Текст книги "Ходи осматриваясь"

Автор книги: Вадим Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Ну-у-у, – протянул он, когда она отошла, – напортачили вы, ребята, будь здоров. Понимаешь, как осложнилась работа для следствия? Если убийство имело место…

– Как это? – взъерепенился я. – Что значит имело место?

– А то и значит. Трупа-то нет. И свидетелей убийства тоже. В милиции ничего неизвестно – иначе, тут ты прав, в банке в неведении не остались бы. Я могу логично допустить, что приятель твой все это придумал.

– Зачем? Черт побери, зачем ему? Ты рассуждаешь как мент. – Я спохватился, осекся и виновато выдавил: – Прости, пожалуйста.

– Что уж там, – усмехнулся он. – Я и есть мент. И менты не всегда говорят глупости. Ох как часто они оказываются правы: опыт, знаешь ли, подсказывает.

– И что же в данном случае подсказывает опыт? – не удержался я от иронии.

– Хорошо, загибай пальцы. Во-первых, как я уже говорил, никакого убийства могло и не быть. Зачем ему выдумывать? Опять соглашусь с тобой: черт его знает. Тот самый – пресловутый мотив; знать бы его – никаких проблем не осталось бы. Во-вторых, если и было убийство, то не причастен ли к нему он сам? Да погоди ты! – сердитым махом кисти он усмирил мой возмущенный порыв. – Мало ли как бывает – ревность, ссора, скандал… Я говорю: допустим. Отвлекись на минуту от дружеских пристрастий, это опыт подсказывает – отстраниться, чтобы увидеть. Итак, предположим, убийство дело его рук. Тогда смотри, как все здорово укладывается: и паника, и избавление от трупа, и ты как свидетель – на всякий случай. И исчезновение, наконец – от страха перед ожидаемым разоблачением и стальные нервы могут не выдержать, вот и ударился человек, сломя голову, в бега. Ладно, пойдем дальше. Загибаешь? В-третьих, предположим, что все было так, как рисуется с его слов: женщина от кого-то скрывается, ее находят и убивают. Тут возможны варианты. Он с ней как-то повязан делом, и его убирают как сообщника – раз. Он никак с ней не связан, но кто-то подозревает, что это не так, и избавляется от потенциально опасного свидетеля – два. В-четвертых, убийство – само по себе, исчезновение – само по себе. Чистейшей воды совпадение. Согласен, верится с трудом. Но всякое бывает. И если есть малейшая вероятность, сбрасывать такой расклад нельзя. В-пятых…

Нескончаемое перечисление угнетающе действовало на психику. Я больше не мог выдержать и почти взмолился:

– Хватит-хватит! Довольно!

– Ладно, – сказал он примирительно. – Не куксись. Все это я к тому, чтобы показать, в какую муть ты влезаешь. Работа – не для одного человека. Группе оперов здесь разгребать и разгребать. И еще неизвестно, что выйдет. Мой тебе дружеский совет: предоставь милиции делать свое дело. И не суйся.

– Уже сунулся. – Я помотал головой. – И пойду до конца. В милиции сейчас – и ты это ясно показал – мне нечего предъявить. Кроме того, что Борис пропал, я ничего не могу утверждать.

– И это тоже надо еще доказать.

– Вот пусть и доказывают. Хотя сильно сомневаюсь в расторопности нашей милиции.

– Но ведь ты мешаешь дознанию. Сокрыв известные тебе факты, исходно препятствуешь раскрытию убийства.

– Какого убийства? – ухмыльнулся я. – Оставьте ваши домыслы, молодой человек, и покажите труп. Нет у меня фактов. Абсолютно никаких. Одни только придумки. Убитая-то преспокойненько гуляет себе по Казани. А если всерьез, скажу: убийство меня совершенно не интересует. Я хочу найти Бориса. Или что-нибудь, что прольет свет на его исчезновение. Милиция пускай делает свое дело. А я просто пошебаршусь вокруг. Раздобуду что-нибудь интересное для органов – там поглядим.

– Знаешь, как называется твое шебаршение? Есть такое хреновое слово – «провокация». Тут можно и напороться, и крепко схлопотать по сопатке. Со всех сторон, причем.

– Где наше не пропадало, – сказал я. – Одно признаю: ты в это встревать не должен. Тебе вообще лучше было бы ничего не знать. Прости. Пожалуйста, прости меня.

– Не дури, – буркнул он. Откинулся на спинку стула, подумал немного и с усмешкой сказал: – Забыл, каким упрямым ты можешь быть, когда на тебя находит. Ладно, подсоблю тебе. Открыто – ты прав – выступать мне нельзя. Но на досуг мой, так и быть, можешь рассчитывать.

Я испытал безмерное облегчение. Как будто вдруг раскрылся купол парашюта и меня блаженно закачало на стропах. Я попытался как-то это выразить, но он отмахнулся от моего бессвязного проявления радости, шутливо заметив:

– Не пускать же тебя в дурацкую авантюру без страховки.

Потом извлек из кармана ветровки потрепанный блокнот, занес в него те скудные сведения, которыми я располагал, и обещал мне для начала уже к вечеру представить кое-какую информацию об абоненте засекреченного телефона.

Мы расплатились и вышли на улицу. Сквозь густые отечные облака пробился размазанный луч – ну прямо под стать моему настроению.

– Перво-наперво, однако же, – раздумчиво сказал Бекешев на прощание, – надо бы выяснить, действительно ли разгуливает по Казани убиенная царица Тамара. Есть у меня там кореш в родственном агентстве. Свяжусь сегодня, попрошу позондировать. А ты, братец кролик, дуй в нелюбимую милицию – и крепись: там тоже не лыком шиты, поверь мне, бывшему менту.

Знакомство с Гринько у меня было шапочным: пару раз сталкивались на каких-то официальных мероприятиях. И новое пятиминутное соприкосновение не сделало его более тесным. Юркий молодой человек, с коротко стриженными, уже заметно прореженными русыми волосами, встретил меня на пороге кабинета беглой улыбкой в полгубы и, придерживая за локоть и направляя, с ходу поворотив обратно, буквально промчал по коридору. На бегу скороговоркой извинился:

– Понимаете, спешу. Неожиданный вызов. Но я обо всем договорился. Вас ждут в розыскном отделе. Сделают, как надо.

Я не успел опомниться, как уже сидел в небольшой комнате перед широким канцелярским столом под изучающим взглядом бровастого майора и рассказывал. Меня не прерывали. Майор внимательно слушал и понятливо кивал. Я старался быть лаконичным и управился скоро. Потирая мясистый подбородок, майор пару секунд помолчал и потом с неприкрытым недоумением спросил:

– Времени вроде бы прошло немного? Пять дней… Нет, меньше даже. Не рано ли пугаемся? Известны случаи, когда человек пропадал гораздо дольше. Много-много дольше. А затем объявлялся как ни в чем не бывало.

– Нет, – возразил я, – это не тот случай.

Он подозрительно посмотрел на меня из-под мохнатых бровей.

– Да-а?.. Откуда такая уверенность?

Я поведал о сорванной встрече с иностранцами в издательстве. Но, похоже, аргумент его совершенно не впечатлил.

– То ли еще бывает, – умудренно протянул он. Потом неожиданно вскинулся и поинтересовался: – А почему вы?

– Что я?

– Почему к нам обращаетесь вы, а не, например, жена? Семья у него есть?

Я объяснил.

– Не тревожить? Ну и ну. И как долго? Вообще-то положено, чтобы заявление о пропавшем исходило от родных. Уверены ли вы, что исчезновение не связано с семьей? Я хочу сказать, не было ли там конфликта, ссоры серьезной? Может, здесь и лежит причина – в самой что ни на есть заурядной супружеской драме?

– Едва ли, – уклончиво ответил я. – Я знаю эту семью как вполне благополучную. Во всяком случае, у жены никаких подозрений нет: ей я сообщил, что ему срочно пришлось уехать в командировку.

– Ну и ну, – опять прогундосил майор. – Потревожить ее придется-таки. Без вопросов к ней не обойтись. Так положено, понимаете?

Я уныло кивнул.

– И вообще, – продолжил он, – положено начинать снизу – с отделения по месту жительства. Но раз уж Гринько просил, я приму у вас заявление. В самом, так сказать, общем плане. Да вы наверняка на все вопросы по форме и ответить не сумеете, верно? Ну разные там пункты – о родственниках, семейном окружении и все такое. Так что попрошу: с женой все-таки свяжитесь. Пусть, в свою очередь, обратится в райотдел. Я позвоню туда сегодня же. Порядок есть порядок, понимаете? А пока садитесь вон там, – он указал на приютившийся сбоку столик, – и пишите.

Я сел и написал заявление «так сказать, в самом общем плане». Мне было ясно, что этот чертов общий план – не более чем деликатная отмашка, формальный знак уважения к просьбе коллеги. Без Милы, похоже, делу не будет дан законный ход. А звонить ей ох как не хотелось.

…Вечером дома я долго подбирался и примеривался к предстоящему разговору. Мне всегда претили семейные разборки. Собственный неудачный брачный опыт навсегда поселил в душе неимоверное отвращение к ним, тихое и глубокое. А тут надо же – разбираться в чужих домашних дрязгах! Я злился, чертыхался, увещевал себя и снова злился. И почти довел себя до белого каления, когда зазвонил телефон и спокойный голос Саши деловито вернул меня к здравому равновесию.

– Пиши, – возгласил Бекешев. – Значит, так. Первое: твой загадочный телефон числится за некоей Наталией Михайловной Боровец. Проживает на Ленинградском проспекте. Работает менеджером в турфирме «Вояж» – где-то на Шаболовке расположена, адрес найдешь сам, по справочнику. Дальше: супруг Крачковой – некто Федор Ломов. Выразительная фамилия, правда? Опасный тип. Спортсмен-тяжелоатлет. В настоящее время подвизается в ЧОПе – знаешь, что это такое? – с замечательным названием – «Оберег», вот так. До конца недели у него отгул. Запиши телефон и домашний адрес: Малая Бронная… – Он продиктовал координаты и хохотнул: – Ну как, доволен? То-то же. Фирма веников не вяжет. Ребятам в Казани уже дано задание. С утра начнут шуровать по отелям. И филиал «Универса» прощупают. Так что жди новостей – хороших и разных. И сам не делай глупостей. Будь осторожен, слышишь?

– Слышу, – сказал я.

Разговор с Сашей приятно утихомирил и одновременно подстегнул меня. Я решил, что не стану разводить никаких антимоний. Быстро набрал номер Милиного мобильника и, услышав ее голос, без экивоков заговорил:

– Пожалуйста, не дергайся. Зажми свои уязвленные чувства и выслушай внимательно. Борис пропал – в буквальном смысле пропал.

И не дав ей вымолвить ни слова, я сухо обрисовал ситуацию, сделав упор на своем походе в милицию. Очевидно, это было низко и жестоко. Мне самому стало тошно, когда ее разом осипший голос выдавил:

– Милиция? – После долгого молчания, когда я подумал было, что нас разъединили, в трубке прохрипело снова: – Ты не шутишь?

– Какие уж тут шутки, – буркнул я.

Вновь последовала пауза. Потом я уловил какой-то сдавленный всхлип и скорее угадал, чем услышал в шепоте:

– Прости, не могу говорить… Завтра… Утром приеду.

Она отключилась. Я чувствовал себя препаршиво. К выпивке я всегда был равнодушен. Но сейчас вдруг безудержно потянуло к чему-нибудь покрепче кофе. Я полез в бар, вытащил бутылку «Гжелки», откупорил и прямо из горла сделал оглушительный глоток – так что перехватило дыхание и глаза затуманились влагой.

5

Она приехала утром – где-то в половине девятого. Услышав короткий звонок, я уже догадался, кто это может быть. Прильнул к глазку, удостоверился и, отперев замок и сбросив цепочку, отворил дверь.

– Входи, – пригласил, забирая у нее черный саквояж.

– Прости, что так рано. Я прямо с электрички.

Я кивнул, провел ее в гостиную и, усадив в кресло, предложил разделить со мной завтрак, но она отрицательно покачала головой.

– Тогда кофе, – решил я. И, подкатив сервировочный стол, принес из кухни две кофейные чашки, наполнил их дымящимся напитком и расположился напротив на пуфе.

Она прекрасно владела собой. Только в глубине красивых лазоревых глаз угадывалась безмерная усталость. Я залюбовался ею. На нее было приятно смотреть – даже сейчас, после явно нелегкой, очевидно бессонной ночи. Невысокая, чуть полноватая, но в то же время – пропорционально сложенная, она производила впечатление изящной, мастерски сработанной статуэтки. Русые волосы были гладко зачесаны назад и собраны на затылке в пикантный пучок; слегка вздернутый носик, чистая матовая кожа открытого лица и шеи, плавные линии плеч, нежные округлости бюста, соблазнительно топорщащие, приталенный темно-зеленый жакет… Я отвел глаза.

– Ты меня проводишь? – спросила она тусклым, безжизненным голосом. – В милицию, я имею в виду.

– Да, господи, конечно же, – проговорил я. – Отвезу. И побуду с тобой, сколько надо.

– Что мне говорить?

– Все, что нужно, скажу я. Тебе придется лишь заполнить бланк заявления. И ответить на вопросы. Но будь готова к тому, что кое-какие из них тебе могут не понравиться.

Она обреченно кивнула и отодвинула чашку с недопитым кофе.

Но я оказался не прав. Принявший нас в райотделе молодой капитан предстал человеком на изумление деликатным. Было ли это врожденным качеством, или возымел действие звонок сверху – не знаю. Но даже щекотливые, неудобные вопросы он умудрялся облечь в форму сострадательного участия. Кивая острым выдающимся подбородком, он выслушал мой короткий рассказ, что-то черкая на листке бумаги. Потом поворотился к Миле и мягко поинтересовался:

– Значит, у вас нет никаких догадок, что могло произойти? Не случилось ли между вами какого-нибудь – гмм – недопонимания? Может, он был чем-то обижен?

– Нет, – односложно сказала Мила и, стрельнув в меня боковым взглядом, добавила: – Все было как обычно.

Он перевел выжидательные глаза на меня. Я помотал головой.

– Ладно, – сказал он, сочувственно косясь на Милу. – Не буду вас больше терзать сегодня. Мы еще не раз встретимся после. По ходу розыска. Если что вспомните – обсудим. Пока напишите заявление. И ответьте на все, что сможете, по этому опроснику. – Он протянул ей бланк. – Дома, как я понял, вы еще не были? Осмотрите там все тщательно: что из вещей отсутствует и из документов тоже… Да, кстати. Машина у вас конечно же есть. – Мила кивнула. – И где она сейчас? – спросил капитан.

– Не знаю, – удивилась Мила. – Наверное, в гараже.

– Проверьте, пожалуйста. – Он оторвал листок из блокнота, что-то записал и передал ей. – Мой телефон. Позвоните, как выясните насчет машины и всего остального. И – эээ – не падайте духом. Будем искать. Надеюсь – все кончится хорошо.

Потом я отвез Милу домой. По пути пытался найти какие-то утешительные слова, но получалась лишь банальная белиберда. Да, похоже, она меня и не слушала. Тогда я тоже замолчал. До самой Мосфильмовской мы не обменялись ни словом. И только почти у самого дома она точно очнулась, порылась в сумочке, сказала: «Кажется, у меня с собой есть ключи… Вот». И попросила проехать до гаражей. Мы развернулись и через метров двести подкатили к рядам металлических коробок. Немного повозившись с замками, я распахнул тяжелую створку ворот. Машины в гараже не было. Она вздохнула и спросила:

– И что это значит?

Я пожал плечами. Это могло что-то значить, а могло ничего не значить вообще.

– Позвони капитану, – буркнул я.

…Упрямство?.. Пожалуй, Бекешев верно подметил: когда на меня находит, я и вправду становлюсь донельзя неподатливым и могу строптиво следовать избранной линии вопреки десятку загнутых пальцев. Расставшись с Милой, я нехотя направился на Малую Бронную.

Уже подъезжая, я глянул на часы на приборном щитке и забеспокоился: перевалило за двенадцать – был риск не застать его дома, а лишняя проволочка куражу бы мне не прибавила. Узрев табличку с искомым номером, я проехал еще два квартала, припарковался у обочины и заспешил к первому подъезду серовато-бурого кирпичного здания старой застройки. Но здесь меня ждал первый неприятный сюрприз: бездушная металлическая дверь ехидно щерилась кнопками кодового замка.

Чертыхнувшись, я прибег к нехитрой тактике дилетантов-домушников – отошел чуть в сторону и принялся ждать случайного проводчика. На счастье, он не замедлил явиться. Шустрый паренек с желтым ранцем за спиной устремился к подъезду, споро поманипулировал с кнопками и, тужась, потянул за ручку. Я тотчас же подвалил сбоку, помог ему справиться с тяжелой дверью и вошел следом. Пацан что-то прогукал – то ли поблагодарил, то ли поздоровался – и помчался вверх по лестнице. Я же, прикинув, что пятнадцатая квартира должна быть на пятом этаже, двинулся к лифту.

Звонок протренькал бодрыми тактами непонятной мелодии. И ничего не последовало. Я нажал еще раз и уже стал опасаться, что оправдались худшие ожидания, когда внутри послышалось некое движение. Что-то лязгнуло, и дверь медленно двинулась на меня. Я отшатнулся, потом вынужден был отступить еще на шаг, дав ей возможность открыться полностью.

В проеме высилась фигура мужчины в серой майке и черных трикотажных рейтузах. Первое, что бросилось в глаза, – темная львиная грива и тонкая струйка аккуратно подстриженных усов. Он был чуть ниже меня ростом – крепкий, поджарый, но впечатления атлета не производил. Только налитые бицепсы рук, покрытых легкой порослью волос, и бугристые, мускулистые плечи выдавали недюжинную силу. Удлиненное лицо с чуть подобранным подбородком можно было бы, пожалуй, назвать красивым, не порть общего выражения какая-то приторная, немужская слащавость. Несколько выкаченные карие глаза, в свою очередь, обежали меня изучающим взглядом и в ожидании застыли.

– Простите, – сказал я. – Я из газеты.

И полез в карман за удостоверением, но он, даже не соизволив на него взглянуть, сместился в сторону, освободив проход, и пригласил, подкрепив энергичным кивком:

– Входите.

Коридор был устлан толстенной бежевой дорожкой. Слева – проход на кухню. Справа – еще две двери, завешанные играющими бамбуковыми жалюзи. Мы прошли прямо и вступили в гостиную. Я огляделся. Обычный стандартный антураж современного богатого дома: дорогой ковер приглушенно-бордового тона, многоярусная хрустальная люстра, итальянская стенка орехового дерева, три громадных кресла, обитых бежевой узорчатой тканью под бархат, плоский телевизор, модерновый музыкальный центр, овальный стол, покрытый мохнатой темно-коричневой скатертью с заполненным фруктами фарфоровым блюдом посредине… Он указал мне на ближайшее к двери кресло, в котором я утонул едва ли не по пояс, а сам прошел к просторному дивану и вальяжно на нем расположился. Потом небрежно обронил:

– Пить будете?

Я мотнул головой и с удивлением подумал: пора бы и полюбопытствовать, с чем пожаловал незваный гость.

– Ну так спрашивайте, – сказал он, изрядно меня озадачив.

– Видите ли, дело несколько деликатного свойства…

– Деликатного? – повторил он, усмехнувшись. – Это вы про что – про интим, что ли?

Я недоуменно посмотрел на него, но так и не поняв, продолжил:

– Понимаете ли, нам, собственно говоря, нужна ваша супруга, Тамара Романовна.

– Супруга?! – Теперь уже он вытаращил глаза. – При чем здесь супруга? – Резко выпрямившись, красиво развел плечи и раздраженно проговорил: – Я думал, вы с этим самым… вашим социологическим опросом.

– Да нет, – возразил я. – Я по делу. К Тамаре Романовне.

– Тогда вы не по адресу. Она здесь уже сто лет не живет.

– Разве? А мне сказали…

– Послушайте, – холодно перебил он меня, – не знаю, кто и что вам сказал. И не хочу знать. Все, что касается этой… женщины, меня давно не интересует. Так что нам не о чем говорить.

– Но ведь речь идет о вашей жене.

– Какая она мне жена! Два года уже, как мы разбежались. И не желаю о ней ни слышать, ни говорить.

– Странно, – упорствовал я, – она даже сказала, что при надобности вы поможете ее разыскать.

Глаза его недоверчиво расширились:

– Что?.. Вы что-то, дорогой, темните.

– Больше того, из ее слов я понял, что вы в курсе дела, которое меня привело сюда, и можете многое в нем прояснить.

– Что за ерунда! Какое еще дело, черт подери! – Похоже, он начинал закипать.

– Вы знаете некоего Бориса Аркина?

– Это еще кто такой? – Я впился глазами в помрачневшее лицо, пытаясь высмотреть, насколько искренним было его недоумение, но ничего не углядел, кроме явно нарастающей враждебности.

– Мы ищем человека, – спокойно стал объяснять я, сделав упор на «мы», и заметил, что это от него не ускользнуло. – Человека, который уже объявлен милицией в розыск как пропавший без вести. Последним, кто с ним общался, была ваша супруга.

– И что? – спросил он зло. – Я-то тут при чем?

– Вы что-нибудь об этом знаете?

– Думаете, я знаю всех ее хахалей? Да я бы охренел от такого багажа.

– Кто говорит о хахалях? – подчеркнул я свое удивление. – Речь идет о пропавшем без вести человеке.

– Да пропади они пропадом все, – взорвался он. – И она с ними!

– И все-таки, по нашим сведениям, вы должны знать Аркина, – упрямо гнул я свое. – Любая, самая малая информация может тут помочь. Будем вам признательны.

– Плевал я на твою признательность, – процедил он сквозь зубы и резко поднялся с места. Я тоже встал. Мы стояли напротив друг друга, уперев глаза в глаза. Лицо его уже не казалось слащавым – хищно перекосились усы и на скулах заходили желваки.

– Слушай ты, писака, – жестко произнес он, – не знаю, в какие игры ты играешь. Но только я в них не участвую, понял? Если слетел с катушек – лечись. А сейчас шел бы ты к…

– Ну зачем же так, – сказал я. – Вроде бы мирно беседовали. Вам все равно не избежать этих вопросов. Придется ответить – не мне, так кому положено.

– Ты еще угрожаешь? – прошипел он. – Кто ты такой, черт подери? Вламываешься в дом и рвешь нервы дебильными вопросами. Давай мотай отсюда, пока тебя не вышвырнули вон.

Мне почему-то показалось, что он искусственно взвинчивает себя. С чего бы это? Я усмехнулся, пожал плечами, повернулся и пошел к двери.

В машине я потасовал в голове подробности разговора и свои впечатления. Чего я достиг? Я ухмыльнулся. Кое-что в обогащение моего жизненного опыта встреча, может быть, и привнесла. Тип конечно же занятный. Мне еще не доводилось столь тесно соприкасаться с такой яркой иллюстрацией характерной для нашей жизни апофегмы: сила есть – ума не надо. Но и только. Проблеск настороженности в глазах при имени Бориса? Напускной гнев? Скорее всего, померещилось – как отражение собственного негативного внутреннего настроя. Когда ищешь чертей, они могут привидеться и в безобидном солнечном зайчике. Он, несомненно, имел все основания возмутиться: поди-ка не насторожись и не взъярись от идиотских невнятных намеков – неведомо на что и про что… Если, разумеется, неведомо. И супруга… Очевидно, крепко она его достала – та еще, похоже, была особа, наша милая Тамара Романовна.

От встречи с подругой я ждал и того меньше. С ней, по-видимому, ходить кругами не стоило – вряд ли удастся выведать что-либо интересное. Парочка прямых вопросов. Звонил – не звонил ей Борис и что-то, быть может, о Тамаре. Хотя тут особенно, конечно, напирать не следовало, не перехлестнуть бы. «Ладно, – пробурчал я под нос. – Будет видно». Лучше всего, пожалуй, подъехать к концу рабочего дня и подловить ее у турфирмы. Но наперед не мешало бы удостовериться, что она на службе и я застану ее.

Подрулив к обочине, я остановился, вынул из кейса мобильник и записную книжку и, отыскав номер, позвонил. Да, доложили мне, Боровец на месте, будет до пяти. На любезное предложение позвать ее к телефону я только поблагодарил и отключился.

До пяти я решил воспользоваться случаем и заняться запущенными хозяйственными делами. Перекусив в какой-то забегаловке, прошвырнулся по магазинам, запасся разной снедью для дома; заскочил в химчистку и получил наконец свой залежавшийся там плащ; потом около часа провел в автосервисе – до сих пор все было недосуг сменить масло в двигателе и коробке передач.

В половине пятого я уже был в районе телебашни на Шаболовке. Свернув на Шухова и поспрашав пару раз, не доезжая до Мытной, в глубине жилого массива разыскал старое шестиэтажное здание, украшенное с фасада множеством вывесок разных цветов и габаритов. Угрюмый вахтер сухо направил меня на третий этаж.

Перед дверью в слабо освещенный коридор я налетел на лохматую девицу в джинсовом костюме и осведомился, где найти Боровец. Она на бегу махнула рукой куда-то влево и промурлыкала:

– Последняя комната… Третий стол у стены справа.

Входить я не собирался. Лишь заглянул в огромное помещение, почти зал, обежал взглядом вереницу компьютеров и письменных столов и задержал глаза на третьем справа. Зафиксировался склонившийся над бумагами приятный профиль загорелого лица, красиво уложенные темно-каштановые волосы, коротко подстриженные, с искусно загнутым вперед – к тонкой брови – кокетливым локоном, классический точеный нос, чуть полноватые перламутровые губы. На ней была легкая белая блузка с пышным кружевным воротником, а значит, выходя, она наденет поверх что-то еще. Но как бы то ни было, я не сомневался, что смогу ее распознать.

На улице было уже сумеречно. Я полубоком уселся на переднее сиденье автомобиля, закурил и принялся ждать, то и дело поглядывая в приотворенную дверцу. И действительно, узнал тотчас же, едва Боровец появилась в проеме подъезда. Хотя перед тем дважды ошибался, делая ложную стойку на похожие женские головки.

Она задержалась в дверях, переговариваясь с кем-то из товарок. Я вышел из машины. Сразу же отметил, что она гораздо выше, чем показалось мне на первый взгляд. Но было бы чему удивляться, видел-то я ее только сидящей. Добрая половина роста – очевидно, за метр семьдесят – приходилась на длиннющие ноги поразительно красивой формы. Привлекательная дамочка, сказал я про себя. Но когда она пошла, у меня внутри вдруг захолонуло. Это были не шаги, это была поступь. Всплыла избитая сказочная метафора «выступает, будто пава». Необыкновенная посадка головы и шеи, потрясающая прямая осанка, подчеркнутая зауженным пиджаком стройная талия зрелой женщины… Я засмотрелся и застыл как вкопанный.

Я преграждал ей дорогу. Она поймала мой взгляд, и по мелькнувшему в глазах недовольству я понял, что меня сейчас осадят. Поспешив упредить, я шагнул навстречу и торопливо произнес:

– Ради бога, извините. Но мне очень нужно с вами поговорить.

– Со мной? – В густом и сочном голосе сквозило явное недоверие.

– С вами, – подтвердил я. – Вы ведь Наталья Михайловна?

Она кивнула и, не промолвив больше ни слова, выжидательно вскинула брови.

– Вам знаком человек по имени Борис Аркин?

– Кажется, нет.

– Пожалуйста, вспомните, – попросил. – Это очень важно. Некогда ваша подруга Тамара Крачкова оставила ему телефон для связи. Ваш телефон.

– А-а, – протянула она, – было такое, помню. А в чем дело, простите?

– Борис – мой друг, – объяснил я. – Вот уже пятый день, как он бесследно исчез. Мы опрашиваем всех его родных и знакомых. И пока тщетно – никаких концов. Как в воду канул.

– Но я-то чем могу помочь? – искренне удивилась она. – Я ведь его не знаю. За все время он только раз и позвонил, что-то срочно передал для Тамары. Кажется, прошлой осенью. И ничего больше.

– Понимаю, – разочарованно сказал я. – Наверное, глупо. Но все – и дома, и на службе в таком отчаянии, что хватаешься за любую соломинку. Перед исчезновением он зачем-то разыскивал Тамару. И обмолвился, что намерен позвонить вам.

– Нет, – покачала она головой, – не звонил. – И резонно добавила: – Почему бы вам не поговорить с ней самой?

– В том-то и дело, что ее сейчас нет в Москве.

– Простите, но я действительно ничем не в силах помочь. С Тамарой… – Она замялась. – Ну, в общем, наши отношения несколько разладились. Я с ней давно не общалась.

Вот и здесь клин, подумал я. Еще одна дверка захлопнулась. Огорченно развел руками и проговорил вслух:

– Жаль.

– Мне тоже жаль. Хотелось бы помочь, но…

Показалось ли, или в ее глазах действительно затеплилось сочувствие. Я глядел в них, стараясь определить цвет: то ли коричневый с зеленоватым отливом, то ли зеленый с коричневыми вкраплениями. Странный, прежде не виданный мной оттенок. Разговор был явно исчерпан, полагалось извиниться и распроститься, но я еще раз заглянул в эти завораживающие глаза и пробормотал, едва ли сознавая, что говорю:

– Тогда, быть может, я вам смогу помочь.

– Как это? – изумилась она.

– Вижу, вы без машины… Я охотно подброшу вас, куда нужно.

Она попытала меня своими престранными глазами, и очевидно, я выдержал испытание на благонадежность, потому что перламутровые губки раздвинулись в легкой улыбке и вымолвили:

– Что ж, принимается. Спасибо.

Я обрадовался и засуетился, как мальчишка, торопливо распахнул дверцу, усадил ее, обежал машину и устроился за рулем.

– Только это будет далековато, – мило предупредила она, когда я повернул ключ зажигания.

– Хоть на край света, – глупо отозвался я.

– Так далеко не надо, – засмеялась она. – Всего лишь на Ленинградский проспект. Чуть-чуть за «Соколом».

– Вы домой? – спросил я и, спохватившись, что едва не выдал своей излишней осведомленности, добавил поспешно: – Или куда?

– Домой, – кивнула она. – Но вам не кажется, что пора бы и представиться?

– Ox, – повинился я, – простите.

Я назвал себя и коротко поведал, кто я и чем занимаюсь. Она слегка наклонила голову и наискось стрельнула любопытствующим взглядом.

– Интересно. До сих пор среди близких мне знакомых журналистов не числилось.

– Рад хоть бы в чем-то быть первым, – неуклюже пошутил я и тотчас же постарался затушить невольную двусмысленность: – И очень был бы рад считаться впредь вашим близким знакомым.

– И жить торопится, – улыбаясь, напевно проговорила она, – и чувствовать спешит…

– Точно, – засмеялся я. – Это про меня.

Мы достигли Большого Каменного моста и застряли в пробке. Сгустились сумерки. Я только сейчас заметил, что кругом горят фонари, и спешно включил габаритки. Она что-то сказала – про ранние августовские вечера, про лето, которое, к сожалению, кончается. Но я почти не слушал ее. Я прислушивался к чему-то в себе и пытался разобраться в том странно приподнятом расположении духа, в котором пребывал. Потом до меня дошло, что мы оба молчим. Я кашлянул и виновато сказал:

– Извините, задумался.

– Ничего, – душевно улыбнулась она. – Вы, наверно, очень переживаете, да? Из-за своего друга?

– Да, – пробормотал я и смутился: стыдно было признаться, но о Борисе я сейчас совершенно не думал.

– Расскажите мне о нем, – попросила она.

– Не теперь, – возразил я. – Как-нибудь в другой обстановке. – И тут же, будто подвигнутый внезапной идеей, набрался духу и выплеснул то, что давно уже подспудно торкалось в мыслях: – А в самом деле, почему бы нам не посидеть в другой, более уютной обстановке. И познакомиться поближе.

– Что это значит? – От меня не укрылись настороженные интонации в ее приглушенном вопросе.

Я пояснил, придав голосу ненавязчивую прозаичность и деловитость:

– Мы недалеко от Дома журналистов. Что, если я приглашу вас поужинать со мной? Хотя, извините, вас, очевидно, ждут…

Мне показалось, что она заколебалась. Потом нарушила недолгое молчание и ответила обнадеживающе неопределенно:

– Нет, сейчас не ждут.

– Вот и хорошо, – сказал я, проскакивая под желтый сигнал светофора. И прибавил, используя ее же выражение: – Значит, принимается? – Уловил тихий смешок, сам удовлетворенно хохотнул и зарулил на Воздвиженку.