Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Вадим Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

XII. Anguis in herba[25]25
  Скрытая опасность (досл. Змея в траве).


[Закрыть]

Одна лошадь в драке уцелела – удрала, напуганная, в лес; там я её и нашёл – зацепившуюся поводом за куст, уже успокоившуюся и успевшую этот куст порядком объесть. Её-то я сейчас и нахлёстывал, заставляя держать галоп четвёртый час подряд – очень мне нужно было открытое пространство между Секваной и Лигером затемно проскочить, да за одну ночь. Ага, обратно я еду. Поначалу даже теми же тропами скакал, которыми мы вчера – еще вместе с Эйнаром – пробирались. А потом свернул восточнее – оно хоть к Гене ближе (а стало быть, места там люднее и для меня опаснее), зато там до Лигера путь намного короче выходит. Можно и за ночь проскакать, если лошадь не беречь.

Зачем я назад подался? Потому что самое позднее завтра вечером капитан знать будет, где я нахожусь и куда движусь. Скрыть следы последней драки никак невозможно – если б там только людей трупы лежали, еще куда ни шло, но что с четыремя дохлыми лошадьми делать? Да и то неважно – пока я, всю известную мне нечисть поминая, с Эйнаром возился, от деревни на дороге я уже раза три движение какое-то наблюдал. Так что задерживаться дольше необходимого я и на секунду не стал – убедился, что ничего лишнего в Эйнаровских кишках не осталось, руки наскоро вытер и побежал в сторону близкого леса – лошадь искать. Нашёл. Но продолжать путь дальше – и мысли не возникло. От Секваны, до которой мы самую малость с Эйнаром не доехали, до границ Империи четыре дня верхом. Это если ехать по дорогам, да на каждой станции лошадей менять. А так, как я еду – недели полторы минимум. Сегодня-завтра информация об утреннем происшествии до ликторов местных дойдет, голубю отсюда до Бурдигала лететь один день, да еще чуть побольше – из столицы до Бонны. Так что на третий день, я думаю, всё население северной Бельгики в несколько рядов вдоль Рены выстроится, меня поджидая. Может, я и преувеличиваю, но, думается, ненамного – не из патриотизма же разбойники, прошлым вечером нас заметившие, за вчерашний день вперёд нас вырвались и засаду устроили. Сдаётся мне, не поскупился Родус, за наши головы цену назначая.

Если б одним заслоном предполагаемым всё заканчивалось, так я б назад не рвался.

Егерей, что сейчас в Бельгике гарнизонами стоят, всё течение Рены от меня закрыть не хватит. А мимо простых ополченцев незамеченным проскользнуть я смогу без труда: как их не стращай, не дрессируй и каждые полчаса проверкой не обходи – всё одно – заскучают, бдить перестанут; если ночь – дремать станут, если день – кучкой соберутся и языками молоть примутся. Вот только не я один это знаю. И какую именно тактику капитан замыслит – только догадываться могу. Но уж явно не такую, что мне бегство облегчит. Кой-какие догадки у меня есть и очень они мне не нравятся. Наверное, я перестраховываюсь: даже если капитан каким-то образом и по Лигеру всему заслон выставит (как я опасаюсь), моё местоположение границами Кельтики ограничив, задача его хоть и облегчается, но всё равно невыполнимой остаётся. Ну вот как одного егеря на территории целой провинции найти? Но это с одной стороны, а с другой – капитана я, признаюсь честно, боюсь и боюсь обоснованно. И задачу ему облегчать не собираюсь.

Лошадь пала в полумиле от реки и получасе до восхода. Успел.

Наперегонки с первыми лучами солнца переплыл Лигер – под водой, насколько смог, только раз пять голову высунул воздуха глотнуть – вынырнул в прибрежном омуте среди водорослей, тины, упавших в воду листьев и прочего мусора. Ясно, что наметанный глаз и под водой плывущего человека легко заметит, но я-то больше случайных взглядов берегся. Наметанных глаз не так уж и много, и, буду надеяться, поблизости их сейчас нет.

Отдышался, осмотрелся, ничего подозрительного не заметил – и забежал вверх по яру, за корни цепляясь. Обрыв крутой, высокий, глина у воды скользкая – со стороны и не подумаешь, что кто-то тут подняться сможет. Но лес по верху к берегу вплотную подходит и, подмывающая оный, река по всему склону древесные корни оголила – что твоя лестница. Там же, у самого берега, и стоянку устроил: если кто меня тропит и вслед за мной реку пересечь решит – враз замечу. Река – не лес. Сильно не спрячешься.

Подремал вполглаза часа три после восхода, отдохнул. Потом живот мой вспомнил, что за прошедшие сутки в него не попало ничего, кроме пары мошек, случайно проглоченных мной на скаку. Нет, так я могу спокойно пару недель ничего не есть и вполне в форме оставаться, но сейчас-то чего ради голодать, когда в сумке моей, на суке сейчас сохнущей, пара хороших кусков высоленного мяса имеется, третьего дня из чьего – то сарая на окраине деревни мной утащенных. Подмоченных кусков, конечно, ну да солонина – не сухари, вода ей нипочём. Ну, снял я с сучка сумку, вытряхнул небогатое её содержимое на траву, да и наклонился – за мясом, стало быть.

Еще говорят, что в егерей – что из лука, что из арбалета – вообще стрелять бесполезно, потому как их усиленно тренируют на звук спускаемой тетивы реагировать и в сторону отскакивать. Ну, да. Тренируют. Хорошо тренируют – что правда, то правда – синяки от тупых стрел месяцами с тела не сходят, пока не научишься вовремя и в нужную сторону дергаться, звон тетивы услыхав. Так что я теперь за долю мгновения могу определить, из чего по мне выстрелили, с какой стороны и – примерно – с какого расстояния. А в следующее мгновение и в сторону дернуться смогу. Если будет у меня это второе мгновение. Тут-то и прячется problema prima – шанс хоть как-то отреагировать на звук тетивы появляется только тогда, когда стрелок находится не ближе верса – иначе прыгнуть может и успеешь, вот только прыгать уже будешь со стрелой в организме. Или с болтом – что еще вернее, поскольку болт арбалетный раза в полтора быстрее стрелы летит.

Так что в чистом поле или перелеске каком – умение полезное, не спорю. Только вот в лесу и просто видимости на верс не всегда будет, стрелять с такого расстояния подавно никто не станет, а от стрелы в упор из куста или из-за ближайшего дерева увернуться нереально. Короче говоря, вся польза в лесу от этого умения – успеешь узнать, от чего помер.

Хотя, с другой стороны, сегодня всё не так уж плохо. Потому что сегодня редкая бестия даже из арбалета с пяти шагов в корову попадет, а уж чтобы какая луком хоть раз воспользовалась – этого я вообще не слышал. Вот вольпы, под свою лапу ложа переиначив, арбалеты частенько с успехом против нас использовали – особенно последние годы. Но тех вольпов уже давно черви сожрали, а остальным бестиям лапы под ложа приспособить пока не получается. Верги – те вообще ни к чему такому принципиально не прикасаются, считая луки и арбалеты оружием трусов. Ну а чекалки и урсы, хоть своих попыток освоить стреляющие оружие и не оставляют, но успехов особых за ними пока не заметно – оно и хорошо. И сегодня звук спускаемой тетивы из-за куста уже не всегда последним услышанным звуком оборачивается. Но нервы щекочет, потому что секунду – другую – после того как ты этот звук услыхал, расстояние оценил и всю бесполезность каких-то движений понял – ты себя на полном серьезе мертвым считаешь.

Ну вот, наклонился я за мясом и – «дзак!» – жестко щелкнула арбалетная тетива за, лежащим в трех пасах от меня, старом, замшелом, грибами и крапивой поросшем, стволом. И тут же – едва-едва успел я в очередной раз себя в мертвецы записать – «так!» – воткнулся болт в дерево у меня над макушкой, осыпав волосы чешуйками сосновой коры.

Тут уж я медлить не стал – подхватил меч с земли и рванул туда, отукда болт прилетел, но не напрямую, а из стороны в сторону раскачиваясь – как знать, сколько там этих арбалетчиков лежит. Чем себя и спас.

Выметнулась с дальнего конца ствола – совсем не оттуда, где арбалетчик прятался – стремительная фигура. Не жди я чего подобного, вполне мог бы сплоховать и на меч вражеский надеться, поскольку двигался противник на удивление шустро – одним прыжком пролетел разделяющее нас расстояние, и, не успев ногами земли коснуться, весь вытянулся навстречу мне в колющем выпаде. От выпада этого я ушел перекатом в сторону, но ушел, прямо скажем, на грани, и начало такое меня неприятно удивило. Это кто ж такой хороший выискался? На нож, наудачу вбок мною метнутый, я особо и не надеялся – не тот противник – но хоть отвлечет внимание на долю мгновения, и то радость. Повернулся, замер в стойке. Почему, интересно, у меня такое ощущение, что я всю дорогу только этой встречи и дожидался?

– Тяжело тебе, наверное, приходится, – сказал я, видя, что противник мой замер, отведя в сторону клинок странно изогнутого длинного меча, и нападать вроде не торопится, – ни воды попить, ни умыться нормально.

«Проглоти язык перед боем», – говорил мне мой первый наставник, – «нет ни одной причины открывать свой рот перед тем, кого собираешься убить». И хотя человеком он был препоганейшим, оружием он владел отменно и причин не верить его науке у меня не повлялось ни тогда, ни потом. Он и умер-то лишь потому, что сам же свое правило и нарушил: захотелось ему поиздеваться напоследок надо мной, поверженным. Более наглядного урока захочешь – не придумаешь. Но это – как оно и с многими другими знаниями бывает – только первая шкурка луковицы. Настоящий мастер и отличается не количеством луковиц в своей корзине, а тем, насколько они у него очищены.

Прищурился враг мой, удивление, в глазах мелькнувшее, в тени ресниц прячет.

– Почему ты так думаеш-ш-шь? – голос шипящий, высокий до свиста. Научи змею разговаривать – такой у неё выговор и будет. Ну да, с эдакой пастью и мечтать нечего оратором стать – не для болтовни она задумана, а совсем для иного.

– Так ты ж, свое отражение в воде увидав, наверняка каждый раз писаешься от страха.

– А… – сверкнули два ряда треугольных зубов в жутковатом подобии улыбки, мелькнул между ними узкий раздвоенный язык, – да… юмор. Непонятна мне эта ваш-ша привычка… некоторых из вас-с – перед лицом с-смерти с-смеятьс-с-ся.

А я тут, похоже, не единственный, кто знает, как цвет луковой шелухи от цвета самой луковицы отличается – клинок в его руке и на волос не дрогнул, но вот хват он, пока говорил, умудрился как-то совершенно незаметно поменять с прямого на обратный. В последний момент я это углядел и успел-таки закрыться от внезапного удара снизу. Еще выпад, еще и еще – каждый раз я едва успеваю удар отвести или уклониться. Бьет быстро, но это еще полбеды – такой ужасающей силы удары, что рука у меня уже звенит, как будто я пол-дня кузнечным молотом махал. Хорошо, что я первый выпад отвести догадался, а не встречным ударом ответить, как он своим замахом предлагал – мог бы и меча не удержать, а то бы и вовсе он мне его обрубил – непрост его клинок, ох, непрост. А еще и арбалетчик где-то там прячется, поклястся готов – очередной болт снаряжает. Я хоть и пытаюсь отступать так, чтобы атакующий меня Ночной Охотник между мной и поваленным деревом был, но плохо это у меня получается. Беда.

– Хорош-шо, – прошипел он, отступив на шаг, – не люблю, когда враг умирает, не ус-с-спев понять, что умер. Выбирай, какую час-сть тела тебе первую отрубить?

А вот это уже ошибка. Даже хуже – глупость. Поскольку шансы свои я уже оценил, на честную победу совершенно уже не рассчитывал и все только выгадывал момент, чтобы вытащить из кармашка короткую деревянную трубку. «Жало Химеры», оно же «Поцелуй ночи», «Последний шанс», «Живи проклятым» и еще с десяток названий. Самое неоднозначное оружие в арсенале егеря. Даже Дерек – живое воплощение целесообразности – относится к нему, мягко говоря, без восторга. Но если Капитан просто предвзят – один раз его этим «Жалом» самую малость не убили – то Трой, к примеру, ненавидит его без всякой явной причины. Так-то я уже давно приметил – чем лучше человек мечом владеет, тем больше ему претит само существование оружия, с помощью которого его без особого труда сможет убить даже пьяный инвалид. Представляет оно собой полую трубку четырех-пяти пальмов длиной, внутри которой сидит дюжины полторы опушенных на толстом конце игл шавийского терновника. Иглы вымочены в отваре, приготовленном из мяса маленьких полосатых морских улиток, добываемых где-то у побережья Баетики. Улитки эти редкие, добыча их дело непростое и опасное, оружие получается весьма недешевым, но спрос на него всегда имеется – попадания даже одной иглы «Жала» достаточно, чтобы очень быстро вывести из строя любого бойца, в лучшем (для него) случае на пару недель. А две-три иглы – это гарантированная, быстрая и весьма болезненная смерть. Пришло оно к нам с Сицилии – сначала такие иглы начали применять (и до сих пор применяют) профессиональные убийцы Острова. В «Шепоте смерти» игла одна, летит она (благодаря длине трубки) довольно далеко, но, в то же время, применение «Шепота» требует особых условий и немалой сноровки. А вот потом появилось «Жало», которым может воспользоваться любой человек в любой момент. Оружие, не спорю, своеобразное и со своими особенностями. Против вергов его, к примеру, использовать совсем не рекомендуется – очень уж оно их злит. Вспомнить вот Рива того же, вергами замученного – с чего бы иначе вергам его из лагеря красть понадобилось, если бы он днем ранее «Жало Химеры» в морду теснившей его бестии не разрядил. Знай Рив заранее, как оно обернется, вряд ли бы он захотел такой ценой три дня жизни себе выиграть. Ну и вообще – недостатков у «Жала» хватает: летят иглы недалеко, пробивная способность у них никакая, да и одноразовое оно. Но зато и увернуться от роя разлетающихся во все стороны иголок практически невозможно.

– Язык, – сказал я, поднося трубку к губам.

Бестия даже дергаться не стала, хоть я и ожидал сумасшедших кульбитов в попытке увернуться от игл – или Ночным Охотникам это оружие вовсе незнакомо? Свистнул вспоротый иглами воздух, я выдохнул и опустил руку. Ну, вот и всё.

Но враг почему-то не спешил падать в корчах. Медленно поднял руку, провел ладонью по лицу, смахнув парочку игл. Выступившие капельки крови размазались по щекам короткими черточками.

«Сейчас», – подумал я, – «вот сейчас…»

– Ты, наверное, не з-с-с-нал, что на нас-с-с не дейс-с-ствуют яды. Никакие.

Тонкая сухая кожа под его подбородком беззвучно заходила вверх вниз – Охотник смеялся.

– Язс-с-с-ык, ты с-сказ-с-сал? Сс-с-соглас-сен…

И, не переставая смеяться, шагнул вперёд. Ну, вот теперь действительно всё. Весь остальной бой я честно старался «не умереть раньше свой смерти», хотя с каждой секундой все явственнее ощущал полную бесполезность своих стараний. Вне сомнений, в силах Охотника было закончить бой пятком ударов, но он умышленно затягивал его, раз за разом пытаясь нанести мне рубящий удар снизу поперек подбородка – явно целясь выполнить свою угрозу. Тоже глупость, конечно, но в своей неспособности воспользоваться этой глупостью противника я уже не смоневался. Да и глупость ли – все кошки играют с мышами, и не в праве мышей называть это глупостью. Слишком разны силы. Про прячущегося где-то арбалетчика я уже и думать забыл – толку-то – поэтому прозыучавшее вдруг «дзак!» было для меня такой же неожиданностью, как и для моего противника. Был я в этот момент уже совсем плох; отбивался, прислонившись к дереву и держа меч в левой руке – правую он мне отсушил, просто локтем в плечо заехав и ногу левую проткнул под коленом – не смертельно, но и не попрыгаешь. Не без оснований считал я эти секунды последними в своей жизни, поэтому вид падающего набок тела противника меня просто вогнал в ступор на секунду-другую. Хлопая глазами, я разглядывал неподвижное лицо противника: высунувшееся над виском окровавленное острие болта; выпученный глаз с огромными чёрным зрачком, остекленевшим взглядом уставившийся в никуда; оскаленные в жуткой гримасе странные зубы – ни клыков, ни резцов – ряд одинаковых иззубренных треугольников.

А ведь однажды со мной что-то такое уже было. Я поднял глаза.

– Дерек? – тихонько позвал я, абсолютно уверенный, что сейчас кусты шелохнутся и из-за поваленного дерева, деловито отряхиваясь, поднимется Капитан. Ну а кто же еще?

Кусты шелохнулись, и над поваленным деревом выросла фигура бестии. Верга легко перемахнула ствол, подошла ко мне, фыркнула, заглянув мне в лицо.

– Должок тут у меня перед тобой был, – бросила разряженный арбалет мне под ноги, – вот, пришла вернуть.

Тут способность соображать ко мне вернулась. Я сглотнул, перевел дух и окинул вергу быстрым взглядом. Видок у неё, надо сказать, неважный. Шерсть свалявшаяся, грязная, взгляд потухший. Доспеха на ней нет, зато на плечах какой-то жилет драный – тряпье тряпьем – не иначе, с пугала сняла. Ткань под левым плечом от старой крови темная, да и рубцы на месте тавра сквозь прорехи примечаются. Вот оно как, значит.

Верга мой взгляд перехватила, коротко взрыкнула, отошла к моему недавнему лагерю. Подняла с земли кусок солонины, понюхала, чихнула.

– Ну и гадость! Как вы это едите? – брезгливо откинула мясо в сторону.

– Ты голодная?

– Нет, – бросила безразличный взгляд на лежащее тело, – он меня кормил.

Морщась от боли, я присел возле тела, орудуя одной рукой, перевернул его на спину. С некоторым трудом разогнув застывшие в каменной хватке пальцы, вынул из руки твари меч – на удивление легкий для своей длины. Осмотрел внимательно серое дымчатое лезвие – ни зазубрины, ни царапины глубокой. Удивительно. Взмахнул пару раз, поморщился. Весу мало, баланс странный – непривычно. В иной раз и подбирать бы не стал – иногда на бой лучше безоружным выйти, чем с незнакомым оружием в руках. Но не в моем положении оружием разбрасываться. Снял ножны вместе с поясом – с пояса кошель на траву выскользнул. Я заглянул внутрь – деньги. Сплошь денарии – много. Зачем ему деньги?

– Как так вышло? – спросил я, продолжая осмотр. Правая рука потихоньку начинала шевелиться, кости вроде целы – хорошо, но дня три мне левшой еще побыть придется. Ну, это не беда – любой егерь с оружием обоими руками одинаково хорошо управляется. Вот с ногой похуже. Крови почти нет, да и та уже остановилось, но боль в колене адская и сгибать ногу почти не получается.

– Рорх меня и раньше не любил, а вожаком еще сильнее на меня злился – простить не мог, что я его поражение видела. Ну а сейчас…

Отвернулась, помолчала.

– По правилам, только совет клана тенью сделать может, но Рорх не стал ждать, а в стае никто против него слова сказать не смеет. Да и прав он во многом, – снова ко мне повернулась, глаза подняла, огонек жизни в них легкий затеплился, – первое время ни о чём другом не думала, кроме как тебя найти и за свой позор посчитаться. Убить – любой ценой – а потом и самой умереть. Каждую ночь вокруг стен кружила – следы вынюхивала.

Как ума лишилась – не понимала, что бесполезно. Потом он меня нашёл. Не знаю как. Я под деревом спала, голос сверху услышала. Предложил меня к тебе привести и дать оружие, которым тебя наверняка победить можно будет.

– Понятно, – я хмыкнул, – а как ты промахнулась, он, значит, решил сам дело закончить.

Так чего ж ты…

– Р-Р-Р! – глухо рыкнула верга, – я не промахнулась! Специально момент подгадала, чтобы и в тебя не попасть, и чтобы он не заподозрил. Я надеялась, что ты сильнее него окажешься.

– Тогда не понимаю. Зачем? Ты ж меня убить шла, разве нет?

– Уже нет. Если бы он меня в первый же день к тебе отвел, я бы всё сделала, как он сказал.

Но мы долго тебя искали. Я думала. Плохое оружие он дал мне. Бесчестное. Пусть не мне, безымянной, говорить о чести, но плохим оружием не сделаешь хорошего дела. И еще – Рорх своевольничал, своей властью меня тенью сделав. Не думаю, что совет клана поддержал бы его. Но после союза с дитем Апофа – неважно ради какой цели – никто в мою защиту не то, что слова сказать – мысли бы не подумал.

– Дитё Апофа? Это еще кто?

– Апоф. Хозяин Глубин, Проклятый бог. Одно из его созданий лежит перед тобой.

Я открыл рот, но так и не нашел что сказать.

– Мы – новые. Варга на нас надеялась. Зря. Мы стали слишком сильно похожи на вас. И на него, – кивнула мне под ноги.

– Так, – я подобрался, – давай подробнее. На что надеялась Варга? Что вы будете сильнее нас?

– Сильнее них. Детей Апофа. Тебе бы лучше кого-нибудь из Говорящих с ветром поспрашивать, Сарху, например. Они больше намного с Варгой общались, больше знают.

Тебе известно, что если убить земное воплощение бога, то ворота для него в этот мир закрываются?

– Да, – я аж про раны свои забыл, все внимание свое в слух обратив. Сколько… всего. И почему мне так кажется, что для Капитана всё это откровением бы не было?

– Конечно, – верга мрачно усмехнулась, – тебе известно. Пусть. Я рождена здесь, в этом мире, но вергов раньше тут не было. Раньше мы жили в другом мире… Такемет. Я не знаю никого, кто своими глазами видел бы его, мы знаем наш старый мир только по рассказам.

Но я знаю, что все воплощения богов мертвы на Такемете. Все, кроме Великого Змея – воплощения Апофа.

Мысли вскачь понеслись в моей голове, как стадо вспугнутых косуль. Зверобогов выгнали из их родного мира, но тут неожиданно подвернулся наш. И всего-то надо шугануть дикарей из под стен какого-то города. Зато сколько возможностей в обмен!

– А эти, – я кивнул, – твари? Заодно с вами к нам свалились?

– Я не знаю. Говорят, раньше их не было. А потом Апоф узнал о новом мире и нашел способ переправлять сюда своих созданий. Он очень силён.

Появились у меня подозрения насчет того, каким образом они к нам попали, эти детки. Нехорошие подозрения.

Жил-был один крестьянин. Да завелись у него в амбаре мыши, зерно портить стали.

Позвал крестьянин к себе кошек. Кошки пришли, мышей съели. А потом озоровать начали – сыр, сметану воровать, цыплять душить, орать под окнами. Разозлился крестьянин, позвал собак. Собаки пришли, кошек порвали. Да стали озоровать – мясо воровать, кур таскать, выть ночами. Разозлился крестьянин, позвал волков. Волки пришли, съели собак.

А потом и самого крестьянина со всей его семьей и скотиной – тоже. Съели.

Сказка такая.

Мораль в том, что не всегда враг твоего врага – твой друг.

Надеюсь, конечно, что ошибаюсь я – уж наверное, тот же Капитан не глупее меня, чтобы простой этой истины не знать. Но… уж больно на правду похоже.

Задумался я, а руки мои сами свое дело делали – тело, лежащее передо мной обыскивали. На груди у него, под курткой, небольшая сумка ременная отыскалась. Ткань сумки мягкая, тело плотно облегает – видно, что пустая почти, если четырех вздутий небольших не считать. Пощупал я одно из них бездумно – мягкое, вроде кожаного мешочка – и с трудом удержался от крика: палец обожгло острой болью! Чувствуя подступающую волну ужаса (неужели на шип отравленный нарвался?) поднес палец к глазам и – выдохнул облегченно. Почтовыми пчелами мне лично приходилось пользоваться намного чаще, чем, скажем, голубями, поэтому как выглядит пчелиное жало, я знал преотлично. Да и гудение знакомое уже послышалось из сумки. Поэтому я быстро выдернул жало, сунул палец в рот – все равно опухнет, но, если яд отсосать, то все же меньше – и сдернул с тела сумку. Вывернул её на траву. Ну да, они самые – до боли (вполне даже буквально) знакомые соломенные коробочки. И цветные нитки на каждую намотаны. При разведке такие частенько используются – пчелы дорогу к родному улью за десятки миль безошибочно находит, вот и обзаводится каждый егерской гарнизон своей пасекой. Польза сплошная – и для лекарей гарнизонных, и сведения передать, да и в рационе разнообразие. Понятно, что нитками шелковыми, коих не больше трех на пчелу навяжешь, многого не рассказать, но обычно вполне достаточно бывает, если заранее о сигналах условиться. Зато, в отличие от тех же голубей, пчелы не в пример меньше места занимают и проблем в походную жизнь не привносят – куска сахара, в коробочке лежащего, пчеле на месяц хватит, так что забота одна остаётся – раз в день водой на коробочку побрызгать. Ну и не раздавить их ненароком, естественно.

– Бестия! – я поднял голову, – Давно он крайний раз пчелу выпускал?

Верга при оклике вздрогнула слегка, вздыбила шерсть на загривке и уставилась мне в глаза определенно недобрым взглядом. Потом огонек в её глазах потух, она вздохнула и отвернула голову.

– Перед рассветом. Мы по берегу реки бежали. Потом он остановился, пчелу выпустил, темно еще было, она лететь не хотела, так он её просто на траву вытряхнул. А потом мы прямо сюда отправились, будто он заранее знал, где ты сидишь.

Вот так вот. И вовсе капитану не было надобности гарнизоны вдоль рек выстраивать – пусти по моему следу пяток таких тварей и – сиди себе спокойно, жди донесений.

А чего она так дергается, кстати? Я, по её реакции уже к очередному откровению приготовился, а тут… а, понял. Я ж её «бестией» назвал, а ей, безымянной, это теперь как соль на рану. Ну что теперь, доказывать ей, что я и мысли не имел лишний раз её носом в её же позор тыкать? Вот еще. Но все же спросил:

– Как тебя звали?

– Никак, – глухо и без выражения в голосе. Ну и ладно. Неважно, на самом деле. Гарнизон Гены чуток западнее города располагается, так что пчела уже, пожалуй, вот-вот в леток своего улья заползает. Интересно конечно, что именно эта тварь сообщала своими пчелами и еще интересно – где капитан, но и это все тоже не очень важно. Важно то, что драпать мне, пожалуй, уже поздно. Да и невозможно, в общем-то – с ногой такой я не бегун, а лошадь… где, и главное, когда мне её сейчас искать? Если зубастая нечисть сообщила, где я нахожусь (на лучшее можно надеяться, но рассчитывать не стоит), то уже к полудню здесь может оказаться весь гарнизон Гены.

Я вскочил… точнее, попытался вскочить – колено дернуло резкой болью, подломилось и я еле удержался на ногах, к дереву привалившись. Проклятье – соку бы мне сейчас макового или семян дурмана, хотя бы… ага, и крылатого коня в придачу. Я перевел дух, шагнул осторожно в сторону. Еще шаг, еще. Ну, вроде нормально – если ногу сильно не нагружать и колено не сгибать, так и не болит почти. Верга наблюдала за мной молча, но мне в её взгляде показался легкий интерес. Да и мне самому интересно – что я делать-то буду? Следы прятать? Только время тратить – за оставшееся время ничего правдоподобного я изобразить не смогу – наследили мы тут порядочно. Спрятаться? Чуток получше решение – но где? Я-то знаю, как «частым гребнем» лес чешут и, с учётом этого знания, окружающее меня пространством мне гладким незасеянным полем представляется. Ладно, преследователи не знают, что я серьезно ранен и не могу далеко убежать – крови из меня вытекло мало, отрубленных кусков моего тела на земле не валяется. Но, опять же – что с того? Было бы наоборот – была бы польза. Может, на тот берег переплыть – там вроде лес погуще был. Ну и можно же немного вдоль берега проплыть и вылезти, за ветки зацепившись, или вообще на берег не выходить – под водой спрятаться… вот только кого я этим обмануть собираюсь? Любой егерь, мой след, над водой обрывающийся, распутав, сразу поймет, что к чему. Но на мысли о реке я все же задержался – пусть ход насквозь предсказуемый, но на некоторое время погоню задержит и разделиться её заставит. Так-то я все видимое течение реки внимательно рассмотрел сразу, как на обрыв забрался и в памяти этот вид держал четко, но что-то потянуло меня еще на реку взглянуть. Беспокоило меня что-то в увиденном – но что? Сделал, хромая, пару шагов к обрыву, огляделся. Хорошее место – лучшего, чтобы реку разглядывать, в округе и не найдешь – обрыв высокий, река под ним подковой загибается, оба рукава видать на добрую милю вперед. Подо мной чернеет сквозь ряску глубоченный омут, по противоположному берегу плес песчаный тянется. Вниз по течению с моей стороны берег высокий, а по той стороне лес, чем дальше, тем больше от реки отступает, сочными заливными лугами от воды отгораживаясь. А вот выше по течению река в лес хорошо вгрызлась – некоторым деревьям настолько корни подмыло, что висят они внаклонку над водой, как на ходулях. Там и вылезти легко будет и спрятаться есть где – только вот доплыть туда как-то надо… а вон коряга в конце плеса корнями за мель зацепилась – небось, как раз с того подмытого берега принесло – может, под неё залезть?

Под водой прятаться хорошо, когда никто не знает, что там прячешься. А иначе – толку мало. Потому что в глубоком, тенистом и заросшем месте спрятаться легко, но там обычно вода тихо течет – а то и вообще стоит – и дыхание, через трубочку свистящее, тренированному уху уловить не сложно – как не его ни сдерживай. А там, где вода шумит – прятаться негде. Нет, бывают, конечно, места – вот навроде этой коряги, на плесе лежащей – там, думается, вода вполне себе журчит вовсю. Да вот только не я один это понимаю и не стоит надеяться, что никто из ищущих меня егерей на эту корягу внимания не обратит и подозрениями не преисполнится.

Нет, и думать нечего – обязательно проверят.

Если увидят, конечно.

Как далеко эта коряга уплывет за два часа? Насчет точного расстояния не поклянусь – сухопутный мы народ, егеря – но из виду скроется, это наверняка. Я улыбнулся, повернулся к неподвижно стоящей верге.

– Болты к арбалету остались? – уже задав вопрос, задумался: знает ли бестия, что такое «болты». Оказалось, знает.

– Там, – махнула лапой в сторону своего недавнего укрытия.

– Принеси.

Дернула ухом, но возражать не стала – пошла к поваленному дереву. Я прохромал к валяющемуся в пыли арбалету, поднял его. Заодно и злосчастные куски солонины подобрал и обратно в сумку закинул. Арбалет я сначала подумывал верге отдать – раз уж она так научилась с ним управляться – но быстро передумал. Убивать нужно не оружием, убивать нужно сердцем. А сердце верги к этому оружию явно не лежало. Поэтому я забрал у вернувшейся бестии сверток с болтами, кинул его себе в сумку, а верге протянул трофейный меч.

Взяла, посмотрела на меня удивленно.

– Зачем?

– Пригодится. Со мной пойдешь.

– Нет.

Я хмыкнул.

– Почтовыми пчелами здесь только егеря пользуются. Пчелу вы утром выпустили, значит, через пару часов они уже будут здесь. Обратно в клетку захотела?

Яростный оскал, короткий рык.

– Нет! Живой я им не дамся.

– Это ты так думаешь. Я же поклясться готов, что, меня здесь не найдя, они из кожи вон вылезут, чтобы тебя живьем взять и допросить. Да и потом убивать не поторопятся.

Глухое рычание в ответ.

– Рычи, не рычи, – пожал я плечами, – конец один. Их там не меньше десятка будут, каждый – меня не слабее. Да они тебя влегкую скрутят, как бы тебе и не хотелось на чей-нибудь меч надеться. Убежать же и не надейся, здесь – давно зачищенные людские территории, если тебя всерьез искать начнут – за пол-дня выследят.