Текст книги "Ради жизни на земле (сборник)"

Автор книги: В. Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Г. РАБОТНЕВ, лейтенант запаса
В ЛОГОВЕ

Тихий городок. Тихие зеленые улочки. И живет, посмотришь со стороны, неприметный народ, обычный – рабочие, колхозники, скромные работники районных организаций, инженеры. Но поговоришь с ними по душам и увидишь, какими были эти «тихие» люди в иную, тревожную для Отчизны пору. Какие у многих из них необыкновенные судьбы.

Как-то к Степану Петровичу Пастухову зашел сосед. Сидели, курили, неторопливо, по-стариковски беседовали о том о сем. На столе лежал раскрытый фотоальбом. Сосед механически перебирал снимки, изредка бросал: «Кто это?», «А это?»

Вдруг он откачнулся от стола и как-то странно посмотрел на Пастухова. Спросил, переходя на шепот:

– Что это, Степан Петрович? Фашист тут у тебя?

– Фашист? – Пастухов рассмеялся, взял со стола снимок. Вгляделся, помолчал. И сказал удивленному соседу не очень понятное:

– Это на нем шкура только волчья. А человек он – дай бог нам с тобой быть такими…

Потом побывали у Пастухова дотошные красные следопыты, пригласили его на встречу с учащимися школы № 1. И тогда впервые узнали талгарцы, что живущий уже много лет в их городе Степан Петрович Пастухов – соратник легендарного разведчика Н. И. Кузнецова. Что именно об этом Пастухове неоднократно упоминает в книге «Сильные духом» Герой Советского Союза Д. Н. Медведев. Узнали и необыкновенную историю своего земляка.

* * *

Это было 7 ноября 1942 года. В сотне километров от Ровно – кусочек советской территории. В городе, ставшем фашистской «столицей» Украины, – гнездо оккупационного чиновничества и гитлеровской военщины, гестаповские застенки, а здесь, в Сарненских лесах, – торжества по поводу двадцатипятилетнего юбилея Октября. Накануне, 6-го вечером, бойцы и командиры партизанского отряда Дм. Медведева слушали по радио выступление Сталина. По советской традиции отмечать революционные праздники добрыми делами в ночь на 7-е они устроили немцам «фейерверк». Два эшелона с военными грузами, шедшими на фронт, оказались под откосом. Это отлично сработали мины, заложенные саперами Маликова и Шашкова. Подрывники вернулись с задания гордые и счастливые.

Вечером в партизанском лагере состоялся концерт художественной самодеятельности. У костра кругом расположились бойцы. Пастухов, только что вернувшийся вместе с Маликовым с задания, сидел на пеньке, отдыхал, слушал выступления певцов и декламаторов, когда пели хором, с удовольствием негромко подтягивал сам.

«Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море…»

Это вышел к костру Николай Кузнецов. Толковый парень. Вместе с ним и группой других партизан Пастухов изучает премудрости разведывательной работы, которые преподает опытный чекист, помощник командира по разведке А. А. Лукин.

Каждому из слушателей курсов предстоит выполнять особые, отличные от будничной партизанской работы, задания. И все-таки в тот ноябрьский вечер Степан не предполагал, что уже в самое ближайшее время Кузнецов исчезнет из отряда, а в Ровно появится лейтенант Пауль Зиберт.

Отряд и прежде получал ценные сведения из Ровно, райцентров Сарны и Клесово, с узловой железнодорожной станции Здолбунов, через которую шли поезда с Восточного фронта и на Восточный фронт из Германии, Польши, Чехословакии.

Кроме Кузнецова, донесения из города передавали другие разведчики, а также местные подпольщики, руководимые Т. Ф. Новаком. В числе других курьеров ходил в Ровно и Степан Пастухов.

* * *

Больше месяца наводила страх на немецкие гарнизоны группа медведевцев, пришедшая в Ковельские леса. Призыв Родины «Пусть горит земля под ногами оккупантов!» приобрел буквальный смысл: факелами пылали подорванные то на одном, то на другом участке дороги вражеские эшелоны. Пастухов до тонкости изучил подрывное дело, заложенная им мина всегда срабатывала вовремя.

И все-таки однажды случилась «осечка».

До прохода поезда в сторону Киева, как сказал Степану старик стрелочник, оставалось минут десять. Мина, казалось, стояла надежно.

Но тут на путях показались гитлеровцы – офицер и четверо солдат. Шли медленно, осматривая каждый стык, каждый «шпальный ящик», проем между шпалами. Из-за зубчатой кромки леса выглянуло солнце. А грунт вокруг мины нарушен как раз на освещенном скате насыпи!

Но группа миновала место, где перед рассветом поработали подрывники. Укрывшиеся на опушке леса, они облегченно вздохнули. И вдруг один из патрульных повернул назад. Остановился, ковырнул носком сапога землю. Что-то крикнул.

– Обнаружили, гады! – чертыхнулся Пастухов. – Что будем делать? – спросил у товарищей.

Впрочем, что ж тут гадать…

Фашисты окружили подозрительное место, о чем-то горячо переговаривались. Сейчас поднимут тревогу. И Степан крутнул рукоять взрывной машинки…

Возвращались в лагерь молча. Говорить не хотелось. Да и что говорить? На пятерых паршивых фрицев израсходовали 20 килограммов толу, которого и без того в обрез.

Но случилось так, что не потеряли на этот раз партизаны взрывчатку, а, наоборот, нашли.

Когда-то в Ковельских лесных массивах гремели бои первой мировой войны. Еще сегодня встречаются здесь полузасыпанные окопы.

Шли подрывники с задания, остановились передохнуть в окопчике.

– Что это, склад подземный, что ли? – с удивлением спросил Григорий Сарапулов.

Из-под заросшего бурьяном глинистого пласта выглядывал угол деревянного полусгнившего ящика. Копнули партизаны – еще и еще ящик в нише окопа. Отодрали доски – в ящиках снаряды. Резец времени прошелся по стальным цилиндрам – иные словно жук-короед изъел.

– Смотри, немецкое клеймо: Берлин.

– Вот вам и взрывчатка!

– Попробуй ее тронь…

– А что, главное – боеголовку свинтить, а тол выплавить – плевое дело.

Находка взволновала партизан. Осторожно вынесли они на бруствер окопа пролежавшие 30 лет в земле боеприпасы. В лагерь пришли уже затемно, каждый с тяжелой ношей.

А через несколько дней тол, выработанный заводами кайзеровской Германии, уже подрывал германские эшелоны Адольфа Гитлера.

* * *

Поздней осенью 1943 года фронт стремительно продвигался на запад. Шестого ноября войска Красной Армии освободили Киев. А уже в середине декабря имперский комиссар Украины Эрих Кох отдал приказ об эвакуации немецких учреждений из Ровно. Следуя своему же приказу, отбыл в Берлин и сам гаулейтер.

В Москву ушла радиограмма с просьбой разрешить отряду Медведева передислоцироваться к городу Львову – новой «столице» оккупированной Украины. Разрешение было получено.

Здесь предстояло все налаживать заново – организовывать явки, подыскивать надежных людей, конспиративные квартиры. Другие задачи: выявлять тех, кого фашистское командование и руководство украинских буржуазных националистов оставит в городе для шпионажа и диверсий. Необходимо также разведать план минирования города.

Шестерых медведевцев в сопровождении группы, руководимой лейтенантом Борисом Крутиковым, решили дослать во Львов раньше.

Медведев и Лукин наметили такую схему: во Львове действуют шесть разведчиков – четыре основных, попарно (Пастухов с Кобеляцким и Воробьев с Харитоновым) и при них двое связных – Наташа Богуславская и Женя Дроздова. (Кандидатуру Пастухова командование утвердило сразу: надежный человек, до войны работал во Львове инженером коммунального хозяйства, знает город, его подземные коммуникации. Это может очень пригодиться при разведывании плана минирования.) Связные передают информацию на «маяк», расположенный где-нибудь в лесу. Отсюда радист Бурлак связывается с Крутиковым, который с основной частью группы находится километрах в 100–150 от города.

Кузнецов направлялся в новую «столицу» самостоятельно.

По бумагам, которыми снабдили Крутикова, его отряд именовался специальной группой украинских националистов, идущей «на связь к руководству». Обычно документы изготовляли в отряде. Николай Струтинский мог смастерить любую печать или штамп, а Александр Александрович Лукин – расписаться хоть за самого Гитлера. «Липа», с которой жил в Ровно, а затем приехал во Львов Пауль Зиберт, – тоже их работа.

На этот раз документы были подлинные. В канун нового 1944 года на медведевцев напоролась рота националистов – «военных старшин», выпускников каких-то бандеровских курсов. Экзамен им устроили своеобразный: ночной марш по лесам. Несостоявшиеся старшины провалили выпускной экзамен – были разбиты наголову. Партизаны взяли тяжелый пулемет, миномет и другое оружие, боеприпасы. В их руки попали также новенькие, еще не выданные дипломы, украшенные печатями и завитушками подписей.

Этими-то дипломами и снабдили двадцать одного бойца из группы Крутикова.

Путь крутиковской группы ко Львову подробно описан в книге Героя Советского Союза Дм. Медведева «Сильные духом». Рассказывается о том, как новоявленные «бандеровцы» установили связь с националистами, узнали их пароль, и те передавали медведевцев по цепочке, от села к селу, как своих, с проводником. Но упоминающийся в книге боец по кличке Корень был на самом деле (об этом стало известно позже) бандеровским агентом. Кроме того, один из проводников узнал Наташу Богуславскую, которая перебежала в отряд Медведева от националистов, «прихватив» с собой подводу оружия. И для отряда начались злоключения: партизаны попали в тяжелые бои, из которых вышли с большими потерями. Погибли Богуславская, Дроздова, Бурлак, другие товарищи. Ранен командир. Утеряна рация. Но группа упорно продвигалась ко Львову.

Д. Н. Медведев пишет:

«Тридцать человек, смертельно усталые, молча брели по лесу. На носилках, наскоро сделанных из ветвей, Харитонов и Кобеляцкий несли раненого Крутикова. Нужно было где-то остановиться, отдохнуть. Нужно было поговорить и решить, что делать дальше.

Все оказалось труднее, чем они предполагали. Они потеряли товарищей, лишились рации, обессилели. Впереди километры и километры пути.

И двое из них предложили идти назад.

Они стали уговаривать Крутикова возвращаться в отряд…

– Пастухов, – позвал Крутиков.

– Слушаю, – откликнулся Пастухов.

Кобеляцкий и Харитонов, державшие носилки, опустили их на землю.

– Пастухов, – повторил Крутиков, стараясь казаться спокойным. – Хочу знать твое мнение.

– Приказ есть приказ, – пробасил Пастухов. – Надо идти дальше…

– Кобеляцкий, ты?

– Идти, и никаких разговоров!

…Крутиков знал, что все равно, что бы ни было, он поведет группу вперед, и если сейчас обратился к товарищам, то только за поддержкой… Крутиков приподнялся на локтях и крикнул, побагровев от напряжения:

– Пораженцев щадить не буду! Вперед! Выйдем из лесу, найдем деревню, возьмем лошадей и – вперед!»

Такой деревней оказалось польское село Гута-Пеняцкая. Крестьяне крепко держали оборону, не допускали сюда националистов, да и немцы побаивались тут, в глухих лесах, безобразничать. Руководил сельской обороной Казимир Войчеховский. Сначала он недоверчиво отнесся к людям с бандеровскими трезубами на шапках, но потом, убедившись, что имеет дело с партизанами, предоставил им и жилье, и пищу, и лошадей.

В точно намеченный срок, 20 января 1944 года, Пастухов и Кобеляцкий выехали из Гуты-Пеняцкой во Львов. (Вторая пара разведчиков, Воробьев с Харитоновым, выехали несколько позже.) У Пастухова, старшего разведдвойки, было письмо Казимира Войчеховского к живущему во Львове отцу. Он же дал Степану свое пальто модного городского покроя, и теперь Пастухов походил на мелкого чиновника. Кобеляцкий облачился в немецкую шинель.

На станции Золочев, куда довезли разведчиков гута-пеняцкие крестьяне, им предстояло сесть на Львовский поезд.

Назавтра медведевцы были во Львове. Старик Войчеховский тепло встретил их.

– Милости прошу! Друзья моего сына – мои друзья. Живите у меня, сколько надо, и можете рассчитывать на мою помощь.

За столом старик, как-то просветлев и словно даже помолодев, сказал:

– А какой сегодня день-то, друзья, – особенный день. Ленинский. Двадцать первое – день памяти товарища Ленина.

И это окончательно убедило разведчиков в том, что Войчеховский – человек надежный. Вот только квартира у него крайне неподходящая, тесная. Решили срочно подыскивать другое пристанище: старик был портным, и с самого утра стали приходить посетители. Народ всякий, случайный…

Но поиски новой квартиры не давали результата. По адресам, полученным в отряде, многие уже не проживали – выехали еще до оккупации или погибли. А попадались и такие, кто сотрудничал с гитлеровцами.

Помог случай. Шел Степан по Лычаковской улице, задумчиво перебирал в памяти львовян, знакомых по довоенному времени. Из-за угла стремительно вышел мужчина и столкнулся с Пастуховым.

– Извините!

– Прошу прощения… Руденко?!

– Пастухов?

Крепко пожали друг другу руки. Давненько не виделись старые товарищи. Впрочем, по времени, может быть, и не так давно, а по событиям – целая вечность прошла после того, как инженер-строитель Пастухов работал вместе с инженером-дорожником Руденко. Кто он сейчас? А главное – с кем?

– Какими судьбами во Львове, Степан Петрович?

– Да мы тут вдвоем с товарищем. В Ровно работали в военно-строительной конторе, теперь вот контора во Львов эвакуировалась. Ну и мы тоже. А ты?

– Я что? Я кассир. Деньги считаю. Марки, пока они еще в ходу.

– Пока? А потом? – прощупывал знакомого Пастухов.

– Потом видно будет, – с хитринкой глянул Руденко и отрезал: – Да ты не темни, Степан. Ведь вижу, дело у тебя ко мне, а сомневаешься, крутишь.

«Нет, не тот это человек, который может быть провокатором», – подумал Пастухов и рискнул:

– Ладно, не буду крутить. Ни в какой я не в конторе. И не двое нас во Львове, а значительно больше.

И сказал о главном: нужны квартиры. Надежные люди тоже нужны. Руденко подумал минуту. Оживился:

– А что, если познакомлю я тебя, Степан, с моими жильцами Василием и Юлианом Дзямба? Братья ненавидят фашистов, люди честные, по-моему, подойдут для вас. А квартира, что ж, понравится – можете жить у меня.

Вечером медведевцы пришли к Руденко. Василий и Юлиан оказались молодыми парнями и сразу понравились разведчикам. Но, не поддаваясь первому впечатлению, Пастухов долго еще задавал им будто бы ничего не значащие вопросы, а о себе и Кобеляцком сказал с усмешкой, загадочно: «Мы-то кто? Мы могильщики. Бьем да хороним – вот и вся работа».

В конце концов разговор среди пятерых пошел душевнее, откровеннее. Руденко дал разведчикам с десяток квартир, на хозяев которых можно положиться. А Василий Дзямба предложил:

– Есть у меня на примете отличный парень с обеспеченной квартирой. Владимир Панчак.

– Что значит «обеспеченная» квартира? – спросил Кобеляцкий.

– Ну, в общем, такая, какую вы ищете. Живет хлопец один, никого посторонних. Ход отдельный, из кухни – выход на чердак. Лестница основного хода деревянная, скрипучая. Так что если кто идет…

Владимир Панчак, или, как звали его знакомые, Дзюник Панчак, жил в самом центре города, по улице Николая, дом 23. В трех кварталах – отделение гестапо, рядом – дома, где живут германские офицеры. Наблюдать отсюда за жизнью новой «столицы» Украины – удобнее не придумаешь.

Степан Петрович хранит, как память, потрепанный солдатский календарь за 1944 год.

13 февраля. Это число заштриховано синим карандашом. Рядом – загадочное: «Фараон». Попади книжка в руки гестаповцев – вряд ли что-нибудь подскажет им этот «фараон». А для чекиста Пастухова календарь был его дневником, по которому он после войны отчитывался в Москве.

Итак, 13-е… Начался этот день с приятной новости, вычитанной из местной газетенки, издаваемой оккупантами на украинском языке.

«9 февраля 1944 года, – писала газета, – вице-губернатор д-р Отто Бауэр, шеф правительства дистрикта Галиция, пал жертвой большевистского нападения. Вместе с ним умер его ближайший сотрудник, испытанный и заслуженный начальник канцелярии президиума губернаторства дистрикта Галиция герихтсрат д-р Гейнрих Шнайдер. Они погибли за фюрера и империю».

Медведевцы уже несколько дней ждали это запоздалое сообщение. С неделю назад, проходя мимо театра, они увидели остановившийся у подъезда серый «фиат». Офицер, сидевший рядом с шофером, вышел, небрежно хлопнув дверцей машины, и направился в театр. Разведчики невольно остановились: так поразил их этот офицер. Оба узнали в нем Николая Кузнецова.

Ну, теперь жди больших дел! И действительно, уже через три дня во Львове только и разговору было, что об убийстве неизвестным гауптманом среди бела дня вице-губернатора Галиции и его начальника канцелярии. Это был «почерк» разведчика Николая Ивановича Кузнецова.

Да, начался день 13 февраля с приятного. А закончился по-иному. Хозяин квартиры, придя вечером домой, с тревогой сообщил, что видел в городе Григория Коваля. Он не то бандеровец, не то мельниковец, но в общем порядочная сволочь. Такой, чтобы выслужиться перед фашистами, может любого продать, не задумываясь. Тем более, что он в чем-то провинился перед немцами и теперь из шкуры лезет, чтобы выслужиться перед ними.

Хлопцы «атамана» Мельника, подобно бандеровцам, – махровые националисты и антисоветчики. Но хотя «батьки» между собой в постоянной грызне за лучшую кость с фашистского стола, и те и другие служат Гитлеру верой и правдой.

– Ну и что? – спросил Кобеляцкий. – Мало всякой нечисти во Львове?!

– Да понимаете, – заволновался Панчак, – Коваль меня хорошо знает и, когда бывает во Львове, хотя я и не приглашаю, приходит ко мне ночевать.

– Нда-а, – хмуро протянул Пастухов. – Такая компания нас не устраивает. Он что, этот твой Коваль, и сегодня может прийти?

Дзюник молча кивнул.

– А ну, давай, Дзюня, оборудуй стол! – распорядился Пастухов. – Чтобы было похоже на пьянку.

Все трое заметались по квартире, и через минуту на столе стояли бутылки, стаканы, немудрящая закуска, а в углу на стуле наигрывал патефон.

Панчак не ошибся. Едва закончились приготовления, как в дверь постучали. Хозяин открыл:

– A-а, это ты, Грыць? Ну проходь.

– Добрый вэчир, – сказал с порога коренастый парень в шикарном пальто и котиковой шапке. – А цэ хто у тэбэ? – он неприязненно смотрел на медведевцев и продолжал стоять у дверей, будто раздумывал, входить или, может быть, повернуть назад.

– Да ты проходи, парень, чего там стоишь! – весело сказал Пастухов, поднимаясь из-за стола.

Гость молча снял пальто, шапку, повесил их на вешалку, приблизился к столу. Руки никому не подал, сел.

– Значит, интересуешься, что мы за народ? – начал Пастухов. – Правильно. Время такое. Смутное. Мало ли какие люди могут встретиться. Но в нас можешь не сомневаться. Вот спроси Дзюню, он нас знает. Инженеры мы, строители, эвакуировались из Ровно.

– Цэ ж мои добри знайоми. Их и батько мий знае. Воны до нього и прыихалы.

– 3 Ровно? До твого батька? – Коваль исподлобья смотрел на партизан. – Ни, тут щось не тэ. Чого тоди воны у тэбэ сидять, а нэ у батька? Брэхня!

– Хватыть, Грыцко, давай лучше выпьемо. – Дзюник разлил вино в стаканы.

Коваль выпил, ни с кем, даже с Панчаком, не чокнувшись, и встал:

– Ну, я пишов.

– Да что ты, парень, – возразил Пастухов. – Время-то десять, комендантский час. Пропуска, небось, нет.

Панчак с трудом усадил Коваля на стул. Снова налил вина. Пастухов наклонился к патефону, чтобы перевернуть пластинку. И тут из кармана его пиджака с глухим стуком выпал «кольт».

– Эге! Таки, значить, вы строители, – криво усмехнулся Грыць. – Десантники вы, вот кто.

– Какие десантники? В центре города! – пытался разубедить мельниковца Степан. – А пистолет – что ж, многие сейчас с оружием ходят: война.

Коваль стоял и, видно было, не собирался больше садиться. Отпустить? Чтобы пошел в гестапо, которое тут рядом, в трех кварталах? Нет, это не годится.

– Послушай, парень. Хочешь, возьми ты себе эту пушку. Она мне не нужна.

Степан положил заряженный «кольт» на стол. Сам отвернулся к трюмо и, достав расческу, стал причесываться. Михаил Кобеляцкий с Панчаком ушли на кухню якобы готовить кофе и внимательно следили оттуда за незваным гостем. Пастухову в зеркало хорошо видна была комната, угол стола, где лежало оружие. Причесываясь, он придерживал в рукаве миниатюрный бельгийский «маузер», а сам продолжал уговаривать Коваля. И вдруг к оружию потянулась рука, белая, с наманикюренными ногтями. Сомнений не оставалось: перед разведчиками враг, опасный и коварный. Мгновение – и, повернувшись к несговорчивому бандиту, Пастухов пустил ему пулю в висок. Коваль рухнул на стул, затем сполз на пол.

В дверях кухни, белый как снег, стоял Дзюник. Обойдя его, Кобеляцкий приблизился к убитому.

– Такие дела, Степа… Куда ж мы его теперь, а?

И в самом деле, куда? Значит, обезвредить врага – это было лишь полдела. А попробуй теперь спрятать концы.

Выход подсказал попавший на глаза мешок из-под сахара, плотный, большой, с германским орлом на штампе.

Назавтра Панчак подогнал к дому пролетку.

– Подкинешь, дядько, мешок сахару до базару?

– А мне что? Грузи. Абы гроши платили.

Кобеляцкий, кряхтя, тащил по лестнице мешок.

Пастухов сзади придерживал ношу. Сели в пролетку вдвоем. Дзюник, провожая их, ковырнул пальцем угол плотно зашитого мешка. Присел на корточки.

– Нет, вроде не сыплется. Ну давай, с богом! Продать вам удачно сахарок!

Возница усмехнулся:

– Такой товар сейчас с руками оторвут. Где раздобыли-то?..

– Ты, старина, знай свое дело, маши кнутом, – оборвал его пассажир в немецкой шинели.

– Я ничего, я так… – Извозчик подобрал оброненные вожжи и тронул с места.

Отпустили пролетку за квартал от рынка. Михаил потащил «сахар», Степан, рассчитавшись с возницей, тоже пошел следом, зашел за угол, выглянул: пролетка застучала обратно.

Кобеляцкий стоял в базарной толчее. Отмахивался:

– Да нет, не продается, сам купил.

Степан помог ему взвалить мешок на плечи, и через четверть часа они были у старика Войчеховского. Попросили позволения спрятать до прихода наших «одну вещь». Вырыв в углу двора, под мусорным ящиком, яму и закопав мешок, они вновь подвинули ящик на место. Посмотрели друг на друга:

– Был фараон и нет фараона, – сказал Кобеляцкий.

Так в карманном календаре Пастухова появилась загадочная надпись.

Через неделю (об этом рассказывает другой помеченный карандашом листок календаря) у Пастухова произошла встреча с новым «фараоном». В связи с притоком беженцев из Ровно, и особенно после убийства Бауэра, жандармерия усилила наблюдение за каждым, кто казался подозрительным. Однажды на улице Легионов Пастухов скорее почувствовал, чем увидел, что кто-то неотступно следует за ним. Он пересекал проходные дворы, петлял по закоулкам, садился в трамвай, и всюду вот уже три часа неотступно следовал за ним юркий тип в зеленой гуцульской шляпе с перышком. Как избавиться от него? Пустить в ход оружие? Но на улицах столько народу.

Степан направился в сторону Краковского базара. Как зачумленный, обходили львовяне этот зловещий район, где оккупанты расстреляли несколько десятков тысяч людей. Свернул в узкую темную улочку полуразрушенного Еврейского квартала. Стал за углом. Шпик, не ожидая такого маневра, запыхавшись, проскочил мимо и… тут же получил пулю.

Возвращался Степан домой, думал: нет, так не годится, нужны хорошие документы. Кроме слежки на улицах, усилилось наблюдение во дворах, контроль за жильем и жильцами, участились облавы. Вот уж и дворник подозрительно косится: кто, мол, такой?

А ходить по городу необходимо. Каждый день. Особенно привлекал разведчиков вокзал. Здесь появлялись важные особы фашистского рейха, и вообще это объект № 1 для диверсий. Но сколько ни толкались разведчики на привокзальной площади, проникнуть на вокзал не удавалось. Нужны были специальные документы. Какие?

В толпе то и дело появлялись люди в фартуках и с тележками – так называемые «возпари». Они подвозили чемоданы немецких офицеров к поездам и от поездов. Пастухова осенило:

– Где бы добыть такую телегу, а, Миша? – сказал он Кобеляцкому. – Ведь эти «рикши» запросто проходят на вокзал.

– Слушай, Степа, да это же то, что нам нужно, – обрадовался Кобеляцкий и вдруг крикнул одному из «возпарей»:

– А ну, стой! Документы!

«Возпарь», приняв дюжего незнакомца в немецкой шинели за полицая, засуетился, полез за пазуху.

– Вот, прошу, пане. Документы в порядке.

«Полицейский» внимательно изучил аусвайс, патент на право работать носильщиком. Небрежно бросил их на тачку:

– Иди!

Ясно, какие нужны бумаги, неясно только, где их взять. Вот когда пригодился бы Струтинский…

Василий Дзямба и Дзюник Панчак обнадежили медведевцев:

– Есть тут один человек – пан Владек. Он вам сделает документы.

– А кто он?

– Капитан польской армии. А больше мы ничего о нем не знаем, кроме того, что ему можно доверить такое дело. Да он о вас ничего и не узнает.

Так разведчики связались со львовским подпольем. «Пан Владек», вернее, Владислав Бик, как медведевцы узнали позже, играл видную роль в польской патриотической подпольной организации. Он передал Дзямбе и Панчаку все нужные бумаги – аусвайсы, патенты, даже номерные знаки на тачки. Вот только самих тачек не хватало.

Выручил один из «возпарей» – В. Т. Межба. Разведчики узнали, что он бывший кадровый военнослужащий. По стечению обстоятельств не успел уйти из Львова в дни эвакуации. Проверив, что Межба не сотрудничает с немцами, Пастухов решил говорить с ним начистоту.

– В прятки не будем с тобой играть, Виктор Тимофеевич, – сказал он, придя к нему. – То, что ты не ушел с Красной Армией… одним словом, ты знаешь, как это называется. Теперь будешь помогать нам. Тебя пока еще никто не демобилизовывал.

Кому это «нам» – Межба понял сразу. И сразу обещал, что сделает все, что надо. Пастухов сказал, что пока нужно немногое – две вот таких тачки, как у него.

– Мастера, который делает тачки, я найду, – обещал Межба. – Но необходимы деньги – полторы тысячи злотых.

Пастухов тут же отсчитал деньги.

А через пять дней на львовском вокзале появились двое новых «возпарей».

Подвезем чемоданчик, господин лейтенант?

– Пан офицер, подбросим вещи?..

И вокзал – вот он. И, поскольку в пропуск вписано: «С выходом на перрон», то вот они – эшелоны, считай, примечай, что и куда везут.

Итак, с документами утряслось. А как быть с дворником, с его подозрительностью? И не благодаря ли ему однажды глубокой ночью, часа в два, дверь квартиры Панчака задрожала от тяжелых ударов.

– Открывай!

Дзюник вскочил с постели:

– Что будем делать, Степан Петрович?

– Не открывать, – шепнул Пастухов, – пока не уйдем!

Они обычно спали, не раздеваясь. А вот Дзюник – он стоял посреди комнаты босой, в нижнем белье.

В дверь уже колотили чем-то тяжелым, когда медведевцы по лестнице, идущей из кухни, стали подниматься на чердак.

– Кто здесь? – позевывая, спросил сонным голосом Панчак. – Что людей по ночам…

– Не разговаривать! – рявкнули за дверью, и Дзюник, рассчитав, что друзья уже на чердаке, отодвинул засов.

– Пся крев! – выругался полицейский, – не то украинец, не то поляк, сбил Панчака с ног и ринулся в квартиру. За ним ворвались еще четверо полицаев и жандармов.

Вдруг на кухне грохнул выстрел, тяжело бухнуло упавшее тело…

Знал бы Дзюник, что Пастухов еще только на середине лестницы, а Кобеляцкий стоит над ним и тщетно пытается открыть чердачную дверь. Знал бы он, что днем приходили проверять газовое оборудование и дворник открывал панчаковскую квартиру своим ключом. Газовик, осматривая трубы, удивился, что дверь из кухни на чердак открыта. «Не положено!» – сделал он дворнику замечание и, уходя, вогнал в притвор двери аршинный гвоздь. И вот сейчас Кобеляцкий пытался справиться с ним. Когда внизу раздался многоголосый говор, а по стенам затемненной кухни пробежал луч фонарика, Кобеляцкий одолел наконец чердачную дверь. Она с треском распахнулась. Одновременно хлопнул выстрел. Пастухов свалил с нижней ступеньки верзилу полицейского. Бросить в остальных преследователей гранату? Но там Дзюник… Впрочем, он уже на кухне. Догнать своих было для него делом нескольких секунд.

Бежали по темному чердаку, натыкаясь на балки и укосины, достигли слухового окна. Не слышно, чтобы кто-то поднялся на чердак следом. Значит, испугались преследователи.

Через слуховое окно Пастухов, Кобеляцкий и Панчак вылезли на крышу. Сыпал снег. Попробуй теперь пройти по скользкой железной кровле, не свалиться вниз. Придерживаясь за гребень крыши, трое ползли все дальше от опасного места. А квартал был уже оцеплен. По чердаку, который беглецы только что покинули, с улицы начали стрелять из автоматов. Нет, вниз спуститься нельзя. Сразу попадешь в лапы фашистам. Но и крыша кончилась. Оборвалась. Внизу, благодаря снегу, проглядывалась кровля – не кровля, забор – не забор. Там тянулась стена рухнувшего в бомбежке здания. Она примыкала торцом к самому дому, на котором сидели разведчики. Выбора не было.

– Надо прыгать! – шепнул Пастухов.

– Сорвешься, Степа, – предостерег Кобеляцкий.

– Теряем время! А они с собаками, жди, нагрянут. – И Степан взялся за острый край крыши. Примерился, рухнул вниз. Больно ударился бедром об острые зубцы кирпичной стены. Удержался. Отполз на метр, махнул рукой: давай следом за мной! Прыгнул Кобеляцкий, затем Панчак. Он не удержался на стене, но Михаил успел ухватить его за руку.

Балансируя, как эквилибристы, беглецы шли по стене, местами ползли. Стена уперлась в здание, к счастью, невысокое. Вскарабкались, подсаживая друг друга, снова попали на какой-то чердак.

– Тут живут одни высшие германские офицеры, – с трудом сказал, стуча зубами от холода, Дзюник.

– Переждем. Больше идти некуда, – решил Пастухов и сел на балку. Разулся, снял портянки. – А ну, давай ногу, хлопец!

Пока он обматывал ноги Панчака портянками, Кобеляцкий натянул на него свой свитер. Вдали то приближался, то удалялся собачий лай. Это фашисты затащили на крышу овчарок. Однако снегопад сделал свое дело – спрятал следы. Но если даже пес дойдет до обреза крыши, никакая сила не заставит его прыгнуть вниз: самая надежная и умная овчарка теряет уверенность перед обрывом, перед неизвестностью.

Беглецы наощупь обследовали свое убежище. Наткнулись на перегородку. Разобрали ее, сложили кирпичи горкой. Решили ими отбиваться, когда нагрянут фашисты – патронов-то совсем мало. Пастухов с Кобеляцким положили в карманы по последнему патрону, а Дзюнику – у него оружия не было – дали «лимонку».

Рассвело. Стрельба и взрывы умолкли. Все чердаки прошили фашисты свинцовыми строчками, каждый подвал, прежде чем войти, забросали ручными гранатами. Весь квартал проверен, каждая квартира обыскана, каждый дом. Кроме одного – того, офицерского, который вне подозрений.

День разведчики переждали в своем надежном убежище. А в сумерки спустились по черной лестнице во двор и, перемахнув через забор, оказались на улице. Пастухов накинул Дзюнику на плечи свое пальто.