Текст книги "Эзотерический мир. Семантика сакрального текста"
Автор книги: Вадим Розин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)
«Он (дон Хуан) сделал повелительный жест рукой, чтобы я замер.
– Абутол уже здесь! – сказал он.
Я раньше ни разу не слышал этого имени и колебался спросить его об этом или нет, когда уловил звук, похожий на звон в ушах.
Звук становился громче и громче, пока не стал подобен реву гигантского быка. Он длился короткий миг и постепенно затих, пока снова не наступила тишина. Сила и интенсивность звука испугали меня. Я трясся так сильно, что едва мог стоять, и все же рассудок мой работал совершенно нормально. Если несколько минут назад меня клонило в сон, то теперь это чувство полностью пропало, уступив свое место исключительной ясности. Звук напомнил мне научно-фантастический фильм, в котором гигантская пчела вылетает из зоны атомной радиации. Я засмеялся при этой мысли. Я увидел, что дон Хуан опять принял свою расслабленную позу. И внезапно на меня нашло видение огромной пчелы, которое было более реально, чем обычная мысль. Она (мысль) была отдельной, окруженной исключительной ясностью. Все остальное было изгнано из моего ума…
… Затем я услышал голос дон Хуана:
– Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!
Видение исчезло и я снова мог видеть его знакомое лицо.
– Я принесу воды, – сказал я после бесконечной минуты.
Мой голос прервался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул. По пути я понял, что мой страх исчез так же загадочно и так же быстро, как и появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет на пути… Я полностью ушел в это открытие, когда тог же странный звук, который я слышал раньше, появился вновь.
Мои мышцы напряглись. «Ануктал (так я расслышал слово в этот раз) здесь!» – сказал дон Хуан.
Звук казался мне таким громоподобным, таким всепоглощающим, что ничто другое значения не имело.
Когда он утих, я почувствовал, что ручей, который минуту назад был с ладонь шириной, внезапно увеличился так, что стал огромным озером. Свет, который, казалось, падал сверху, касался поверхности, как бы сверкая сквозь толстое стекло. Время от времени вода отливала золотистым цветом, затем становилась темной, неосвещенной, почти невидимой и все же странно присутствующей…
Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти, то почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась. Я потерял равновесие, упал на спину и оставался в этом положении, пока земля сильно тряслась.
Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то ехало подо мной. Я вскочил, секунду стоял и опять упал.
Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду как плот. Я оставался неподвижным, скованным ужасом, который был, как и все прочее, уникальным, беспрерывным и абсолютным. Я двигался через воды черного озера на клочке почвы, который был похож на земляное бревно. У меня было чувство, что я двигаюсь в южном направлении, влекомый течением. Я мог видеть, как вокруг завихривалась вода. Она была холодной и странно тяжелой на ощупь. Мне казалось, что она живая…
В тесных сумерках пейзаж был очень ясен. Я сделал пару шагов. Отчетливый звук многих человеческих голосов донесся до меня. Я пошел на этот звук. Пройдя примерно 100 метров, я внезапно остановился, так как передо мной был тупик. Место, где я находился, было корралем, окруженным огромными валунами. Я мог за ними различить еще один ряд, затем еще и еще, пока они не перешли в отвесные горы. Откуда– то доносилась музыка. Это был текучий, непрерывный, приятный для слуха поток звуков.
У подножья одного из валунов я увидел человека, сидящего на земле, его лицо было повернуто ко мне почти в профиль. Я приближался к нему, пока не оказался чуть ли не в трех метрах; тогда он повернул голову и взглянул на меня. Я замер: его глаза были водой, которую я только что видел! Они были так же необъятны и в них светились тс же золотые и черные искорки. Его голова была заостренной, как ягода земляники; кожа была зеленой, испещренной бесчисленными оспинками в точности как поверхность растения пейота. Я стоял перед ним и глядел, не отрываясь. Я чувствовал, что он намеренно давит мне на грудь своим взглядом. Я задыхался. Я потерял равновесие и yпал на землю. Его глаза отвернулись от меня. Я услышал, что он говорит со мной. Сначала его голос был подобен мягкому шелесту ветерка. Затем я услышал его как музыку, как мелодию голосов – и я «знал», что мелодия говорила:
– Чего ты хочешь?
Я упал перед ним на колени и стал говорить о своей жизни, потом заплакал.
Он снова взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза отталкивают меня, и подумал, что этот момент будет моментом моей смерти.
Он сделал мне знак подойти ближе. Я колебался, прежде чем сделать шаг вперед; когда я приблизился, он отвел от меня свои глаза и показал мне тыльную сторону своей ладони. Мелодия сказала:
– Смотри.
В середине его ладони была круглая дырка.
– Смотри, – опять сказала мелодия.
Я взглянул на дырку и увидел самого себя. Я был очень старым и слабым и бежал от нагонявшей меня погони. Вокруг меня повсюду летали искры. Три из них задели меня: две – голову и одна – левое плечо. Моя фигура в дырке секунду стояла, пока не выпрямилась совершенно вертикально, а затем исчезла вместе с дыркой.
Человек этот, который был Мескалито, вновь повернул ко мне свои глаза. Они были гак близко от меня, что я услышал, как они мягко гремят тем самым непонятным звуком, который я уже так много раз слышал этой ночью. Постепенно они стали спокойными, пока не стали подобны тихим озерам с золотыми и черными искрами.
Он опять отвел глаза и отпрыгнул как кузнечик на расстояние чуть не в 25 метров. Он прыгнул еще и еще и исчез».
Или вот другой рассказ. Карлос Кастанеда спрашивает:
«– А как насчет меня, дон Хуан? Разве ты учил меня не для того, чтобы я изменился?
– Нет. Я не пытаюсь изменить тебя. Может случиться, что однажды ты станешь человеком знания, но это не изменит тебя. Когда-нибудь ты, возможно, сможешь увидеть людей в другом плане, и тогда ты поймешь, что нет способа изменить что-либо в них.
– Что это за другой план виденья людей, дон Хуан?
– Люди выглядят по-другому, если их видишь. Маленький дымок поможет тебе увидеть людей как нити света.
– Нити света?
– Да. Нити, как тонкая паутина. Очень тонкие волокна, которые циркулируют от головы к пупку. Таким образом, человек выглядит как яйцо из циркулирующих волокон. А его руки и ноги подобны светящимся протуберанцам, вырывающимся в разные стороны.
– И так выглядит каждый?
– Каждый. Кроме того, человек находится в контакте со всем остальным, не через руки, правда, а через пучок длинных волокон, вырывающихся из центра его живота. Эти волокна присоединяют человека ко всему окружающему; они сохраняют его равновесие, придают ему устойчивость. Поэтому, как ты сможешь увидеть когда-нибудь, человек – это светящееся яйцо, будь он нищим или королем, и нет способа изменить это или, вернее, что можно изменить в светящемся яйце, а?».
И еще один рассказ.
«Мы уселись, и дон Хуан начал говорить. Он сказал, что ему ясно, что я ничего не могу уразуметь до тех пор, пока не обговорю это, и поэтому он не возражает против моих вопросов и собирается рассказать мне об олли.
– Олли не в дымке, – сказал он. – Дымок берет тебя гуда, где находится олли, а когда ты станешь с олли одним целым, то тебе больше не понадобится курить. С этих пор ты сможешь призывать своего олли по желанию и заставлять его делать все, что пожелаешь. Олли не плохие и не хорошие, но используются магами для гой цели, для какой они найдут их пригодными. Мне нравится олли, потому что он не требует от меня многого. Он постоянен и честен.
– Каким ты видишь олли, дон Хуан? Те трое людей, которых я, например, видел, выглядели для меня обычными людьми; как бы они выглядели для тебя?
– Они бы выглядели обычными людьми.
– Но тогда как же ты можешь отличить их от обычных людей?
– Обычные люди выглядят светящимися яйцами, когда ты видишь их. Но люди всегда выглядят как люди. Вот что я имел в виду, когда сказал, что ты не можешь увидеть олли. Олли принимают разную форму. Они выглядят как собаки, койоты, птицы, даже как репейники или что угодно другое. Единственное различие в том, что когда ты видишь их, то они выглядят совершенно так, как то, форму чего они принимают. Все имеет свою собственную форму бытия, когда ты видишь. Люди выглядят яйцами, другие вещи выглядят как что-то еще, но олли можно видеть только в той форме, которую они изображают. Эта форма достаточно хороша, чтобы обмануть глаза человека. Собака, например, или ворона, никогда не обманываются…
– Мне не ясна их функция, дон Хуан? Что делают олли в мире?
– Это все равно, что спросить меня, что мы, люди, делаем в мире. Я действительно не знаю. Мы здесь, и это все. И олли здесь так же, как мы; и, может быть, были здесь и до нас».
4
Итак, что это такое: галлюцинация, истинная реальность, помрачение сознания? В чем смысл введения подобной реальности, вхождения в нее, жизни в ней? В первых двух томах вопрос решается весьма оригинально. Карлос Кастанеда (не забудем, что мы даже не знаем, кто это такой – автор «Дона Хуана» или его герой) описывает свои переживания как весьма реальные впечатления мира. Но выйдя из эзотерического мира, он отказывается верить своим глазам и чувствам. Кастанеде кажется, что все его переживания, все, что он видел, – галлюцинации, т. е. не существует на самом деле. Эзотерический мир, думает Кастанеда, вызван «нарушенным восприятием», подобно тому, как мираж в пустыне вызван лучами, идущими от облаков. Он пишет:
«Для того, чтобы учить и передавать свое знание, дон Хуан использовал три хорошо известных психотропных растения: пейот, дурман и вид грибов.
Путем раздельного принятия внутрь каждого из этих галлюциногенов он продуцировал во мне, как своем ученике, некоторые любопытные состояния нарушенного восприятия или измененного сознания, которые я называл «состояние необычной реальности». Я использовал слово «реальность» потому, что в системе верований дона Хуана основным пунктом было то, что состояния сознания, продуцируемые принятием любого из этих трех растений, были не галлюцинациями, а целыми, хотя и необычными аспектами реальности повседневной жизни. Дон Хуан вел себя по отношению к этим состояниям необычной реальности не так, как если бы они были реальны, а как к реальным».
Но Карлос Кастанеда, добросовестно описывая свои переживания эзотерического мира, каждый раз задает вопрос, а что же было на самом деле: летал или не летал, встречался с духами или нет, были духи или только казались, что были. Дон Хуан отвечает уклончиво и хитро.
«Был вопрос, – пишет Кастанеда, – который я хотел задать ему. Я знал, что он ускользнет от него, поэтому я ждал, когда он сам коснется этой темы; я ждал весь день. Наконец, прежде чем уехать этим вечером, я вынужден был спросить его.
– Я действительно летал, дон Хуан?
– Так ты мне сам сказал. Или было не так?
– Я имею виду, тело мое летало? Взлетал ли я, как птица?
– Ты всегда задаешь мне вопросы, на которые я не могу ответить. Ты летал. Для этого и есть вторая порция «травы дьявола». Когда ты будешь принимать ее больше, ты научишься летать в совершенстве. Это не просто. Человек летает с помощью второй порции «травы дьявола». Это все, что я могу тебе сказать. То, что ты хочешь узнать, не имеет смысла. Птицы, летают как птицы, а человек, который принял «траву дьявола» летает как человек, принявший «траву дьявола».
– Так же, как птицы?
– Нет, так же, как человек, принявший «траву дьявола».
– Значит в действительности я не летал, дон Хуан? Я летал в своем воображении. Только в своем мозгу. Где было мое тело?
– В кустах, – отрезал он, но тут же снова засмеялся. – Твоя беда в том, что ты принимаешь все только с одной стороны. Ты не считаешь, что человек летает; однако колдун проносится тысячи миль в одну секунду. Оп может нанести удар своему врагу, находящемуся очень далеко. Так летает он или пет?
– Видишь ли, дон Хуан, мы с тобой по-разному ориентированы. Предположим, что один из моих друзей-студентов был бы здесь со мной, когда я принял «траву дьявола». Смог бы он увидеть меня летающим?
– Ну вот, опять ты со своими вопросами о том, что случилось бы, если… Бесполезно говорить таким образом. Если твой друг примет вторую порцию «травы дьявола», то все, что сможет сделать – это летать. Ну, а если он просто наблюдает за тобой, то он может увидеть тебя летающим, а может и не увидеть. Это зависит от человека.
Но я хочу сказать, дон Хуан, что если мы с тобой смотрим на птицу и видим ее летящей, то мы ведь согласимся, что она летит, но если б двое моих друзей видели меня летящим, как я это делал прошлой ночью, то согласились бы они, что я лечу?
– Ну, они могли бы согласиться. Ты согласен с тем, что птицы летают, потому что видел их летающими: полет обычен для птиц. Но ты можешь не согласиться с другими вещами, которые птицы делают, потому что никогда не видел, что они их делают. Если твои друзья знали о людях, летающих с помощью «травы дьявола», тогда они согласились бы.
– Давай я скажу это по-другому, дои Хуан. Если я привяжу себя к скале тяжелой цепью, то стану летать точно так же, потому что мое тело не участвует в моем полете?
Дон Хуан взглянул на меня недоверчиво.
– Если ты привяжешь себя к скале, – сказал он, – то я боюсь, что тебе придется летать, держа скалу с ее тяжелой цепью».
Похоже, что для дона Хуана нет деления на объективную реальность и субъективные представления. Для него реально то, что есть в его сознании, что он видит и чувствует. Реально все то, в чем человек живет, что он сознает (кстати, анимистическое сознание устроено точно так же).
В то же время ясно, что тело человека, летающего как птица в эзотерическом мире, лежит неподвижно на земле. Это понимает сам Карлос Кастанеда, наблюдая за другими учениками и слушая их рассказы о его собственных полетах. Но, может быть, летает не физическое тело, а скажем, астральное. Кроме того, в третьем и четвертом томах и дон Хуан и его друг маг дон Хенаро (и даже в конце концов сам Карлос Кастанеда) наяву делают вещи, действительно, невозможные для обычных людей: прыгают на деревья, скалы и в пропасти, видят сквозь обычный мир мир эзотерический и т. п. Но вернемся к поставленному вопросу: что собой представляет эзотерическая реальность и в чем ее смысл. Один ответ стал уже привычным: Карлос Кастанеда и дон Хуан «летят в самих себе», то есть мир, который они наблюдают, абсолютно реален лишь для их сознания (а для других может вообще не существовать). Второй ответ выглядит так: предположим, что мир, который наблюдает Карлос Кастанеда, есть не самом деле, что на самом деле существуют олли, Мескалито, ведьма ла Каталина, волшебный олень или койот; однако беда в том, что удостовериться в истинности или ложности этого мира невозможно никаким способом. Или человек входит в эзотерический мир, тогда он для него безусловно есть, или не входит, тогда он ничего не может сказать о нем. Эзотерический мир не эфир, и с ним нельзя провести решающий эксперимент, по поводу его нет теории, да и непонятно, в каком пространстве, в каком времени он локализируется. В чем же смысл такой реальности?
Вспомним средневековой карнавал. Это не был праздник в нашем понимании, это была сама жизнь. В среднем, целых три (!) месяца в году в смеховой, карнавально-театральной стихии низвергались и пародировались все социальные отношения, снижались святыни, осмеивались роли и титулы. Весь мир перевертывался вверх дном, любой бедняк и нищий мог быть всем, кем угодно: королем, кардиналом, принцем. Целых три месяца средневековой жизни человек жил необычной, почти эзотерической жизнью, и можно спросить, в чем же ее смысл? Если учесть присущие средневековой жизни рутину и однообразие, гнет сословных, иерархических отношений, то можно предположить следующее. Карнавал на время освобождал человека от гнета этой каждодневной рутины, предоставлял ему свободу. Но есть еще одно, пожалуй, более важное обстоятельство. Карнавал позволял преодолеть или смягчить противоречия христианского мировоззрения. Христос говорил, что все люди перед Богом равны, что обычная жизнь с ее ролями перед жизнью вечной не имеет никакой цены, а между тем эта жизнь строилась на неравенстве (усугубленном сословными отношениями) и ценилась практически значительно выше жизни небесной. Карнавальная стихия, переворачивая обычный мир и сословные отношения, как бы возвращала человека к заповедям Христа, уравнивала всех людей, снижала ценность обычной, упорядоченной социальными отношениями жизни. Карнавал в рамках полуритуала-полуискусства вводил человека в будущую божественную, справедливую жизнь, но вводил, так сказать, условно, на не совсем законных основаниях. Поэтому божественная карнавальная жизнь была во многом призрачна, отягощена обычной, земной жизнью.
Важно понять, что средневековый карнавал не отрицал, а укреплял культуру (хотя внешне все строилось на отрицании и снижении). Жить в средневековой культуре можно лишь в случае выхода из нее, преодоления ее жестких условностей, частичного снятия культурных значений, присваивания других значений и т. п. Обычная средневековая жизнь сковывала человека, карнавал возвращал ему свободу, правда, в стихии искусства, ритуала, семиотики. В карнавальной стихии достигалась не только свобода, но и разнообразие, дистанция от культуры, которой человек безраздельно принадлежал. Нельзя ли эти представления распространить и на «Дона Хуана»?
Обычный современный мир весьма значим и ценен для обычного современного человека. Однако для мага и его ученика, знакомого с миром олли и Мескалито, весь современный мир с его суетой и проблемами мало интересен. В этом мире человек пребывает в относительной безопасности и от него мало что зависит. В эзотерическом же мире человек зависит только от самого себя, от своего личного мужества, силы, смелости, удачливости. Он прислушивается к своему даймону, а не к начальству, рассчитывает на свою удачу и мастерство, а не на образование и занимаемое место. Он ощущает себя не членом общества и культуры, обязанным жить в старом, привычном мире, а любознательным подростком, ковбоем, пионером, окруженным таинственным и неизвестным миром. В обычном современном мире человек включен в массу опосредованных отношений (условностей, традиций, правил, норм и т. п.), которые изолируют человека от живой жизни, отчуждают людей друг от друга, переводя живую реальность в абстрактные, безразличные символы, схемы, знания. В эзотерическом мире все реальности даются как непосредственные, все действия и силы направлены лично на человека. Этот мир – не мир идей, объективных законов, а живой, валентный человеку мир, обрушивающийся на него, требующий от него прямого отношения и ответа.
«Если Мескалито станет твоим защитником, – говорит дон Хуан, – то придется слушать его, понравится тебе это или нет, потому что ты можешь его видеть, и ты должен следовать тому, что он скажет. Он заставит тебя подходить к нему с уважением».
Как антипод, противоположность обычному миру, эзотерический мир и его реальности вполне могут быть уподоблены карнавальной стихии. Это карнавал, это способ жить в обычном мире, если вы его не принимаете, если вы его презираете, если ваши чувства протестуют против гнетущей вас культурной обусловленности и рутины. Но одновременно эзотерический мир дона Хуана возрождает древний, культурный архетип – мир и инициативу охотника, стоящего лицом к лицу с дикой и опасной природой (дикими животными, коварными врагами, природными стихиями; за его спиной только его личные силы и тотем, рядом с ним только такие же мужественные охотники). Такой архетип в условиях разрушения старой культуры вполне может стать животворной основой для новой культуры, новой жизни.
Но есть еще один аспект понимания реальности Карлоса Кастанеды и дона Хуана. Все, что они говорят или видят, можно понимать и как мудрость, как особую ценность и как психотехническую установку. Это требует, конечно, толкования, интерпретации и предполагает условное, а не буквальное понимание того, что говорится. Вот, к примеру, первый эзотерический опыт Карлоса Кастанеды – поиск им «своего места», места, «дающего силу», а также выявление не своих, опасных мест.
«Я думал, что задание найти определенное «пятно» счастья было просто его способом отделаться от меня, однако я поднялся и начал шагать туда-сюда по веранде. Небо было ясным, и я мог хорошо видеть, что было на самой веранде и рядом с ней. Должно быть, я ходил около часа и более того, но ничего не случилось, что открыло бы мне местонахождение «пятна». Я устал шагать и сел. Через несколько минут я пересел на другое место, затем на следующее, пока таким полуавтоматическим образом не исследовал весь пол. Я старался «почувствовать» разницу между местами, но у меня не было критерия для различий. Я чувствовал, что напрасно трачу время, но остался, оправдывая себя тем, что приехал для того лишь, чтобы встретиться с доном Хуаном.
Я лег на спину и подложил руки под голову. Затем я перекатился на живот и полежал немного так. Я повторил такой процесс перекатывания по всей поверхности пола. И мне показалось, что я наткнулся хоть на какой-то критерий. Я чувствовал себя теплее, лежа на спине. Я стал кататься опять, теперь в обратную сторону. Я испытывал те же ощущения тепла или холода в зависимости от того положения, в котором я лежал, но разницы между местами не было…
Я снова начал кататься, так как эта процедура была самой удобной. Однако на этот раз я клал руки на подбородок и всматривался в каждую деталь. Через некоторое время темнота вокруг меня изменилась. Когда я фокусировал свой взгляд на точке, находящейся прямо перед моими глазами, то вся периферийная зона моего поля зрения окрашивалась однообразным зеленовато-желтым цветом. Эффект был поразителен. Я держал глаза фиксированными на точке прямо перед ними и начал ползти в сторону на животе, передвигаясь по 30 см за раз.
Внезапно в точке, находящейся примерно на середине пола, я почувствовал перемену оттенка. В точке справа от меня, все еще на периферии поля зрения, зеленовато– желтый оттенок стал интенсивно пурпурным. Я сконцентрировал на этом свое внимание. Пурпурный цвет сменился на более бледный, по все еще блестящий и оставался таким все время, пока я держал на нем свое внимание. Я положил на это место свой пиджак и позвал дона Хуана. Он вышел на веранду. Я был действительно возбужден, потому что видел перемену в оттенках. Казалось, он не был поражен этим, но сказал мне, чтоб я сел на это место и описал свое ощущение на нем.
Я уселся, а затем лег на спину. Он стоял рядом и спрашивал меня, как я сейчас себя чувствую. Но я не чувствовал никаких отличий. Примерно в течение 15 минут я пытался ощутить или увидеть разницу, в то время как дон Хуан терпеливо стоял рядом, Я чувствовал какое-то отвращение ко всему. Во рту был металлический привкус. Внезапно у меня заболела голова. Появилось ощущение, что я заболеваю. Мысль о моем бессмысленном предприятии приводила меня в ярость. Я поднялся.
Дон Хуан, видимо, заметил мое глубокое упадочное настроение. Он не смеялся, но сказал, что передо мной открыты лишь два пути: одеться и ехать домой – ив этом случае я никогда не буду учиться – или же решить загадку.
Я хотел немедленно уехать, но был слишком усталым для этого. К тому же ощущение оттенков было столь поразительно, и я был уверен, что это все-таки критерий. Вероятно, есть еще какие-нибудь изменения, которые можно отметить. Во всяком случае было слишком поздно, чтобы уезжать. Поэтому я начал все сначала…
На этот раз я быстро передвигался с места на место, минуя точку дона Хуана. Когда я достиг центра, то понял, что произошло еще одно изменение в окраске и опять на краю поля моего зрения. Однообразный зеленовато-желтый оттенок, который я видел повсюду, превратился в одном месте, справа от меня, в яркий серо-зеленый. Какой-то момент этот оттенок держался, а затем внезапно изменился в другой постоянный оттенок, отличный от того, что я видел раньше. Я отметил эту точку ботинком, и продолжал кататься во всех возможных направлениях. Больше никаких изменений не было.
Я вернулся к точке, отмеченной ботинком, и осмотрел ее. Эта точка находилась в 1,5–2 м от той, что была отмечена пиджаком, в юго-восточном направлении. Рядом с ней был большой камень. Совсем на недолгое время я присел рядом, пытаясь найти отгадку, приглядываясь к каждой детали, но не чувствовал никакой разницы.
Я решил испытать другую точку. Быстро опустившись на колени, я собрался уже лечь на свой пиджак, когда почувствовал необычное ощущение. Это было, скорее, подобно физическому ощущению чего-то, фактически давящего на мой живот. Волосы у меня поднялись дыбом. Мои ноги слегка вытянулись, туловище наклонилось вперед и кисти рук были выставлены напряженно вперед с пальцами, согнутыми как клешни. Я заметил свою странную позу и еще больше испугался. Я невольно попятился и уселся рядом с ботинком, пытаясь сообразить, что же вызвало у меня такой испуг. Я подумал, что это, должно быть, усталость: уже почти наступил день. Я чувствовал себя глупо и неудобно. Однако же я никак не мог попять, что меня испугало, и никак не мог уразуметь, что хочет от меня дон Хуан… Думая, что дон Хуан, возможно, наблюдает за мной, я прислонился спиной к камню. Я хотел немного отдохнуть и привести в порядок свои мысли, но я заснул.
Я услышал, как дон Хуан разговаривает и смеется надо мной, и проснулся.
– Ты нашел точку, – сказал он.
Сначала я его не понял, но он повторил, что то место, где я заснул, и было нужным местом».
Можно, конечно, понять поиск своего места буквально. Однако «место» может иметь смысл не только как «место в пространстве», но и как «место в жизни» или претензия на что-то, стремление приобрести некое значение. И тогда поиск своего места можно понять в окружении таких представлений и народных мудростей, как «найти себя», «рубить дерево себе по плечу», «не в свои сани не садись», «не имей того и не стремись к тому, что тебе не принадлежит по сути и по праву» и т. п. О. Генисаретский как-то обратил внимание, что архаическое пространство означено, оживлено (небо – это не только то, что вверху, но дом Бога, низ – не только то, что внизу, но и царство мертвых) и что это значение глубоко проникло и в наше современное сознание. Такие сугубо умственные понятия, как «средо-точение» (мысли), «раз-мышление», «пере-живание» и многие другие явно опространственны, несут в себе следы архаического означения пространства. В этом смысле и понятия «своего» или «чужого» места глубоко символичны, они могут быть прочитаны и поняты как мудрость, архетип. При такой трактовке эзотерика Карлоса Кастанеды сближается с такими эзотерическими учениями, как дзэн или даосизм.
5
Подобно многим другим гуру, дон Хуан помогает Карлосу Кастанеде преодолеть обычный мир и войти в необычную, эзотерическую реальность. На этом пути ученик изменяется: преодолевает свой страх, учится вести себя в необычных, экстремальных для жизни ситуациях, осваивает ритуал, начинает иначе понимать и себя, и мир. Войти в эзотерический мир можно, лишь отказавшись от привычных представлений, очевидных, естественных истин, лишь изменив себя, свое сознание. Всеми действиями ученика руководит его учитель (бенефактор), при этом в ходе учения между учителем и учеником складываются родственные, теплые отношения. И понятно почему: учитель часто проводит ученика между жизнью и смертью, приоткрывает ему новый мир, ученик же успешно решает свои задачи в том случае, если не только абсолютно доверяет учителю, но и проникается к нему чувствами дружбы, любви, сыновнего уважения. В отличие от других эзотерических учений в «Доне Хуане» подробно раскрываются чувства Карлоса Кастанеды к своему бенефактору на разных этапах учения и отношения, которые между ними сложились.
В ходе учения Кастанеда переживает противоречивые чувства: с одной стороны, сильнейший, иногда смертельный страх и не менее сильный экстаз (восторг), с другой – слабость, одиночество, отчаяние, неуверенность. Сталкиваясь с эзотерическим миром, входя в него, вступая в контакт с олли, Мескалито и другими существами этого мира, Кастанеда испытывает страх, потрясение. Вот, например, один из эпизодов переживаний Карлоса Кастанеды.
«Я лихорадочно пел до тех пор, пока был в состоянии произносить слова. Я чувствовал, будто мои песни были внутри моего тела и сотрясали меня непроизвольно: мне нужно было срочно выйти и найти Мескалито, иначе я взорвусь. Я пошел в сторону пейотного поля, продолжая петь свои песни. Я знал, что мои песни – неоспоримое доказательство моей единственности, индивидуальности. Я ощущал каждый свой шаг, который отдавался от земли эхом; Эхо шагов продуцировало неописуемую эйфорию от осознания себя человеком.
Каждое из растений пейота сияло на поле голубоватым мерцающим светом. Одно растение светилось особенно ярко. Я сел перед ним и спел ему свои песни. Когда я пел, из растения вышел Мескалито: та же человекоподобная фигура, которую я видел раньше. Он посмотрел на меня.
Я пропел ему песни с большим (для человека моего темперамента) выражением. Еще были звуки флейт или ветра, знакомые музыкальные колебания. Мескалито, казалось, сказал так же, как и два года назад: «Что ты хочешь?» Я очень громко ответил, что в моей жизни и в моих поступках чего-то не хватает, но не могу обнаружить, чего именно. Я просил его сказать, что со мной происходит, а также просил его назвать свое имя, чтобы я мог позвать, когда буду нуждаться в нем. Он взглянул на меня, вытянул губы тромбоном – они достигли моего уха – и сказал мне свое имя.
Внезапно я увидел своего собственного отца, стоящего посредине пейотного поля, но поле исчезло и все переместилось в старый дом моего детства. Мы с отцом стояли у фигового дерева. Я обнял его и поспешно стал говорить о том, чего я никогда не мог ему сказать. Каждая из моих мыслей была цельной, законченной и уместной. Было гак, как будто у нас не было времени, и нам нужно было сказать все сразу.
Я говорил потрясающие вещи о моих чувствах по отношению к нему: то есть то, что при обычных обстоятельствах я никогда бы не смог произнести вслух. Мой отец не говорил, он просто слушал, а затем был «утянут» куда-то прочь. Я снова был один и плакал от раскаяния и печали…
Что-то громадное дышало и ходило вокруг меня. Я считал, что это что-то охотится за мной. Я побежал и спрягался под валун, пытаясь оттуда определить, что преследует меня. В один из моментов я выполз из моего убежища, чтобы взглянуть, и мой преследователь (кем бы он ни был) бросился на меня. Он был подобен гигантскому слизню, который упал на меня. Я думал, что его вес меня раздавит, но обнаружил себя в какой-то выбоине или пещере. Я видел, что слизень не покрыл всей поверхности земли вокруг меня. Под валуном оставался кусочек свободной почвы. Я начал заползать туда. Я видел огромные капли жидкости, капающие со слизня. Я «знал», что он секретирует пищеварительную кислоту, чтобы растворить меня. Капля упала на мою руку; я пытался стереть кислоту землей и прикладывал к руке слюну, продолжая закапываться. В один из моментов я почти начал испаряться. Я думал, что слизень растворил меня…».
