Текст книги "Ради жизни на земле (сборник)"

Автор книги: В. Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

А. АБЛИЦЕВ, лейтенант
УБЕДИТЬ ЧЕЛОВЕКА

Горьким был отпуск у рядового Бориса Салахаева. Ездил солдат проститься с матерью, проводить ее в последний путь. Возвратился в часть хмурым, замкнутым. При каждом удобном случае стремился уединиться. Товарищи не приставали к нему с расспросами, соболезнованиями: время – лучший врач.

Но вышло иначе. Борис все больше уходил в себя. А вскоре случилось ЧП: Салахаев совершил дисциплинарный проступок. За это ему здорово досталось на комсомольском собрании. Строго наказал его и командир. И солдат сник. Стал раздражительным, вспыльчивым. Его настроение отразилось и на боевой работе: то рука «сорвется» при передаче, то радиограмму примет неточно.

Трудно сказать, чем бы вся эта история кончилась, если бы…

Дело шло к отбою. Связисты отдыхали, наслаждаясь вечерней прохладой. Веселое оживление царило на волейбольной площадке. В курилке то и дело раздавались взрывы хохота. Большую компанию собрал вокруг себя москвич Саша Лопухов. Растягивая до отказа меха гармони, он не очень верно, но громко пел едкие солдатские частушки. Все развлекались от души, так же, как и трудились нынче на полевых занятиях. И только Салахаев не участвовал в этом веселье. Он неподвижно сидел на отдаленной скамейке. Издали могло даже показаться, что солдат любуется закатом. Однако все понимали, что ему сейчас не до красот природы.

Борис даже вздрогнул, когда рядом присел ефрейтор Валерий Балабанов. Некоторое время они молчали. Валерий предложил сигарету. Закурили. Как-то сам собой завязался разговор. Сначала односложный, ничего не значащий. Посетовали на жару, вспомнили последний фильм.

Незаметно Балабанов стал расспрашивать о серьезных вещах: о случившемся, о настроении, о родителях.

– Понимаешь, нервы не выдержали, вот и сорвался, – нехотя ответил Салахаев. – С кем не бывает…

– Но ты ведь солдат, – возразил ему Балабанов.

– А что, солдат не человек? – упорствовал Борис.

– Человек! Более того – человек долга. Самого высокого долга. В том-то вся и соль. Вспомни хотя бы фронтовиков…

Ефрейтор на минуту задумался.

– Под Ленинградом однажды, – неторопливо начал он, – два наших разведчика, два друга – Георгий и Степан – получили приказ: добыть «языка». Успешно перешли линию фронта. Выследили и скрутили дюжего офицера-эсэсовца. Без шума удалось обойти гитлеровские траншеи и уже были на нейтральной полосе, когда пустили немцы ракеты. Ночную тишину вспороли автоматные очереди. Георгия ранило. Степан ткнул фашиста в сугроб, наскоро перевязал рану друга и, взвалив его на спину, пополз к своим. А Георгий заупрямился.

– Оставь, – говорит, – меня… Тащи «языка»… Сможешь – вернешься.

Степан ни в какую. А раненый чуть слышно, но жестко потребовал:

– Выполняй приказ! Это наш долг! Я коммунист…

Степан подчинился. Он вовремя доставил «языка» в штаб. Но сразу за другом вернуться не смог: с рассветом гитлеровцы открыли бешеный огонь по смельчакам, которые пытались подобраться к воронке, где лежал Георгий. Только на следующую ночь удалось спасти коченеющего, но еще живого разведчика. За этот подвиг он был награжден орденом Славы.

– Так солдаты-фронтовики понимали свой священный долг перед Родиной, – закончил Балабанов.

Салахаев сосредоточенно молчал.

– Поучительная история, – неуверенно начал он. – Только не верится, чтобы из-за «языка» разведчик смог оставить раненого друга, даже если и приказ был такой.

– Я ничего не придумывал, – спокойно возразил ефрейтор. – Георгий – мой отец. Но дело даже не в этом. На войне таких эпизодов было немало. Ведь и твой отец воевал. Верно?

– Было. И с басмачами, и с фашистами, – подхватил Борис. – Наград у него тоже много. И в таких переделках бывать приходилось, что и непонятно, как жив остался.

– Это интересно, – загорелся Балабанов.

Солдат заговорил. Нотки нежности звучали в его голосе, когда он рассказывал о бое, в котором отец спас командира, о ранениях отца. На какое-то время Борис преобразился: разгладились морщины у губ, появившиеся в последние дни, потеплел взгляд. Балабанов почувствовал, что эти воспоминания – самое сокровенное, самое дорогое и светлое в душе Бориса. Улучив паузу, он спросил:

– А ведь ты, наверное, мечтал быть таким, как отец?

Салахаев разом сник.

– Куда мне до него! Да и время нынче не то…

– Зря ты так, – возразил ефрейтор. Нам-то грех сетовать на время. Знаешь…

– Знаю, – перебил Борис. – Будешь говорить, что за океаном готовят термоядерную войну, что обстановка в мире предельно напряжена, что мы должны быть начеку. Все это я знаю не хуже. И случись что-нибудь, отца не посрамлю и от других не отстану.

– Верно, – спокойно ответил Балабанов. – Но я, кстати, не об этом хотел сказать. Знаешь ли ты, что такое ОКД?

– Слышал, но не помню.

– Это оперативно-комсомольская дружина имени Дзержинского. Есть у нас в Чимкенте такая организация. Пришлось мне в ней поработать до армии.

… Уже третий день милиция и дружинники разыскивали опасного преступника. Группе оперативников поручили наблюдать за домом, в котором жил приятель этого «типа». Ждать пришлось долго. Время близилось к полуночи, когда в проеме подъезда появилась крадущаяся фигура. Вспыхнули фонарики. Это был он. Бандит выхватил пистолет. На какое-то время комсомольцы опешили. Но только на мгновение. В следующую секунду один из них бросился на преступника. Громыхнул выстрел. Промах. А уже через минуту бандит был обезоружен и скручен. И только тогда у молодых дружинников задрожали руки, только тогда они по-настоящему осознали опасность дела, за которое взялись добровольно.

Однако это была победа. И над преступником, и над собой, над собственным страхом.

– За эту операцию, – закончил свой рассказ Валерий, – ЦК комсомола Казахстана наградил всех участников операции грамотами. Но не это главное. Важно то, что каждый из нас тогда понял: жизнь – борьба, хотя слышали об этом сотни раз. Но прежде в этой борьбе нужно победить себя. Ведь мы не ангелы. У каждого из нас есть недостатки. У кого – леность, у кого – трусость, у кого – безволие. Одолеешь их – человек, одолеют они тебя – существо. Вот так-то.

Салахаев молчал.

Долго не мог уснуть в ту ночь ефрейтор Валерий Балабанов. «Не сумел, видимо, убедить Бориса, – упрекал он себя. – Не о том, наверное, говорил. Зря вспомнил ОКД. Еще подумает, что хвастаюсь. Хорошо, что не сказал, что сам тогда бросился на преступника. Нужно было бы говорить об учениях, когда почти четверо суток не спали, а задачу выполнили. Отлично выполнили. И Борис тогда, кстати, работал за двоих. Да, вот об этом и нужно было. Неважный из тебя агитатор, Балабанов. Ладно, завтра еще раз попытаюсь…»

Да, год назад, когда его назначили агитатором взвода, все казалось проще. «Почитал газету, пересказал ее содержание своими словами – вот тебе и беседа», – считал он тогда. Однако уже первое выступление перед солдатами поколебало его уверенность. Газету и без него прочтут, а вот вскрыть закономерность отдельных событий, их взаимосвязь могут не всегда. Поэтому-то и обращаются к агитатору. А на первых порах Валерий не всегда находил толковый, вразумительный ответ.

Такая беспомощность его злила. Он даже подумывал попросить командира, чтобы освободил его от обязанностей агитатора. И только чувство собственного достоинства помешало ему сделать это. А выход он все-таки нашел. Единственно верный и честный выход – учеба.

После дня напряженной работы на радиостанции, когда все шли отдыхать, он появлялся в библиотеке и просиживал там до отбоя. По совету политработника он досконально изучил и законспектировал ряд произведений В. И. Ленина, проштудировал «Историю КПСС», учебник политической экономии и множество другой общественно-политической литературы. Теперь беседы ефрейтора Балабанова стали содержательнее, глубже. Слово его приобретало вес, авторитет. Сослуживцы частенько приходили к агитатору, просили рассказать о событиях в стране и за рубежом, растолковать какой-либо политический документ.

Это был успех, за который агитатора заслуженно хвалили. Но сам Валерий подходил к себе с более строгой меркой и понимал, что далеко ему еще до подлинного мастерства. Врезались ему в память слова М. И. Калинина о том, что высшая цель всякой агитации – убедить человека. С тех пор он стал внимательнее присматриваться к своим товарищам, изучать их характеры. Валерий не знал тогда, что это самая сложная наука. Люди не любят выставлять напоказ свои недостатки, и уже совсем неохотно соглашаются с тем, чтобы кто-то вторгался в их внутренний мир. Тут нужен особенный такт, душевный подход к человеку. И агитатор на практике осваивал это сложное искусство.

У рядового М. Языкина долго не «шла» передача. Валерий стал наблюдать за сослуживцем. Теорию тот знал хорошо. Но как дело доходит до передачи на скорость, молодой связист начинает волноваться, путает группы, сбивается. Не один раз беседовал Валерий с сослуживцем, много занимался с ним. Не жалея времени, они до отбоя корпели над схемами, часами упражнялись на ключе. И Языкин стал наконец классным радистом. За год работы агитатором Балабанов помог многим товарищам. Ефрейтор А. Винников, например, благодарен ему за науку четко и содержательно выступать на политических занятиях, ефрейтор В. Овсипенко – за приобретенную смежную специальность. И так почти каждый во взводе. А вот к Салахаеву, кажется, не сумел правильно подойти.

… Ефрейтор В. Балабанов уже дремал, когда почувствовал, что кто-то склонился над ним.

– Ты спишь?

Это Борис.

– Почти. А в чем дело, старина?

– Ты действительно веришь, что я смогу быть таким… ну, как отец?

– Конечно!

– Спасибо! Я постараюсь!

Ф. КОНОВАЛОВ, подполковник
СЫН СОЛДАТА

В клубе части шло торжественное собрание. Вот из-за стола поднялся политработник. Окинув взглядом просторный, переполненный людьми зал, он громко спросил:

– Старший сержант Корниенко здесь?

– Так точно, здесь! – четко прозвучал в ответ голос поднявшегося с места бравого, подтянутого танкиста.

– Товарищи, – продолжал замполит, – на имя командира части пришло интересное письмо от отца старшего сержанта Корниенко – Прокофия Прокофьевича, Героя Советского Союза, из Караганды. Разрешите зачитать?

В зале загудели. Редко кто знал в части, что отец Кости Корниенко Герой Советского Союза. Сам старший сержант не заводил об этом речь с сослуживцами, хотя в душе гордился отцом. И стремился быть таким же умелым, настойчивым и храбрым. Не случайно Константин еще и в военкомате попросил:

– Направьте в танковые войска. Отцу моему на фронте довелось и на танке воевать… Словом, хочу быть танкистом.

Просьбу Кости удовлетворили. И вот теперь он сам классный механик-водитель грозной боевой машины.

Когда замполит объявил о письме отца, Костю обдало жаром: «Что-то написал там батя?»

«В вверенной вам части служит мой сын Константин, – писал отец. – Прошу от моего имени поздравить его, сослуживцев сына с Днем танкиста. Желаю личному составу части хорошего здоровья, бодрости, успехов в доблестной солдатской службе. И прошу вас, товарищ командир, передать сыну и всем воинам такой наказ: всегда и везде строго соблюдать дисциплину. В ней весь корень воинской жизни. Второе – лучше изучать танк, его вооружение, беречь боевые машины пуще своего глаза.

Советский танк – грозная сила для врага. Но грозным танк бывает тогда, когда он в умелых руках, когда владеешь им уверенно. В связи с этим мне вспоминается такой случай из Великой Отечественной войны.

Это было в 1944 году на реке Прут, на подступах к одной железнодорожной станции. Экипажу нашего танка была поставлена задача: выдвинуться в излучину реки и разведать местность, выявить огневые средства противника. Выполняя задание, мы попали в танковую засаду. Три вражеских танка, считая нас своей легкой добычей, спокойно пропустили «тридцатьчетверку» в свое кольцо. Мы приняли неравный бой против двух «пантер» и одного «тигра». С первого снаряда прошили один из фашистских танков, и он загорелся. Справа по нас открыл огонь второй танк гитлеровцев. Я быстро развернул «тридцатьчетверку» лбом к противнику. Наша машина оказалась при этом в небольшой впадине, а танк врага очутился выше. Наводчик мгновенно использовал это преимущество и один за другим подряд влепил в гитлеровскую машину два снаряда. Танк был подбит.

Но слева по нас открыл огонь «тигр». Слышу в наушниках голос командира: «Слева – «тигр». Приготовиться!» Я снова развернул танк. Но теперь уже наша машина внезапно оказалась под прицельным огнем гитлеровцев. Они тут же выпустили по нас три снаряда, последним из которых отрубили конец ствола пушки. Наша машина потеряла огневую мощь. Что делать? Решение в голове созрело мгновенно. «Иду на таран!» – крикнул я командиру по переговорному устройству. Командир одобрил мое решение.

Включил третью передачу и ринулся на «тигра». Столкнулись мы лбами. Помню, искры посыпались у меня из глаз. Но рычаги крепко держу в руках. Чувствую, что на третьей передаче мне не одолеть врага. Начинает он меня теснить. «Шалишь, гад, кишка тонка!» – цежу в микрофон, а сам тут же жму на сцепление, чтобы включить первую передачу. Она же сильнее всех. Пока выжимал сцепление, фашист меня столкнул метра на два назад. Но вот включена первая передача. В это время левая гусеница гитлеровского танка пришлась как раз на середину лобовой брони нашей «тридцатьчетверки». Я дал газ. Чувствую, фашист пополз назад. Я прибавил обороты двигателю. Наш танк ловко подцепил за гусеницу «тигра» и перевернул его на бок. Все это случилось в считанные минуты. И я эти минуты буду помнить вечно. Мы тогда отделались синяками, а три гитлеровских танка были уничтожены.

Учитесь лучше и почаще спрашивайте себя: если Родина потребует, хватит ли у каждого из вас терпения, выдержки, находчивости, мастерства для того, чтобы одолеть врага? Эти качества необходимы танкисту как воздух. Хочется верить, что такими качествами обладает каждый из вас.

Жму ваши руки.

П. П. Корниенко, Герой Советского Союза».

С минуту в зале стояла тишина. А потом грянул гром аплодисментов.

С чистой совестью может сегодня смотреть в глаза отцу-герою старший сержант Корниенко. Он свято выполняет отцовский наказ. Отлично изучил танк. Комсомольцы батальона оказали ему высокое доверие, избрав его своим вожаком. И комсомольский секретарь увлекает молодежь во всем и везде прежде всего личным примером.

…Отрабатывалось вождение танков ночью по элементам. Только что из очередного заезда возвратились молодые механики-водители младшие сержанты Сухоручкин и Хасанов. Они были удручены: упражнение не выполнили. Никак не смогли преодолеть проход с двойным поворотом. Второй и третий их заезды тоже оказались неудачными.

– Вам в прибор для ночного вождения плохо видны ограничительные столбы? – допытывался у неудачников командир. – Почему вы их сбиваете?

– Сам не знаю, почему, – отвечал Хасанов. – Заносит танк, и все.

– Заносит, говорите? – недовольно переспросил офицер. – А вот сейчас посмотрим, куда его заносит. – И командир крикнул в темноту: – Корниенко!

– Я! – послышалось рядом.

Садитесь в машину, секретарь, и покажите молодым механикам, как надо водить танк.

Старший сержант привычно юркнул в люк и занял место механика-водителя. Машина рванулась вперед. Не было перед ней обычных, рассекающих темноту полос яркого света. Корниенко прильнул к прибору ночного вождения, в котором сплошной серой массой надвигались на него барханы, заросли гребенчука и верблюжьей колючки.

Скоро должен показаться и злополучный проход с двойным поворотом.

Невидимые лучи прибора ночного вождения неожиданно вырвали из темноты столбы, обозначавшие поворот. Их восемь, по четыре на каждую клетку. Старший сержант понимал, что внимание механиков-водителей сейчас сосредоточено на нем. Он должен преодолеть проход без сучка и задоринки. Иначе грош ему цена, иначе подведет командира.

Каждое движение отточено до автоматизма, ни одного лишнего. Вот в триплексе исчез первый столб, за ним второй, третий, четвертый… Препятствие позади. Машина возвращается на исходный рубеж. Упражнение выполнено отлично. Будь то в настоящем бою, танк по обозначенному подобному проходу в минном поле прошел бы невредимым и устремился в атаку на врага.

– Молодец, Корниенко! – похвалил старшего сержанта командир. – А теперь хорошо бы рассказать молодым механикам-водителям, как вы преодолевали препятствие.

– Значит, так, – начал свой немудреный рассказ обступившим его танкистам Корниенко. – Когда проезжаешь первый столб и он исчезает у тебя в триплексе, начинай в уме с интервалом в секунду считать до девяти. Затем бери левый рычаг во второе положение. И в это время следи в триплексе за передними столбами. Танк поворачивается. Как только и эти столбы исчезнут из поля зрения, рычаг выводи в исходное положение, зажимай правый рычаг и выравнивай машину между двумя последними столбами…

Пожалуй, внимательнее всех старшего сержанта слушали Хасанов и Сухоручкин. И вот Хасанов снова за рычагами боевой машины. Он старается в точности выполнить советы Корниенко. А на исходном рубеже радостный подходит к старшему сержанту.

– Спасибо, секретарь, за науку. Четверку получил!

Любят Константина Корниенко в батальоне за боевое мастерство, веселый, общительный характер, за комсомольскую инициативу. И отец его, герой Отечественной войны, может гордиться: хорошего сына вырастил, добрую себе замену, надежного защитника Родины.

А. ДРОВОСЕКОВ, майор
ЛЕГКОЙ ЖИЗНИ МЫ С ТОБОЙ НЕ ИЩЕМ

В сумерки думал все об одном и том же: отпустят или нет? Эта мысль не давала покоя после сообщения сержанта Ковалева о зачетных стрельбах. А ему придется лежать на больничной койке. Кто заменит его у прицела? Вероятней всего, сержант Бабакул назначит наводчиком рядового Назаралиева. Что же, парень смекалистый. Но хватит ли у него выдержки и сноровки? Ведь стрельбы очень ответственные. А для него они первые. Тут поневоле нервничать будешь. Почти два года прошло, а он, Куанышбек Бабиталиев, как сейчас помнит тот день, когда занял у орудия место наводчика.

Волновался. Хотелось оправдать доверие командира, товарищей. Учебный год подходил к концу, и стрельбы были итоговыми. От него, Бабиталиева, во многом зависела оценка батареи. Промахнись – и труд коллектива насмарку. Солдат понимал, какая ответственность ложится на его плечи. Накануне стрельб подошел к старшему офицеру батареи:

– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться!

– Слушаю вас.

Я хочу попросить… – и замолк.

Давно заготовленная фраза: «Хочу попросить, чтобы вы назначили наводчиком не меня, а кого-нибудь другого,» – застряла в горле. Сознание обожгла мысль: «А если это трусость? Разве взвалить на товарища трудное дело, а самому в сторонке остаться– не трусость?» Нет, Бабиталиев не из тех, кто за чужие спины прячется. И сказал совсем иное:

– Хочу попросить, чтобы вы позанимались со мной. Стрелять придется в горах, а опыта у меня нет.

– Согласен. Горы и правда от наводчика большого умения и знаний требуют.

Весь вечер просидели за решением задач. Разошлись, когда в казарме прозвучала команда дневального строиться на поверку. Прощаясь, офицер сказал Бабиталиеву:

– Порадовали вы меня. Были вы хорошим заряжающим. Теперь уверен: наводчик из вас еще лучше получится. Первый год службы не пропал для вас даром.

Первый год службы… Первые огорчения и первые радости, трудности и победы. Если сказать, что стать спортсменом-разрядником или получить пятерку по строевой подготовке – значит одержать победу, кое-кто улыбнется. Мол, подумаешь, достижение какое. Но у тех, кто прошел армейскую школу, это не вызывает улыбки. Солдатская наука трудная. Каждый шаг на пути к воинскому мастерству приходится брать с боем. Без упорства, настойчивости ничего не добьешься. Куанышбек Бабиталиев на собственном опыте убедился в этом.

Казалось бы, ну что тут сложного – быть заряжающим? А на самом деле большая сноровка нужна. Сколько надо тренироваться, чтобы на две-три секунды норматив перекрыть. И Бабиталиев работал так, что после каждого занятия на гимнастерке соль проступала. Зато через полгода службы стал лучшим заряжающим батареи. А потом по совету командира начал осваивать специальность наводчика. Знал: когда-нибудь придется заменить товарища. В жизни всякое случается. И вот наступил этот момент. Ему предстоит выполнять упражнение вместо ефрейтора Калинкина, который находится в длительной командировке. Завтрашний день покажет, чему он научился.

С такой мыслью и заснул в тот вечер Бабиталиев. А вскоре сигнал тревоги поднял солдат на ноги. Короткие сборы. Батарея на марше. Дорога петляет среди барханов, бежит туда, где на горизонте высятся зубчатые вершины. В предгорьях застала команда «К бою!». В считанные секунды развернуты орудия. Ушли в укрытия тягачи. Расчеты изготовились к ведению огня. Сквозь мутную пелену пыли, поднятую ветром, Куанышбек видел расплывчатые контуры танка «противника». «Главное – спокойствие, – говорил он сам себе, работая подъемными и поворотными механизмами. – Ты не должен, не имеешь права промахнуться».

Он не промахнулся. Каждый снаряд точно бил по цели. А потом… Потом были поздравления, отпуск на родину, сверкающий синей эмалью знак отличника и снова стрельбы. Но теперь Куанышбек был уже штатным наводчиком в расчете сержанта Худайназара Бабакула. И пока ни разу не подвел товарищей. Цели поражал только первым снарядом. Вот и в последний раз тоже так было. Все пять задач выполнил на «отлично».

На дворе уже опустилась ночь, а Куанышбек по-прежнему сидел у окна больничной палаты. Перебирая в памяти день за днем, словно поднимался со ступеньки на ступеньку. Из множества событий, впечатлений невольно выделялись главные, те, что стали в его армейской биографии вехами возмужания. Вот партийное собрание, на котором обсуждается заявление о приеме его, Бабиталиева, кандидатом в члены КПСС. Один за другим выступают товарищи. Решение единогласное: «Достоин. Доверие оправдает». Эти же слова сказали и комсомольцы, избрав Куанышбека в состав комсомольского бюро.

Доверие оправдает… Бабиталиев всегда помнит об этом. Помнил, когда стоял за прицелом или отвечал на занятиях в вечерней партийной школе. Всегда и всюду. Да и разве можно иначе? Ведь люди верят тебе. А какие это замечательные люди! В беде не оставят, последней каплей воды поделятся. А вода в пустыне дороже золота. И правду в глаза говорить умеют. Может быть, батарея потому и отличной стала, что здесь каждый за всех и все за одного. Крепко-накрепко спаяла воинов бескорыстная солдатская дружба. Бабиталиев особенно хорошо понял это теперь, когда болезнь приковала его к постели. Нет дня, чтобы кто-нибудь не пришел. Вчера расчет в полном составе пожаловал, сегодня командир батареи навещал. А после него – сержанты Худяков и Ковалев. И каждый подарки несет. Наверное, и родные столько внимания не оказали бы.

Бабиталиев открыл тумбочку и улыбнулся: настоящий продовольственный склад. На всю батарею хватит. И вдруг, как никогда раньше, всем существом понял, как недостает ему боевых друзей: рассудительного, серьезного сержанта Бабакула, шумного Талбака Разыкова, застенчивого рядового Назаралиева. Во что бы то ни стало он должен быть с ними на стрельбах! И он будет защищать честь расчета, честь батареи.

Куанышбек добился своего. Когда на его просьбу врач ответил отказом, уговорил старшину походатайствовать. Вечером, после занятий, батарейцы пришли целой делегацией. И врач не выдержал, сдался:

– Что с вами поделаешь? Забирайте парня. Температура у него теперь нормальная. Конечно, денька два не мешало бы еще полежать, окрепнуть. Имейте в виду, товарищ старшина, вы мне за его здоровье головой отвечаете.

– Не беспокойтесь, доктор. На свежем воздухе он быстрее поправится. Все будет в порядке.

И вот началось. «Все будет в порядке! – мысленно говорил себе ефрейтор Бабиталиев. – Только бы цель вовремя обнаружить». А впереди, кроме серых скал и поросших седым мхом валунов, ничего не видно. А может, цель притаилась вон в тех кустиках? Да, так оно и есть: там пушка «противника». Только хотел доложить сержанту, а тот уж и сам заметил. Прозвучала команда. И вслед – за командой «огонь!» грохнул выстрел. Бабиталиев отчетливо увидел в прицел, как снаряд разнес мишень на куски…

Без промаха с первого снаряда поразил Куанышбек и другие цели. Когда стрельбы окончились, друзья наперебой поздравляли солдата, до боли тискали руку. На его еще впалых после болезни щеках заиграл румянец, а губы смущенно улыбались. Бабиталиев был счастлив. Счастлив, что снова среди товарищей, а впереди вновь ждут нелегкие солдатские пути-дороги. И он, Куанышбек, пройдет по ним до конца. Ведь тому, кто решил навсегда связать свою судьбу с армией, стать офицером, нужно знать и уметь как можно больше.