Текст книги "Ходи осматриваясь"

Автор книги: Вадим Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

«Девятку» я подогнал к самому подъезду, заглушил двигатель, вымахнул из автомобиля и помог выбраться ей. Но подойдя к двери, попридержал за локоть и под ее изумленным взглядом ступил вперед первым, крепко сжав в кармане рукоять газовика. В парадном тоже ничего подозрительного не усматривалось.

– В чем дело? – спросила она с недоумением.

– Да нет, ничего, – пробормотал я. – Все нормально.

Однако только перешагнув порог квартиры, я почувствовал истинное облегчение и расслабился. Либо Ломову было худо, либо его отвлекло нечто более важное, либо он узрел из какого-то своего тайника Наталью и все-таки решил воздержаться от эксцессов. Мое состояние от нее не укрылось, я видел это по глазам, но тут внезапно заголосил телефон, и она не успела вымолвить ни слова. Я извинился и заспешил в комнату.

Звонил Шахов.

– Вдовушку не разыскал, конечно? – с лету поинтересовался он. – У меня, к сожалению, тоже пока глухо. И все же кое-чем я тебя порадую. Этого Жданова, обидчика твоего, арестовали сегодня.

– Как? – изумился я. – Из-за этого случая?

– Смири гордыню, – хохотнул он. – Тут дела посерьезней. Прохвост, оказывается, давно под прицелом Службы собственной безопасности. Тот еще высвечивается криминал. Подозревают, что он крепко повязан с бандой, которая потрошит дальнобойщиков. Знаешь эти нашумевшие дела? Так вот он не просто замешан, он им «крышу» обеспечивал – и какую! Представляешь? И каналы сбыта подстраховывал. Недели две назад подал прошение об отставке: то ли почуял опасное внимание к своей персоне, то ли достаточно уже разжился. И напоследок, видать, решил вот кое-кому удружить с тобой. Очевидно, полагал, что, когда поднимется шумиха, его она не затронет: он будет где-то далеко-далеко почивать на тугой мошне. Да не подгадал подонок – накрылся. Ну как, удивил я тебя?

– Не то слово, – отозвался я. – Ошеломили. Только вот… Вы думаете, что он раскроется? Я имею в виду провокацию со мной.

– Я уже попросил кое-кого из следственной бригады держать в уме этот пунктик. Их это тоже заинтриговало. Может, не скоро, но, надеюсь, все-таки узнаем, откуда здесь ноги растут. Ладно, все. Ты, я полагаю, действуешь вовсю? Ника я уже подключил – парень зажегся. Скоординируйся с ним, ладно?

– Непременно.

– Извини, – сказал я, положив трубку и поворотившись к Наталье. Она грациозно разместилась на софе, закинув ногу на ногу, и я опять невольно зыркнул в слегка разъехавшийся разрез. Затем отвел взгляд, проследил, как, порывшись в темно-коричневой замшевой сумочке, она извлекла сигарету, поднес огоньку и с удовлетворением поделился новостью:

– Вот и продолжение моей странной истории. Арестовали Жданова.

– Жданова? – наморщила она лоб, соображая.

– Тот самый полковник, – пояснил я, – который упек меня в кутузку. Будем надеяться, что из него вытащат все-таки, кто стоит за этой дурацкой провокацией.

– А, да, поняла, – вспомнила она. – Что ж, рада за тебя.

В голосе, однако, особой радости я не приметил, почудилось даже, будто она разом как-то отдалилась – точно ушла в свои мысли. Я вернул ее шутливым: «Это надо отметить». Она встрепенулась, озабочено посмотрела на часы, и меж бровей пролегли две тонкие складки. Я опять загляделся. Она нахмурилась еще больше, и я не мог не признать, что ей к лицу даже такая недовольная гримаска.

– Я у тебя не останусь, – покачала она головой. – Если у тебя действительно есть что-то серьезное, не тяни. Я ведь предупреждала.

– Ладно, – сказал я удрученно. – Только соберу что-нибудь поесть. – И, перехватив готовые прянуть с губ возражения, заверил: – Я быстро. Очень уж проголодался.

Я резво настругал кое-какой закуски, поставил чайник на плиту и накрыл на стол. Она нетерпеливо следила за моей суетней, и когда я выложил коньяк, покривилась и укоризненно молвила:

– Тебе меня везти.

– Пустяки, – отмахнулся я. – С рюмашки ничего не сделается. Зато обострит восприятие.

Но, как оказалось, ничего подстегивающего восприятие не требовалось. Рассказ о моих сегодняшних похождениях она выслушала, не сводя с меня широко распахнутых глаз. Я поведал о столкновении в пиццерии, описал поездку в Прудный и занимательную беседу со старым лекарем и гулким полковником – умолчал лишь об откровениях кругленькой Катеньки, сам не знаю зачем. Когда я закончил, она опустила голову и долгую минуту молчала, потом пригубила коньяк, поморщилась и заговорила, ввергнув меня в легкое замешательство неожиданной реакцией:

– Боже мой, никак не пойму. Я, право, никак не могу тебя понять. Я спрашивала в прошлый раз: чего ты добиваешься? Мне кажется, ты сам не знаешь. Или знаешь? Или действуешь по принципу: ищем Индию, найдем Америку. Зачем тебе дался этот банк? Какое, скажи, отношение может иметь твой Борис, заурядный издательский работник, к этим денежным мешкам? Считаешь, Тамара его посвятила в какие-то тайны? Тот, кто хоть мало-мальски знает ее, никогда не поверит, что она будет откровенничать с любовником. Чистейшая ерунда. Да, у этих – как их там – олигархов наверняка есть свой скелет в шкафу. Но тебе-то что до этого? Найди у нас хоть одну крупную фирму, где его не было бы, этого скелета. Или ты вознамерился выгрести все шкафы?

– Это моя работа, – встрял я.

– Да, конечно, работа… Но ты хоть понимаешь, что с этой глыбой тебе не справиться? Ладно уж – тумаки. Ведь и раздавить могут случайно. Или не знаешь, что у них все схвачено – все-все? Ну прижали какого-то там Жданова. Да на тебя еще сто таких Ждановых напустят. Знаешь ведь – лучше меня все знаешь! – а лезешь без оглядки. Да еще и других хочешь впутать. Теперь, видишь ли, Ингу решил пристегнуть. Ее-то зачем сюда примешивать?

– Она унеслась сразу после смерти Вайсмана.

– И что? О господи! – Она раздраженно вздыбила плечи. – Нас еще в школе учили: одно за другим не значит – вследствие. Я говорю тебе, что ты переворачиваешь все вверх тормашками. Девочка уже с год оформляла документы. Пойми же, ее отъезд ни с чем подозрительным не связан – никак.

– Может быть, – хмуро признал я. – И все-таки…

– Нет уж, я тебе тут не помощница. И с Ломовым тоже. Как ты себе это представляешь? Никаких отношений, и вдруг объявляюсь: «Здравствуй, Федор. Тебя сильно побили, дорогой?» Однако же и фантазия у тебя! Скажу тебе, ты и с ним попал пальцем в небо. С банком Ломов никак не может быть связан. И в лучшие времена Тамара его близко не подпускала к своей работе. А то, что он на тебя взъелся, так тут найдется миллион объяснений. Скорее всего, решил, что ты действуешь вкупе с бывшей супругой. Она ему много крови попортила. И до сих пор, по-моему, остались нерешенными какие-то имущественные проблемы. Наверняка вообразил, что готовится очередная пакость. Мужик он, согласна, очень задиристый – бузотер, одним словом. Но ничего больше.

– Не знаю, – вставил я, пока она переводила дух. – Все возможно. Но уж больно подозрительно.

– Конечно-конечно. У тебя все на подозрении. Ты ведь и меня, кажется, умудрился в чем-то таком заподозрить. Нет, избавь меня от участия в этом деле. Ты помешался на нем, а меня, пожалуйста, не впутывай. И мою подругу тоже оставь в покое. Я не хочу и не стану ни в чем тебе здесь помогать. И никак участвовать не хочу. – Последние слова она произнесла уже почти сердитым полушепотом. Подняла рюмку, отпила коньяку и после недолгой раздумчивой паузы вымолвила неопределенно: – И вообще… – потом запнулась и умолкла.

Это недоговоренное «вообще» вдруг отделилось от нас, стало пухнуть и раздуваться и зависло в тишине смутным предвестием чего-то тревожного. Я не знал, что и думать. Мне она всегда представлялась человеком немного флегматичным – во всяком случае, сдержанным и ровным в выражении эмоций. И вдруг эта непонятная порывистость, ничем как будто не обоснованная? Во что я ее впутывал?.. Разве я ее впутывал? Или это тонкая женская предусмотрительность, побуждающая бежать подальше от любых сомнительных ситуаций? Я посмотрел на нее и опять испытал трепетное волнение чувств. Положительно, она была умопомрачительно хороша – неприлично, непозволительно хороша! Только вот из глаз куда-то исчезли зеленые искорки. Наверное, она права, не стоило вовлекать ее в свои заботы. Я, похоже, действительно малость помешался – зазвать очаровательную женщину и бог весть чем заниматься и забивать прекрасную головку.

Примирительно положив руку на плечо, я притянул ее к себе. Она повернула ко мне загорелое лицо и кольнула безучастным взглядом. Потом дернулась и резко отстранилась, ненароком зацепив локтем и смахнув с софы сумочку. Я услужливо пригнулся. Среди вывалившихся разных разностей – пудреницы, пилки, розовой косметички и чего-то еще – у ног моих темнел пистолет. Я поднял его. Газовик – почти как мой, лишь чуть потяжелее и с какой-то непонятной нашлепкой на стволе. Она тотчас отобрала его, наклонилась, подхватила сумку и впихнула внутрь.

– Забавно, – усмехнулся я и тупо схохмил: – Вокруг меня сегодня так и сыпятся пистолеты. Как спелые яблоки на Ньютона. Зачем он тебе?

– Полагаешь, незачем? – хмуро спросила она.

Я кивнул. Сумасшедшее время – сумасшедшая атрибутика. Когда неизвестно, что и кто подстерегает тебя за углом, – ходи осматриваясь. А уж одинокой женщине, да еще такой соблазнительно красивой, впору запастись гранатометом. Я хохотнул в уме, представив ее с этим грозным оружием.

Мы одновременно выбрались из-за стола. Я помог ей собрать пожитки, и, когда выпрямился, мы оказались лицом к лицу – стояли так близко, так нестерпимо близко, что на меня дохнуло теплом загорелого тела и запахом дорогих духов. Я обнял ее и потянулся к губам. Чувствовал, что она вся напряглась, пытаясь высвободиться, но меня вдруг обуяло неуемное, бешеное желание – до помрачения разума, до дрожи в коленях. Она сказала: «Не надо». Однако отпустить ее было свыше моих сил. Руки будто обрели собственную волю: одна крепко сжимала ее, притиснув к груди, другая задрала кофту и неловко потянула вверх, потом метнулась вниз, наткнулась на замочек молнии на юбке и лихорадочно задергалась. Она откинула голову, обдала меня странным – отчужденным, что ли? – взглядом и, внезапно расслабившись, процедила бесстрастно:

– Хорошо. Отпусти… Я сама.

Я отпустил – или заставил себя отпустить. Она скинула кофту, обошла меня и направилась в спальню. На ватных ногах я поплелся за ней – уже жалея, уже нутром ощущая, что совершаю несусветную глупость.

Все было не так, все было безотрадно и безрадостно. Она отдалась покорно и даже не пыталась изобразить страсть. Так за шлагбаумом пережидают тягучее громыхание надоедливо мельтешащего поезда. Потом, когда вез ее домой, я нашел более точное определение: не отдалась, нет – позволила собой овладеть.

Почти всю дорогу мы промолчали. Я терзался угрызениями, злился – на себя, на нее? – и маялся, выискивая в голове правильные слова. Она тоже сидела безгласно, отворотясь к окну, – отрешенная и безмерно далекая. Только на подступах я выдавил наконец жалкое:

– Прости, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло.

– Не надо, – отозвалась она равнодушно. – Все правильно. Просто… Я сама, наверное, виновата. Дала тебе повод думать, что у нас может сложиться что-то большее, чем… – она поколебалась и докончила: – …Чем просто дружеские отношения. Пойми меня верно: дело не в настроении, я размышляла об этом с первого дня. Мы с тобой слишком разные люди. Нам не надо было вообще сближаться. Я уже раз обожглась. И не хочу больше. Понимаешь, не хо-чу. Нет, не стоит, не нужно нам больше встречаться. Давай останемся просто друзьями.

Меня отодвигали в друзья. Затертая, как коврик в общественных приемных, формула милосердной отставки – от души и тела.

– Не торопись, – пробормотал я. – Ведь нам было хорошо.

– И к тому же я все равно уезжаю, – бросила она. – Через четыре дня. Так что…

– Так что тем более не торопись. Давай не будем рубить сплеча. Езжай. А вернешься – встретимся и поговорим.

Она повела плечами, помолчала и, точно отмахиваясь, согласилась:

– Ладно. Когда вернусь, посмотрим.

Потом опять были те же улицы, фонарь, подъезд. Я высадил ее, проводил до двери. Потянулся к губам – она отвела голову, небрежно смазав прощальный поцелуй, и помахала ручкой.

Движение на мостовых поредело. Я прибавил скорость и помчал с нарушением всех и всяческих правил – вихлял, рисково лавировал, обгонял на грани фола. В общем, лихачил. Просто чтобы не думать. Однако же думалось. Все правильно, думалось, ну встретились двое – и что из этого? Она обожглась. И я ведь тоже обжегся, и отнюдь не жажду разного рода сложностей и треволнений. Впрыгнул на ходу в несущийся поезд – и будь готов в любой момент соскочить с вагонной площадки. «Приник и отник». Главное – не терять головы. Не терять головы, – мысленно повторил я и усмехнулся. Было похоже, будто я себя уговариваю. И сделалось немножко грустно.

12

Спал я неспокойно – вероятно, оттого, что постель ощутимо благоухала Натальей. Утром после прохладного душа вчерашние впечатления несколько потускнели, хотя совсем не изгладились. За завтраком я с легкой печалью перебирал в памяти этапы нашего недолгого романа. Но потом решил, что личные неурядицы следует отложить до лучших времен, благо она оставила утешительную лазейку в будущее, это многозначительное – или ничего не значащее? – «посмотрим». И перевел стрелку, обратившись к предмету не менее печальному и беспросветному – к начисто сгинувшей вдовушке, Дарье Мартыновне Вайсман.

Почти полчаса я ломал голову, тычась в глухую стену. Куда теперь направить стопы? Где ее искать, черт побери, в какой такой «глубине опасной»? До горизонта не просматривалось ни малейшего следа. В безысходном раздрае я прохаживался по квартире, придумывая различные варианты, пустые и порой нелепые, и уже был близок к отчаянию, когда неожиданно набрел на мысль. Где-то на периферии памяти – неисповедимы пути мечущегося сознания – вдруг раздвинулись створки одной из ячеек и выпустили джинна – или джинну. Пышнотелая рубенсовская красотка выплыла из дыма и фантомом заструилась перед глазами, подбоченясь и насмешливо улыбаясь полными смачными губами. Меня встряхнуло. А что, подумалось, попробовать стоит. Чем черт не шутит. Конечно, едва ли супруг посвящает ее в секреты фирмы, но в семейной жизни особо плотно не закроешься. Другой вопрос: захочет ли она, даже если что-то случайно перехватила, поделиться со сторонним человеком. Что ж, проверим, сказал я себе, попытка не пытка. И, отыскав номер, решительно взялся за телефон.

Как только я назвал себя, трубка завибрировала от бурного потока эмоций:

– Ой, касатик! Я так рада! Признаться, не ждала. Но так рада, так рада! Знаешь, я сама ведь думала позвонить. Представь себе, я только вчера узнала, что учудил с тобой мой благоверный. Я ему такой концерт закатила – до сих пор, наверно, в его дурацкой башке колокола гудят. Надеюсь, ты не думаешь, что это я ему проболталась? Не пойму, с чего его так разобрало. Бедный ты голубок, очень он тебя?..

– Да нет, – слегка опешив, проговорил я, – пустяки. Не стоит и обсуждать.

– Как это не стоит! – взвилась она. – Я ему выдала по полной программе. И пригрозила, что уйду от него на фиг. Надоели уже эти дурацкие выходки. Но ты правда меня не винишь? Я только поведала, что приходил журналист и интересовался Тамарой. И ничего больше, ей-богу.

– Милая Верочка, – усмехнулся я. – Отчего ты решила, что это связано с нами?

– Как так? – изумилась она. – Он ненароком обмолвился, что наподдал моему журналисту, и я…

– Ладно, – остановил я ее, – оставим это. Как-нибудь потом, если захочешь, побеседуем подробно. При встрече. А сейчас у меня к тебе дело – и очень важное. Век буду помнить, если поможешь.

– Ну вот, – подтрунила она со смешком, – дело. А я думала, что забыть меня не можешь. И жаждешь увидеться.

– И это тоже, – смешался я. – Но… потом. Обязательно. Как только разделаюсь с делами.

– И в моих силах помочь тебе с ними разделаться?

– Надеюсь.

– Тогда не подбирайся, как лис. – Она опять хохотнула. – Я слушаю тебя внимательно.

Я немного поколебался и решился: к черту всякие хитроумные увертки, будь что будет.

– Понимаешь, мне очень нужно найти вайсмановскую вдову. Похоже, коллеги твоего мужа ее куда-то запрятали.

– Ах, вот что. Опять, значит, ищешь женщину. Как говорят наши братья-французы: шерше ля фам, да?

– Верочка, дорогая, поверь, дело нешуточное. Вопрос, можно сказать, о жизни или смерти. Не могу сейчас объяснить. Но надо вызволять человека, пока не грянула беда. Большая беда, понимаешь?

Она приумолкла. Потом призналась, посерьезнев:

– Если честно – не очень. Но раз ты говоришь… – Снова последовала пауза, затем она произнесла, на октаву понизив голос: – И кажется, я догадываюсь, что тебе нужно.

– Верочка! – воскликнул я.

– Да, представь себе. Мой балбес меня держит за дурочку. Видишь ли, его отрядили сопровождать какого-то важного гостя. Мол, поохотиться надумали. Я ничего в этих охотах не понимаю. Может, и вправду сейчас какой-то особый сезон охоты на дичь. Только мне подозрительным показалось. Все перезванивались, о чем-то шушукались. Туману напустили – будто не охота, а война какая-то.

– Верочка! – повторил я. – О чем ты? Теперь уж я ничего не понимаю.

– Говорю же тебе: мой Курлясов уже три дня как отбыл на охоту. Вчера вот звонил. Что-то плел про удачный отстрел чего-то там – не знаю чего. И предупредил, что, возможно, будет отсутствовать еще дней десять.

Я почувствовал, как у меня свело горло, и едва выдавил:

– И ты знаешь?.. Ты знаешь, где… где они охотятся?

– Знаю, – подтвердила она и добавила, веселясь: – Я все-все знаю.

– Прости, мне очень неудобно… – Мне действительно сделалось неловко: как-никак выспрашиваю о секретах мужа. Кажется, даже уголовный кодекс не требует от жены вредоносных показаний против супруга. Я вздохнул и договорил: – Ему это может очень не понравиться.

– Я тебе уже объясняла, – засмеялась она, – что по-настоящему неудобно, помнишь? А Курлясов мой… Да пошел он к черту! За ним должок, и если я немного помогу тебе хоть что-то взыскать с него, буду только рада.

– И?..

– Значит, так. Есть у них охотничий домик. Оттуда он и звонил. Это недалеко от нашей дачи в Раменском. Как-то мы проезжали мимо, и он мне показал.

– И ты помнишь дорогу?

– Ха-ха, у меня глаз-ватерпас. Раз увижу, вслепую найду. Так что бери карандаш и рисуй. Ну, значит, не доезжая до Раменского, где-то на тридцать восьмом километре, увидишь щит с указателем: совхоз – не помню какой. Да не важно. В общем, повернешь направо к этому совхозу и езжай до развилки. Прямо будет деревенька. Ее нужно объехать околицей – как бы в тыл зайти. И справа увидишь их охотничье подполье. За белой оградой – домик. Он стоит в стороне, прижатый к лесу. Не спутаешь: вокруг больше нет никаких других строений.

– Верочка, ты золото! – провозгласил я, искренне умиленный.

– Знаю. – Она хихикнула. – И не самоварное. Как некоторые – вроде этой твоей куклы. У тебя с ней, надеюсь, несерьезно?

Разговор круто повернул и вышел, похоже, на скользкую тропу женского злословия. Я ухмыльнулся. Джинн сделал свое доброе дело, теперь очередь за джинной. Что ж, подумал я, примем с благодарностью порцию дегтя – она заслужила право немного потешить свое природное естество.

– Считаешь, это я от бабьей вредности, да? – расшифровала Вера мое молчание. – И давно ты ее знаешь?

– Кого? – протянул я с напускным недоумением.

– Не притворяйся. Мы оба знаем, о чем речь. Или о ком. Не знаю, что правильней. То, что я слышала от Тамары…

– Может, не надо? – спросил я безмятежно.

– Я ведь от чистого сердца. Хочется тебя предупредить. К таким нельзя прикипать, опасно очень. Будь осторожен, касатик.

– Любопытно, – сыронизировал я. – Направляя меня в охотничий домик, ты забыла меня предостеречь, а тут…

– И там будь поосторожней, – сказала она всерьез. – Только здесь будет поопасней, милый, поверь. – Я рассмеялся. Но от того, что последовало дальше, враз поперхнулся и напрягся. – Поверь, касатик, – повторила Вера. – Хахаль ее пострашнее моего дурака. Тамара от него наплакалась, пока не ушла.

– Тамара? – бесчувственным эхом отозвался я.

– Согласна, она тоже не ангел. Они очень похожи, эти подружки. И нравом, и повадками, и принципами. Только Тамара, наверное, немножко поблагороднее. По крайней мере, к мужу подруги в постель не залезет.

– Черт! – возопил я. – Что ты говоришь, Вера?

– Я знаю, что я говорю. С того между ними и пробежала черная кошка. Когда она застала их. Конечно, ей, Тамаре, этот битюг уже давно был поперек горла. Плевать она на него хотела. Только ведь есть еще и самолюбие. Представляешь, что она почувствовала: самая близкая подруга – и такую свинью подложила.

– Свинью? – бессмысленно пробормотал я.

– Ох, неужели я тебя расстроила? Милый, никак у тебя?.. Ну нет, ты человек с головой. Никогда не поверю, что не разобрался сам. Не позволяй, касатик, такой стерве запускать в тебя коготки. Ведь с мясом выдернет. Да ты не слушаешь, что ли?

Больше я уже действительно не мог слушать – и слышать. Удалось ли мне более или менее деликатно завершить разговор, не помню. Кажется, на миг я все же собрался, как-то неловко закруглил тему и даже, спохватившись, вытащил из себя слова благодарности. Потом пробурчал, что кто-то рвется в дверь, извинился, обещал позвонить в самое ближайшее время и отключился.

Был ли я шокирован? Или потрясен? Нет, наверное. Скорее растерян и немного подавлен. Во мне шевелились какие-то смутные сомнения – чем они вызваны, я и сам не понимал. Оправившись от неожиданности, я не мог не признать, что в откровениях Веры не содержалось ничего из ряда вон выходящего. Ну, заглянул я в некоторые интимные подробности жизни Натальи. И что? Или я полагал, что она непорочна, как Дева Мария? У каждого из нас имеется много чего за спиной – и за душой. Почему она должна была мне исповедоваться.

Я извлек бутылку «Гжелки», налил себе полстакана, хватанул одним залпом. В голове немного прояснилось, но непонятное чувство горечи не проходило. Ты ведь не узколобый пурист, Рогов, подумал я. Любовная интрижка с мужем близкой подружки, конечно, не укладывается в рамки высокой морали, но, пожалуй, не это меня волновало – сплошь и рядом происходили вещи похлеще. Может, дело в Ломове? Этот тип вызывал во мне органическую неприязнь. Однако сохраняй здравую объективность, Рогов. Мужик смазлив, строен, спортивен – женщин к таким влечет, как мошек сладкий мухомор. Я закрыл глаза и представил их вместе: внешне пара смотрелась что надо. Неприятно? Согласен. И все-таки не это меня волновало и беспокоило. Я попытался вспомнить, что и как она говорила о Ломове. Интонация, характеристики, выражение лица – все свидетельствовало об отстраненности, отчуждении и даже о заметном пренебрежении. Или Наталья хорошая актриса, или она не врала мне: их связь могла оказаться случайной и кратковременной и остаться далеко в прошлом. Я плеснул еще водки. В голове зажглась тревожная сигнальная лампочка и противно-противно замигала.

Масла в огонь подлил Бекешев.

Из раздумий меня вывел внезапно оживший телефон. Голос Саши, бодрый и звучный, гулко отдался в оцепенелых мозгах – положительно у меня расшатались нервы.

– Про Жданова слышал? – вопросил он жизнерадостно.

– Слышал, – вяло откликнулся я.

– Надо же. Вот так: рвешься, хочешь сюрприз преподнести, ан нет, тебя уже опередили. И кто же это такой информированный?

– Шахов, – буркнул я.

– Ну этому положено все знать. Однако, думаю, в загашнике у меня найдется еще кое-что окромя, чем тебя пронять. Эй, братец кролик, никак, ты еще не проснулся? Давай-давай, навостри ушки. Первое: о связях Жданова с твоим недругом Ломовым Шахов, надеюсь, тебе ничего не сообщил?

– Что?! – вздрогнул я, разом выбравшись из ступора. – О каких таких связях?

– О самых что ни на есть давних. И похоже, очень тесных. Ломов, оказывается, служил у него под началом в областной милиции. И слыл его правой рукой. Больше того, он был вхож в дом – друг семьи, так сказать. Потом Жданов перебрался в Москву, а его подручный ушел в частную охрану. Только связи они не порывали. Даже как будто еще теснее сблизились. Как говорят, Ломов обделывал для него разные нечистые дела. Это, конечно, из области слухов – не пойман не вор, но будто бы повязал их какой-то криминал. Сейчас по тому, что просочилось из предъявленного Жданову обвинения, могу допустить, что рыльце у Ломова в том же пушку, понимаешь?

– Подожди, Саш, – просипел я. – Дай переварить.

Мысли мои точно с цепи сорвались – от напряжения зазвенело в ушах.

– Нет, это ты подожди, – возразил он со смешком. – Я еще не сказал про второе. Так внемли же. В гараже Ломова стоит серый «Фольскваген».

– Тот самый? – выдавил я.

– Не знаю. Номера-то ты не заметил. А бочок я еще не проверял. Но серый «Фольксваген» стоит точно. Записан, правда, не на него. Владелица – некая Боровец Наталья Михайловна.

Я хотел что-то сказать, но губы выжали какое-то нечленораздельное мычание.

– Чего сопишь? – спросил Саша. – Если меня не подводит память, это ведь подруга убиенной, которую ты разыскивал, верно? Ты, кажется, с ней разговаривал. И что она собой представляет?

Я откашлялся и вымолвил:

– Не знаю. Красивая женщина. Но больше ничего не знаю.

В самом деле, что мне о ней известно? Три – нет, четыре встречи с очаровательной незнакомкой, которая так и осталась тэрра инкогнита. У меня упало сердце. Черт подери этот проклятый «Фольксваген», неужели моим преследователем была она? Но зачем? И нападение на Милу?.. Чушь, она так искренне сострадала, когда я рассказывал.

– Пожалуй, ее стоило бы прощупать, – услышал я. Он хохотнул и прибавил: – Не физически, разумеется. Хотя если она красива…

– Она не имеет никакого отношения к банку, – пробормотал я.

– Вот черт, дался тебе этот банк. Ты как зашоренный, уперся во что-то одно, и ни влево, ни вправо глазом не поведешь. Я повторю то, что уже предположил: на поле, возможно, играет кто-то третий. Может быть, она имеет какое-то отношение к Ломову? – Я задохнулся от неожиданной прозорливости, и по спине пробежал холодок. А он спокойно продолжал: – Мы обсуждали с тобой, что уж провокация с долларами никак не может быть затеей банка. Их самих, похоже, кто-то подставил. Вопрос в том – кто? Если плясать от твоего Бориса, то я скорее обратил бы внимание на Ломова и его окружение. Может, это всего лишь что-то личное. Тамара – его жена, твой друг – ее любовник… Подумай-ка.

– Нет, – угрюмо запротестовал я, – не получается. Зачем ему тогда подставлять банк?

– А черт их знает. Может, таким образом тебя изолировать. Прыти поубавить.

– Не получается, – повторил я. – Слишком сложно и хитроумно. Проще бы просто разделаться со мной. Как с Тамарой и… с Борисом. А Мила, Борисова жена? Ее-то зачем было избивать? И ведь что-то искали. А Курлясов? Как объяснишь его нападение на меня?

– Нет ответа, – хмыкнул Саша. – Но путаник ты великий. По-моему, ты просто гонишься за двумя зайцами. Ладно, черт – нет, бог с тобой. И все-таки, если хочешь, я постараюсь что-нибудь выяснить об этой самой красивой хозяйке «Фольксвагена».

– Не надо, – поспешил я отказаться. – Я сам попробую.

– Ну конечно, – засмеялся он. – Ты настоящий друг. Самое опасное непременно возьмешь на себя.

Путаник я великий. Знал бы Бекешев, до чего же он прав. Я положил трубку и минут пять сидел, неподвижно уставясь на телефон. Обрушившаяся на меня информация все безнадежно запутала в мозгах. Проклятье! Только начинает казаться, что обрел хоть какую-то твердь под ногами, как почва снова расползается – и опять вязкая топь. Борис – Тамара. Борис – Ломов. Борис – «Универс»… Пестрые кусочки смальты никак не сводились в сколько-нибудь обозримый гармоничный узор. И Наталья!.. Серый «Фольксваген»… Я почувствовал почти физическую дурноту. Больше всего мне хотелось напиться до чертиков.

Я поднялся, побрел на кухню и убрал бутылку в шкафчик. Недоставало только впасть в черную депрессию. Нельзя, никак нельзя распускаться. Я тупо поглядел на исчерканный листок, хохлящийся на столе, склонился над ним и стал натужено припоминать значение путаных линий и черточек.

Мое предприятие нуждалось в ночном покрове. Но ждать в таком состоянии, в каком я пребывал, – испытание весьма и весьма нелегкое. Солнце, казалось, не намеревалось уходить с пронзительно-голубых небес. Время ползло тягуче, нудно, надсадно. Целый день я беспорядочно пытался его убить – даже с неимоверной тщательностью пропылесосил квартиру, вплоть до потолков и стен. К девяти фантазия массовика-затейника выдохлась окончательно, и я засел на кухне, беспрерывно покуривая и подстегивая стрелки часов нетерпеливым взглядом.

В половине десятого я решил, что можно отправляться, учитывая незнакомый маршрут и езду в потемках, на месте буду в самую пору: где-то к одиннадцати жизнь в деревеньке наверняка замрет.

И вот я опять несусь неведомо куда и зачем. Меня пробрало ощущение, что я уже целую вечность беспрерывно мотаюсь по подмосковным дорогам и что-то ищу – бесплотное, как призрак, за чем-то гоняюсь – лихорадочно и бестолково, и этому несть конца, и я обречен на суетное, бессмысленное движение в незнакомое. Мимо, рядом и навстречу со свистом мчались машины, ослепляя сполохами дальнего света. Справа то надвигалась на трассу, то отскакивала от нее темная живая стена деревьев. В голове было мутно, как в этой лесной чащобе, и муторно. Моя поездка все больше представлялась бредовой авантюрой. Я вдруг пожалел, что не посоветовался с Сашей, и, может, даже стоило прихватить его с собой. Что меня подстерегает в охотничьем домике? Найду ли там Дарью? И если да, то будет ли мне по силам вызволить ее из заточения? Похоже, я действительно спятил и громозжу глупости одну на другую.

Потом я все-таки немножко собрался. И когда фары вырвали из темноты синий щиток, мой дух уже обрел относительное равновесие. Включив указатель, я сбавил скорость, перестроился вправо и всмотрелся. Все точно – стрелка обозначала курс на совхоз. Метров через триста я повернул на проселочную грунтовку. Дорога была узковата. Я с опаской примерился: чтобы разминуться со встречным грузовиком, придется съезжать на каменистую обочину Однако же повезло, развилки я достиг без всяких препятствий.

Ночь стояла ясная и тихая. Сверкающее мириадами звезд небо заметно смягчало темень, и я без труда разглядел вдалеке очертания сгрудившихся домиков. Теперь предстояло, по словам Веры, объехать селение околицей. Я медленно покатил прямо, высматривая этот самый объезд, и скоро узрел что-то вроде широкого проселка, убегающего вправо. Я бодренько зарулил на него, но автомобиль вдруг так тряхнуло, что чуть не прикусил язык. Дальний свет фар открыл мне весьма удручающую картину: впереди извивалась раздолбанная бугорчатая тропа, вся в колдобинах и кочках, вдобавок по центру тянулась глубокая вихрастая колея, очевидно след тракторных гусениц. Ничего себе, подумал я сокрушенно. Бедная моя тачка, что от тебя останется после такой пробежки. Выбора, однако, не имелось. Я повздыхал немного и двинулся медленным тропотом по этому, с позволения сказать, объезжему пути.