Текст книги "Ради жизни на земле (сборник)"

Автор книги: В. Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

А. ИЗОТОВ, старший лейтенант запаса ВВС
ПОБРАТИМЫ

Иногда говорят, что подвиг – это взрыв всех человеческих сил. Ему, мол, нельзя научиться. Мужеству – можно. Такое определение начисто опровергают подвиги моих земляков-однополчан, погибших на фронтах Великой Отечественной войны.

В нашем авиационном полку служило более десяти казахстанцев. Все мы, естественно, тянулись друг к другу, делились новостями из дому, интересовались семейными делами, вместе радовались успехам земляков. Любимцами полка и нашей гордостью были североказахстанцы: капитан Леонид Лер и старший лейтенант Николай Рева. Оба колхозники Пресновского района, коммунисты. И походили они друг на друга даже внешне: высокие, подтянутые, русоволосые и сероглазые. Отличались сильной волей и пытливым умом. Одним словом, это были летчики чкаловской выучки. Но больше всего они привлекали своей человечностью, развитым чувством товарищества. Мы ценили их богатый жизненный опыт: комсомольской работы, участия в индустриализации и коллективизации страны. Они сражались в боях на Халхин-Голе, а затем в финской кампании. И таких в полку было большинство. Всех нас объединяло повышенное чувство ответственности перед Родиной. Но вот грянула Великая Отечественная война. Она твердым жестом очертила индивидуальные характеры наших авиаторов.

Уже на третий день войны штурман Лер, парторг эскадрильи, участвовал в неравном бою. Сбив вражеский истребитель, он бросился выручать товарищей. И спас их ценой своей жизни. Леонид Сидорович Лер был посмертно награжден орденом Красного Знамени. А через два дня героически погиб и его друг Николай Рева.

Истекая кровью от тяжелых ран, он дотянул самолет до расположения наших войск, посадив его в поле. Вытащив из горящего самолета раненых товарищей, он укрыл их в безопасном месте, а сам без сил упал на землю.

Раненых авиаторов подобрали пехотинцы. Но было поздно: от потери крови старший лейтенант Рева скончался. Он так же, как и капитан Лер, посмертно награжден орденом Красного Знамени.

К актюбинцу лейтенанту Анатолию Панченко, несмотря на его молодость, однополчане относились уважительно и, я бы сказал, с почтением. На вид он казался нежным и хрупким. Но этот белолицый штурман отличался твердостью характера, исполнительностью и храбростью. 29 июня 1941 года в воздушном бою он бросился спасать экипаж самолета летчика Сергея Кошелева, попавшего над одним из районов Западной Белоруссии под обстрел двух «мессеров». И выручил однополчан. Но погиб сам…

Запомнился мне и кустанаец штурман Сергей Павлов, неоднократно выходивший победителем над фашистскими асами. Не один фашист нашел свою смерть в боях за Ржев от его меткого огня.

Тогда, в августе 1942 года, самолет Павлова получил серьезное повреждение. Были ранены летчик Павел Бажин и стрелок-радист Павел Цуканов. Над экипажем нависла смертельная опасность. Сергей прицельным огнем отбил атаки фашистов, дал возможность летчику посадить самолет на болотистой нейтральной полосе, в двухстах метрах от передовой противника. Немцы открыли по самолету и экипажу минометный и пулеметный огонь. Сергей оттащил раненых летчика и стрелка-радиста подальше от самолета. В холодной тухлой жиже экипаж скрывался до наступления темноты, не смея поднять головы. Ночью штурман по одному вынес из болота ослабевших товарищей, сдал их нашим пехотинцам, охранявшим передовую. На следующий день доставил Бажина и Цуканова в свою часть. А в сентябре того же года Сергей Павлов сгорел на взорвавшемся в воздухе самолете.

Можно ли объяснить подвиги этих казахстанцев лишь взрывом человеческих сил? Их подвиг подготовлен всем укладом нашей жизни, тем великим чувством коллективизма, в котором воспитан советский народ.

Нас окрыляло сознание хозяев своей судьбы и беззаветная вера в светлое будущее.

Человек идет к подвигу через будни труда и борьбы. Так шел к своему подвигу и павлодарец Талау Сарсенбаев.

Его зачислили воздушным стрелком-радистом в конце 42-го в авиационный полк, что сражался на Калининском фронте. Среднего роста, худощавый, с черными живыми глазами. Выглядел он как много переживший и знающий себе цену человек. До призыва в армию осенью 1939 года Талау учительствовал в Иртышском районе. Неплохую школу прошел и в армии. И все-таки в первые дни по прибытии в полк в новичке не замечалось должной выправки и воинской сноровки. Не было в нем той фронтовой лихости, какой отличались бывалые стрелки-радисты, начавшие счет боевым вылетам с первых дней войны. Никто из летчиков не хотел брать его в полет.

– Куда его, – отмахивались командиры, когда им предлагали Толю Сарсенбаева. – Одно слово – учитель! Он в первом же бою растеряется. Да и с крупнокалиберными пулеметами не справится. Пусть подрастет!

И Талау некоторое время нес караульную службу, ходил, как у нас говорили, через день – на ремень, через два – на кухню. Такой прием смутил его. Новичок еще больше ушел в себя, видно было – переживает. Но по-прежнему оставался учтивым, исполнительным и подтянутым воином.

Хорошо чувствовал он себя только в работе. Тут он был ловким и сметливым. А главное – добросовестным. Это всем нравилось.

Как-то с ним беседовал заместитель командира полка по политчасти подполковник Виктор Иванович Юмашев, порекомендовал подружиться с полковыми асами по воздушной стрельбе и радиосвязи Михаилом Зверевым, Виктором Курдюковым и Ользаном Тапханаевым. Однако у Тапханаева Талау пришлось учиться недолго: Ользан вскоре погиб.

Михаил Антонович Зверев, кавалер четырех боевых орденов, высокий, собранный и всегда опрятно одетый стрелок-радист флагманского самолета, охотно взялся шефствовать над «учителем». Примерно через месяц он доложил командиру полка, Герою Советского Союза М. М. Воронкову о том, что новичок готов к выполнению боевого задания: воздушную стрельбу выполнил «на отлично», радиосвязь самолета с землей устанавливает надежно. Сказались трудолюбие и воспитание, полученные в комсомоле.

Сарсенбаева включили в экипаж летчика Рубена Мисаковича Степаняна и штурмана Михаила Вихоря. Образовался еще один интернациональный экипаж. И «учителя» словно подменили: он стал ходить прямее, повеселел и, кажется, даже подрос.

Первые боевые вылеты Талау совершил в январе 1943 года. В марте он продолжал выполнять боевые задания на Центральном фронте. А подлинный талант воздушного стрелка-радиста бывший учитель обнаружил в дни ожесточенных боев на знаменитой Курской дуге. В это время он часто получал благодарности, о нем писали в боевых листках.

Принимали его в партию в ненастный мартовский день в большой землянке для летного состава. Талау стоял у дощатого стола, на котором тускло коптила медная гильза. Внешне спокойный, он отвечал на вопросы немногословно, обдуманно. Запомнился его ответ на вопрос, почему вступает в партию. Сарсенбаев не сразу заговорил, и все мы ожидали длинную речь: не зря же парень так долго собирается с мыслями. А он только и сказал: «Хочу быть таким, как наш комэска Солопов». Коротко, но емко. Помню, как под понимающим взглядом комиссара полка Юмашева беспокойно зашевелился Ванифатий Петрович Солопов. А мы все молчали, дивясь тому, как точно удалось Сарсенбаеву выразить нашу общую любовь к майору Солопову. И не только любовь. Восхищение коммунистом, умным и отважным воином.

Вскоре Талау получил первую награду – медаль «За отвагу»: на его счету были сбитый в групповом бою вражеский истребитель, много подожженных пулеметным огнем фашистских танков, автомашин и повозок.

В середине июля во время бомбардировки артпозиций противника в пункте Кромы самолет Рубена получил серьезное повреждение: вышел из строя правый мотор. Самолет утратил равновесие, отстал от строя. Спасаясь от фашистских истребителей, он ушел в облака и потерял ориентировку. Горючее на исходе. У экипажа один выход: покинуть самолет, спастись на парашютах. Но смельчаки приняли другое решение: дотянуть до своих, сохранить боевую машину для Родины. Талау связался с наземными радиостанциями фронтовых аэродромов, помог Рубену «перетянуть» через линию фронта, произвести посадку поврежденной машины во время дождя. А Талау, и совершив подвиг, оставался все таким же скромным и стеснительным. Только взгляд его стал более твердым. Своими переживаниями он делился с неразлучным другом, стрелком-радистом сибиряком Сашей Кузнецовым.

Саша был на редкость веселым и общительным парнем. Он лихо плясал, с удовольствием пел в кругу товарищей, чего Талау по своему характеру никак не мог делать.

И вдруг 19 июля 1943 года весельчак Саша не вернулся с задания. Их самолет был сбит истребителями противника. Летчик Василий Катков и штурман Владимир Фомин, тяжело раненные, попали в плен. Саша, сильно контуженный, оказался в окружении фашистов. Он отстреливался сколько мог. Последнюю пулю пустил себе в висок.

Сарсенбаев глубоко переживал гибель друга. На митинге, посвященном памяти Александра Кузнецова, он сказал:

– Буду мстить фашистам за поруганную землю, за родного Сашу. Любой приказ командования выполню точно, хотя бы это стоило мне жизни.

И все слушавшие его знали: это не только слова.

Через два дня после митинга Талау полетел на разведку железной дороги Брянск – Навля – Середина Буда – хутор Михайловский. И не вернулся.

Отчетливо помнится все, связанное с его последним боевым заданием.

До вылета оставалось минут двадцать. Эти томительные минуты Талау Сарсенбаев решил использовать для чтения. Прислонившись к ветвистому дубу, он читал вслух рассказ Тургенева «Касьян с Красивой мечи». Рубек Степанян и Михаил Вихорь, подпирая дуб плечами, внимательно слушали чтеца. Я лежал на спине у их ног, смотрел сквозь ветви на июльское небо, по которому двигались редкие серые облака.

Читал Талау превосходно, и я представил, как когда-то в классе слушали его чтение, затаив дыхание, ребятишки.

«Касьян подошел к месту, где упала убитая птица, нагнулся к траве, на которую брызнуло несколько капель крови, покачал головой, пугливо взглянул на меня… Я слышал после, как он шептал: «Грех! Ах, вот это грех!» – задушевно и выразительно читал Талау.

– Интересуюсь, – неожиданно заговорил Михаил Вихорь, – что бы сказал этот Касьян теперь, увидев Орловщину, залитой не птичьей, а человечьей кровью?

– Не перебивай, – сказал Рубен.

Талау продолжал читать. Перед нашими глазами вставали прекрасные картины русской природы. От этого на душе становилось спокойно и хорошо. И вдруг как гром над головой:

– Приготовиться к вылету!

Все подскочили, засобирались: кто надевал шлем, кто подтягивал ремень. Талау старательно запихивал в планшет «Записки охотника», выпрошенные им вчера у местных учителей.

– Талау, оставь книгу, – обратился я к нему. – Пока вы слетаете, мы успеем немного почитать…

Талау взглянул на меня, запустил руку в планшетку. Но потом раздумал и запихал книгу обратно.

– Ты что? – удивился я. – Книга ведь чужая. В случае чего – учителя обижаться станут.

– В случае чего, – повторил он, улыбнувшись, – мне с Иваном Сергеевичем легче будет. – И нагнулся за парашютом.

Я помог ему его надеть, застегнуть. Талау натянул шлемофон, хлопнул меня по плечу на прощание. Мгновение – и он уже улыбается во весь рот через иллюминатор самолета.

21 июля полк работал интенсивно. Самолеты один 8а другим уходили на боевые задания. И весь день стояла отличная погода. А тут перед самым вылетом экипажа Степаняна разразилась гроза, хлынул дождь. Лобановская роща, на опушке которой размещался полк, потемнела и застонала от громовых раскатов. На взлетной полосе образовались широкие пузырчатые лужи. В такой кутерьме самолет ушел на задание.

А вскоре снова выглянуло солнце, и летное поле закурилось дымкой. Стоянки самолетов ожили: авиамеханики и мотористы готовили материальную часть к очередным вылетам. Техник Селиверст Ходоренко остановился невдалеке от того дуба, под которым мы недавно слушали чтение Талау.

– Что ты там увидел? – крикнул кто-то со стоянки самолетов.

Ходоренко молча показал на макушку дуба, повисшую на ветвях. Потом сказал:

– Молнией отбило. Плохое предзнаменование. Чует мое сердце: быть беде.

Мы тогда посмеялись над суеверным техником. Все знали: на КП от экипажа Степаняна получено первое донесение, что он вышел в заданный район. «Идем над железной дорогой, – радировал Талау, – на высоте две тысячи. Видимость хорошая».

Прошло еще десять-пятнадцать минут, снова поступило сообщение, на этот раз тревожное: «Нас атакуют «мессеры». Потом короткое, как выстрел: «Горим!» Пролетели еще томительные минуты, и в наушниках радиста послышался торопливый стук: «Пикируем эшелон…» И снова молчание. Теперь уж навсегда.

Однако тогда этому никто не верил. На КП дежурили до поздней ночи, ждали звонка: ведь неделю назад, когда Степанян совершил вынужденную посадку на чужом аэродроме, экипаж объявился.

Ничего нового не узнали мы и на другой день. Нетерпение усиливалось. Комиссар полка Юмашев попросил меня сбегать в Лобаново, где квартировали летчики. Там тоже были в неведении. Узнав, зачем я пришел, хозяйка всплеснула руками:

– Ох, беда-то какая! Неужто ясные соколы никогда не зайдут больше в мой дом?

И через неделю никаких вестей не поступило.

Значительно позже мы услышали от брянских партизан следующее: подожженный Пе-2, атакуемый вражескими истребителями, продолжал лететь над железной дорогой. Вдруг он резко накренился, ринулся вниз горящим факелом и врезался во вражеский эшелон, проходивший по дороге в лесистой местности. Произошел взрыв. Над деревьями поднялись огромные столбы огня и дыма. Путь был разрушен, и движение по дороге хутор Михайловский – Брянск на некоторое время приостановилось, что было очень важно для нашей армии в дни наступления.

О подвиге экипажа Рубена Степаняна, Михаила Вихоря и Талау Сарсенбаева помнят и поныне не только однополчане, но и на Брянщине, где подвиг их навсегда остался в народной легенде.

* * *

В 1946 году, возвращаясь из Берлина, я проезжал по той местности, где погиб экипаж Рубена Степаняна. Слышал от местных жителей рассказы о мужестве наших летчиков. Только места захоронения Рубена, Михаила и Талау никто не знает. Их усыновили Брянские леса.

После войны меня потянуло на Иртыш, на Павлодарщину, которая сделала Талау патриотом Родины, гражданином-интернационалистом. В Иртышском районе нашел школу имени М. Горького, в которой учился Талау и позже сам учил детей. Меня приятно тронула добрая память о моем однополчанине. Молодые мужчины и женщины, бывшие ученики Талау, рассказали мне много хорошего об учителе. Они любили ходить с ним по степи, собирать весной цветы, а осенью пускать палы. Любили рыбачить с ним на Иртыше, слушать его рассказы об истории родного края.

– Не был бы я учителем, если бы не Советская власть, – говорил он своим ученикам.

«С чего бы начал Талау свой первый урок, – если бы вдруг вернулся в Иртышский район? – мысленно спрашивал я самого себя. – Наверное, с рассказа о родстве наших людей не по крови и национальному происхождению, а по духовной близости, по стремлению к всеобщему счастью. Рассказал бы он и о своих вечных побратимах – Рубене Мисаковиче Степаняне и Михаиле Артемовиче Вихоре, простых ребятах из Армении и с Украины, любивших Родину, отдавших за нее жизнь».

И Сарсенбаев, человек очень мирной профессии, – учитель Талау – дрался за счастье Родины и погиб, чтобы его ученики, его родные братья Тулебай и Тулеген, как и все люди нашей страны, могли жить и трудиться, испытывая радость творчества.

Хорошо, что сегодня живут люди, которые помнят Талау. Они знали его. Я тоже знал этого скромного и бесстрашного человека, любил его. И никогда не забуду. Всегда останутся со мной и его вечные побратимы – Рубен Степанян и Михаил Вихорь.

Б. ДЖЕТПЫСБАЕВ, гвардии майор в отставке
КОМСОМОЛЬЦЫ-ПАНФИЛОВЦЫ

В середине декабря 1941 года, после разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, Панфиловская дивизия вышла на отдых и пополнение. Вместе с будущими панфиловцами из Алма-Аты прибыла и делегация трудящихся Казахстана.

Когда новые бойцы с песней пришли в 1075-й стрелковый полк, командир его, полковник Илья Васильевич Капров, поздравил их со вступлением в боевую семью гвардейцев. Состоялся митинг. Взволнованно выступали участники героических боев за Москву. Молодые воины узнали, что будут служить в том полку, где сражались и совершили великий подвиг 28 гвардейцев-панфиловцев.

Комиссия по распределению прибывших под председательством заместителя командира полка капитана Б. Момыш-улы в составе П. Гундиловича, А. Астахова, М. Габдуллина и Б. Джетпысбаева вела работу в одной из комнат клуба трикотажной фабрики села Ново-Никольское.

Полк наш на 40 процентов состоял из комсомольцев. Поэтому работа с молодым пополнением стала главной задачей штаба, командиров, партийных и комсомольских организаций.

Комиссар полка Ахметжан Мухамедьяров обязал парторгов и комсоргов батальонов организовать встречи ветеранов с новичками. Нужно было учесть и некоторую специфику в работе с молодежью, которая хотя еще в боях и не участвовала, но из газет и рассказов бывалых фронтовиков знала о зверствах фашистов и с нетерпением рвалась в бой. Молодых бойцов предстояло особенно много учить военному делу, воспитывать у них выдержку, осмотрительность, находчивость.

В большинстве эго были славные парни, воспитанные в духе преданности и любви к Родине.

Полку предстояло действовать в условиях суровой многоснежной зимы и бездорожья, поэтому побывавшие в боях солдаты и сержанты проводили беседы с молодыми воинами. Новички проявили исключительный интерес к ратным подвигам ветеранов. Пригодились в работе письма командования полка семьям и родным панфиловцев, отличившихся в боях. Переписка эта началась в период первых схваток с фашистами на дальних подступах к Москве. В письмах рассказывалось о бойцах, проявивших мужество и героизм, о подвигах начальника штаба полка капитана Ивана Монаенко, пулеметчика комсомольца Самжана Тлеугабылова, о дерзкой вылазке наших разведчиков – старшего лейтенанта Ивана Трофимовича Нохрина и рядового Инкарбалы Иманбекова, – об отражении танков орудийным расчетом сержанта Терехова.

Письма читались во взводах и ротах, переходили из рук в руки. В беседах участвовали очевидцы и герои боев. За примерами отваги и мужества нам не приходилось прибегать к сообщениям из какого-нибудь другого соединения. Массовый героизм был отличительной особенностью 1075-го стрелкового полка.

Участники обороны Москвы, лично знавшие политрука Василия Клочкова и других героев боя у разъезда Дубосеково, были и в наших подразделениях. Они проводили наиболее интересные беседы с молодым пополнением. Их рассказы о только что прошедших боях, о героях, с которыми они вместе сражались, живые примеры борьбы с вражескими танками производили неизгладимое впечатление на необстрелянных солдат.

Делегация из Казахстана привезла с собой письмо от трудящихся к фронтовикам-казахстанцам.

«Каждый раз, – говорилось в этом письме, – когда поднимается солнце над нолями сражений, взгляните на него и вспомните свою страну. Вспомните ее высокое и чистое небо, привольные каркаралинские и прииртышские степи, прозрачные струи Иртыша, альпийские луга Алтая, яблоневые сады Алма-Аты. Вспомните дым своих очагов, могилы предков, зарево огней над нашими богатыми городами и поклянитесь победить, победить во что бы то ни стало.

Трудящиеся Казахстана дают вам слово – работать еще лучше, сделать для фронта все, что потребуется. Самоотверженной работой мы будем увеличивать свою помощь фронту.

Боевой привет вам, товарищи! Будьте смелыми, бесстрашными и беспощадными к врагу. Пусть содрогается он в страхе, услышав имя части, которой гордится сегодня Казахстан!».

Письмо зачитывалось на митингах в подразделениях. Панфиловцы клялись, что будут беспощадно уничтожать фашистских захватчиков.

Мне тоже довелось беседовать с бойцами пополнения. Я объяснял им обстановку на фронтах, их обязанности, говорил о самоотверженной борьбе народов Советского Союза против фашизма, о крепнущей братской дружбе советских воинов всех национальностей.

Беседы обычно начинал так. «В начале ноября 1941 года орденами и медалями были награждены многие воины 316-й стрелковой дивизии, сражавшейся на Западном фронте. Первым из рук Михаила Ивановича Калинина получил орден Красного Знамени политрук Василий Клочков. Он ездил в Москву, участвовал в военном параде на Красной площади.

Я поспешил в 4-ю роту, чтобы поздравить с наградой однополчанина. С Василием Клочковым встретился в ротном противотанковом опорном пункте у разъезда Дубосеково, где он проводил занятия по изучению противотанкового ружья. ПТР только что привез командир дивизии генерал Панфилов, который лично провел показательное занятие с командно-политическим составом полка. Ружья были розданы по ротам.

Я спрыгнул в траншею.

– Здравствуйте, товарищи! А Василия Клочкова поздравляю с орденом Красного Знамени!

Клочков встал, вытянулся, взял руку под козырек:

– Служу Советскому Союзу!

Мы обнялись. Я привез с собой свежий номер «Правды» и передал газету политруку. Он тотчас же созвал бойцов и громко прочитал им передовую статью, в которой Коммунистическая партия призывала весь советский народ и Красную Армию разгромить немецко-фашистских захватчиков и отстоять столицу нашей Родины – Москву.

Здесь были все, с кем вскоре Клочкову предстояло разделить героическую смерть и славу.

Вечером в штабе 2-го батальона в селе Нелидово собрались командиры и политруки рот. Первым поздравил Клочкова с наградой комбат Решетников, затем теплые слова сказали комиссар батальона старший политрук Трофимов и другие.

Клочков был в приподнятом настроении, он смеялся, шутил, но потом вдруг стал серьезным. Сделав несколько шагов по комнате, сказал:

– Много людей умерло когда-то за Москву. Может быть, и нам придется стоять здесь насмерть…

В тот холодный морозный день гитлеровцы готовились к решительному наступлению. Разведчики установили, что в населенных пунктах Красиково, Жданове, Муромцево сконцентрировано два полка вражеской пехоты, 6 минометных и 4 артиллерийских батареи, свыше 80 танков, многочисленные группы автоматчиков и мотоциклистов.

Вся эта лавина огня и металла ринулась на линию нашей обороны в памятное утро 16 ноября 1941 года».

С каким вниманием слушали молодые воины! Сколько было вопросов!

– Далеко ли разъезд Дубосеково?

– Можно ли посмотреть рубеж, где герои-панфиловцы отражали танковые атаки?

Вечером я доложил комиссару полка Мухамедьярову о беседе с молодым пополнением и о вопросах. На следующий день в Дубосеково поехали представители всех батальонов. Их сопровождали секретари комсомольских организаций рот и батальонов, полковник Капров и комиссар полка Мухамедьяров.

Это было в начале января 1942 года. Снег сверкал на солнце, белым покрывалом устилал рубеж славы. Участник памятных боев капитан П. М. Гундилович сказал:

– Вот здесь.

– Да, здесь, – подтвердил командир полка И. В. Капров.

Перед нами встала вся арена боя. Вон блиндаж, почерневшие бревна разбитого снарядами наката. Рядом извилистая линия окопов. Отсюда просматривается развилка дорог, идущих от Жданово, Нелидово и разъезда Дубосеково. Здесь стояли панфиловцы, готовые встретить врага. Здесь, хватаясь рукой за обледеневший бруствер, они поднимались навстречу танкам. Здесь смертельно раненный упал политрук Клочков. Здесь лежали герои, сраженные огнем противника.

Неподвижны громады подбитых, сожженных немецких танков, валяются их оборванные гусеницы. Враг не прошел. Стальной стеной встали на его пути гвардейцы-панфиловцы.

Гитлеровцы потом выспрашивали у местных жителей, кто так храбро сражался на этом рубеже, откуда эти солдаты и кто их командир. Крестьяне хорошо знали политрука Клочкова, но отмалчивались. Ночью они тайком унесли тело Клочкова и похоронили. Об этом нам рассказал старожил села Нелидово Федор Иванович Веселов.

Недалеко от разъезда, на окраине деревни, покрытая снегом могила героев. Собрался народ. Возле могилы лицом на запад выстроились молодые бойцы 1075-го стрелкового полка под командованием гвардии капитана Гундиловича. Сдерживая волнение, они в торжественном молчании застыли у могилы земляков, и солнечные лучи дробились на их граненых штыках.

Митинг открыл командир полка Капров. В страстном выступлении комиссара полка Мухамедьярова звучали два могучих чувства – любовь и ненависть. Любовь к Отчизне, за которую погибли герои-панфиловцы, и ненависть к фашизму.

Перед неподвижным строем бойцов-казахстанцев у могилы героев гвардии полковник Капров, суровый солдат, участник трех войн, произнес торжественные слова гвардейской клятвы: «Победить или умереть!» Троекратный залп потряс воздух. Командиры вышли из строя и преклонили колена, отдавая воинские почести погибшим. Бойцы по старому солдатскому церемониалу держат винтовки «на караул»…

В эти дни отчетливо чувствовалось, что скоро и мы включимся в наступление, которое уже развивали наши войска. Начались напряженные занятия, отрабатывались задачи ведения наступательного боя в зимних условиях – в сильные морозы и метели.

Люди занимались старательно, хотели узнать как можно больше, учились действовать в наступлении, изучали немецкий язык. Бойцы снова и снова проверяли исправность оружия, набивали вещмешки патронами.

Но однажды командир 2-го батальона капитан Гундилович заметил, что некоторые бойцы встали в строй без лопат. Комбат потребовал от ротных командиров объяснения.

– Лопаты выданы всем, – доложили они.

Комбат подошел к одному бойцу и спросил:

– Где лопата?

– Я ее в блиндаже оставил. Мешает. Идешь, а она бьет по бедру. Да и зачем она зимой?!

– Значит, и в бой пойдешь без лопаты?

Боец молчал.

Об этом случае стало известно командованию полка. В тот же день по указанию полковника Капрова и комиссара полка Мухамедьярова весь комсомольский актив проводил разъяснительную работу среди молодых бойцов.

В том же 2-м батальоне мне довелось услышать беседу комсорга Василия Минаева.

– Лопата может сделать нас неуязвимыми, а значит и более страшными для врага, – говорил Василий. – Установлено, что вероятность поражения лежащего бойца по сравнению со стоящим в пять раз меньше, а окопавшегося – в двадцать пять раз! Об этом надо помнить.

Но задача состояла в том, чтобы самоокапывание в бою стало привычкой каждого бойца. Было решено использовать для этого и полевые занятия.

Партийные и комсомольские активисты, принимавшие участие в учении, получили задание снова и снова напоминать молодежи о повышении воинского мастерства. Для передачи опыта самоокапывания пригласили на полевые занятия самого старого воина – лейтенанта Ербатыра Ермекова.

Возвращаясь с полевых занятий, я заглянул в полковую батарею семидесятишестимиллиметровых пушек, где комсоргом был Баркалов. Он мне говорит:

– Знаешь, наши комсомольцы ведут разговоры о соревновании между расчетами за то, чтобы при наступлении не отставать от боевых порядков стрелковых подразделений.

Соревнование в бою. Это был еще один почин комсомольцев-артиллеристов.

Я доложил о нем комиссару полка. Он одобрил и сразу же дал указание комиссарам батальонов поддержать начинание комсомольцев и распространить его среди стрелковых подразделений. Развернулось соревнование между взводами и ротами за то, чтобы ни один боец во время похода не отставал.

Стали поступать боеприпасы. В штаб все чаще наведывались командиры взаимодействующих частей. Надвигались большие события.

Дивизия получила боевую задачу: совместно с другими частями Красной Армии прорвать фронт, отрезать одну из армейских группировок врага, окружить ее и уничтожить, действуя в глубоком тылу противника. В сорокаградусный мороз, по глубокому снегу панфиловцы совершили марш. Наш полк сосредоточился юго-восточнее города Старая Русса с задачей: наступать в авангарде дивизии.

После марша полк остановился в лесу. Впереди – противник. Бойцы сделали шалаши из веток, приготовили ужин. К ночи мороз усилился, но костры разжечь нельзя: летали вражеские самолеты.

Меня вызвали в избушку, где собрались командиры и политработники. Полковник Капров заметно волновался.

Ознакомив нас с обстановкой, он отдал предварительные распоряжения о наступлении. Комиссар полка Мухамедьяров предложил в оставшиеся до наступления часы напомнить воинам об их ответственности перед Родиной и народом за разгром врага, призвать к подвигам во имя Отчизны. Нам был вручен свежий номер дивизионной газеты «За Родину!» с призывом политуправления Северо-Западного фронта. Политработники направились в роты и батальоны.

После совещания командир полка оставил меня и командира взвода разведки лейтенанта Мендыгазина. Перед нами он поставил задачу: в 24.00 скрытно со взводом пешей разведки на лыжах и в маскхалатах пробраться в тыл противника. В 4.00 мы должны ударить на село Ново-Свинухово с тыла. В это время 2-й батальон нашего полка начинает наступление на село с северо-востока. Для усиления нам придали станковый пулемет, установленный на лыжи, и отделение ПТР. Сверили часы. На прощание командир и комиссар полка крепко пожали нам руки и пожелали успеха.

С севера дул пронзительный холодный ветер, начиналась метель. Погода благоприятствовала нам.

Четыре часа. Стрельба из станкового пулемета – знак начала нашего наступления на село.

– Огонь!

Пулеметчик Василий Минаев начал обстрел села. Одновременно открыли огонь остальные бойцы. Под прикрытием пулеметного огня мы быстро подошли к селу и повели уличный бой на его южной окраине. С северо-востока пошли в наступление две роты автоматчиков 2-го батальона.

Санитарка-комсомолка Майя Квятковская, прижавшись к земле, быстро подползала к раненым, оказывала им первую помощь и оттаскивала в укромное место. Вдруг вражеская пуля впилась в ее плечо. Девушка сама перевязала рану. И опять за дело. Снова под яростным огнем противника вместе с другими санитарами она отправляет раненых в укрытие. Над деревней пронесся фашистский самолет и сбросил бомбы. Дом, куда Майя временно перенесла раненых с поля боя, загорелся. Санитарка, забыв про боль, бросается в избу. Часть раненых погибла. Уцелевших девушка выносит в безопасное место. И тут вражеский самолет, отбомбившись, на бреющем полете обстрелял деревню из пулемета. Сраженная, упала на снег комсомолка Квятковская.

Гвардейцы отомстили за смерть всех своих товарищей. Вскоре село было нашим. В плен взято 28 солдат, захвачен склад с боеприпасами и 15 автомашин.

Над погребом одного из домов показалась кудрявая мальчишеская голова.

– Ребята, наши пришли!

Выскочив из погреба, парнишка устремился к бойцам. За ним, жмурясь от света и протирая опухшие глаза, бегут несколько мальчиков и девочек. Детишки окружили солдат. Босоногие, полураздетые, они жмутся к нам, словно к родным.