Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Вадим Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Ну, не знаю, может, и так. Наши колдуны вообще-то его уже тоже получать научились.

Хотя толку в нём немного – точнее, в редкой ситуации от него толк может быть. Но уж если ситуация подходящая… Историю, про то, как чекалки с его помощью Маре Интернум с Эритрейским морем соединили, только ленивый не слышал.

Полосу пшеницы я минут за пять проскочил – даже не запыхался. Что ж я так долго до реки бежал, когда от вольпов драпал? Видимо, кругами бегал. Ай да молодец.

Разложить бы на скамье да влепить розог с полсотни в награду.

Не останавливаясь, забежал на вершину ближайшего холма. Огляделся: никого. И бросился впёред, вдоль дороги. Налети я сейчас на вольпов, только подосадовал бы – страха не было. Точнее, был страх опоздать, и был страх, что уже опоздал. И перед этими страхами сами вольпы уже не такой неприятностью казались.

Добежал я и до места, где река в холмы уходила. Последний холм по эту сторону реки не холмом, а уже горой небольшой оказался – и высота приличная и останцы каменные местами выглядывают. За таким останцем я на одного из наших и наскочил.

Вышел он из-за камня.

– Стой! – крикнул.

Я остановился, согнулся, дышу тяжело, дух переводя. Узнал я его – это Клавдий-Бык из отряда Весельчака. Посмотрел он на меня, покачал головой неодобрительно:

– Топаешь, как лошадь, я тебя за десять стадий услышал. Забыл, где находишься?

Я выдохнул, рукой махнул. Не время.

– Где все?

– Там, – рукой махнул, – к вам идут.

– Куда!? К нам? – я к вершине бросился. Подбежал к краю, остановился. Вот она, осыпь ржаво-рыжая – из под ног на добрых три верса вниз уходит – к дороге. А по дороге идут оба наших сквада. Я заорал, руками замахал. Ага, шаг замедлили, руками на меня показывают – увидели.

Клавдий сзади подскочил.

– Ты что делаешь?

– Тут ловушка! – на выдохе ответил я, – прямо тут, под осыпью. Увести их надо отсюда немедленно!

– Какая ловушка? Откуда? – удивляется Клавдий, – Вы разве их всех в излучину не загнали?

– Какая излучина? – теперь уже я удивляюсь, – с чего ты взял? Перебили нас там! Всех вычистили, я один выжил!

– Но ведь же… – Клавдий меняется в лице, потом спрыгивает с вершины и, прямо по осыпи, несётся вниз. Осыпь крутая, чуть не вертикальная, но Клавдий не падает. Мы, егеря, и не такое можем. Сейчас я отдохну и тоже спущусь.

Я сажусь на край и выдыхаю – кажется, успел.

Бездумно оглядываю окрестности, прикидывая, где бы я прятался на месте вольпов.

Вон крутой берег реки, стадиях в трех – за ним они все, скорее всего, и прячутся. А больше и негде. Прямо под осыпью – кустик, но он маленький. И одному за ним не схорониться… или… Сатр, это ж вольп! Ну да, вон треугольники ушей, а это белое – кончик хвоста виднеется. Я вскакиваю, ору во всё горло: «Вольп! За кустом!», – но Клавдий еще до низу не добежал и сейчас ему никак не остановиться – упадёт. А те, внизу, меня явно не слышат – далеко.

Я выхватываю пугию и бросаюсь вниз.

Добежать я успеваю почти до конца осыпи. Я уже вижу, что Клавдий до сквадов добрался. Вижу, что большая часть егерей там и стоит, а человек пять быстрым шагом ко мне навстречу идут. И ведь не могу я им крикнуть, предупредить – я следить-то за ними только краем глаза успеваю, все мое внимание к склону приковано, по которому я спускаюсь только самую малость медленнее катящегося с горы камня. Ну и на вольпа, мной замеченного, я поглядывать успеваю. Вижу, как он привстаёт…

Это было похоже на вздох. Вздох великана или даже бога – словно само пространство вокруг вздохнуло со стоном недовольно-потревоженно, как разбуженное раненое животное. И тут же склон подо мной пришёл в движение. Еще мгновение я пытался сохранить равновесие, но не смог и покатился кубарем, едва успев сгруппироваться. Но какой-то камень лбом я всё-таки поймал.

Очнулся я быстро. Еще даже пыль вся осесть не успела. Дёрнулся, понял, что засыпан. Проморгался, открыл глаза. Увидел рыжий склон, теперь пролёгший до самой реки – там, где была дорога. Увидел прямо перед носом свою левую руку, торчащую под углом из глины – пошевелил пальцами – и в самом деле моя рука. А вот товарищей своих я не увидел. Ни одного. Я не стал пытаться стряхнуть с себя грунт, вылезти – зачем? Закрыл глаза. Сейчас придут вольпы и добьют меня. И это правильно.

Тень накрыла моё лицо, и я нехотя открыл глаза. Приподнял голову. Вольп стоял передо мной, стоял и смотрел в сторону, положив лапы на рукояти двух, висящих на поясе, мечей – длинного кривого ятагана под правую лапу и фалькаты – под левую. Были на нём кожаные штаны до колен и кожаная же куртка с бахромой и медными бляхами, несомненно, нашей – людской – выделки. Белая шерсть на груди выпадала в разрез куртки роскошным пушистым воротником. Вольп пошевелился, перевёл на меня взгляд янтарно – желтых глаз. Наконец-то я могу его толком рассмотреть. Красивая бестия. Даже когда он стоит, не шевелясь, все линии его тела просто кричат о гибкости, скорости и смертоносной ловкости. Даже странно его видеть таким – не быстрым, как странно было бы видеть застывшую молнию. Вольп шевельнул широкими треугольными ушами, обнажил зубы.

– Передашь своим, – сказал он хриплым шипящим голосом. Один раз услышав голос вольпа, никогда его ни с чьим другим не спутаешь, – передашь своим, что ваши никчёмные жизни забрал дом Шейрас.

Развернулся и ушёл, мазнув меня кончиком хвоста по щеке. Мягкий был хвост, мягкий и на касание приятный. Вот только лучше бы он меня когтями на прощанье ударил. Потому что как мне про вольпов напоминают, я чувствую это легкое, пушистое касанье и мне хочется кататься по земле, царапать себе ногтями лицо и выть от бессильной злобы.

* * *

– Бернт, ты чего?

Я встряхнулся. Мотнул головой, отгоняя воспоминания. Выдохнул. Гез смотрел на меня встревоженными глазами.

– Просто задумался, – сказал я ему, – да, я тебя вспомнил. Пацан в овраге.

– Ага, – Гез заулыбался, – я почему-то всегда был уверен, что встречу тебя, когда егерем стану…

– Егерем ты еще не стал, – перебил я его, – а если не будешь делать, что я говорю, то и не станешь никогда. Намёк понял?

– Понял, – со вздохом ответил он и ушёл, перед выходом обернувшись и сверкнув напоследок озорной улыбкой. Пацан пацаном. Надо бы это из него выбить поскорее. Жаль будет, если он погибнет из-за ребячества своего.

II. Mater studiorium[2]2
  Мать ученья. От «Repititio est mater studiorium» – «повторение – мать учения».


[Закрыть]

– Доброе утро, господин лейтенант! – школяры мои вскочили, не успел я в проём войти.

Вытянулись струнками, плечи расправили, груди выпятили, смотрят преданно и восторженно. Феларгир ладно – что с взять с легионера? А вот откуда эти повадки у Геза?

Вчера он вроде ничего такого не выкидывал. Сдаётся мне, это Фелгаргир и решил моему охотнику армейские привычки вбить.

– Прекратить! – рявкнул я и свитки принесённые грудой у стены свалил, – это что такое?

Услышу еще раз от кого этого «господина лейтенанта» – в глотку обратно кулаком забью.

Ясно? Сядьте!

Замолчали школяры. Гез сразу на пол бухнулся, а Феларгир заозирался. Ну да, пыльно на полу. Отдельных классов в лагере для занятий нет. Да они у нас как таковые редко случаются – одни тренировки. Поэтому я школярам своим в развалинах поместья утром встречу назначил. Пару-тройку комнат в доме мы в некотором порядке поддерживаем – для всяких-разных случаев.

Феларгир тоже сел, наконец. Вытер ладонью участок пола и аккуратно на него примостился. Гез злобно в его сторону взглядом постреливает. Точно, это легионер позаботился о том, чтобы меня достойно встретить.

– Феларгир. Тебе тут не армия. У нас порядки свои, и не на пустом месте построены. В армии ты с противником близко только на поле боя сходишься. А у нас – противник следит за тобой сразу, как ты вошел в лес, слышит каждое твоё слово и видит каждый твой жест. Речь нашу бестии понимают, и ума первым делом лейтенантов перебить у них хватит. Понятно?

– Понятно, – кивнул, – но как тогда к командиру обращаться?

– Как к живому человеку, а не как к идолу. Не то, чтобы у нас было запрещено по званию обращаться. Но привыкнув меня лейтенантом величать, ты и в лесу можешь по привычке так же ляпнуть. Поэтому для вас я – Шелест. Не «господин Шелест», не «лейтенант Шелест». Просто – «Шелест». Понятно?

Я обоих взглядом окинул – оба кивнули. Поняли? Вряд ли.

– Феларгир, в первую очередь тебе говорю, но и ты, Гез слушай. В армии всё сделано так, чтобы легионер большую часть времени по привычке действовал. Не раздумывая, не сомневаясь: приказали – сделал. Для армии это правильно. Если каждый легионер начнет приказы обдумывать, то не легион получится, а бордель. Но у нас – не так. И тому есть веская причина – лес. Заведи ты в лес хоть десять легионов под командованием лучших легатов – все там сгинут. Потому что даже самый глазастый человек не увидит в лесу дальше верса, а противник – увидит. Потому что в лесу ты понятия не имеешь о том, где и какой численностью расположился враг, а он – всё про тебя знает. Потому что в лесу бесполезно поддерживать строй – буреломы и овраги рассекут и рассеют твои манипулы намного лучше тяжёлой конницы. О том, что твой фланг разбит, в лесу ты узнаешь только тогда, когда наткнешься на трупы. О том, что противник отступил и ушёл, ты поймёшь только через пару дней – и то не рекомендую расслабляться. О том, что к противнику подошло подкрепление, ты, скорее всего, вообще уже не узнаешь – некому будет узнавать.

А все твои бойцы – не умеющие думать болванчики, которые только приказы выполнять умеют. Что ты им приказывать будешь, а главное – как? Вестовыми? В лесу? Это даже не смешно.

Я перевёл дух. Легионер выглядел растерянным – я даже посочувствовал ему немножко.

Как же – всю жизнь положить на то, что считал военным ремеслом, считать себя профессионалом в этой области и вдруг понять, что весь твой опыт годится только для сточной канавы? Неприятно, наверно.

– Поэтому у нас командиры – это не носители воли богов, каждое слово которых надо выполнять в точности не задумываясь, нет. Лейтенанты – это просто более опытные ваши товарищи. С ними можно и нужно спорить, если вы уверены в своей правоте и если для споров есть время. Когда поблизости нет лейтенанта – не беда. Первый командир для егеря – он сам, на том и стойте. Неважно, что в лес зашла полная кохорса. Если ты видишь рядом с собой двоих – считай, что вас в лесу трое. И делайте втроём все то, что нужно для выполнения вашей задачи. Если никого рядом не видишь – считай, что ты в лесу один и выполняй свою задачу в одиночку. И всё время думай. Смотри по сторонам, оценивай, предвидь, меняй свою задачу в зависимости от обстановки. Думай. Сделал что по привычке – сам погиб и товарищей подвёл. Даже если просто звание по привычке упомянул.

Легионер совсем загрустил, а вот Гез, наоборот, обрадованным выглядит.

– Можно спросить?

– Без «можно». Просто спрашивай.

– А почему «Шелест»? – Гез запнулся и заторопился, испугавшись, похоже, что я пойму его неправильно, – в смысле, это же кличка? По имени называть тоже нельзя?

– Почему нельзя? Можно и по именам обращаться. Главное только чтобы все поняли, к кому ты обращаешься. Вот у нас в кохорсе двенадцать… – я поморщился и поправился – одиннадцать Гаев, восемь Юлиев, пятеро Марков, ну и так далее. Можно, конечно, полным именем звать, все номены упомянув, так в лесу на это просто времени может не хватить. Или вот еще есть у нас слухач хороший, вольноотпущенник из фригийской семьи, по имени Кайструпедионопор. И что, как ты в лесу его внимание к звуку необычному привлечешь: «Кайс…трупе… твою мать… дио…но…пор, чтоб тебя! Что это пискнуло?»

Школяры заулыбались.

– А так его просто «Ухом» кличут. Правда, проще?

– Ага. А кто клички дает? И за что?

И Гез замолчал выжидательно.

– За дело. Обычно, после какого-нибудь события примечательного или что-нибудь такое, что человека хорошо характеризует.

Моргнул Гез, поморщился едва заметно, взгляд отвёл. А, вот оно что. Я усмехнулся.

– И не бойся. Никто тебя, твоего мнения не спросив, «Засранцем» или там «Дохляком» не окрестит, – запылали у него уши, угадал я, не иначе, – Тебе с этой кличкой жить, и никому не нужно, чтобы её слыша, ты глаза от стыда прятал. Еще вопросы?

Молчат оба.

– Ну ладно. Начну с того, что эта ситуация, – я обвёл рукой комнату, – для меня самого внове. Обычно новичков отправляют в составе сменяющей кохорсы куда-нибудь в гарнизон. Куда-нибудь, где обстановка не самая напряжённая, но и не самая тихая. Там новички учатся ходить по лесу, учат звериные языки, тренируются, общаются с замирёнными бестиями, короче, потихоньку перенимают опыт у ветеранов. И через год, когда гарнизон сменяется, новички уже перестают быть новичками и считаются полноправными егерями. Но сейчас особая ситуация. Так получилось, что у нас сейчас осталось в столице очень мало егерей. По многим причинам, – я поморщился, – так получилось. Поэтому сейчас решено новичков поопытнее сразу егерями в кохорсу зачислять. Без годовой отсидки в гарнизоне. Потому – держите.

Коротким и почти незаметным движением кисти я кинул им егерские жетоны. Хотелось мне посмотреть, как они их поймают – и поймают ли. Поймали. Оба, но по-разному.

Феларгир свой жетон схватил, как змея пробегающую мышь – резким и хищным рывком.

А Гез – наоборот – мягким скупым движением. Выйдет толк из паренька, определённо.

Ладони раскрыли, посмотрели – сначала настороженно, потом лица посветлели. Гез даже разулыбался от радости. Феларгир эмоции старается не проявлять, но тоже рад – заметно.

Один рад, что мечта его – егерем стать – уже сбываться начинает, а второй, что ему на год меньше ждать своего гражданства. Дурачье.

– Сразу скажу, что ваши шансы дожить до следующего лета это здорово уменьшает… знаете, как у нас служба устроена?

– Да, – быстро сказал Гез. Легионер посмотрел на него искоса, потом признал нехотя:

– Нет.

– Тогда я расскажу. Вообще нас – егерей – около трёх тысяч. Вот только одновременно в одном месте больше тысячи почти никогда не собирается – да и те только в столице.

Потому что большая часть – две тысячи человек – в гарнизонах, по всей империи рассыпанных, служит. Раз в год все гарнизоны сменяются – половина зимой, половина летом. Сменённые егеря полгода служат в столице, потом отправляются на смену в гарнизон, где служат следующий год, ну и так далее. Так что в столице одновременно максимум две кохорсы лагерем стоит – тысяча человек, то есть. А то и того меньше, потому что смена мгновенно не происходит, до иных дальних провинций больше двух недель пути.

– Так вот почему на шесть кохорс у вас две казармы – догадался Феларгир, – выходит, сейчас в столице только вторая кохорса стоит, первая на смену ушла, а с третьей по шестую – по гарнизонам?

– Почти так, – кивнул я, – вторая в столице, первая – ушла на смену. Вот только никаких третьих-четвёртых – нет. Те пятьсот сменённых егерей, что вернутся с гарнизонов, станут первой кохорсой и займут свою казарму. А ушедшая – раздробится на множество сквадов и перестанет быть кохорсой.

Феларгир нахмурился, обдумывая мои слова:

– Неудобно как-то…

– Это тебе с непривычки, – отрезал я.

– Может быть, – пожал плечами, – так вас всего три тысячи, выходит? Не маловато – на всю империю? Даже на полный легион не тянет…

Сдержался я, не ответил грубостью. На больное место он мне, сам того не заметив, наступил. Особенно после Ольштада больное.

– Сколько есть. Мы бы и рады, чтобы егерей было больше, но не получается.

Удивился Феларгир.

– Почему не получается-то? Денег у вас – насколько я знаю – в достатке. А если и не в достатке, то не думаю, что Сенат станет сильно за мошну держаться, реши вы численность увеличить.

Я вздохнул.

– Думаешь, это так просто?

– Чего сложного-то? – не понял Феларгир, – армии вон одиннадцать полных легионов же набрали. И пятнадцать наберут, коли надобность возникнет.

– Сколько в легионе триариев[3]3
  Триарии (от лат. triarius) – в армии Древнего Рима – воины последней, третьей линии тяжёлой пехоты римского легиона. Состояли из ветеранов римского войска, составляли его резерв и имели самое лучшее вооружение.


[Закрыть]?

– Ну, смотря в каком. Где шесть кентурий, а где и трех не наберётся… – нахмурился, задумался. Кажется, начал понимать.

– Так вот, можешь считать, что у нас все – триарии. Легионы – они против людей предназначены. А у нас – обычный легионер любой бестии – на один зуб. Что есть его, что нет. Понял теперь?

Не ответил, но кивнул задумчиво.

– А в скваде сколько людей? – спросил – видимо, тема о численности егерей закрыта. Ну и ладно. Не всё так просто, на самом-то деле. То, что я легионеру сказал – только пол – правды. Слишком уж мы, егеря, независимы. И тут наши боевые качества нам же боком и выходят – захоти капитан, завтра же у Империи новый наместник будет. А то и – император. Я думаю, и сенаторы, и наместник это отлично понимают, поэтому идея об усилении и без того самого боеспособного в Империи формирования особого восторга у них не вызывает. Даже, несмотря на то, что мы Империи нужны, как воздух.

– По ситуации, – я глянул в непонимающие глаза легионера и усмехнулся, – привыкай. У нас всё – по ситуации. Где по скольку. На замирённых землях – сквады человек по десять в каждом городке. В центральных районах, где бестий сто лет не видели – сквады человек по десять-двадцать, но – на всю провинцию. На границах и неспокойных территориях – больше.

– А скриттура и сквад одно и то же? – это Гез.

– Нет. По имперским бумагам, никаких сквадов не существует – регимент наш делится на кохорсы, а кохорсы – на скриттуры по пять человек, с одним лейтенантом на каждые четыре. Сквад – это наш, внутренний, термин и обозначает он группу егерей, объединенную одним местом и одной задачей. В нём может быть и десять человек и двадцать и больше – до ста. Больше – редко. Кохорсу можешь смело среди своих компанией называть – тебя поймут. А вот сквад скриттурой мы называем только тогда, когда в нём, – я показал растопыренную пятерню, – пять егерей. Ясно?

Кивнули оба.

– Теперь расскажу про разницу: служба в гарнизоне и служба в столице. В гарнизоне обычно жизнь поспокойнее идёт. Где как, конечно, но в целом – потише. Там свой ритм присутствует, распорядок дня, условия для жизни опредёленные имеются. Подраться, конечно, иногда приходится – а на границах – и частенько. Но – по мелочи, как правило. А вот случись где что посерьезнее – клан какой поднимется, гнездо новое объявится или просто территория под чистку намечается – тогда работают те егеря, что в столице стоят.

Порой – вместе с армией. Тут и сквады покрупнее и задачи посерьезнее. Посложнее.

Поопаснее. Тоже, конечно, раз на раз не приходится и я, со своей стороны, постараюсь в самое пекло вас сразу не совать, но заранее всего ж не угадаешь. Иногда простенькое, на первый взгляд, задание очень опасным делом оборачивается. Да вот взять этих волков сатровых, – я поморщился, – приди вы на две недели раньше, я б вас туда с чистым сердцем определил – и на верную смерть, как теперь понимаю.

Приуныли мои школяры, задумались. Думайте, думайте – дело хорошее. А чтобы совсем не скучно было, я вам сейчас еще пару тем для раздумываний подкину.

– И поэтому, – сказал я, – обучение у нас с вами будет происходить не естественным путём, как в гарнизоне было бы, а целенаправленно. Буду я – да и не только я – специально с вами заниматься и смерть вашу от вас отодвинуть пытаться.

Я поднял с пола, развернул по очереди и повесил на выступы стены три свитка.

Обернулся. Гез разглядывал свитки с любопытством, Феларгир – с плохо скрываемым раздражением. Ну-ну, и почему я так и думал?

– Слева по порядку – человек, волк и верг, – я махнул рукой, – скелет и важные органы. Что заметили?

– Скелет верга на волчий очень похож, – выпалил Гез, – только стоймя.

– Угу, – кивнул я, – Феларгир?

Легионер встал. Поиграл желваками.

– Я заметил, что мы изучаем свитки, как философы какие-то, вместо того, чтобы тренироваться и получать навыки, которые нам потом жизнь могут спасти.

И смотрит с нехорошим прищуром. И то вместо благодарности? Я, между прочим, весь вечер вчерашний потратил, чтобы свитки эти в библиотеке столичной отыскать, хотя мог бы куда более приятными делами заняться. Ну да ничего, сейчас я тебе объясню, что меня злить – себе дороже.

– И зачем тебе уши приделаны? – с грустью спросил я, – Защищайся!

– Что? – легионер опешил.

– Хочешь тренировку? Легко. Я нападаю, ты защищаешься. Сейчас!

Феларгир поиграл губами, сдержав усмешку, и встал вполоборота, кулаки вперёд выставив. По глазам вижу – уверен в победе и уже мечтает о том, как будет покаянно извиняться за то, что меня «нечаянно» на пол уронил. Мечтай, мечтай.

Я шагнул вперёд, имитируя удар ногой в пах. Он такого начала явно не ожидал, но среагировал неплохо. По крайней мере, левую руку, удар блокируя, выставил. А правой мне в челюсть влепить попытался. Да только я и не собирался его по яйцам бить.

Поднырнул под его правую, и хорошенько пробил ему в незащищенную грудь пониже сердца. Выпрямился, дохнул на кулак. Феларгир лежал на полу, сучил ногами и глотал воздух.

– Больно? – спросил я участливо.

– К-х… нет, – выдавил легионер.

– Не спорь, больно. А знаешь, почему? Потому что я тебе пояснично-крестцовое нервное сплетение пробил. И хотя оно у тебя ребрами прикрыто – всё равно больно, правда?

Феларгир сел, держась за грудь и смотря на меня очумелыми глазами. Я вздохнул.

– Повторю еще раз. Если ума и знаний нет, то ни тренировки, ни навыки тебя в лесу не спасут. Сколько ни тренируйся, сильнее верга не станешь. Я далеко не лучший боец в мире, но в одном уверен твёрдо – лучший боец в мире, если он не егерь, против верга один на один и пяти минут не протянет – без шансов. Я, конечно, тоже поостерегусь в одиночку на верга выйти. Но свои шансы на победу я как один к двум оцениваю. Понимаешь?

Не понимает. Смотрит пустыми глазами, ресницами хлопает. Я снова вздохнул.

– Помнишь, куда я тебя ударил?

Кивнул.

– Иди, покажи на скелете это место.

Встал, вышел, ткнул неохотно пальцем.

– Правильно. А теперь посмотри это же место на скелете верга. Есть разница?

Гез заволновался, я уже вижу – всё понял. «Молчи», – глазами я ему сказал и жду.

– Ну, – Феларгир затылок почесал, – ребёр у него там нету.

– Опять правильно, – ласково сказал я, – и, стало быть, даже просто кулаком верга в эту точку хорошенько ткнув, ты его на секунду-другую из строя выведешь. А две секунды для хорошего бойца – это уже гарантированная победа.

Ага, вижу, появилось у него в глазах понимание.

– Но вообще, я не для того всё это рассказываю, чтобы вы всерьез рассчитывали ударами кулаков вергов направо-налево валить. Не мечтайте – они эту свою слабую точку знают и в бой без доспеха, бока прикрывающего, не идут. Хотя всякое бывает, и однажды это знание может кого-то из вас и спасти. Но на самом деле я вот на что указать хочу, – я ткнул пальцем в свиток, висящий посредине, – верг – это в сущности, вставший на задние лапы волк. Скелет у него, конечно, изменился. Но не сильно. Очень многое осталось и это очевидно. Как и то, что скелет волка предназначен четвероногому животному. Чтобы волку этот нервный узел пробить, его надо на спину перевернуть, так не достанешь. И очень важно понимать, что встав на задние лапы, верг обрёл не только некоторые преимущества, но и некоторые слабости, – я прошёл к рисунку, ткнул пальцем, – вот, например, бедренные кости у них, когда они на задние лапы встали, слегка наружу вывернулись. А с ними – и яремные вены, раньше по внутренней стороне бедра проходившие, на переднюю вышли.

Собственно, из-за этого верги и начали доспехи одевать – как только люди поняли, что даже легкий порез бедра для верга может смертельным оказаться. Наверняка у них еще есть слабости, про которые пока не знаем ни мы, ни они сами. И, если «изучая свитки» ты догадаешься про какую-то такую слабость, то от этого будет пользы куда больше, чем от года непрерывных тренировок.

Это я, конечно, больше для Геза сказал – и в мыслях у меня не было, что Феларгир всё поймет и засядет анатомию бестий изучать. Ну и ладно – мешать не будет, и то хорошо.

Посмотрел я в его глаза оловянные, на физиономию непрошибаемую, вздохнул, отвёл взгляд и кивнул – садись, мол. Повернулся снова к свиткам.

– Еще кое-что. На сердце посмотрите. У человека оно больше. При том, что волк человеку по весу не сильно уступает, а верг и тяжелей немного. И что это значит?

Молчат оба. Не понимают.

– Сердце кровь по жилам прокачивает, мышцам силу дает, – медленно говорю я, – чем сердце больше, тем больше крови оно может прокачать за одно и то же время. Волк быстрее человека бегает – чуть не вдвое. Но скорость эту свою максимальную он очень недолго поддерживать может. Стадию одну-полторы он пробежит быстрее человека, потом выдохнется. А обычная скорость бега у него такова, что тренированному человеку от волка убежать – труда не составляет. Просто потому, что сердце у человека сильнее.

Кстати, это для большинства бестий верно.

Вижу, что новость это для моих школяров – что для Геза, что для Феларгира. Оба удивленными и неверящими выглядят. Даже Гез – заерзал недовольно, промолчать попытался, но не смог:

– Но как же? Но тогда почему… да у меня тетка двоюродная, у неё мужа со свекром зимой волки…

– Почему обычно люди от волков не убегают?

– Да!

– Потому что нетренированные – раз. Потому что волки намного лучше знают лес, и, соответственно, умеют напасть так, чтобы лес им помощником был, а людям – врагом. Это – два. И три – потому что на короткие дистанции волк быстрее человека бегает. Ну еще и то, что наперегонки с волком бегать имеет смысл только по дороге, да полю ровному. По снегу, по бурелому, по кустарнику густому – человеку с волком не тягаться. Но если земля ровная, есть пара стадий форы и противника – явный перевес, то нет смысла вступать в безнадежный бой. Можно просто сбежать. Любой человек это может – я на картинки тычу – чудес не требуется.

– Сбежать, – бормочет Фелгаргир и морщится.

– Мы не сражаемся в линии, которую любой ценой надо выдерживать. У нас нет рубежей, за которые отступать уже нельзя. Поэтому убегать от явно более сильных бестий не только уместно, но и достойно всяческой похвалы. Вступив один в бой с пятком вергов, егерь в лучшем случае одного убьёт. А оставшись в живых, еще не один десяток успокоить сможет. Поэтому живой и осторожный егерь для нас намного нужнее отважного, но мертвого. Понятно?

Я выжидательно смотрю на Феларгира и дожидаюсь, наконец, неохотного ответного кивка. Опять он морщится слегка, рукой левой вроде как к груди тянется, но отдергивает её и замирает. Чего это он? Боль уже пройти должна была… или?

Я шагнул к легионеру, присел перед ним.

– Не дергайся, – сказал. Положил пальцы на грудь, нажал пару раз. Лицо каменное, молчит, но зрачки сужаются – больно ему. Да и рёбра под пальцами нехорошо играют.

Я вздохнул, встал.

– Иди в казарму, найди лекаря. Пусть в корсет тебя засунет, от боли и для костей что – нибудь даст. Извини, не рассчитал удар. Давно с людьми не дрался, а у бестий кости крепче.

– Да мне не больно, я и так… – начал возражал легионер, но я не дослушал.

– Не спорь. Иди. Мы не весь день за свитками сидеть будем, настанет черёд и тренировок.

Феларгир молча соскребся с пола и пошагал на выход. Я проводил его взглядом, обернулся к Гезу.

– Бернт…Шелест, а скажи…

– Что?

Гез смутился, глаза отвёл. Да знаю я, о чём он спросить хочет – вижу же, как про клички я рассказал – у него сразу язык зачесался спросить, почему меня Шелестом кличут. Ну, спрашивай, расскажу. Но он так и не решился.

– Бернт, скажи, а откуда бестии появились? И как?

Ну, как хочешь. Я хмыкнул.

– Спросил, тоже. Не знаю. И никто не знает точно. Версии всякие есть, но доказательств, что всё именно так было, а не наоборот – нет.

– Но вы же, егеря, ближе всех с бестиями общаетесь? Наверное, какая-то версия у тебя есть?

– Есть, – я кивнул, – но сначала ты скажи. Сам-то как думаешь?

– Да никак, – зло ответил Гез, – в Арелте я у настоятеля спрашивал, так он мне сказал, что это кара божья за грехи наши. «При чем тут бог», я спрашиваю – «у бестий же свои боги есть?» А настоятель мне: «Бог – один и имя ему – Саваоф, а зверобоги суть демоны адские, над адскими же тварями поставленные». А кроме настоятеля мне никто толком ничего и не сказал. Кто говорит, что бестии были всегда, кто говорит, что они – от кровосмешения людей и зверей появились, кто и того чуднее сказки рассказывает. Слышал много, но ни во что не верится.

Я усмехнулся.

– А что же про наказание за грехи? Тоже не верится?

Гез головой замотал:

– Нет. Мы ж их тоже убиваем. А ведь и боль им ведома, и сострадание. Что – и мы им за грехи посланы – за их грехи, что ли? Да и не вижу я в них ничего адского-то. Они ж просто звери, на людей похожие.

Я челюсть подобрал тихонечко, сделал понимающее лицо, покивал многозначительно.

«Боль им ведома и сострадание»? Ну и ну. Пару раз приходилось мне общаться с людьми, которые за бестиями право на что-то человеческое признавали и пытались на мир с их стороны посмотреть. Вот только, что характерно, среди егерей таких людей я не знаю. Ну вот разве только себя. Поэтому я не отболтался обычной сказкой, как планировал поначалу. Искренность за искренность, так. Только надо бы ему намекнуть, чтобы свои мысли он при себе держал. Егеря – люди простые. Поймут не так, а потом объясниться еще сложнее будет – по причине внезапной шепелявости.

– В четыреста десятом году по старому летосчислению это было. Книг старого мира до нас мало дошло, но тот бой под Ромой в нескольких упомянут, словами разными, видно, что не друг у друга переписывали, и то веры написанному добавляет. Тем более что суть одна: весной четыреста десятого года напали на Ромею орды готов. За полгода большую часть провинций захватили и к осени саму Рому осадили. Ожидалось, что город падёт, поскольку ромейская армия готами была уже неоднократно бита, да и большую часть оставшейся – восемь легионов – готы заперли и удерживали в долине Порты Асимари, так что сама столица оставалась почти беззащитной. Но в день решающей битвы готы с ужасом и удивлением обнаружили в первых рядах ромейской армии невиданных существ – громадных людей с бычьими головами. Насчёт их размеров в разных книгах по-разному написано – то ли они были в два раза выше обычного человека, то ли в три, то ли еще больше. Со страху и мышь волком кажется, поэтому принято считать, что были минотаврусы – так прозвали этих бестий – в два-два с половиной паса[4]4
  3-4 метра.


[Закрыть] ростом.

– Почему «принято считать»? – перебил меня Гез.

– Потому что с того раза минотаврусов никто никогда не видел. То чучело телёнка, которое в Бурдигальском императорском музее стояло, подделкой оказалось: кто-то сшил тело взрослого мужчины с головой годовалого бычка и сделал этот так талантливо, что сотни лет никто не мог подделку распознать. Так и выходит, что кроме как в той битве, минотаврусы на Земле более не появлялись.