Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Вадим Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Вадим Саитов
ЦИТАДЕЛЬ ДУШИ МОЕЙ

I. Lupus in fabula[1]1
  О сером речь, а серый – встречь.


[Закрыть]

Третий волк прыгнул на меня из-за левого плеча. Я ждал его – учуял едва слышное чавканье сбоку, когда он, готовясь к прыжку, выдирал лапы из грязи. Но я и виду не подал, даже наоборот, немного повернулся вправо, оставив волка за спиной. И сразу же резко обернулся, выбрасывая гладиус перед собой. Удачно. Лезвие вошло летящему в прыжке зверю прямо под шею, чуть выше рёбер. Потом волчья туша навалилась на меня, и мы вместе рухнули в жидкую грязь. А вот дальше вышло уже не слишком удачно. Свободная рука, на которую я планировал опереться, без сопротивления ушла в вязкие глубины – а мне-то думалось, что край гати не так близко – и я погрузился в трясину с головой. Если лежащий на мне зверь еще способен шевелиться, или окажись поблизости еще один, то вынырнуть мне уже не светит.

Ну, этого я, похоже, прибил: туша не шевелилась, медленно погружаясь в топь вместе со мной. Я подергал правой рукой, пытаясь выдернуть меч – тщетно, похоже, за ребро зацепился. Ладно. Выпустил меч, оттолкнулся от неподвижной туши волка вбок, потом, опираясь на неё, поднял голову над поверхностью. Кулаком быстро стёр с глаз грязь и осмотрелся – чисто. Туман понизу всегда прозрачнее, это здорово нам с Вартом помогло сегодня. Подождал немного – нет никого. Неужто всех перебили? Хорошо бы, но рассчитывать на это не стоит. Первым делом – меч. Я осторожно привстал на гати, и, внимательно вслушиваясь в окружающую меня вязкую тишину, попытался перевернуть мёртвого зверя, чтобы достать своё оружие. Сразу не получилось – волк погрузился в грязь почти полностью, а трясина держала крепко. Но я ж упрямый. Поупирался, попыхтел, и – с протяжным хлюпающим вздохом туша подалась и перевернулась набок, больше похожая теперь на громадный шмат грязи. Я нашарил рукоятку меча, счистил, чтобы не скользила рука, болотную жижу с нее, уперся ногой в тушу, и дёрнул. Что-то хрустнуло в мёртвом теле, брызнула, враз смешавшись с грязью и побурев, кровь – и клинок вышел из раны. А ведь так и есть – впритирку к первому ребру я этому волчаре свой меч воткнул. Удачно вышло, что ни говори. Возьми я на полпальца ниже – лезвие бы соскользнуло, порезав, но не убив. Что бы потом со мной было – и гадать нечего.

– Шелест!

Это Варт. Варт-Зубастый. Двое нас с ним осталось из всей скриттуры. Вот так вот.

Думали, легкое задание. Отдохнем, думали.

– Слышу! – откликаюсь я. Звук вязнет в густом тумане и от этого создается обманчивое впечатление – будто в небольшой комнате стоишь, а не посреди болот, раскинувшихся на сотни югер вокруг.

– Что у тебя?

– Чисто. Еще одного прибил.

– Третьего? И у меня трое…

Варт замолкает, недоговорив, но я понимаю, на что он намекнуть хочет. Если мы правильно вчера убитых волков посчитали, то их шестеро должно было оставаться. Три у меня, три у Варта – вроде как всё?

– Не торопись, – отвечаю я, а сам приседаю так, что подбородок грязи касается, и смотрю вправо – почудился мне тихий всплеск оттуда. Но вроде нет никого. Туман уже не лежит сплошным слоем, он рвется клочьями и медленно движется, подгоняемый набирающим силу дневным бризом, дующим с далёкого Германского Океана. Самое опасное время – поди пойми, что там шелохнулось – клочок тумана или затаившийся зверь?

– Не торопись, – повторяю, – полчаса-час, туман сдует, тогда и пойдем. А пока – сидим.

Мало ли. Первый-то мой волк – вон он, с почти начисто срезанной головой в луже плавает. Третий тоже тут. А вот второго я не вижу – подраненным он от меня уполз. И хотя выглядел он неважно, клясться, что он где-то дохлым валяется, я не стану. Поберегусь.

Притаившегося в тумане волка от кочки, осокой поросшей, с трех шагов уже не отличить.

И один раз прыгнуть даже у смертельно раненого сил достать может. А уж затаиться у тропы, которая тут одна через болото идёт, у волка ума хватит. Умные они, верговские волки. Самих-то вергов у Новиомагуса еще весной вычистили, ровно вычистили, но на волков ихних нас уже не хватало, и половина стаи сбёгла в болота. Упустили. Частая ошибка, к сожалению. Даже среди егерей я не раз слышал мнение, что главное – вергов перебить, а их волков можно и не трогать, без своих хозяев они, дескать, вернутся к обычной дикой жизни и худшее, что от них можно ожидать, так это пара задранных барашков. Как бы не так.

В первый же день двоим из нас такая уверенность смертью обернулась, и то чудо, что все вшестером тогда не полегли. Случайность спасла – Гай-Дакиец первым шёл, тропу слегой ощупывая, и так вышло, что очередная кочка, в которую он свою палку уткнул, не кочкой, а волком оказалась. Не успели мы, на свое счастье, как следует в их засаду зайти.

Только Гая и смогли они с наскоку порвать. А мы же впятером звездой встали – благо место относительно сухое было – и отбились. И то не все тогда поверили, что волки именно нас у тропы караулили. Людо с Маркусом отмахивались только на мои увещевания. И ведь не школяры какие – опытные егеря – ан нет.

Спору нет, верги волков стократ опаснее. Но это ж не значит, что их волки – безопасны. Верги их специально на людей натаскивают, человечьим мясом кормят, в набеги берут, тактике учат, как лучше на людей нападать. И, что бы мне не говорили, но всё же вержьи волки умнее обычных. Уж не знаю, как такое возможно, но готов поклясться, что они даже человеческую речь немного понимают. А вержью – так и подавно. Сам не раз слышал, как бестия приказывала волку бежать куда-то и доложить там, что в лесу егеря – да какой численностью и каким порядком.

Короче, туго нам тут пришлось. В лесу одной скриттурой мы бы любую волчью стаю в три дня вычистили – будь в ней хоть сотня голов. А вот на болотах… опять же, будь это обычные волки, проблем бы не возникло. Но эти были вержьими. Может, я уже всех заколебал этими вержьими волками, но как по мне, то лучше быть заколёбанным, чем мёртвым. Вот Людо к вечеру того же первого дня волк в топь заманил.

Так-то волк не быстрей человека бегает. Если не по лесу, а по ровному, так даже можно от него и убежать, когда силы в ногах есть. Или догнать – если вдруг надобность возникнет. Но скорость – оно ведь не главное. Волк, когда бежит, он по земле, как ручей по камням, стелется. Поставь в пяти шагах друг от друга десяток поленьев стоймя – волк по ним стрелой пролетит, ни одно не уронив, как по ровному. Так и тут вышло – там, где волк, на, одному ему видимые, кочки наступив, промчался, Людо завяз. Тут же сатровы твари появились как тени из тумана, и накинулись на нас с нерассуждающей яростью. Вот и утонул Людо в десяти шагах от нас, а мы и с места сдвинуться не могли – отбивались. А как ушёл он с головой в трясину, и перестали пузыри идти, так все волки в тумане – как растворились.

Умные, твари.

Но на их излишней умности мы их, в конце концов, и подловили. Притопили гати в нескольких местах, да притворялись, что вязнем, а сами – на гатях приседали и поближе подпускали. Хорошо, что вожака мы одним из первых зачистили – без него стая всё ж поглупее стала и не успела сменить тактику, ставшую вдруг опасной для них самих – сегодня только они и догадались, что мы вовсе не беспомощные по уши в грязи сидим – но поздно догадались.

Получасу не прошло, разошёлся туман. Вон уже и Варт, по плечи в грязи сидящий, мне виден. И три волчьих трупа возле него. А вот моего «второго» так и не видно нигде.

Неужто в самом деле выжил и где-то нас поджидает, отомстить напоследок надеясь? Варт тоже непорядок заметил.

– Что-то, – кричит, – я только двоих у тебя вижу.

– Сам знаю, – огрызаюсь я, а сам по сторонам поглядываю. Особенно вправо – опять мне плески какие-то оттуда слышатся. Но поблизости волков нет – теперь это уже точно.

Поэтому я выпрямился, скинул лентнер и с наслаждением принялся хлопать себя по спине и бокам, давя залезших под доспех пиявок. Ладно б они просто кровь пили, так нет же – зудит так, что выть хочется. И если на ноге или руке эту мерзость можно между делом и в бою прихлопнуть, то до пиявки, заползшей под твердую кожу лентнера, так легко не доберешься.

Варт тоже встал, но принялся расшнуровываться, только когда я своих кровососов перебил и обратно в доспех облачился. А до того – стоял с мечом наголо и бдил. Потом он свих пиявок бил, а я, в свою очередь, по сторонам смотрел. Ох, хлюпает что-то справа, точно хлюпает – неспроста это.

Зашнуровал доспех. Очистил, насколько это тут возможно, меч, сунул его в ножны и попрыгал к тропе. Одна кочка, другая, а здесь уже можно и идти. Очень мне хотелось на волков, Вартом убитых, посмотреть. Подозрение возникшее проверить. Ну вот, так и есть.

У одного из них – глубокая колотая рана в правом боку, на уровне крестца.

Поворачиваюсь к Варту. Видок у него – тот еще. Буро-коричневого цвета, весь в неровно покрывающей тело грязи (местами обильно спрыснутой кровью) и только по белеющим глазам понятно, где у этого куска трясины голова.

– Ты похож на ожившую какашку, – говорю я ему.

Варт смеётся.

– Сам-то, командир, думаешь, красивее выглядишь? Ну так что, где твой третий?

– Вот лежит, – я тыкаю пальцем, – дыру в боку ему ты сделал?

Варт хмурится, задумывается, потом признаёт:

– Не я. Но тогда… – он замолкает, и мы вместе принимаемся осматриваться. Хотя – было бы на что смотреть. За шесть дней этот пейзаж мне настолько опостылел, что готов с закрытыми глазами ходить, лишь бы его не видеть. Лужи грязи вперемешку с грязными лужами и редкими кочками. В лужах плавает какого-то особенно мерзко-землистого цвета ряска, а трава, которой поросли кочки, настолько жесткая и острая, что обопрись нечаянно голой рукой – весь изрежешься, как пучок ножей в руку взял за острия. И всё это тонет в тумане, который до конца за весь день так и не развеивается. Говорят, весной, когда очеретник цветет, или осенью, когда мох пушится, здесь красивее. Как-то не верится, если честно. Да и проверять желания нет. Унылое и гиблое место, короче. Даже без стаи злых вержьих волков.

– Как будто хлюпает там что-то, – говорю я, махнув рукой в сторону, – посмотрим?

Варт отводит глаза. Я понимаю, о чём он думает. «Один волк – не стая, может, ну его? Тем более, что он наверняка уже убежал куда-то вглубь болот, теперь его и целой армией не найти». У самого эта мыслишка уже пару раз проскользнула – сразу, как я понял, что один из волков бродит сейчас где-то жив-здоровёхонек.

Но неважно, о чём человек думает. Важно, что он делает.

– Надо посмотреть, – вздыхает мой боец, – чистим, так уж ровно. Где ты хлюпанье слышал?

– Там, – машу я рукой, – справа от тропы.

Варт снова вздыхает, и опять я его понимаю. Тропой-то по болоту ходить – дело не из приятных, а уж вне тропы – просто наказание.

– Ну, пошли за слегами?

Мы вернулись к маленькому сухому островку, где три часа назад (а кажется, вечность прошла) оставили слеги. Подобрали их, я прикинул направление и мы пошли.

Варт ближе к тропе пошёл, а я – правее. Ох, и тяжкое это дело. Шатаясь, стоишь одной ногой на скользкой, маленькой, потихоньку уходящей в трясину, кочке и лихорадочно нащупываешь тяжёлой от грязи слегой очередную опору. Слега скользит в руках, вырывается, как живая; пот в глаза льется, кровососы ползучие и летучие роями вокруг увиваются, а у меня еще и рана старая в колене от влаги разнылась. И при этом будь готов в любой момент от волка отбиться. Редкому врагу такого пожелаешь.

Полчаса минуло, и ладно, если я две стадии прошагал. Какой там всё болото обшарить. Если не найдём сейчас волка, то… нет, никуда мы, конечно, не уедем. Будем сидеть тут и ждать – в болотах ему жрать нечего, рано или поздно он выберется. И наша задача – сделать так, чтобы он выбрался где-нибудь поблизости от нас. На живца его приманивать, короче. На какого живца? А у нас их аж двое на выбор: я и Варт. Тут как раз он голос и подал:

– Шелест!

Голос странный. Напряженный слегка, но опасностью не звенит.

– Что там?

– Подойди, посмотри. Нашёл я его.

«Его»? Волка, что ли? Если живого, то почему голос такой спокойный? Если мёртвого, то почему не совсем спокойный? Хотя, чего гадать – сейчас сам увижу.

Увидел. Шагах только в пяти и увидел, и то – по тому, как смотрел туда Варт.

Волк.

Одна лишь голова, вся грязью измазанная, да кончики лап на поверхности у него оставались. Глаза закрыты, ни волосок на морде не шелохнется, только ноздри чуть-чуть подрагивают. Сам в свою ловушку угодил, волчара. Причём, еще до начала драки – лапы все в крови, соседняя кочка ободрана – другие волки вытащить его пытались. Не смогли.

Ну-ну, тварь серая, это тебе за Людо. За Гая, за Маркуса, за Авла. Постою-ка я тут, посмотрю, как ты тонуть будешь. Такой мне бальзам на душу от этого зрелища – куда там первому императорскому театру!

– Может, прибьем?

Я удивился. Поднял глаза на Варта. Чего это он – в благородство поиграть захотел?

– Нет уж, пусть мучается. Помнишь Чёрного? Людо?

Варт фыркнул.

– Помню, конечно. Только я страсть как хочу уже залезть в теплую ванну, выпить вина и расслабиться. Сколько эта тварь тонуть собирается? Еще час кормить комаров ему на потеху я не согласен. А не прибить – нельзя. Мало ли, вдруг каким чудом выберется.

Чуть дрогнуло волчье ухо. А ну-ка, посмотрим. Я шагнул вперед, на ободранную кочку. Присел.

– Эй, серый, – сказал проникновенно, – а знаешь, логово-то ваше мы еще пятого дня нашли.

За рекой, в старом русле.

Волк вздрогнул. Сжались и замерли ноздри, напряглись уши.

– Восемь волчат там было. Двое постарше и шесть совсем мелких. Шкуры с каждого – аккурат на одну варежку.

Волк распахнул глаза, и такой бешеной ненавистью полыхнуло из них, что у меня аж скулы морозцем стянуло. Удивленно охнул Варт за спиной – видимо, и его проняло. А ведь понял меня волчара, понял. Эх, сюда б этих философов высоколобых. Пусть бы порассуждали о неизменной сумме разума и чудесах дрессировки.

Я ждал, что волк сейчас дергаться начнёт, пытаясь до меня добраться, выть в тоске, рычать от ярости – короче, доставит мне немного удовольствия. Заодно и нам меньше ждать придётся – в трясине, чем больше дергаешься, тем быстрее тонешь.

Но волк только закрыл глаза и протяжно выдохнул. Я подождал немного и уже собирался еще что-нибудь доброе сказать, как лежащие на поверхности лапы вдруг исчезли в трясине. Глаза волк так и не открыл, но начал как-то подрагивать, а грязь вокруг него лениво зашевелилась и пошла пузырями.

– Он что, выбраться пытается? – удивлённо поинтересовался Варт.

– Нет, – я встал, чувствуя невольное уважение к гибнущему волку, – поскорей утонуть пытается.

Теперь всё пошло быстрее. Минут пять это заняло, не больше. Волк так и не открыл глаз и не издал ни звука, только, когда над поверхностью оставался один лишь кончик носа, послышалось мне короткое поскуливание. И, словно досадуя на себя за эту оплошность, волк тут же дёрнул головой вниз, уйдя в топь целиком. Еще пару минут в потревоженной луже грязи надувались и лопались большие пузыри, потом всё стихло.

Болото приняло еще одну жертву. Удачная у него выдалась неделя, у болота.

Повинуясь самому себе непонятному порыву, я вдруг выдернул меч и поднял его острием вверх, салютуя поверженному противнику.

– Ты чего!? – голос Варта был полон удивления.

Я сунул меч обратно в ножны, пожал плечами.

– А помнишь, как Чёрный тонул? Он ведь тоже не кричал, не звал на помощь. Молчал. И – я видел – когда он понял, что выбраться ему волки не дадут, он тоже дергаться сильнее начал, чтобы поскорей утонуть и лишить нас необходимости рисковать для его спасения, – я вздохнул, – понимаешь, мы, что с волками, что с вергами, конечно, враги. Но мы друг друга достойны.

Я повернулся к Варту и мягко улыбнулся в его непонимающие глаза.

– И это здорово. Знал бы ты, как противно иногда дело с вольпами оборачивалось. До сих пор бывает, вспомнишь – и желудок от злости в комок скручивается.

* * *

Домой ехали молча. Не торопились, лошадей не гнали, дремали в седле по очереди.

На станцию – лошадей менять – заезжать не стали. Неметские кони хоть ни статью, ни скоростью не отличаются, зато они выносливые и рысь у них очень мягкая. Самое то для неспешного пути домой. Так и ехали – неспешно. И молчали. За четверо суток езды ладно если десятком слов обменялись – не о чём говорить. Всё и так понятно. Только когда над обступившими дорогу домиками показались ворота Бурдигала, Варт вдруг притормозил коня. Повернулся ко мне.

– Я, пожалуй, задержусь. Ты как, не хочешь?

И кивнул в сторону с намёком. Я усмехнулся. Нормальное дело. Когда выбираешься живым и здоровым из опасной заварушки, организм завсегда любви требует. Даже не любви, а просто – женского тела. Это инстинкт так работает: чем опаснее жизнь, тем активнее нужно размножаться. Просто вопрос выживания. Со временем к этому привыкаешь, но поначалу после каждой чистки в лупанарий тянет, как на аркане. В принципе, я и сейчас не против, но не в первый же попавшийся вертеп.

– Потрепи еще час, – сказал я, качнув головой, – здесь только старухи, да неумехи. Если денег не хватает, так я тебе одолжу.

Лупанарии, что в городе, налог в казну платят, и немалый. Поэтому там удовольствие, конечно, подороже стоит. Зато и товар качественный. А тех проституток, которые дохода мало приносят, за стену отправляют. И ехать за город имеет смысл только если денег мало, а невтерпёж. Или же когда чего-нибудь необычного хочется. Мальчиков, животных и вольп в городских лупанариях держать нельзя.

– Не, – Варт осклабился, – я не женщину, я вольпу хочу. Зря кривишься. Ты смотри на это так, будто в её лице всех бестий имеешь. Заводит, знаешь ли. Может, присоединишься?

Отомстим за людской род?

Варт подмигнул. Я засмеялся, головой качая.

– Нет. Не тянет. Ты уж как-нибудь и за меня отомсти, ладно?

– Как хочешь, – Варт пожал плечами и свернул в сторону – к двухэтажному зданию без окон, но со стенами, сплошь расписанными фривольными сценками. Хороший, кстати, художник им стены расписывал. Зря я Варта в скаредничестве заподозрил – лупанарий не из дешевых, явно. Просто удовольствия он предлагает, судя по картинкам, сплошь нестандартные. И художника они наняли не с улицы – да что там – просто мастера: вольпы – как живые получились. Я скрипнул зубами, отвёл взгляд и подстегнул коня.

Я вовсе не ханжа. Среди егерей таковых и не водится. Я просто опасаюсь, что начну этих вольп всерьез душить и до смерти избивать. Придётся штраф платить, а хорошая бордельная вольпа за тысячу драхм стоит – как целая ездовая упряжка. Откуда у бедного егеря такие деньги? Век егеря короток и ярок, как росчерк падающей звезды, поэтому драхмы в наших кошельках не задерживаются. К чему тебе богатство, если каждый твой следующий день может оказаться последним?

Стражники у ворот встрепенулись при моём приближении, но заметили жетон у меня на груди и обмякли разочарованно. Егерям – пешим, конным, в карете, в паланкине – в города вход бесплатный, без очереди и досмотра. Проигравшиеся до последних штанов егеря порой этим пользуются – выходишь за ворота, выбираешь карету понарядней и в ней назад в город возвращаешься. За определённую сумму, разумеется.

Проехал полупустой по причине позднего времени рынок, за термами завернул налево. До Смутного века здесь располагалось чье-то большое поместье. Теперь от него остались только развалины в углу сада, да сам сад – с давно одичавшими яблонями, выщербленными статуями у заросших дорожек и расползшимися по земле виноградными лозами. А еще последние двести лет тут стоят лагерем егеря. Сидевший у въезда дежурный проводил меня ленивым взглядом из-под приспущенных век, только едва заметно кивнув в знак приветствия, когда я проезжал мимо. Первая казарма пуста и безжизненна – сквады на смену разъехалась, а сменённые еще не вернулись. Из-за второй казармы слышны отголоски команд, топот множества ног, лязг оружия, короткие выкрики и прочая возня – тренируются. К штабной палатке косо прислонён некогда ярко-красный, а теперь местами бурый, местами выцветший бледно-розовый, а местами – и вовсе дырявый штандарт с изображением звериной головы, насаженной на меч. Значит, капитан здесь.

Спешился, откинул полог, зашёл внутрь. И сразу же наткнулся на капитана – он сидел на складном стульчике слева от входа и задумчиво изучал стоящих перед ним двух мужчин. Я окинул их быстрым взглядом – лица незнакомые, одежда не егерская – и повернулся к капитану.

– Дерек?

Он перёвел задумчивый взгляд на меня, кивнул.

– Шелест. Хорошо. Хорошо, что живой, плохо, что четверых потерял. Как так вышло?

Я вздохнул.

– Волки умные слишком оказались. Мы не ожидали. Умнее, чем я когда-либо видел и слышал. Речь нашу понимают. Разве что разговаривать не умеют.

Дерек помрачнел. Задумался. Я понимал, о чём он думает – сейчас от Аквитании до Далматии все земли зачищенными считаются. Да только обычных волков-то никто в расчёт не берёт – их в любом лесу под каждым кустом по паре, как им и положено. Если они все вдруг резко поумнеют, то впору будет всю имперскую карту красным заштриховывать.

– Продиктуешь потом рапорт моему скриптору, – Дерек вздохнул, хрустнул шеей, – еще только такой напасти не хватало. Кстати, твой сквад в Ольштаде скольких потерял?

А то он не помнит.

– Тридцать одного из сотни.

– И сейчас еще четверых. Тридцать пять получается. За один-то месяц.

И на что это он намекает?

– Если ты считаешь, что я не тяну лейтенанта, то я хоть сейчас…

– Ладно, не ершись, – Дерек поморщился, – ничего такого я не считаю. Совсем наоборот.

Держи вот, – кивнул в сторону стоящих, – пополнение. Займешься ими.

Повернул голову, меня представил.

– Бернт Сервий, лейтенант второй кохорсы.

– А… – я закрыл рот, не зная, что сказать. И все теперь на меня смотрят. Эти двое – с нарочитым вниманием, а капитан – с некоторой ехидцей. Пополнение, это, конечно, хорошо, но почему – я? И почему – новички? Новичков первым делом всегда в какой – нибудь гарнизон отправляли. А наша кохорса только два месяца, как сменилась, и в столице стоит. По вызовам на чистки ездить завсегда опаснее, чем в гарнизоне лямку тянуть – тут люди поопытней нужны. Но Дереку я ничего не сказал – а то он всего этого не знает. Значит, есть причины. Да и вообще – у нас от людей не отказываются.

– Хорошо, – я кивнул. Дерек отвёл от меня взгляд. Встал.

– Вот и ладно, – сказал, – определи их, потом – к скриптору, потом – свободен.

И вышел.

Я вздохнул и повернулся к новобранцам. Медленно обошел их кругом. Один, что повыше и поздоровее – стоит как истукан, не то, что голову повернуть, даже глазными яблоками не пошевелит. Второй, наоборот – поворачивается, за мной следя пристально и внимательно. Ну-ну. Подошел я к первому, встал в полушаге. Здоровый парень. Выше меня на полголовы и тяжелей мин на двадцать. Мышцы под курткой бугрятся, в наглых глазах – отражение бесчисленных драк. Выправка – на армейскую похожа. Но не легионер – рожа холёная, одежда недешевая. Наёмник, что ли? Вряд ли – глаза больно наглые.

Скорее, гладиатор. Если гладиатор – то не возьму. Пусть катится, куда хочет, не возьму и всё. Терпеть не могу гладиаторов.

– Кто такой?

– Феларгир Апелла, – говорит, – второй кентурион третьего Фалейского, – и замирает, выпятив грудь. Кентурион! Ты-то у нас что забыл, орёлик?

Егеря – народ простой, это всем известно, поэтому я сразу у него в лоб и спросил. Прямо так, слово в слово. Опешил Феларгир, не привыкший, видать, к такому обращению.

Щекой дёрнул, усмехнулся криво и ответил, что он родом с Нижнего Тара, имперского гражданства у него нет и поэтому выше второго кентуриона ему уже не подняться. Я усмехнулся.

– А у нас тебе не получится подняться выше капитана. Знаешь почему?

Серьезно кивает. Знает. Все знают. Регулярная армия в империи по ромейскому образцу построена – легионы, кохорсы, манипулы, кентурии. Манипулярная тактика, построение «ромбиком», муштра до потери дыхания, начищенные до зеркального блеска доспехи и, возведенная в канон, субординация. Как легион на параде идет! Пять тысяч человек как один шагают – нога в ногу, рост у всех одинаковый (набойками на сапоги подгоняется), выправка одинаковая, даже лица – и те одинаковые (набойками по морде подгоняются – почти не шучу). Красота!

А егерей на парад вообще не выпускают. Разгильдяйство у нас в крови – первые егеря, в сущности, просто солдатами удачи были. Как отдельный вид войск, егеря впервые в Бельгике появились, поэтому устройство у нас скорее саксонское – регимент-компании – сквады. Правда, компании и сквады на ромейский манер кохорсами и скритториями зовутся, но сути это не меняет. Соответственно наши командиры – лейтенанты и капитаны. А точнее, капитан у нас один. И что с того, что нас под ним три тысячи с малым и, по армейской мерке, он легатом должен был бы числиться. У нас своя специфика. Я вот, будучи лейтенантом, бывает, что полусотней командую, бывает – десятком, а когда и вовсе пятеркой. Так-то кохорсы у нас по пятьсот человек, и в каждой из них по двадцать лейтенантов. Казалось бы, ровно поделить, то на одного лейтенанта по двадцать пять простых егерей получится – но не делится у нас ровно. Всё зависит от сложности и специфики каждой конкретной задачи. Вот дают, скажем, кохорсе план – зачистить гнездо гиттонье под Авлами, зачистить клан вергов в сто голов прикидочно на берегу Черного озера, и земли к югу от Ресны замирить. Тогда один лейтенант набирает пару скриттур из парней повыносливей да помогучей и идет с ними гиттонов гонять. На сотню вергов и егерей понадобится поболее: с полтораста хотя бы, причем тех, кто в лесу не потеряется. И лейтенантов с ними пойдет несколько – трое-шестеро, смотря какой тактики придерживаться решат. А вот все остальные егеря кохорсы, числом триста с лишком, пойдут к Ресне. При замирении драться редко приходится, чаще бывает достаточно оружием побряцать да силу показать. Ну и лейтенантов туда пойдет один-два, то есть, выходит, больше, чем по сотне бойцов под каждым. Вот так и смотри, что за чин такой – лейтенант. То ли с декурионом его равнять следует, то ли с кентурионом. С другой стороны посмотреть – легатами (ну, почти всеми) любой префект командовать может. А наш капитан только принципалам подчинен. С учётом же того, что в бою любой егерь пяти легионеров стоит, так и вовсе неразбериха получается. Но всё же принято считать лейтенанта егерей как бы на уровне примипила, первого кентуриона, то есть. Так-то чин немаленький. Вот только не слышал я еще ни разу, чтобы кто-то в егерях военную карьеру делать пытался. Здесь, как бы, других забот хватает. На это я бравому легионеру и намекнул. И получил короткий ответ:

– Егерям имперское гражданство предоставляется.

Угу. После восьми лет службы. Ну что ж Феларгир, понятен мне твой замысел.

Подумываешь через восемь лет в регулярную армию вернуться, с гражданством в руках и ореолом победителя бестий? До легата, небось, дослужиться надеешься? А то и куда повыше нацелился? Вот только не выйдет это у тебя. Так уж сложилось, что практически все, кто приходит в егеря в поисках привилегий, которые эта служба даёт, обычно находят только одну – похороны и каменное надгробие с именем за казенный счёт. Но зачем я это ему объяснять буду? Обойдется без опекуна – чай, не маленький. А нам он пригодится – людей у нас завсегда нехватка, да и бойцом он толковым должен быть. Родом с окраин, значит, не по протекции кентурионом стал, а сам с низов дослужился. Может, и доживёт до своего гражданства. Ладно.

А вот второй школяр – что помоложе – мне приглянулся. Лицо умное, взгляд цепкий. Статью легионеру, конечно, проигрывает. Да что там проигрывает – дохляк, иначе не скажешь. Но это не проблема. Пару месяцев на усиленном пайке да с ежечасными тренировками – мышца и набежит. А двигается он хорошо – это я уже приметил. Шаг легкий, крадущийся. Движения быстрые и чёткие.

– Гез Сельмар, вольноотпущенный, – рапортует он, а глаза так и постреливают. Ишь, шебутной какой.

– Сакс?

– Франк. Из Арелта родом.

Арелт? Что-то знакомое… не помню.

– Каким ветром к нам?

– У меня всю семью бестии вырезали.

Я сдерживаю разочарованный вздох. Тоже не лучший вариант. Месть, она в бою не помощник. Бестии обставляют человека почти во всём – в скорости, в силе, в зрении, слухе, нюхе и так далее. Единственное, в чём мы пока впереди – это в уме. Ум – главное наше преимущество и первое наше оружие. А вот когда мозги затуманены яростью, тогда дело плохо. Надо бы выяснить, если месть в нем еще не перегорела, так надо будет придержать его, не пускать поначалу в лес. А то и вовсе отказать, хоть у нас и каждый человек на счету. Много ли толку будет, если он в первом же бою уберётся?

– Отомстить хочешь?

Гез задумчиво покачал головой.

– Нет. Сначала – хотел. Мечтал, как стану егерем и буду резать этих тварей. А сейчас я просто понимаю, что людям с бестиями на одной земле не ужиться. Ведь правда, что бестий когда-то не было?

Я кивнул.

– Вот! Значит, это наша земля. Наш мир. А бестии – пусть катятся обратно в свой. Здесь – занято.

Ну ладно, похоже, всё не так уж плохо. Может, еще и выйдет из него толк.

– Оружием владеешь?

– Я охотник, – ответил Гез, – промысловик.

Я так и думал. Манеры больно характерные. Охотник – это хорошо. С бестиями им дела иметь обычно не приходится – только самоубийца на незачищенных землях охотиться станет. Но лес – это лес. Там и кроме бестий много всякого-разного попадается.

– Артель?

– Одиночка. Я в охотники пошёл, не чтоб денег заработать, а чтоб егерем потом стать.

Совсем хорошо. Будь моя воля, я б всех наших школяров поначалу лет на пять охотниками куда-нибудь пристраивал. Пусть-ка поучатся ступать так, чтобы ни одна веточка, ни один лист высохший под ногой не шоркнули. Привыкнут сидеть, не шевелясь и почти не дыша, в засидке, часов по нескольку, дичь скрадывая. Научатся ветер определять, шум лесной различать – как кто кричит и по какому поводу. Много больше школяров ветеранами б тогда становились, а не гибли в первые же чистки из-за какой-нибудь глупости. Да только я и сам понимаю, что не можем мы себе такой роскоши позволить – куда-то школяров учиться отправлять. Людей мало, а времени и вовсе нет. Приди к нам хромой-одноглазый какой – и такому место сыщем. И учёба у нас обычно сразу в деле идёт. Выжил – значит, научился.

– Ясненько, – я улыбнулся обоим моим школярам, – а теперь слушай меня оба. Найдете казармы второй кохорсы, спросите Хромого Эда, он у нас каптенармусом. На то, как он одет и как выглядит – не смотрите, он лейтенант, обращайтесь к нему с уважением.

Скажете, чтобы довольствие назначили и место выделили. Вам два часа на обустройство, как закончите, найдёте меня. Я либо в штабной палатке, либо в казарме. Всё ясно?