Текст книги "Цитадель души моей (СИ)"

Автор книги: Вадим Саитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Ну что ж. Возможно, ты прав. Послушай меня, что я скажу, а потом – если потом ты не изменишь своего решения – иди, дерись. Я не стану тебя удерживать – потому что если ты все же пойдешь на арену, это будет означать, что из тебя все равно никакого толку бы не вышло. Значит, и жалеть нечего.

Вздрагивает слегка Гез – хорошо я его зацепил – хмурится, проблеск мысли в глазах появился. А мне того и надо – сбить с него этот раж, который он сам же себе и нагнал.

– Скажи-ка мне для начала, с чего ты решил, что гиттоны – самые слабые из бестий?

– Да ты сам говорил!

– Я?!

– Да, ты! Когда вы в Ганнек собирались, ты мне сказал, что на гиттонов самым меньшим числом идут. Что на урсов – с двойным перевесом, на вергов – с полуторным, а на гиттонов наоборот – вдвое меньшим числом… – и добавляет негромко, но с обидой – сам же говорил…

– Говорил и повторю. Вот только что урсы, что верги – поодиночке не дерутся. Так что тут всё просто: когда с одной стороны стая вержья в десяток рыл, с другой стороны – три скриттуры егерей, то силы примерно равные. А вот гиттоны на бой самое большее парой идут. Против каковой пары весь наш сквад, на чистку посланный, и выходит. Да вот тот же Ганнек, когда гнездо в восемнадцать рыл мы вдесятером чистили. Вот только ни разу не было, чтобы против нас десятерых больше чем две бестии за раз выходило. То есть, пятикратный перевес у нас получался. Думаешь, спроста?

– Но ведь… почему же все говорят, что гиттонов бить всего безопаснее?

– Потому что так и есть.

– Но… но… ты же сам только что… – непонимание у Геза на лице написано, и обида жгучая в уголках глаз копится – кажется ему, что издеваюсь я над ним.

Я вздохнул.

– Смотри. Вот те же полтораста егерей на сотню вергов – обычно для победы достаточно.

Только совсем это не значит, что после такой драки все сто пятьдесят егерей с победными песнями в казармы вернутся. Самое малое человек пять из них поедут обратно в волокуше, рогожей накрытые, и то – до ближайшего кладбища. Повторю – самое малое – удачной такая чистка у нас считается. Идя против вергов – да неважно какими силами и каким перевесом – никогда ты не знаешь, сколько твоих товарищей домой вернётся и вернётся ли вообще. С гиттонами не так. Предсказуемы они и про стратегию слыхом не слыхивали. А впятером на одного мы выходим, потому как они выносливей и живучей любого человека вдесятеро. Двое бьются, трое отдыхают. Один на один против гиттона, да когда еще и сбежать некуда – для неопытного бойца верная смерть. Он измотает тебя так, что ты на ногах стоять не сможешь, потом убьет. А может, и раньше – как только ты ошибку по усталости или по неопытности допустишь и под лапу ему попадешься. А теперь – иди. Зарабатывай свои триста драхм. Пригодятся – тризну справить.

Гез опустил плечи, смотрит в землю.

– Но я же не знал… я же… ты мне ничего не говорил раньше про гиттонов! – сказал негромко, но с чувством.

– Нашел виноватого, да? Я тебе много про что еще не говорил. И что ж теперь? Ты смело пойдешь в бой против любой бестии, про которую я тебе рассказать не успел?

– Нет, – совсем тихо, почти шепотом, – извини, поспешил я.

– Ладно! – я хлопнул его по плечу, – знаешь, почему хорошо быть егерем?

– Почему? – головы не поднял, но искорка интереса в голосе появилась.

– Потому что единственная неприятность, которая может случиться с егерем – это смерть.

А поскольку мертвым уже всё равно, так значит, никаких неприятностей с егерем случиться не может вообще. Понял? Выше голову! Вот так. Топай в казарму, а я пока пойду с твоим Пларком поговорю задушевно.

– А он отдаст… ну… деньги?

Я фыркнул в ответ пренебрежительно, хотя и предвидел с этим некоторые трудности.

– Еще и своих добавит.

Как в воду глядел.

IX. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt[18]18
  Желающего идти судьба ведет, не желающего – тащит. Изречение греческого философа-стоика Клеанфа, переведенное на латинский язык Луцием Аннеем Сенекой в его «Письмах».


[Закрыть]

Пларк встретил меня широкой, с заметным трудом раздвигающей толстые щеки, улыбкой.

Чем порядком меня удивил. Виду я, конечно, не подал, но насторожился. Неожиданность какую-то он мне приготовил, не иначе, а я вот люто ненавижу неожиданности. Горький опыт заставляет.

– Салют, распорядитель, – я хлопнул себя по груди.

– Почет и слава, – кивнул Пларк и многочисленные его подбородки по очереди тоже кивнули мне, – никак прослышал про наших бестий? Пожалуй, начну-ка я деньги за погляд брать, вдруг разбогатею?

– Бедняк нашелся, – хмыкнул я, – брось, на кой сатр мне твои бестии сдались? Век бы их не видел ни одной.

– Таких и не видел, – согласился Пларк, ухмыляясь. Я нахмурился. Что-то не туда куда-то разговор уходит.

– Ты меня не сбивай. Я к тебе по другому поводу. Сдается мне, что ты с нами, егерями, ссоры ищешь?

– Единый с тобою! – Пларк всплеснул руками и округлил глаза. Улыбка, однако, хоть и поблекла, но не исчезла, – и в мыслях не было! Навет, не иначе.

– Навет, говоришь? А кто нашего школяра на бой с гиттоном подписал?

Распорядитель мелко замотал головой, выставив в притворном ужасе руки.

– Подписал? Я подписал?! Знал бы ты, как я пытался его отговорить, стращал его и чуть не коленях упрашивал затею эту бросить! Ни в какую. Уперся, как некормленый осел, кочан капусты увидавший. Я, говорит, свободный гражданин и все права, оному положенные, имею. Так и сказал, слово в слово. Чтобы мне лопнуть, если я вру!

Я смерил взглядом его объемный живот и усмехнулся.

– Смотри, накличешь. Немного осталось.

– Пларк недобро прищурился и сказал, даже не слишком стараясь прикрыть злорадство нарочитым сожалением:

– Очень жаль, что юноша настоял на заключении договора при свидетелях. Увы, если вдруг по каким-то причинам он теперь решит пойти на попятную, ему придется выплатить неустойку… – Пларк, уже совсем не скрываясь, торжествующе оскалился, – пятьсот драхм.

Я наградил его тяжелым взглядом готовящегося к драке хищника. Прочие животные (и большинство людей в их числе) не умеют так смотреть, даже когда им приходится сражаться. Я видел дерущихся оленей – их глаза во время схватки налиты кровью и наполнены нерассуждающей, бессмысленной яростью. В них нет того, что можно прочитать во взгляде хищника – расчетливой и холодной готовности убить. Люди не любят такой взгляд, он напоминает им, что для кого-то они могут быть не светочами разума, а просто мясом. Неприятно осознавать, что все твои амбициозные мечты и далеко идущие планы могут весьма нелепо закончиться в чьем-то желудке.

Пларк согнал с лица улыбку и отвел взгляд.

– Впрочем, он вовсе не обязан делать это сам. Кто-то другой также может вручить мне эти деньги, и я тут же забуду об этом нелепом договоре…

Я продолжал молчать и смотреть на него.

– Будь вместо тебя кто другой, я бы отказался принимать неустойку! – Пларк всплеснул руками и весь заколыхался, как небрежно поставленная на стол порция мясного желе, – я уже потратил на подготовку к этому бою намного больше пятисот драхм. Но я говорю себе: «Мальчик наверняка погибнет», и я понимаю, что не хочу этого! Хотя шансы у него неплохие – бестия совсем еще молодая, и двух лет ей нет… А еще – я же сказал, что у твоего бойца есть право на выбор оружия? Или не сказал?

– Значит, договор заключен при свидетелях? – спросил я спокойно. Пларк утер тыльной частью ладони пот со лба. Кивнул.

– Да. Двое весьма уважаемых людей из гильдии писарей случайно оказались поблизости, и…

– Это хорошо, – перебил я, – значит, нам не придется решать возникшую проблему в третейском суде.

– Да-да-да, – закивал Пларк, потом в его глазах мелькнуло подозрение, – какую проблему?

– Увы, – сказал я, разведя руками, – заключивший договор егерь не сможет выйти на бой.

Он сломал… руку… да, руку. Неприятно, конечно, но с егерями и не такое случается.

Пларк выпятил толстую губу и презрительно фыркнул:

– Значит, ему придется выплатить неустойку, – усмехнулся, – неприятно, конечно, но с егерями, ты прав, и не такое случается.

– Не обязательно, – теперь пришел мой черед усмехаться, – по гильдейскому праву, гильдия может ответить за обязательства своего члена. Вместо него на бой выйду я.

Толстяк замер с открытым ртом и на щеках его проступили бледные пятна.

– Гильдейское право? Да, может быть… но ты уверен, что он сломал руку? Ведь еще вчера…

– Абсолютно, – твердо сказал я, – желаешь убедиться?

Пларк сглотнул, потом несмело предположил:

– Но сломанная рука не делает его неспособным исполнить договор. Вот как мы поступим: мы примотаем одну из лап гиттона к туловищу и шансы станут равны. То есть, как бы равны – ведь мы примотаем ему правую лапу, а молодой егерь, если я правильно понял, сломал левую руку?

Честно говоря, я удивился – я не испытывал иллюзий насчет человеческих качеств распорядителя гладиаторских боев, но он что, всерьез полагает, что я погоню Геза на арену с одной рукой?

– О. Я совсем забыл, что «молодой егерь» сломал обе руки.

Пларк несколько секунд зло и беспомощно сверлил меня взглядом, потом вздохнул и выпрямился в кресле. Щеки его снова порозовели.

– Что же, – сказал он сухо, – надо уметь признавать свое поражение. Хорошо. Плати мне двести драхм, а я не стану идти и выяснять, насколько серьезны переломы и действительно ли они мешают мальчику делать то, что он сам обязался делать.

Я молча покачал головой.

– Ну это уже чересчур, – Пларк повысил голос, – если у тебя нет двухсот драхм, я готов взять расписку. Или ты собираешься сломать бедолаге обе руки из-за собственной жадности?

– Мне кажется, ты меня не понял, досточтимый Пларк. Разве я говорил «сломаю»? Я говорил – «сломаны». Так что ничего платить я не буду. А если ты желаешь расторгнуть договор, то так и быть – неустойку я с тебя требовать не буду. Просто верни те тридцать драхм, что ты взял у Геза.

– Ну нет! – Пларк хлопнул мясистым кулаком по ладони, и его обширные телеса возмущенно затряслись, – это уже выходит за все границы! Неслыханно!

Я пожал плечами.

– Как хочешь. Когда бой? Завтра? Не беспокойся об оружии, я принесу свою дагату. Ведь по условиям договора могу сам выбирать оружие.

С этими словами я повернулся и направился к двери.

– Стой, – с отвращением сказал мне в спину Пларк, – будь ты проклят.

Еще бы! Пларк достаточно хорошо знал свое дело, чтобы понять, к чему я упомянул именно дагату. Пожалуй, её длинное тонкое лезвие было единственным способом упокоить гиттона одним-единственным быстрым движением – вогнав её бестии в глаз на всю длину. Со взрослым гиттоном это бы не прокатило, не факт, что и со щенком получится – если вспомнить про привычку гиттонов постоянно мотать головой и про то, какие маленькие глаза у них глаза. Да, с первого удара может и не получиться, но вот чего не получится точно, так это красивого боя – такого, который пополнит кошелек распорядителя. На арене нужно убивать красиво. А мы этого не умеем. Егеря всю жизнь учатся убивать эффективно, а не эффектно. Привычки к картинным позам и лишним движениям из егерей выбиваются хорошими подзатыльниками в первые же тренировки.

Я обернулся.

– Чтобы я еще раз с вами, егерями, связался, – проворчал Пларк, доставая кошель.

Высыпал из него на ладонь несколько монет, потом вдруг наморщил лоб и задумался.

– Я верну тебе не тридцать, а пятьдесят драхм, – сказал он, криво ухмыльнулся, и ссыпал деньги обратно в кошель, – если мои бестии тебя не удивят. А вот если окажется, что видишь их впервые – ты заплатишь мне. Сотню. Идет?

Первым моим побуждением было – отказаться. Вторым – тоже. Потом я подумал о том, что это могут быть за бестии, которых я еще не видел. Одна догадка на этот счет у меня появилась, и поэтому мое третье побуждение отказаться было вдесятеро сильнее обоих предыдущих.

– Полно, Пларк. Ты что, забыл, кто перед тобой?

– Разве такое забудешь? – Пларк плотоядно улыбнулся, – потому и ставлю два к одному.

Будь на твоем месте кто другой, я бы один к ста спор предложил.

Я изобразил на лице легкое, ленивое любопытство. Но на самом деле мне было весьма тревожно и неспокойно. Нет худшего жребия для человека, чем попасться на глаза богу, когда ему хочется поиграть. Неужели?

– Уговорил, показывай. Только как же ты узнаешь, видел я этих бестий раньше, или нет?

– Ну, мы же честные люди, не станем друг друга обманывать, – толстяк визгливо засмеялся и, пыхтя, выбрался из кресла. Чтобы он смог пройти мимо меня в дверь, мне пришлось отступить в сторону на три шага.

Гладиаторские казармы располагались за амфитеатром, условия в них были вполне приличными, а порой – и чересчур приличными. У некоторых из гладиаторов даже отдельные квартиры имеются. Но мы, разумеется, пошли не в казармы, а вниз – в полуподвал, к клеткам. Зверье, бестии и те из гладиаторов, что не по своей воле дерутся, содержатся в клетках, отгороженных от самой арены лишь толстой дощатой дверью.

Пларк, даже не перваливаясь, а перетекая со ступеньки на ступеньку, пыхтел и хрипел, как загнанная лошадь, а я шел следом и все недоумевал – как же он наверх поднимается? Надо будет посмотреть – интересно же.

Но, увы, надежды на невиданное зрелище рассеялись сразу, как только мы достигли нижней площадки и Пларк, слегка отдышавшись, прохрипел стоявшему рядом стражнику:

– Беги к Аппию, пусть паланкин мой сюда несут.

Стражник, кивнув, рванулся мимо Пларка, но толстяк, явив неожиданную прыть, успел поймать его за руку.

– Да погоди! Болван! Дверь-то отопри сначала.

Стражник, что-то покаянно бормоча, сорвал с пояса связку, выбрал один из ключей и вонзил его в замочную скважину. Распахнул решетчатую дверь и, оставив её распахнутой, скользнул мимо Пларка и унесся вверх по лестнице. Распорядитель проводил его недовольным взглядом.

– Тупица. И ключи унес. Ему нас закрыть сначала полагалось, а он… – Пларк махнул рукой и бочком протиснулся в неширокий проем. Я не стал спешить за ним – я знал, что там есть еще одна дверь, которую стражник, находящийся внутри, должен открыть лишь после того, как мы войдем внутрь, а здешний стражник закроет свою. Простая предосторожность – даже если узникам удастся выскользнуть из клеток, убить стражника и открыть первую дверь, то выйти на свободу они все равно не смогут – вторая дверь открывается только снаружи. А потолок у казематов решетчатый – хочешь, из арбалета взбунтовавшихся узников перестреляй, хочешь – кипятком залей. Так что я подождал, пока звон ключей и лязганье замка возвестят о том, что местные стражники к правилам безопасности относятся совершенно наплевательски. Возможно, мне это скоро пригодится.

– Застрял, что ли? – донесся до меня голос Пларка. Я фыркнул и шагнул в сырой полумрак.

Внутреннее пространство каземата освещалось только одной, слабо мерцавшей, масляной лампой, укрепленной на стене над колченогим стульчиком, на котором – по всей видимости – коротал свои часы второй стражник. Дрожащий бледный огонек выхватывал из темноты круглый кусок грубой стены с каплями испарины на камнях и подсвечивал едва заметными бликами железные решетки, закрывавшие вход в клетки. Я обошел смутно белеющую в полутьме тушу Пларка и сообщил:

– Надеюсь, эти твои бестии умеют светиться, или, боюсь, я их просто не разгляжу.

– Сейчас, – проворчал Пларк, – этот дурак факел зажжет. Будет светлее.

Стражник, ничем не выдав своей реакции на «дурака», наклонил висящую на цепях лампу, подождал, пока фитиль разгорится поярче и сунул в пламя край факела. Смола затрещала, зачадила и, наконец, загорелась, гудя и разбрасывая искры. Да, стало светлее. Я заглянул в клетку и, со скучающим видом отвернулся.

– Ну, верги…

– Лучше гляди, – осклабился Пларк. В неровном свете факела его лицо было похоже на жуткую маску идола – из тех, которым поклоняются дикие племена.

– Да я уж поглядел, – сказал я небрежно, – новы. Ты опять прогадал, Пларк. Я их не только видел, но уже и дрался.

Толстяк возмущенно выдохнул.

– Докажи.

Я не стал напоминать ему наш недавний разговор про «честных людей», хотя в другое время, конечно, не упустил бы такой возможности. Но сейчас мне очень хотелось уйти отсюда до того, как сидящая на полу бестия поднимет на меня свой взгляд. И вообще – оказаться в каком-нибудь тихом и спокойном месте. Все взвесить и обдумать. Вот так вот.

«Чего бояться», – думала муха, попав одной лапкой в паутину, – «остальные-то семь лапок[19]19
  Аристотель упомянул в «Истории животных», что у мухи восемь ног. Авторитет Аристотеля в античном мире был настолько высок, что несколько веков никому даже в голову не приходило проверять это утверждение. На самом деле у мухи, как и у любого насекомого – шесть ног. Впрочем, возможно, что Аристотель посчитал за «лишние» ноги дополнительную пару крыльев мухи, именуемых жужжальцами.


[Закрыть] свободны».

– У них шерсти на теле почти нет, осанка прямее и в пальцах на сустав больше обычного.

– Суставов столько же, просто пальцы длиннее, – возразил Пларк, – и вообще это ты всё только сейчас разглядел!

– А еще, – сказал я негромко, – они на имперском разговаривают лучше, чем ты, Пларк.

Верга медленно подняла голову, окинула меня долгим безразличным взглядом и снова уставилась в пол.

– Проклятье! – рявкнул толстяк, – чума на тебя и на весь твой род!

И, возмущенно пыхтя, полез обратно – наружу. Я перевел дух и поспешил следом, чувствуя, как ползут по спине капельки холодного пота.

Легкий открытый паланкин уже стоял за дверью, окруженный четырьмя рослыми полуобнаженными маврами. Когда туда вышли еще и мы с Пларком, на площадке стало совсем тесно. Я окинул взглядом ближайшего ко мне раба, задумчиво посмотрел на лестницу.

– Ты смелый человек, – сказал я.

Пларк озадачился. Проследил мой взгляд, хрюкнул. Вытащил кошель, запустил в него руку.

– Забирай свои деньги и проваливай. Видеть тебя больше не хочу.

Дернул рукой, определенно собираясь бросить монеты на пол, но понял, что это будет уже чересчур и в последний момент передумал. Раскрыл ладонь. Пять денариев. Пятьдесят драхм. Надо же. Расскажешь кому – не поверят ведь. Я аккуратно выбрал три монеты.

– Лишнего мне не надо.

Пларк фыркнул пренебрежительно: дескать, чего уж мелочиться. Но деньги, однако же, убрал.

– Ты мне лучше скажи, как ты собираешься их на арену выводить? Дерутся они получше прежних вергов, а ума так и вдвое прибавилось. Не боишься?

– Не боюсь, – Пларк залез в паланкин, – у нас договор.

– С вергами?! – мне не пришлось изображать удивление. Я действительно удивился. Пларк посмотрел на мое ошарашенное лицо, улыбнулся.

– Поднимайся за мной. Расскажу.

Однако. Пожалуй, это стоит послушать. Что это за история такая, что при одном только её упоминании Пларк мигом забыл про уплывшие у него из-под носа пятьсот драхм.

– Я лучше тебя сверху подожду, – сказал я, обходя паланкин. Усмехнулся, – иначе, боюсь, искушение поставить подножку одному из твоих мавров будет слишком велико.

Рассказчик из Пларка тот еще. Немалых душевных сил стоит среди чащоб тонких намеков, гор преувеличений и оврагов наглой лжи проследить тропинку истины в его рассказах. Если оставить только самую суть его почти часового повествования, то выходило вот что.

Верги достались ему вместе со щенками. Восемь взрослых бестий и шестеро щенков возрастом от года до трех. Удивительно, что я в казармах ничего об этом не слышал – наверное, не успел просто. Событие-то – из ряда вон. Я подобных случаев и не припомню.

Насчет обстоятельств поимки Пларк темнил аж втрое больше обычного, похоже, что и сам не знал. Единственное, что удалось понять – взяли вергов хитростью какой-то. Пларк их всех выкупил за сумасшедшие деньги – я не стал выяснять, за сколько именно – а потом предложил взрослым вергам выбор: либо умирают все, либо щенков он отпускает, а за это оставшиеся верги умирают так, как захочет Пларк. Верги согласились. Хорошенько связав, их отвезли к левому берегу Гарумны, где они вместе с Пларком полюбовались, как шестеро щенков скрываются в ближайшем лесу, после чего вергов вернули обратно в клетки. Про сотню свейских наемников, с арбалетами наизготовку сидевших в том лесу, вергам, разумеется, ничего не сказали. Так что бестии теперь сидели в клетках и готовились красиво умереть, а Пларк потирал свои жирные лапки в предвкушении небывалых прибылей – цену на билет он установил аж в двадцать драхм и уверял, что уже половину мест на первый бой распродал. Но это вряд ли – иначе не стал бы он через меня егерям скидку предлагать. Кстати, из егерей многие пойдут, я уверен. Да что там – я бы и сам пошел. Если бы не случилось недавно… то, что случилось.

Не могу даже связно объяснить, чем этот рассказ меня так разозлил. К концу повествования мне стоило определенных трудов изображать живой интерес и восхищение.

Вот с чего бы это, интересно? Не я ли совсем недавно объяснял школярям, что главная наша сила заключена в голове, а не в мышцах? Бестии – враги, и, следовательно, против них все средства хороши. Особенно такие, которые позволяют сберечь людские жизни.

Может, прав Дерек и я просто переутомился? Иначе с чего я чувствую себя чем-то обязанной той верге, что освободила меня от столба наказаний в предгорьях Пиреней?

Имею ли право я, егерь, защитник рода людского от бестий, видеть в своих врагах что-то человеческое? Или, что вернее: видеть в них столько человеческого, чтобы начать им помогать? Потому что просто сочувствовать им я начал уже давненько.

* * *

– Родник, – готов поклясться, сатрова тварь отлично знает, какое действие на меня оказывают звуки её речи. Иначе, с чего бы ей подавать голос всякий раз, как мне случается отвлечься или задуматься?

– И что? – раз, наверное, в двадцатый я изо всех сил постарался не вздрогнуть и в двадцатый же раз подумал, что уж кого-кого, а вольпа я мог бы и не пытаться обманывать.

Ну, ничего, недолго осталось.

– Принеси воды, я пить хочу. И с собой набери про запас.

Я аж дышать забыл. Еду в лавках и тавернах я покупал ему безропотно и без лишних напоминаний – уж я-то отлично понимал, что начнется, стоит только вольпу высунуть нос из наглухо задраенной повозки. И сколь бы мне не было приятно об этом думать, допустить подобное стечение обстоятельств значило – провалить возложенную на меня миссию. Но здесь-то – на глухой дороге, вдали от жилья, да еще и в утренних сумерках?

Что он себе возомнил?

– Иди и напейся. И с собой набери.

Смутно различимая в полумраке фигура пошевелилась, послышался усталый вздох.

– Я полномочный посол, представляющий здесь свою страну. И требую, чтобы со мной обращались соответственно.

Проклятые боги! Слепой всепожирающий огонь ярости, который я сдерживал так долго, вовсю заполыхал во мне, застилая глаза кровавым туманом. Дыша сквозь зубы, я плотно сжал рукоять меча. Конечно, бестия это видит – для вольпа этот полумрак то же, что для меня – ясный день. Хоть он и сидит, смежив веки (я не вижу желтых отсверков его глаз), но следит он за мной сейчас более чем внимательно – иного и предполагать не стоит. Ну и пусть – я не собираюсь убивать его мечом. Моя левая рука, которой я как бы держусь за спинку сиденья, слегка скрыта покрывалом. Поэтому он не видит дагу, которую от его горла отделяют меньше паса и меньше мгновения. Я с трудом разжимаю зубы.

– Может, тебе еще и под хвостом понюхать?

Негромкое фырканье.

– Ах, да. Совсем забыл, спасибо, что напомнил, – короткая возня, – будь так любезен.

В повозке темновато – единственное окно завешено тяжелой тканью, да и на улице всего лишь раннее утро. Но света достаточно, чтобы я увидел позу, в которой замер вольп.

Спиной ко мне, выставив зад и подняв хвост.

В себя пришел я только возле родника. Сунул голову под текущую со скалы ледяную струйку, подержал так, пока от холода не начало ломить виски. Умыл лицо, напился. И только после этого разрешил себе обдумать случившееся. Например – почему я его не убил только что? Может, потому что вольп явно на это напрашивался? Как бы я не был взбешен, мне хватило ума сообразить, что происходит явно что-то не то. Пожалуй, любой из знакомых мне егерей сейчас стоял бы с окровавленным мечом над трупом бестии и сомневаюсь, чтобы вольп этого не понимал. Да, Дерек знал, кому поручать это задание. Как всегда, впрочем.

«Деликатная миссия», – сказал мне тогда Дерек. Наконец-то! Во имя Единого, я год ждал этого дня! Уже почти год прошел с тех пор, как Дерек пред строем вдел мне в жетон желтую ленточку с красной полоской посредине. Пусть у нас больше ста лейтенантов в кохорсе, а над ними – один капитан. Только почти ни для кого не секрет, что лейтенант лейтенанту рознь. Одним капитан сквад численностью больше двух скриттур не доверит, другим – численностью больше полусотни. Есть и такие, которым три сотни в одиночку вести случалось. А еще есть несколько егерей – с дюжину человек, не больше – на которых капитан может в любом деле рассчитывать. Хоть кохорсу целиком в бой повести, хоть в одиночку пятеро суток на дереве таиться, шпиона чекалочьего скрадывая. А самое главное – эти егеря могут такие проблемы к своему успеху оборачивать, которые ни числом, ни умением не одолеть – хоть бы весь регимент за твоей спиной стоял.

«Деликатные проблемы». И давненько слух среди лейтенантов ходит, что из этой дюжины капитан себе преемника подбирать собирается. Не молод уже, Дерек-то.

Да, есть у нас и постарше капитана егеря. Да, сила и ловкость для нас не главное – а в том, что касается ума и смекалки воинской, капитану пока равных нет. Вот только привыкла компания, что капитан у неё – первый во всём. Дерек и сам не раз говорил, что сложит капитанские регалии, как только кто-нибудь в схватке над ним верх возьмет – говорил, и только скалился по-волчьи, когда ему приводили напрашивающуюся аналогию с вожаком звериной стаи. А вот в схватке-то как раз от возраста многое зависит – против природы не попрешь. Я же всегда чувствовал, что способен на что-то большее, чем просто командование десятком-другим егерей. Я мечтал и верил в то, что однажды именно я подниму штандарт с насаженной на меч звериной головой. И что однажды – в день смерти последней дикой бестии в Ойкумене, когда этот штандарт понесут перед колесницей триумфатора – именно я буду стоять в колеснице с оливковым венком на челе. Поэтому, первый раз услышав про «деликатную миссию», я преисполнился твёрдого намерения выполнить её во что бы то ни стало.

Правда, дальнейшие слова Дерека мое воодушевление порядком поуменьшили.

– Задача твоя будет заключаться в том, чтобы доставить к восточной границе империи одну… бестию, называющую себя послом некоей страны, располагающейся то ли на границе Геты, то ли даже частью внутри неё.

Я сглотнул. Гета? Бестия!?

– Какая бестия?

– Вольп.

– Но… – я вытаращил глаза, – вольпы… они же…

– Да. После Фалены про диких вольп – ни слуху, ни запаху. Но. Тебе, конечно же, известна ситуация, сложившаяся у нас на восточной границе. У нас нет никаких доказательств того, что там есть какое-то государство, не говоря уже о том, кто там заправляет, в этом государстве. Было бы глупо утверждать что-то, опираясь только на слова, – Дерек хмыкнул, – вольпа. С другой стороны, это может оказаться правдой. Необычные и недобрые дела творятся в наших восточных провинциях. Дела, за которыми явно прячется чей-то хвост, и я не удивлюсь, если этот хвост окажется рыжим.

– Чекалки? – хрипло предположил я и кашлянул, прочищая горло.

– Мы так давно ничего про вольп не слышали, что я и сам к такому мнению склонялся. Но это именно вольпы всегда относились к политическим играм, как к искусству. Все их интриги отличались некоторым, порой даже излишним – в ущерб делу – изяществом.

Чекалки никогда себе такого не позволяли. А последние новости из Дачии… слова этого «посла» многое бы объяснили, прими мы их за правду.

– Тем более не стоит ему верить.

Дерек согласно кивнул.

– Мы и не собираемся ему верить. Но создать впечатление, что мы ему поверили – желательно. Особенно желательно создать такое впечатление в приграничных областях Дачии. Чтобы те, кто стоит за недавними событиями на границе, видели, что их усилия не пропали даром. Бестию нужно в целости довезти до Истера, и переправить на другой берег. Очень неплохо, если во время отплытия лодки на берегу совершенно случайно окажутся какие-нибудь люди и ненароком заметят её пассажира. Задачу понял?

Справишься?

– А на другом берегу? – спросил я осторожно, – там лес, а в нем всякое может случиться.

Нужно ли мне провожать её до границ Геты?

– Я склоняюсь к мнению, что посол – это только прикрытие, которое позволило вольпу получить аудиенцию в сенате. И купить у сенаторов кой-какую информацию. В обмен на другую информацию. Я не знаю точно, что именно вольп узнал и что сообщил, но сенат уверен, что продешевил. И теперь наместник не хочет, чтобы знания, которые получил вольп, дошли до тех, кто его послал, – капитан нехорошо улыбнулся, – ты верно заметил, что в лесу может случиться всякое.

Я радостно закивал.

– Только не спеши, – предостерег меня капитан, – ты играешь для людей, а из них вряд ли кто осмелится следить за тобой в незачищенном лесу. Но хоть постарайся, чтобы тебя с берега не было видно. Ну и не забывай: вольп тоже знает, что в лесу может случиться всякое. Будь начеку. Не кривись. Я не зря предупреждаю – ты не так уж много с ними дел имел. Поэтому забудь о том, что ты лейтенант. И будь бдителен.

– Хорошо, – согласился я, – но сенаторы-то! Я удивлен – они ожидали от сделки с вольпом чего-то другого?

– Я давно перестал задаваться вопросом, о чём и чем думают наши сенаторы. Чего и тебе рекомендую. Еще один совет – не задерживайся в метрополии и о своем задании не распространяйся. Даже в казарме. Уж не знаю, связано это как-то с его визитом или нет, но последнее время в столице много ходит недобрых слухов именно о вольпах, а буквально на днях за стеной прокатилась волна убийств – бордельных вольп режут. Довольно профессионально, впору кого-то из наших заподозрить, – Дерек смерил меня тяжелым взглядом, – кстати, у тебя вроде с ними какие-то счеты?

Я хмыкнул.

– У кого из нас нет с ними счетов?

– Так вот: своди их не раньше, чем скроешься за деревьями Дануйского леса. Понял?

– Да.

Дерек отвел взгляд.

– Тогда желаю удачи. Встретишь карету с этим «послом» сегодня к закату солнца у южных ворот Ассимулеи.

Невзрачная крытая повозка, запряженная двойкой лошадей каурой масти, выкатилась из ворот Ассимулеи часа за полтора до заката. Возница смерил меня подозрительным взглядом льдистых глаз, задержал взгляд на моей груди.

– Жетон сними, – сказал он негромко и как будто безразлично, но командирские интонации в голосе враз выдали в этом «вознице» минимум десятника.

– Зачем?

– Егерь в карете? Неестественно и подозрительно.

Тоже мне, раскомандовался. Кто я ему – новобранец?

– Мундир надень, – усмехнулся я, – звездный стражник в хитоне? Очень подозрительно.

И, с некоторым содроганием, открыл боковую дверцу. Слабый вечерний свет залил внутренне пространство повозки, подсветив тусклым багрянцем широкую скамью, узкий столик и кучу цветастого тряпья в углу. Мне потребовалось больше секунды, чтобы разглядеть в этой куче очертания спящей – положив голову на грудь – бестии.

Я кашлянул. Вольп медленно поднял голову, зевнул, обнажив смутно блеснувшие в полумраке клыки. Холодным золотистым блеском сверкнули его глаза из-под приспущенных век.