Текст книги "Кольцо Мерлина (ЛП)"
Автор книги: Уорнер Мунн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
После битвы, на празднике собравшиеся короли обедали вместе, сидя за большим камнем, как за столом. Мерлин предсказал, что у этого камня встретится еще больше королей, чтобы отразить еще одну угрозу со стороны людей севера, и что в этой смертельной битве наступит конец света.
Когда они плыли дальше, им показывали святые колодцы и указали место, где однажды русалка была убита стрелой, и теперь тамошние пески прокляты ею навсегда.
На вершинах крутых мысов, возвышающихся над сушей и морем, они видели безымянные разрушенные крепости, и повсюду – пирамиды из огромных гранитных блоков, которые отмечали могилы гигантов. Им показали место, где великаны сражались друг с другом, швыряя раскаленные камни, и скакали в облаках верхом на лошадях, топот копыт которых звучал как гром.
Они узнали о злых феях, населявших горы, и о добрых феях, которые жили в цветах наперстянки и танцевали ночью в лунном свете, и тогда оба вспомнили об Эльвероне, задумались, поженились ли принц Оберон и леди Титания, и грустил ли все еще сэр Хуон, но кимрам они об этом ничего не сказали.
Они скользили вдоль этого населенного побережья, пока, наконец, не достигли замка Морфа Харлех и не высадились на берег во владениях короля Бронса, где широкий полумесяц берега протянулся на много миль огромной дугой. Здесь накатывались волны, чтобы разбиться полукругами кремовой пены; здесь замок Харлех поднялся на мрачной обнаженной скале, словно орлиное гнездо.
Крепость смотрела на плодородную зеленую долину, за которой лежала величественная, впечатляющая возвышенность Ир Уитва Фаур, «Великая могила», где давно жили гиганты и демоны, и которую современные люди называют Сноудон.
Король Бронс с уважением указал на гору. «Там похоронен король Артур». Гвальхмай и Кореника переглянулись, скрывая улыбки.
Менестрель короля Бронса ударил по струнам арфы и спел минорным аккордом:
Могила есть у Марка,
У Гвитур, у Гугона…
И Артур тоже смертен,
Его могила здесь.
Мужчины и женщины склонили головы, чтобы почтить давно ушедшего короля.
В это время, на крепостной стене замка Харлех прозвучали звуки горна, и сразу же небольшой отряд выехал из ворот, чтобы узнать, что за люди появились перед замком. Велико было ликование, когда они узнали своего короля, так как не ожидали его возвращения так скоро и тем более не ожидали, что он вернется морем. Паломников с торжественными церемониями сопроводили в замок.
Как и обещал король Бронс, Гвальхмай и Кореника получили обхождение в соответствии с их заявленным статусом. Им было предоставлено несколько прекрасно отделанных комнат.
Во время морской поездки Кореника, точнее, Никки, как назвалась валлийская девушка, чувствовала себя плохо. Она страдала от слабости, которая длилась дольше, чем это можно было бы объяснить трудностью путешествия.
Нежная забота вернула ей здоровье в течение зимы, однако она предпочитала оставаться в замке, пока Гвальхмай и рыцари-кимры совершали вылазки в пограничную зону, где сталкивались в нечастых, но жестоких стычках с постоянно проникающими норманнскими захватчиками. В течение всего сезона пустоши удавалось держать неприкосновенными, в то время как женщины ждали и гадали, кто из рыцарей вернется, а кого будут оплакивать.
Опыт обращения с настоящими лошадьми у Гвальхмая был небольшой. Ему больше нравились шестиногие кони Эльверона. Животное, у которого ноги располагаются только по углам тела, по его мнению, движется неровно и неудобно. Однако он быстро привык к странной поступи лошадей и к весу доспехов, которые были тяжелее, чем у норманнских рыцарей.
Иногда кимры приводили саксонских беженцев. Гвальхмай, глядя на этот жалкий, измученный народ, не мог представить, что когда-то саксы были ужасом Британии. Голодные, изможденные, отупевшие от долгих лет крепостного права, отмеченные шрамами от кнутов и кандалов, они собственным примером показывали кимрам, как может повернуться колесо фортуны и как легко угнетатели становятся угнетенными.
Видя такое, кимры снова и снова клялись, что Харлех никогда не станет норманнским. Король Бронс, качавший на колене своего сына принца Овалина Гвинедда, поклялся, что будет сражаться за каждый фут земли, которую его предки считали своей.
Нынешние владения бриттов были действительно крошечными, но они гордились своим наследием, тем, что устояли перед римлянами, перед саксами и перед нынешним врагом, который захватил больше британских островов, чем какой-либо другой враг – но бритты все же оставались свободны!
Однако Гвальхмай ощущал подспудное настроение, понимание, что одной храбрости недостаточно против численно превосходящего врага, и что в конце концов наступит последний день. Он мог видеть это, когда после очередного пограничного сражения привозили убитых рыцарей; когда дамы не появлялись за столом, потому что сидели в своих комнатах, оплакивая любимых; когда исчезали знакомые лица, и их место на крепостных стенах занимали новые.
Иногда сам король выглядел измученным и замкнутым, и тогда Гвальхмай догадывался, что его, должно быть, преследовал кошмар и мысль о том, что маленький принц, возможно, никогда не наденет корону.
Кореника попросила Гвальхмая рассказать королю об Алате, чтобы этот крошечный остаток народа, который Мерлин и король Артур так старались защитить, в свой последний час мог покинуть остров и найти спасение на другой стороне океана.
Долгое время Гвальхмай отказывался, говоря, что может раскрыть секрет только императору Рима. Но, в конце концов, он согласился: «Мне кажется, что судьба Алаты – стать не дополнением к империи Рима, как хотел мой отец, а домом для всех несчастных и гонимых!»
«Можно ли представить лучшее предназначение?» – воскликнула Кореника.
К удивлению Гвальхмая, король Бронс отклонил предложение.
«Я не смогу оставить свой народ. С теми немногими судами, что есть у меня, мы сможем перевезти лишь небольшое количество кимров. Даже если бы мы могли сделать несколько поездок, как только норманны поняли бы, что наша сила уменьшилась, они захватили бы на нас. Логрия – Англия – поглотит тех, кто остался. Это было бы актом предательства.
Я понимаю, что вы сделали предложение из лучших побуждений, я ценю это и благодарю вас, но мы будем бороться за свободу этой страны, и для этого нам нужен каждый мужчина и каждый мальчик. Наши женщины не хотели бы иной судьбы, да и я не стал бы просить их об этом.
Однако, все, что вы мне рассказали, будет записано и сохранено в укромном месте. Если когда-нибудь мы придем к соглашению с норманнами и будем жить с ними как мирные соседи, может случиться, что мой сын или его сын когда-нибудь захотят отправиться на вашу родину в поисках приключений. Это была добрая мысль, принц Гвальхмай, но сейчас я должен от нее отказаться».
Весной следующего года на границе было спокойно. Крестьяне мирно обрабатывали поля, а рыцари не выезжали на сражения. Впервые за долгое время женские слезы проливались не из-за политики королей, а из-за мелких неприятностей.
Яблоневый цвет мягко падал на могилы храбрых, рыбаки тянули сети, а торговые суда приходили и уходили из гавани Морфа.
И вот настал день, когда Гвальхмай с Кореницей отплыли на судне одного виноторговца из Малаги, оборудованном, как и обещал король Бронс. У них были лучшие карты, которые можно было купить, указания относительно того, где может находиться их пункт назначения, и благословение их добрых хозяев.
Король Бронс и его люди выстроились вдоль берега, чтобы проводить их. Менестрель спел на прощанье грустную песню. Путешественники долго махали оставшимся, а когда они вышли далеко в море и Кимрию уже не было видно, не сводили глаз с весело трепетавших на ветру ярких вымпелов с драконами над замком Харлех.
«Счастливого пути! Прощайте! Удачи тем, кто уходит и никогда не вернется!»
Это было действительно грустное прощание, и долгое время люди при дворе вспоминали чужестранцев, которые жили рядом с ними какое-то время, а потом ушли навсегда и оставили о себе добрую память. Иногда они задавались вопросом, как сложилась потом жизнь высокого краснокожего принца и его смуглой жены, которая любила его так нежно, и чей смех звучал как золотые колокольчики.
Менестрель сочинил песню в их честь. Ее часто пели еще долгое время, пока одно поколение сменяло другое. Иногда внука этого менестреля после этой песни просили спеть песню про Мадока, подбадривая его аплодисментами.
Он замирал на некоторое время, а затем громко ударял по струнам арфы и объявлял как прелюдию к песне:
«Вот три исчезнувших человека, три утраты острова Британия!
Первый – Гавран, сын Айдана, и его люди, которые отправились в море в поисках Зеленых островов потопа, и о которых больше никогда не слышали;
Второй – Мирддин, бард Аврелиана Амброзия, и с ним девять бардов знаний, которые вышли в море в стеклянном доме, и никто не знает, куда они ушли;
Третий – Мадок, сын Овалина Гвинедда, который вышел в море с тремя сотнями человек на десяти кораблях, и никому не известно, куда они отправились».
После этой песни люди тихо плакали, так как многие помнили Мадока, а некоторые знали его отца Овалина, и было несколько стариков, которые видели самого короля Бронса.
И именно эти немногие иногда задавались вопросом, есть ли какая-либо связь между появлением этих чужестранцев из-за моря и исчезновением принца Мадока.
Они гадали о том, в какую таинственную страну те могли отплыть, но так как принц Мадок взял с собой старые записи, то к тому времени только Гвальхмай и Кореника могли бы им ответить, но их уже не было в Британии.
11
Арнгрим и золотая девушка
Мир долго пребывал в смятении. Пока Гвальхмай лежал замороженным в леднике, беспокойные народы двигались с места на место.
Рим пал под нашествием ужасных готов, был спасен византийскими греками и снова пал перед племенами лангобардов или «длинных ножей», пришедших из лесов его давнего врага Германии. Люди начали думать об Италии как о нации, потому что Рим был мертв, а те, кто еще мог называть себя римлянами, бежали в болота Венеции.
В Византии по-прежнему ярко светили огни, но границы Восточной империи расширялись и сжимались, как поверхность амебы. Иногда, во времена неспокойного мира, границы были широкими, неправильной формы; иногда они ограничивались только стенами, которые окружали часто осаждаемый Константинополь, все еще бывший гордостью Европы. Люди науки смотрели на него, как на Небеса. Верующие находили в нем самые святые сокровища. Грабители жаждали его богатств. Военные изучали его кампании и стратегию, а дипломаты учились искусству красноречия и убеждения, наблюдая за хитростью, практикуемой там.
Не было более великих примеров архитектуры, остававшихся где-либо еще неразрушенными; нигде в мире не было более красивой и сохранившейся арены, чем знаменитый византийский ипподром, и ни в одной другой христианской стране правители не осознавали в такой мере своей божественной судьбы, как правители Византии.
В то время как Гвальхмай был заключен в ледяной тюрьме, мавры хлынули из Африки в Европу. В Испании христианство столкнулось с исламом и было отброшено на север, к морю.
Когда-то было сказано, что только одна горная вершина во всей Испании была свободна, и на ней только 12 рыцарей с семьями выступили против языческих орд.
Карл Великий построил еще одну империю, римскую только по названию, но и она распалась, а ее величие стало легендой.
Пока Гвальхмай проводил ночь в Эльвероне, оставив ход времени без внимания, произошли другие перемещения народов.
В Испании стало больше свободных гор, потому что христиане и мавры научились жить друг с другом почти как соседи, хотя они часто воевали, чем обычно и занимаются соседи. Север превратился в сумасшедший ковер из крошечных христианских королевств, чей узор постоянно менялся в результате войн и браков по расчету.
Юг был исламским, поделенным между маврами – суровыми, бородатыми, нетерпимыми берберами из Северной Африки и более мягкими сарацинами – культурными, изнеженными арабами. Они презирали идеалы друг друга, но вера их объединяла. Здесь также был набор постоянно враждующих мелких государств, в котором одно сражение или брак могли изменить узор власти.
Затем в этот колдовской котел конфликтующих религий и народов был вброшен третий элемент.
Скандинав Рюрик привел своих диких завоевателей в Московию, сжигая, убивая, основывая собственную империю. Его преемники спустились по Дону в Море воронов и обрушились на Византию как шторм с единственной целью разграбить ее и уничтожить.
Варяги, в конце концов, остались там и начали служить тем, кого надеялись победить, став самой надежной стражей византийских императоров. Когда они заключали эту сделку, христианами они только назывались и еще долгое время клялись молотом Тора.
Было лишь вопросом времени, когда эти силы столкнутся друг с другом.
Зимой, которую Гвальхмай с Кореницей провели в замке Харлех, берберский воин, называвший себя Абу-Свет Зари, объявил новый джихад. Возмущенный тем, что его сородичи пристрастились к роскоши и позволяли себе отклонения от веры, он поклялся очистить всю Испанию мечом и без разбора убивать как неверных христиан, так и отступников от ислама. С этой целью его флот пришел из Сеуты в Испанию, и вскоре вся южная ее часть и все западное Средиземноморье оказались под его деспотическим правлением. Отсюда его всадники и его корабли подвергали север опустошительным набегам по суше и по морю.
Пока судно виноторговца из Малаги, на борту которого находились Гвальхмай и Кореника, медленно двигалось на юг вдоль побережья Франции, пересекая Бискайский залив, галера с корсарами Абу прошла через пролив Гебал Тарик (Гибралтар) и тоже продвигалась вдоль побережья в поисках именно такой добычи.
По пути на север пиратский корабль обогнул мысы Финистер и Ортегал, совершил несколько молниеносных набегов на приморские поселения ради припасов и добычи и остановился напротив Сантандера.
Здесь из-за слабого ветра рабам галеры было приказано сесть на весла, и вскоре корабль снова набрал скорость.
Один из рабов был хорошо знаком с военным делом. Позже его историю рассказывали скальды в большом зале наемников в Миклегарте (так Византию называли скандинавы), когда пиршество заканчивалось и поднимались рога для питья. Именно тогда печаль, которую приносит вино, охватывала людей, и они вспоминали сладость медовухи. Их разум пребывал во славе Вальхаллы и был полон печальных мыслей о Рагнароке. Тогда кто-нибудь кричал: «Давайте снова услышим сагу об Арнгриме!». И сказитель начинал рассказ:
«Начать нужно с того, что жил когда-то человек по имени Арнгрим. Он был варяжским капитаном Северной гвардии на службе у императора Алексия Первого в Миклегарте. Он брал плату императора за свою службу, носил меч императора и видел лицо императора, когда глядел на монеты в своем кошельке. Его величайшей радостью было уничтожать врагов императора.
Арнгрим был сыном Стейнара, сына Торвальда, сына Йодда, датчанина. Он был капитаном патрульного корабля и был черноволос.
Теперь история поворачивает на запад, потому что туда через Геркулесовы столпы убегает Огмунд Немытый, сын Торберга Сноррисона, по прозвищу Злой, направляющийся в Тёнсберг через Хросси. На борту его корабля много товаров, похищенных из разрушенных и сожженных церквей на острове Лесбос. Позади мчится под парусом Арнгрим, не давая пиратскому кораблю свернуть к суше, и эти морские олени летят так шесть дней в сторону северного океана.
И вот Огмунд, устав от бегства, разворачивается, их корабли идут рядом, летят крюки, и начинается решающая битва. Плошки с огнем падают на корабль Арнгрима и поджигают его. Тогда вся команда перепрыгивает на корабль Огмунда и продолжает там сражение.
Кровавая бойня идет до вечера. Уже не осталось никого кроме Огмунда и Арнгрима. Оба ужасны в искусстве убийства людей и равны по силам друг другу.
“Сдавайся!” – рычит Арнгрим, но Огмунд бросается на него, чтобы поразить мечом. Арнгрим ловит удар щитом и резко выкручивает клинок Огмунда, а затем мечом отсекает ноги пирата, и победа принадлежит ему!
И это был конец Огмунда Пиратского».
Так говорил сказитель, но были в этой истории детали, не прозвучавшие в рассказе, потому что Арнгрим умолчал о них, когда вернулся домой в Миклегарт со златокудрой девушкой. Из-за его неразговорчивости, некоторые события так и не вошли в сагу о нем.
Раис Салих эль-Талиб командовал галерой. Его усталые солдаты мечтали сойти на берег в тень зеленых деревьев, как натерший ногу верблюд жаждет покинуть горящий песок и оказаться в оазисе. Гребцы тянули еле-еле даже из-под кнута.
Без восторга Салих осмотрел скамейки гребцов. Все болели цингой, и со временем лучше никому не становилось. Он не надеялся, что рабы доживут до конца плавания.
Сам Салих был человеком сухопутным. Звание Раиса аль-Бора (капитана моря) было присвоено ему скорее в качестве поощрения (чтобы старался), чем в надежде его аль-мирала (адмирала), что когда-нибудь он станет настоящим капитаном.
Его глаза блуждали вдоль двух длинных рядов рабов, тянущих весла. Новичок быстро поправлялся, его раны были незначительны и почти зажили. Голову он держал высоко. Бугры мышц легко двигались под кожей его спины, не знавшей шрамов. С ним кнут был не нужен. Осознав, что пытаться бежать бесполезно, он работал даже лучше, чем от него требовалось.
С тех пор, как его сняли с плавающих обломков, он показал себя добросовестным, даже добровольным работником. Раис лениво спрашивал себя, почему.
Их глаза встретились. Салих больше не задавал себе этого вопроса. В этих глазах горело такое пламя, что Салих понял, что этот человек жив только ради того, чтобы убить. Его невозможно сломать. Раис точно знал, что задумал этот человек.
В какой-то момент кто-то сломал нос этому черноволосому рабу, а потом его неаккуратно вправили. И до этого его нельзя было назвать красавцем, но ломаный нос придавал ему совсем дикий вид, не вызывавший доверия. Он был слишком уродлив, чтобы перепродать его в приличный дом. Он был слишком опасен в качестве раба. Это все равно, что держать на борту тигра.
Когда плавание закончится, его лучше убить. Однако сейчас его сила нужна. Слегка поежившись, Раис отвернулся.
Как только Арнгрим заметил, что на него больше не смотрят, он возобновил разговор с напарником на гребной скамье. Они говорили едва слышным шепотом, не шевеля губами.
«Так ты говоришь, что это берег твоего народа?»
Второй незаметным движением глаз указал на горы вдали. Он весь был огромен, его грудь широка, как бочка. На могучей круглой голове с большим носом светились голубые глаза. Короткие, толстые, слегка кривые ноги выдавали человека, который вырос в горах.
«Вон там находится дом Яуна Магрурина. Это горы Эскуаль-Херрия [19]», – сказал он на ломаной латыни, которую оба немного понимали. «Там я родился. Там я умру».
«Похоже, ты уверен, что не умрешь рабом».
«Эз! Эз! Никогда! Из нас, Эскуальдунак, получаются плохие рабы. Мы самый древний народ Европы и самый свободный. Нас никто никогда не победил. Для меня умереть здесь стало бы позором всей моей семьи и унижением моего народа. Еще до того, как ты появился, я расшатал скамью во всех стыках. Я жду только нужного момента».
«И я тоже!» – прошипел Арнгрим.
Больше они не могли разговаривать, потому что по проходу шел надсмотрщик, размахивая бичом.
Вдруг наблюдатель окликнул мостик. «Вижу судно!»
«Где?»
«Шесть градусов на север. Торговец под полным парусом, идет быстро на юг-юго-восток!»
«Под каким флагом? Можешь разглядеть?»
«Красный лев, капитан! Жирная добыча!»
В ту пору, почти все, что плавало в морях, было добычей арабских пиратов, однако к флагу викингов они научились испытывать здоровое уважение. Иногда флаг с вороном можно было увидеть гораздо южнее этого побережья. Они встречались даже на Средиземном море напротив берегов Франции, вот только исход встречи всегда был не в пользу мавров.
Пройдет еще много лет, прежде чем корабли с флагом полумесяца посмеют появиться в портах Англии, однако никто, даже начинающий моряк Салих эль-Талиб не боялся в то время флагов Испании. Кроме того, торговое судно, которое доставило груз и теперь пустым возвращалось в свой порт, должно было везти какое-то легкое и ценное сокровище, вырученное за товар.
«Взять ритм! Кнуты!»
Нос повернулся, чтобы перехватить торговое судно, барабан ускорил темп, а гребцы под треск кнутов склонили больные спины над веслами.
На борту виноторгового судна Гвальхмай и Кореника, лениво опершись на перила, любовались далекими заснеженными вершинами.
Уже несколько часов их корабль беспомощно дрейфовал, спокойно, постепенно сдвигаясь к берегу во время начинающегося прилива. Было около полудня. На небе не было ни облачка и ни намека на ветер. Все паруса были полностью развернуты, чтобы уловить малейший бриз, однако море было гладким, как стекло.
В этот момент наблюдатель торгового судна увидел корабль пиратов. В полосе белой пены вдоль корпуса, он быстро приближался. Без сомнений, он шел на перехват.
Солнце отражалось от мокрых вёсел, и уже можно было различить их быстрое движение, а также блеск оружия мавританских солдат и их отполированной кольчуги.
Меньше чем через полчаса они будут готовы атаковать.
Торговое судно не было готово ни к схватке, ни к бегству. Тем не менее, как можно быстрее были поставлены абордажные сетки и роздано оружие, однако слишком мало оставалось времени, чтобы растопить смолу или разогреть масло. Балластные камни спешно подняли и выложили вдоль бортов, чтобы сбросить их на галеру, когда она встанет рядом. На конец бушприта подвесили бочку вина, и, если удастся вовремя обрезать удерживающий ее трос, то помимо увечий она добавит оскорбления пиратам, которым их пророк строго-настрого запретил вино.
На мгновение Гвальхмай подумал, не было ли происходящее уловкой Тора, чтобы не выполнять обещание, но он отбросил эту мысль как недостойную. Если бы хитрый бог действительно хотел обмануть его, то мог бы сделать это гораздо проще, не вовлекая стольких людей, чтобы проучить одного.
Он крепко сжал руками поручни. У него все еще был кремневый топор, сейчас уже совсем старомодный. Еще у него был меч, который он забрал у норманнского рыцаря, убитого в схватке рядом с курганом Гетана, но у Кореники не было ничего, кроме только что выданного ей кинжала. Да и он предназначался не для того, чтобы убивать мавров, а чтобы убить себя, дабы избежать плена, что теперь казалось почти неизбежным.
Костяшки Гвальхмая побелели, когда он крепче сжал поручни. Кольцо сверкнуло на пальце. Но оно даже не было теплым.
Могло ли быть так, что опасности не было? Не потеряло ли оно, наконец, силу?
Гвальхмай снял кольцо и прочел заклинание, выгравированное на внутренней поверхности, как делал это раньше, чтобы задержать флот викингов у берегов Исландии. На этот раз он направил длинную сторону таинственного созвездия почти в зенит, потому что пиратский корабль был опасно близко.
Над мачтой пиратского корабля на высоте менее 100 футов мгновенно образовалось маленькое черное облако, поначалу размером не больше мужской шляпы. Оно зависло в этом положении, двигаясь со скоростью атакующего судна, а затем устремилось к нему. По мере приближения облако увеличивалось в размерах – 50, затем 100 футов в поперечнике. Оно росло и росло, обретая подобие огромного ворона, бьющего чернильно-черными крыльями и швыряющего огромные клубы воздуха на длинное низкое судно, которое колотило по волнам веслами, как ногами.
Под этими мощными порывами судно начало кружиться. Черная птица над ним завертелась еще безумнее. Вода яростно закрутилась, и под кораблем открылся водоворот. Его стены были блестящими и испещренными брызгами, очерчивающими мчащийся корабль, который кружил по краям открывающейся воронки, погружаясь все глубже и глубже в море.
Пиратское судно опустилось ниже уровня волн. Какое-то мгновение была видна только верхушка мачты, пока она, как дергающаяся стрелка, описывала круги, обходя все деления компаса.
Так как два корабля находились на расстоянии менее полумили друг от друга, люди на борту торгового судна могли отчетливо слышать крики обреченных, доносившиеся как будто из глубины моря.
И тут ветер прекратился. Черное облако рассеялось, водоворот исчез, воды сомкнулись, и на поверхности остались плавать лишь несколько обломков затонувшего военного корабля мавров.
Притянутый потоками, вызванными водоворотом, торговый корабль вскоре по спирали приблизился к месту катастрофы, и там нашел единственных выживших. Это были два раба, едва державшиеся на плаву на гребной скамье, которую они сумели, объединив силы, вырвать, пока их судно шло ко дну.
На ней и висели они, прикованные цепями, вытягивая лица из воды – варяг Арнгрим, сын Стейнара, и баск Яун.
Вскоре после того, как их подняли, они сошли на берег как свободные люди и по песчаным склонам направились к зеленым полям, каменным стенам и бурным потокам Эскуаль-Херрии. С ними вместе пожелали пойти и Гвальхмай с Кореницей. Гвальхмай знал, что с каждым шагом он приближается к месту, где спрятан меч, обещанный ему Тором; теперь он был полностью уверен, что Бог грома намеревался сдержать обещание.
Как сказал капитан торгового судна: «В Бискайском заливе случалось немало внезапных шквалов, которые топили корабли, но я никогда не слышал о таком, который возник из облака в форме ворона!»
Гвальхмай понял, что за этим стоит Тор. Бог грома показал себя настоящим, заслуживающим доверия другом.
Они высадились почти в углу полуострова, в точке, где Франция граничит с Испанией. Их разделяют Пиренеи, которые проходят через всю страну, как небрежно брошенная ветвь папоротника, протянувшаяся с востока на запад. По обеим сторонам стебля перистые ветви представляют собой высокие хребты, тянущиеся на север и юг, а между ними – долины, населенные и возделываемые в течение тысячелетий.
Здесь в прошлом жили пещерные медведи; здесь впервые появилась таинственная раса кроманьонцев, культура которых странно похожа на культуру Северной и Южной Америк, как если бы они имели общее происхождение. В тех же глубоких пещерах эти доблестные бойцы и охотники скрестили силы и оружие со звероподобными людьми, которых они там обнаружили, и рассказали историю своих войн и охоты в чудесных наскальных рисунках.
Теперь здесь обитал эскуальдунак, народ басков.
Четыре спутника шагали вдоль южного края этого горного хребта, в одном направлении, но в разные стороны. Арнгрим намеревался вернуться в Византию, где занимал почетное положение и где жизнь была хороша. Гвальхмай и Кореника хотели найти проход во Францию среди тупиковых северных долин. Баск Яун обещал провести их туда.
Вскоре за побережьем горы стали выше, а склоны круче. Появились заснеженные вершины, а позже мощные ледники; и снова и снова им приходилось пересекать шумные ручьи и широкие потоки.
Иногда они ночевали в деревнях, но чаще в пещерах. Гвальхмай испытывал неприятное покалывание вдоль позвоночника каждый раз, когда попадал под землю, вспоминая, что Темноликий повелитель имеет там больше силы, чем где-либо еще. Однако враги их не беспокоили, ни призрачные, ни смертные.
Он чувствовал, что вокруг него были остатки очень древней магии, и действительно, некоторые из этих пещер были священными еще до того, как Одуарпа прилетел на Землю с утренней звезды.
В поселениях их всякий раз принимали радушно, когда баскский проводник представлял их как друзей. Казалось, у Магрурина повсюду были кузены или знакомые. И всегда их хорошо кормили в этих каменных домах под черными крышами.
Хотя Гвальхмай, пока носил кольцо, мог понимать любой язык, который знал Мерлин, странный агглютинативный язык этого народа сбивал его с толку. А Кореника вскрикнула от радости, когда услышала его, потому что, по ее словам, это был язык ее юности, на котором говорили все в Посейдонисе, хотя и в более чистой форме. Это навело ее на мысль, что колонисты из Атлантиды, возможно, пришли сюда намного раньше последнего потопа и принесли с собой свой язык. Но неужели жизнь оказалась для них здесь настолько суровой, что на этом диком побережье они стали дикарями и все растеряли?
У них не осталось легенд об этом, но Кореника с тех пор напрямую говорила с Яуном и переводила разговоры между своими спутниками и горными жителями, хотя она не всегда могла полностью понять все, что было сказано.
Однажды ночью они лежали под яркими звездами и пили вино из кожаной фляги Яуна, передавая ее из рук в руки и наблюдая за медленным вращением созвездий.
«Вот Поджилки», – Арнгрим указал на Большой ковш и протянул флягу Гвальхмаю. Тот отпил и ответил: «Мой отец называл это Телегой Артура. Она направляет моряков и людей в травянистых степях, которые охотятся на горбатых бизонов. Мой дядя Ха-йон-ва-та сказал, что маленькая звезда, чуть выше яркой почти на конце ручки, называлась “карапуз на спине скво”, но я забыл эту историю».
Яун спросил Коренику, о чем шла речь. Он засмеялся, когда она пересказала ему. Он начал говорить, а Кореника потом перевела его рассказ.
«Первые две звезды», – сказала она, – «это два вола, украденные двумя ворами у крестьянина. Следующие две – два вора, следующие за волами. Первая звезда на ручке – это сын крестьянина, которого послали поймать воров; двойная звезда – его сестра и ее маленькая собачка, которых послали найти ее брата и вернуть его. Затем, за всеми ними, следует крестьянин. Он так ужасно выругался, когда потерял своих волов, что Бог приговорил их всех к этому бесконечному путешествию».
«Это было очень несправедливо», – серьезно произнес Арнгрим. «Может быть, на других и лежит часть вины крестьянина, но бедный пес! Он не виноват в том, что пошел вместе с девушкой – это был его долг. Мне жаль его. Он не должен был быть наказан. Тор никогда бы такого не сделал».
В этот момент небо беззвучно прочертила яркая линия, и Яун перекрестился. «Пусть Бог укажет путь бедной душе!»
«Аминь», – кивнул Гвальхмай. «Ты знаешь еще какие-нибудь истории?»
Тогда баск рассказал им об Эль-Гестии, старой хозяйке, которая бродит по ночам в белом платье с горящей свечой в руке, звонит в колокол и бормочет молитвы за души умерших.
Он понизил голос до шепота. «Она нападает на всех, кто попадается ей на пути со словами: “Гуляй днем, потому что ночь моя!” – у-у!»
Он прокричал последние слова и схватил Арнгрима железной хваткой. Арнгрим вскрикнул и оттолкнул его, так что Яун покатился по земле. Все рассмеялись.
Гвальхмай рассказал им о ведьме из Ацтлана, которая бегает по улицам в ожерелье из человеческих сердец и приносит смерть тем, кто увидит ее в пять несчастливых дней в конце цикла.
