Текст книги "Амундсен"

Автор книги: Тур Буманн-Ларсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 41 страниц)

ЧАСТЬ II
СОСТЯЗАНИЕ ЗА ЮЖНЫЙ ПОЛЮС

Глава 9
КОРАБЛЬ ВО СЛАВУ КОРОЛЯ

«Следующей задачей, которую я задумал разрешить, было открытие Северного полюса» – так начинается глава о Южном полюсе в амундсеновских воспоминаниях 1927 года. И далее: «Мне очень хотелось самому проделать попытку, предпринятую несколько лет тому назад доктором Нансеном, а именно – продрейфовать с полярными льдами через Северный полюс поперек Северного Ледовитого океана».

Готовясь к третьему походу «Фрама», Руал Амундсен постоянно подчеркивал, что видит своей главной задачей вовсе не достижение Северного полюса, а проведение научных наблюдений «в северных полярных широтах». В период приготовлений и изыскания финансовых средств требуется некоторая маскировка, когда же предприятие остается позади и речь идет о расстановке исторических вех, от приукрашивания можно и отказаться. Тогда имеют значение не благородные помыслы, а твердые факты. Кто первым проник сквозь игольное ушко? Кто первым добрался до кончика булавки? Амундсен не считал нужным лгать до бесконечности. Даже если эта ложь была белая и пушистая.

Чтобы понять события, развернувшиеся вокруг обоих полюсов, следует забыть пролегающее между ними расстояние. Остальное – дело тактики. События происходят в течение четырех лет, с 1908 по 1912 год. Участвуют в них четыре человека. Американцам Куку и Пири никакого научного прикрытия не требуется: на их континенте рекорд – достаточное основание для экспедиции. Европейцы Скотт и Амундсен зависят от исследовательского камуфляжа. За ними возвышается фигура пятого участника, Фритьофа Нансена, которому пришлось отказаться от полюсов и удовлетвориться заточением в башне из слоновой кости и занятиями чистой наукой [51]51
  Не считая плавания на яхте «Веслеме» на Шпицберген летом 1912 года, Нансен в это время отошел от научной деятельности, сосредоточившись на общественном поприще. На нем благодаря своему авторитету достиг немалых успехов (ср.: Нансен-Хейер Л.Книга об отце).
  Буманн-Ларсен исходит из идеи состязания в достижении полюсов, идя на поводу у газет того времени. Научный результат был меньшим у англичан, поскольку поход Скотта летом 1911–1912 годов был незначительным продолжением маршрута Шеклтона (1908–1909), тогда как мощные научные силы на мысе Эванс (Дебенэм, Пристли) успешно компенсировали недостаток открытий у полюса, став научным фундаментом при организации Полярного института имени Скотта в Кембридже в близком будущем. Если бы не бесплодный в научном отношении маршрут самого Пири, сходящиеся на полюсе маршруты Кука и Пири, охватив значительное пространство, привели бы к ликвидации обширного «белого пятна» в самых высоких широтах Северного полушария.


[Закрыть].

Руал Амундсен – профессиональный полярный путешественник, с разных сторон готовивший себя именно к этому поприщу. На протяжении веков основной целью всех полярных первопроходцев был Северный полюс, так что намеченная «следующая задача» актуальна и не нуждается в дополнительном обосновании. Однако она крайне сложна, а потому ей необходима дополнительная движущая сила.

По сути дела борьба за покорение полюсов шла не столько между странами, сколько между личностями. В битве за Северный полюс суждено было сойтись американцам. Долгое время казалось, что за Южный полюс предстоит состязаться военно-морским офицерам из Великобритании: Роберту Скотту и Эрнесту Шеклтону. Будучи четырьмя годами младше Скотта, Шеклтон участвовал в его первом походе к Южному полюсу, предпринятом в 1901–1904 годах, – точно так же, как Фредерик А. Кук участвовал в первой гренландской экспедиции Пири. На обеих аренах – северной и южной – использовались сходные пути и методы. Младшие бросали вызов старшим: да победит сильнейший.

У Руала Амундсена положение было иным. По крайней мере на первый взгляд. Ему не довелось ходить в поход с Нансеном, хотя в детстве это было его самой заветной мечтой. Амундсен был скорее последователем своего учителя, чем его соперником. Но так не могло длиться вечно – у Руала Амундсена был не тот характер.

В послужном списке Фритьофа Нансена было одно слабое звено: он не достиг Северного полюса. Если не считать этого, дрейф через Ледовитый океан был несомненным триумфом. У Амундсена хватало воображения строить собственные планы, однако ничего лучше покорения Северного полюса выдумать было нельзя, тем более что именно на этом маршруте открывалась возможность со всей очевидностью превзойти Нансена. Амундсен мог сколько угодно восторгаться наставником в качестве ученика, но если он водрузит флаг на полюсе, Фритьоф Нансен будет побежден, и побежден в соревновании на его собственной дистанции.

Нансен был пятью годами моложе фанатика Северного полюса Пири и все же слишком стар, чтобы пуститься в новый дрейф через Ледовитый океан. Его последний шанс достичь какого-либо полюса – предпринять молниеносное наступление на Южный, типа лыжного перехода через Гренландию. Планы уже составлены. К сожалению, этому спортсмену мешают его интеллектуальные способности. Ни один полярник не испытывал такого раздвоения между честолюбивыми помыслами и серьезными занятиями наукой, как Фритьоф Нансен [52]52
  Именно разница в транспортном обеспечении полюсных маршрутов в Антарктиде привела к гибели отряд Скотта. В отличие от Скотта, отряд Кука, использовав до предела возможности собачьих упряжек и оказавшись на грани гибели, уцелел, поскольку (в отличие от англичан) завершал возвращение в летних условиях и при наличии дичи.
  Предположения о возможности успеха Нансена на пути к Южному полюсу весьма гадательны, поскольку в распоряжении этого полярного корифея не было теории, подобной той, на основании которой был осуществлен дрейф «Фрама».


[Закрыть].

Руалу Амундсену по-прежнему нужна была помощь соотечественника. Он понимал, что для достижения цели нельзя ни словом обмолвиться о Северном полюсе, а следует делать упор на чисто научных задачах. Если Амундсен хочет воплотить в жизнь собственные планы Нансена, это будет отвечать и честолюбию учителя, и его научным интересам. Никто лучше Нансена не знал океанографических и метеорологических задач, ожидавших своего решения в полярном бассейне.

Предполагается, что Амундсен впервые заговорил с Нансеном о планах на будущее в феврале 1907 года, во время их встречи в Лондоне. Там они не только оба присутствовали на банкетах, устроенных Норвежским клубом и КГО, но и сам Фритьоф Нансен как норвежский посланник дал обед в честь своего компатриота. Разговор то и дело возвращался к «Фраму».

Полюсов было два, полярный же корабль в Норвегии имелся один [53]53
  Авторский домысел – для похода к Южному полюсу особые свойства «Фрама» не были необходимы.


[Закрыть]. Если Амундсен предпримет дрейф через Северный Ледовитый океан, он займет судно на несколько лет. И тогда, увы, о путешествии профессора к Южному полюсу придется забыть. Увы?

Наставник обладал приоритетным правом на «Фрам». Ученику оставалось лишь смиренно дожидаться ответа. Пока Нансен размышлял, Амундсен мог спокойно решить, что будет делать в том или ином случае. Запасной вариант у него был: судно, пришвартованное в стратегически удобном месте – в Сан-Франциско. Никто не знал планов Руала Амундсена в отношении «Йоа», не понимал, почему он не возвратился домой на ней, а теперь не пытается ее продать.

В мае 1907 года ему приходит письмо из Тромсё, от Хельмера Ханссена [54]54
  Хельмер Ханссен– норвежский дипломат, некоторое время – министр иностранных дел. При его активном участии произошла передача Шпицбергена в 1920 году под суверенитет Норвегии при заключении Парижского договора с известным признанием прав России на архипелаге наравне с другими государствами.


[Закрыть], у которого «всё в полном порядке, только уж больно тихая и скучная жизнь, рановато мне уходить на покой». В виде средства от скуки в кругу женщин и детей Ханссен предлагает провести «Йоа» обратно Северо-Восточным проходом. «Не потому, что на этом пути возможны какие-либо открытия и прочие неожиданности, а исключительно потому, что плавание вдоль северного побережья Сибири дало бы возможность запастись дорогими мехами по приемлемой цене».

Со временем Хельмер Ханссентаки проплывет Северо-Восточным проходом, но не на «Йоа». У Начальника были свои соображения, почему шхуне лучше оставаться в Америке, однако он держал их в тайне и от Нансена, и от Ханссена. Его планы не были целиком и полностью связаны с «Фрамом». «Йоа» доказала, что она тоже может сослужить неплохую службу. Амундсен даже не был уверен, какому судну отдать предпочтение. Это зависело от многого, не только от исхода профессорских раздумий.

***

В августе 1907 года Руал Амундсен завершает свое европейское турне в Гамбурге, проводит несколько дней там и возвращается на родину через Данию, ненадолго задержавшись в ютландском поместье барона Ведель-Ярлсберга. По прибытии домой оказывается, что просочились кое-какие сенсационные слухи о его планах. Говорят, что капитан намерен в следующей экспедиции использовать в качестве тягловой силы белых медеведей! Еще большую сенсацию вызвало подтверждение слухов самим Амундсеном. 3 сентября в газете «Афтенпостен» появляется следующее его высказывание: «Меня давно занимала мысль о том, что из белого медведя должно получиться замечательное ездовое животное, но никто не верил в ее осуществление. И вот в Гамбурге я попал в потрясающее зоологическое заведение Хагенбека и увидел, какие чудеса он творит с помощью дрессировки. Хагенбек – подлинный ученый в своей области». Карл Хагенбек подкрепил веру Амундсена в возможность использования диких зверей на службе человека: «В дрессированном виде белый медведь – самое ручное и преданное создание из всех четвероногих. Гораздо покладистее собак».

Руал Амундсен не спешит разглашать своих планов (как в отношении медведей, так и в отношении других вещей), однако признается, что затеян научный эксперимент: «За зиму Хагенбек попытается в виде опыта приучить парочку медведей к саням и упряжи».

Неужели на царя Ледовитого океана можно надеть узду цивилизации, впрячь его в сани и заставить тянуть их лучше собак, оленей или пони? Идея напрашивалась сама собой и была отнюдь не новой. Например, Юлиус фон Пайер, в начале 70-х годов XIX века открывший Землю Франца-Иосифа, рассказывает в отчете об экспедиции, что его люди поймали двух белых медведей: «Команда всерьез намеревалась заставить их на обратном пути в Европу тащить нарты».

Но действительно ли можно было отыскать достойное XX века решение таких проблем в мире животных? Сразу после интервью в «Афтенпостен» к Амундсену обратился инженер из Христиании Д. Г. Мартенc и, прося сохранить его визит в строжайшей тайне, захотел познакомить полярника с секретными планами Отто Свердрупа для второго похода на «Фраме».

«Месяца за два до отплытия Свердрупа я изобрел моторные сани, которые движутся с помощью колеса и перемещаются по льду вроде белого медведя или, если угодно, слона… скорее даже слона. Мотор у них работает на керосине. Хотя экспедиция была уже полностью экипирована, а отпущенные на нее деньги истрачены до последнего эре, Свердруп со товарищи настолько увлеклись моей идеей, что изыскали средства для постройки саней и я стремглав кинулся в Англию наблюдать за их изготовлением». Как объяснил Мартене, при том, что выход экспедиции в море задержался, построить сани вовремя все же не успели. Решено было дослать их на север позже, однако после отбытия «Фрама» дело застопорилось – по финансовым причинам.

Изобретение инженера Мартенса было не менее сенсационно, чем метода Хагенбека. Кроме того, из его сообщения выяснились такие подробности о благоразумном капитане Свердрупе, которые никому не приходили в голову: «Официальный план похода Вам известен, но на самом деле капитан собирался вморозить "Фрам" в лед, а потом взять сани и двигаться прямо к полюсу».

Хотя Руал Амундсен сам всю жизнь охотился за разнообразными техническими новинками, едва ли он согласился на предложение Мартенса «закончить изготовление саней». Кстати, всего за два месяца до его собственного похода на «Фраме» Амундсену предложили еще одни сани: их приводил в движение «довольно мощный дизельный мотор с усовершенствованной мною системой зажигания». Изобретатель, требовавший от Амундсена «твердого обещания не разглашать тайну», подписался: Халвор Т. Нурбё из прихода Бё в Телемарке.

Христианийский инженер рассчитывал, что его моторные сани будут делать по десять миль в час. Технический гений из Бё тоже был настроен оптимистично: «Вероятно, сани можно разогнать до такой степени, что они будут поддерживать скорость почти вдвое – или более чем вдвое – выше той, с которой, насколько нам известно, двигались Скотт и Пири. А ветронепроницаемое парусиновое укрытие и небольшая печка создадут в санях дополнительные удобства, сделав их прямо-таки уютными». К сожалению, Амундсену пришлось отказаться и от этого моторизованного чуда. Весной 1910 года менять планы не стоило. Теперь полярный путешественник, видимо, рассчитывал лишь на одну замену для «собак с вечно израненными лапами» – выдрессированных Карлом Хагенбеком «белых медведей в упряжке».

***

На решение судьбы «Фрама» у Фритьофа Нансена было полгода. Руал Амундсен поднял отнюдь не простой вопрос. Нельзя было ожидать от него скорого, невзвешенного ответа.

Если какой-то норвежский корабль и заслуживал наименование «королевского», это был «Фрам». В него вложила свои надежды и чаяния (не говоря уже о деньгах) вся страна. На постройку судна бедная зависимая нация истратила 250 тысяч крон. «Фрам» воплощал честолюбивые замыслы маленького народа, стремившегося мгновенно превратить свое несамостоятельное государство в великую державу. Корабль викингского короля воплощал собой силу, мужество, жажду деятельности и тягу к экспансии. Но викингский корабль ассоциировался не только с благородством и славой: от него веяло также страхом и разрушением. Это был военный корабль, который опустошал земли и умерщвлял людей.

У «Фрама» тоже было две стороны: светлая и темная. Плавание по Ледовитому океану принесло Норвегии блеск славы, укрепило самосознание народа, послужило его сплочению. Благодаря этому походу Фритьоф Нансен возвысился до положения символа и предводителя нации. Но три года, проведенные в ледовой пустыне, стоили ему недешево: они омрачили его душу и прихватили морозом его недавно заключенный брак. У Евы Нансен, которая сама когда-то нарекла корабль «Фрамом», он стал вызывать грустные мысли. Самым страшным было не долгое расставание, а годы лихорадочных приготовлений к экспедиции и особенно то, что за ней последовало: совместная жизнь с человеком, на котором крайне плохо отразилось трехлетнее арктическое заточение.

Фритьоф Нансен побеждал приступы депрессии работой. Его разносторонняя одаренность позволяла ему решать всё новые проблемы – сначала научные, а вскоре и политические. Третьим походом Фритьофа Нансена стала борьба, которую он вел в 1905 году за независимость Норвегии. Его деятельность как стратега и вдохновителя общественного мнения логически продолжала две предшествующие экспедиции. С самого первого шага на лыжах по льду Гренландии Фритьоф Нансен считал свои успехи полярного путешественника трудом на благо родины.

Должность посланника в Лондоне, которую взял на себя Нансен, стала своеобразной зимовкой в его третьей – политической – экспедиции. Представляя Норвежское королевство в туманном Альбионе, Фритьоф Нансен должен был добиться договора с Великобританией и тем самым укрепить независимость своей страны. Осенью 1907 года эта работа приблизилась к завершению. Наконец-то он будет свободен – свободен для покорения Южного полюса.

Если достижение Норвегией независимости увенчало бы политические усилия Нансена, то покорение Южного полюса стало бы его вкладом в национальное дело как лыжника и полярного путешественника. Для человека, преодолевавшего на собаках и лыжах северные торосы, поход через неподвижный ледяной покров Антарктиды был бы не труднее пересечения Гренландии или пасхальной прогулки по Хардангерскому плоскогорью. У норвежца стояли наготове и лыжи, и корабль. Нужно было лишь вырваться из-под тирании дипломатического поприща – и от жены и матери его детей, целиком посвятившей жизнь мужу.

Нет, Фритьоф Нансен отнюдь не ощущал себя на пороге свободы, он, можно сказать, переживал глубокий нравственный кризис – конфликт между интересами Евы и своими собственными. Ева с Фритьофом поженились 9 сентября 1889 года, вскоре после возвращения Нансена из Гренландии. К тому времени уже был задуман дрейф «Фрама» через Северный Ледовитый океан – викингский поход, отнявший у супругов годы, которые должны были стать основополагающими для их брака. Затем пошли неустанные труды иного рода: лекционные турне, книги, общественная деятельность (борьба за свободу, зимовки в Лондоне и проч. и проч.). За все это время Нансен ни разу не изменил себе и своим идеалам. Изменял только Еве. Другие женщины увлекали его в походы, не требовавшие ни мужества, ни выносливости, – для них достаточно было крохотного изъяна в характере великого человека.

У Фритьофа Нансена не было политических или научных мотивов покорять Южный полюс. У него был план, обреченный на успех, было положение в обществе, позволявшее воплотить замысел в жизнь, и была свойственная всем полярникам изрядная доля тщеславия. Достичь Северного полюса Нансену не удалось, но у него оставался шанс расписаться на другой странице в хронике человечества. Этой пустой страницей был Южный полюс.

И тут в усадьбе Пульхёгда зазвенел колокольчик.

Дом Нансенов в Люсакере представляет собой сооружение в ибсеновском духе – замок с башней, где живут пятеро детей, мать семейства (бывшая певица, давно забросившая певческую карьеру), а также физический и духовный великан, постоянно борющийся с самим собой – второй Бранд, доктор Сгокман, строитель Сольнес, Йун Габриель Боркман [55]55
  Герои произведений Ибсена.


[Закрыть]. Фритьоф Нансен уже признался: Хенрик Ибсен был «человеком, который наложил отпечаток на всю мою юность, определил мое развитие, указал на возвышающее значение воли и необходимость следовать своему призванию». С учетом этих слов не будет преувеличением назвать следующий эпизод сценой из ибсеновской драмы, хотя Ибсен год как покоится на кладбище Христа Спасителя.

Дело происходит в конце сентября – начале октября. Отпуск, который норвежский посол проводил на родине, закончился. Уже собраны чемоданы для возвращения в Лондон. И тут в просторный мрачный холл Пульхёгды вступает Руал Амундсен. Он никогда не искал параллелей между собой и персонажами Ибсена. И все же его роль словно вышла из-под пера драматурга. Молодой герой без предупреждения является к старшему, и это вторжение дает толчок к развитию событий, вызывает обмен репликами в роковой драме, недоступной его пониманию.

В кабинете посла звенит колокольчик. Эту сцену описала в книге о родителях старшая дочь Нансенов, Лив [56]56
  Сам Амундсен заранее предвидел, что реакция общества на смену планов в отношении цели экспедиции на «Фраме» не будет однозначной, и в книгах подробно не писал о реакции Нансена. Об отношениях Нансена и Амундсена (включая тему Южного полюса) довольно подробно рассказала Лив Нансен-Хёйер в своей «Книге об отце», которая вышла в Ленинграде в русском переводе в 1973 году.


[Закрыть], которая (единственная из детей) появилась на свет еще до первой экспедиции «Фрама». Рассказал ли ей о посещении кто-то из родителей, или четырнадцатилетняя девочка стояла у перил бельэтажа и сама видела, как отец нехотя спускается из своей башни?

Он заходит в спальню к жене. Тут звучит первая из двух реплик, ее: «Я знаю, чем это кончится». Его раскусили. На миг он застывает, расплюснутый между ее взглядом и собственной совестью.

Посол уже спустился на два пролета – из кабинета в башне на второй этаж, а оттуда в бельэтаж. Впереди еще один лестничный пролет. У Нансена пока есть возможность искупить вину и отвести объявленный приговор, возможность не потерять достоинство, возможность доказать свою верность. В самом низу звучит вторая реплика: «Вы получите "Фрам"».

Драма достигла кульминации, причем без единой реплики со стороны Руала Амундсена. Он покинул Пульхёгду с безмерным облегчением. Впоследствии он почувствует на своих плечах бремя целого континента.

Глава 10
БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ В УПРЯЖКЕ

Посланник Нансен возвращается в Лондон. Одновременно Руал и Леон Амундсены отправляются в путешествие за Атлантический океан: импресарио Рэндалл наметил для Руала продолжительное турне по Соединенным Штатам.

Оно открывается 20 октября 1907 года выступлением в Нью-Йорке, в знаменитом Карнеги-холле. «Чтобы заполнить зал, вмещающий две с половиной тысячи человек, и создать видимость успеха, – писал импресарио, – нам придется в известной степени опираться на соотечественников». Иностранец может рассчитывать на удачное лекционное турне после триумфальной экспедиции прежде всего благодаря обширным колониям иммигрантов. Это, объяснил Рэндалл, относится не только к покорителю Северо-Западного прохода: в свое время сам Нансен потерпел с докладами «финансовую неудачу везде, где было мало норвежцев». Ну спасибо, что просветил…

Руал Амундсен надеялся за одну зиму в Америке заработать хорошие деньги. Кроме того, он надеялся повидать в Нью-Йорке своего друга и наставника с «Бельгики» – Фредерика А. Кука. Но Рэндалл еще в июле сообщает, что «д-р Фред. Кук отбыл в неизвестном направлении». Забавно. Только после отъезда из Нью-Йорка Амундсена нагоняет письмо от Кука с самыми теплыми поздравлениями.

Письмо крайне загадочное. Датированное 7 ноября 1907 года, оно написано на фирменной бумаге нью-йоркской гостиницы. Бумагу д-р Кук, вероятно, выбрал для отвода глаз. Он давным-давно уехал на север, хотя до его марш-броска к Северному полюсу оставалось еще четыре месяца. «Мне очень жаль, что Вы не застали меня. Я слышал, Вы собираетесь к нам опять в апреле… Если это так, спишитесь со мной, причем заблаговременно».

Послание указывает на то, что д-р Кук не хотел рассказывать старому другу, где и когда он будет находиться. Опасался конкуренции или что-нибудь скрывал? В апреле 1908 года Фредерика Кука совершенно точно не застать в Нью-Йорке. Тогда он будет как раз в той неназываемой точке земного шара, куда всеми силами стремится попасть Руал Амундсен. Вероятно, Кук будет там… а может, совсем в другом месте. [57]57
  В описываемое время Кук находился в эскимосском селении Анноаток на севере Гренландии, где остался зимовать с одним помощником для подготовки к полюсному маршруту. В своей попытке выступить в качестве эксперта в споре Пири и Кука о первенстве в достижении полюса пресса (в первую очередь американская) набором порой даже не неумелых, а скорее нелепых аргументов настолько дезориентировала читателей, что последствия этой газетной шумихи сказываются (в частности, в восприятии Буманн-Ларсена) и в настоящее время, в то время как у исследователей Арктики вся природная информация Кука спустя десятилетие получает признание Так, начальник первой американской дрейфующей станции Джозеф Флетчер заявлял «Я считаю невозможным поверить, что доктор Кук лгал Описание его путешествий является честным и точно обоснованным Для него было бы невозможным сфабриковать свой рассказ на основе его знаний ледовых условий и движения льда в Арктическом бассейне» ( Лактионов А. Ф.Северный полюс M, 1960. C. 182) Свидетельство в пользу честности Кука является весьма важным, поскольку он оставил ценные воспоминания об Амундсене (в частности, о перспективах полярных исследований), опубликованные «Polar Priorities» (1995 № 15), которые Буманн-Ларсен не использовал в настоящей книге, то ли не зная о их существовании, то ли в силу известной предвзятости по отношению к Куку.


[Закрыть]

18 ноября Леон снова в Христиании и вскоре начинает получать отчеты от повеселевшего лектора: «До Рождества мне удастся скопить тысячу долларов, а это уже кое-что».

После Рождества Руал направляется на западное побережье: «Я собираюсь подвергнуть "Йоа" тщательному осмотру, дабы проверить, можно ли предпринять на ней новое путешествие».

Неужели Амундсен сомневался, уступит ли ему Нансен «Фрам» для похода к Северному полюсу? Или хотел сократить расходы, выйдя в экспедицию на крошечной «Йоа»? Или стремился обеспечить себе большую независимость от г-на профессора? «Йоа» по-прежнему стояла в Сан-Франциско. Оттуда было рукой подать до Берингова пролива, через который можно войти в Северный Ледовитый океан. Каковы бы ни были мотивы Руала Амундсена, раскрывать карты он не намерен. «Только, пожалуйста, никому ни слова», – просит он брата.

14 декабря (пока этот день не ознаменован ничем особенным и выбран чисто случайно) Руала Амундсена чествуют в американской столице. «Вчерашнее торжество было поразительным по размаху. На него сползлась и съехалась вся вашингтонская знать – послы, министры и т. д. Должен был присутствовать также президент, но ему помешала болезнь дочери. Вице-президент Североамериканских Соединенных Штатов Фэрбенкс вручил мне золотую медаль. Медаль огромная – потянет на 250 долларов. Спереди изображен весь американский континент, причем на месте магнитного полюса вделана звезда из синего сапфира (?). Сзади – надпись о том, что медаль предназначается мне. Ничем подобным меня еще не баловали». Леону Руал с гордостью пишет: «Вечер превратился в чествование не одного меня… от начала до конца чествовали Норвегию».

Вскоре родина по ту сторону Атлантики погружается в траур. Незадолго до Рождества отошла в мир иной хозяйка Пульхёгды. «Пришло страшное сообщение о кончине фру Нансен. Я тут же телеграфировал г-ну министру», – пишет Руал Леону. Фритьофу Нансену предстоит пережить еще одну полярную ночь. Кремация происходит в тесном кругу. Прах развеивают по ветру. Леону каким-то образом удается передать венок.

Руал Амундсен отмечает Рождество в Лейк-Форесте (под Чикаго), у своего друга Фредрика Хермана Гаде. Глава семейства, владелец Фрогнерской усадьбы [58]58
  Старинный помещичий дом, где в настоящее время размещается Ословский городской музей.


[Закрыть]Герхард Гаде, участвовал в торжественном обеде, данном в Христиании по случаю возвращения полярника из экспедиции на «Йоа». Все три его сына окончили Гарвардский университет и пожелали обосноваться в Соединенных Штатах: Джон в Нью-Йорке, Гораций в Бостоне и Херман в Чикаго. Поскольку все трое взяли себе жен из влиятельных (если не баснословно богатых) американских семейств, совместными усилиями они обладали сетью связей, совершенно бесценной для друга детства.

Херману Гаде предстояло сыграть в жизни Руала Амундсена особую роль. Открытый, любезный, подчеркнуто общительный, Херман сильно отличался от своего младшего товарища (между ними была разница в год). Будучи человеком светским, он умел проявить гибкость и легко приспосабливался к обстоятельствам; в то же время Херман испытывал безудержную тягу к свершениям большего масштаба, чем пополнение и так туго набитой мошны. Честолюбивый адвокат и предприниматель не меньше нуждался в славе Руала Амундсена, чем тот нуждался в связях и одолжениях состоятельного друга. Школьные приятельские отношения между ними переросли в дружбу, основанную на неафишируемой взаимности и отличающуюся тесной близостью, которая в остальных случаях отнюдь не типична для Руала Амундсена.

Полярного путешественника всю жизнь тянуло к тихому уюту счастливой семьи. Свое благоустроенное гнездышко в Лейк-Форесте Херман Гаде назвал в честь родной усадьбы – Фрогнером. Туда, где в довольстве и богатстве жил адвокат с женой Алисой и двумя детьми, очень любил наведываться Амундсен. Однако, хотя исследователь Арктики использовал любой предлог посетить Чикаго, ночевал он далеко не всегда во Фрогнере.

Связи общительного Хермана простирались далеко за пределы круга зажиточных чикагских поставщиков консервов. Изредка «старому срамнику» (как радостно называл его друг) нужно было прибегать к своим организаторским талантам, чтобы устроить для Амундсена ночевку под материнским крылышком мадам Кэрри – разумеется, если у той находилась свободная «девочка».

Полярник не терпит праздности. «Чем бы мне занять субботний вечер? – спрашивает он Хермана и, не дожидаясь ответа, продолжает: – Может, что-нибудь предложит моя старая подружка Кэрри? Спроси-ка ее насчет пикантной маленькой француженки и, если она не занята, договорись о встрече на субботу, в 9 часов. Полагаясь на твои блестящие способности по части организации таких дел, буду собираться в вашу сторону».

В своих воспоминаниях Руал Амундсен утверждает, что прожил жизнь «в самых строгих понятиях о чести». Очевидно существовавшие в его эпоху моральные нормы не мешали' ему за деньги сношаться с бесстыдными женщинами. Точно так же понятия о чести не препятствовали его участию в торговле эскимосками. Речь ведь шла об удовлетворении насущной потребности – вроде потребности в еде или тепле. Везде человеком двигал один инстинкт, будь то в Пенсаколе или в Гренландии, в Чикаго или в гавани Йоа. Разница были лишь в ценах: то, что в одном месте стоило несколько долларов, в другом предлагалось за иголку или пустой ящик.

У нашего полярника сугубо рациональный подход к окружающему миру, для него что люди, что звери – всё едино. Он так же спокойно ест собак, как любит женщин, так же спокойно любит женщин, как ест собак. Мужчины ходят на охоту, а потому готовы на что угодно за ружье. Женщины шьют, а потому готовы на что угодно за иголку. Для устремленного вперед всё кругом – не более чем средство. Новые собачьи туши найдутся и на следующем складе. Есть склады для утоления голода физического, а есть – для утоления любовного. Он мужчина. Мужчина, идущий к цели.

Рождество – самое время для размышлений. «Как дела у Нансена? – спрашивает Руал Леона под Новый год. – Останется ли он в Норвегии или решил вернуться на свою должность?» Иными словами: едет ли обратно в Лондон или, может, надумал предпринять путешествие к Южному полюсу? Теперь ведь ему не надо считаться с чужими интересами и можно отправиться на заснеженный край земли, дабы забыть про свою несчастную судьбу.

В течение февраля 1908 года Амундсен, по-видимому, получил от Хагенбека из Гамбурга сообщение о том, что белые медведи неплохо тянут в упряжке. Руал пишет Леону: «С любопытством прочитал об успехах Хагенбека… впрочем, если я пойду на "Йоа", места для мишек у меня не будет». Только у «Фрама» достаточно вместительный трюм, чтобы возить медведей.

Так складывается жизнь каждого полярника: разъезжая по свету с рассказом о прошлой экспедиции, он готовит следующую. Скоро пора будет обнародовать план. Амундсен уже заготовил название: «Намечаемая эксп. для изучения полярного бассейна». Звучит солидно. При этом ни слова о Северном полюсе, ни слова о белых медведях.

Лишь в марте Руал может доложить Леону, что «Йоа» находится в хорошем состоянии. Тем не менее: «Я намерен так или иначе сбыть ее с рук». Амундсен остановил свой выбор на «Фраме». И на «белых медведях в упряжке».

***

В конце апреля лектор возвращается в Европу. Конечно, он заработал определенную сумму, но далеко не такую, какую может дать основной капитал – ореол славы вокруг его имени. В письме из Лондона Амундсен просит Гаде забрать из Чикагского клуба коробку с диапозитивами. Однажды, прибавляет Руал, он забыл в том же незадачливом месте калоши. Сколько всякого должен держать в голове полярник!

Летом 1908 года, «посоветовавшись с Нансеном», Руал Амундсен едет в Берген знакомиться с последними достижениями в области океанографии (как в свое время ездил в Гамбург изучать магнетизм). Наука налагает свои обязательства. «Моя следующая экспедиция как раз будет посвящена изучению северных морей», – объясняет он другу Херману, который при всем многообразии интересов никогда не заглядывался в сторону естествознания.

Будущий океанограф впервые направляется в Берген по железной дороге, недавно проложенной через Хардангерское плоскогорье. «Поездка среди гор производит неизгладимое впечатление», – пишет он Леону 24 июля 1908 года. По этим самым горам братья плутали двенадцать лет назад. Теперь там тянутся рельсы. «За короткое время мы перенеслись из многоцветного летнего пейзажа в царство льда и снега, в первозданную природу, чего мне не приходилось наблюдать ни в одном поезде. Эта дорога – чудо техники». Здесь инженерное искусство победило зиму. Когда-то в Сан-Франциско Амундсен видел, как с помощью техники преображается лето, как его превращают в сказку. Ему тогда показалось, будто он попал в рай: «Едешь на автомобиле меж апельсинов и роз». Технические новшества приводили полярного путешественника в восторг. Тем не менее он пока не отказался и от идеи белых медведей.

По возвращении из Штатов Руал Амундсен принял важное решение: купил себе дом. В точности как Фритьоф Нансен, который после похода на «Фраме» выстроил себе замок в Люсакере, Амундсен вложил доход от экспедиции в покупку дома. В его случае это был не замок, а довольно просторный для холостяка коттедж. Можно сказать, летний дом типа шале. Дом располагался к юго-востоку от Христиании, на берегу Бунне-фьорда, и имел хороший доступ с моря и крайне затруднительный (крутой, малопроходимый подъем) – со всех прочих сторон.

Покинув родительский дом, Руал Амундсен сменил в Христиании не один адрес. Последний дом в Свартскуге, рядом с Болерудской пивоварней, находился примерно в полутора милях [59]59
  Норвежская миля равна 10 километрам.


[Закрыть]от столицы – в направлении родного Борге. Леон уже провел на берегу Бунне-фьорда несколько летних сезонов, и, разумеется, именно ему доверены оформление покупки и надзор за необходимыми переустройствами. По примеру друга Хермана, назвавшего свой особняк Фрогнером, Руал нарекает новый дом Ураниенборгом. (Почитай отца твоего и мать твою.) В домик для прислуги переезжает няня. Его Амундсен зовет «малым Ураниенборгом». Идиллическая картинка.

Руал Амундсен считает делом чести заботиться о тех, кто в трудную минуту стоял с ним рядом. Старую Бетти он обеспечивает жильем, экипаж «Йоа» – работой. В Америке до него доходит сообщение, что оказался не у дел Педер Ристведт. Капитан Амундсен убежден, что взять на себя заботу о моряках, которые «пожертвовали всем ради Норвегии», обязано государство. Он просит Леона связаться с бывшим механиком по телефону. «Я же напишу прямо Лёвланну [сменившему Микельсена на посту премьер-министра. – Т. Б.-Л.] и выскажу ему свое мнение по этому поводу».