становилось – и появление их в зачищенном лесу, и то, что ликтора они живым отпустили. Новы они, вот в чём дело – то есть, новое поколение вергов.
Бестии сегодня не те, что были в начале Смутного Века. Чучело верга, в императорском музее прямо у входа стоящее, больше похоже на чучело огромного волка, на задние лапы вставшего: горбатый, весь густой шерстью покрытый, пальцы на руках почти не выделяются – лапа и лапа. И с другими бестиями та же история – первое поколение от зверей и не отличишь. Так, говорят, довольно долго было. А потом начали появляться новы – измененные бестии. Никто еще никогда не видел, как и откуда они приходят, но, говорят, что их зверобоги лично приводят. Сначала появляется в разных местах несколько групп нов, потом все рождающиеся от старых бестий щенки уже тоже начинают выглядеть по-новому. И, что любопытно, всё к человеку ближе. Разговаривал я на эту тему с одним богословом из Аквинии – Тома его звали. Так вот говорил этот Тома, что сия тенденция есть знак совершенности человека, и, стало быть, является косвенным подтверждением того, что именно человек создан по образу и подобию божьему, коему зверобоги безуспешно пытаются подражать. Ну, не знаю. Может, и так. Я одного боюсь – как бы однажды подражание не стало совершеннее оригинала. Ибо не так уж эти попытки безуспешны.
Пока я размышлял, верги уже совсем близко подошли, так что я все подробности разглядеть смог. Точно, новы, и как я сразу не заметил? Осанка прямее стала, плечи шире – совсем фигура на человеческую теперь похожа. И шерсти у этих нов поменьше – да что там, почти совсем нет. Шерсть, в привычном понимании этого слова, у них только на голове и осталась – совсем как волосы у людей. А всё остальное тело короткой гладкой шерсткой покрыто. У предыдущего поколения еще на ногах шерсть кучерявилась, а у этих – вон – ноги из шорт торчат почти человеческие. Что еще? Глаза крупнее стали, пальцы длиннее. У вергов и так зрение – не чета человеческому, а теперь, стало быть, еще лучше станет. Лапа еще больше на руку похожа, значит, с инструментами они теперь получше управляться будут. И с оружием тоже. И головы, кажется, крупнее стали – не иначе мозгов теперь туда больше помещается. В общем и в целом, для нас появление нов – новость нехорошая. Потому что означает это, что туже нам придется. Но то, что для всех нас плохо, лично для меня может спасением стать. Потому что у первых нов поначалу опыта никакого нету. Я не про умение драться, по лесу бегать или в горло впиваться – в этом они с рождения мастера, этого у них не отнимешь. А вот тех крупиц опыта, добытых, когда непосильным трудом, когда невероятной удачей, но всегда – дорогой ценой; тех драгоценных песчинок, которые только иногда и перевешивают чашу весов судьбы в сторону жизни – этого у нов еще нет. И в этом моя надежда.