Текст книги "Ради жизни на земле (сборник)"

Автор книги: В. Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

И сколько потом ни убыстрял или ни замедлял бег состав, ни тормозил резко, если надо было таким способом уйти из-под очередной бомбежки, военврача Чекурова это не касалось. Он спал, и все для него перестало существовать. Все, кроме детства, куда привел его сон.

Вот уже щекочет шею рыжая отцовская борода:

– Петяшка, сынок!

…Про отца же рассказывали, – вклинивается со стороны в сновидение, – что он брал под мышки два мешка, набитых под завязку песком, и на спор заносил их без роздыха по крутой и шаткой лесенке на верх колокольни. Еще рассказывали, как после возвращения с царской службы пришел он на одну из вечерок, увидел там девушку (на нее имел виды сельский гармонист), взял ее за руку и увел с собой, сказав: «Никому тебя не отдам. Так и знай».

Это было неслыханной дерзостью. Обидеть гармониста – такого деревенские парни обычно не прощают. Роману же Чекурову простили, а может, побоялись связываться.

Сон между тем продолжал ткать свое полотно, путать середину, концы, начало событий, рвать их, склеивать вновь по одним только ему подвластным законам. У той, которую отец увел от гармониста, серебрятся виски, добрые морщинки легли возле глаз. Она всю себя готова отдать своему Роману и детям. А их у нее ни много, ни мало – четырнадцать. И среди четырнадцати он, Петяшка Чекуров, самый озорной.

– У-у-у! – подает голос паровоз. И необъяснимо уже превращается в волчий голодный вой, от которого стынет между лопатками. Вой ближе, а пурга все яростнее пеленает небо и землю. И неизвестно, в какой стороне село. Сил больше нет.

– Петяшенька, братик, сгинем же!

А ты шагай, шагай.

– Не можу я.

– Сможешь. Давай руку.

Из снежной замяти навстречу идущим несется темный ком, хрипит.

– Ой, волки! – пугается младший братишка.

Но это Букет. Его они подобрали щенком, выкормили. Букет и указал дорогу домой. Как только нашел в такой буранище? Как не испугался волков?

А вскоре случилось, что перебили Букету ногу.

– Пристрелить придется, – сказал отец.

– Н-не дам!

Усадил Петюшка щенка в бочку, запаковал ему ногу в самодельный лубок и выхаживал все лето. А к осени, чуть прихрамывая, носился, высунув язык, Букет за своим лекарем. Тогда же и определилась будущая профессия Петюшки Чекурова.

– У-у-у! – Но это уже не волки, а пчелы.

– Лезь, Петяшка, собирай рой. Не бойся, лезь.

И вовсе не лезь, а слезай. И не Петяшка, а капитан.

– Слезай, капитан, чаек готов. Все царство небесное проспишь.

Набирая скорость, поезд торопится к Сталинграду. Впереди по всему горизонту уже вторую ночь растекается зарево.

Нашел свой медсанбат военврач в расположении 65-й армии генерала Батова.

И опять сутки за сутками у операционного стола.

– Жгут. Зажим.

И ставшее привычным:

– Военврача Чекурова в штаб.

Одно дело оперировать, другое – не менее ответственное и сложное – переправлять раненых в тыловые госпитали. Как переправлять? Чем? Железные дороги забиты и разбиты. На автомашинах? Не позволяют заносы, морозы.

Выход все же нашли. Летчицы авиационного полка Валентины Гризодубовой садились на своих «кукурузниках» на передовой, забирали тех, кого надо было эвакуировать, и на бреющем полете возвращались на тыловой армейский аэродром, куда тяжелые «дугласы» доставляли горючее, продовольствие, обмундирование. Они и забирали раненых, увозили на Большую землю (так по почину партизан стали звать глубокий тыл и фронтовики).

На краю армейского аэродрома и разместился эвакоприемник, которым командовал военврач Чекуров. Отправку раненых «дугласами» поручили ему.

В ту неделю лютовали морозы. Вихрилась поземка. В палатках эвакоприемника топились железные бочки, приспособленные под печи, и самодельные титаны из авиабомб. В них грели воду.

Взлетали, уходили в туманную изморозь «дугласы». Приземлялись, возвращаясь с передовой, «кукурузники». Один из них сел уже в темноте. Операцию раненому сержанту пришлось делать при свете фар, подогнав трехтонку к пологу палатки. Операция прошла удачно.

– Чайку не выпьете? – предложила Чекурову (оперировал он) медицинская сестра после того, как раненого прямо со стола унесли в самолет.

– Выпью.

Эмалированная кружка приятно грела руки. Из головы не выходил сержант. И уже не оставляла мысль, что оперировать такие костные повреждения, как у него, надо иначе. Но чтобы убедиться в правильности задуманного, нужна совсем другая обстановка, нужны сотни экспериментов над животными. И все же в душе крепла уверенность, что этими, еще не начатыми пока, экспериментами в будущем надо заняться. Конечно, если… Заключалось это «если» в том, что шла война, и, когда бомбили аэродром (как позавчера, например), бомбили и эвакоприемник.

Шла война.

Уже увезли на Большую землю гитлеровского фельдмаршала фон Паулюса и его генеральскую свиту. Уже неудержимо росло, ширилось наступление советских войск. И в воинском эшелоне, двигавшемся к Воронежу, снова на верхней вагонной полке отсыпался капитан. Шел, лязгая буферами, эшелон, пробираясь через станции с растолканными по запасным путям полуобгоревшими составами из теплушек. И на одном из крохотных разъездов этот эшелон разыскал «кукурузник». Самолетик приземлился у самого железнодорожного полотна. Летчик зашагал вдоль вагонов, заглядывая в каждый, и громко спрашивал:

– Кто здесь капитан Чекуров?

– Я Чекуров.

– Начальник санитарной службы фронта полковник Санович послал за вами. Полетим, товарищ военврач.

– Что ж, полетим.

Эшелон еще пыхтел на разъезде, а самолет уже взял курс на Поныри…

– Прибыл по вашему приказанию, – попытался отрапортовать, как положено по уставу, военврач. В ответ услышал очень мирное, отеческое:

– Садись, садись, Романыч! Ты думаешь, с какой целью я тебя из эшелона выхватил?

– Полагаю, скажете.

– Мудр ты, как я погляжу. Конечно, скажу. Ты же у нас дока по части эвакуации раненых. И на санях их по грязи увозил из-под носа у фашистов. И пароходами, и «дугласами» отправлял. А сейчас мы думаем поручить тебе организовать переброску раненых самолетами из Курска в Елец. В ближайшее время здесь, надо полагать, будет жарковато.

После не один том испишут историки, оценивая битву на Орловско-Курской дуге. И конечно же, никто из них не упомянет, что в одном из логов этой дуги укроется под накатами блиндажа небольшой медсанбат с эвакоприемником. Для истории медсанбат никакая не величина. А он был, нес свою службу, принимал раненых, перевязывал и отправлял в тыл.

Бомба угодила в блиндаж в тот момент, когда Чекуров стоял у операционного стола. Содрогнулся накат. Неестественно взмахнув руками, рухнул, будто в яму, санитар. Рядом не оказалось медицинских сестер. Сверху упал пласт земли. Опасаясь, что пласт засыплет еще не зашитую рану в животе оперируемого сержанта (а тогда конец, тогда уже никакая операция не поможет), капитан прикрыл его собой, своим стерильным халатом. Он думал в ту долю секунды только о сержанте и ни о чем другом. Он лег на раненого, считая, что это единственное, чем можно ему помочь. А вместо наката над головой уже неестественно голубело небо. Военврач попытался подняться и не сумел. Все вокруг закружилось и стало окрашиваться в яркие тона, уплывать.

– Сестер убило! Санитара!

– Военврача убило. Чекурова! – услышал он как сквозь вату и только тогда понял, почему не может подняться. И еще он понял, что не убило его, а только ранило. По-видимому, в ноги: оттуда, все усиливаясь, шла боль и онемение.

Сержант глухо стонал. «Живой», – подумал о нем капитан.

Примчался хирург из соседнего блиндажа. И вот военврач уже лежит на том самом столе, за которым только что работал.

Его перевязали, положили на носилки и понесли. А он все еще думал о сержанте, о незаконченной операции и о том, что «вот и отвоевался», силился еще вспомнить что-то важное, нужное и не мог.

По небу в сопровождении истребителей шли наши бомбардировщики и исчезали вдали. Яростно били пулеметы. За опушкой темного леса стояло пламя.

Знаменитое сражение на Орловско-Курской дуге началось.

Растет, ширится боль. Покачиваются носилки, над ними склоняется хирург.

– Ничего, Петр Романович. Будете жить.

Чекуров прикрывает в знак согласия веки и думает о том капитане, которого оперировал в начале войны: сквозное черепное ранение. Как-то он? Выжил, нет?

За той, первой, было несчетное число других операций.

Перед глазами, словно это не отошло в прошлое, а происходит только сейчас, сию минуту, подвал гостиницы «Интурист», пароход «Память Азина», шуга на Волге…

Растет боль. Звенит нудно в ушах. Неужели более тридцати тысяч раненых удалось отправить из сталинградского пекла? Да, удалось. Командующий фронтом генерал Рокоссовский, объявляя приказом благодарность врачам (и ему, Чекурову, в том числе), назвал эту цифру. А что было после Сталинграда?..

Сопровождающий носилки врач наклоняется ниже, к самому лицу Чекурова.

– Ничего, капитан, – говорит он. – Все обойдется. Вы везучий.

И опять Чекуров соглашается с ним, закрывает на миг глаза, чтобы вспомнить, как звали ту женщину-врача. И не может: красивая, густые волосы, стянутые на затылке жгутом. Вьющиеся прядки выглядывают из-под пилотки у висков. Она подбежала к автомашине, вскочила на подножку:

– Давайте я покажу дорогу шоферу. Я уже была там. А вы дождитесь следующей и по моему следу через тот вон переезд.

Он уступил ей место в кабине. «ЗИС» тронулся и сразу набрал скорость. А из-за кромки леса за станцией навстречу ему вынырнуло звено штурмовиков с черно-белыми крестами на крыльях…

И всем следующим машинам с ранеными, и той, на которой был капитан Чекуров, пришлось у переезда объезжать лежавший кверху колесами искореженный и еще дымившийся «ЗИС».

«Как же звали ту женщину-врача?»

* * *

Он стоит посредине госпитального двора в белом халате. На голове у него стянутый на затылке тесемкой высокий докторский колпак.

– Вы понимаете, что нельзя так? – доносятся до меня слова, как бы скрепленные энергичным наклоном головы.

В этом решительном наклоне, в этом «нельзя» – весь он, Петр Романович Чекуров. Врач, чьей работоспособности, жизненной энергии, какой-то особой потребности делать добро людям остается только позавидовать. И я завидую ему. Я давно знаю этого человека.

Час назад диктор радио передал Указ Президиума Верховного Совета Казахской ССР о награждении заслуженного врача республики, кандидата медицинских наук Петра Романовича Чекурова Почетной грамотой Верховного Совета.

К врачу быстро подходит коренастый человек. Это Егор Васильевич Сиденко. Он только что приехал из Чилика. Глаза у него сияющие, радостные.

– На работу собираюсь, Петр Романович, – сообщает он, трясет Чекурову руку. – Видите: бегаю!

– Вижу.

В 1941 году под Вязьмой поднял своих бойцов в атаку командир отделения Сиденко и натолкнулся на взметнувшийся впереди столб огня. Что-то горячее впилось в бедро. То был осколок мины. Его вскоре вытащили, но нога перестала сгибаться. Ее будто впаяли наглухо в бедро. Пришлось прыгать на костылях. И когда, проклиная их, свою беспомощность, незатихающую ни на минуту боль и ставшую обузой ногу, Егор Васильевич придвигал к себе тростью валенок, чтобы хоть ненадолго выбраться из дому на свежий воздух, к нему стремглав бросалась дочурка. Это уже у нее вошло в привычку.

– Счас, папка, счас.

Она помогала натянуть валенок. А когда он ковылял по двору, провожала его взглядом, приплюснув к оконному стеклу лицо. И как же она поразилась, увидев отца после четырехмесячного отсутствия без костылей: он сел к столу, ровно согнув обе ноги.

– Папка-то у нас! Папка! Как все. Папка-то! – кричала она громко, призывая в свидетели всех, и смеялась счастливо, будто колокольчики рассыпала по всему дому.

Не слышал этого ее смеха Петр Романович. Возможно, в то утро он опять стоял возле операционного стола.

Когда-то под Сталинградом, в пекле сражения, пришла мысль, что надо как-то иначе заставлять срастаться искалеченную кость. На то, чтобы найти это «иначе», ушли годы.

Новое направление в костной хирургии назвали аллопластикой. Операции методом аллопластики, то есть заменой поврежденных суставов бедра, колена металлическими (из кобальта), проводятся сейчас с успехом в Москве, в клинике академика Волкова, профессором К. М. Сивашом. Проводятся они и в Алма-Ате кандидатом медицинских наук П. Р. Чекуровым.

– Видите: бегаю уже, – радостно сообщает Сиденко и трясет врачу руку.

– Вижу, в добрый час!

В. ГИРШ, младший лейтенант запаса
СЛЕД В ЖИЗНИ

В металлургическом цехе работал с 1937 по 1942 год

загрузчиком Герой Советского Союза Миллер П. К.

Балхашский горно-металлургический комбинат.

Мемориальная доска у входа в металлургический цех.

Эта мемориальная доска появилась в 1965 году, в день, когда страна праздновала двадцатилетие Победы над гитлеровской Германией. И сразу в редакцию городской газеты пошли письма. За что удостоен П. К. Миллер высокого звания? Вернулся ли он с фронта? Где находится сейчас? Как сложилась его судьба? Эти вопросы интересовали людей разных специальностей: металлургов, обогатителей, строителей. Интересовали они и молодых балхашцев, и ветеранов города, тех, кто знал Петра Климентьевича, кому довелось с ним работать.

И совсем не простая задача – ответить на эти вопросы. Несколько дней ушло на поиски старожилов, знавших Миллера. Поиски, расспросы… Они ведут в Усть-Каменогорск.

Подлетаю к центру Восточного Казахстана. Соседка по самолету, учительница, когда мы разговорились, обрадованно сказала:

– Я его очень хорошо знаю. В почетные пионеры его принимали в нашей школе. Могу проводить. Да его найти нетрудно: попадете на улицу Рабочую – его там все знают.

Петра Климентьевича очень тронуло человеческое внимание, память балхашцев. С волнением рассматривал он фотографию мемориальной доски, которую я передал ему по поручению группы ветеранов комбината. Посыпались вопросы. Миллера интересовало все, что касается Балхаша: каков сейчас комбинат, кто из его старых друзей продолжает там трудиться, где сейчас центр города, в каком месте построили телевизионный центр, как озеленен Балхаш, много ли жилья там строится…

Интерес этот вполне понятен. Семь лет, прожитые Петром Климентьевичем в этом городе, оставили в его жизни неизгладимый след. Здесь он получил первую рабочую профессию – профессию металлурга. Здесь появилась семья, родились дети. Отсюда ушел сражаться с фашистами.

В Балхаш приехал он в 36-м году. Немногим раньше кавалерист Петр Миллер заканчивал службу в рядах Красной Армии. Молодые бойцы, готовясь к демобилизации, подумывали о том, как жить дальше, где приложить свои силы. А заманчивых дел в то время было немало: вся страна строилась. Однажды солдат собрали в клубе и перед ними выступил приехавший в часть представитель «Прибалхашстроя». Он рассказывал о том, что геологи нашли в безлюдной степи несметные природные богатства, что здесь со временем будет большой медеплавильный комбинат, вырастет город. И что для стройки нужны крепкие, выносливые, работящие люди.

Тут же в клубе началась запись добровольцев. Их оказалось немало.

Долгим был путь Петра Миллера и его товарищей по полку до Балхаша. Сначала добирались от Душанбе до Караганды. Здесь им сообщили, что придется на несколько дней задержаться: железную дорогу до Балхаша вот-вот должны закончить. Но в ожидании пришлось просидеть чуть ли не месяц. Потом медленно-медленно, в течение нескольких суток, поезд двигался по только что построенной дороге до станции Бертыс.

Вначале Петр работал в военизированной охране, потом пошел на стройку. Одновременно учился, участвовал в комсомольских субботниках и воскресниках.

И вот курсы закончены. Сдан в эксплуатацию и металлургический корпус. Все готово к первой плавке балхашской меди. Смене, где старшим загрузчиком Петр Миллер, поручается произвести загрузку отражательной печи. Это было волнующее зрелище. Сотни людей собрались в цех, чтобы быть свидетелями громадной важности события не только в жизни Балхаша, но и всей страны – рождения медеплавильного комбината.

– Никогда не забуду об этом, – говорит Петр Климентьевич. – Выбили шпур, и по желобу потекла раскаленная масса штейна. Что тут было! Кричат «ура!», все поздравляют друг друга, обнимают, целуют…

Без устали работал Петр Миллер. О нем, о его смене говорили с уважением, отмечали в приказах, писали в газетах.

Не было тогда в городе таких, как сейчас, дворцов, но молодежь, комсомольцы умели и в тех условиях интересно, с пользой проводить свой отдых. В армии Петр был отличным снайпером. И у него появилась мысль организовать кружок спортсменов-стрелков на комбинате. Желающих оказалось много. Миллер стал общественным инструктором Осоавиахима.

Кружковцы не только учились стрельбе, но и прыгали с парашютной вышки, совершали многокилометровые лыжные переходы.

В 1941 году город продолжал строиться. Были воздвигнуты новые корпуса комбината, выросли кварталы жилых зданий, школ, клубов. Люди трудились, мечтали, строили планы.

А 22 июня в степной город пришла весть о войне. В военкомат посыпались заявления балхашцев. Рвался на фронт и Петр.

Но сейчас, как никогда раньше, стране нужна была медь. Тем, кто стремился на фронт, отвечали: ваш фронт здесь, в цехах комбината.

На предприятии была введена железная дисциплина военного времени. Прогул – преступление. Опоздание на работу – преступление. И хотя люди работали нередко в две смены, эти требования соблюдались строго. Но как-то среди нарушителей оказался Миллер. А произошло это так. Он должен был заступить на смену в двенадцать ночи. Чтобы не проспать, пришел в цех за час до начала работы. Переоделся, присел на скамейке и задремал. Когда очнулся, часы показывали двадцать минут первого. Здорово ему досталось тогда. Но больше такого не случалось.

Шел второй год войны. Фронту нужны были солдаты. 5 мая 1942 года Петра Климентьевича провожали жена с сыном и дочерью, товарищи по работе.

Ускоренные курсы младших командиров. Фронт.

Петр Климентьевич хранит фотографии военных лет. Они напоминают ему о крепкой солдатской дружбе, о друзьях, с которыми он познал горечь поражений и радость побед.

С интересом рассматриваю я снимок, на котором Петр Миллер заснят вместе с комбатом Титовым и командиром минометной роты Изюмцевым, тоже Героем Советского Союза, большим другом Миллера. Фотография эта сделана в городе Станиславе. Там Петр Климентьевич лежал в госпитале после тяжелого ранения.

А вот Петр Миллер в чехословацком городе Кошице, в группе курсантов школы политработников.

О разных эпизодах напоминают ему эти фотографии. А те пятьдесят минут подвига, за которые ему присвоено звание Героя Советского Союза, Петру Климентьевичу не забыть никогда.

В 1943 году полк, в котором служил Петр Климентьевич, с упорными боями вышел к Днепру. В ночь на 26 октября старшего сержанта Миллера вызвали в штаб.

– Ваш взвод через час вместе с другими подразделениями должен форсировать реку. Подготовьте людей к переправе, – приказал командир.

Пять лодок, в одной из которых находился и Петр Миллер, скрылись в ночной мгле, сгустившейся над Днепром. Фашисты яростно обстреливали переправу.

Только одна лодка достигла противоположного берега. Из пяти бойцов в ней остались двое: Миллер и раненный в плечо Федор Паршин.

Окопавшись, они вступили в неравный бой. Уничтожив две огневые точки и около десятка фашистов, Миллер и его друг обеспечили переправу своего батальона.

На следующий день, расширяя плацдарм, гвардейцы перешли в наступление. Враг отчаянно сопротивлялся, цепляясь за каждый клочок земли, яростно бросаясь в контратаки. Петру Миллеру с группой солдат пришлось залечь за узкоколейкой. Четырежды гитлеровцы атаковали, но безуспешно. На поле боя дымились два фашистских танка. Был здесь и третий: он извергал смертоносный металл, но почему-то не двигался с места. Вдруг стрельба прекратилась. Три гитлеровца вылезли из люка и закопошились у танка – отказал мотор.

Со связкой гранат старший сержант пополз к танку. Вот он уже совсем рядом. Миллер что было сил швырнул связку. На месте взрыва остались убитые фашисты.

Однако враг, получив подкрепление, возобновил атаки. В это время части еще одной советской дивизии вышли к Днепру и тоже начали переправу. Им надо бы помочь, но полк, в котором служил Миллер, теснимый неприятелем, стал отходить к берегу. И тут у Петра появилась дерзкая мысль. Он влез в немецкий танк, захлопнул люк и открыл стрельбу по наступающим гитлеровцам.

Когда боеприпасы кончились, Петр взглянул на часы: 50 минут продолжался этот необычный бой.

А по броне уже стучали: «Рус, сдавайс!». Миллер достал пистолет, проверил обойму: всего три патрона. Два выпустил он в фашистов, открывавших люк. Третий оставил для себя. Надежды на спасение не было. Снова приподнялся люк. Петр поднес пистолет к виску и… услышал родное «ура!». Это соседняя дивизия, форсировав Днепр, перешла в наступление.

И вот уже один из наших офицеров, свидетель удивительного поединка, крепко обнимает Петра:

– Молодец, товарищ, выручил! Ты настоящий герой!

Вынув блокнот, он торопливо записывает имя, фамилию и номер части Петра.

Случались и другие истории. Было это под Киевом в небольшом дачном местечке. Ночью командира взвода противотанковых ружей Миллера вызвали в штаб. Идти метров триста, но туман такой, что немудрено и заблудиться.

Часа два искал штаб. Вот и голоса слышны, и вдруг совсем рядом:

– Хенде хох!

Петр метнулся в сторону.

– Хальт! – раздалось прямо в лицо.

Сильный удар сбил его с ног. Оглушили прикладом по голове, кто-то пнул в живот, рукояткой пистолета выбили зубы. Избитого, окровавленного, потерявшего сознание, его куда-то потащили. Потом очнулся. Ныло все тело, мучила жажда.

– Пить, – простонал Петр.

Его подтащили к луже. И когда он опустил голову, чтобы напиться, с силой толкнули в спину. Миллер рванулся; почувствовав, что высвободилась одна рука, набрал полную горсть песку и швырнул в фашиста. Тот дико заорал, закрыв руками глаза.

И снова удары. В голову, в живот, в спину. Бросили бить, потому что сами устали. Уверенные, что их пленник не может и пошевелиться, гитлеровцы сели передохнуть. Вскоре один задремал, другой взялся помогать пострадавшему. Еще двое сидели в стороне и посмеивались над пленником: предвкушали поощрение за пойманного «языка».

А мысль Петра напряженно искала выхода. Только хитрость может спасти его. А что, если?.. Он со стоном медленно приподнялся на колени. Фашисты равнодушно посмотрели в его сторону. А Петр, расстегивая брюки, стал жестами объяснять: надо, мол, по естественным надобностям. Солдаты заржали, а один из них, махнув рукой туда, где кусты, скомандовал:

– Шнель!

Шаг. Еще шаг. Рывок! И немецкий автомат в руках Петра. Несколько коротких очередей – и четверо гитлеровцев остались лежать у дороги. Пятый бросился бежать, но Петр догнал его и заставил поднять руки. Потом навесил на него все пять автоматов и повел в свой штаб.

Сдав пленного, явился к комбату.

– По вашему приказанию…

– Погоди, погоди, а что это у тебя за вид?

Миллер рассказал обо всем.

Комбат сначала расхохотался, но потом глаза его посуровели.

– Сейчас не грех и посмеяться, но могло быть и хуже. А «языка» твоего надо будет к Вилли направить. Не знаком с ним? Славный парень. Скоро месяц как перешел на нашу сторону. Фашистов ненавидит люто. Отец его коммунист, расстрелянный гестаповцами… Ну да ладно. Пока приведи себя в порядок, отдохни немного. Потом приходи: получишь задание.

К вечеру Миллер снова явился к комбату. Командир подвел его к карте.

– Вот здесь, по данным разведки, которые подтвердил доставленный тобой фашист, ожидается наступление танковой колонны. Придется тебе со своими ребятами встретить ее.

Миллер со взводом обосновался у берега небольшой речушки. Вскоре послышался гул моторов. Из-за бугорка вынырнул бронетранспортер, а за ним – группа танков. Когда расстояние сократилось метров до пятидесяти, бойцы дали залп. Объятые пламенем, бронетранспортер и следовавший за ним танк остановились. Остальные повернули обратно.

Старший сержант взял двух бойцов и вместе с ними пополз к подбитым машинам. Когда добрались до бронетранспортера, из люка поднялась рука с белой материей. А потом показались два фашиста. Миллер решил проверить содержимое бронетранспортера. К большому удивлению, обнаружил в нем два мешка сахару, мешок муки и чемоданчик, наполненный золотыми кольцами, серьгами, медальонами.

С пленными и трофеями солдаты отправились в свое подразделение.

Но надо же такой беде случиться: по пути в свой батальон Петр был ранен в ногу.

Опять госпиталь.

Здесь и прочитал он Указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Так высоко Президиум Верховного Совета СССР оценил те пятьдесят минут, что провел Миллер в фашистском танке. Петра Климентьевича тепло поздравляли врачи, сестры, раненые.

Врачи требовали, чтобы он полежал еще несколько дней, но Петр настаивал:

– Отпустите, а то все равно убегу. Могу ли я теперь отлеживаться?

И снова Миллер на передовой, подбивает вражеские танки, уничтожает гитлеровцев. Участвует в освобождении Украины. Снова был ранен на Карпатах. Немного подлечился – и опять бои, теперь уже в Чехословакии.

Перед самым концом войны его направили на учебу в офицерскую школу. Здесь и встретил он День Победы.

* * *

А как сложилась жизнь Петра Климентьевича после войны?

Жена его, Федосья Андреевна, еще в 1944 году переехала в Усть-Каменогорск к родителям. Петр Климентьевич приехал с фронта к семье. Да так и остался здесь. Стал работать на свинцово-цинковом комбинате. И хорошо работал, о чем свидетельствуют его трудовые награды: грамоты, благодарности.

Несколько лет назад ушел Петр Климентьевич на пенсию. Живет с женой и сыном Юрием в домике, который построил своими руками. Сын, отслужив в армии, работает на ТЭЦ.

Здесь же, в Усть-Каменогорске, живет и дочь Петра Климентьевича Валентина. У нее уже своя семья.

А Петр Климентьевич, став пенсионером, не сидит без дела. Он активный общественник: возглавляет уличный комитет, является нештатным уполномоченным милиции. Его часто можно видеть в кругу молодежи, выступающим перед школьниками, комсомольцами. Он напутствует молодых ребят, уходящих в армию, рассказывает им об огненных годах войны.

…Когда мы прощались с Петром Климентьевичем в аэропорту, он обещал приехать погостить в Балхаш, просил передать сердечный привет всем помнящим его товарищам.

Свое слово он сдержал. Вскоре балхашцы тепло встречали Героя. С волнением ходил он по улицам города, в котором прошла его комсомольская юность, с интересом знакомился с медным гигантом, который неузнаваемо изменился за последние годы. Состоялись сердечные беседы с товарищами, с которыми когда-то вместе работал в металлургическом цехе, с комсомольцами комбината, с пионерами балхашских школ. Петр Климентьевич поделился воспоминаниями о боях с фашистами, рассказал о товарищах по оружию.

Уже много лет не живет Петр Климентьевич Миллер в Балхаше. Но балхашцы считают его своим земляком, гордятся его подвигом.