Текст книги "Муссон"
Автор книги: Уилбур Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
– Томас, вы закончили задачу, которую я задал вчера?
Услышав вопрос, Том виновато вздрогнул.
– Да, то есть нет. Я хочу сказать, почти закончил.
Остаток дня Тома обуревали самые противоречивые чувства. На миг ему даже захотелось презреть предлагаемое свидание и на следующее утро надменно рассмеяться ей в лицо. Он рассмеялся было, но все в каюте прекратили свои занятия и вопросительно посмотрели на него.
– Вы хотите поделиться с нами каким-нибудь перлом мудрости или остроумия, Томас? – саркастически спросил Уэлш.
– Нет, сэр. Я просто думал.
– То-то мне показалось, я слышу, как скрипят колеса. Не будем же прерывать столь редкое явление. Пожалуйста, продолжайте, сэр.
Весь день чувства Тома к Каролине колебались между обожанием и гневным презрением. Позже, сидя на марсе, он не замечал ничего, кроме того, что у воды цвет ее глаз – фиолетовый. Дориан показал ему водяной столб на горизонте – фонтан, выпущенный китом, – но и на него Том посмотрел без особого интереса.
В полдень, стоя рядом с отцом и производя ежедневные измерения, он вспоминал ощущение мягкой женской груди, прижатой к его лицу, и мысли его уносились далеко.
Когда отец взял его навигационную доску и прочел показания, он повернулся к Неду Тайлеру.
– Поздравляю, мистер Тайлер. За ночь вы вернули нас в северное полушарие. Пошлите наверх надежного человека. В любую минуту мы можем причалить к восточному побережью Америки.
За ужином Том не хотел есть и свой кусок соленой свинины отдал Дориану, который славился аппетитом и живо проглотил мясо, чтобы Том не успел передумать.
Когда лампы на орудийной палубе затемнили на ночь, Том лежал в своем углу за лафетом без сна и снова и снова мысленно проверял приготовления.
Ключ от порохового погреба и огниво лежали там, где он их оставил – в нише над дверью. Он ждал возможности вернуть ключ в стол отца, но пока такая возможность не представлялась.
Теперь он этому радовался. Он уже решил, что любит Каролину больше всего на свете и, не колеблясь, отдаст за нее жизнь.
В семь склянок первой вахты он поднялся с тюфяка и остановился, проверяя, не видел ли кто-нибудь, что он встал. Два его брата темными силуэтами виднелись за Аболи, который во весь рост вытянулся на палубе в тусклом свете закрытых решеткой ламп, предназначенных для ночного боя. Перешагивая через храпящих матросов, Том беспрепятственно добрался до трапа.
В каюте отца, как всегда, горел свет, и Том удивился: что заставляет отца не спать далеко за полночь? Он быстро прошел мимо, но не мог не задержаться у каюты девочек. Ему показалось, что он слышит за переборкой легкое дыхание и один раз – голос девочки, говорящей во сне, несколько неразборчивых слов. Он прошел дальше, достал ключ, вошел в пороховой погреб, зажег лампу и повесил ее на крюк.
Теперь он так волновался, что вздрагивал при каждом необычном звуке идущего корабля, шорохе крыс в трюме, скрипе свободной снасти. Сидя у двери, он смотрел на подножие трапа. На этот раз он не задремал и увидел ее босые белые ноги в то самое мгновение, когда они показались на ступеньках. Том негромко свистнул, чтобы успокоить ее.
Она остановилась и посмотрела на него. Потом стремительно преодолела последние несколько ступенек. Он побежал ей навстречу, и она кинулась в его объятия и крепко сжала.
– Я хотела извиниться за то, что ударила тебя, – прошептала она. – Все дни с тех пор я ненавидела себя за это.
Он не мог заговорить, и, не услышав в ответ ни слова, Каролина подняла лицо. В тусклом свете оно было всего лишь бледным пятном, но он наклонился, отыскивая ее рот.
В то же мгновение она придвинулась к нему, и поэтому первый его поцелуй пришелся в лоб, второй в нос, и только на третий раз их губы соединились.
Она отодвинулась первая.
– Не здесь, – прошептала она. – Кто-нибудь может прийти.
Он взял Каролину за руку и провел в пороховой погреб, и она послушно пошла за ним. Без колебаний направилась к мешочкам с порохом и потянула Тома за собой.
Рот ее был открыт для его следующего поцелуя, и он почувствовал легкое прикосновение ее языка – словно мотылек прилетел на огонь. Он втянул этот кончик в рот.
По-прежнему не отрывая губ, она потянула завязку у ворота его рубашки и, развязав, просунула в отверстие маленькую холодную руку и погладила его грудь.
– Ты волосатый. – В ее голосе звучало удивление. – Хочу посмотреть. – Она подняла его рубашку. – Как шелк. Так мягко.
Она прижалась лицом к его груди. Дыхание ее было теплым и щекочущим. Это привело Тома в возбуждение, какого он раньше не испытывал.
Он вдруг заторопился, как будто в любое мгновение Каролину могли отобрать у него, и попытался развязать ленту ее ночной сорочки, но его пальцы были неловкими и неумелыми.
– Не так. – Каролина отвела его руки. – Я сама.
Он смутно сознавал, что она ведет себя иначе, чем в их первую встречу здесь, в пороховом погребе: сейчас она была вполне уверена в себе и держалась почти как Мэри и другие девушки, с которыми он был в Хай-Уэлде.
Почти сразу Том убедился, что его догадка верна. Каролина делала это и раньше, она знала не меньше, а может, больше его, и это знание подхлестывало его.
У него больше не было причин сдерживаться.
Она наклонилась, быстрым движением сняла через голову ночную сорочку и бросила на палубу. Теперь она была совсем обнажена, но Том видел только ее груди, большие, круглые и белые, которые светились, словно две большие жемчужины, нависая над ним в полутьме. Он потянулся и наполнил обе ладони их мягким изобилием.
– Не так сильно. Не будь грубым, – предупредила Каролина. Несколько мгновений она позволяла ему делать, что он хочет, потом прошептала: – Прикоснись ко мне. Трогай меня, как раньше.
Он исполнил ее просьбу. Каролина закрыла глаза и замерла. Он осторожно передвинулся на нее, стараясь не испугать.
Спустил штаны до колен.
Неожиданно она попыталась сесть.
– Почему ты остановился?
Каролина посмотрела вниз.
– Что ты делаешь? Нет, прекрати!
Она попыталась вывернуться из-под Тома, но он был гораздо сильнее и тяжелее, и она не могла пошевелиться под ним.
– Я не сделаю тебе больно, – пообещал он.
Она безуспешно надавила ему на плечи, но постепенно сдалась. Перестала сопротивляться и расслабилась под его настойчивыми прикосновениями.
Тело ее стало мягким, напряжение ушло. Она закрыла глаза и начала издавать негромкие звуки.
Неожиданно все ее тело содрогнулось, и она негромко вскрикнула.
– Что ты делаешь? Пожалуйста, не надо! О Том, что ты делаешь?
Она снова начала бороться, но он крепко держал ее, и немного погодя Каролина успокоилась. Оба начали двигаться слаженно, в естественном ритме, древнем, как сам человек.
Много времени спустя они лежали рядом, пот остывал на их телах, дыхание постепенно успокоилось, и они снова могли разговаривать.
– Уже поздно. Скоро проснутся Агнес и Сара. Мне пора, – прошептала Каролина и потянулась за своей ночной сорочкой.
– Придешь еще? – спросил он.
– Может быть.
Она через голову надела сорочку и завязала ленту у горла.
– Завтра ночью? – настаивал он.
– Может быть, – повторила она, соскользнула с мешков и направилась к двери. Прислушалась, потом посмотрела в щелку.
Открыла дверь настолько, чтобы выскользнуть, и исчезла.
«Серафим», держа курс на юг, постепенно покидал тропические широты. Дни стали прохладнее, после утомившего всех тяжелого зноя подул свежий юго-восточный ветер. Умеренно волнующийся океан кишел жизнью, они плыли через облака криля и планктона. Том и Дориан видели с мачты тени косяков тунца – бесконечные потоки рыб легко обгоняли корабль в своих загадочных странствиях по зеленому океану.
Наконец в полдень наблюдения показали, что корабль достиг нужной точки на юге, и на тридцать втором градусе южной широты Хэл развернул его носом на последний отрезок плавания, к мысу Доброй Надежды.
Хэл с облегчением воспринял приближение этого этапа долгого плавания и предстоящую высадку на сушу. Накануне доктор Рейнольдс доложил о первых случаях цинги среди матросов. Эта загадочная болезнь была проклятием всех капитанов дальнего плавания. Стоило кораблю пробыть в море шесть недель, и тяжелые испарения, вызывающие эту болезнь, без всякой причины внезапно обрушивались на экипаж.
Двое заболевших – только начало, Хэл знал это. Они показывали врачу распухшие кровоточащие десны и темные кровоподтеки на животе, где кровь просачивалась сквозь кожу. Никто не мог объяснить причину этой болезни или ее загадочное исчезновение и излечение жертв, едва корабль приходил в порт.
– Господи, побыстрее бы! – молился Хэл, поглядывая на пустой восточный горизонт.
Теперь, на подходе к суше, корабль сопровождали стаи дельфинов – они летели на вершинах волн, ныряли под корпус и появлялись с другой стороны, изгибали под поверхностью блестящие черные спины, высоко взлетали, ударив хвостом, и с вечной улыбкой смотрели на людей проницательными глазами.
Это был океан больших китов. Иногда взгляд с вершины мачты обнаруживал повсюду их фонтаны, искаженные ветром. Гигантские существа покачивались на поверхности. Некоторые превосходили длиной корпус «Серафима» и проходили так близко, что мальчики видели ракушки и морские водоросли, облепившие их тела, словно это были не живые существа, а морские рифы.
– В каждой такой рыбе двадцать тонн жира, – сказал Большой Дэниел Тому, когда они, опершись о бушприт, смотрели, как в кабельтове от корабля из глубины поднимается великан и вздымает к звездам раздвоенный хвост.
– У него хвост шириной с бизань-парус, – удивился Том.
– Говорят, это самые большие живые существа, – кивнул Дэниел. – Десять фунтов за тонну жира… выгодней охотиться на китов, чем на пиратов.
– Но как убить такое огромное существо? – удивился Том. – Все равно что убить гору.
– Да, работа опасная, но есть такие, кто ее делает. Голландцы великие китобои.
– Вот бы попробовать, – сказал Том. – Я хочу быть великим охотником на китов!
Большой Дэниел указал на поднимающийся и опускающийся перед бушпритом горизонт.
– Там, куда мы идем, есть на кого поохотиться, парень. Эта земля кишит дикими зверями. Там есть слоны с бивнями длинней тебя. Может, твое желание исполнится.
С каждым днем возбуждение Тома нарастало.
Измерив положение солнца, он отправлялся с отцом в каюту на корме и смотрел, как отец отмечает положение корабля – линия на карте все больше сближалась с огромной земельной массой, похожей на голову лошади.
Дни Тома были настолько заполнены возбуждением и напряженной деятельностью, что к ночи он должен был бы уставать.
Обычно он успевал поспать несколько часов до полуночи, но в конце первой вахты просыпался и вставал с тюфяка.
Больше ему не нужно было придумывать поводы и упрашивать – Каролина сама охотно приходила в пороховой погреб каждую ночь. Том обнаружил, что разбудил дикую кошку. Она больше не мялась, не скромничала, но не уступала ему в страстности, криками и движениями давая выход буйной страсти.
Том часто уносил на себе следы этих встреч – спина его была исцарапана, а губы искусаны и распухли.
Но в стремлении каждую ночь попадать на свидание он утратил осторожность и несколько раз чуть не попался. Однажды, когда он проходил мимо каюты Битти, дверь внезапно распахнулась и вышла сама миссис Битти. Том едва успел надвинуть на глаза шапку и, проходя мимо, прохрипел, изменив голос:
– Семь склянок первой вахты, на борту все в порядке.
Ростом он не уступал большинству матросов, а коридор был освещен слабо.
– Спасибо, добрый человек.
Миссис Битти так смутилась оттого, что ее застали в ночной сорочке, что тут же виновато юркнула в каюту.
Не раз, пробираясь по орудийной палубе, Том чувствовал, что за ним кто-то идет. Однажды ему даже показалось, что он слышит за собой шаги на трапе, но, обернувшись, он никого не увидел.
В другой раз он в предрассветный час возвращался с нижней палубы, когда по трапу, ведущему с юта, загремели тяжелые шаги. Тому едва хватило времени нырнуть обратно, и по коридору к отцовской каюте прошел Нед Тайлер. Спрятавшись в тени, Том смотрел, как Нед постучал в дверь. Он услышал изнутри голос отца:
– В чем дело?
– Нед Тайлер, капитан. Ветер крепчает. Если и дальше так пойдет, может унести снасть. Разрешите убрать стаксель и убавить большой парус.
– Сейчас буду, мистер Тайлер, – ответил отец Тома.
Минуту спустя он вышел из каюты, натягивая камзол, и по дороге на палубу прошел в нескольких футах от места, где лежал Том.
Том добрался до своего тюфяка на орудийной палубе в тот миг, когда послышался резкий боцманский свисток и в темноте загремел голос Большого Дэниела:
– Все наверх укорачивать паруса!
Присоединяясь к матросам, выходящим в ветреную ночь, Том сделал вид, что протирает сонные глаза.
Но не в характере Тома было тревожиться из-за таких случаев, более того, они даже раззадоривали его. Теперь он ходил гоголем. Аболи с улыбкой качал головой:
– Вот стервец!
Однажды утром, когда корабль взял вправо и его движение стало ритмичным и спокойным в такт подъему и падению длинных океанских валов, Том был наверху среди работающих с парусами.
Неожиданно, без всякой причины, исключительно по причине хорошего настроения и дерзости, он выпрямился на рее во весь рост и стал танцевать хорнпайп. [10]10
Матросский танец.
[Закрыть]
Все на палубе застыли от ужаса, глядя на самоубийственные прыжки Тома. В сорока футах над палубой Том, подбоченясь одной рукой, а другую подняв над головой, выполнил два полных поворота на босых пальцах, потом ухватился за ванту и соскользнул на палубу. У него хватило здравого смысла проделать это, когда капитан был в каюте, но еще до заката Хэл услышал об этой проделке и послал за Томом.
– Почему ты поступил так глупо и безответственно? – спросил он.
– Потому что Том Тадвелл сказал, что я не посмею, – объяснил Том, словно это была лучшая в мире причина.
«Вероятно, так и есть», – думал Хэл, глядя в лицо сыну.
К своему изумлению, он понял, что смотрит не на мальчика, а на мужчину. За несколько коротких месяцев плавания Том окреп и возмужал, так что стал почти неузнаваем. Тело его закалила тяжелая работа, плечи раздались от постоянных усилий при подъеме на мачты и работе с парусами, руки стали мускулистыми из-за многих часов фехтовальных занятий, которые ежедневно проводил с ним Аболи, и равновесие на раскачивающейся палубе корабля он держал как кошка.
Но было что-то еще, чего не мог распознать отец.
Хэл знал, что Том развился раньше других его сыновей, и хотя он старался обуздывать его дикие выходки, он не хотел сковывать эту смелую, склонную к приключениям душу. Втайне Хэл восхищался храбростью сына и гордился им.
Однако он чувствовал, что произошло что-то, о чем он не знает.
Перед ним стоял мужчина, взрослый мужчина, и смотрел на него спокойным взглядом.
– Что ж, – сказал наконец Хэл. – Ты доказал Тому Тадвеллу, что он ошибается. Так что больше нет необходимости плясать хорнпайп на рее.
– Конечно, отец, – с готовностью ответил Том. – Конечно… если кто-нибудь еще не скажет, что мне не хватает мужества.
Его улыбка была заразительной, и Хэл почувствовал, что тоже улыбается.
– Убирайся! – Он подтолкнул Тома к выходу из каюты. – Невозможно спорить с варваром.
Гай сидел на своем привычном месте рядом с Каролиной в каюте мастера Уэлша. Он был бледен и за все утро почти ничего не сказал, а на вопросы учителя отвечал односложно.
Он смотрел в книгу, не глядя ни на Тома, ни на Каролину, даже когда они читали тексты, которые просил прочесть Уэлш.
Наконец Каролина заметила его странное поведение.
– Что с тобой, Гай? Опять морская болезнь? – прошептала она.
Гай не мог заставить себя посмотреть ей в лицо.
– Я здоров, – сказал он. – Не тревожьтесь обо мне.
И про себя добавил: «Никогда больше».
За последние недели, после того как он подписал контракт и его будущее на фактории Компании в Бомбее было обеспечено, Гай создал фантастический мир. Он воображал, что со своими семейными связями и под покровительством мистера Битти быстро сделает карьеру в Компании. Семья Битти станет его семьей, Каролина будет с ним рядом. Он представлял себе, как ежедневно станет наслаждаться ее обществом в тропическом раю Бомбея. Они будут вместе кататься верхом в пальмовых рощах. А по вечерам концерты – Гай играет, Каролина поет, – и чтение стихов, и семейные пикники. Он рука об руку с ней будет гулять по белым пляжам, обмениваясь чистыми, целомудренными поцелуями. Через несколько лет ему исполнится двадцать, он будет занимать важное положение в Компании и сможет жениться. И вдруг все его мечты разлетелись вдребезги.
Когда он пытался думать об открытых им грязных обстоятельствах, его рассудок шарахался, как норовистая лошадь. Руки Гая дрожали, и он чувствовал, как закипает кровь. Он больше ни минуты не мог оставаться в этой крошечной каюте, с двумя людьми, которых он ненавидел так, как вообще не считал возможным. Он резко встал.
– Мастер Уэлш, прошу прощения. Мне необходимо выйти на палубу. Свежий воздух…
Не дожидаясь разрешения, он прошел к двери и вышел на трап. Торопливо прошел на нос, вцепился в фал и подставил лицо ветру. Его горе было безгранично, вся дальнейшая жизнь расстилалась впереди бесконечной пустыней.
– Я хочу умереть! – сказал он вслух и посмотрел за борт.
Вода, зеленая и прекрасная. Там, внизу, такой мир, такое спокойствие…
«Это очень легко, – сказал он себе. – Легко и быстро».
И начал наклоняться к бегущей от носа кипящей волне.
Мощная рука перехватила его свободное запястье, и он едва не упал.
– Ты ничего не потерял там, Мбили, – хрипло произнес Аболи. – Ты никогда не умел плавать.
– Оставь меня! – горько сказал Гай. – Почему ты всегда вмешиваешься, Аболи? Я хочу умереть.
– Твое желание исполнится, это единственное, в чем можно быть уверенным в жизни, – заверил его Аболи. – Но не сегодня, Мбили.
Имя, которым он называл Гая со дня рождения, на языке лесов означало «Второй». Он мягко продолжал сжимать руку Гая.
Гай тщетно старался высвободиться.
– Оставь меня, Аболи. Пожалуйста.
– На тебя смотрят, – негромко сказал Аболи.
Гай оглянулся и увидел, что некоторые свободные от вахты матросы перестали разговаривать и с любопытством наблюдают за их небольшой пантомимой.
– Не позорь отца и меня своей глупостью.
Гай капитулировал и неуклюже соскочил на палубу. Аболи отпустил его руку.
– Поговорим, – предложил он.
– Я не хочу разговаривать – ни с тобой, ни с кем другим.
– Тогда посидим молча, – предложил Аболи и подвел Гая к поручню. Они сели рядом, защищенные от ветра и от глаз вахтенных.
Аболи был молчалив и спокоен, как гора, его присутствие внушало уверенность.
Он не смотрел на Гая и не касался его, но был рядом. Прошли долгие минуты, прежде чем у Гая вырвалось:
– Я так ее люблю, Аболи! Мне словно клыками вспарывают живот!
– Вот как, – негромко хмыкнул Аболи.
Он узнал правду. Клиб не один заметает следы. И этот за кобылицей, как молодой жеребец, бьющий ногой в стену. Удивительно, что Мбили так припозднился.
– Да, я знаю, Мбили, – сказал он. – Я тоже любил.
– Что мне делать? – жалобно спросил Гай.
– Как бы тебе ни было больно, это не убьет тебя, и однажды, раньше, чем ты думаешь, ты забудешь эту боль.
– Я никогда ее не забуду, – с глубоким убеждением ответил Гай. – И никогда не забуду свою любовь к ней.
Хэл Кортни услышал, как пробили корабельные склянки – начало средней вахты.
– Полночь, – прошептал он и уперся кулаками в спину. Он много часов просидел за столом и теперь чувствовал, что тело затекло, а глаза устали. Он встал, подкрутил фитиль лампы, чтобы лучше освещала документы на столе, снова сел в тяжелое дубовое кресло и принялся за работу.
Перед ним были разложены чертежи «Серафима». Он некоторое время изучал орудийную палубу, потом отложил ее план в сторону, придвинул боковую проекцию корабля и принялся их сопоставлять.
– Надо спрятать пушки и придать кораблю вид невооруженного торгового судна, – вслух размышлял он. – Значит, придется снять крышки орудийных портов на нижней палубе…
Он замолчал и нахмурился, услышав, как кто-то скребется в дверь его каюты.
– Кто там? – спросил он.
Погода отличная, ветер легкий и устойчивый. Хэл не ожидал, что ему помешают. Ответа не было, и он, немного подождав, хмыкнул. Должно быть, крыса… или показалось. И он снова обратился к чертежам.
Скрежет послышался снова. На этот раз Хэл раздраженно оттолкнул кресло и встал. Наклонившись под балкой, прошел к двери и распахнул ее.
Перед ним почтительно стояла какая-то фигура. В первое мгновение Хэл не узнал сына.
– Гай? – Он внимательно вгляделся в него. – Что ты здесь делаешь в такой час? Заходи.
Гай вошел в каюту и закрыл за собой дверь. Снял шапку. Лицо его было бледно, он нервничал.
– Отец, я должен тебе сказать… – начал он, запинаясь, вертя шапку в руках.
– В чем дело, парень? Говори, – подбодрил Хэл.
– Кто-то есть в пороховом погребе, в трюме, – выпалил Гай. – Дверь открыта, и там виден свет.
– Что? – резко переспросил Хэл голосом, полным тревоги. – В пороховом погребе? Свет?
Множество дурных подозрений пронеслось в его сознании.
– Да, сэр.
Хэл повернулся и подошел к столу. Рывком открыл верхний ящик, поднял крышку деревянного футляра. Достал оттуда двуствольный пистолет, быстро проверил кремень и заряд, сунул оружие за пояс. Взял второй пистолет, проверил его и оставил в руке.
– Посмотрим, – мрачно сказал он и снял лампу с крюка. – Пойдем со мной, Гай, но тихо. Кто бы там ни был, мы не хотим насторожить разбойников.
Он неслышно открыл дверь, и Гай вслед за ним вышел в коридор.
– Закрывай тихо, – предупредил Хэл и прошел к трапу. Всмотрелся в нижнюю палубу, но никакого света не увидел. Тогда он повернул голову к Гаю.
– Ты уверен?
– Да, отец.
Неслышно ступая, Хэл начал спускаться, останавливаясь на каждой ступеньке и прислушиваясь. Добрался до низа и снова остановился. Только сейчас он увидел слабый свет в щелях двери порохового погреба.
– Да, – прошептал он и взвел оба курка. – Посмотрим, что они задумали.
Он пошел к погребу, держа лампу за спиной, чтобы закрыть ее пламя. Гай шел следом.
Хэл дошел до двери и прижался к ней ухом.
Кроме обычных корабельных скрипов, он услышал звуки, которые его удивили, – негромкие возгласы и стоны, шуршание и легкие удары. Он не мог понять, что это.
Он попробовал открыть замок, и ручка легко повернулась в его руке. Тогда он нажал на дверь плечом. Послышался негромкий скрип, дверь распахнулась. Хэл стоял на пороге, высоко подняв над головой лампу. На некоторое время он прирос к месту. То, что он увидел, было так не похоже на его ожидания, что в первое мгновение он даже не понял, что видит.
К свету его лампы добавился свет зарешеченного фонаря, висевшего на крюке. На полу у ног Хэла лежала скомканная одежда, а перед ним на шелковых мешках с порохом распростерлись человеческие тела. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что люди обнажены. В свете ламп блестела бледная кожа. Хэл смотрел, не веря собственным глазам. Женские локоны, разведенные бедра, широко открытый красный рот, поднятые к верхней палубе и спазматически дергающиеся маленькие ноги, тонкие руки, вцепившиеся в волосы мужчины, голова мужчины, зарывшаяся между белых ляжек, спина и ягодицы женщины бьются о мешки, когда она извивается в порыве страсти.
Казалось, эти двое забыли обо всем на свете.
Даже упавший на них свет лампы не встревожил любовников, потому что глаза девушки были плотно закрыты, а черты лица так искажены страстью, что она показалась Хэлу незнакомой.
Хэл стоял ошеломленный и опомнился, только когда Гай попытался протиснуться мимо него в погреб. Тогда Хэл преградил вход и заслонил от Гая сцену внутри.
– Уходи, Гай! – сказал он, и его голос проник сквозь пелену страсти, окутавшую пару на мешках. Женщина открыла глаза. Они медленно раскрывались, как лепестки фиолетового цветка, когда она в ужасе, с недоверием смотрела на Хэла. Рот ее дернулся в беззвучном крике отчаяния, она приподнялась на локтях, в свете лампы заколыхались ее круглые белые груди. Обеими руками она отталкивала темную голову, застрявшую у нее меж бедер, но не могла поднять ее.
– Том!
Хэл наконец обрел дар речи. Он видел, как мышцы на широкой спине сына потрясенно дернулись, словно в них вонзился кинжал. Том поднял голову и посмотрел на отца.
Казалось, они втроем застыли на целую вечность, глядя друг на друга.
Лицо Тома побагровело от прилива крови, будто он пробежал большое расстояние или принял тяжелый бой. Взгляд оставался плывущим, неопределенным, как у пьяного.
– Во имя Господа, барышня, прикройтесь! – рявкнул Хэл.
Его охватил стыд – ему самому было чрезвычайно трудно оторвать взгляд от обнаженного женского тела.
При этих его словах она обеими ногами оттолкнула Тома и скатилась с мешков на палубу. Схватила сброшенную ночную сорочку, обеими руками прижала к груди и, прикрывая наготу, присела, как дикий зверь в западне. Хэл повернулся и сразу за собой увидел Гая, который вытягивал шею, стараясь заглянуть в пороховой погреб. Хэл грубо вытолкнул его в коридор.
– Убирайся в постель! – рявкнул он. – Это не твое дело. – Гай попятился, услышав гневный голос отца. – Никому не рассказывай, что видел сегодня ночью. Не то я шкуру с тебя спущу.
Гай медленно и неохотно начал пятиться к лестнице, а Хэл снова повернулся к погребу.
Каролина через голову надела сорочку, которая теперь закрывала ее до лодыжек. Она стояла перед Хэлом, понурив голову. Густые локоны вьющихся волос падали вперед, закрывая лицо. Она казалась маленькой девочкой, юной и невинной. Но дьявол свидетель: она доказала, что совсем не такая, мрачно подумал Хэл и посмотрел на сына, который прыгал на одной ноге, пытаясь надеть штаны.
В нем не было ни следа обычной дерзости и бахвальства.
Он натянул штаны, застегнул пояс и униженно остановился рядом с девушкой. Ни один из них не мог посмотреть Хэлу в глаза.
– Мисс Каролина, – приказал Хэл, – немедленно возвращайтесь в свою каюту.
– Да, капитан, – прошептала она.
– Могу только сказать, что я изумлен вашим поведением. Не ожидал от девицы вашего происхождения.
Он почувствовал, что его слова звучат нелепо. «Как будто только простолюдины изображают зверя с двумя спинами», – насмешливо подумал он и поискал менее громкие слова.
– Что сделает ваш отец, когда я расскажу ему?
Теперь она посмотрела на него в подлинном ужасе и словно потеряла всю свою миловидность.
– Ну вы же не расскажете? – Неожиданно, к замешательству Хэла, она опустилась на колени и обняла его ноги. – Только не говорите ему. Я все сделаю, только не говорите ему.
– Встаньте, девочка. – Хэл поднял Каролину на ноги, гнев его рассеялся. Потребовались усилия, чтобы вновь разбудить его. – Идите в свою каюту и не выходите, пока я не пошлю за вами.
– Вы не скажете папеньке? – умоляла она. По ее лицу текли слезы.
– Ничего не обещаю, – ответил он. – Вы заслуживаете хорошей порки.
Он выпустил ее и подтолкнул к выходу. Она побежала к лестнице, и чуть погодя он услышал, как открылась и закрылась дверь ее каюты.
Хэл повернулся к Тому и хотел гневно посмотреть на него, но чувствовал, что его негодование идет на убыль. Вопреки собственному желанию он перенесся на много лет в прошлое, когда в этих южных морях встречались в темной корабельной каюте другой парень и другая девушка. Он был одних лет с Томом, а девушка-голландка на пять лет старше, когда перевела его через порог из детства в зрелость. У нее были золотые волосы и лицо невинного ангела, но тело распутницы и нрав дьяволицы.
Он моргнул, возвращаясь от картин двадцатипятилетней давности, и обнаружил, что Том по-прежнему сокрушенно стоит перед ним.
– Мисс Битти – пассажирка на моем корабле и, следовательно, находится под моей опекой, – сказал он. – Ты осрамил нас обоих.
– Мне жаль, отец.
– Не думаю.
Он посмотрел сыну в лицо и увидел, что тот старается говорить искренне.
– Я хочу сказать, мне жаль, что я тебя опозорил, – поправился Том. – Но если о случившемся никто не узнает, никто не узнает и о твоем позоре.
Хэл едва не ахнул от такого нахальства, но вынужден был согласиться с логикой сына.
– Ты варвар, – сказал он сыну и подумал: «Я в твои годы был таким же молодым быком».
– Я постараюсь исправиться, – пообещал Том.
Хэл смотрел на него. Сам он никогда не решился бы так говорить с отцом. Отец всегда наводил на него ужас. Этот мальчишка его не боится, он уважает отца, вероятно, восхищается им, несомненно, любит, но не боится, если может так стоять перед ним лицом к лицу. «Неужели я не выполнил свой долг? Неужели сын должен был бояться меня? – подумал Хэл. – Нет, я рад, что он такой. Я воспитал его мужчиной».
– Отец, я с готовностью приму от тебя любое наказание. Но если ты известишь семью Каролины, ты опозоришь ее и навсегда сломаешь ей жизнь, – заговорил Том с легкой дрожью в голосе. – Она не заслуживает того, чтобы мы так с ней поступили.
– Согласен, – неохотно признал Хэл. – Ты можешь дать слово, что на корабле больше никогда не станешь искать случая остаться с ней наедине?
– Обещаю. – Том поднял правую руку. – Клянусь.
– Тогда мы больше не будем говорить об этом, и я ничего не скажу мистеру Битти.
– Спасибо, сэр.
Хэл почувствовал себя вознагражденным при виде выражения глаз сына, и ему пришлось откашляться, чтобы избавиться от кома в горле. Он подумал, как бы сменить тему.
– Как ты попал в пороховой погреб?
– Взял взаймы ключ из твоего стола, – прямо ответил Том.
– Взаймы? – переспросил Хэл.
– Да, сэр. Я собирался вернуть его, как только покончу с этим делом.
– Заверяю тебя, больше он тебе не понадобится, – мрачно сказал Хэл. Том послушно подошел к двери и достал ключ из ниши.
– Закрой дверь, – приказал Хэл. И, когда Том это сделал, добавил: – Давай сюда. – Том отдал ему ключ. – Думаю, на сегодня с нас более чем достаточно. Возвращайся на свой тюфяк.
– Спокойной ночи, отец. Я искренне сожалею, что огорчил тебя.
Хэл смотрел ему вслед и печально улыбался. «Может, следовало вести себя с большим апломбом, – подумал он, – но пусть дьявол скажет, как».
Гай с нетерпением ждал вспышки отцовского гнева, которая последует за разоблачением греховной пары. Он ждал, что отец разбранит Каролину, может, даже прибьет ее, как кухонную девку, уличенную в воровстве, потом ее будут оскорблять мать и сестры, и, всеми отверженная, только у него она сможет обрести утешение.
Он представлял себе, как Каролина придет к нему и будет умолять простить ее за то, что она предала его чистую искреннюю любовь. Она попросит его о милосердии и пообещает, что, если он ее простит, она всю жизнь будет искупать перед ним свою вину. Эта мысль согревала его, приносила облегчение после ужасных страданий той ночи, когда он впервые прокрался за Томом на нижнюю палубу и обнаружил грязь, в которую тот погрузился.
