Текст книги "Кольцо Мерлина (ЛП)"
Автор книги: Уорнер Мунн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Лицо колдуна перекосилось от ненависти. Снова дрогнул жезл, но в тот момент, когда глаза колдуна сощурились, меч Роланда уже взлетел над ним.
Дюрандаль прошел сквозь тело темного человека подобно струе пара и лязгнул о трон. Когда он коснулся трона, все изменилось. Словно лопнувший пузырь, окружавшие их иллюзии растворились в воздухе.
Столбы зала снова превратились в ветвистые деревья. Над ними снова висел туман, а вся мебель и другая обстановка исчезли. Все это произошло за то время, пока меч прошел через трон и снова высек искры из валуна, о который умирающий Роланд пытался разбить меч.
Сталь загудела как колокол, но не сломалась. Кромка меча осталась острой и неповрежденной.
Пятеро оглядывались по сторонам, словно просыпаясь ото сна. Сундук с сокровищами был все еще полон, луг был пуст и безопасен. Было только одно отличие, по которому можно было судить о том, что увиденное ими не было плодом воображения, и что они действительно находились в смертельной опасности.
Везде, куда попала кровь василиска, трава почернела и засохла.
«Матерь божья!» – воскликнул Яун. «Дальше я не пойду! У вас, несомненно, есть ревностные ангелы-хранители, но я не уверен, что мои так же трудолюбивы, как ваши. Гаичоа, друзья! Здесь мы расстанемся».
«Ты должен был благополучно провести нас через горы, друг!» – запротестовал Арнгрим. «Мы все еще на середине пути!»
«Чтобы заблудиться здесь, вам придется взобраться на горные вершины. Просто продолжайте идти по тропе. Она ведет прямо во Францию, но мне кажется, что если я пойду по этой дороге, моя жена скоро станет одинокой вдовой!»
«Тогда не торопись! Давай сначала поделим золото колдуна. Если твоя жена увидит его, наверное, прием будет более душевным».
«Золото ксаны!» – поправил баск. «Ксаны всегда награждают друзей подарками».
И все же вид сундука вызывал некоторое беспокойство. Казалось, никто не хотел первым приблизиться к нему, возможно, из-за страха, что колдун может вернуться.
Наконец Майртра, которая была хранительницей сокровищ, взялась своими ручками за сундук, чтобы перевернуть его. Арнгрим поспешил ей на помощь, и вскоре все обступили богатство, лежащее кучей на траве.
Колдун не появился. Они разделили сокровища, выпили остатки вина канту и пожелали друг другу счастливого будущего, на которое каждый из них надеялся. После этого искреннего тоста они с грустью расстались. Яун с богатым грузом зашагал обратно, а остальные продолжили путь во Францию. Еще долгое время они оглядывались, махали руками и прощались, пока Яун, наконец, не исчез из виду.
Тогда они пошли немного быстрее, к тому же, перевал расширился, и тропа пошла вниз. Скоро они уже были в Гаскони. По дороге разговаривали мало, потому что успели полюбить баска, а все расставания оставляют чувство грусти и мысли о недолговечности человеческой жизни.
В последующие годы Арнгрим часто вспоминал товарища, с которым вместе держал весло. Он так никогда и не узнал, что принесло ему будущее, но Гвальхмаю, по чистой случайности, это удалось.
Однажды, много-много лет спустя, в библиотеке Византии он листал атлас арабского картографа Идриси, когда его взгляд упал на знакомое имя. Он с нетерпением стал читать. Это была история братьев Магрурин, которые однажды отплыли из Лиссабона, чтобы выяснить, «что такое океан и каковы его границы».
Они ушли группой из восьми человек, все родственники. После 11 дней путешествия на запад под быстрым ветром они вошли в море, задушенное травой – «волны были густыми», как писалось в хронике Идриси. Они не нашли земли, были вынуждены повернуть обратно и сошли на сушу в Африке.
Так Гвальхмай, наконец, узнал, как Яун использовал свою долю сокровища, и даже догадался, почему это произошло.
Кореника, которая никогда не упускала возможности узнать что-либо о своей древней родине, постоянно болтала с Яуном на родном языке. При этом она упустила из виду одно важное обстоятельство: когда люди говорят о вещах, которые их по-настоящему интересуют, они могут передать свой интерес собеседнику. Со временем у Яуна появилось жгучее желание увидеть легендарную землю, о которой она говорила с такой нежностью.
Таким образом, экспедиция басков действительно достигла места, где лежала легендарная Кибола – Золотой город, и прибыла на континент Атлантиды, но фактически смогла только проплыть над ней, не зная об этом, и успокоилась в Саргассовом море, под которым и лежит затонувшая Атлантида.
В дороге Майртра и Арнгрим очень сблизились. Она не знала, как долго просуществовала в виде статуи в фонтане колдуна, невидимая для человеческих глаз, за исключением дня св. Иоанна, когда злые чары терпят неудачу. Единственное, в чем она была уверена, это в том, что не состарилась за это время. Возможно, статуей она была долго, но годы не тронули ее, и она без сомнений приняла любовь Арнгрима.
Она тоже смотрела на него влюбленными глазами, хотя другим было смешно видеть, каким нежным и любящим стал уродливый великан. Однако Гвальхмай с Кореницей не смеялись над ними. Они так долго не были вместе, что не могли до конца понять, как Арнгрим и Майртра видят друг друга.
Группа вышла из тумана, когда солнце садилось. Перед ними лежали широкие равнины Франции, залитые глубоким красно-золотым светом, и они были рады, что горы, наконец, остались позади.
Между двумя странами не было большой разницы, по крайней мере, в предгорьях. Вскоре они обнаружили, что и здесь говорят на баскском языке. Как видно, в Пиренеях не было языкового барьера. Когда они вошли в маленькую деревню, мимо них прошла шумная стайка детей, и Кореника поняла большую часть того, о чем они говорили.
Они встретили упряжку быков, тянувшую фургон; на хомутах висели цветные ленты и тихо позванивали колокольчики. Крестьянин приветствовал детей и посмотрел на незнакомцев без особого удивления.
«Гайхун», – сказал он и прошел бы мимо, если бы Кореника не пожелала ему доброго вечера.
«Гайхун, дедушка. Мы ищем приют на ночь. Мы голодны и устали с дороги. Здесь есть постоялый двор?»
Французский баск проницательно посмотрел на них, и ему понравилось то, что он увидел. Здесь, совершенно очевидно, были две приятные пары. У мужчин были открытые лица, и, хотя они были вооружены и крепко сложены, это не были разбойники, потому что у них с собой были жены.
Судя по богатой одежде Майртры, хотя и немного пострадавшей от долгого путешествия, баск понял, что у них должны быть деньги, чтобы заплатить за жилье. Ему было непонятно, как они могли потерять лошадей, но он не упустил из виду тот факт, что путники несли тяжелые сумки, а под куртками обоих мужчин были комковатые связки.
Он привык использовать хорошую возможность. «В моем доме ждет горячий суп. Его всегда достаточно для нескольких гостей. Сегодня пекли хлеб, и мы можем приготовить для вас постели, но они будут на полу. Подойдут ли вам такие кровати, благородные господа?»
Они обменялись быстрыми взглядами. Возражений не было.
«Я мог бы спать даже на пороге дома, если бы мне было что поесть», – сказал Арнгрим, когда Кореника перевела ему.
Она кивнула крестьянину. «Ведите нас. Мы ваши гости».
Путники последовали за крестьянином по единственной улице деревни. Дом был маленький, с толстыми каменными стенами и соломенной крышей. За ним был ухоженный огород и небольшой участок с цветами. Внутри домик был опрятный, чистый и благоухал свежим хлебом.
Одного слова крестьянина жене было достаточно, чтобы вызвать ее улыбку и радушный прием. После сытного ужина и вечерних молитв они приготовились ко сну.
Кореника и Майртра удалились в комнату хозяина. Крестьянин и его жена уступили ее, а сами расположились в детских постелях. В свою очередь, дети в эту ночь спали перед очагом, так же, как Гвальхмай и Арнгрим. Дом был полон.
Встали рано и позавтракали свежеиспеченным черным хлебом, который макали в вино, и еще два хлеба им дали в дорогу.
Когда они собирались уходить, Кореника вдруг пошатнулась и побледнела. У нее закружилась голова, она чуть не упала. Но когда взволнованный Гвальхмай подскочил к ней, она оттолкнула его руку. К счастью, недомогание скоро прошло, и она смогла двинуться в дорогу.
Гвальхмай вручил крестьянину одну из меньших золотых монет, которые он уже рассортировал в кошельке. Баскская пара благодарно кланялась и повторяла, что этого было слишком много. Арнгрим сделал то же самое, а Майртра обменяла свой роскошный наряд на домотканое платье хозяйки, более подходящее для путешествий и менее заметное. Теперь они были готовы в дорогу.
Они недалеко ушли, когда крестьянин догнал их и вручил прочную походную трость.
«Моя собственная макила. Для больной дамы».
Кореника поблагодарила его, и они продолжили путь. Она поочередно то опиралась на палку, то прислонялась к Гвальхмаю, когда дорога становилась неровной. Через некоторое время она расходилась, и они зашагали быстрее.
По мере того, как они шли, движение на дороге становилось все более плотным. Повозок было мало, люди, в основном, шли пешком. Некоторые несли тюки на палке на плече; было видно, что люди шли издалека. Время от времени мимо проезжал рыцарь верхом на коне, гордо держась в седле, с оружием, украшенном крестами.
Были женщины и дети в пыли, уставшие, хотя было еще довольно раннее утро. Они медленно передвигали ноги, как будто шагали большую часть ночи и спали в поле, чтобы поскорее достичь пункта назначения, к которому стремились все вокруг.
Больные и калеки с трудом тащились по дороге, сопровождаемые здоровыми. Одних несли на носилках, других везли на тачках или двуколках, запряженных ослами или мулами, а некоторых даже толкали или тянули родственники. Можно было подумать, что все население юга Франции тронулось на север.
Тем не менее, эта толпа не была массой беженцев, бегущих от захватчиков. У каждого – священника или крестьянина, дворянина, рыцаря или нищего, карманника или невинного было одно и то же восторженное, самоотверженное выражение лица, как будто их взгляд был устремлен на что-то неземное, нечто за горизонтом.
Когда новоприбывшим из Испании стало очевидно, что они превращаются в частицу огромного потока мигрирующих людей, и что им очень редко попадаются люди, идущие навстречу, их любопытство достигло предела.
Наконец они подошли к развилке, откуда одна дорога продолжала идти на север, а другая поворачивала на восток. Именно на восток они первоначально и собирались пойти, поскольку там был Рим, куда Гвальхмай добирался так долго, а еще дальше Византия, куда он пошел бы с Арнгримом, если бы его миссия в Риме провалилась.
Оба этих великих города были центрами христианских империй и важными портовыми городами, из которых корабли плавали по всему миру. Поэтому ни один из них нельзя было оставить без внимания, если Гвальхмай должен был завершить свою миссию – доставить послание и вручить Алату под власть христианского императора, хотя теперь он знал, что римского императора больше не существует.
Они остановились на этой развилке и обсудили, что им делать. Несколько других усталых путников выпали из потока там же, чтобы недолго отдохнуть. Все мирно сидели вместе, независимо от богатства и положения, и обедали тем, что принесли с собой.
Рядом с Гвальхмаем сидел старик с костылем на коленях. У него с собой был мешок лука. Арнгрим обменял половину своего хлеба на четыре головки.
Гвальхмай указал на прохожих. «Куда все идут?»
Старик перестал жевать и в замешательстве уставился на него, забыв закрыть рот. Он чуть не задохнулся, закашлялся и сглотнул. «Где ты был, что не слышал чудесные новости?»
«На другой стороне гор. Что случилось?»
Калека кивнул, как будто это все объясняло. «Ну, конечно! Люди в горах никогда не знают, что происходит. Там даже есть люди, которые не знают, что у каждой горы есть другая сторона! Но ты-то выглядишь умным. Разве ты не слышал о великом крестовом походе, который хочет объявить папа Урбан? Поход, о котором проповедовал отшельник Петр?»
Они могли только покачать головами. Старик был поражен.
«Я думал, что это известно всем. Вы ведь знаете, что папа дает указания всему христианскому миру, что даже короли и императоры ему подчиняются?»
Гвальхмай этого не знал, но благоразумно кивнул.
«Произошла ужасная битва у города Манцикерт, в которой язычники-турки одержали победу над войсками Византии. Тогда император Алексий обратился за помощью к королям Европы. Петр поднял тевтонцев. Он проповедовал так, будто его сердце горело. Он своими глазами видел, как язычники издеваются над нашими паломниками.
Папа Урбан поспешил во Францию из дворца в Риме и созвал великий собор в Клермоне, чтобы рассказать нам, что делать. Он, несомненно, побудит нас взять крест и вместе с тевтонцами идти по пути нашего Господа, который освободит Иерусалим. Тогда наступит конец света, и мы, несущие крест, будем к нему готовы!»
«Тогда мы, безусловно, должны это сделать!» – от всей души согласился Гвальхмай, а остальные трое кивнули. Про себя Гвальхмай подумал, что должен увидеть этого папу, который повелевает королями, как слугами. Несомненно, с такой огромной властью и влиянием, папа – тот человек, которому следует рассказать о существовании Алаты. Тогда он, наконец, завершит свою миссию.
Однако для Арнгрима эта новость означала, что, если Византия в такой опасности, он, как варяг, один из самых верных воинов Византии, был далеко от того места, где должен был быть, и чем раньше он вернется на службу, тем лучше.
Поэтому перекресток стал для них местом расставания. Женщины со слезами на глазах обнялись, а мужчины сжали предплечья друг друга по старому римскому обычаю, пережитку их общего римского прошлого, даже если это было чуть больше, чем дух товарищества.
Затем каждый мужчина поцеловал жену другого на прощание, и вскоре обе пары навсегда потеряли друг друга в толпе дворян, священников и вездесущих бедняков.
До Клермона было много утомительных миль, и, хотя Гвальхмай и Кореника достигли города меньше чем через неделю, они оказались в числе последних.
Опоздавшим пешим путешественникам негде было разместиться. Гвальхмай мечтал найти хоть какое-нибудь место под крышей, чтобы Кореника могла поспать. Она выглядела усталой, в пути ее лицо часто искажала гримаса, как будто ей было очень больно, но она это отрицала и шла вровень с самыми быстрыми из паломников. Иногда ему приходилось торопиться, чтобы успеть за ней, такой сильной и выносливой, как будто она все еще обитала в том неутомимом металлическом теле, в котором он впервые ее встретил.
Ему казалось, что она тоже была вовлечена в эту восторженную лихорадку движения, которая охватила все подвижное население Европы ради того, чтобы увидеть и услышать Папу. Воистину, казалось, что вся Европа столпилась в Клермоне.
Гвальхмай купил кусок просмоленного полотна по непомерной цене, и на трех столбах (которые должны были быть покрыты золотом, настолько дорого они стоили) разбил небольшой шатер. Несколько дней они называли его домом. Многие жили хуже, но, похоже, им было все равно.
Наконец пришло время выступления. Папа Урбан поднялся на высокую трибуну, откуда все тысячи собравшихся могли увидеть его маленькую одинокую фигуру. Папа поднял руки, чтобы толпа замолчала.
На каждом углу помоста, лицом к основным точкам компаса, стояло по человеку с кожаным рупором. Другие люди с рупорами были расставлены по линиям в толпе, чтобы уловить то, что произнес Папа, и громогласно повторить, чтобы и другие слушатели могли услышать и передать речь дальше, таким образом, никто из собравшихся не пропустил бы ни слова.
Урбан говорил медленно, с длинными паузами после каждого предложения, чтобы убедиться, что его слова были услышаны даже в самых дальних рядах огромной толпы.
Он начал с осуждения трусости турок и жестокости, с которой они пытали беспомощных паломников. Он продолжил, восхваляя мужество и силу армий христианского мира, их непобедимость, если они объединятся для общего дела. Бороться под знаменем Господа, который умер за них, было самым меньшим из того, что они могли сделать.
Затем он начал упрекать собравшихся за грехи. Обжигающими словами он рассказывал им об опасности, которая угрожала им, когда они потеряли Царствие небесное, до тех пор, пока повсюду в толпе люди не стали валиться на колени и раскаянно бить себя в грудь.
«Но, – гремел он, – никакие грехи не могут быть настолько отвратительными, чтобы их нельзя было бы смыть одной каплей воды из реки Иордан! Нет зла настолько смертоносного, чтобы его нельзя было простить тому, кто поднимает крест и уничтожает неверующих мечом! Успех неизбежен! Слезы и страдания ждут вас, но великой будет и награда! Страданиями тела вы выкупите свои души!
Так идите путем любви к Господу и порвите все связи, которые соединяют вас с местами, которые вы зовете домом! Ибо домов ваших, на самом деле, нет. Для христианина весь мир – это изгнание, и весь мир одновременно его страна. Если вы оставите здесь богатое наследство, еще лучшее наследство ожидает вас на Святой земле. Те, кто умрет, войдут в небесные чертоги, а живые дадут святую клятву перед гробом Господним!
Блаженны те, кто, приняв этот обет, войдет в рай; счастливы те, кто идет на эту битву, ибо они получат свою долю наград!»
Поднялся такой рев, что голоса папы и его трубачей утонули в нем.
«Так хочет Бог! Deus Vult! Так хочет Бог!»
Когда ликование немного утихло, понтифик продолжил. «Конечно, это воля Господа! Пусть эти слова станут вашим боевым кличем, когда вы встретите врага! Вы – солдаты Креста! Несите эти кресты на груди или на плечах как кроваво-красный знак Того, кто умер за спасение ваших душ!»
Когда бушующая толпа рассеялась, она превратилась в трезвую, решительную армию. Еще до того, как день закончился, были сделаны приготовления к походу на Иерусалим. Среди самых трезвых был Гвальхмай.
Из речи папы Урбана, а также из реакции народа на нее стало совершенно ясно, что он вряд ли мог рассчитывать на помощь папы. Маловероятно, что Урбан предоставит корабли и средства для путешествия в поисках новой земли.
Даже если папа захотел бы (а было очевидно, что его интересы лежали в другом месте), он не мог поступить иначе. Папа полностью посвятил себя этому крестовому походу. На любое другое начинание ресурсов будет мало или вовсе не будет.
Таким образом, папа не был тем правителем, которого Гвальхмай надеялся найти. Континент, который мог вручить ему Гвальхмай, должен достаться кому-то другому, если только он не сможет убедить папу в личной беседе, что такая экспедиция выполнима и имеет первостепенное значение.
Но как получить личную аудиенцию? Сразу после окончания речи папа Урбан покинул Клермон и отправился в Рим.
Той ночью Гвальхмай и Кореника были вместе в палатке. Она дрожала от холода, но не хотела признавать, что ей плохо.
Гвальхмай спал очень беспокойно. Он страдал от сомнений по поводу своей невыполнимой миссии и разрывался между своей клятвой и заботой о Коренице. Незадолго до рассвета ему приснилось, что он открыл глаза и увидел человека у входа в палатку.
Свет был слабый, а человек стоял спиной к свету, но Гвальхмай узнал его голос.
«Мой ученик! Ты уже узнал что-нибудь о смысле жизни и тайне смерти?»
«Очень мало, Учитель, но я стараюсь».
«Тогда я могу похвалить тебя, потому что знать, что знаешь мало, на самом деле, означает знать много. Теперь слушай внимательно.
Меч, который тебе подарил Тор, как ты и подозревал, нельзя использовать легкомысленно, обращаться с ним небрежно или вовсе потерять. У него есть судьба, и однажды он понадобится.
Я знаю, что ты пообещал сделать с ним, хотя и не догадываюсь, что вдохновило тебя дать такую клятву. Я горжусь тем, что ты понимаешь, что он предназначен не тебе. Однажды им будет владеть великий рыцарь Франции.
И теперь у меня есть еще одно задание для тебя, подобное тому, что ты выполнил, доставив Экскалибур. Однако, на этот раз, оно будет не таким сложным и не займет много времени. Но это задание не менее важно и обязательно должно быть выполнено.
Поэтому со всей поспешностью ступай по северной дороге, пока не достигнешь часовни св. Екатерины из Фьербуа и там сделай обещанное приношение Дюрандаля этой святой. Она будет охранять его, пока не настанет день, когда он будет востребован. Там меч будет в безопасности.
После этого ты с женой, с которой у вас еще будет много радостных дней, сможешь отправиться в Рим. Там у тебя будет больше возможностей выполнить миссию, чем ты можешь себе представить. Пусть удача преследует тебя, мой ученик! Доброй ночи!»
«Подожди, крёстный отец Мерлин!» – закричал Гвальхмай, вскакивая на ноги. Он ударился головой о соединённые столбы, в результате чего палатка упала, накрыв Гвальхмая и Коренику жёстким холстом. Когда они, наконец, выбрались наружу, то обнаружили, что было уже яркое утро. Мерлина не было, если он вообще когда-либо был там, а вокруг собрались люди, которые смеялись и показывали на них пальцем.
Немногим позже, узнав, как добраться до часовни, о которой упоминал Мерлин, эта разочарованная и утомленная пара двинулась на север.
То, что такая часовня существовала, было достаточным доказательством того, что его видение не было сном. Однако долгое путешествие Гвальхмая, которое началось так легко в Алате, становилось бесконечным, а одна выполненная миссия лишь приводила его к другой.
Тем не менее, он был убежден, что это поручение было важным, и собирался обязательно выполнить его из уважения к крестному отцу, который, несомненно, вдохновил его на первоначальную идею, а также во имя Роланда.
Интересно, почему Мерлин пожелал ему спокойной ночи, хотя уже был яркий день? Прошли месяцы, прежде чем Гвальхмай это узнал.
13
Наконец-то, Рим!
Когда они добрались до деревни Фьербуа, стало ясно, что Кореника больна. До того, как тело девочки из Уэльса заняла Кореника, в нем была пустота на месте разума или души. Теперь они поняли, что это тело имело и физические недостатки.
Никогда еще в своей долгой жизни Кореника не чувствовала такой слабости и усталости, как сейчас. Трудности путешествия тяжело сказались на ее здоровье.
В течение нескольких дней после выхода из Клермона, она успешно скрывала болезнь от Гвальхмая. Вначале им попадалось много опоздавших, которые все еще находились на пути в Клермон, хотя чаще они видели людей, которые плелись домой, чтобы уладить дела, прежде чем взять крест и отправиться в Святую землю.
Наконец, настал момент, когда она должна была признать, что уже не может идти дальше. К счастью, Гвальхмай смог нанять повозку, возница которой возвращался в Шинон и проезжал мимо часовни св. Екатерины. К тому времени они были всего в нескольких милях от нее.
Фьербуа был маленькой деревушкой на полпути между городками Лош и Шинон. Вдоль пути располагались многочисленные фермы, и вся округа выглядела процветающим, приятным местом. Неподалеку был большой город Тур, который представлял собой хороший рынок сбыта крестьянской продукции, поэтому жители Фьербуа были довольны судьбой.
Часовня была любимым местом поклонения как для верующих из деревни, так и для паломников издалека. Когда Гвальхмай с Кореницей прибыли, несколько человек молились внутри, поэтому они подождали, пока те закончат, и вошли.
Священника поблизости не было. Внутри было тихо и спокойно, перед алтарем горели свечи, а воздух был наполнен терпким запахом благовоний.
Стало понятно, почему Мерлин приказал оставить меч Роланда на хранение здесь, а не в каком-нибудь более укромном месте – все стены часовни были густо увешаны оружием.
Там были целые связки ножей-секачей. «Утренние звезды» [21] висели среди булав, длинных ножей и кинжалов, которыми воевали бедные крестьяне. Все это оружие было оставлено здесь в знак благодарности солдатами, которые считали, что милостивая святая спасла их жизни в бою, и которые в ответ на ее заботу с того момента оставили войну. О том, что это чувство не ограничивалось сердцами простых бедняков, свидетельствовало множество мечей разных стилей и качества.
Некоторые были из тончайшей дамасской или толедской стали; другие носили громкие имена, выгравированные на лезвиях; третьи были великолепны благодаря инкрустированным драгоценностями рукоятям.
«Отличное место, чтобы оставить Дюрандаль», – подумал Гвальхмай. И все же ему не хотелось рисковать таким уникальным сокровищем, будущее значение которого для Франции подтвердил Мерлин.
Он поискал глазами более безопасный уголок, чем открытая стена. Возница и Кореника стояли на коленях, склонив головы перед алтарем. Святая Екатерина благосклонно глядела на них сверху вниз.
Гвальхмай спросил себя, кому может молиться Кореника в этом священном месте, молится ли она о здоровье или о чем-то менее личном? Она редко просила у своей богини чего-либо для себя.
Никто не смотрел на него. Он услышал голоса снаружи, но прежде чем кто-либо успел войти, он быстро прошел вперед. Между алтарем и стеной была узкая щель, достаточная, чтобы принять меч.
Он сунул меч в щель, словно в ножны. Когда он отпустил рукоять, Дюрандаль скользнул вниз, и Гвальхмай услышал, что он упал еще ниже, словно за алтарем была глубокая дыра, возможно, крипта или тайная ниша.
Гвальхмай с облегчением выдохнул. До тех пор, пока алтарь не разберут, или часовню не забросят и не снесут (ни одно из этих обстоятельств не казалось вероятным ввиду популярности этой святыни), меч Роланда будет в безопасности. Поручение было выполнено, и теперь он мог посвятить внимание другим важным вопросам.
Гвальхмай положил руку на плечо Коренице. Ее глаза были закрыты, а тело качнулось на него. Она была бледна, ее руки горели. Со слезами он крепко прижал ее к себе.
В этот момент в часовню вошла пара средних лет. Они оба улыбнулись, когда увидели это объятие, хотя не смогли скрыть удивления выбором места.
Однако мудрые, понимающие глаза женщины сразу заметили, что это не ласки. Женщина подошла узнать, не может ли она чем-нибудь помочь. Бросив взгляд на Коренику, она мгновенно все поняла и повернулась к Гвальхмаю.
«Какой у нее срок?» – спросила она.
«Что вы имеете в виду?» – Гвальхмай был озадачен.
«Когда должен родиться ребенок? Вы же знаете, что станете отцом?»
Он молча покрутил головой.
Женщина фыркнула. «Все вы, мужчины, дураки! Если бы она была кобылой или коровой, держу пари, вы знали бы до минуты, когда родится жеребенок или теленок. Потому что это деньги в вашем кошельке, не так ли? Тогда бы это вас интересовало, да? А что происходит с вашей женой, вы не знаете! Потому что это может вам чего-то стоить. Поэтому вы надеетесь, что этого не случится, или притворяетесь, что ничего нет. Как и мой старик!»
Ее слова были резкими, однако она с нежностью смотрела на молодую пару.
«Иногда я удивляюсь, зачем Бог создал мужчин, и что женщины в них видят! Большие, волосатые, грязные, глупые мужики, которые вечно ругаются и убивают друг друга! Вынесите ее на воздух! Здесь дыма столько, что осла задушить можно!»
Они быстро вынесли Коренику из часовни и положили на траву. Вскоре она открыла глаза и попыталась сесть. Женщина мягко остановила ее.
«Дай-ка мне твою бутылку, старик», – приказала она. Ее муж довольно неохотно передал бутылку, которая была почти пуста. Где-то в своих вместительных юбках женщина нашла чашку, наполнила ее, накрошила в нее несколько сухих листочков из своей сумочки и хорошо перемешала пальцем, все это время воркуя с Кореницей.
«Давай, хорошая, выпей это! Давай, милая, выпей все! Это очень полезно тебе! Всего лишь немного наперстянки для твоего сердца. Сушеные черви шелкопряда были бы лучше при головокружении, но кто может их себе позволить в наши дни? Жаль, что у меня нет для тебя кусочка мумии. Это подошло бы лучше всего».
Так она болтала, пока Гвальхмай нависал над ними как парящая тень.
Через некоторое время какой-то цвет вернулся на бледные щеки Кореники, и ей удалось встать.
«Куда вы идете?» – спросила женщина. Гвальхмай и Кореника посмотрели друг на друга. У их планов появилось серьезное препятствие.
Оба понимали, что надо как можно скорее добраться до Рима, если Гвальхмай хочет получить аудиенцию у Папы Римского до того, как все силы и корабли будут направлены в Святую землю. Если он упустит эту крошечную возможность, неизвестно, когда появится следующий шанс. Тем не менее, обоим было ясно, что Кореника не может путешествовать в ее положении.
«Мы приехали сюда как паломники из Клермона, чтобы исполнить обет», – ответил Гвальхмай правдиво. «А сейчас, мы не знаем когда и как, но как можно скорее мы должны быть на пути в Рим».
Женщина внимательно посмотрела на него, потом взглянула на Коренику, поджала губы и покачала головой.
«Пройдет много времени, прежде чем твоя жена снова отправится в паломничество, парень. Я думаю, в следующий раз вы поедете уже втроем. Я спрашивала тебя про срок, любезный, но думаю, что сама знаю. Ты на третьем месяце, верно?»
Кореника избегала смотреть женщине в глаза, но слегка кивнула.
«Я так и думала!» – проворчала женщина. «И этот большой оболтус, у которого в голове нет ничего, кроме желаний и удовольствий, как и все мужчины не хотел обременять себя младенцем, не так ли? Бедная девочка! Держу пари, ты не сказала ему из страха, что он поколотит тебя! Мужчины! Все они одинаковы, все!»
Она свирепо посмотрела на мужа, Гвальхмая и возницу, и все они оробели от ее сурового взгляда и острого языка.
Плечи Кореники дрожали, но не от рыданий. Гвальхмай с нетерпением ждал, что она скажет что-нибудь в его защиту, но она лишь опустила голову, чтобы женщина не могла видеть ее лица.
Он поднял ее за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза, но она мгновенно приняла такое горестное выражение, что ему захотелось ударить ее по-настоящему. Она отшатнулась от него, как будто смертельно испугалась.
Женщина оттолкнула его в сторону рукой, которая больше подошла бы борцу, и прижала девушку к своей огромной груди, откуда Кореника скромно выглядывала на Гвальхмая.
«Тише! Тише, моя голубка! Он не посмеет и пальцем тронуть тебя, пока я рядом», – проворчала она. «Ты поедешь ко мне домой, я уложу тебя на прекрасную кроватку из гусиных перьев, а он может сегодня ночью спать в сарае. Если бы это зависело от меня, он бы ночевал в навозной куче!»
Она вернулась к повозке, забыв произнести молитвы, ради которых приехала в часовню. За все это время ее муж не проронил ни слова, видимо, по старой привычке, и теперь с недоумением переводил взгляд с жены на храм.
Сама женщина не теряла ни времени, ни слов. Она помогла Коренице забраться в повозку, взяла поводья и прикрикнула на старую лошадку. Если бы ее муж не поспешил, то мог бы остаться сзади и шагать домой пешком. Ворча на ходу, он перевалился через задний борт уже движущейся повозки, а Гвальхмай отстал, пока искал мелкую монету, чтобы заплатить вознице за беспокойство.
