Текст книги "Кольцо Мерлина (ЛП)"
Автор книги: Уорнер Мунн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
К тому времени, когда он справился с этим, повозка уже была далеко впереди, а спины трех пассажиров, даже без слов, ясно говорили о том, какого они низкого о нем мнения. Никто из них не оглянулся.
Гвальхмай задумчиво посмотрел на группу стройных ив на берегу ручья. Он вытащил нож и сделал шаг или два в сторону деревьев, затем отбросил эту мысль. Не было времени срезать прут, надо было торопиться, чтобы держать повозку в поле зрения.
Две недели спустя он снова был в пути, на этот раз на юг – но один.
За эти несколько дней здоровье Кореники заметно улучшилось, хотя долгий путь был для нее еще немыслим. Тяжелая лихорадка, которой она заразилась в толпе в Клермоне, быстро стихла, но ослабленное состояние, в котором она находилась, только подчеркивало естественную хрупкость ее тела.
Самое большее, что она была в состоянии делать, это сидеть на солнце в погожие дни и наблюдать за прохожими. Гвальхмаю было больно видеть ее такой. Он вспоминал, какой сильной и здоровой она была в теле Тиры, как она наслаждалась жизнью; как они играли вместе в морской глубине; как клялись друг другу в вечной верности и поднимались в небо на широких белых крыльях, которые гудели и пели на ветру над облаками.
Он думал о том, как она ждала его все эти долгие годы; как спасла ему жизнь, освободив из ледника; вспоминал, как она дразнила его, и как он злился на нее… Он закрывал лицо руками, сидя рядом с ней, чтобы она не видела его слез.
Тогда он чувствовал, как ее ладонь ласково касается его щеки, а он поворачивался и обнимал ее, не обращая внимания на тех, кто шел по дороге на юг, на юг, в Марсель, где собирались корабли для тех, кто отправлялся в Святую землю морем.
Она знала, как сильно он хотел поехать в Рим. Шли дни, а она все еще не окрепла для поездки, и тогда она начала убеждать его, с каждым днем все настойчивее, ехать одному.
«Поезжай сейчас. Не жди больше», – настаивала она, пока у него еще было время съездить в Рим и вернуться до того, как родится его сын, поскольку в том, что это будет сын, никто из них не сомневался.
Удивительно, но их благодетели согласились на этот план. Гвальхмай скоро узнал, что, несмотря на то, что почтенная хозяйка поносила всех подряд без разбора, на самом деле, у нее было заботливое, доброе сердце.
Даже Кореника получила свою долю упреков, когда захотела принять участие в домашних делах, ведь пока она жила в валлийской семье под именем Никки, она постигла все домашнее хозяйство и могла превосходно сбивать, ткать или шить.
Они были честными людьми, и когда Гвальхмай, наконец, поверил в их добрые чувства и намерения, то не сомневался, что те деньги, что он оставил у них в дополнение к доле Кореники (а это была большая часть его доли), останутся нетронутыми, если только они не понадобятся до его возвращения.
До родов оставалось еще пять месяцев, достаточно для поездки в Рим и обратно, думал он. Он встретится с папой Урбаном, убедит его в важности того, что должен сообщить, и вернется задолго до того, как он понадобится у ее кровати.
А пока она будет хорошо отдыхать, выздоравливать и снова станет его сильной подругой.
Итак, одним прекрасным утром он попрощался и тоже отправился в Марсель.
Рим, имперский город, мать народов, больше не был тем Римом, о котором очень давно ему рассказывал отец. Готы, кимвры, вандалы и гунны поочередно унизили этот могущественный и гордый мегаполис. Римские армии давно исчезли, а прежнее население покинуло его. Даже беженцы из него столетиями ранее забыли свое наследие.
Его здания лежали в руинах; его сокровища были разграблены; его арены были безмолвны, и ветер гонял по ним увядшие листья. Акведуки все еще доставляли воду к его многочисленным фонтанам; каменные дороги простирались от него во все части света, как спицы колеса ведут к ободу, но легионы уже не маршировали по ним в сапогах с железными шипами.
Всего 11 лет назад норманны разграбили и сожгли город, когда пришли спасти папу Григория, осажденного в гробнице Адриана войсками императора Генриха Четвертого. Они оставили за собой дымящиеся развалины, от которых город еще не оправился.
Там велись ожесточенные кровопролитные сражения – в храме, в гробнице, на Форуме, и много других сражений произойдет в последующие годы, но, когда Гвальхмай прибыл с запада и смотрел на город с холма Яникул, Рим все еще казался мирным, впечатляющим и величественным.
Был вечер, и незалеченные шрамы войны и времени смягчались расстоянием. Легкая дымка лежала на нем, как вуаль, потому что было время вечерней трапезы, и, хотя население города стало немногочисленным по сравнению со временем его расцвета, в его границах все еще жило много людей.
Рим стал центром надежды всего христианского мира, потому что он был центром христианской мысли. Именно здесь, в этом священном городе была брошена перчатка людям, на чьем знамени был изображен полумесяц, и которые посмеялись, услышав, что железные люди с запада, несущие крест, намерены потребовать, наконец, расплаты за зверства, учиненные над их братьями по пути в Иерусалим.
И вот этот день настал, армия собиралась, и Гвальхмай взволнованно смотрел на город. Для того, кто знал Рим только по слухам, это зрелище стало исполнением давней мечты.
Это был год Господа нашего 1095-й, то есть он провел в дороге 463 года!
Благодаря действию эликсира жизни, который он невольно выпил и который до сих пор бежал по его венам, он все еще выглядел сравнительно молодым человеком. Седины на его висках было немного, в уголках губ и глаз прорезалось всего несколько морщинок, и только это указывало на то, что больше он не был юнцом. Он чувствовал себя молодым и сильным, он не потерял ни одного зуба, чему удивлялся, хотя на самом деле за все это время у него было всего несколько лет сознательной жизни.
Но вскоре ему предстояло ощутить последствия этого мистического глотка. Хотя колдун недавно напомнил ему о том, что последствия будут, Гвальхмай почти забыл об этом предупреждении.
Он спустился в город и нашел гостиницу, чтобы было, где поесть и поспать. Две недели он ждал аудиенции у Папы, и когда, наконец, она была ему предоставлена, он так и не встретился с Папой и не рассказал ему свою историю.
Когда открылась дверь, и наступила его очередь, и камерарий объявил его имя, он успел сделать всего три шага в зал приемов. Он увидел фигуру в митре в драгоценном одеянии, ожидающую его в другом конце зала, увидел князей церкви по обе стороны, услышал, как величественно одетый мужчина у двери начал вопрос:
«Какой…?»
В этот момент между ним и всем остальным миром опустился туман. Он услышал злой, липкий смешок, который слышал раньше, и понял, что слышит его только он один.
Глубокая усталость охватила его. Язык стал тяжелым. Сон огромной волной накрыл его. Он думал, что кричит: «Кореника! Подожди! Ах, подожди, подожди меня!», но не издал ни звука. Его уши словно были набиты ватой. Он соскользнул в сон.
«Тот, кто живет дольше, чем другие, должен спать дольше, чем другие!»
Пока он падал на длинный красный ковер, ему казалось, что он слышит мучительный ответный крик: «О нет, мой дорогой! Нет! Нет! Нет!» – но эти слова звучали только в его голове.
Он даже не почувствовал, как его тело ударилось об пол.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Меч героев
14
Катакомбы
Он знал свое имя. Его крестный отец чародей Мерлин крестил его Гвальхмаем, что на самом древнем языке означает «Орел».
Он знал, где был, куда шел и почему пришел туда. Он знал, что ему нужно выполнить миссию и что на его пути были препятствия.
Он не знал, где находится сейчас.
Он бродил, полный чувства абсолютного блаженства, среди спокойного великолепия и красоты. Вокруг округлые холмы были одеты цветами асфоделей и лилий. По другую сторону холмов возвышался единственный, идеальный снежный пик, чье совершенство и чистота линий неизменно притягивали его взгляд.
Здесь фонтаны звучали музыкой, а когда мягкий, несущий сладкие запахи ветер ласково пролетал над землей и касался листвы могучих лесов, из них доносились нежные звуки. Он дышал ароматом изысканных пряностей и всюду видел только красоту и грацию.
Народ этой страны был изящен и красив, их голоса звучали как песни, от которых он никогда не уставал, хотя то, что они говорили, проходило сквозь его разум как туман и не оставляло воспоминаний.
Он был не одинок, потому что в руке держал нежную, теплую ладонь своей возлюбленной Кореники. Вместе они любовались чудесами этого прекрасного места, и не могли налюбоваться, потому что не было конца чудесам и не было насыщения их счастью.
Казалось, что время остановилось в этой восхитительной стране, так как не было ни солнца, ни луны, по которым можно было бы следить за его ходом; ни голода, ни жажды, ни усталости, чтобы делить время на часы, как в мире людей.
Они жили в довольстве и покое. Иногда ему чудились гигантские лица, парившие над ними, но они никогда не были страшными, они всегда были добрыми и любящими.
Он не возражал против того, что за ними наблюдают; он чувствовал, что они с Кореницей находятся под заботливой защитой.
Раньше он считал, что ни одна страна не может быть очаровательнее Эльверона, но магия и красота этого места далеко превзошла чудеса страны эльфов.
Здесь все надежды, все мечты сбылись. Это был Тир-нан-Ог, «остров юных» – будущее, к которому стремятся все люди! Это был Блаженный остров, а может, это был остров Бразил. Это был рай!
Но сейчас в Эдем можно попасть только с кратким визитом. Уже давно на его двери начертано «Входа нет!», никто больше не может жить там постоянно.
И вот, настал момент, когда он понял, что остался один. Тень приглушила блеск всей этой чудесной страны и быстро опустилась на нее. Фонтаны замерли, хрупкие экзотические здания обрушились, люди исчезли, и он почувствовал, что его куда-то стремительно уносит.
Он выкинул руку в отчаянной попытке схватить пальцы любимой, больше его в жизни ничто не интересовало! Рука ударилась о грубый холодный камень. Он вскрикнул и открыл глаза. Вокруг была темнота.
Это была больше, чем ночь, это была вечная тьма Ямы [22]. Он вытянул руки, чувствуя, как мускулы и суставы хрустят и скрипят, как будто он долгое время ими не пользовался. Он ощутил камень с одной стороны и пустоту с другой. Над ним, в нескольких дюймах над головой прощупывалась гладкая каменная поверхность, а под ним еще одна, смягченная тонкой тканью. Оказалось, он лежал в нише, вырубленной в камне, но где?
Дыхание с хрипом продралось вдоль сухого языка. Легкие растянулись, наполняясь воздухом, но это было мучительно больно. Он снова начинал жить, его мысли возвращались обратно из растаявшего царства неги. Он слышал, как кровь струится по крошечным каналам его ушей – других звуков здесь не было.
Он поднес слабую руку к лицу. Его борода, всегда скудная из-за ацтекской крови, была редкой, но длинной. Пыль густо лежала на ней и на коже. Волосы на голове тоже сильно выросли, и они тоже были в пыли. Сколько времени прошло с тех пор, как его уложили здесь? Сколько лет прошло с тех пор, как он был забыт?
Нет, не забыт! Он был уверен, что за ним присматривают и ухаживают. Те лица, которые парили над ним! Без сомнения, они были реальны, даже если все остальное было его воображением!
За свою долгую жизнь он не раз сталкивался с видениями и справлялся с ними, но ни одну из прежних иллюзий нельзя было сравнить с тем местом. Он провел много времени в краю, который должен был существовать наяву. Он мог бы даже нарисовать карту той чудесной страны. Он все еще помнил ее сладкие ароматы. Он знал, что не успокоится, пока снова не попадет в тот таинственный край.
Он повернулся набок и застонал от боли, когда кровь вновь побежала по венам. Казалось, тысячи игл вонзились в него. Он ударил ладонью по бедру, но боль росла и становилась невыносимой. Он помассировал ноги, размял железные судороги и потер ладони друг о друга.
Его пальцы были похожи на хрупкие палки, покрытые буграми странной формы. Быстро возвращающимся сознанием он вдруг понял, что это были кольца и перстни, которые почти полностью покрывали все его пальцы.
Память вернулась. Есть ли среди них кольцо Мерлина? Кончиками пальцев он быстро пробежался по кольцам. Да, есть!
Гвальхмай порылся в памяти в поисках подходящего заклинания. Мысли двигались медленно и путанно. Предельным усилием воли он сосредоточился и, запинаясь, проговорил нужные слова. Он потер гравированный опал, который служил ободком, и опал начал светиться, словно разгорающийся уголек, вспыхнув дымчато-малиновой искрой с зеленоватым оттенком, а затем озарившись ярко-алым сиянием.
Теперь ниша, в которой он лежал, стала смутно видна, и когда свет от камня в кольце пробежал через промежуточные оттенки оранжевого и желтого до яркого белого, поле зрения расширилось.
Узкий коридор отделял его от противоположной каменной стены. В ней также были ниши, он насчитал их пять ярусов. Некоторые были пусты, другие зацементированы, видимо, внутри лежали тела. Каменные плиты, закрывавшие такие ниши, были украшены именами, крестами и картинами.
Как получилось, что его ниша была открыта? Может быть, потому, что кто-то понимал, что он не был по-настоящему мертв? Но почему тогда он лежит на этом кладбище? В том, что это было огромное подземное кладбище, сомнения не было.
Он направил луч от кольца вверх. Потолок коридора тоже был каменным, неровным, вырубленным долотом и киркой. Его ниша была всего в нескольких дюймах от пола. У него хватило сил выкатиться из ниши. Он тяжело упал и, задохнувшись от усилия, шумно хватал ртом воздух. Однако силы быстро возвращались к нему.
Что-то с громким стуком упало рядом с ним. Он схватил предмет. Это был пергаментный свиток, плотно намотанный на деревянный валик.
Он глубоко вздохнул, чувствуя, как легкие со скрипом раздвигаются в плевральной полости. Превозмогая боль, он встал сначала на четвереньки, а затем на ноги. Ощупал дальние углы ниши, а потом всего себя.
В этот момент, он вспомнил встречу с Папой римским, которой долго добивался. Память вернулась неожиданно, обрушив на него воспоминания о тех событиях. Как он надеялся отвлечь интерес Папы от сомнительной авантюры на Востоке под названием Крестовый поход. Как хотел вызвать его интерес к выгодам, которые мог бы принести поход на Запад. Как хотел рассказать о двойном континенте на западе – Алата и Атала – человеку, повелевавшему королями и императорами.
Как на самом пороге аудиенции его настигло проклятие долгого сна, главный недостаток длинной жизни, которую он получил, выпив весь флакон эликсира молодости, подаренный ему Мерлином.
Сколько времени прошло с тех пор? День? Столетия? Где его потерянная любовь? Его Кореника?
У него не было с собой меча, когда он шел на аудиенцию с папой Урбаном. Однако заметив, что другие посетители носят церемониальные кинжалы, под верхней одеждой на поясе он повесил свой кремневый топорик. Принцу страны Алата, у которого не было кинжала, его должен был заменить томагавк.
Во время заточения в магическом сне (очень долгом, как он начинал сознавать), его переодели. Теперь на нем было свободное, развевающееся коричневое одеяние из грубого льна и сандалии на ногах. Под одеждой его стискивал старый кожаный пояс, обшитый римскими монетами, который ему дала мать, когда он покидал Ацтлан.
Это было все. Его разоружили, но не ограбили, поскольку, обшарив нишу, он обнаружил свой томагавк. Он сунул свиток под грубую веревку, которая держала его балахон, туда же сунул и топор. Он почувствовал себя намного увереннее.
Что-то болталось у него на шее и било в грудь. Это было распятие. Он спрятал его за ворот. Теперь он был защищен вдвойне.
Повернувшись лицом к стене, он увидел надпись над своим ложем. «Arcanum Sacrum, – произнес он, – священная загадка».
Он мучительно задумался, кто же написал это, в то время как он лежал в нише во сне, но ответа не было.
Сейчас, стоя, он ощутил на лице бесконечно слабый ветерок. Вопреки вероятности, что его тело должно было полностью высохнуть, от физического усилия он даже слегка вспотел.
Вот так определяя направление, откуда исходило движение воздуха, он следовал по длинному коридору мимо рядов запечатанных гробниц. Сколько миль получится, если пройти до конца по всем пересекающимся проходам? Сколько мертвых лежит здесь в тысячах и тысячах склепов в ожидании воскресения, которое только с ним одним так странно произошло?
Он продолжал идти, доверяя эфемерному проводнику. Иногда он подсвечивал лучом из кольца некоторые надписи, мысленно переводя выцветшие слова.
Часто попадались «Vivas in Deo (Живи в боге)» или «In Pace Christi (В мире Христовом)», но в одном месте кто-то, жена или муж, дописал: «Здесь моя любовь покоится в Господе». Чуть дальше он увидел изображение молодой девушки, красивой и задумчивой, нарисованное выцветшими красками на плите, за которой она лежала. Под картиной неровными буквами, как будто рука писца дрожала, было написано: «Она была сладкой, как мёд». Больше ничего – ни имени, ни дат.
Тут и там, муж и жена лежали вместе, а над одной парой он увидел слова: «Они жили в лучшем браке, в гармонии и согласии. Проходя, сохрани о них добрую память».
Он прошел, но больше ни разу не смог взглянуть ни на один парный склеп. Воспоминания о Коренице нахлынули на него, и он вдруг ощутил себя таким одиноким и потерянным, каким, по его мысли, не был никто из тех, кто оставил здесь любимого человека.
Через некоторое время склепы в стенах закончились, а коридор стал подниматься круче. Больше не было видно крестов, ни нарисованных, ни вырубленных в скале, никаких священных надписей. Выйдя из более глубоких областей, давно ставших святыми благодаря поклонению, слезам и молитвам, он заметил, что ветерок больше не дул ему в лицо, хотя он должен был приближаться к тому месту, где тот возникал.
Вместо этого воздушный поток развернулся и теперь отчетливо ощущался сзади! Как будто огромная масса, похожая на поршень, проталкивается вверх по черному коридору сзади, заполняя его от стены до стены, от пола до потолка, направляя воздух на него. Это движение воздуха началось легким ветерком, но теперь усилилось до резкого ветра.
Он посветил назад. Ничего не было видно, но в лицо ему ударило чем-то душным и смрадным. Где-то вдалеке он услышал тихий звук – свистящее, журчащее бульканье, которое поднималось и приближалось.
Он повернулся и побежал вверх по коридору, но когда он добрался до места, откуда шел слабый ветерок, то обнаружил там грубую дыру, которую перегораживала тяжелая железная решетка.
Он дернул решетку. Она была прочной, и замок на ней был крепким. Он в ловушке! Шум стремительно приближался. В этот момент, он вспомнил колдуна из Ронсеваля, который грозил ему от имени хозяина, Темноликого повелителя, и советовал не попадать под землю, во владения Одуарпы.
Он снова схватился за решетку и стал отчаянно ее трясти. Из замка посыпалась ржавчина. Внезапно механизм щелкнул, и замок открылся. Гвальхмай и не заметил, как коснулся замка кольцом.
Он вылез наружу и сквозь кусты увидел маленькое кладбище, усеянное крестами, безмятежно спящее под равнодушными блестящими звездами.
Он захлопнул за собой решетку и защелкнул на ней замок. Распятие выскользнуло из одежды и ударило его по груди. В этот момент показалось то, что следовало за ним по коридору. На него накатывалась невероятная чернота, наполненная множеством маленьких блестящих искр, похожих на мириады сверкающих глаз, которые все время пропадали и появлялись, и все же каким-то образом эта чернота постоянно удерживала на нем свой взгляд.
Никакая решетка не могла сдержать эту текучую опасность! Он подбежал к ближайшему кресту, выдернул его из земли, прислонил его к железной решетке и закрыл глаза, молясь.
Он не услышал каких-либо звуков, он просто почувствовал, как блестящая черная масса отступает, съеживается, и чем больше страха охватывало тот чудовищный ужас в подземелье, тем смелее становился Гвальхмай.
Наконец, он открыл глаза. Коридор был пуст. Розовый румянец разливался по небу, а воздух наполнился нежной свежестью. Дул слабый западный ветер, который нес запах моря.
Колени дрожали, поэтому он сел на могильный камень с освященной традицией мыслью дождаться рассвета. Руки болели, и хотя его пальцы ссохлись во время долгого заключения, кольца покрывали их так плотно, что начинали казаться тесными.
Он снял их, оставив только кольцо Мерлина, камень которого выглядел теперь так же, как любой другой драгоценный опал. В растущем свете дня он уже разглядел, что некоторые перстни были очень дороги, украшены рубинами, изумрудами или сапфирами, кое-какие с дорогим бриллиантом, а сами кольца неизменно из чистого, массивного золота самой изящной работы.
Он поискал карманы в балахоне, но не нашел ни одного. Рукава, однако, имели широкие отвороты. Острым краем топора он отрезал один и вывернул его. Получился мешочек, достаточный, чтобы сложить в него кольца. Он оторвал узкую полоску с подола, крепко завязал получившуюся сумку и повесил ее на шею рядом с распятием, которое при дневном свете оказалось серебряным.
Вдобавок то, что он принял за четки, оказалось маленькими золотыми монетками. Кто-то хорошо позаботился о нем, пока он спал, и он начал догадываться о том, кто это был.
К этому времени стало довольно светло. Теперь он мог осмотреться. Кладбище располагалось на дне длинной заброшенной каменоломни. Слои строительного камня были извлечены давным-давно, и мать-природа приложила немало усилий, чтобы восстановить нанесенные земле раны. Ямы с песком заполнились водой, листьями, смытой сверху глиной и обломками камня. Возникла новая почва, появился редкий кустарник, а кое-где и кривые деревца зонтичной сосны. После недавнего дождя остались лужи. Во впадинах, рядом с которыми по-прежнему лежали вырубленные плиты известняка, стояла вода.
Он опустился на четвереньки и хорошенько напился, опустошив несколько луж. Он впитывал воду, как губка. Теперь его густая кровь быстрее бежала по венам. Виски пульсировали. Он смочил лицо и руки.
Вокруг никого не было, голосов тоже не было слышно. Издалека доносился тихий гул, как будто просыпался город, но было непонятно, находится ли он в его пределах.
Гвальхмай разделся и, как мог, искупался, используя оставшуюся воду. Когда он снова оделся, то почувствовал себя свежим, хотя еще довольно слабым.
Солнце взошло над краем каменоломни, и пока он присел отдохнуть несколько минут в тепле перед тем, как начать подъем по склону, по которому когда-то катали тележки с камнем, он развернул свиток и начал читать.
Текст начинался словами: «Мой любимый и самый ленивый муж!»
Он вздрогнул. Как Кореника смогла найти его здесь?
Он развернул свиток на всю длину и внимательно рассмотрел. Язык, в основном, был латинским, текст был написан чернилами нескольких разных оттенков разными перьями. Некоторые записи были сделаны краской и маленькой кистью.
Отдельные строки были процарапаны в пергаменте острым концом, как будто у писца под рукой не было пера или другого пишущего инструмента. Было очевидно, что это длинное письмо написано несколькими руками и в разное время, но почерк всегда был одним и тем же – точным, ясным и женским.
Письмо продолжало:
«Я иногда думаю, что мы игрушки в руках богов, и что они играют нами ради развлечения, в то время как сами они подчиняются другим силам, возможно, не зная об этом.
Ахуни-и однажды предсказала Тору, что его дни сочтены. Это оказалось правдой. Никто больше не верит в него. Когда гремит гром, люди больше не смотрят на небо, чтобы мельком увидеть его колесницу, потому что он потерял силу и никто больше не боится его молота.
Вместо этого люди повсюду преклоняют колени перед крестом, на котором пострадал твой Господь, и к нему обращают свои молитвы.
Как это странно! Говорят, что он проповедовал только любовь, милосердие и прощение, но я видела города, залитые кровью во имя его, во славу его!
Никто никогда не причинял вреда другому человеку ради того, чтобы угодить моей славной богине Ахуни-и, Духу волны. Неудивительно, что я поклоняюсь ей.
Ради меня она сопровождала тебя во всех странствиях и перенесла мой дух через пространство, когда проклятие сна, что разлучило нас, пало на тебя.
Любимый! Сколько же еще пройдет времени, прежде чем мы сможем снова обнять друг друга, как раньше?»
Следующая запись была чернилами другого цвета.
«Тело, которое я использовала, стало беспокойным и боялось оставаться под землей, поэтому мне пришлось покинуть его. Кажется, под землей я не могу управлять телом так, как на поверхности. Что-то борется против меня здесь, не дает управлять телами. Я нечасто знала страх, но этого места я боюсь. Не думаю, что ты в опасности. Я проверяла твое кольцо, оно не было горячим.
Будь осторожен, покидая это священное место. Именно тогда Одуарпа нанесет удар, если это действительно он, и если он сможет.
Я полагаю, что, когда его тело погибло в Гебире, в войне магов Атлантиды против его темных полчищ, дух Одуарпы вырвался на свободу, чтобы творить ужасные вещи. Пожалуйста, будь осторожен, ради меня!
Они собирались похоронить тебя в земле, где нашей любви пришел бы конец, но я не позволила.
Я видела, как ты упал, и поняла, что сбылось то, против чего тебя предостерегал твой крестный. Я вошла в тело доктора, который тебя осматривал, и долго убеждала их, что ты не должен быть похоронен. Ты бы удивился, услышав, как я была красноречива!
В конце концов, они поверили, что ты святой, потому что ты продолжал спать. Долгое время люди приходили посмотреть на тебя.
Поверишь ли, они действительно молились на тебя, а некоторые даже ушли исцеленными. Оказалось, у тебя есть дар, о котором я не догадывалась, хотя никто не знает тебя так, как я.
Я знаю, где ты сейчас, потому что вижу, как твои глаза двигаются под закрытыми веками. Ты всегда смотришь на что-то. Ты улыбаешься, поэтому я знаю, что ты счастлив.
Помнишь, как наш друг Фланн верил, что когда глаза человека так двигаются, он бродит в Стране снов и любуется ее красотой? Как бы я хотела быть рядом с тобой!
Я не могу долго оставаться здесь. Я должна поспешить вернуться в свое тело во Франции; я боюсь, как бы с ним что-нибудь не случилось. Но я могу прийти снова ночью, когда наши друзья думают, что я сплю.
Они с такой любовью заботились обо мне, пока я болела и не могла следовать за тобой в Рим. Я думаю, что почти стала для них дочерью, о которой они мечтали, и которой у них никогда не было.
Сколько раз я была здесь, чтобы увидеть тебя! Знаешь, как я плакала над тобой, как мне тебя не хватало? Пусть это были чужие глаза, но слезы были мои!
Я скучаю по тебе, дорогой мой! Моя единственная любовь!
В конце концов, стали приходить такие толпы, чтобы увидеть тебя, что тебя тайно увезли и поместили в это подземное святилище. Через много лет люди забыли о тебе, потому что никто не помнил о тебе, кроме меня, а я никогда не смогу тебя забыть и буду ждать, пока ты не проснешься.
Люди забывают то, чего не видят, но я буду видеть тебя часто».
«Он такой красивый мальчик! Как мне хотелось, чтобы ты увидел его, мой дорогой, вечно спящий, молчаливый любимый! Он был сильным, как ты; как у тебя, у него были темные волосы. У него были голубые глаза. В них никогда не было слез – даже когда он падал и ранил себя. Он всегда был смелым.
Как мне хотелось обнять и погладить его тогда, но я могла только присматривать за ним, как я присматриваю за тобой.
Я умерла при родах.
Мое тело превратилось в прах. Я столько лет искала тело, чтобы любить тебя, а теперь мой дух снова скитается по земле, обретая человеческий образ лишь время от времени. Но когда ты проснешься, у меня будет новое тело – Ахуни-и обещала мне. Так что спи и отдыхай, а я позабочусь, чтобы ты сохранился здоровым и невредимым, хотя теперь я разрываюсь между двумя мужчинами, которые являются частью меня, а вы так далеко друг от друга!
Можешь ли представить, что наш сын уже дедушка? Иногда я птицей парю над ним и смотрю, как играют дети его сына.
Как долго длятся годы, но как быстро они проносятся над нами! Здесь внизу ничего не меняется, но сколько произошло наверху с тех пор! Кажется, что войнам и бедам нет конца, но каким-то образом людям удается жить, и работать, и любить.
Когда в виде металлической статуи я стояла на борту корабля-лебедя, плывущего над моей затонувшей Атлантидой, я наблюдала, как проходили эпохи, но те годы были другими. Я видела, как народы рождаются, достигают расцвета и исчезают. Тогда мне было все равно. Это было похоже на игру, развлечение, устроенное для моего удовольствия. Ах! Тогда я никого не ждала, потому что у меня не было любимого.
Так много всего произошло за эти 70 лет.
Тебе не дали бы корабли. Папа, которого мы слушали в Клермоне, умер, и с тех пор сменилось еще девять пап.
Полагаю, что ни один из них не проявил бы интереса к Алате и не захотел бы владеть ею. Они были так озабочены событиями на Востоке.
Крестовый поход, о котором проповедовал папа Урбан, железной силой покорил Иерусалим, но видеть это было ужасно. Не думаю, что это было бы приятно твоему Господу.
Затем состоялся еще один крестовый поход, но он потерпел неудачу, и с тех пор постоянно ведутся небольшие войны, которые никак не могут прекратиться.
Я ездила в Византию, это было давно – ты помнишь тех двух аистов? Они так странно летают. Было весело покататься в одном из них – в один прекрасный день мы должны сделать это вместе, когда ты проснешься. Ну, пожалуйста, пожалуйста, проснись скорей!
Я пыталась найти Арнгрима и Майртру. Мне она не очень понравилась, но мне бы хотелось увидеть ее снова, теперь, когда тебя нет рядом, и ты не видишь, какая она красивая, но я не нашла их. Ходят слухи, что они вернулись жить в Испанию. Я надеюсь, что они не попали снова в руки старого колдуна.
Тем временем, я обнаружила странную вещь, которая может тебя заинтересовать, если ты проснешься скоро.
В последние годы ходило много разговоров о письмах, которые получили папа, короли разных стран и император Византии, хотя сейчас этот город называют Константинополем.
Говорят, где-то в глубине Азии есть могущественный христианский король, который проявляет интерес к Западу. У него могучая армия, огромное богатство, а в его королевстве так много чудесных вещей, что в это трудно поверить. Может быть, он будет рад помочь тебе с кораблями. Возможно, он хотел бы стать правителем Алаты, если христиане Европы не хотят этого.
Его зовут пресвитер Иоанн, поэтому он, должно быть, хороший человек.
Некоторые говорят, что это святой Фома. Ты когда-нибудь слышал о нем? Другие считают, что это тот Иоанн, который был любимым учеником твоего Господа. Все согласны с тем, что он прожил уже очень долго, как мы, и может прожить еще дольше.
