Текст книги "Война индюка (СИ)"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Когда бог Каэссар открыл люк истребителя, в кабину ворвался слепящий свет и Анжела решила, что пришел конец – полный, бесповоротный и окончательный. Но любимая Гея спасла ее в очередной раз. Глупые низкорожденные не поняли, что происходит, и пока Анжела внутри заливалась слезами, они стояли вокруг и тупо пялились на летающую тарелку, а проникнуть внутрь даже не попытались. За что и поплатились. Глаза Анжелы привыкли к яркому свету, она вылезла наружу и убила всех. Потом она вспомнила, что бог Каэссар советовал ей сохранить жизнь двум-трем монахам, чтобы они оказали ей медицинскую помощь, но было уже поздно. Анжела прислушалась к собственным ощущениям, и решила, что с помощью Геи справится с заданием и без лечения. Ссадины и порезы на ступнях покрылись корочкой запекшей крови и почти не болели, ходить босиком по камням ей больше не придется, а в мокасинах можно ходить хоть по битому стеклу, и будет не больно, это она точно знала, ей много раз рассказывали. Если бы она еще знала, как портянки правильно наматывать…

Бог Каэссар посадил летающую тарелку не на поле, а на краю сада, загнал под раскидистую яблоню, чтобы не было видно ни с дороги, ни со спутника. По его словам, Анжела замела следы идеально, низкорожденным убийцам ее ни за что не найти. Если, только она не наделает глупостей.

Остаток дня Анжела провела в спальне какого-то монаха, на убогой лежанке, покрытой плетением из мертвых растений, пропахшей немытым мужским телом. А когда солнце коснулось западного горизонта, телефон задрожал, и Анжела проснулась.

– Пора в дорогу, – сказал ей бог Каэссар. – Больше тянуть нельзя, не успеешь, тебе до столицы полночи идти.

Анжела спустила ноги с поганой лежанки, попыталась выпрямиться и охнула. Спину прострелило острой болью, ноги не гнулись, а в подошвы будто гвоздей напихали. Надо было все-таки полечиться…

– Может, не надо? – спросила Анжела. – Может, этот вождь все-таки убит?

– Этот вождь не убит, – ответил ей бог Каэссар. – Абсолютно точно не убит. Тебе придется дойти до Барнард-Сити и довершить свое мщение.

– Да будет так, – сказала Анжела. – Я довершу мщение.

И вот она идет, и идет, и идет, и конца-края дороге все не видно и не видно. Усталость, временно отступившая после короткого сна, снова навалилась тяжким бременем. Анжела шла, не чувствуя ни ног, ни остального тела, она словно превратилась в мифического робота, не имеющего ни мыслей, ни чувств, вообще ничего, кроме поставленной задачи. А задача эта очень проста – идти по дороге и ждать, когда телефон зазвонит еще раз и тот, кто называет себя богом Каэссаром, передаст ей новые указания. И неважно, как далеко нужно еще пройти, она справится. Потому что она подобна самонаводящейся ракете-стингеру, ее судьба проста – поразить цель, и будь что будет. Когда цель будет поражена, когда отвратительный кровожадный вождь низкорожденных перестанет жить, все остальное не будет иметь никакого значения. Время Анжелы закончится, и пусть Гея решает, что делать с ней дальше.

– Эй, божий человек! – донесся до Анжелы незнакомый мужской голос.

Она дернулась, сбилась с ритма ходьбы, подвернула ногу и бессильно опустилась на землю. Все, на что ее хватило – не упасть, а мягко присесть, вначале на корточки, а потом на задницу.

– Фигасе! – воскликнул голос. – Эй, ребята! Идите сюда, божьему человеку плохо!

– Какому еще божьему человеку?! – возмутился другой голос, женский. – Ночь на дворе! Опять грибы жрал, что ли?

Анжела повернула голову, чтобы увидеть, кто говорит, и капюшон упал с ее головы.

– Ой, бля… – тихо произнес первый голос. – Буркалы…

Анжела выхватила бластер, навела ствол на низкорожденного и нажала спусковой крючок.

– Песец, – сказал низкорожденный.

По его штанам растеклось темное пятно. Больше ничего не произошло, бластер не выстрелил. Анжела вспомнила, что забыла снять оружие с предохранителя. Сдвинула рычажок, заодно задела что-то другое, регулятор мощности, кажется. Где тут плюс, а где минус?.. Не видно ничего…

Тем временем низкорожденный самец начал понемногу приходить в себя.

– Эй, Сюзи! – крикнул он. – Тут эльфийская телка с бластером!

Анжела поняла, что ждать больше нельзя, надо стрелять прямо сейчас. Она плотно зажмурилась и выстрелила. В одно неуловимое мгновение мир за закрытыми веками стал из черного белым. Анжела открыла глаза, ничего не изменилось. Она ослепла.

– Прими, Гея, мою душу, – прошептала Анжела.

Снова зажмурилась и стала беспорядочно стрелять, случайным образом перемещая ствол бластера. Выстрелила раз десять, затем перестала – слишком жарко стало вокруг, даже не жарко, а больно. Она ничего не видела, но когда рядом полыхает такой пожарище, ориентироваться можно и без зрения, на ощупь. Где прохладнее, туда и идти. И усталость куда-то сразу подевалась, и подвернутая нога как-то резко выздоровела, жить-то хочется… Надо не забыть бластер на предохранитель поставить и в кобуру убрать, а то потеряется… Вот так.

Внезапно нога Анжелы соскользнула, она нелепо взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие, но тщетно. Она скатилась по крутому склону и плюхнулась в вонючую сточную канаву, подняв целый фонтан брызг. Сразу ломанулась обратно – не дай Гея, бластер от воды испортится или, хуже того, телефон! Но далеко отходить не стала, уселась рядом с поганой водой и стала молиться Гее и ждать, когда восстановится зрение.

7

– Слушаю тебя, Герхард, – отозвался Джон на входящий вызов.

– Джон, у нас проблема, – заявил его божественность. – Морис Трисам жив.

– Да разве ж это проблема? – удивился Джон. – Если проблема устраняется за пять минут – какая это проблема?

– Проблема не только в этом, – сказал Рейнблад. – У Трисама от потрясения мозги на место встали. Он теперь курит опиум половинными дозами, не для кайфа, а только чтобы ломки не было. Будто помолодел на пять тысяч дней. Он сейчас во дворце Тринити…

Джон рассмеялся.

– Не смешно! – возмутился Рейнблад. – С ним Огрид Бейлис, и он, похоже, собирается ему подчиняться. Ты бы видел, какой Трисам теперь стал! Я его боюсь.

– Страх – чувство хорошее, но в разумных пределах, – сказал Джон. – Мы с тобой пришли в этот мир не для того, чтобы бояться, а для того, чтобы делать дело. Возьми бластер и застрели обоих. Или попроси Зака, если в себе сомневаешься. Или Германа.

– Я боюсь, как бы они на сторону Трисама не встали, – сказал Рейнблад. – Может, ты сам с Заком поговоришь?

– Я не буду говорить с Заком, – отрезал Джон. – Морис Трисам – твоя проблема, не моя. Знаешь, почему? Потому что правитель Барнарда – ты, а не я. Ты этого хотел, ты это получил, и теперь изволь решать проблемы самостоятельно. Если не справляешься – так и скажи, но потом не обижайся. Ты справляешься, Герхард?

Его божественность помолчал с полминуты, затем сказал:

– Да, я справляюсь. Спасибо, Джон. И, это… извини за минутную слабость.

– Не расстраивайся, со всеми бывает, – сказал Джон. – Джозеф Слайти, помнится, рассказывал, что однажды обосрался в боевом строю, и ничего. Улучил момент, вытряхнул кучу из штанов, пошел дальше воевать.

– Его истребитель так и не нашли? – спросил Рейнблад.

– Не нашли, – подтвердил Джон. – Но есть информация к размышлению. На Нюбейбилонском тракте, почти у самой столичной окраины, за первым же холмом, горит придорожный отель. Пожар начался полчаса назад, и как-то очень резко. Спутник записал картинку, получается, все баки с соляркой все одновременно полыхнули, это странно. Там еще странные вспышки отмечены, я не понял, то ли помехи, то ли от бластера. Но летающих тарелок в воздухе там точно не было, я проверил. Но в пяти километрах севернее есть монастырь поклонников Джизеса. Улавливаешь мысль?

– Нет, – сказал Рейнблад.

– А зря, – сказал Джон. – Правитель Барнарда должен быть сообразительным и все понимать с полуслова. Представь себе, что ты эльфийский диверсант. Допустим, ты хочешь убить Мориса Трисама или, скажем, Герхарда Рейнблада. Ты веришь, что после этого война прекратится. Ты сумел захватить истребитель. Ты направил его к Барнард-Сити и опустошил отсеки с гранатами, сравнял с землей два самых ненавистных здания. Теперь тебе надо убедиться, что цель миссии достигнута. Что будешь делать?

– Извини, Джон, у меня сейчас башка не варит, – сказал кардинал. – Не готов я задачки решать. Думаешь, этот эльфийский диверсант к столице пешком идет? Одевшись под монаха? Чтобы типа контрольный выстрел сделать?

– А говоришь, не готов задачки решать, – улыбнулся Джон. – Все у тебя варит, ко всему ты готов. Мне кажется, надо обратить внимание на этот пожар. Отправь на дорогу декурионов своих, либо Зака озадачь. А лучше и то, и другое.

Его божественность надолго замолк. А затем сказал:

– Слушай, Джон, может… гм… может, лучше власть пополам поделим?

– Может, и поделим, но позже, – сказал Джон. – Я сейчас слишком занят, чтобы власть делить. Сейчас у меня более важная задача.

– Какая? – удивился Рейнблад.

– Очень простая, – объяснил Джон. – Перепрограммировать хотя бы один стационарный нанозавод, чтобы он начал производить энергетические челноки. Знаешь, что это такое?

– Что-то слышал, – неуверенно произнес Рейнблад. – Это из легенд и мифов, по-моему.

– Это не легенда и не миф, – заявил Джон. – Честно говоря, я сам во всех деталях не понимаю, как они работают, но главное я понимаю. Когда у челнока начинает работать основная программа, он улетает куда-то в космос, а потом возвращается, а в энергоблоке у него один петаджоуль энергии. Понимаешь?

– Петаджоуль – это сколько? – спросил Рейнблад.

– Много, – ответил Джон. – Двести-триста тысяч тонн эльфийской взрывчатки. Сотне уличных фонарей гореть миллион дней. Очень много. С сотней челноков мы обратим в пепел все большие эльфийские города. И тогда мы начнем зачистку Эльфланда, в него войдет человеческая армия, и Эльфланд перестанет существовать. А когда он перестанет существовать, мы займемся восстановлением конденсеров по всему континенту. И тогда начнется третья эпоха счастья и процветания.

– Масштабные у тебя планы, – сказал Рейнблад.

– А то! – сказал Джон. – Сам видишь, меня мало волнует, кого в Барнард-Сити будут считать самым главным.

– Понимаю, – кивнул Рейнблад. – Когда ты начнешь претворять в жизнь то, о чем мечтаешь, самым главным по-любому станут считать тебя.

– Если я им позволю, – уточнил Джон. – Я еще не решил, стоит ли мне снова садиться на трон. Это не только приятно, но и утомительно, я там сидел, я знаю, о чем говорю. Представительские функции – они только поначалу приятны.

– Понимаю, – вздохнул кардинал. – Знал бы ты, как мне надоело орчанок-девственниц на алтаре резать…

– Хорошо, что надоело, – серьезно сказал Джон. – Потому что через пару тысяч дней расистские законы надо будет отменить. Орочья раса перестанет быть низшей.

– Ну ты и блядь, – сказал его божественность после долгой паузы.

– Я не блядь, а прагматичный политик, – возразил Джон. – Сам посуди, Герхард, эти законы давно уже не действуют. Если даже у Патти Трисам старшая рабыня была полукровкой, какая, к демонам, расовая чистота? Времена меняются, Герхард! Когда рабы вкалывали на плантациях, этот закон работал, но теперь все по-другому. Производительные силы смещаются в сферу обслуживания. А когда нанозаводы заработают на полную мощность, процесс пойдет по нарастающей. Безмозглые орки станут никому не нужны.

– Геноцид, – предложил Рейнблад.

– А вот тут мы вас, батенька, поправим, – сказал Джон.

– Чего? – не понял Рейнблад.

– Это я одного древнего философа цитирую, – объяснил Джон. – Я не согласен с тобой, Герхард, я не одобряю геноцид орочьей расы. Геноцид эльфов одобряю, геноцид орков – нет. Разве что принудительную стерилизацию чистокровных. Но это максимум того, на что я готов пойти. Полукровки должны влиться в человеческую расу, и это не обсуждается. Если ты со мной не согласен, лучше сразу пойди и застрелись.

Рейнблад неожиданно рассмеялся.

– Теперь я верю, что ты Джулиус Каэссар, – сказал он. – И теперь я знаю, что тебя не зря называли великим. Пусть будет так, Джон, я не стану с тобой спорить. Я не хочу стреляться, мне интересно посмотреть, как у тебя все получится. Я с тобой, Джон.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Джон. – А Нюбейбилонский тракт ты все-таки проверь. А то мало ли что… Ладно, конец связи.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Как решаются судьбы Родины

1

Великие перемены не приходят в одночасье. Чаще всего событие, послужившее непосредственным точком к переменам, долго остается незамеченным. Жизнь течет своим чередом, что-то где-то меняется, но незначительно, по мелочам, а потом ты вдруг понимаешь, что окружающий тебя мир переменился радикально, но когда это произошло и как – бог весть.

Когда в поселке Брювери заработала первая в истории Барнарда большая тепловая электростанция, это событие запомнилось столичным жителям главным образом фееричной оргией, устроенной в бывшем дворце Тринити. В той оргии впервые официально участвовали рабы-трансвеститы, ранее считавшиеся богомерзкими, и это событие стало сенсацией. А то, что впервые в новейшей истории Барнарда в столичные дома и квартиры пришло дешевое электричество – это поначалу не заинтересовало никого, кроме инженеров и менеджеров. Но только поначалу.

На улицах Барнард-Сити выросли столбы с проводами, по ночам на столбах зажигались электрические фонари. Раньше столица человечества погружалась с приходом ночи в непроглядную тьму, где правили бал наркоманы, беглые орки и прочие деклассированные элементы, собирательно называемые жаргонным словом «гопники». Теперь же центральные улицы стали почти безопасны в любое время суток. Появились круглосуточно работающие едальни и курильни, а на перекрестке Мэнсон-Стрит и Флауэр-Авеню открылся первый в Барнард-Сити ночной клуб – заведение, где можно не только жрать и курить, но еще танцевать и предаваться разврату. Открывал ночной клуб лично его божественность кардинал Рейнблад. После традиционного жертвоприношения он произнес проповедь, в которой впервые официально провозгласил приход третьей эпохи. По его словам, Человеческая Община избавилась от Межвременья, подобно тому, как проснувшийся человек избавляется от кошмаров, которые ему только что снились. И отныне в будущем Человеческой Общины не будет никакого горя, а будет только лишь счастье и процветание, вот только богомерзких эльфов надо еще добить. Говорят, что бишоп Адамс, присутствовавший при этой речи, прокомментировал слова кардинала следующим образом:

– Если признаком третьей эпохи является дом разврата, – якобы сказал сэр Адамс, – то я эту эпоху вертел…

Он не договорил, потому что на него зашикали, и ему пришлось замолчать. Позже журналист Артур Мамут брал у сэра Адамса интервью, и среди прочего попросил прокомментировать эти слова, но почтенный бишоп отказался от комментариев. Говорят, что отказ был облачен в грубую и циничную форму, и вроде даже сопровождался угрозами физической расправы. Но в это трудно поверить, Рокки Адамс – человек очень спокойный и уравновешенный, его очень сложно вывести из себя. Впрочем, все эти слухи клеветнические, здравомыслящий человек не станет воспринимать их всерьез.

В центре города сформировался особый район, называемый древним словом «даунтаун». Здесь все улицы были освещены, причем не только фонарями на столбах, но и инновационными устройствами, именуемыми «неоновая реклама». Эти устройства представляли собой стеклянные трубки сложной формы, внутри которых то вспыхивало, то гасло электрическое пламя (на самом деле не пламя, а коронный разряд, но неважно), и зритель наблюдал движущиеся картинки и надписи. Или не движущиеся, а неподвижные, если заказчик решил сэкономить.

Начало даунтауну положила площадь перед Советом Нации, которую приказал благоустроить лично сэр Адамс. Пример оказался заразительным, вскоре все прилегающие улицы украсились новомодной рекламой. Впрочем, некоторые столичные жители считали слово «украсились» неуместным. Кое-кто даже сравнивал даунтаун с раковой опухолью, протянувшей свои щупальца далеко за пределы центральной части города.

Одно из самых длинных щупалец тянулось в северную часть города вдоль Фридом-Авеню, переходящей затем в Нюбейбилонский тракт, и заканчивалось у дворца Тринити. В первые дни после упразднения дома Тринити многие полагали, что дворец скоро переименуют, но этого не произошло. Говорят, что кто-то предложил кардиналу Рейнбладу придумать этому дворцу новое имя, его божественность долго размышлял, а затем сказал следующее:

– Сдается мне, мы должны бережно хранить память о корнях и истоках. Не только славные страницы памяти хранить, но любые. Понял?

– Осмелюсь доложить, никак нет, – ответил чиновник.

Кардинал нахмурился и сказал:

– Тогда иди и думай, пока не поймешь. Пошел вон!

Говорят, что тот чиновник долго думал и в итоге пришел к выводу, что дворец Тринити переименовывать не надо. Впрочем, не исключено, что этот слух клеветнический, а на самом деле все происходило совсем по-другому.

Граница даунтауна почти на всей своей протяженности очерчена очень резко. Идешь, идешь, смотришь вокруг – грязь, трущобы, гадость сплошная, и вдруг под ногами уже не грязь, а аккуратная плитка, повсюду реклама, а в домах не грязные портки на веревках сушатся, а красивые вывески развешаны: тут ресторан, там казино… Красота! Особенно резким этот переход кажется ночью. Будто в сказку попал.

На обочине Фридом-Авеню стоял монах из числа поклонников Джизеса. Закутался в форменный балахон, капюшон надвинул на глаза, а обе руки запустил под капюшон чуть ли не по локоть, и то ли глаза трет, то ли лоб чешет… Глупый монах – лучше бы откинул капюшон и почесался, как нормальный человек, а то стоит, как чучело оркоподобное, стыдно должно быть.

Окажись этот монах в более людном месте, он обязательно привлек бы к себе всеобщее внимание. Сторонний наблюдатель обязательно заметил бы, что руки у монаха необычно тонкие и похожи на женские, а монахов-женщин не бывает, это всем известно. Да и поведение у него какое-то неадекватное, не иначе, запрещенных наркотиков нажрался. Это, к сожалению, у монахов в порядке вещей.

Внезапно монах задергался, как эпилептик перед припадком, перестал чесаться, запустил одну руку за пазуху и вытащил оттуда редкий и дорогой артефакт, именуемый древним словом «телефон». Воровато огляделся и приложил телефон к уху.

– Слушаю, – произнес монах женским голосом.

– На следующем перекрестке свернешь налево, – сказал телефон. – Через сто метров по левой стороне будет проход в живой изгороди, его не очень хорошо видно, смотри внимательно. Дальше идешь десять метров в ту же сторону, потом проникаешь за забор, там в самом низу один прут сломан, можно его сдвинуть и протиснуться. Как попадешь на территорию, пробираешься незаметно через парк, выходишь к главному зданию, ты его ни с чем не перепутаешь, оно единственное нормально освещено. Постарайся не попадаться никому на глаза, но если попадешься – ничего страшного, просто иди спокойно мимо, а если кто пристанет, скажешь: «Я Алиса Росс, пошел прочь», тебя пропустят. Как подойдешь к зданию, пойдешь направо, войдешь в первую дверь, там будет лестница, поднимешься по ней на третий этаж. По коридору направо до конца, в конце будет пост охраны, один-два человека, их надо убить. Сразу за постом начинаются временные апартаменты Мориса Трисама, зайдешь внутрь и убьешь всех, кого найдешь. Затем уходишь тем же путем. Энергию бластера выше второй отметки не поднимай, а то выстрелы могут заметить. Поняла?

– Поняла, – кивнула Анжела.

Телефон характерно пискнул, сигнализируя о конце разговора. Анжела убрала его обратно под балахон, сложила руки перед грудью и тихо прошептала:

– Гея, милая, помоги, на тебя уповаю.

И решительно пересекла границу даунтауна. На следующем перекрестке она свернула налево.

2

Как и большинство других дворцов бывших олигархов, дворец Тринити окружен парком. Большая часть территории парка вполне благоустроена – дорожки подметены, кусты подстрижены, на клумбах рассажены красивые цветочки, тут и там статуи, фонтаны… Но в любом парке попадаются запущенные уголки, до которых у садовников то ли руки не дошли, то или еще что, короче, настоящий дикий лес, а не парк. Обычно такие уголки очень нравятся детям, особенно поздним вечером, когда темно, страшно, и за каждым вторым деревом мерещится мифический вурдалак, а за каждым первым – эльфийский диверсант. Очень здорово забраться в такой дикий закоулок, засесть на пень или на поваленное дерево и рассказывать друг другу страшные истории. А особенно классно, если вдруг послышатся шаги, захрустит хворост под ногами очередного недисциплинированного раба, и станет по-настоящему страшно… А если представить себе, что это был не орк-наркоман, а эльфийский диверсант… нет, лучше вурдалак, а то папа волноваться будет…

В темном уголке парка на поваленном дереве сидели две маленькие девочки: высокая и розовощекая Трейси Харрисон, и миниатюрная светловолосая Джинджер Пайк.

– А еще Кристи говорила, в Донки-Ривер мермейды водятся, – рассказывала Трейси. – Знаешь, кто такие мермейды?

Джинджер отрицательно помотала головой.

– Да ты что! – изумилась Трейси. – Про мермейдов все знают! Это такие зеленые орчихи с рыбьими хвостами, они в речках живут и еще в прудах и озерах всяких.

– Русалки, что ли? – спросила Джинджер.

– Сама ты русалка! – возмутилась Трейси. – Русалки – это по-орочьи, а по-человечьему они называются мермейды. У мермейды на хвосте чешуя, как у рыбы, и еще волосы зеленые, потому что тина налипает, и водоросли всякие.

– Врешь ты все, – возразила Джинджер. – В Донки-Ривер водорослей не бывает, а тины – тем более. Мне тетя Бродячка рассказывала, ее дядя Дик возил с собой в эту… команду…

– Командировку, – поправила подругу Трейси. – Когда кто-то куда-то уезжает по делам, это называется «командировка». А команда – это когда кто-то кому-то кричит, чтобы что-то сделали. Вот мой папа, например, когда кричит: «Эй, распиздяи, почему ни хрена ни сделано, на мясо сдам, жабы недотраханные!» – это команда. А когда дядя Невилл в Эльфланд ездил – это командировка.

– Дядя Невилл не в Эльфланд ездил, а в Оркланд, – заявила Джинджер.

– А вот и нет! – возразила Трейси. – Он всем говорил, что ездил в Оркланд, а на самом деле ездил в Эльфланд.

– Глупости не говори! – возмутилась Джинджер. – Дядя Невилл всем говорил, что поехал вообще в Ноддинг Донки.

– Это была двойная операция прикрытия, – объяснила ей Трейси. – Дядя Невилл всем сказал, что поехал в Ноддинг Донки, а сам поехал в Эльфланд через Оркланд, чтобы если кто пропалит, потом отмазаться, что поехал в Оркланд, а всем сказал, что поехал в Ноддинг Донки. А на самом деле поехал в Эльфланд. Поняла?

Джинджер отрицательно покачала головой.

– Дура, – сказала Трейси.

– Сама ты дура! – возмутилась Джинджер. – Будешь ругаться – в лоб дам. Меня дядя Дик научил.

Трейси скривилась и сказал:

– Да чему он тебя научил? Дядя Дик – орчила позорный, и драться не умеет. Мой папа говорит, что во всей нашей богадельне только дядя Джон драться умеет, а все остальные – лохи позорные.

– А что такое богадельня? – спросила Джинджер.

Трейси задумалась, затем нехотя ответила:

– Точно не знаю. Наверное, когда боги что-то то делают.

– Боги ничего не делают, – возразила Джинджер. – Дядя Джон говорит, боги только шутят и глумятся, а по делу ничего не делают. Так что ты неправильно говоришь, дура ты.

– За базаром следи, сучара! – рявкнула Трейси и размахнулась, чтобы отвесить подруге пощечину, но та ловко отразила удар, попыталась контратаковать, но безуспешно – Трейси была крупнее и сильнее.

Трейси победила в борьбе быстро и безоговорочно. Завалила подругу на землю, навалилась сверху, завернула руку за спину и пропыхтела, тяжело дыша:

– Проси пощады!

– Отвали, сука блядская, – отозвалась Джинджер. – Отпусти руку, больно! А ну слезь с меня, лесбиянка! А то играть с тобой не буду!

Трейси помедлила, затем слезла. Джинджер поднялась и стала отряхиваться, приговаривая:

– Не буду играть с тобой, жаба агрессивная.

– А зачем тогда я с тебя слезла? – спросила Трейси.

– Потому что дура! – ответила Джинджер.

Следующие две-три минуты они бегали: Джинджер убегала, а Трейси догоняла. Потом Трейси споткнулась об корень и растянулась во весь рост, порвав при этом чулок на коленке.

– Жаба неуклюжая, – прокомментировала Джинджер это событие. – Вот попадет тебе от мамы…

– Зато у меня мама есть! – заявила Трейси. – А твой папа все время… гм…

Трейси смущенно осеклась. Они с Джинджер привыкли все время подкалывать друг друга, но есть вещи, которые лучше не произносить, чтобы не поругаться всерьез.

– Сука ты, – мрачно произнесла Джинджер.

Обиженно отвернулась и пошла прочь.

– Эй, Джинджер! – позвала ее Трейси. – Прости, я не нарочно.

– Не прощу, – отозвалась Джинджер.

Это была неправда, она сама прекрасно понимала, что простит. Подуется минуту-другую и простит. Папа говорит, что сильные люди либо прощают врагов, либо убивают. А убивать Трейси она не хотела, потому что если убить Трейси, играть будет не с кем. Трейси, конечно, дура, но Кристи – вообще тупая овца, а остальные девчонки даже упоминания не заслуживают.

Впереди что-то хрустнуло.

– Ой! – вскрикнула Джинджер. – Кто здесь?

– Тише, дура! – прошипела сзади Трейси. – Это эльфийский диверсант. Или вообще черный монах. Знаешь, кто такой черный монах?

Джинджер отрицательно помотала головой. Потом подумала, что надо что-то сказать вслух, потому что темно и Трейси не видит, помотала она головой или покивала или просто тупит, но к этому времени говорить ничего стало уже не нужно, потому что Трейси подошла вплотную, обняла подругу и зашептала прямо в ухо:

– Черный монах – это такой эльф переодетый, у него под балахоном бластер и телефон. Он в библиотеке жил, пока копы не прогнали.

– Врешь ты все, – перебила ее Джинджер. – Копы – придурки, им с черным монахом не справиться.

– А они и не справились, – подтвердила Трейси. – Они его просто прогнали, теперь он по ночам ходит по городу и кровищу пьет.

– Как пьет? – не поняла Джинджер.

– Как вурдалак, – объяснила Трейси. – Нападает, гипнотизирует и пьет. Шею прокусывает. Или руку, например.

– Или ногу, – добавила Джинджер.

– Гм, – сказала Трейси. – Ну, не знаю… А в ногах вены есть?

– Есть, – заявила Джинджер. – У тети Бродячки видела, какие вены на ногах опухшие?

– Это потому, что она орчанка, – предположила Трейси. – Больная и страшная. Ни кожи, ни рожи.

– Зато она добрая, – сказала Джинджер.

– Добрая, – подтвердила Трейси. – И еще умная. Но страшная. Ни кожи, ни рожи.

– Ой, гляди сюда, – сказала Джинджер. – Видишь елку?

– Угу, – кивнула Трейси. – И чего?

– Ее раньше не было, – сказала Джинджер. – Это, наверное, черный монах. Он, наверное, в дерево превратился, чтобы не узнали.

– Эльфы не умеют превращаться в деревья, – возразила Трейси. – Ой!

Она вскрикнула потому, что елка зашевелилась, сделала шаг, и оказалось, что это не елка, а все-таки черный монах. Трейси подумала, что надо бежать, но не смогла сделать ни шагу. Очевидно, монах загипнотизировал.

Черный монах сделал еще один шаг навстречу, капюшон при этом зацепился за низко растущую ветку и приподнялся. На девочек уставились жутко выпученные эльфийские глазища-буркалы. Джинджер взвизгнула, попятилась назад, обо что-то споткнулась и села наземь, еще раз взвизгнув.

– Тише, – сказал черный монах, почему-то женским голосом. – Тише, девочки, я вас не трону, не бойтесь.

– Не надо пить мою кровь, – попросила Джинджер. – Я еще маленькая, у меня нельзя пить кровь.

Существо, похожее на монаха, сделало еще два шага навстречу, село на пень и откинуло капюшон. Теперь не вызывало сомнений, что это эльф, а вернее, эльфийка – огромные белые глазищи, торчащие остроконечные уши, белые волосы, все это было отлично видно даже в тусклом звездном свете.

– Черные монахи пьют человечью кровь, – заявила Трейси. – Если ты черный монах, ты нас тронешь. Потому что тебе надо пить кровь.

– Я не черный монах, – сказало существо.

– А кто? – спросила Трейси.

– Комиссар Анжела, – ответила существо. – Вы, низко… гм… Короче, меня называют королевой эльфов.

– Ух ты! – радостно воскликнула Джинджер. – Тогда раздевайся!

Королева эльфов недоуменно крякнула.

– Давай, раздевайся, крылья покажи! – потребовала Джинджер.

– Откуда у нее крылья, дура? – возмутилась Трейси. – Это у королевы фей крылья, и еще у королевы демонов. А у королевы эльфов крыльев нет.

– Пусть все равно раздевается, – настаивала Джинджер. – А вдруг она королева фей?

– Я не королева фей, – сказала Анжела.

– Тогда ты злая, – заявила Джинджер.

– Я добрая, – возразила Анжела.

– А вот и злая! – продолжала настаивать Джинджер. – Эльфы злые, а ты их королева. Значит, ты тоже злая!

– Эльфы не злые, – возразилась Анжела.

– Злые! – не унималась Джинджер. – Эльфы разбомбили дворец Самого Дорогого Господина и еще какой-то домик тоже разбомбили.

– Совет Нации, – подсказала Трейси.

– Да насрать, – сказала Джинджер.

– Милая, не ругайся, – сказала Анжела.

– Я тебе не милая! – возмутилась Джинджер. – Ты богопротивное отродье, ты моего папу чуть не убила!

– Я не хотела, – сказала Анжела. – Я хотела всего лишь остановить войну.

– Ага, значит, это ты все разбомбила! – воскликнула Джинджер. – Сама призналась! Значит, ты черный монах!

– Почему? – удивилась Трейси.

– А пусть разденется, сама увидишь! – заявила Джинджер. – У нее под балахоном бластер и телефон, и еще она гипнотизирует и кровищу пьет.

– Я не… – начала возражать Анжела, но осеклась на полуслове.

Она вдруг поняла, что Гея явила ей знак. Не зря в священном писании говорится, что устами ребенка глаголет истина. Не просто так ей встретились эти юные самки, испытание все еще продолжается. Ничего, Гея поможет.

– Вот что, девчата, – решительно произнесла Анжела. – Садитесь поудобнее и слушайте внимательно. Сейчас я вам кое-что расскажу, а потом вы сами решите, кто богопротивный, а кто нет.

И Анжела начала рассказывать. Про то, как она шла по выжженной пустоши, и Гея направила ее путь через место, которое раньше было детским садом, и увидела она целую гору зажаренных детских трупов, и многие из них были изрублены мечами, потому что красножопым захватчикам показалось недостаточно тех страданий, которые причинил невинным детям огонь. И как потом вызванные рабочие укладывали тела в братскую могилу, и как кости мертвых детей отделялись от мяса в их руках, и тела распадались, и нельзя было похоронить их по закону Геи. И как рыдала Анжела, глядя на этот кошмар, и молила Гею остановить, прекратить его любой ценой, воистину любой, ничего не жалко, ни жизни, ни души, ни посмертия, чтобы только его остановить. И как послала Гея ей знак в виде летающей тарелки с распахнутым люком, и тогда…