Текст книги "Я твой, Родина"

Автор книги: Вадим Очеретин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Девушки, провожая их, стояли на перекрестке. У них были лица самых счастливых людей.

Десантники махали им на прощанье шапками. Старшина Черемных кричал, сложив ладони рупором:

– Эй! Черниговская! Тебя оставляем комендантом города! А телогрейку сохрани! После войны заеду в Чернигов на твоей свадьбе гулять.

Глава 12

Гвардейцы сидели в брошенном немцами доме, сушили портянки у чугунной печки и слушали словоохотливого санитара дядю Ваню. Он рассказывал все ту же бесконечную сказку:

– Так вот, значит, был этот самый богатырь Вихорь Вихоревич парнем вечно молодым, да неуемным. Сто лет прожил, а все ему на вид и за повадку давали только двадцать. Ходил он, вихрился по земле вольной походкой. Где ни появится – кружит, крутит, вертит – никому покою не дает. Была в нем живительная сила такая – при нем никто без дела сидеть не мог. Куда ни придет – люди горы начнут ворошить, реки вспять поворачивают. Глядишь – на болоте сады расцвели, в сухой степи – лес вырастает, рожь в оглоблю вышиной поспевает, картошка – в колесо уродится.

Он говорил медленно, подбирая слова, и сосредоточенно теребил в руках кисет. Дядя Ваня давно уже хотел курить, но увлекся своим рассказом и забывал про табак.

На кровати спал Юрий. Стрелок-радист его экипажа возился с комнатным радиоприемником и бранился:

– Вот техника! И додумаются же. Приемник французский, а только Берлин можно слушать. Как переведешь на Москву, так замыкание происходит.

Из другой комнаты появился старшина Черемных, поднимая книгу над головой:

– Глянь, орлята! Гоголь! Николай Васильевич Гоголь!

Дверь широко распахнулась, и с улицы шагнул Николай.

Все поднялись. Дядя Ваня замолчал, отошел в сторону и взялся наводить порядок в санитарной сумке. Сказку его перебили.

– Покажи-ка. Вот здорово! Гоголь! – Николай с увлечением перелистывал страницы книги. – И штамп воронежской библиотеки. Украли.

– У них все нахапанное, – объяснил Черемных. – Вот еще книгу нашел про паровозы – чешская. Радиоприемник – французский, велосипед – голландский, ножи и вилки – русские.

– Товарищ гвардии лейтенант, разрешите по личному делу, – обратился младший сержант.

– Что такое, Чащин? – Николай оторвался от книги и, шумно двинув стулом, уселся. – Письма матери шлешь? Смотри, мы переписываемся с нею.

– Посылаю регулярно, – автоматчик достал бумагу из внутреннего кармана шинели. – Вот, товарищ лейтенант, я написал заявление в партию. Хочу рекомендацию просить. Дадите?

– Дам, – протянул Николай. – На тебя, думаю, можно положиться. Кто еще поручается?

– Одна рекомендация от комсомола, вторая – старшина Черемных.

– О-очень хорошо. – Николай прочитал поданный листок и сказал: – Нет. Отказываюсь рекомендовать тебя.

Чащин испугался.

– Почему?

Проснулся Юрий, но продолжал неподвижно лежать, прислушиваясь к разговору.

– Ты пишешь, – читал Николай, растягивая слова: «Прошу принять меня в ряды ВКП(б), так как хочу умереть в бою коммунистом». Почему же только, умереть? Умирай себе на здоровье беспартийным.

Чащин понял свою оплошность и взял заявление обратно.

– Ошибка вышла, товарищ гвардии лейтенант, торопился очень.

– В таких делах не спешат. Перепиши.

Увидав на кровати Юрия, Николай подошел к нему.

– Чего валяешься?

– Так. Садись-ка. – Юрий понизил голос, когда Николай пристроился рядом. – А меня мог бы ты рекомендовать в партию?

– Ты что, решил вступить?

– Да надумал. Многие вступают.

– Нет, – напрямик отрезал Николай. – Тебе, откровенно говоря, я пока не дал бы рекомендации.

– Почему? – приподнялся на локте Юрий.

Николай наморщил лоб и опустил бровь.

– Как бы это объяснить тебе…

Юрий не на шутку оскорбился.

– Что я на плохом счету?

– Не-ет. Но вот, понимаешь… – Николай затруднялся в выборе выражения и разводил руками, помогая своим мыслям. – У тебя… Ты живешь как-то узко. Ты порядочный офицер. Но коммунист – это должно быть гораздо больше… Такой… горячий, который ведет, а не его ведут… Коммунист…

Юрий прервал его:

– Ну, что же, спасибо за комплимент. В последнее время ты зачастил говорить мне «приятные» вещи.

Николай улыбнулся:

– Чаще счет – крепче дружба.

– Какая уж тут дружба. Ты что ж? Считаешь меня какой-то овечкой, которую куда-то ведут, а она и не знает – куда? Ладно. Не надо. Я тебе докажу еще.

– Вот докажи, что ты достоин, можешь быть вожаком. Всю свою силу раскрой в этом деле. Тогда и о рекомендации потолкуем.

Юрий повернулся лицом к стене и накрылся с головой шинелью. Николай взял его за плечо. Но тот дернулся и глухо, обиженно сказал:

– Теперь я понял, как ты ко мне относишься. А я то думал…

Николай наклонился к нему и горячо заговорил:

– Если я не даю тебе рекомендации, это не значит, что считаю тебя плохим человеком. Но не всякий хороший человек сразу может быть коммунистом… Юрка! Да будь ты, наконец, умнее! Давай пойдем к Ивану Федосеевичу. Он тебе объяснит, что я прав.

Сорвав с себя шинель, Юрий приподнялся.

– Ты всегда, когда у самого доводов нехватает, говоришь: «К Ивану Федосеевичу». И без тебя обойдусь. Понял?

Николай медленно встал и отошел к бойцам.

– Товарищ лейтенант, почитайте нам Гоголя что-нибудь.

– Почитайте, вы хорошо читаете.

– Тут «Шинель» есть. Наверное, про войну, – просил один.

– Нет, «Шинель» – это про чиновника. «Тарас Бульба» – про войну, – поправил другой.

Николай раскрыл томик избранных произведений Гоголя и нашел «Тараса Бульбу». Встав к окну, он начал тихо, вполголоса, изредка поглядывая на Юрия:

«Нет уз святее товарищества. Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать; но это не то, братцы, любит и зверь свое дитя! Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь: и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим: а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово – видишь: нет! умные люди, да не те; такие же люди, да не те! нет братцы, так любить, как может любить русская душа, любить не то, чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе – а!… Нет, так любить никто не может!»

Вошла Соня. Ее никто не заметил, и она прислонилась к косяку, слушая, как читал Николай. На ее плечах была чужая телогрейка. Лицо перепачкано. Она не видела Юрия, он лежал на кровати лицом к стене. Соня, не отрываясь, смотрела на Николая. Когда он замолчал, то и тогда на нее не обратили внимания, ожидая, что прочтет лейтенант еще.

Опустив руки и неловко кивнув, Соня громко сказала:

– Здравствуйте, товарищи!

– Соня?

– Сержант!

Все двинулись ей навстречу. Юрий поднялся с кровати. Николай сразу заметил в глазах девушки какое-то оцепенение, испуг. Он подошел к ней и встревоженно спросил:

– Что случилось, Соня?

– Радиостанцию сожгли.

– Как? Когда? – подбежал к ней Юрий.

– Ночью сегодня. Мы отстали чуть-чуть: баллон заднего колеса спустил. Только все наши машины проехали – из лесу немцы на бронетранспортере выскочили… с пулеметом, – такой большой, как пушка… «Тридцатьчетверки» далеко прорвались, пехота за танками не поспевает – вот позади немцы и мечутся целыми шайками. – Соня вынула носовой платок и стала вытирать лицо. – Шофера убило, а машина загорелась.

– А ты как же? – с ужасом спросил Юрий.

Николай поставил стул и усадил ее у печки. Юрий не трогался с места, пораженный видом Сони. Она перехватила его взгляд, брошенный на ее порванные чулки и поджала ноги.

– Я выпрыгнула, как была, в одной гимнастерке. Ну, и… кругом темно.

– Одна?

– Нет, артснабженцы снаряды везли, закидали бронетранспортер гранатами и меня подобрали.

– Ну-ка, ребята, давайте сюда воды, мыло, полотенце. Сейчас приободрим сержанта, – распорядился Николай. – Ноги промокли? Снимайте сапоги!

Он занялся печкой. Затолкал туда все приготовленные бойцами дрова. Десантники тоже принялись хлопотать вокруг Сони. Это развеселило ее. Старшина Черемных принес из соседней комнаты мягкое кресло, пересадил ее и укутал своей шинелью:

– Извините, на рыбьем меху, но греет.

Один подарил ей зеркальце, другой – расческу. «Дважды отважный» Перепелица подал полотенце.

– Трофей, товарищ сержант. Як из пивнив бачите – украинский рушник.

– Спасибо. По-украински – дякую? Да? А что такое «пивни»? – смеялась Соня, подражая его мягкому выговору.

– Пивни? Товарищ лейтенант, як по-русски? – спросил он Николая.

– Петухи, наверное. Ты про вышивку?

– Так, так… Ще замитусились? Тикайти вси, – скомандовал Перепелица. – Нехай сержант, як слид по закону, сама по себе…

Автоматчики оставили перед Соней ведро подогретой воды, таз и один за другим вышли. Николай с книжкой ушел в другую комнату. Юрий направился за ним, но Соня, закатывая рукава гимнастерки, задержала его.

– Юра, помоги мне умыться.

Он вернулся и стал черпать кружкой воду из ведра.

– Зачем ты в таз наливаешь? Лучше полей мне на руки. Это здесь за границей так умываются: нальют в таз, вымоют в нем руки, а потом этой же грязной водой – лицо.

Юрий торопливо поливал, расплескивая воду, озираясь на дверь. Соня поглядывала на его неловкие, торопливые движения. Усмехаясь про себя, она подумала: «Спешит – наверное боится, что кто-нибудь зайдет и застанет его за занятием ординарца. Ну, постой, я тебя помучаю». И Соня нарочно медленно еще и еще раз намыливала руки, лицо и подставляла под неровную струю свои покрасневшие ладони.

– Как у тебя дела, Юра? – спросила она, вытираясь полотенцем с вышитыми петухами.

– Ничего.

– Экипажи все целы?

– Стреляющий вчера ранен.

– Тяжело?

– Да.

Когда она замолкла, Юрий тоже не произносил ни слова. Он был явно не в духе. Но Соня будто не замечала.

– Юра, ты бы мне достал иголку с ниткой, чулки зашить: коленки ободрала. У меня все сгорело в машине, одна вот эта косыночка осталась. Куда меня теперь направят? Полковник сказал, что до конца операции, наверное, не будет новой радиостанции, – рацией штабного танка обойдемся. Завидую связисту там. Взяли бы меня на танк.

– Зачем тебе лезть туда?

– Что же, я без дела буду?

– Соня! Переходи к нам в десант санитаром, – сказал Николай из соседней комнаты.

– И правда. Сегодня же попрошусь. Я ведь могу любую перевязку делать. Мы и в школе, и в институте санитарное дело изучали.

В комнате, где был Николай, раздался стук. Забарабанили по стеклам.

Николай раскрыл окно. Послышался голос старшины Черемных:

– Отдайте ей, товарищ лейтенант.

– Сам отдай.

– Нет, чулки неудобно девушке дарить.

– Юрий! Иди-ка сюда.

С лица Юрия не сходила растерянность. Он был потрясен и разговором с Николаем и случившимся с Соней. Стараясь не глядеть на Погудина, он взял сверток и забыл поблагодарить.

– Ой, спасибо, ребята, – обрадовалась Соня. – Это кто, лейтенант Погудин? Как кстати!

– Это, Соня, не я, а старшина.

– Саша Черемных?

– Он.

– Спасибо, Саша.

– Он уже убежал.

Причесывая мокрые волосы, она появилась в дверях комнаты, где сидел Николай. Лицо ее посвежело. Большие глаза радостно поблескивали. Влажные ресниц были темными и казались длиннее, чем обычно.

– Ух… – вырвалось у Николая.

Он сощурился, будто хотел скрыть то, что невольно загляделся на нее. Соня взяла под руку вошедшего вслед за ней Юрия.

– Лейтенант Погудин совсем не умеет говорить комплименты.

– Кто? Николай? Еще как умеет! – значительно ответил Юрий. – Такое скажет, что хоть стой, хоть падай.

– Смотря кто, – заметил Николай, также вкладывая в слова большой смысл. – Есть такие, что стоит ветру подуть – падают.

– Ветры встречаются разные…

– О чем вы говорите? Какие-то намеки. Я ничего не понимаю. Говорите яснее, чтобы всем было понятно, – перебила их Соня.

Офицеры смягчились. Им не хотелось огорчать девушку продолжением перепалки, которая могла зайти далеко.

Юрий постарался отвлечь разговор.

– Ты, слышал, Николай? Она и правда задумала проситься в автоматчики. Ведь это будет мишень на танке даже для самого ленивого немца.

Николай поддержал его:

– Ты же, Соня, не умеешь ни прыгать, ни залезать на машину.

– И не думай, тебя не пустят на танк, – добавил Юрий.

Он старался показать Николаю свои дружеские отношения с Соней: обнял ее за плечо. Она отстранила его руку, но улыбалась и даже плотнее придвинулась к нему, когда сели на диван. Так ей было удобнее из-за его плеча смотреть на Николая.

Соня думала о том, как пришла после страшной ночи сюда, и сразу полегчало и потеплело на душе от заботливого внимания гвардейцев. В жилой, обставленной мебелью комнате, где даже стекла в окнах остались целыми, ей показалось очень уютно, как дома. Она произнесла мечтательно:

– У вас что за книжка? Гоголь? Я сегодня ехала в открытой машине на ящиках со снарядами и тоже подумала о тройке Гоголя… Помните: «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ».

– А как же! – Николай быстро нашел в книжке эту страницу и продолжал: – «Летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»…

Николай замолк, рука нервно приглаживала жесткие вихры. Он был охвачен необычным ощущением. Оно было похоже на то, когда он пробирался из разведки, а Соня искала его по радио. Тогда была почти осязаема нить, связывающая его с этой девушкой.

Соня почувствовала его волнение. Она испугалась и перевела беседу на другую тему:

– А где Черемных? Я его должна поблагодарить.

– Со взводом, наверное. Вон они в соседнем доме расположились: из трубы дым пошел… Благодать солдату: немцы все бегут, дома бросают. – Николай взял себя в руки и начал рассказывать. – Старшина Черемных у нас сегодня отличился. Налетел на трех немцев. Вот когда этот городишко брали. Бежит – автомат за спиной, в руке только гранаты. Те втроем на него. Два шага осталось – они ему: «сдавайся». А Черемных бросает под ноги гранату, не выдергивая кольца, немцы кричат друг другу: «леген!» – ложись! – и брякаются наземь. «Лимонка», понятно, не взрывается. Старшина снял автомат и ухлопал их лежачими.

Николай увлекся своим рассказом и тут же изобразил походку, жесты, выражение лиц немцев и старшины. Соня улыбалась ему из-за плеча Юрия.

– Товарищ гвардии лейтенант, – у вас замечательные бойцы. Расскажите еще что-нибудь.

– Он мастер рассказывать, – не то подтверждая, не то иронизируя, вставил Юрий.

Уловив насмешку, Николай обиделся.

– Что? – Во взводе плохие ребята?

– Ребята для тебя все хорошие… Для тебя только друзья – плохи, – ответил Юрий насмешливо.

– Вернее, ты хочешь сказать: я не для всех хорош.

Вошел и остановился в дверях Миша Бадяев:

– Товарищ гвардии лейтенант, разрешите вручить почту?

– Давай сюда! – нетерпеливо повернулся ему навстречу Николай.

– Здравия желаю, товарищ гвардии сержант! – козырнул автоматчик Соне и снова обратился к Николаю. – Разрешите идти?

– Погоди. Давай, проверь – все ли спят. – Николай взглянул на часы. – И если кто не отдохнет, как положено, то передай, что буду разговаривать с ним перед строем. Давно уж не строились?

– Как пошли в наступление.

– То-то. Иди.

– Есть, – ординарец бойко повернулся и вышел.

– Прямо беда. Не спится ребятам: на территорию Германии пришли. Неделю – без отдыха, а сегодня опять никто не вздремнул.

Николай начал разбирать полученные письма. Юрий и Соня просматривали газеты.

– Вот! – Юрий подскочил на диване так шумно, что Соня вздрогнула. – Вот! – замахал он газетой, бледнея и сверкая глазами. – Вот мне рекомендация! Николай, слышишь? Только ты обо мне отрицательного мнения. На, посмотри.

Соня выхватила у него свежий номер фронтовой газеты и стала читать вслух.

Под заголовком: «Танки лейтенанта Малкова форсируют водную преграду» в маленькой заметке сообщалось о захвате моста через Варту. Кроме Юрия никто не упоминался.

Юрий слушал, откинувшись на спинку дивана и поглядывая на Николая.

Соня окончила чтение, взмахнула газетой.

– Хорошо! Ай, да Юрий. Что же ты ничего не рассказывал об этой операции? Оказывается, ты скромница!

Юрий склонил голову и, довольный, молчал. Он не видел, как растерялся Николай. Погудин был удивлен и раздосадован. «Что за странная заметка? Причем здесь Малков?» Вспомнилось, как робок и растерян был Юрий, когда подъехали к заминированному мосту. Он взглянул на Юрия: «Неужели он действительно, не понимает, что эта заметка – какое-то глупое недоразумение! Как только ему не стыдно!»

Николай готов был наброситься на Юрия со злыми словами, разоблачить его, сказать, что похвалы надо отнести к механику Ситникову. Но он посмотрел на радостное лицо Сони, как-то с сожалением поморщился и решил поговорить с Юрием потом, наедине.

В комнату вбежал рассыльный автоматчик.

– Товарищи офицеры! Все – в штаб.

В штабе Малков и Погудин получили задание занять город Райхслау на фланге наступления бригады. Выделялось десять танков под началом Юрия, которому поручали обязанности ротного командира, и взвод автоматчиков Погудина. По сведениям, в городе были незначительные силы противника.

Николай очень жалел, что они повздорили. Юрий сразу ушел из штаба, бросив ему через плечо: «Полчаса на сборы – и трогаемся». Автоматчики в любую минуту готовы сесть на машины, поэтому Николай не стал торопиться. Он медленно шагал к дому, где располагались его бойцы.

Около высокого крыльца на скамейке сидели санитар дядя Ваня и молодой автоматчик из недавнего пополнения. Николай, чтобы не спугнуть их серьезного разговора, хотел пройти мимо, но невольно прислушался.

– Какие там могут быть партизаны у немцев! Им Гитлер тоже плешь проел. Не будут они за него теперь драться, – рассуждал санитар.

– Все равно остерегаться надо, – говорил автоматчик.

– В партизаны за идею люди идут. А их идея фашистская, силы не дает.

– Да. Силы в народе у них мало.

– Сила-то есть в каждом народе, – поправил санитар. – Ей только надо правильное направление дать. Вот у нас направление какое? К коммунизму. Правильное? Единственно правильное. И мы на этом направлении такую силу имеем, что любого сшибем, кто на дороге встанет. А у немцев была не идея, а чорт знает что.

– Конечно, это не идея, – согласился автоматчик.

А дядя Ваня горячился:

– Напихали фашисты в головы немцам дерьма. Как дурной брагой опоили. Пьяным немец в драку полез. – «Уничтожу Россию!» – а протрезвел – видит: лежит он побитый.

Николай был доволен, что его бойцы говорят о таких вещах. Но спрятал улыбку и прошел в дом. Он все думал о Юрии и сейчас пожалел, что не сказал ему, когда не дал рекомендацию: «Ты, Юрий еще политически малограмотен». И, может быть, это не привело бы к ссоре? Они бы договорились, что будут вместе заниматься, Юрий будет готовиться…

Мысль о политической отсталости Юрия, пришедшая в голову при разговоре солдат, понравилась Николаю. Она казалась очень верной. Когда затевалась беседа о политике, Юрий всегда отделывался одними общими фразами или молчал. Николай задумал серьезно поговорить с ним, выложить все начистоту. «Я как коммунист и сам виноват в этом немало, – решил он. – Все считал его грамотнее себя – вот и проморгал».

Они не перекинулись ни словом и тогда, когда поехали в Райхслау. Небольшая группа танков шла по асфальтовой дороге. Кругом была тишина и спокойствие. Николай, сидя у башни, на крыле машины Юрия, поглядывал по сторонам.

Ему не нравились окружающие пейзажи. Как будто бы и поля также снегом покрыты, да только снегу маловато. Февраль, – а на буграх всюду голые плешины коричневой земли. И роща вдали похожа на лесок – тоже тополь и осина. Да только деревья обнесены забором: это роща какого-то богатого «фона», она не для всех. И дорога хороша, мощеная, широкая, едешь по ней – ощущаешь пространство. Да только на каждом полукилометре стоит деревня. Теснота такая, что в глазах рябит от черно-желтых табличек: «Загансдорф», «Валенсдорф», «Трибельсдорф».

Николай всматривался вперед, ожидая увидеть, ну хотя бы, немецкий обоз. Но пустынно на асфальтовом шоссе. Никого – и в деревушках.

Германские войска отступали. На них обрушился небывалый по силе удар на всем фронте от Балтики до Карпат. Советская Армия прорвалась на территорию Германии. Советские танки, обгоняя отступавшего противника, появлялись там, где их меньше всего ожидали. Уже не было единой линии фронта. Немецкое население, напуганное рассказами Геббельса о большевиках, наспех собирало пожитки и уходило на запад.

Николая угнетало, что они не разговаривают с Юрием, он встал и хотел заглянуть через верхний люк к нему в башню. Танк дернулся, прибавил скорость, Николай чуть не упал. Он глянул вперед и увидел на шоссе колонну эвакуирующихся жителей.

– Лейтенант! Цивильные! Немцы! – кричали автоматчики.

«Тридцатьчетверки» настигли колонну, которая рассыпалась по обочине шоссе, и остановились. Юрий выбрался до пояса из люка и приготовился что-то сказать немцам.

Женщины, дети, старики бросились в придорожную канаву, закрывая головы руками. Спины их дрожали. Нагруженные домашним скарбом детские коляски, велосипеды, тележки, тачки были брошены тут же. Разорвалась чья-то подушка, и ветер гнал по глянцевитому асфальту белый пух.

Николай не без иронии спросил Юрия:

– Ну, что делать будем?

Юрий сердито отмахнулся, не желая с ним разговаривать.

– Разворачивай башню, – язвительно посоветовал Николай, – наводи пулемет.

– Ты что? С ума сошел? Это же мирное население – дети, женщины! – Юрий не понял иронии.

– Наконец-то ты начал кое-что соображать, – с усмешкой проговорил Николай. – Вот ты им и скажи: мы не германский народ пришли уничтожать, а фашизм.

– Ну тебя к чорту, с твоей политграмотой, – Юрий Нервничал. – Ты вот лучше скажи: приказано возвращать всех их обратно по месту жительства. Как вот их называть? Господа или граждане?

– Скажи просто: немцы. Им надо, как следует, объяснить, чтобы они нас не боялись. – Николай, видя нерешительность Юрия, перешел на тон, не допускающий возражения: – Давай, давай, говори: «Эй, немцы! Вставайте!»

– Немцы! Вставайте! – крикнул Юрий по-немецки.

– Громче кричи: вставайте, немцы! Идите домой! – диктовал Николай. – Мы вас не тронем, потому что мы пришли уничтожать фашизм…

Юрий переводил.

Сперва, робко поворачивая головы, привстало несколько женщин. Затем начали вставать остальные, Поднимая руки вверх. Глаза у всех были круглыми, остановившимися, во взгляде сквозь страх сквозило любопытство и недоверие. Потом немцы, поглядывая друг на друга, начали опускать руки.

На танках стояли автоматчики, из люков выглядывали танкисты. Их лица, освещенные ясными живыми глазами, были совсем непохожи на те, что рисовались на геббельсовских плакатах, развешанных на улицах Германии. В них виделась сила, смелость, благородство. Кто знает, что подумал старик в замасляной кожаной фуражке, когда он посмотрел на шлемы танкистов с красными звездочками, шагнул вперед, поднял кулак над головой: «Рот фронт»!

Две старухи тащили старика назад и шикали на него. Он не обращал на них внимания и повторял: «Рот фронт!»

Юрий замолчал. А Николай настаивал:

– Скажи им, что мы за мир, за мирное германское демократическое государство!

Юрий заупрямился:

– Ну, это ты уж сам. Я не агитатор, – я солдат.

Николай сощурился и вполголоса произнес:

– Все коммунисты должны быть агитаторами.

– Ну, знаешь, – вспылил Юрий, – я не позволю издеваться над собой! Все! Возвращайтесь по домам! – приказал он немцам. – Поехали!

Он опустился в башню, а Николай наклонился над ним и добавил с подчеркнутым сожалением:

– Какой ты аполитичный человек!

Юрий захлопнул крышку люка у него перед носом.

Немцы продолжали стоять. Вид у них был растерянный. Десантники начали кричать им: «Гитлер – капут! Война – капут! Геббельс – капут! Геринг – капут! Идит – домой! Хауз! Хауз!» Немцы натянуто заулыбались, закивали, стали собирать свои пожитки. Дядя Ваня, глядя на них исподлобья и свертывая цыгарку, сказал:

– До какого унижения довел людей этот проклятый фашизм!

Николай вздохнул и, положив руку на плечо санитара, с болью в голосе произнес:

– Эх, Новиков, Новиков! Почему мы с тобой не знаем как следует немецкого языка? Им бы, знаешь, что сейчас рассказать? Стихи. Гете стихи я вспомнил, в школе еще учили. Это у немцев поэт великий был. Он так писал: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».

– Да-а, – серьезно подтвердил санитар, пощупывая усы, – у немцев тоже водились великие люди. Эрнст Тельман, например…

– За-аводи! – донеслась из башни радиокоманда Юрия. Танки качнулись, будто силились оторваться от дороги, тронулись и, шлепая гусеницами, начали набирать скорость. Вечерело.

Ночью, когда стало совсем темно, как в крытом окопе, десять танков ворвались в мертвые улички немецкого города. Ни выстрела, ни немца, ни одного светлого окна – пусто. Сбавив газ, машины с десантом на броне дошли до центра и сгрудились на небольшой площади.

Юрий вышел из танка, застегивая кожанку на все пуговицы. Николай спрыгнул за ним.

– Давай занимать круговую оборону.

– Без тебя знаю. – Юрий, имея под командой десять машин, старался говорить тоном, соответствующим новому служебному положению: – Возьми своих автоматчиков и организуй охрану. Радист! Сообщите в штаб: Райхслау взят, противник отступил, помощи не требуется.

Николай из озорства посветил карманным фонариком ему в лицо.

– Погаси свет! – прикрикнул Юрий.

По тротуарам вдоль палисадников автоматчики рассыпались с площади в улицы, которые радиусами расходились от центра. Пройдя два-три дома, Николай услышал впереди повизгиванье. Это были звуки стартеров немецких машин. Николай повернул обратно к своим. Все командиры танков собрались вокруг Юрия. Тот склонился над планом городка и давал распоряжения.

Свет фонарика, обращенный на карту, выхватывал из темноты только головы танкистов да номер на башне танка Юрия: «323».

– По машинам! – закричал Николай.

Гвардейцы мигом разбежались по своим местам.

Юрий выключил фонарик и выхватил из кобуры пистолет. Он еще не понял, в чем дело:

– Ты что вмешиваешься?

Николай усмехнулся:

– Спрячьте пистолет, товарищ «командующий ротой». Не бойтесь, противник еще далеко.

Юрий вслушался в тишину. Где-то в соседних улицах тихо стучали по камням мостовой гусеницы вражеских танков. Нарочито помедлив немного, он полез в машину.

Николай вслед за ним взобрался на броню и взял ракетницу, чтобы подать своим бойцам сигнал возвратиться к танкам. Приближающейся опасности он, как и Юрий, не придавал большого значения. Поднимая кверху сигнальный пистолет, Николай наклонился к Юрию.

– Не злись, Юрка, наш крупный разговор впереди. А сейчас драка будет. Давай – по окраинам. Организуем круговую оборону.

– Знаю, – отмахнулся тот, включая ларингофон рации.

Белая ракета прыгнула к небу, осветив площадь и собравшиеся на ней машины. Как по сигналу, кругом взревели немецкие танки, на полный газ включившие свои моторы.

Больше двух десятков «тигров» и «пантер» с трех сторон сразу въехало на площадь и открыло огонь. «Тридцатьчетверки» в упор начали отстреливаться и пытались сманеврировать в создавшемся заторе. Оглушительный грохот орудий, рычанье моторов и скрежет металла будто старались перекрыть друг друга.

В кромешной тьме блистали, перемежаясь короткие вспышки. Словно кто-то бросил десятки молний в эту сдавленную со всех сторон домами маленькую площадь, и они заметались от стены к стене. Снаряды рикошетили о броню, брызгами пламени освещали очертания лезущих одна на другую машин. В танковой давке орудия (тонкие и белые – русские, темные, массивные, с набалдашником – немецкие) скрещивались, делая одновременный залп. Одну «пантеру» перевернули вверх дном, и она лязгала гусеницами в воздухе.

Николай соскочил с танка на мостовую и отбежал в сторону, сзывая своих автоматчиков. Его голос тонул в грохоте. Темнота вобрала в себя все, кроме этой площади, где в беспорядке неуклюже ворочались танки. Танкисты вслепую били из орудий, таранили наугад. Переключали скорости, подавались назад, вправо, влево, Снова вперед. Стало ясно: не выдержит в этом сумасшедшем побоище и отступит тот, у кого сдадут нервы.

Неизвестно чей снаряд попал в лежавший вверх брюхом «пантеру» и превратил ее в факел. Пальба прекратилась на миг. Площадь озарило неровным светом, и все увидели, что вражеских машин в три раза больше. Они быстро стали направлять орудия на гвардейцев. И «тридцатьчетверки» повернули в улицу, по которой приехали.

На них в спешке карабкался десант. Противник сыпал снарядами. Крайнюю «тридцатьчетверку» охватило пламя.

«Что такое? Отходят!» – Николай бросился к уходящим танкам. Автоматчики на ходу подхватили своего командира на первую машину. Она сразу набрала скорость. Сзади, тыча стволом в передних, наседали остальные.

– Семенов! Семенов! Кто дал команду такую? – хрипло кричал Николай и стучал пистолетом по верхнему люку.

Крыша отскочила и показалась голова командира танка лейтенанта Семенова. Он растерянно вобрал голову в плечи, сдернул с себя шлем и приложил его к уху Николая. Погудин услышал, как в дребезжащих наушниках шлема отчетливо слышался надсадный голос Юрия: «Отходим назад! Отходим назад!» Николай с силой схватил танкиста за плечо и сдавил так, что самому стало больно в запястьи. «Куда отходим? Ни черта не понимаю!» И внезапно что-то сообразив, он закричал:

– Быстрее! Быстрее!

Танк прибавил газу и пролетел два квартала.

– Сворачивай за угол! В засаду! – командовал Николай.

«Тридцатьчетверка», выбивая искры на камнях мостовой, с размаху проехалась боком и заползла за дом на перекрестке. Николай опять выбежал на дорогу. Второй танк сам завернул в переулок напротив. Николай дал знак третьему, и тот через квартал встал в засаду. Танкисты живо догадывались, что надо делать: видя, как передняя машина прячется, занимали следующий перекресток.

Промчалось восемь танков. В последнем, девятом, Николай узнал машину № 323 и влез на нее спереди, уцепясь за орудие. Он перебрался к башне и застучал по люку пистолетом. Если бы хватило силы, то, наверное, бы вышиб его. Юрий едва приоткрыл крышку.

– Командуешь назад!!! – Николай выругался.

Юрий захлопнул люк.

– Автоматчики! За мной! – Николай спрыгнул на полном ходу, и десант за ним покинул танк Юрия.

Стало тише. Лишь тарахтела, удаляясь, машина Юрия, слабый ветер развеивал звуки ее мотора. В другой стороне, где на площади остались, замолчав, немецкие танки, в конце улицы тускло горела «тридцатьчетверка». Едва разгоняя глубокий сумрак, огонь на ней вскидывался и опадал. Все вокруг было недвижно, кроме этого пламени.

Николай прошел по всей улице, на которой за каждым углом притаились расставленные машины. Он проверил десантников, организовал круговое наблюдение. Затем потолковал с танкистами. Никто не понимал, куда поехал Юрий. Решили, что пока старшим будет лейтенант Семенов.