Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Вадим Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Э… – сказал я, – так что, Петер, пошёл за ней?

– Так я ж сказала, что пошёл! Не глухой, нет? Пошел, а вдругочас вернулся в ужасе – всё, говорит, в крови, мать мертва и вся погрызена, а Марты нет ни следа. Мы – к егерям. А что егеря! Пошел с нами один – малой, тощий, что телок новорожденный – так же на ногах плохо стоит и мычать едва умеет. Как он покусы на шее моей мамаши увидал, чуть в обморок не грянулся и тут же обратно ускакал, как мы его не удерживали. Вот и все ваши егеря. Мать-то мы обмыли, похоронили за оградой, хоть толку от того ей и нету – могли б и в лесу оставить зверям на съедение – все одно душа погибшая. В город вернулись, а Петер не утерпел – вечером пошел сам Марту искать – любил он её, как родную.

– Так она ему не родная?

– Что с того?! Она ему ближе, чем родная была. Видел бы ты, какие он ей платья дарил – все деньги заработанные порой спускал, хоть и доставалось ему от меня за это. Вот и сгинул за любовь свою. Так что найти их надо, отпеть и похоронить. И поспеши. Скоро уж девять дней будет, а они все неупокоенными остаются. Уж я и к лейтенанту твоему, и в магистрат сколько раз ходила, и даже на хутор несколько раз: думала, Господь мне знак даст, где тела искать – но тщетно.

– То есть как – на хутор? – я насторожился, – с кем ходили?

– Да одна же! – Урсула всплеснула руками, – еще буду я у кого разрешения спрашивать, чтобы свой же собственный дом посетить?

– А верги?

– Господь меня оборонит! – Урсула приложила правую руку к груди и торжественно подняла голову с таким видом, словно надеялась сквозь трещины давно не чиненого потолка разглядеть лик своего бога.

– Ваших родных он что-то не оборонил, – желчно заметил я. И тут же пожалел об этом – в глазах Урсулы засверкали молнии, лицо заострилось и приобрело совсем уж хищные черты.

– Сказано: усомнишься – погибнешь! Бог им судия, Марте и Петеру, но в вере они слабы были. Знаю я, неспроста им сии испытания ниспослал Господь, но не справились они!

Усомнились и погибли! Как и ты погибнешь!

Речь её, бывшая доселе простовато-деревенской, вдруг стала четкой и чистой.

– У меня своя вера, – быстро сказал я, пытаясь остановить разошедшуюся фанатичку.

Против моего ожидания, получилось – Урсула вздохнула, опустила голову.

– Но сказано также – не мечите бисер перед свиньями. Так и я не стану. Но когда же ты пойдешь искать их?

Я хотел было сказать, что тел могло и не остаться совсем – кости верги зачастую разгрызают на мелкие кусочки, мясо все съедают, разве что внутренностями брезгуют, но и те растаскивают в стороны – а мелкая живность их быстро подъедает вчистую.

Интересно, горсть-другая осколков костей успокоит эту фанатичку? Вряд ли. Поэтому упоминать о такой возможности я не стал.

– Сегодня и пойду, – сообщил я, продвигаясь к дверям, – вот только еще сведения кой-какие соберу, и пойду. Вот прямо сейчас.

Урсула отлично видела, что я собираюсь выйти, но пошевелиться и не подумала – так и стояла в дверях, следя за мной недобрым взглядом. Поэтому мне пришлось, задержав дыхание, протиснуться мимо неё. Она так и не шелохнулась. Только когда я, выйдя из комнаты, уже шёл по коридору, крикнула мне вслед:

– До завтрашнего вечера тебе сроку найти их!

Септий даже виду не подал, что заметил мое появление. Он опять сидел все в той же пыльной, пахнущей свежеструганной хвоей, комнатке и занимался теперь тем, что осматривал запасы тетив. Сухие и целые, без заломов и распустившихся волокон – клал рядом на стол, а негодные – кидал под. Негодных было много, и я этому удивился – насколько я знал Гракха, по прибытии в гарнизон он первым делом устраивал тщательнейшую инспекцию всего гарнизонного имущества, оружия и снаряжения. Не могло ж за те два месяца, что он здесь, столько тетив попортиться. Или же на случай явной угрозы он свои требования еще и повышает?

– Что у тебя с Мартой было?

– Ничего, – сказал Септий, не поднимая головы, – эта шлюха поимела всех мужчин в городе, включая и егерей. Подкатывалась ко мне – смешно сказать, в жены себя предлагала – я её отшил, разумеется.

Вот как? Всё интереснее и интереснее.

– Как отшил?

– Прямо в лицо ей и сказал, что она – волчица. И что я мараться об неё не намерен. Она сразу исчезла и больше я её не видел.

Я задумался.

– Прямо так и сказал? Волчица?

Гракх поднял голову, посмотрел на меня усталым взглядом.

– Слово в слово.

– Ясно.

Я повернулся и вышел на улицу. Волчицами в Роме называли проституток. Теперь-то не называют. Теперь-то к волкам и волчицам совсем другое отношение. И мало кто задумывается, почему «лупанарий» и ромейское «волчица» – «лупа» один корень имеют. И уж совсем мало людей шлюху волчицей называть станут – только такие вот Септии, наглухо ушибленные ромейской историей и свято блюдущие чистоту уже мертвого языка.

Но даже и из них, пожалуй, лишь один человек станет всерьез надеяться, что будет понят – наш Гракх. Однако же Марта его поняла, выходит? Зря я, кстати, не спросил у Урсулы, какого они рода. Если вдруг окажется, что древнего патрицианского, то Гракха рано с подозреваемых списывать.

* * *

Ну что тут скажешь – дурак, он и в гробу дурак. Месяца не прошло, как я чудом смерти избежал из-за того, что одно из наших важнейших, кровью написанных, правил нарушил – один в лес пошёл. И что? Вот я опять, один-одинешенек, топаю по безлюдной дороге, вьющейся от Балены на юг среди холмов и перелесков. Ладно, там в Ольштаде, я хоть уверен был, что местность зачищенная – так здесь и того нет. Здесь, прямо под Баленой, пролегает граница территорий двух сильнейших кланов Испании. Мы даже численность их толком не знаем – ориентировочно рыл по семьсот-девятьсот в каждом.

Хотя некоторые основания для беспечности у меня есть. Испания – единственная имперская территория, где верги людям если не друзья, то уж союзники – наверняка. Не будь в Испании вергов, нам бы встократ сложнее было южные берега от чекалок защищать. А так мы обороняем только прибрежные города с поселками и при этом можем быть уверены, что потихоньку высадиться где-нибудь в стороне от населенных пунктов и собрать там армию чекалки не смогут. Верги не дадут. Так-то девяти основных и шестнадцати малых кланов общей численностью около семи тысяч рыл с лихвой хватило бы, чтобы весь наш регимент наровно зачистить. Верги это понимают – в любом другом месте такое их скопление уже давно в крупномасштабную заварушку бы вылилось. Но не в Испании. Здесь очень мало лесов. И, соответственно, здесь, как ни в каком другом месте Империи, будет эффективна армия. А её у нас много – хватит и на все девять, и на все шестнадцать, и еще останется. Крови, конечно, будет море – хватит весь Маре Интернум красным выкрасить, но вергов мы вычистим. И это они тоже понимают, по крайней мере, мне хочется на это надеяться.

Но, с другой стороны, для беспокойства оснований тоже предостаточно. Есть все основания предполагать, что в местных кланах происходит что-то недоброе – и что? И ничего. Нет, определенно, это со мной недавно случилось – до Ольштада я бы и помыслить не посмел по незачищенной территории без смертельной необходимости в одиночку ходить. А теперь иду себе спокойно и даже на серьезный лад себя настроить не могу – отмахиваюсь только от увещеваний здравого смысла. Дескать, эта дурная семейка тут несколько лет шарахалась – то поодиночке, то по двое, так что же – я не пройду, что ли? Даже когда я заметил затаившуюся за кустами бестию – даже тогда страха не появилось. Заметил, кстати, только потому, что верг сам мне это позволил. Звук я услышал шуршащий – тихий-тихий – словно ветерок листья поворошил. Приличный надо опыт иметь, чтобы все факты интуитивно сопоставить – что ветра сейчас нет, а и когда есть, он не тем направлением дует; что звук немного другой оттенок имеет: не только листья друг о друга трутся, но и что-то иное; и что, наконец, с дуги звук идет, а не с прямой.

Сопоставить всё и понять – хвостом кто-то по листьям прелым мазнул слегка – мазнул и ждет: замечу ли? А вот надо ли замечать? Может, правильней будет ничего не услышать и мимо пройти? Ладно, была-не была.

– Хграш-та? – спрашиваю я воздух перед собой: «поговорим?»

Кусты слева от дороги раздвигаются, и на обочину выходит верг – крупная, даже немного полноватая бестия с рваным в клочья левым ухом и старыми, давно зажившими шрамами на груди – удар пришелся по тавру и оно подновлено уже поверх рубцов. В Испании мы уже полвека с вергами не воюем, так что это не наша работа. Чекалки, скорее всего. Еще одну особенность я сразу подмечаю – доспехи. Нет их. Плотные кожаные штаны до середины бедер с нашитыми поверх медными полосками – и всё. Тоже местная специфика.

Бестии кулаки в качестве оружия не используют – они и сложить-то толком пальцы в кулак не все могут. И, раз люди здесь вергам не враги, то и брюхо от ударов кулаком им защищать незачем. Лапы верга пусты и демонстративно повернуты ладонями ко мне, нож покоится в ножнах, закрепленных у плеча на ремне.

– Кхра хграш-ат, – «Отчего ж не поговорить», – верг скалит зубы в подобии улыбки. Я выхожу на ту же обочину – к нему – и сажусь на траву лицом к дороге. Верг присаживается рядом. С минуту мы молчим – будь мы верги разных кланов, мы бы сейчас друг друга обнюхивали, ну а с людьми у них так – попроще – что меня ничуть не огорчает.

Вот, например, чтобы вольпу почтение засвидетельствовать, обязательно надо было у него под хвостом понюхать. И ведь нюхали – весьма уважаемые люди нюхали, даже… ладно, не будем об этом. Теперь это уже история, слава Единому.

– Ты знаешь, что в маленьком людском логове случилось? – спрашиваю я, осторожно подбирая слова. Вержий язык небогат звуками, поэтому у каждого их сочетания масса различных смыслов – одно слово частенько имеет добрый десяток значений, иногда совершенно противоположного смысла.

– Знаю, – кивает верг, – и ты узнаешь.

Я жду с полминуты, и, ничего более не услышав, спрашиваю сам:

– Узнаю?

– Если глаза есть, – ухмыляется верг, – спросишь у них, не у меня.

Понятно. Ничего он мне не скажет, то есть. Я колеблюсь – если он не хочет мне рассказывать о происшествии на хуторе, то в принципе, спрашивать мне больше нечего.

Хотя…

– Ты людскую самку видел, которая к старой самке ходила?

– Молодую? – Верг фыркает, поднимая правое ухо торчком – левое ухо пытается тоже подняться, лоскутки его вздрагивают, но бессильно опадают. Мне этот всплеск эмоций непонятен, я просто жду продолжения – и дожидаюсь:

– Молодую самку? Да, видел. Течная самочка.

Я хлопаю глазами. Может, я что-то напутал и не так понял? Слово-то редкое. Но иных вариантов толкования у него нет. По крайней мере, я таковых не помню.

– Течная?

– Да.

Это вроде только у двух (или трех) первых поколений вергов был определенный брачный сезон: осенью у самок начиналась течка, и – по дошедшим до нас сведениям – самцы становились совсем дурные, причем все сразу. Потом зверобогиня их сообразила, что негоже разумным существам стабильно терять мозги в одно и то же время года – очень это расу предсказуемой делает и в целом ослабляет. Теперь у них с этим вполне по-людски обстоит: как самки, так и самцы готовы терять как голову, так и невинность в любое время года. Уже лет двести, наверное. Но термин остался – теперь говоря про самку, что у неё течка, верг подразумевает одно из двух: либо что эта самка чрезвычайно привлекательна в сексуальном плане, либо что она очень похотлива и не пропускает ни одной особи мужского пола. Я попытался представить себе девушку (человека), которая могла бы показаться вергам сексуально привлекательной, содрогнулся (у меня богатая фантазия) и понял, что размышляю не над тем вариантом. Он что же, хочет сказать…

– Она… с вергами…? – несмотря на то, что я так и не смог подобрать правильное слово, верг меня понял. Кивнул, осклабился.

– С волками тоже. Сам не видел, но Ррах видел – мне сказал.

С волками!? А как с вергами, значит, еще и видел. А может, и не просто видел. Ignis divine![15]15
  Огонь небесный!


[Закрыть] Сказать, что я удивлен – не сказать ничего. Это ж надо! Во даёт девка. Во всех смыслах. Или правильнее будет сказать – давала?

– Она жива? – с трудом выдавливаю я из себя вопрос.

– Узнаешь, – верг поднимается и, не оборачиваясь, уходит обратно в кусты, – шех ррльгхш.

«Ррльгхш» может означать «больной», «увечный», «удивлённый», «только что проснувшийся» и «очень глупый». Здесь, видимо, последнее. «Узнаешь, если не дурак».

Ну-ну.

Нужный мне дом я нашёл сразу – весь хутор уже густо зарос крапивой и пустырником, только один двор оставался более-менее чистым, хотя назвать его ухоженным язык бы у меня все ж не повернулся. Калитка разломана вдребезги, обломки досок топорщатся в проём острыми занозами. Я недоумённо покачал косо висящие петли – они отозвались жутким скрипом. Поморщился и прошёл во двор.

Входная дверь оказалась мало того, что не заперта, так даже распахнута настежь. Я шагнул через порог, зацепился взглядом за царапины на косяке, да так и замер в недоумении. Несомненно, кто-то хотел изобразить здесь следы когтей, но вышло это у него настолько непохоже, что любой егерь должен был заметить подделку с первого взгляда. Царапин почему-то четыре, хотя должно быть либо пять, либо три; глубина у всех одинаковая, хотя центральные обычно глубже – да вообще столько ошибок, что даже перечислять их неохота – не вержьи это когти, и всё тут. Вон, местами даже прорезь по центру прослеживается от ножа, которым эти «царапины» делали. К остальным «следам когтей» – на стенах – я даже приглядываться не стал. То же самое. Совершенно очевидно, что этот Мавр, которого Септий отправил место убийства осматривать – новичок, в гарнизон обвыкать отправленный. Конечно, вина его есть, и немалая – что он очевидного не разглядел. Но вина Гракха – еще больше. Нельзя на такие задания новичков в одиночку отправлять. А если и отправлять – то нельзя потом принесенным новичком сведениям напропалую верить – как бы ни хотелось. Жаль, не получится у меня на труп посмотреть и на «следы зубов» на нём – чую я, следами этими ножевые ранения замаскированы. Но хотя трупа тут давно уже не было, еще кое-что необычное я обнаружил – следы крови. Сама кровь, разумеется, тоже давно высохла и мурашами всякими подчистую выедена, но следы темные на досках остались. Множество круглых пятен разного размера по периметру кровати и на грязных до отвращения простынях. Не могло это быть естественными следами: все ж человек – не бурдюк с кровью. Подумав, я заглянул под кровать, пошарился за камином, за шкафами, в углах, и нашел, наконец – в камине. Две, покрытые пеплом и объеденные насекомыми, гусиные головы. Я достал одну, осмотрел – отрублена.

Не откушена и не откручена, а именно отрублена.

И что всё это значить должно? Нет, понятно, что верги тут ни при чем. Но кто? И, главное, зачем? Грабители? Ерунда – вряд ли у покойной оставалось хоть что-то, достойное ограбления. Некие злоумышленники, желающие разжечь войну между людьми и вергами? Уже лучше, но тоже маловероятно – больно грубо всё обставлено. А главное – гуси. Зачем нужно было их резать и поливать их кровью пол? Очевидно, затем, что у самой старухи кровь уже не текла. Стало быть, она убита не в доме, а где-то снаружи. И тут очень подозрительной становилась фигура отчима – как первого, кто обнаружил убитую. Прибил где-то снаружи бабку с внучкой, внучку закопал, старуху отнес в дом, наскоро сымитировал нападение вергов, а сам рванул в бега. А что – неплохая версия. Не очень, правда, вяжется с утверждением о любви подозреваемого к приёмной дочери – ну да мало ли как оно обстояло на самом деле – с этой любовью. В принципе, уже можно возвращаться в магистрат, поскольку к егерям это дело ни малейшего отношения не имеет.

Но я всё-таки решил поискать следы – шансов, конечно, немного, но – вдруг? Если обнаружится труп внучки с ножевыми ранениями, то вопросов вообще не останется.

Труп не обнаружился, зато обнаружились следы. Я б даже сказал, тропинка. Она, через прозрачную кипарисовую рощу, уходила куда-то за холмы и состояла из следов двоих людей. Крупного тяжёлого мужчины, носившего грубой формы сапоги с железными набойками, и девушки, обутой в простые сандалии без рисунка на подошве. Конечно, это могла быть не девушка, а какой-нибудь подросток, но – никогда не стоит усложнять ситуацию без насущной необходимости. Пока такой необходимости я не видел. И, отбросив сомнения, быстро зашагал по тропинке. Посмотрю, куда она ведёт, а уже потом буду думать дальше.

Тропинка привела к хлипкому, полувкопанному в пологий речной берег, домику.

Узкие, расположенные под самой крышей, окна были затянуты какой-то мутной плёнкой, поэтому пытаться что-то разглядеть через них я не стал, а постоял некоторое время у двери, прислушиваясь к звучащим за ней голосам, потом резко потянул на себя дверную ручку. Всё внутреннее пространство домика занимала одна-единственная комната со стоящим посредине грубым дощатым столом. За столом, на простой, наспех сколоченной лавке сидели двое, испуганно вскочившие при моём появлении. Раздетый по пояс здоровый бородатый мужик, с густо заросшим черной кучерявой порослью торсом и одетая в короткую легкомысленную тунику девушка – невысокая, но фигуристая. С густой рыжей шевелюрой, пухлыми губами, вздёрнутым носом и широко распахнутыми серо – зелёными глазами. Не сказать, что очень красивая, но определённо привлекательная и… прав был верг – «течная». Даже сейчас её взгляд был больше оценивающим, чем испуганным.

– Ага, – сказал я, переводя насмешливый взгляд на парочку со стоящего на столе кувшина, – отмечаете чудесное избавление от кровожадных вергов?

Мужик мой намёк проигнорировал.

– Кто ты такой, молния тебя разрази? – прорычал он, хватаясь за, лежащий на столе, нож.

– Нож положи, – холодно сказал я, – Петер.

Услышав свое имя, мужик обмяк, выронил нож и упал обратно на лавку, где и замер, уперев локти в стол и обхватив кудлатую голову руками. Девушка села рядом и приобняла Петера за плечи.

– Вы егерь? – звонким, но с хрипотцой, голосом поинтересовалась она, – а я вас не знаю, – и кокетливо прищурила глаза.

– Кто из вас старуху убил? – спросил я, – и зачем?

– Да не убивал её никто! – Петер поднял голову и бросил на меня затравленный взгляд, – сама она померла! Остывшая уже совсем была, когда Марта к ней пришла.

– Пусть так. А зачем всё это? Следы когтей, лужи крови?

– Потому что люблю я её, Марту мою! – теперь он смотрел на меня с вызовом, – А Урсулу я еще с той поры терпеть не мог, когда она моему брату женой была. Вот только когда его бревном насмерть зашибло, пришлось мне за Урсулу идти, уж такие у нас правила. Шесть, почитай, годков она мне жизни не давала – всё, хватит. Мы уже и так с Мартой бежать собирались, но, как старуха померла, мы и подумали, что если это на вергов свалить, то нас никто искать и не станет. Ну и, – Петер отвёл взгляд, почесал затылок, – ничего плохого не подумают, опять же. Думали тут отсидеться немножко, а потом, как всё стихнет – на восток пойти, к Мериде.

– Ясненько, – кивнул я, – а что из-за вас Четвертая Война Бестий могла начаться, это вам, конечно, безразлично. Собирайтесь. Обратно пойдем – в Балену.

Петер открыл рот, потом неуверенно посмотрел на Марту.

– Нет, – с неожиданной твёрдостью заявила та, и Петер эхом повторил за ней:

– Нет, – и упёрся ладонями в край стола, словно опасался, что я его сейчас силком потащу.

Я зло посмотрел на Марту, но она демонстративно прижалась щекой к плечу отчима и (теперь уже никаких сомнений) любовника, ответив мне наглым взглядом упрямого избалованного ребёнка.

– Хоть убейте, – хрипло сказал Петер, – не пойдем.

Убить? Больно надо.

– Выйди на секунду, мне Марте пару слов надо сказать без лишних ушей.

– Нет, нет! – Марта, в притворном ужасе, повисла у Петера на левой руке, – не уходи!

Разумеется, после такого Петер и не пошевелился, да еще и начал косо постреливать взглядом в лежащий на столе нож. Да чтоб вас!

– Я могу и при нём сказать, – я подмигнул Марте и многозначительно усмехнулся. Девушка заколебалась. Облизнула губы, выпустила руку Петера.

– Ладно, выйди. Ненадолго. Если я крикну, сразу заходи.

Петер шумно встал, пыхтя, выбрался из-за стола и вышел, попытавшись зацепить меня плечом на выходе – не смог, конечно. Хлопнула дверь.

– Тебе нравится им вертеть, да?

– Пфе, – Марта презрительно фыркнула.

– Мне кажется, он тебя сразу разлюбит, если узнает, что делит тебя не только с половиной мужчин Балены, но еще и с половиной самцов местных кланов и стай.

Честно говоря, я до сих пор не верил вергу. Или, скорее – своему знанию вержьего языка.

Но, увидев реакцию Марты – поверил. Полностью и безоговорочно. Кровь отхлынула от её лица, зато уши, наоборот, предательски заалели. Она вцепилась побелевшими пальцами в край стола и выдохнула хрипло:

– Ложь! – попыталась улыбнуться, – никто тебе не поверит!

– У меня свидетель есть, – спокойно сказал я, – да ты его знаешь. Септий Гракх, лейтенант гарнизона. Он всё видел. А не выдал тебя, только чтобы мир в провинции сохранить.

Южане – люди вспыльчивые. Как бы от такой новости за оружие не схватились все горожане, кто его держать может.

А угадал я. Гракха она в покое оставила вовсе не потому, что знает, как будет «волчица» на ромейском, и что это значит. В глазах её ужас плещется, лицо уже не белое – серое. В обморок бы не грянулась. Реакция её мне понятна: более страшного – в глазах большинства людей – греха, чем отдаться бестии, и придумать-то сложно.

Зверопоклонников, к примеру, буде они живьем в руки имперского правосудия попадут, обычно удушением казнят. Но зверопоклонники тоже разные бывают. Есть несколько сект, которые практикуют так называемое «подчинение зверю». Берут самца волка, медведя или еще кого (смотря какому зверобогу поклоняются) дрессируют его упорно, ну и «подчиняются», ага. Не только женщины, кстати. И вот таких казнить полагается исключительно в кипящем масле. Я это разделение вполне даже поддерживаю: если Марту я еще могу понять (просто дурная девка с бешеной дыркой), то мысль о людях, ради веры себя на поругание зверям отдающих, у меня только отвращение вызывает.

– Мне, – сказал я, – мир в провинции тоже дорог. Поэтому выдавать тебя я не стану, если вы сейчас со мной в Балену вернетесь.

Ожила Марта немного. Задышала чаще, цвет лица потихоньку возвращаться начал.

– Но что мы скажем? – жалобно спросила, – ведь как узнают, что мы…

– Соврёте что-нибудь, – пожал я плечами, – что сбежали из логова. Или что Петер тебя героически спас, сотню вергов при этом положив. Сами придумаете.

Всё. Совсем оправилась – заулыбалась, завозилась. Огонёк масляный во взгляде снова проявился.

– Петер! – крикнула. Тут же распахнулась дверь. Петер настороженно замер на пороге, недобро разглядывая меня из-под бровей. Марта успокаивающе ему улыбнулась.

– Собирайся, – весело сказала она, – едем домой. Ща расскажу, что придумала – нас все на руках носить будут.

* * *

Дерек фыркнул.

– И что же? Так никому и не сказал?

Я пожал плечами:

– А зачем?

– В самом деле – зачем? – капитан откинулся на спинку стула, – тут ты прав. Но прибить её следовало – когда всё уляжется, конечно. Или ты думаешь, что она после всего этого одумается?

Я скептически поджал губы. Разумеется, нет. Разве что первое время посидит тихо, да и то – вряд ли.

– Ну, вот видишь. Рано или поздно, кто-нибудь прознает… шуму будет, – капитан покачал головой, – ладно, это уж я сам позабочусь. Вообще – молодец, хорошо сработал. И…

Я насторожился.

– Что?

– Пару деньков отдохни, а потом… у меня для тебя еще кое-что есть.

– Опять «деликатная миссия»?

Капитан, против моего ожидания, даже глазами не усмехнулся. Кивнул, поморщился.

– Поедешь на Сицилию. Что-то там недоброе назревает.

– Чекалки? – подобрался я.

– Кто ж еще? Как обычно, играют на людских пороках. Но на этот раз, похоже, смогли – таки нужную ноту подобрать. Какие-то странные перестановки в тамошних легионах идут, а началось это аккурат тогда же, когда перфект Весторий вдруг деньгам счет потерял. А тут еще…

Сицилия – тоже очень специфичный регион. Я б даже не сказал, что он полностью имперский, и вовсе не потому, что там замиренные люперны местами живут. Раньше – во времена Смутного Века – Сицилия полностью под чекалками была. В отличие от остальных бестий, чекалки людей плотно в оборот берут. Сами они не меньших, чем у нас, высот общественного развития достигли, а люди у них в роли рабов, среди которых они странноватую – и страшноватую – иерархию поддерживают, построенную на постоянном доносительстве и взаимном недоверии. И хотя чекалок на Сицилии уже двести лет как нет, люди там до сих пор те же. Недоверчивые, скрытные, живущие плотными закрытыми группами, проникнуть в которые человеку со стороны просто невозможно. Ну и мораль у них прежняя, от чекалок в наследство полученная, осталась, поэтому половина имперских преступников сицилийские корни имеет. Разумеется, сенат этому обстоятельству ничуть не рад, но зато и отпор достойный чекалки от сицилийцев завсегда получают, зачастую даже без помощи егерей и квартирующих там легионов.

– Что – «еще»? – спросил я, не дождавшись продолжения.

Дерек встряхнулся, отгоняя думы – далеко не веселые, судя по выражению лица.

– Сегодня в двух шагах от квартала Скорцо чекалку подстрелили. Вроде как письмо шифрованное у неё с собой было. Там сейчас как раз колдуны возятся, пытаются понять, как это посреди бела дня бестия могла незамеченной в центр города пробраться. Нечисто там что-то. Пожалуй, стоит тебе самому туда сходить, посмотреть. Поделишься потом своими впечатлениями.