Текст книги "Кудеяр"

Автор книги: Вадим Артамонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА 19

Нечасто бывает Макарий в покоях государя, всецело занят он церковными делами, спешит завершить Великие Четьи-Минеи, Степенную книгу, да и иных задумок у него немало. Но хоть и редко бывает митрополит, у великого князя, однако досконально ведает, чем он занимается. Незаметно в окружении юноши оказались люди, близкие к Макарию. Это прежде всего боярин Фёдор Семёнович Воронцов, младший брат Михаила Семёновича, дружившего с Михаилом Львовичем Глинским и недавно почившего. Фёдор Семёнович в качестве посла повидал немало стран. Приближены к государю и седобородые братья Морозовы-Поплевины-Иван Григорьевич да Василий Григорьевич. Ещё в бытность деда нынешнего великого князя начали они службу при дворе, за спиной каждого из них немало боевых походов, посольских дел. Верная служба братьев Морозовых-Поплевиных была отмечена покойным Василием Ивановичем – оба они получили чин окольничего, стали боярами.

Воронцов высок станом, круглолиц, остроумен, беседовать с ним одно удовольствие. Вот и сегодня государь внимательно слушает рассказ Фёдора Семёновича о том, как он правил посольство в турецкую землю.

– Великий князь Василий Иванович послал меня в Царьград для своего государева дела к турецкому султану Сулейману. И пошли мы на Рыльск, а из Рыльска на Азак[85]85
  Азак – турецкая крепость с 1471 года, позднее Азов.


[Закрыть]. Путь к Азаку через литовские земли хоть и длиннее, зато менее опасен, нежели путь степью по причине разбоев, производимых в степях азакскими казаками. Снег был таким глубоким, что кони проваливались в нём по брюхо, поэтому нам пришлось до Донца идти пешком, а государеву казну и свой запасишко везти на салазках. В начале апреля вышли к Донцу, Льда на реке уже не было, и я велел делать суда, на которых нам надлежало идти водяным путём до Азака. Через неделю суда были готовы к отплытию. Когда до Азака оставалось три дня пути, я послал к азакскому диздару[86]86
  Диздар – слово иранского происхождения – командир крепости.


[Закрыть] трёх казаков с наказом сказать ему, что я иду от великого князя к Сулейману. И азакский диздар прислал мне встречу на Оксайское устье[87]87
  Устье реки Аксай, вытекающей из Дона и вновь впадающей в него. В настоящее время в устье Аксая находится станица Аксайская.


[Закрыть] двух человек в приставы да толмача. За шесть вёрст до Азака нас встретили человек с тридцать, присланных диздаром для нашего бережения. А за две версты до Азака ждали нас аги янычарские[88]88
  Аги янычарские – командиры янычар.


[Закрыть], было их более двухсот человек. И в те поры в городе из пушек стреляли, в набат били и в сурны играли. У судового пристанища на мосту встретил нас азакский диздар, приказные турецкого султана и жители города. Когда мы сошли с судна на берег, диздар взял меня под руку и проводил через городские ворота к подворью.

– А велика ли, Фёдор, крепость Азак?

– Крепость Азак велика, в ней собираются купцы из разных стран. Тут турки и татары проводят торг с московскими купцами, выменивают у них меха на шёлковые и шерстяные материи и драгоценные каменья.

– А трудно ли отнять этот город у турок?

– Забрать Азак у турок легко, да удержать трудно: далеко он от Москвы и на всём пути по Дону между Москвою и Азаком нет больших городов, которые служили бы опорой для твоего, государь, войска.

– Выходит, надобно строить на Дону русские города?

– Города эти очень необходимы, государь, для одоления Дикого поля, где ныне хозяйничает немало татей.

– Что же было дальше, Фёдор?

– Когда вышли мы из Азака к Кафе, азакский диздар проводил меня до корабля и корм на путь дал. На судах одолели Сурожское море[89]89
  Сурожское море – Азовское море.


[Закрыть], а как стали подходить к Кафе, в городе стреляли из пушек, в набат били и в сурны играли.

– А Кафа велика ли?

– Обширен и многолюден этот город, много в нём мечетей с минаретами, где неверные молятся своему богу. Со всех сторон окружён он крепкой стеной со множеством башен, а внутри стен огромное торжище, куда съезжаются купцы со всего света. Оттуда поплыли мы в Царьград. Когда пришли к месту и корабль наш встал у пристанища, к нам явился султанов толмач, а на берегу встречали конные и пешие нарядные аги янычарские. На той же неделе в субботу приехал ко мне толмач от султана, а с ним янычарские головы и сказали: «Велено тебе прибыть на султанов двор, Сулейману ударить челом. А у государя тебе сегодня не есть, потому что у нас едят мясную еду, а вы нынче говеете. Рыбы же здесь мало». И вот пошли мы на Сулейманов двор. У ворот встретили нас многие люди пешие, а когда вошли в палату, в которой сидят паши и приказные люди, то все они встали. Главный паша спросил: «С каким делом пришёл ты от своего государя к нашему государю султану?» Я сказал: «Прислал государь мой великий князь всея Руси Василий Иванович к брату своему, Сулейману, грамоту, и то дело писано в грамоте». Паша спросил: «Кроме грамоты приказ с тобой иной какой и поминки есть ли, и какие поминки?» Я ответил, что со мной кроме грамоты приказа никоторого нет; всё писано в грамоте, а поминки от государя нашего к Сулейман-султану – сорок соболей, да рыбий зуб[90]90
  Зуб рыбий – моржовая кость.


[Закрыть], да кречет. Паша спросил ещё, давно ли я пошёл от своего господина из Москвы. Я сказал: «Как государь мой меня отпустил к брату своему, Сулейман-султану, прошло уже восемь месяцев». А как явился я к султану и челом ударил, взяли меня его ближние люди под руки и подвели к Сулеймановой руке. А после того я от государя и великого князя султану поклон исправил и грамоту подал и поминки явил по государеву наказу. А поклон правил стоя, а не на коленках, и султан против этого не промолвил ни одного слова и не спросил ни о чём.

– А каков, Фёдор, турецкий султан?

– Сулейман сидел на рундуке[91]91
  Рундук – в данном случае возвышение с приступом, трон.


[Закрыть], а вид у него был важный, телом толст. Под ним был тюфяк золотной. Одет Сулейман в чугу[92]92
  Чуга – узкий кафтан с рукавами до локтей.


[Закрыть] камчату, золотную по лазоревой земле, да на голове чалма.

– Много удивительного видят наши послы – разные страны и народы, моря и горные вершины. Хотелось бы и мне самому всё это повидать!

– Ты прав, государь, много диковинного есть на белом свете. Будучи в Царьграде, довелось мне наблюдать удивительное чудо, совершённое на глазах толпы кудесником. Получив от людей самое обыкновенное яблоко, он разрезал его ножичком пополам, извлёк зёрнышко и посадил во влажную землю. Затем покрыл посеянное зерно маленькой корзиночкой и стал играть на дудке. Когда же он поднял корзинку, то оказалось, что под ней появился нежный росток. Кудесник покрыл его корзинкой и, играя на дудке, стал скакать вокруг. Снова подняв корзинку, он показал нам яблоньку, которая своей вершиной упиралась в покрышку. Вся яблонька была усыпана ароматными цветками. После этого принялись скакать и кривляться помощники кудесника, и на яблоньке появились плоды. Кудесник накрыл яблоньку корзинкой, чтобы эти плоды созрели, и через некоторое время раздал окружавшим его людям десяток спелых яблок. Само же деревце он вырвал из земли и поставил в воду.

Юноша перекрестился.

– Не иначе как сама нечистая сила явилась людям в облике сего кудесника! Уж не отведал ли ты, Фёдор, тех нечестивых яблок?

Воронцов весело рассмеялся.

– Нет, государь, мы не стали осквернять себя прикосновением к сатанинским яблокам. Много диковинного видели мы в разных странах, но и то нужно иметь в виду, что русские послы нередко терпят самые гнусные притеснения, оскорбления и обиды от лихих людей, да и от недружественных нам правителей.

Ваня нахмурился.

– Придёт время, Фёдор, и мы усмирим татей, а недружественных правителей, оскорбляющих русских послов, жестоко покараем!

Воронцов вежливо поклонился в ответ на эти слова, а сам подумал: «Не скоро такое свершится!»

– Фёдор, когда Жигимонтов посол намеревается покинуть Москву?

– Сказывал он, будто хочет отправиться домой в Артамонов день[93]93
  12 сентября.


[Закрыть].

– Доволен ли он кормом?

– Очень доволен, государь, премного благодарил он за оказанную ему честь.

Вчера, в день Рождества Богородицы, великий князь Иван Васильевич дал обед в честь посланника польского короля Жигимонта. На том обеде за большим столом сидели бояре князь Дмитрий Фёдорович Бельский, князь Иван Михайлович Шуйский, брат Андрея Шуйского, и он, Фёдор Семёнович, с братом Иваном.

– Благодарствую, Фёдор, за душевную беседу, а сейчас пора нам идти в столовую избу, где нас ждут бояре.

Идя по переходам дворца в столовую палату, юный государь залюбовался открывшимся перед ним видом. Под ярко-синим осенним небом несла свои спокойные воды величавая Москва-река. Белые облака засмотрелись в глубину её чистых вод. За рекой до самого края неба распахнулись тронутые осенним румянцем сады. Вчера народ справлял осенины – вторую встречу осени: бабы толпились по берегам реки, пели величальные песни. И ныне выдался хороший денёк.

Бояре, собравшиеся в столовой палате, встали при появлении великого князя, низко склонили перед ним головы. Встал и митрополит Макарий. Он-то и требует от бояр почтения к великокняжеской особе, постоянно напоминает в своих проповедях о божественном происхождении власти государя.

Ваня заметил перемену в отношении к нему бояр, знает, что проявляемое ими почтение – результат трудов Макария, но ему всё мнится – и не без оснований, что в душе бояре продолжают считать его несмышлёным мальцом, по-прежнему готовы в его присутствии творить бесчинства и своеволие.

Юный государь приблизился к митрополиту для благословения. Тёмные, живые глаза Макария смотрят на него строго, требовательно.

«Чего хочет от меня первосвятитель? Так ли я веду себя, как подобает вести великому князю? Почему терплю своеволие бояр? Как мне поставить их на место?»

Эти вопросы не в первый раз приходят в его голову, но до сих пор он не ведает чёткого, однозначного ответа на них.

Ваня сел в предназначенное для него кресло. Шелестя одеждами, разместились по лавкам бояре. И вдруг – громкий крик Андрея Шуйского взорвал тишину.

– Гляньте-ка, люди добрые, куда Федька Воронцов уселся! А ну встань и сядь ниже меня!

Фёдор Семёнович, побледнев, продолжал сидеть поблизости от великого князя. Иван Кубенский, Дмитрий Палецкий, Дмитрий Курлятев, Иван Турунтай-Пронский, Алексей Басманов-Плещеев повскакивали со своих мест и кинулись к Воронцову. Андрей Шуйский первым подскочил к нему и со всего маху ударил по лицу. Иван Кубенский ухватился за борт нарядного бархатного кафтана, рванул его на себя-оборванные пуговицы, накидные петли и затейливые кисти полетели в разные стороны.

– Стойте, прекратите творить мерзости в присутствии государя! – громко кричал митрополит.

Его, однако, никто не слушал. Фёдора Семёновича поволокли к дверям. Растерзанный кафтан его валялся на полу, длинные, собранные в мелкие поперечные складки рукава словно взывали о помощи. Макарий исподлобья глянул на государя – тот молча взирал на избиение своего любимца, глаза его были широко открыты, тело сотрясала дрожь.

Между тем бояре выволокли Воронцова на крыльцо великокняжеского дворца. Привлечённые шумом, со всех сторон к дворцу бежали люди.

– Вот тебе, любимчик великого князя! – Андрей Шуйский ногой пнул Фёдора Семёновича так, что тот повалился с высокого крыльца на площадь. Но и здесь бояре продолжали бить его руками и ногами. Юный государь, бледный, дрожащий, стоял на крыльце.

– Волоките его в темницу, недолго уж ему жить!

– Недостойно великому князю смотреть на эти мерзости, – прозвучал голос митрополита, – пойдём, государь, отсюда.

Макарий взял юношу за руку, тот послушно пошёл следом за ним и, лишь когда они оказались в палате вдвоём, обрёл дар речи.

– За что, за что они хотят убить Фёдора? Что он сделал плохого? Каждого, кто люб мне, Шуйские норовят лишить живота! Звери, а не люди… Когда же кончится всё это?

– Все эти мерзости кончатся лишь тогда, когда великий князь своей рукой пресечёт их, – голос митрополита звучал сурово, требовательно.

– Настало ли для этого время, святой отец?

– Да, время настало, пора тебе, государь, быть мужем!

Митрополит отошёл к окну, глубоко задумался. Ныне рушатся все его замыслы. На стороне Шуйских большая сила, сплошь титулованное княжье. А у него был лишь Фёдор Воронцов, которого он приблизил к великому князю в надежде, что боярин станет ему опорой, будет противодействовать пагубному влиянию Шуйских. Кто же ещё верен ему? Пожалуй, отец и сын Тучковы. Но Михаил Васильевич последнее время часто хворает, сторонится боярских склок, и не без оснований: ещё со времён митрополита Даниила Шуйские затаили на него злобу и при случае могут расправиться с ним. На стороне Макария и родственники Тучковых братья Морозовы-Поплевины. Их-то и призовёт он на помощь.

Макарий решительно направился к дверям и, распахнув их, приказал стоявшему на страже чернецу:

– Немедленно позови сюда братьев Ивана Григорьевича и Василия Григорьевича Морозовых.

Великий князь вопросительно глянул на митрополита.

– Хочу, государь, отправиться в логово смутьянов, чтобы спасти от погибели Фёдора Семёновича.

«Не обильно моё воинство, трудно мне бороться с Шуйскими и их подпевалами. Настало время воспользоваться советами тверского епископа Акакия – противопоставить Шуйским ещё одну силу – дядей государя Михаила да Юрия Глинских».

– Государь, много обид чинят тебе строптивые бояре, поэтому надобно окружить себя верными людьми, способными защитить от оскорблений.

– Где же взять их – верных людей?

– Обопрись пока на дядей своих, пожалуй Михаила Васильевича Глинского боярством и чином конюшего, а Юрия Васильевича – боярством и чином кравчего[94]94
  Кравчий – лицо, ведавшее напитками на стеле государя.


[Закрыть].

– Год назад, святой отец, по твоему совету я просил Юрия Васильевича быть воеводой в передовом полку, да он отказался, сославшись на то, что в полку правой руки был князь Александр Борисович Горбатый и ему меньше князя Александра быть нельзя.

– Что ж, в отказе Юрия Васильевича есть резон, однако, если ты пожалуешь его боярством и чином кравчего, он будет лишь благодарен тебе.

– Хорошо, пусть свершится по твоей воле, святой отец.

– И ещё об одном прошу тебя, государь. Смута из-за Фёдора Воронцова только началась, и, чтобы не видеть всех мерзостей, творимых боярами, советую тебе уехать на богомолье в Троицкий монастырь для душевной беседы с игуменом Алексием. Десять лет минуло с той поры, как твой отец, государь Василий Иванович, отправился в Сергиеву обитель в последний раз. Так ты бы своей поездкой почтил его память.

– Хорошо, святой отец.

– Вместе с тобой будут Василий Михайлович Тучков да братья Глинские. Я же останусь в Москве гасить огонь смуты.

– Жаль мне, святой отец, Фёдора Воронцова.

– О нём не печалься, сын мой, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы спасти его.

В палату вошли братья Морозовы-Поплевины. Иван Григорьевич – сильный ещё старик с пышной окладистой бородой, с густыми бровями, нависшими над спокойными серыми глазами. Василий Григорьевич ростом пониже, но и ему силушки не занимать. Оба с почтением поклонились митрополиту.

– Други мои, – обратился к ним Макарий, – великое бесчестье учинили Шуйские по отношению к государю, избив верного его слугу Фёдора Семёновича. Намереваются они убить Воронцова, а государь просил меня всячески противодействовать злобным замыслам. Потому намерен я немедленно отправиться к смутьянам.

Братья незаметно переглянулись, они опасались, что прямое вмешательство митрополита в свару между боярами может закончиться для него так же, как и для Даниила и Иоасафа. Не лучше ли ему пока остаться в стороне?

Иван Григорьевич, кашлянув в кулак, осторожно произнёс:

– Шуйские злопамятны, святой отец, по их воле оставили митрополию Даниил и Иоасаф.

Лицо Макария зарумянилось.

– Чем такое терпеть, лучше и мне вслед за Даниилом и Иоасафом отречься от возложенного на меня сана! До тех пор, пока я митрополит, надлежит мне всячески противодействовать варварским обычаям.

Видя решимость Макария, братья не стали больше удерживать его и вместе с ним отправились в столовую избу.

В столовой палате сторонники Шуйских праздновали победу над очередным любимцем великого князя.

– Так мы поступим с каждым, кто будет лезть под крылышко государя! – кричал на всю палату Андрей Шуйский.

– Верно! – ревел Иван Кубенский, изрядно выпивший.

Появление митрополита и бояр Морозовых-Поплевиных вызвало некоторое замешательство в стане победителей. Князь Фёдор Скопин-Шуйский[95]95
  Скопин-Шуйский Фёдор Иванович (150? —1557) – вяземский воевода, в 1547 г. подстрекал народ против Глинских. Перед смертью принял монашество под именем Феодосия.


[Закрыть], сын воеводы Ивана Скопы, осклабился при виде Макария:

– Святой отец тоже никак решил ввязаться в драку.

Кто зашикал на смельчака, а кто и весело рассмеялся. От негодования лицо первосвятителя покрылось красными пятнами. Стремительной походкой он направился было к Андрею Шуйскому и вдруг резко остановился. В палате раздался треск раздираемой материи– это Фома Головин наступил на мантию, и она в нескольких местах порвалась.

Макарий повернулся и медленно, пошёл в сторону шутника. Глаза его полыхали гневом.

– Именем Господа Бога проклинаю тебя, исчадие адово! – голос митрополита звенел как туго натянутая тетива. От его слов многим присутствующим стало не по себе. Макарий меж тем обратился к Андрею Шуйскому:

– Боярин, великому князю стало ведомо, что твои люди намереваются убить Фёдора Воронцова. Так ли это?

– Да, святой отец, по своим делам Фёдор Воронцов заслужил смерти.

– Хотел бы я ведать, в чём вина Фёдора?

– Вина Воронцова в том, что государь его жалует и бережёт. Не так давно без нашего на то приговора он пожаловал Фёдора боярством.

– Выходит, ты, Андрей Михайлович, и твои люди решили учинить суд над самим великим князем. Ведомо ли вам, что это грех тягчайший? Испокон веков так ведётся, что государь волен жаловать или казнить своих людей. Воля государя есть воля Господа Бога. И вы эту святую заповедь собираетесь порушить. Великий князь Владимир Мономах в поучении своём писал: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Ещё немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его».

– Всем ведомо, святой отец, что великий князь юн, а потому не может сам управлять государством. По этой причине мы бережём его от влияния тех, кто хотел бы использовать расположение государя для своей корысти.

– Верно, боярин, великий князь юн, но ведомо всем, однако, что юность быстротечна. Да и так ли уж юн тосударь? В его годы великий воин Александр творил великие дела во славу Руси. Потому лишать власти великого князя – значит совершать богопротивное деяние. Вот ещё о чём хотел спросить тебя, боярин: велика ли вина Фёдора Семёновича?

– Воронцов подбивал великого князя против других бояр.

– Не верю тому! Ведомо мне, что он вёл с государем речи о тех странах, где ему пришлось побывать. Много ли вреда в тех речах? Напротив, они полезны для юного государя. Кто из присутствующих здесь поклянётся именем Бога, что Фёдор Семёнович подбивал государя на плохое? – митрополит обвёл всех пристальным взглядом. Желающих свидетельствовать в пользу Андрея Михайловича не нашлось. – Вот видишь, боярин, нет послухов, подтверждающих правоту твоих слов. Вымысел же не может служить причиной казни человека. Бог жестоко покарает за это. Потому великий князь и велит освободить Фёдора Воронцова из темницы.

– Уж не для того ли, чтобы снова жаловать? Не бывать тому! Пусть государь будет доволен тем, что мы не лишим Фёдора живота, но на Москве ему больше не бывать!

«Судя по всему, Шуйские намерены сослать Фёдора, но куда? На Белоозеро? В Соловки? А там, глядишь, задушат его, как Ивана Бельского».

– Боярин, коли Фёдору Воронцову нельзя остаться в Москве, пошли его на службу в Коломну.

– Нет, святой отец, боярина Воронцова вместе о сыном Иваном мы пошлём в Кострому.

ГЛАВА 20

– Наконец-то Господь Бог надоумил государя явить милость своим ближним родичам, – княгиня Анна Глинская осмотрелась по сторонам, словно принюхиваясь, – а то ведь после кончины великой княгини – моей доченьки, отравленной Шуйскими, счастье совсем было отвернулось от нас, Глинских. Ныне же, хвала Всевышнему, государь обратил свой взор в нашу сторону и вопреки воле Шуйских щедро пожаловал своей милостью. А злодеев Шуйских Бог покарал и ещё покарает. Вон Василий Васильевич женился на молоденькой да и загнулся. Недавно братец его, Иван, скончался.

– На смену одним, матушка, явились другие – Андрей и Иван Михайловичи, Пётр – сын Ивана, Фёдор Скопин-Шуйский… Конца-краю не видно этим Шуйским!

– Ты, Юрий, больно горяч. Древо Шуйских сразу не свалить. Так вы, дети мои, по одной ветке рубите И тем ускорите конец всему дереву. У Андрея Михайловича рыльце в пушку: юный государь, приметила я, страсть как не любит его, да терпит пока. Так вы, отправляясь вместе с великим князем в Сергиев монастырь, по дороге внушайте ему, что за тяжкие вины следует казнить первосоветника!

– Мудро говоришь, матушка, – вмешался в разговор Михаил Глинский, – и я мыслю, что прежде всего нам Андрея Михайловича свалить надобно. И с тем делом мешкать не следует. Времена нынче такие: либо мы одолеем Шуйских, либо они нас.

Анна повела крючковатым носом в сторону иконы, перекрестилась.

– Денно и нощно молюсь я за вас, дети мои. Долго вы были в стороне от больших дел. Ныне пробил ваш час. Так дерзайте же!

На следующий день после Никиты Гусепролета[96]96
  То есть 16 сентября.


[Закрыть] великий князь отправился на богомолье в Троицкий монастырь. Рядом с ним ехал Василий Михайлович Тучков. Время от времени низкие, насыщенные водой облака обдавали путников холодными брызгами. На душе юного государя было мерзко: он всё ещё тяжко переживал обиду, причинённую ему Шуйскими.

– Фёдор Воронцов говорил мне, будто есть страны, где и зимой так же тепло, как летом. Правда ли это?

– Правда, государь, те страны лежат в полдневной стороне[97]97
  Полдневная – южная.


[Закрыть]. Туда сейчас держат путь наши птицы – гуси, журавли. И по полёту этих птиц мы можем узнать, какой будет весна.

Ваня внимательно посмотрел по сторонам.

– Вон стая гусей летит…

– Судя по их полёту, следует ожидать малую вешнюю воду: вишь, как они низко летят. Чем выше проносятся гуси, тем дружнее будет весна и обильнее половодье.

– Выходит, гусь – птица вещая. А можно ли узнать, какая ждёт нас зима?

– Для этого надобно присмотреться к тем гусям, которые по земле ходят: ежели гусь лапу поднимает, значит, быть холодам, стоит на одной ноге – к морозу, ну а коли полощется в воде – быть теплу. Раннюю зиму указывает гусь, спрятавший голову под крыло.

«И я уподобился гусю, почувствовавшему приближение ранней зимы: вместо того чтобы покарать Андрея Шуйского за оскорбления, причинённые Фёдору Воронцову, я сел на коня и отправился на богомолье. Когда же кончится моё унижение? Когда я стану наконец настоящим великим князем, таким, каким были мой отец и дед? Как сделать так, чтобы бояре перестали считать меня дитем несмышлёным?»

Нет, он не дитё несмышлёное. В книгохранительнице отца изучены им история древней Иудеи и Византии, Ветхий и Новый завет, жития святых отцов, труды византийских богословов. Он может по памяти повторить написанное в той или иной книге. Все говорят, что Василий Михайлович Тучков прочитал множество книг. Так, может быть, он ведает, что надобно сделать, чтобы стать настоящим великим князем? Только вот смеяться бы не стали над ним, если он спросит об этом.

– В поучении Владимира Святого, которое я не так давно прочитал, сказано: «Ещё немного, и не станет нечестивого, посмотришь на него, и нет его. А кроткие наследуют землю и наслаждаются множеством мира», Горы неправды, творимой злыми людьми, вижу я вокруг. Почему же торжествуют нечестивые и унижены праведные? Почему у нас делается всё вопреки поучению Мономахову?

Тучков пристально посмотрел на юношу.

– Ты спросил, государь, о словах Владимира Святого, который полагал, что зло обречено на погибель, а добро всегда торжествует, и я отвечаю тебе-такова воля Господа Бога, В поучении его далее тех слов, которые ты мне поведал, сказано так: «Нечестивый злоумышляет против праведника и скрежещет на него зубами своими. Господь же посмеивается над ним, ибо видит, что приходит день его. Нечестивые обнажают меч и натягивают лук свой, чтобы низложить бедного и нищего, чтобы пронзить идущих прямым путём; меч их войдёт в их же сердце, и луки их сокрушатся». Так сказал премудрый Мономах. Его слова означают: на всё воля Господа Бога нашего. Нечестивый человек силой оружия творит неправду, но Господь Бог, видя это, укрепляет дух великого князя, призванного быть праведным судьёй своим людям. И великий князь поднимет меч свой разящий, чтобы сокрушить нечестивца и восстановить справедливость.

«Поднимет меч свой разящий… Поднимет меч свой разящий». Юноше казалось, что именно эти слова вызванивают колокола Троицкого монастыря, приветствуя высоких гостей.

«Выходит, чтобы стать настоящим великим князем, я должен поднять меч свой разящий!»

Игумен Троицкой обители Алексий похож на старого сурового воина. Громкий голос его колоколом гудит под каменными сводами собора Троицы. И молитва его какая-то особенная, похожая на напутствие воинов перед бранью. В своей проповеди он не раз упомнил князей Александра Невского и Димитрия Донского.

После службы игумен увлёк великого князя в свою келью, усадил напротив, пристально всмотрелся в его лицо.

– Вижу, возмужал ты, государь. И не диво: четырнадцатый год уж пошёл. В твои годы знаменитые предки большие дела творили. Взять хоть прославленного князя Димитрия, коего в народе Донским кличут. Девять годков ему было, когда отец его, князь Иван Иванович, возвратившись из Золотой Орды от хана Берди-бека, занедужил и скоропостижно скончался. Бердибек тоже вскоре умер, и на его место взошёл хан Кульпа. В те поры русские князья, узнав о переменах на ханском престоле, должны были ехать в Орду для получения ярлыка от нового хана. Не долго продержался у власти хан Кульпа, по прошествии шести месяцев и пяти дней его убил князь Науруз, Так что, прибыв в Сарай, русские князья вручали свои дары, предназначенные для Кульпы, новому хану. И вот к Наурузу явился сын великого князя Ивана Ивановича девятилетний отрок Димитрий[98]98
  Сообщение о походе девятилетнего князя Дмитрия Ивановича в Орду содержится в Рогожской летописи, другие источники утверждают, что впервые он попал в Орду в 1361 году, когда ему было 11 лет.


[Закрыть].

Игумен Алексий задумался, словно вспоминая то, что видел когда-то своими глазами. Ване не терпелось узнать, что же было дальше.

– Дал ли Науруз ярлык на княжение отроку Димитрию? – прервал он затянувшееся молчание.

– Нет, государь, не дал. Посмотрел он на него, покачал головой и велел послать за сыном князя нижегородского и суздальского Константина. Ярлык на княжение получил не Димитрий Иванович, а Димитрий Константинович. Не по отчине и не по дедине досталось ему княжение. Вскоре, однако, в Орде вновь сменился хан, престолом завладел Амурат. Когда к нему явились с дарами московский посол от князя Димитрия Ивановича и посол от Димитрия Константиновича, Амурат приказал поместить их обоих под стражу и запретил сарайским вельможам иметь с ними дело. Сам же он задумал разобраться, правильно ли поступил правивший до него Науруз с московским княжением. И решил он, что княжить на Москве должен Димитрий Иванович, а не Димитрий Константинович. В ту пору Донской был моложе тебя, ему исполнилось всего двенадцать лет.

– И Димитрий Константинович легко уступил княжение отроку?

– Нет, государь, Димитрий Константинович был недоволен волей Амурата и занял своим войском Переяславль-Залесский, чтобы воспрепятствовать продвижению Димитрия Ивановича во Владимир, где в ту пору в Успенском соборе он должен был венчаться на великое княжение. Но юный Димитрий Иванович смело сел на коня и устремился со своей ратью к Переяславлю.

Узнав о его приближении, Димитрий Константинович перепугался и бежал сначала во Владимир, а оттуда в свою вотчину – в Суздаль.

«А я, когда пришёл на Русь Сагиб-Гирей, не решился сесть на боевого коня, всё перепоручил своим воеводам. Так ли поступили бы мои предки? Александр Невский в пятнадцать лет стал князем-наместником Великого Новгорода, водил свою дружину на врага, судил строптивых новгородцев. Димитрий Донской и того раньше стал промышлять власть. Я же советуюсь с боярами: быть мне в Москве или бежать от Сагиб-Гирея в дальний северный город. Оттого бояре и не чтут меня, творят по своей воле, а не по моей. Не бояре похитили у меня власть-я сам отдал её им. Но отныне всё должно измениться, я буду сам править своими людьми, судить их по правде и совести».

– Святой отец, как поступил бы Димитрий Донской с боярином, который почал бы править от его имени?

Алексий строго глянул в глаза юноши и твёрдо произнёс:

– Димитрий Иванович жестоко покарал бы святотатца. Великому князю власть дана самим Господом Богом, и обладать той властью должен лишь он сам.

Из Троицкого монастыря великий князь поехал на Волок, а затем в Можайск. В Москву он возвратился лишь в день Зиновея[99]99
  30 октября.


[Закрыть]. Во время всего путешествия его дяди проявляли по отношению к нему большое почтение. И не диво: по просьбе митрополита Макария государь щедро пожаловал их.

Но по мере приближения к Москве в душе Михаила и Юрия росла тревога. Им прекрасно были ведомы порядки, установленные боярами при дворе. Каждого, снискавшего любовь великого князя, ждёт пропасть. И той пропасти не сумели избежать ни Иван Бельский, ни Фёдор Мишурин, ни Фёдор Воронцов. Что же уготовили Шуйские им, нынешним милостивцам великого князя? Темницу или ссылку на Белоозеро? Плаху или отраву в кубке? Не лучше ли упредить Шуйских, первыми нанести удар с помощью государя? Братья пришпорили коней и поехали по обе стороны от Ивана.

– Государь! В большой тревоге возвращаемся мы в Москву, – скороговоркой произнёс Юрий.

– Отчего так? Разве не пожаловал я вас великим своим жалованием?

– За пожалование мы премного благодарим тебя, государь. Да вот опаска берёт: ну как по возвращении в Москву ждёт нас лютая кара, уготованная Шуйскими? Не любят они тех, кого государь жалует. Вон и Фёдора Воронцова в Кострому услали…

Лицо юноши покрылось красными пятнами.

– Отныне несправедливостей, чинимых Шуйскими, больше не будет!

Произнеся эти слова, Ваня вдруг спохватился: ну как не справится он со строптивыми боярами, не сумеет поставить их на место? Ведь до сих пор в боярских сварах ему ещё ни разу не удавалось отстоять свою честь и достоинство. До мельчайших подробностей запомнил он события, происшедшие почти год назад в ночь на Малахия: искажённое ужасом лицо Петра Щенятева, умолявшего спасти его, просьбы о защите митрополита Иоасафа.

«Нет, такого больше не должно повториться! Ни Александр Невский, ни Димитрий Донской не потерпели бы подобного бесчестия. Отныне никто не посмеет в присутствии великого князя вершить суд и расправу».

Легко сказать: всё будет отныне иначе. Но как достигнуть этого? Как должен он поступить с Шуйскими?

– Государь, – вкрадчиво заговорил Михаил Васильевич, – достаточно тебе убрать Андрея Михайловича Шуйского, и все станут послушными тебе. А убрать его надобно так, чтобы другим было неповадно творить бесчестие в присутствии государя. Пора избавить государство от хищников власти и покарать злодеев!

«Отец Алексий и Василий Михайлович Тучков призывали меня поднять меч разящий, а Глинские указали мне, на кого следует направить этот меч. Да, я должен судить Андрея Шуйского и жестоко покарать его за совершённые злодеяния в назидание другим».