Текст книги "Я твой, Родина"

Автор книги: Вадим Очеретин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 15

Рассвело. Утренний ветер разогнал запахи пороха. Батальон Никонова держал оборону на восточной окраине. Все ждали боя, потому что не в первый раз приходилось танкистам, прорвавшись далеко от основных сил фронта, удерживать взятое до подхода пехоты. Машины замаскированы в переулках. Экипажи на местах.

Но постепенно напряжение спадало, всем надоело ждать. Кто лег спать, кто беспечно разгуливал по тротуарам. Остались на местах одни наблюдающие да механики. Привезли кухню. Повар звал «Скорее, скорее, а то уеду». – И когда почти все собрались около него, один наблюдающий закричал:

– По местам! Танки противника с тыла!

Майор услышал и выбежал на улицу из дома, где устроился обедать. Он уже готовился отдохнуть и был без пояса, без фуражки.

– С какого тыла?

– Из города на нас идут, – пояснил Никонову танкист, забираясь в свою машину.

Все в полминуты были на своих боевых местах. Из центра приближался шум немецких моторов. Никонов приказал:

– Семенов! Сюда свою коробку!

В один миг «тридцатьчетверка» была на углу улицы и выставила из-за дома кончик орудия.

– Спрячь пушку совсем. Подпустишь ближе, чтобы я мог тоже стукнуть. – Никонов прислушался к звукам моторов. – Это самоходки типа «слон». Кажется, Две.

Он распорядился развернуть башню и своего танка в сторону перекрестка. Затем пошел на угол. Осторожно глянул из-за дома и захохотал:

– Отставить! Танки противника!.. – смех душил его, и он закашлялся. – Танки противника!.. Ох, дьяволята!

На перекресток выползла, подняв ствол к небу, немецкая самоходка. Она была вся завешана одеялами, простынями, какими-то тряпками. Мотор отчаянно газовал. За ней появилась вторая в таком же виде. Сверху на них сидели автоматчики. Николай Погудин стучал по броне гаечным ключом и кричал по-немецки:

– Влево! Влево! Вперед!

Орудие послушно поворачивалось и медленно ползло дальше. Вторая самоходка шарахалась из стороны в сторону. Ею командовал «дважды отважный» Перепелица. Он старался повторять за Николаем, но все время путал немецкие слова.

– Стоп! Стоп!

Взлохмаченный, засыпанный известкой и кирпичной пылью, Николай подошел к Никонову:

– Товарищ гвардии майор! Прибыл. Захвачено два «слона» с экипажами в полном составе. Понимаете, не желают сдаваться. Сейчас хоть успокоились, а то специально натыкались на что попало, надеялись сбросить нас. Но как же! Собьешь нас!.. – задорно протянул он.

– Вот дьяволенок! – повторил комбат и обнял Николая. – А я тут за тебя беспокоился.

– Чего же беспокоиться: я не один.

– Ну, приходи ко мне. А этих, – майор кивнул на самоходные орудия, – надо перегнать прямо в штаб бригады вместе с экипажем. Он расположился в центре на площади. Постой. Лучше их на буксире утащить. Сейчас я дам команду. Ты отдыхай пока.

Никонов отошел к своему танку. Вокруг Николая собрались гвардейцы, окружили его, наперебой жали руки. Он отвечал сразу на десятки вопросов, бросаясь то к одному, то к другому.

– Семенов, Леонид Иванович! Жив! Дай я тебя поцелую, Петр! Ты что на другой машине?

– Сожгли.

– Не ранен? Экипаж цел? Ну, и все в порядке. А где Малков?

– Ушел в разведку. Соня здесь, с нами.

– А Иван Федосеевич?

– Здесь, пойдем к нему.

Приехавшие десантники наперебой рассказывали танкистам, как были захвачены самоходки. Поднялся шум. Комбат проходил мимо и с деланной грубостью пробасил, взглянув на часы:

– А ну, по местам! Чего базар открыли? Успеете еще налобызаться, никуда не денется ваш Погудин.

– Есть, товарищ гвардии майор, – козырнул Николай, лихо щелкнув каблуками.

Николай направился к Соне. Девушка стояла в стороне и ждала, когда он обратит на нее внимание.

– С добрым утром, – сказал он, широко улыбаясь и без стеснения любуясь ею. – Пойдем к Ивану Федосеевичу.

В 12.00 по берлинскому времени немцы начали с востока контратаки на бригаду. Автоматчики Николая под прикрытием танков оборонялись на окраине. К вечеру удары врага стали невыносимы. Здания крошились от огня «пантер», верхние этажи горели. Николай потерял шапку, голову жгло. Перекрытия обваливались, горячие угли падали на бойцов. Он злился, кашлял от дыма и хрипел:

– Переходим в соседний дом!

И так было за день восемь раз. Оставили целый квартал. Но другого выхода не было: сил слишком мало.

Десантники пустили еще по длинной очереди в эсэсовцев и стали перебираться, выломав простенок. Немецкий танк ударил в упор, потолок обрушился:

– Во-время, – сказал кто-то.

Напротив дома в узеньком переулке оказалась «тридцатьчетверка». Николай увидел ее.

– Что они там мертвые, что ли? Чья это коробка?

Все танки были в кирпичной пыли и известке. Разобрать номера на башнях стало почти невозможно. Миша Бадяев пристально разглядывал в окно номер машины.

Последняя цифра была восьмеркой, но половина ее стерлась.

– 323-я, товарищ лейтенант!

Николай обрадовался:

– Малков приехал! Ну-ка, проберись к нему. Пусть Юрий Петрович поддержит нас огоньком. Сейчас в атаку пойдем.

Ординарец вылез в окно и зигзагами перебежал через улицу. По нему брызнуло несколько трассирующих очередей, но не задело. Он благополучно добрался до танка, влез на него.

– Лейтенант! Лейтенант!

Командир приоткрыл люк: Миша Бадяев пригибался за башней, остерегаясь пуль, и не видел его лица.

– Что такое – спросили из танка.

– Влево по улице две «пантеры» подошло – надо ударить сбоку.

Гул выстрелов и треск рушащихся стен заглушил голос автоматчика.

– Вправо, говоришь? – переспросил командир танка.

– Да нет, влево.

Лейтенант скомандовал экипажу:

– На четвертой, по улице вправо! Бронебойный!

– Влево, влево! – кричал Миша Бадяев, спрыгивая.

Но было уже поздно. Танк взревел и ринулся вперед. Он подскочил к углу, сделал крутой поворот и помчался по улице вправо. Сзади в него полетели вражеские снаряды. Командир высунулся почти до пояса, увидел, что ошибся, и приказал: – Орудие назад! – По нему резанула пулеметная очередь, и лейтенант, взмахнув руками, повалился на башню.

Пятясь на немцев, экипаж зажег одну «пантеру». Вторая отступила за следующий угол. «Тридцатьчетверка» пробежала задним ходом еще немного и остановилась. Танкисты повернули орудие на место и попытались втащить раненого командира. Эсэсовцы вскарабкались на танк и прикладами автоматов стали бить раненого. Тыча стволами в люк, они начали стрелять по экипажу. Танк рванулся тараном в ближайший дом, прошел сквозь стену, сбил с брони насевших немцев, вылетел обратно, и оба его пулемета прожгли улицу во всю длину.

«Эх, Юрка» – горько подумал Николай и сжал свой автомат.

– Уральцы! Вперед! – выстрелом прозвучал его крик. Это была такая команда, что никто не устоял на месте. Из окон на тротуар высыпали автоматчики. Стреляя на бегу, они пробежали вдоль стен весь квартал. Из-за угла высунулся еще один наш танк и зажег вторую «пантеру», которая пыталась задержать десантников.

В конце улицы появился немецкий бронетранспортер. Он ударил из пулемета немцам в тыл. Из него выглядывали физиономии в русских танковых шлемах.

– Вперед! Победа наша-а! – орали они.

– Наша-а! – подхватили десятки глоток. – Урра-а-а!

Бронетранспортер метался среди эсэсовцев, расстреливая их в упор, давил колесами. Чувствовалось, что им правит ловкая рука.

Наступление противника было отражено атакой. Николай занял каменный пакгауз и снова организовал оборону.

В пакгаузе было пусто и темно. Зияли пробоины и щели: днем гвардейцы отбивали здесь первый удар врага. Свет пожаров сквозь проломы в стенах ложился красными пятнами на полу. У Николая кружилась голова. В боку остро ныло. Он знал, что был ранен, и крепился. Когда прикоснулся к поясу, рука попала в рваные и липкие клочья кожанки, пальцы ожгли бок.

– Бадяев, – позвал он ординарца.

– Вы ранены?

– Тише, не кричи.

– Я видел, как немец бросил в вас гранату. – Ординарец растерялся и стоял, разведя руки. – Я не думал, что задело. Это когда вы крикнули «уральцы!», и мы все побежали.

– Перевяжи! – Николай отошел в дальний угол. – и ребятам – ни слова, чтоб не волновались, а то сейчас, может, опять бой будет. Понятно?

– Есть, – последовал еле слышный ответ.

Николай не хотел показываться на глаза бойцам, пока не справится с собою. Мысли о смерти Юрия приводили его в ярость, и он решил посидеть в укромном углу, чтобы остудить себя и не наделать сгоряча глупостей. Его подмывало безрассудно бросить свой взвод в атаку, в погоню и еще чорт знает куда. А в глазах стоял танк «323» с орудием, повернутым назад, и немцы, прикладами добивающие раненого офицера.

«Эх, Юрий, Юрий, – думал Николай. – Дернуло тебя не в ту сторону! Погорячился!».

Он сидел, стискивая горячий лоб холодными пальцами, старался закрыться от посторонних взглядов. На лице были горькая обида и гнев.

Соня перевязывала раненых. Их было много, и она устала. Уже иссякли ласковые слова, какие она говорила каждому. Хотелось бросить все, лечь где-нибудь, хоть прямо на пол, и ничего не делать.

Пришел танкист с перебитой рукой. Она молча разрезала ему гимнастерку, наложила шины. Тот тихо стонал.

– Успокойтесь, сейчас будет легче. Вы из какого экипажа?

– Малкова.

– Юрия? Как он там?

– Неизвестно.

– Как?

– Были в разведке, возвращались – нашу машину подбили. Выскочили, а он потерялся. Мы на трофейном бронетранспортере приехали.

Бинт выпал из рук Сони и покатился по полу, разматываясь узкой белой полосой. Она подошла к столику с перевязочными материалами и долго не могла сообразить, что надо взять.

– Скорее, сестра.

Она прятала глаза и возилась необычно долго. Руки не слушались. Она хотела спросить еще и о Николае, но это после известий о Юрии оказалось очень трудным: боязно было получить такой же страшный ответ.

– Скорее, голова кружится, – жаловался танкист.

– Сейчас положу на кровать.

Укладывая его и старательно поправляя изголовье; она наконец решилась:

– А что Погудин?

– Ранен.

– Ранен? Почему его нет здесь?

– Наверно, идти не может. Я только видел, как в него гранату кинули.

Все бросив, Соня побежала на улицу. У дома, освещенного пожарами, стоял танк. Мотор гудел. Майор Никонов был рядом и объяснял командиру, размахивая трубкой в руке:

– …«Пантера» блуждает. Только осторожно. Дай лучше уйти, ударь в корму. Потом – к Погудину.

Соня уловила только одно последнее слово и полезла на танк, больно ушибив колено.

– А ты куда, глазастая? Слезай!

Но машина рванула вперед и лязгом гусениц заглушила слова майора.

Девушке стало не по себе. Танк мчался, громко грохоча по улице, раздавленный боями. Все кругом было мертво, только языки пламени плясали на горящих развалинах. От этого в проулках, где пожаров не было, казалось еще темнее. Она постучала кулаком по башне, но никто ее не услышал, и люк не открыли. Мотор оглушил ее, она почувствовала себя маленькой и беспомощной на этой рычащей глыбе металла. Закрыла глаза – совсем жутко. Открыв, увидела в стороне приземистое чудовище с намалеванными черными крестами, с длинным хоботом, на котором поблескивал набалдашник. «Пантера» шла наперерез. Еще мгновение – и жерло ткнется Соне в грудь… Соня дернулась в сторону, чтобы прижаться к башне, но не успела. Она почувствовала тяжелый толчок и упала на броню.

Где-то, как ей казалось, далеко раздался выстрел. Ее подбросило и ожгло. Сделала усилие поднять отяжелевшие веки и увидела горящий немецкий танк. Она смутно различила в пламени черный крест и скорченную фигуру в комбинезоне, которую лизал огонь. «И я, наверное, – так же», – мелькнуло в мозгу. К горлу подступило что-то липкое и вязкое, заволокло глаза, уши, проникло в рот, в ноздри…

Когда девушка очнулась, она увидела над головой какие-то балки и перекрытия. Ощупала руками вокруг и поняла, что все еще лежит на танке. Рядом разговаривали.

– Саданули мы «пантерочку». Выскочила из переулка, нас не заметила, мы и столкнулись. Пока она шеперилась, я башню развернул и – в упор.

– Ха-арошо! Теперь до утра они больше не полезут.

– Конечно. Это была какая-то заплутавшаяся.

– А днем – мы им покажем!

«Чей это голос? Почему такой знакомый? «Мы им покажем»… – старалась вспомнить Соня.

Она попыталась встать. Но где ее ноги? Будто осталась только голова, грудь и больше ничего. Дальше что-то ноющее, одна боль. Девушка уперлась локтями в броню, боль стала невыносимой, и из груди вырвался стон.

– Кто у тебя из экипажа ранен? – спросил Николай командира, который приехал поддерживать его оборону в пакгаузе.

– Никто.

– Кто же стонет?

– Ну-ка…

Командир машины полез на танк. За башней он увидал белеющую в темноте маленькую руку.

– Дай-ка фонарь.

В крошечном круге желтого света они увидели девушку с красной косынкой на шее. Изо рта и ушей сочилась кровь.

Николай оторопел.

– Соня! Как она сюда попала?

– Она, значит, была здесь, когда я сшибся с «пантерой» – решил командир танка.

– Скорее – в санчасть!

– А как оборона? Надо будет сразу назад… Командир не договорил и сам сел за рычаги водителя. Николай сорвал с себя кожанку и подложил Соне под голову.

– Быстрее! – закричал он.

Танк мчался по пустынным улицам среди пожарищ. Багровое пламя освещало стремительный корпус, башню и склонившегося над девушкой офицера с всклокоченными вихрами. Она опять потеряла сознание, и никто не видел, как Николай поцеловал ее глаза, прикрытые пушистыми ресницами.

Глава 16

Юрий раскрыл глаза и ужаснулся. С мокрой тряпкой на лбу он лежал на кровати в совершенно темной комнате. «Что за чертовщина?» Он содрогнулся при мысли, что попал в плен. Схватился за пистолет – на месте. Повел рукой вокруг: рядом стенка, на ней ковер. С другой стороны – очевидно, туалетный столик, пальцы нащупали флаконы, банки, склянки, холодное стекло зеркала.

«Как меня сюда занесло? Где это?» – и он вскочил с кровати.

На полу тоже был мягкий ковер. Юрий стоял в темноте с пистолетом наготове. Болела голова, мысли проносились бесформенными обрывками. Он ничего не мог сообразить. В изнеможении снова опустился на кровать.

«Ну, давай по-порядку», – рассуждал он сам с собой, заставляя притупившуюся память воспроизвести события минувших часов.

Он вспомнил, как выполнял задание комбата. Они ехали в танке навстречу наступающим войскам фронта. Дорога была знакомой. По ней накануне прошла бригада. С любопытством он рассматривал все кругом. Танкистам редко в дни наступления приходится возвращаться назад и видеть результаты своей работы.

На дороге торчали разбитые повозки, автомашины противника, развороченные заграждения. Вон тот броневик, завалившийся набок в придорожной канаве, подбит Юрием. А в этом лесочке обнаружили вражескую пехоту и открыли по ней огонь. Теперь в нем тихо, но размочаленные стволы деревьев, развороченная земля напоминали о том, что там произошло.

Шире и яснее осмысливалось все сделанное в бою, когда Юрий посмотрел в спокойной обстановке на пройденный накануне путь. Он торопил механика. Они изъездили все окрестные дороги и везде было видно, что по этим местам прошли советские танки.

«Это ведь мы», – думал Юрий, выискивая то, что было сделано его танком.

Вскоре повстречалась колонна наших войск. Пехотинцы приветливо замахали шапками и окружили танк, с уважением разглядывая пробоины и царапины на броне. Юрий выбрался из машины, отыскал командира полка и обстоятельно рассказал ему о дорогах, о возможных встречах с противником. Отправляясь снова в город к своей бригаде, он высунулся по пояс из люка и долго смотрел назад, где по шоссе за ним тянулась колонна с орудиями, пулеметами, «катюшами», автомашинами, минометами – со всей той бесчисленной техникой, которой насыщены советские войска.

«Сколько силы!» – восхищался Юрий. Какое-то новое чувство окрыляло его. Он понял, что его танк, он сам – это капля в бурном стремительном потоке. И от нового ощущения сердце словно забилось учащенней, он почувствовал себя сильнее.

На обратном пути механик выжимал из мотора предельные скорости. Танк мчался, подпрыгивая на буграх и мерно покачивая длинным стволом орудия. Юрий замечтался, опустившись в мягкое сиденье. Он думал о Николае, о спорах с ним, о гвардии капитане Фомине.

Порывистый рев мотора и пулеметная пальба встряхнули его. Он включил свои наушники и услышал, как механик Ситников кричал:

– Давлю-ю! Чеши, ребята, в оба пулемета! Не жалей дисков!

Юрий выглянул в верхний открытый люк. Танк вертелся в колонне вражеского обоза, все трещало под ним и рассыпалось.

– Бросьте забавляться, – остановил Юрий свой экипаж. – Вперед. Каждым заплутавшимся фашистом не будем заниматься.

– Так это штаб какой-то.

– Давай вперед.

Механик Ситников подковырнул правым бортом еще один вражеский бронетранспортер и повел танк дальше. Подъезжали к окраине города. В этот миг оглушительный взрыв сзади потряс машину. Мотор заглох. Юрий опять высунулся наружу и увидел, как его танк атаковало человек двадцать. Немцы выпускали гранаты из специальных труб – приспособлений для метания.

– Фаустпатроны! – закричал башнер. Он включил поворотный механизм башни. Башня завертелась, пулемет ее зачастил короткими очередями. Но взрывы «фаустов» обрушились со всех сторон. Юрий видел, как летели в них эти шарообразные гранаты, помахивая хвостами со стабилизаторами.

Что было дальше – припоминалось с трудом. Танк загорелся. Гвардейцы выскочили, отбиваясь пистолетами и «лимонками». Юрий выбрался последним, когда машина уже пылала. Он видел свой экипаж, они держались кучкой и дрались врукопашную. Он не успел сделать к ним и нескольких шагов, как теплая волна толкнула его в затылок.

Что произошло потом, он никак не мог припомнить.

Голова была тяжелой и ныла, все тело подрагивало мелкой дрожью, и Юрий морщился от этого неприятного ощущения. «Коробка наша, очевидно, взлетела в воздух, – решил он. – Но где же я сейчас?»

В комнату, чуть приоткрыв дверь, впорхнула маленькая женщина со свечой в руке. Она осветила беспорядок. На стульях валялись платья, на полу – раскрытые чемоданы. На цыпочках она приблизилась к Юрию и заглянула ему в лицо.

– Бонжур! Комман алле ву? – певучим голосов начала она и что-то быстро затараторила, охая и дружелюбно улыбаясь.

Юрий понял только, что она говорит по-французски.

– Кто вы, и почему я у вас? – спросил он по-немецки.

Она легко перешла на немецкий.

– Вы лежали в грязной канаве два квартала отсюда. Я спасла вас. Сейчас вы в моем доме. Не бойтесь, вам ничто не угрожает.

От нее очень сильно пахло духами. Их запах показался Юрию странно знакомым. Он вежливо поблагодарил ее за внимание и спросил:

– Вы нашли меня возле взорванного танка?

– Да, да. Я пробиралась к своей знакомой за свечами. Электричество перестало гореть. Увидела вас, вы лежали без памяти, но дышали. Я сказала себе: Эмма, ты должна спасти русского офицера. Русские – настоящие мужчины. Я прошлой ночью уже видела ваших солдат.

– Благодарю, – Юрий поднялся с кровати и учтиво поклонился.

Эмма прилепила свечу на туалетный столик и захлопотала.

– Вы оправились после контузии, но вам следует еще отдохнуть и подкрепиться. Хотите коньяку или рому?

Юрий, вдыхая приятный, знакомый аромат, спросил:

– Извините, что это за духи у вас?

– Духи? – засмеялась она. – Это ваши духи, русские – «Красная Москва». – И, словно оправдываясь, добавила: – Прекрасные духи. Таких нет и в Париже.

Юрию вспомнилось, как он первый раз пришел к Соне в машину радиостанции. Там пахло такими же духами, и Соня сетовала на то, что пролила остатки любимой «Красной Москвы».

«Теперь их не достанешь, – грустно говорила тогда Соня. – Уж только после войны, наверное, снова можно будет купить».

Подумав о Соне, он с недоверием и любопытством взглянул на свою спасительницу. «Какой она национальности? – подумал он, – француженка?»

– Вы парижанка?

– Я жила там, – не без кичливости ответила она и поспешила добавить. – Я англичанка, ваша союзница. Мои предки были близки к королю.

Юрий рассматривал комнату. Женщина старалась загородить собою фотографию германского офицера на туалетном столике. Юрий заметил это, брезгливо поморщился, прошелся по ковру и прислушался. Где-то вдали погромыхивали танки. Сквозь плотные шторы на окнах в комнату проникали звуки боя. Не прощаясь, забыв о вежливости, он направился вон. Эмма поспешила за ним, беря его под руку:

– Господин офицер! Отдохните у меня. Я вам подарю час-два. Вы дадите мне записку о том, что я вас спасла?

Юрий ничего не ответил. Ему почему-то вспомнилась девушка Катя, письмо которой показывал Николай. И он больше ни минуты не мог быть у этой грязной Эммы. Он выбежал и по лестнице спустился на улицу. В проезде дома он споткнулся о труп немецкого обер-лейтенанта. Ему стало тошно.

Было раннее утро.-В отблесках недалеких пожаров в небе мрачно розовел шпиль готического собора.

Вскоре Юрий набрел на батальонную кухню. Она стояла в узком переулке, стиснутом высокими зданиями. Неунывающий повар напевал себе под нос «Броня крепка».

– Здравия желаю, товарищ гвардии лейтенант! Будете обедать?

– Давай скорее.

Повар подал тарелку супа, черпнув из котла почти одного жиру и гущи.

– Никто не обедал вчера весь день, ночь, и сегодня еще никто не приходил, – жаловался он.

– Погудин жив?

– Он с Никоновым, там и санвзвод. Ранен лейтенант Погудин, говорят.

– Ранен? – Юрий перестал есть. На восточной окраине города подымался дым, застилая небо. – Где батальон Никонова?

– Там, – повар показал черпаком в сторону пожара.

Юрий вынул пистолет и попросил патронов. Зарядив оба магазина, он забрал у повара и гранаты.

– Вы сейчас не ходите, товарищ лейтенант, – опасно. Город еще не очищен как следует.

С презрением посмотрев на пулемет, стоящий на баке, Юрий поправил шлем.

– Ерунда…

– Обождите! Пойдемте, я вам покажу, как легче всего пробраться.

– Ну, давай.

Повар повел его в дом. По лестнице они начали подниматься на верхний этаж.

«Большой город, – думал Юрий. – Удержать одной бригадой трудно. А до подхода основных сил еще пройдет день-два, пока они сюда пробьются. Серьезно ранят – и вывезти некуда. Пути пока отрезаны».

– Это здесь почти самое высокое здание, – рассказывал повар, взбираясь по ступенькам впереди Юрия. – Крыша плоская – отсюда очень удобно наблюдать. Сам командир бригады приходил два раза. Вот.

Они выбрались на крышу. Сверху был виден весь город. На восточной стороне через несколько кварталов здания кончались, дальше шли огороды. Окраина была разрушена недавним боем. Над горящими домами поднимались клубы дыма. А дальше, до самого леса на горизонте, за городом раскинулась равнина. Там копошились машины, танки, бронетранспортеры, повозки, люди, сбитые в кучу, отброшенные от города остатки дивизий противника. По ним сыпала огненными снарядами «катюша».

Из-за леса всходило солнце. Оно выглянуло еще лишь наполовину и было такого же цвета, как пламя залпа и летящие снаряды «катюши». Казалось, что осколки солнца ливнем сыпались на равнину и разили врага.

«Наши основные силы уже близко, – обрадовался Юрий. – А солнце всходит с той стороны, откуда мы наступаем, – подумал он. – Как я раньше этого не замечал? Вот сверху сразу увидел». Он хотел сказать об этом повару, но тот стоял, как завороженный, и смотрел на бой. Видно было, что все его мысли находились там.

Юрию предстоял путь туда, навстречу восходу. Между ним и солнцем были пожары, поле боя.

Через час, измученный, он был на восточной окраине у своих.

– Где комбат? – спросил он часового – танкиста-безлошадника с автоматом.

– Здесь, товарищ гвардии лейтенант!

По ступенькам Юрий поднялся в разбитую квартиру. Майор, сняв сапоги, лежал на диване животом вниз и писал письмо.

– Малков! Жив, братец! Садись, рассказывай. Я решил немного отдохнуть. Сутки жаркие были. Только-только притихло. Лезли, негодяи, прямо сюда. – Он ткнул разутой ногой по направлению окна, где в обломках стекла отражались пожары на улице. – Но автоматчики, дьяволята!.. Твой друг Погудин!..

– Жив?

– Жи-ив. Чуть-чуть поцарапало. Пустяки. Ну, рассказывай про себя.

Никонов привстал, обнял его за талию. Юрий в изнеможении опустился рядом с ним на диван.

– Машину мою сожгли…

Никонов понимающе кивнул. Он почувствовал, что Юрий сейчас спросит о Соне. Когда человеку тяжело, он всегда думает о самом дорогом и близком. Но Юрий спросил:

– Экипаж мой здесь?

– Здесь, целы и невредимы. Доложили, что задание выполнено…

– Да… Ты сходи… Тут, через два дома мы госпиталь оборудовали. Там Соня… Тяжело ее…

– Что? – не усилие воли, а какая-то тяжесть, рухнувшая на плечи, заставила Юрия усидеть на месте.

Майор рассказал, что Соня поехала туда, где оборонялся Николай. Командир танка не знал, что она на машине, завязал бой, и ее придавило орудием немецкой «пантеры».

– Наверное, не выживет, – закончил он. – Надо бы срочно отвезти в тыл, но…

– Я пойду.

– Погоди, выпьем.

Юрий замотал головой.

– Я пойду… – он еле поднялся на ноги.

– Ну, иди, иди.

В коридоре уцелевшего дома, где лежали раненые, Юрий в темноте столкнулся с врачом.

– Где Потапова?

– Э-э! Лейтенант? Здравствуйте! Здесь, здесь, пойдемте. У меня специальное женское отделение оборудовано.

Спотыкаясь, Юрий едва поспевал за ним. Они вошли в комнату с зашторенными окнами. Светлела только кровать. Доктор принес свечу. Юрий подошел к Соне. На ее шее алела шелковая косынка, он не узнал ее и подумал, что это кровь. Почти прозрачная при слабом свете рука девушки лежала на лбу, будто она откидывала непослушные волосы. Веки ее стали темными, глаза полузакрылись, словно она щурила их, как это делает Николай.

Навалясь грудью на спинку кровати, Юрий долго с горечью глядел на девушку. Врач взял его за локоть, чтобы увести обратно. Кое-как оторвав Юрия от спинки кровати, он выпроводил его:

– Пойдемте-ка ко мне. Вы устали. Я дам вам чудесное лекарство. Выпьете – и заснете, как убитый.

Противник прекратил контратаки: слишком сильным был на него нажим войск, которые продвигались общим фронтом к городу, где оборонялись гвардейцы-танкисты.

Раны Николая оказались не опасными. В прошлый раз, в шестидневном бою, ему осколком чуть разрезало мускул на ноге немного повыше колена. Сейчас в нескольких местах гранатой сорвало кожу на боку. Три осколка у него вытащили в медсанвзводе, когда он привез туда Соню. Остальные пока не мешали. Николай и не помышлял о госпитале.

Он отправился в штаб – выяснить, какова обстановка вокруг города. Втайне он надеялся как-нибудь устроить, чтобы срочно отвезти в тыл Соню.

– Ба! – увидал его капитан Фомин. – А я сейчас был в твоем взводе. Мне сказали, что ты ранен и поехал перевязываться. Я уж стал изобретать, кого посоветовать комбату поставить вместо тебя. Садись, посиди. Больше сегодня драки не будет.

– Товарищ гвардии капитан, – начал Николай. – Никто из политотдела или из офицеров связи в тыл не едет?

– Какой там тыл? Наши еще в пяти километрах, на дорогах везде немчура. Тебе зачем?

– Надо раненого срочно перебросить.

– Пожалуй, ничего не сделаешь. А кого это?

– Сержанта Потапову…

– Ну, ну, мне Малков говорил уже…

– Как? Юрий? Он жив? Не ранен? Но я сам видел, как эсэсовцы добили его раненого.

– Так то – Семенова. А Малков жи-ив и цел, – успокоил Фомин. – Он переживал за эти сутки: дважды из подожженной, машины выскакивал. Второй раз еле добрался до своих, а тут еще Потапову тяжело ранило.

– Семенова жалко…

– Всех жалко, – подтвердил капитан.

– А где же Малков?

– Спит в медсанвзводе. Доктор ему снотворного дал. Хорошая, говорят, штука: после переутомления или нервного потрясения примешь порошок, проспишься – и снова свежий, как огурчик.

Николай думал: что же будет с Соней? Самым худшим для него было такое состояние, когда ничего нельзя предпринять. Сжав руки на поясе, он хмурился и стискивал зубы так, что подергивались скулы. Лицо было бледным, губы кривились, а в усталых глазах сквозила злость.

– Неужели ничего нельзя придумать? – с укором спросил он.

Капитан смерил его взглядом:

– Крови ты много потерял. Шел бы в медсанвзвод, принял этого успокоительного да полежал.

Сизое утро обещало погожий день. Над городом застрекотал связной самолет «удочка». Скоро в штаб принесли горы писем, и Николай начал искать свои.

– Тяжело раненые есть? – спрашивал летчик у начальника штаба.

Николай схватил его за рукав:

– Есть одна… в живот.

– Потапову уже увезли, – заметил кто-то из перебиравших письма.

– Куда?

Ему не ответили.

Николай бросился в дом, где помещались раненые. В темноте коридора он безошибочно нашел комнату, в которой лежала Соня. Сорвал маскировочные шторы, и в окна глянуло солнце, еще холодное и слабое. Кровать была пуста. Во всем доме никого не было: раненых перевезли в другое место. Николай побежал искать санчасть, чтобы расспросить, что с Соней и где она. На улице его обогнал и остановился у полуразрушенного дома немецкий бронетранспортер. На антенне болтался красный шелковый лоскут.

За рулем сидел механик Ситников. Его широкая физиономия была черна от копоти, как танковый шлем. Сверкнув в улыбке зубами, он приветствовал Николая. На крыльце показался майор Никонов:

– Ну, как, безлошадник? – спросил он Ситникова.

– Все в порядке, товарищ гвардии майор.

– Да выключи ты эту трофейную музыку, ни черта не слышно.

Ситников заглушил мотор и вылез из машины через борт, не открывая дверцу.

– Прямо в госпиталь доставили, товарищ майор. Немцы пропустили, даже козыряли нам. А там наши артиллеристы чуть не стукнули. Ладно, вот это под руку попалось. – Он сорвал с антенны алую косынку Сони и помахал ею над головой.

– Ну как она, выживет? – спросил майор.

– Вы-ыживет, – убежденно протянул водитель.

Майор пошарил в карманах свою трубку, вспомнил, что она осталась в доме, повернулся и увидел Николая.

– Николай! Пойдем ко мне.

За стаканом вина Никонов рассказал, как экипаж Юрия, когда загорелся их танк, отбил у немцев в рукопашной машину. Николай добавил, как этот трофейный бронетранспортер подоспел во-время в бою на окраине и помог уничтожить контратакующих эсэсовцев.

– Вот-вот! – восторгался майор. – И сейчас прямо через расположение немцев сумели отвезти в госпиталь одного очень тяжело раненого бойца. Вот, дьяволята!

Николай предложил, лукаво щурясь:

– Так выпьем за здоровье этого бойца.

Майор внимательно глянул на него, усмехнулся, покачал головой, выпил и перевел разговор на другую тему:

– Ситникова обязательно к награде представим…