Текст книги "Невероятно насыщенная жизнь"

Автор книги: Вадим Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Н-нет, – сказал я.

– Я тоже так думаю. – Она улыбнулась и слегка подтолкнула меня к двери класса.

Я готов был хоть сквозь землю провалиться: значит, она слышала, как я на Аполошку орал. Может, он трясется от какой-нибудь болезни? Эх, добрый-то ты добрый, Половинкин… да какой же ты добрый?!

Я сел за парту и, стиснув зубы, написал Апологию записочку. «Не сердись!» – написал я и попросил Петьку Зворыкина передать. И смотрел, как записка дошла до Апология. Он развернул ее и прочитал. Некоторое время он не поворачивал головы, но потом посмотрел на меня, и мне показалось, что он улыбнулся. У меня немного отлегло от сердца. И только тут я сообразил, что Апологий-то от меня пересел, а рядом со мной опять сидит Маша. Она шепотом спросила меня:

– Что у тебя за дела с этим… трясучкой?

Я хватил кулаком по парте.

– Что с тобой, Половинкин? – спросил математик.

– Это нечаянно.

– Ты что? – удивилась Басова.

– Не смей его больше трясучкой называть! – сказал я сквозь зубы.

– Да что с тобой?

– Не твое дело! И вообще все у тебя плохие, одна ты хорошая.

Она хотела что-то вякнуть, но математик опять посмотрел в нашу сторону, и она промолчала. Только обиженно поджала губы. Ну и пусть обижается. Математик несколько раз прицеливался меня спросить, но так и не спросил – наверно, пожалел. А у меня из головы не выхолил батя с повязкой и пропавший Венька, о котором отец что-то и без меня знает, и как там мама… И еще этот Апологий. Я не заметил, как кончился урок.

На перемене я сразу подошел к Апологию и громко, чтобы слышали все, сказал:

– Ты меня извини. Больше этого не будет.

Ребята удивленно смотрели на нас, Апологий ухмыльнулся:

– Да ладно, пустяки…

– Нет, не пустяки, – сказал я твердо, хотя мне хотелось удрать куда глаза глядят. – И если хочешь, можешь дать мне по морде.

– Во сила! – заорал Петька Зворыкин. – Чего это с ним?

– Ничего, – сказал я. – Только если кто будет к нему приставать, тот получит! Понятно?

– Чокнулся, Половинкин! – сказал Матюшин. – Кто к нему пристает?

– Он сам ко всем пристает, – пропищали Зоенька и Юлька.

– Ладно. Кончили этот разговор, – сказал я и вышел из класса.

За мной сразу вышли Татьяна и Машка.

– Ты какой-то странный, Семен, – сказала Татьяна, – что случилось?

Машка молчала и только поглядывала на меня искоса. Вид у нее был какой-то… виноватый. Ага! Теперь виноватый, а раньше? Я накачивал и накачивал себя злостью и, когда накачал как следует, сказал:

– Со мной ничего не случилось, а вот с кем-то, может, и случилось.

– С кем? – спросила Татьяна.

– С Венькой? – испугалась Басова.

– Может, и с Венькой, – сказал я.

– Слушай, Половинкин, – рассердилась Татьяна, – мы друзья или нет?

– С тобой еще может быть, – сказал я, – а вот с ней…

И я ткнул пальцем в сторону Машки. Она дернула головой, как это она умеет, заложила руки за спину и пошла от нас своей принцессинской походочкой. А Татьяна рассвирепела:

– Пижон ты, Четвертинкин, – сказала она, – хуже девчонки. Ну, чего ты выдрючиваешься?

– Это я выдрючиваюсь? – медленно спросил я.

– И она выдрючивается, – сказала Татьяна. – Оба вы хороши, Монтекки и Капулетти!

– Кто, кто?

– Некогда мне объяснять. Маша, иди сюда! – крикнула Татьяна.

Басова нехотя повернулась.

– Ну, что еще? – недовольно спросила она.

– Ох, – сказала Татьяна, – я, кажется, сейчас вас обоих лупить буду!

Басова засмеялась. И я тоже не выдержал, тоже засмеялся – уж больно она забавная была, эта Татьяна: маленькая, кругленькая, сердитая. Я представил, как она нас лупит – очень смешно.

– Ладно, – сказала Маша, – но пусть он…

– Нет, пусть она… – сказал я.

– Пусть вы оба, – сказала Татьяна.

И мы опять засмеялись. А сзади, конечно, Апологий сказал:

– Переговоры прошли в теплой и дружественной обстановке. Целуйтесь.

Я обернулся и по привычке чуть не дал ему по шее, но вовремя удержался.

– Это я так, – дружелюбно сказал Апологий. – Шутю. Между прочим, вы Балашовым интересуетесь? Я могу вам кое-что сообщить.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросила Машка.

– Я все знаю, – важно сказал Апик.

– Ну? – спросили мы хором.

Но в это время в класс прошел математик. Апологий обещал все рассказать на следующей перемене.

На уроке Маша написала мне записку. Вот такую: «Может, тебе неприятно, что я опять села с тобой? Так я пересяду. М.» Я прочитал, и сердце у меня застучало. Я немного подумал, а потом как в воду бросился и написал ответ:

«Не надо пересаживаться! С.»

Тогда она написала:

«Хорошо. М.»

И я написал:

«Очень хорошо! С. А кто такие Монтеки и Капулеки?»

Маша покраснела, но написала:

«Это Ромео и Джульетта».

Больше я ничего не писал. Про Ромео и Джульетту я кое-что слышал. И в кино видел. И вообще.

Я сидел, уткнувшись в учебники, а на Машу боялся посмотреть. И она уткнулась в учебники.

Два раза я наткнулся на взгляд Г. А. – Герки. Он смотрел как-то странно, будто хотел что-то понять и никак не мог. Ну и пусть его смотрит!

На следующей перемене меня сразу окружили «рохлики». Гринька слегка прихрамывал, и одно ухо у него было красное, как помидор. «Рохлики» были злые.

– Видал? – спросил Матюшин и ткнул пальцем в Гринькино ухо. Гринька заверещал.

Я не выдержал и засмеялся.

– Он еще смеется! – закричал Гринька. – Рене… гат!

– Знаешь, кто его отделал? – спросил Петька.

– Твои дружки, – сказал Коля Матюшин, – Фуфло и этот, как его… Хлястик.

– Какие они мне дружки?! – завопил я.

– А кто своего кабыздоха на нас натравил? – тоже заорал Петька.

Я даже растерялся.

– Вы что, ребята? Повидло просто еще дурак необученный. Он не понял, на кого кидаться надо. А я… так я просто хотел сказать, что с ними по-другому надо. Просто…

– Все у него просто, – сказал Матюшин.

– Да! – сказал Гринька. – А у меня нога и вот ухо.

– Здорово отдули? – спросил я с жалостью.

– Здорово, – грустно сказал Гриня. – Затащили в подворотню и отдули. А сами смеялись…

– Ну ладно! – сказал я. – Дождутся они! После уроков не расходитесь.

И я пошел к Татьяне, Маше и Апологию-Апику, которые ждали меня в конце коридора.

– Эти подонки Гриньку вчера избили, – сказал я.

– Это уж… это уж… это уж… – забормотала Маша.

– Погоди, – сказала Татьяна, – Логий, повтори, что ты нам рассказал.

Хм-м… Логий. Это, пожалуй, лучше, чем Апик.

– Я вчера видел Веньку, – сказал Апологий-Логий и затрясся, но это меня уже не злило, а в общем, я… не то чтобы отвернулся, а просто скосил глаза в сторону, чтобы не смотреть. А Маша скосила глаза в мою сторону.

– Где ты его видел? – быстро спросила Татьяна.

– На Моховой.

– Одного? – спросил я.

– Нет. Фуфло с ним был и еще какой-то парень.

– Черный? – вскрикнула Маша.

– Белобрысый. Маленький, но такой… квадратный.

– Тот! – сказал я.

– Какой «тот»? – спросила Маша. – Тот черный.

– Это другой, – сказал я. – Куда они шли?

– Они шли в подвал, – сказал Логий. – Там дом такой есть.

– Когда это было? – перебил я.

– Часов в шесть.

«Значит, это было до того, как я Фуфлу искал, – подумал я, – тогда в подвале уже никого не было».

– А дальше что? – нетерпеливо спросила Татьяна.

– Н-не знаю, – сказал Апологий.

– Ты не посмотрел? – возмутилась Маша. – И не подошел и не спросил, почему он в школу не ходит?

– А мне что за дело? – сказал он довольно нахально. – Мало ли что? У каждого своя жизнь…

Маша вдруг взяла его за плечо и повернула к себе. Она долго смотрела, а потом спросила что-то непонятное:

– Значит, «чарог… магог…» или, как там дальше? Да?

Апологий засмеялся, но вроде бы смущенно. Маша пошарила в кармане передника и достала оттуда смятую бумажку, разгладила ее и сунула под нос Апологию.

– Ты писал? – спросила она.

– Ну, допустим, – сказал Апологий, – а что тут такого?

– Ничего, – сказала Маша спокойно. – Катись отсюда. Ну!

– Подумаешь… – сказал Апологий, пожал плечами и ушел.

– Ты чего это, Басова? – спросил я. Опять она какие-то номера выкидывает.

– На, читай! – сказала Маша и сунула мне записку. – Вслух!

– «Чаргог… чагогг… манчауг… раггог, – еле-еле читал я, – чаубуиа… гунга… маугг». Ух! Это еще что?

– А это на языке какого-то племени индейского значит, что ты можешь ловить рыбу на той стороне, а я на этой, а посередке никто не ловит. Вот! – сказала она. – Это мне трясучка… написал.

– Ну и что? – спросил я. – Вроде бы правильно. Чтобы никто друг другу не мешал.

– Нет, неправильно! – крикнула Маша.

– Конечно, неправильно, – подтвердила Татьяна. – Это значит, что никому ни до кого никакого дела нет.

– Н-ну, – сказал я, – индейцы-то, наверно, не про это писали.

– Индейцы, может, и не про это, а Апологий как раз про это, – сердито сказала Маша. – У каждого своя жизнь, видишь ли, а может, там, в подвале… Веньку… – Она испуганно зажала рот ладошкой. – А мы тут разговариваем, разговариваем… Пошли!

– Куда? – спросила Татьяна.

– Туда… в подвал! – сказала Маша, и глаза у нее стали круглыми.

– Я там был, – нехотя сказал я. – Никого там не было.

Они обе уставились на меня и спросили хором:

– Когда?

Я рассказал, как вчера под вечер искал Фуфлу и не нашел.

– А почему ты решил в этом подвале его искать? – подозрительно спросила Маша.

– Ну, так… – Я начал мяться, но они пристали как пиявки, и пришлось рассказать им, что со мной в этом подвале случилось. Они тихонько ахали и смотрели на меня с уважением. И мне было приятно. Но когда я кончил рассказывать, Татьяна вдруг возмутилась, и Машка ее поддержала. Они начали кричать, почему я никому, например, отцу, не сказал, да как я мог молчать, да зачем я им сразу не рассказал и так далее. Ну ладно бы только Татьяна, а Машка-то? Я разозлился.

– Сама же с меня слово взяла, – сказал я, когда они прокричались.

– Так ведь это уже тебя касалось, а не Веньки, – сказала Маша.

– А это все время меня касалось, – сказал я. – И когда тебе в подворотне глаз подбили, и когда тот черный мне подножку подставил, и в подвале тоже.

– Так что же ты молчал? – опять спросила Маша.

– А ну вас, – сказал я и махнул рукой. – Не поймешь вас. Верно Апологий говорит: с вами дела не сделаешь.

Они опять набросились на меня и кричали, что надо что-то делать сейчас, немедленно, срочно.

– Эх! – сказал я.

Они опять уставились на меня. Я хотел им рассказать про мой разговор с батей сегодня утром и про то, что он пришел с повязкой на голове, а всю ночь его не было. Но не успел. В конце коридора появились завуч Рената Петровна, Маргоша и… капитан милиции товарищ Воробьев в новенькой с иголочки форме. Все они были очень серьезные. Они подошли к дверям класса, и как раз в это время прозвенел звонок. Они вошли в класс, и мы за ними.

Когда все расселись, Рената Петровна постучала ладошкой по столу и сказала:

– Сейчас у вас должен быть урок литературы, но его не будет. Случилось очень серьезное, очень неприятное происшествие. Вот товарищ капитан нам расскажет. А вы слушайте и делайте выводы.

Она покачала головой и села.

«Ну, так, – подумал я, – вот и домолчался ты, Половинкин». Я посмотрел на Машу. Она сидела выпрямившись, а руками прямо вцепилась в парту. Лицо у нее было бледное, и она глаз не сводила с капитана. А Татьяна, наоборот, раскраснелась, положила один кулак на другой, а подбородок уткнула в кулаки и тоже смотрела в глаза капитану. А у меня внутри все дрожало, и мне даже казалось, что я весь начал трястись, как этот… Апик.

Капитан Воробьев одернул мундир, обвел нас всех взглядом и сказал:

– Один ваш товарищ попал в беду. Сейчас он находится в больнице с тяжкими… с довольно тяжкими телесными повреждениями.

Ребята загудели.

– Кто? – хором пропищали Зоенька и Юлька.

Герка Александров быстро оглядел весь класс, высматривая, кого нет, и, заметив, что нет Веньки, кивнул головой – дескать, ясно кто. Мне хотелось запустить в него чем-нибудь, но я сдержался. Сердце у меня колотилось, и я представлял себе всякие страшные картины. Подвал и… Веньку. Маша схватила меня за локоть.

– Венька… – прошептала она.

– А что случилось-то? – спросил Коля Матюшин. – Под машину попал, да?

– Кто попал под машину? – закричал Петька.

– Не перебивайте, – строго сказал капитан Воробьев. – Я все изложу. Под машину никто из вас пока не попадал. К счастью. И, надеюсь, не попадет. В больнице лежит ваш товарищ, – капитан достал из кармана бумажку и посмотрел в нее, – ваш товарищ Вениамин Балашов, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения, проживающий по улице Моховая, дом номер тридцать один. Вчера в восемнадцать тридцать его жестоко избили. Ваш товарищ…

– Какой он нам товарищ… – заверещали опять эти две зануды, – он сам хулиган.

– А ну, цыц, попугайчики! – рявкнул Коля Матюшин, а ребята зашумели. Зоенька и Юлька обиженно поджали губы.

– Тихо! – сказал Герка. – Продолжайте, товарищ капитан.

Капитан удивленно покосился на Г. А.

– Спасибо, – сказал он. – Я продолжаю. Ваш товарищ в тяжелом состоянии был доставлен в больницу.

– А… а как он сейчас? – охрипшим голосом спросила Маша.

– Сейчас, – сказал капитан, – его жизнь вне опасности, но состояние тяжелое… довольно тяжелое.

Встала Татьяна.

– А как это случилось, товарищ капитан? – спросила она. – Нам это очень важно знать.

– Как его отделали? – выкрикнул Апологий, и тут же получил по шее от маленького Грини. Ну и тип! А я еще его жалел. Я вспомнил почему-то его деда и подумал, как это у таких хороших дедов рождаются такие паршивые внуки? И ничего он не болен, а трясется от вредного характера. А если болен – лечись… Тьфу! – о какой ерунде думаю…

– Как случилось? – переспросил капитан. – О подробностях я вам сказать не могу. Будет суд. Но в двух словах скажу. Затем и пришел. Ваш товарищ Вениамин Балашов находился под влиянием плохой компании. Но в критический момент нашел в себе силы и сознательность выйти из-под этого влияния. Как настоящий советский школьник, – капитан наклонился к Маргоше и что-то спросил, а она кивнула в ответ, – как… г-мм… настоящий пионер, он пришел и сообщил в органы охраны общественного порядка о готовящемся преступлении. Бандиты-рецидивисты выследили и избили его.

В классе опять все зашумели, а Машка опять сжала мне локоть и сказала в самое ухо:

– А?! Я что говорила?

У меня все прямо перевернулось внутри и очень захотелось выскочить из класса. Но я заставил себя сидеть спокойно.

Капитан Воробьев вдруг широко улыбнулся.

– В общем, хороший парнишка оказался. Просто чудесный парень. Верно ведь?

– Верно! – закричали все и тоже заулыбались, даже попугайчики и те улыбались и кричали что-то радостное. Ишь ты!

Капитан Воробьев постучал ладонью по столу.

– Между прочим, – сказал он задумчиво, – очень нелегкая жизнь была у вашего товарища. Очень.

Он помолчал, а потом строго сказал:

– А вы и не знали. Не ин-те-ре-со-вались. Это плохо. В этой компании были еще два подростка, – капитан снова достал бумажку, – Константин Коновалов, пятнадцать лет, и Борис Хлястиков, четырнадцать лет…

– Фуфло и Хлястик! – крикнул Апологий. – Я знаю!

Капитан поморщился чуть-чуть и сказал:

– Правильно, это их клички. Но они не нашли в себе смелости порвать…

– А что с ними? – спросил Гриня, потирая свое ухо.

– Это будет решать комиссия, – сказал капитан. – И еще хочу добавить: беды могло бы не быть, если бы, – он обвел взглядом класс, и я опустил голову, так как его глаза остановились прямо на мне, – если бы и другие ваши товарищи не молчали…

Тут мне показалось, что весь класс повернулся в мою сторону. Капитан кашлянул и продолжал:

– Ну, это я так, к слову. Это я к тому, что все вы должны нам помогать бороться со всякими… проявлениями.

И тут опять все загалдели: «Мы хотели, да мы боролись, да мы…» Капитан поднял руку.

– Но, – сказал он, – никакой самодеятельности. А то тут мне рассказывали наши дружинники, как… – он улыбнулся, – в одной школе ребята организовали какую-то не то БОР, не то МОР – боевую или могучую организацию по борьбе с хулиганами.

Тут уж все «рохлики» опустили головы, а я уставился на Герку. Ну и ну.

– Ладно, – сказал Воробьев, – ребята вы все хорошие, но впредь – советуйтесь.

– А что с этими бандитами-рецидивистами? – с любопытством спросил вдруг Апологий.

– Они задержаны, – ответил капитан. – Должен сообщить, что при операции отличились: один гражданский товарищ – Азаренков Александр Степанович и участковый инспектор лейтенант милиции товарищ Половинкин.

Рената Петровна подумала немножко и захлопала в ладоши. И все захлопали в ладоши. А потом до кого-то дошло, что я тоже Половинкин, и все стали смотреть в мою сторону. И мне стало до того… до того… до того… не знаю, до чего… Я встал и, ни на кого не глядя, вышел из класса.

…Полчаса, наверно, я стоял на Фонтанке около спуска, там, где мы с Татьяной ждали Машу. О чем я думал – никому не скажу.

А потом ко мне подошла Маша, а дальше на набережной я увидел Татьяну и с ней почему-то Гриньку, Петьку и Колю Матюшина.

– У тебя яблоки остались? – спросила Маша. – Антоновские.

– Остались, – сказал я.

– Это хорошо, – сказала она. – Завтра пойдем к Веньке в больницу.

Я кивнул.