Текст книги "Амундсен"

Автор книги: Тур Буманн-Ларсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц)

Глава 12
РИСКОВАННЫЙ ШАГ

Леон Амундсен в одиночестве отправился на Мадейру. Ему подвернулся пароход из Гамбурга, который и доставил его в один из последних дней августа на экзотический остров в южной части Атлантического океана [68]68
  Точнее было бы сказать – в его срединной части, поскольку остров расположен к северо-западу от Марокко.


[Закрыть].

Там высокий, представительный норвежец снял номер в фуншалской гостинице «Беллависта» и пошел выполнять первое задание, определенное ему для знойного города: нужно было забрать почту в норвежском консульстве. Получив письма, адресованные капитану Амундсену и его команде, Леон должен был проверить, все ли заказанные припасы доставлены на место. Затем ему оставалось лишь ждать. 4 сентября он тихо, в полном одиночестве справляет свое сорокалетие – наслаждаясь видом на море и бокалом мадеры.

У судовладельца Енса Амундсена все сыновья уродились игроками. Нельзя сказать, чтобы третий по старшинству был наименее азартным, просто он делал меньшие ставки, играл с большей оглядкой на действительность, нежели братья. Леон – единственный из четверых – ни разу в жизни не прогорал дотла. Игроком же он был профессиональным. Уже год играя в игру, где на кону стояли слава, деньги и второй (то есть последний) полюс, он умудрялся сохранять абсолютно невозмутимый вид. Впрочем, Леон ничем не рисковал. Он только взял на себя часть Руаловых забот.

Утром 6 сентября на рейде Фуншала бросил якорь «Фрам». Прошел ровно год с того дня, как стало известно об открытии Северного полюса Робертом Э. Пири. Тяжело гружённое полярное судно окутано завесой молчания. Оно покинуло норвежскую столицу еще 7 июня, в пятую годовщину обретения королевством независимости, и с тех пор проводило океанографические наблюдения в северных широтах. В Кристиансанне на борт взяли ездовых собак.

Животные стояли на палубе в виде сотни вопросительных знаков. Почему собак надо тащить по жаре вокруг мыса Горн, чуть ли не вокруг света, когда можно было преспокойно погрузить их на корабль у входа в Берингов пролив? К тому же «Фрам» везет с собой дом. Сто вопросов и всего один ответ – дом.

Еще во время стоянки «Фрама» в Кристиансанне Руал Амундсен составил следующий документ: «Настоящим обязуемся не разглашать предметов, обсуждавшихся во время совещания, – устно ли, письменно, впрямую либо намеком». 30 июля бумагу подписали трое лейтенантов: капитан «Фрама» Турв. Нильсен, Кр. Преструд и Я. Фр. Ертсен. Даже касательно «совещания» со всех офицеров взяли подписку о неразглашении тайны. Спустя почти месяц, перед прибытием на Мадейру, такую же подписку дал Сверре Хассель. Хассель – опытный полярник, он ходил со Свердру-пом. Кроме того, именно он принимал собак, когда их доставили из Гренландии. Сто вопросов должны были больше всех волновать Хасселя. И капитан посчитал необходимым дать ему ответ.

Утром Леон Амундсен, прихватив с собой последнюю корреспонденцию, всходит на борт – в следующие полтора года команда не получит ни одного письма. Три дня «Фрам» стоит на рейде под погрузкой и для проведения ремонтных работ. Экипаж отпущен на сушу размяться. По постановлению офицеров одного из его членов списывают на берег и отправляют домой: «Посовещавшись с командой, мы заявляем, что буфетчик Андерс Теркельсен Саннвик был неоднократно уличен во лжи, а также вовлекал товарищей в конфликты и ссоры».

Пробил час истины.

9 сентября все готово к отплытию. В половине пятого на «Фрам» прибывают братья Амундсен. Пока корабль стоял на Мадейре, руководитель экспедиции воспользовался случаем пожить несколько дней в комфортабельных условиях: как и брат, он поселился в гостинице. Из посторонних на судно допущен только Леон Амундсен. Ему предстоит забрать почту для доставки ее в Норвегию.

В кубрике Ялмар Юхансен пишет прощальное письмо в Шиен, жене Хильде: «Тысяча благодарностей за письма. Я прочту их внимательно, когда будем в море: перед выходом из порта слишком много разных дел, я вывожу свои каракули, сидя внизу в одной рубахе, и с меня градом течет пот. Вообще-то я прекрасно переношу жару, думал, будет куда хуже. (Теперь мне пора наверх.)

…Представляешь, какой нам преподнесли сюрприз? И всего-то за каких-нибудь пятнадцать минут… Оказывается, мы идем не к Северному полюсу, а к Южному! Амундсен собрал команду и объявил, что с сент. месяца прошлого года его план претерпел серьезные изменения. После истории с Пири и Куком, из которых по крайней мере один мог побывать там (на Северном полюсе), план втихомолку совершенно пересмотрен. Сейчас мы поужинаем и прямиком двинем к Южному полюсу, где будут высажены для зимовки на ледовом континенте 10 человек. Оттуда "Фрам" еще с десятью пойдет в Буэнос-Айрес. Там в экипаж наберут пополнение, и он займется океанографическими исследованиями, после чего "Фрам", уже в 1912 году, заберет нас. Иначе как сюрпризом и не назовешь! Сам Амундсен тоже безмерно удивлен, что о плане, подготовленном год назад, не просочилось никаких сведений. Сказал, что не собирается никого принуждать, а хочет только спросить каждого в отдельности, согласны ли мы идти с ним. Все ответили: да!..»

Юхансен, как и остальные члены экипажа, приготовился зимовать в Северном Ледовитом океане от трех до семи лет, так что гораздо более короткий поход к Южному полюсу был встречен с облегчением. Хотя в принципе экспедицию на север не отменили и она должна была продолжить третий поход «Фрама», эта мрачная перспектива отодвинулась на неопределенное время. Руал Амундсен предусмотрительно не стал раскрывать, кого возьмет с собой покорять полюс, а кому придется изучать океан. Но в отношении себя Ялмар Юхансен не сомневался.

«Теперь многие вопросы касат. снаряжения и иных вещей прояснились, ибо я исходил из того, что их предстоит использовать в дрейфующих льдах. А. понял, что кое-что кажется мне весьма странным, особенно в отношении дома, который нам предстояло соорудить на льду, да и всякое другое… и сегодня с улыбкой сказал мне, дескать, наконец-то осуществится моя мечта, имея в виду желание побывать в южных полярных морях, о котором он был наслышан». Слышать о мечте Юхансена Амундсен мог только от Нансена. План покорения Южного полюса разрабатывался Фритьофом Нансеном в логове на Земле Франца-Иосифа, где они с Юхансеном зимовали вдвоем.

Торжественность мига, когда двадцать моряков стояли на палубе «Фрама», сгрудившись возле карты Антарктиды, будет превзойдена лишь кульминацией похода – когда десять рук водрузят в центре материка норвежский флаг.

Как только переполох улегся и все члены команды, подобно Юхансену, сделали сенсационные приписки к письмам, экспедиция грузится на корабль. В девять часов Леон Амундсен покидает его, забрав всю корреспонденцию. В мешке с почтой он увозит также три братовых обращения: к королю, Нансену и норвежскому народу. Руал сочинил их в капитанской каюте за тот месяц, что они шли до Мадейры.

Каждый обменялся с управделами экспедиции «последним крепким рукопожатием». Когда Леона Амундсена доставляют в шлюпке на землю, всякая связь с миром прекращается. «Брат взялся передать, куда мы направились, – сообщает Руал Амундсен в последующем отчете о походе, – я ему нисколько не завидовал».

Спустя полчаса заводят дизель и полярное судно приходит в движение. На море штиль. В небе светят звезды. Руал Амундсен вздыхает с облегчением: «Ночь выдалась восхитительная».

***

В отношении родины Руал Амундсен прибег к той же тактике, которой воспользовался на борту «Фрама»: прежде чем оповещать массы, заручился поддержкой главных действующих лиц.

По сути дела, судьба экспедиции зависела от одного-единственного человека. Кроме него, до официального объявления следовало также поставить в известность короля.

Любопытно, что, совершая поход на корабле, который фактически принадлежал норвежскому государству, Амундсен не счел нужным отдельно известить о новых планах ни правительство, ни стортинг. Между тем в конце года благоволившее к нему правительство Гуннара Кнудсена ушло в отставку. Новой власти оставалось удовлетворяться сообщениями газет.

Послания в оба замка – в Христиании и в Люсакере – были доставлены нарочными утром 1 октября. Вручить письмо королю, на Карл-Юхансгате, взялся сам Леон, тогда как отъехать подальше и выполнить значительно более трудное поручение в Пульхёгде выпало на долю океанографа Бьёрна Хелланн-Хансена. Там требовался специалист, который бы сразу заверил профессора Нансена, что, хотя цель похода изменилась, научные задачи экспедиции останутся дл£ нее первостепенными.

В сопроводительном письме Хелланн-Хансену Руал Амундсен подчеркивает крайнюю важность для себя того, чтобы король и Нансен «получили уведомление в один и тот же миг».Впоследствии наш полярник справедливо назвал операцию по достижению Южного полюса «переворотом». Она и в самом деле осуществлялась как революция, как дворцовый переворот. Восставшие ударили одновременно по нескольким стратегическим пунктам, не дав противнику возможности предупредить своих, посоветоваться, собраться с силами.

Фритьофу Нансену Руал пишет в умоляющих тонах. В начале письма он упоминает про покорение Северного полюса, «нанесшее смертельный удар моему предприятию. Я мгновенно понял, что после такого известия рассчитывать на необходимую мне финансовую поддержку не приходится. И оказался прав, подтверждением чему служит принятое в марте-апреле 1910 года решение правительства отклонить мое ходатайство о предоставлении экспедиции дополнительных 25 тысяч крон». С этим совпали посягательства стортинга на средства, предназначенные для научных исследований, что оправдывало общеизвестный и вполне обоснованный скепсис профессора Нансена по отношению к решениям парламентского большинства.

Вот почему в своей одинокой борьбе за научные интересы Амундсен считал себя вынужденным, потакая «интересам широких масс», завоевать Южный полюс. Лишь таким образом можно было обеспечить грядущую океанографическую экспедицию на север. Нансену было бы крайне сложно возражать против подобной аргументации, не причиняя ущерба их общему делу – делу науки. Тут Руал переходит к самой щекотливой теме: «Я многажды собирался во всем признаться Вам, однако так и не решился, боясь, что Вы остановите меня». В каком смысле остановите? Не дадите предпринять поход на север – или на юг? Мы уже говорили, что остановить Руала Амундсена мог один-единственный человек… и по одной-единственной причине: Фритьоф Нансен сам хотел покорить Южный полюс.

Автор письма высказывает также сожаление, что не сумел предупредить Скотта. «Однако же я постараюсь перехватить его на юге и сообщить о своем решении, дабы он действовал в соответствии с открывшимися обстоятельствами». Это весьма любопытное признание, особенно учитывая, что сам Амундсен прекрасно знал, в каком месте Антарктиды англичане обычно разбивают базовый лагерь. При всем новоявленном чистосердечии перед Нансеном Руал Амундсен умалчивает о своих планах высадки в Китовой бухте.

«Я еще не решил, где мы высадимся, но в любом случае не намерен попадаться в руки англичан. Разумеется, у них будет право первопроходцев. Нам придется довольствоваться тем, что останется от них». Звучит благородно, однако Амундсен давно прикинул, что норвежцы разобьют базовый лагерь на целый градус ближе к Южному полюсу, чем это сделает Скотт у пролива Мак-Мердо [69]69
  Отнюдь не это обстоятельство обеспечило успех норвежцев, а выбор собачьих упряжек для полюсного маршрута.


[Закрыть].

Под конец письма, в ожидании приговора, Руал Амундсен изображает сначала собачью покорность у ног хозяина, а затем – представшего перед Господом Раскольникова. «Не будьте со мной слишком строги. Я не обманщик, а всего лишь человек, вынужденный обстоятельствами, а потому прошу извинить меня за содеянное. Да позволено мне будет хотя бы частично искупить свою вину будущими трудами». Фритьоф Нансен поймает Амундсена на слове, и тому действительно придется искупать вину трудами – прежде всего на поприще науки.

Письмо было отпечатано на машинке, и профессор наверняка приписал своеобразную орфографию Руала Амундсена неверным ударам по клавишам. На самом же деле сенсационное по содержанию послание знаменовало собой также изменение правописания. Одновременно с принятием из ряда вон выходящего решения в мозгу полярника что-то сместилось и у него возникла новая манера письма: с этих пор Руал намеренно пишет отдельные слова неверно [70]70
  Делающаяся со временем все более странной орфография Амундсена в переводе не отражена.


[Закрыть]. Подобная тенденция (в частности, замена буквы «г» на «к» и избыточное употребление последней) заметна с осени 1909 года, когда Амундсен передумал идти на Северный полюс, но процесс явно ускорился в период душевной изоляции полярного путешественника накануне отплытия. Поскольку у нас мало письменных свидетельств той поры, письмо к Нансену можно считать первым четким выражением сего удивительного феномена, которому предстояло со временем обрести еще более экстравагантную форму.

На это письмо Фритьоф Нансен по-настоящему ответил спустя два с половиной года. Какие бы мысли ни лелеял про себя профессор, важно было занять верную позицию. Южный полюс он безвозвратно потерял. Теперь важно было спасти поход на север. В своем послании Амундсен говорит: «если бы нашлись средства, необходимые для изначально задуманной экспедиции – они составляют примерно 150 тыс. крон, – я бы с удовольствием не предпринимал сего дополнительного путешествия». Да-да, Руал назвал путешествие на юг «дополнительным», имея в виду, что «основной поход» по-прежнему намечен в северные воды.

***

В тот же вечер столичных журналистов созвали на пресс-конференцию в гостинице «Континентал». Прежде чем зачитать сообщение, предназначенное Руалом для прессы, Леон Амундсен наверняка встретился с Хелланн-Хансеном, чтобы в последний раз уточнить положение дел. Через несколько дней океанограф напишет Леону из Бергена: «Оригинал Руалова послания следует спрятать подальше, так как мы совершили „подлог“, изменив текст в одном пункте».

2 октября 1910 года христианийские газеты под броскими заголовками напечатали обращение Руала Амундсена к норвежскому народу. Начало сообщения сенсационно: «Фрам» берет курс «на юг, дабы в антарктических широтах включиться в гонку за покорение Южного полюса». Однако далее оно куда менее драматично: «Это не изменение экспедиционных планов, а их развитие».

Обратимся к «одному пункту», о котором упоминал Хелланн-Хансен. Он подразумевал объяснение того, почему Амундсен замалчивал свои планы. «Я не поведал о них прежде даже людям, помогавшим мне готовить экспедицию, поскольку хотел выждать и убедиться в их выполнимости». Такова дипломатичная формулировка Леона, внесенная им от руки в машинописный текст брата и заменившая гораздо более откровенное признание Руала: «Я знаю, что обижу многих людей, с которыми тесно сотрудничал и которые оказывали мне большую помощь, тем, что предпринимаю подобный шаг без предварительного их уведомления. Но объявить о нем заранее было невозможно. Если б мои планы стали известны, навалилось бы столько трудностей, что я рисковал бы отказом от экспедиции. Для успеха похода подготовка к нему должна была происходить в строжайшей тайне».

Зачем трубить на весь свет о своих угрызениях совести, если Нансен уже признал положение вещей? Так, вероятно, рассуждал Леон, заменяя саморазоблачение брата фразой о необходимости «выждать». Благодаря ей обращение к народу кажется написанным куда более расчетливо, нежели письмо Нансену с его искренними признаниями и многочисленными извинениями. Бывалый игрок не спешит выкладывать плохие карты.

Сенсационное газетное сообщение заканчивается сухим известием: «Можно рассчитывать на то, что в феврале-марте 1912 года мы снова дадим о себе знать. В это время мы будем на пути в Сан-Франциско, где намечаем провести последние приготовления к дрейфу через Северный Ледовитый океан».

***

Переписку Руала вел Леон Амундсен. Для него не было новостью, что за братовым «я» скрывается две личности. В таком расширении «я» отчасти заключалась тайная сила полярного путешественника. Его таланты приумножались, работоспособность удваивалась… Он даже мог одновременно находиться в разных местах, в чем имел возможность убедиться капитан Скотт.

3 октября Леон Амундсен разослал привезенные им с Мадейры письма, которые написали родным и близким участники похода. В тот же день он отбил следующую телеграмму на английском языке: «Капитану Скотту Терра нова [71]71
  «Терра нова» – судно, на котором Скотт отправился в свою последнюю экспедицию.


[Закрыть]Крайстчерч (Новая Зеландия) Позвольте уведомить Вас Фрам направляется Антарктику». Подпись: Амундсен. Обратный адрес: Христиания. При этом капитан Скотт знал, что «Амундсен» уже несколько месяцев как покинул норвежскую столицу.

«Все как будто прошло относительно спокойно, без серьезных осложнений», – пишет Хелланн-Хансен Леону через три дня после преподнесения новостей. И океанограф, и управделами могут вздохнуть с облегчением. Никто не стал официально возражать против заявления Амундсена. Учитывая отказ стортинга выделить экспедиции на «Фраме» дополнительные средства, ответственность за ее поворот на 180 градусов фактически взяла на себя вся страна. Критиковать флагманов в ту пору принято не было.

Среди многих авторитетных людей, которых попросили высказаться по этому поводу, был Карстен Боркгревинк – норвежец, руководивший английской экспедицией во время первой зимовки человека на антарктическом материке. Он счел нужным пожалеть, что Амундсен не предпочел использовать в виде тягла оленей: «То же самое я советовал и Скотту» [72]72
  Ошибочное суждение, тем более что К. Боркгревинк знал о неудаче А. Э. Норденшельда в использовании оленей в экспедиции к полюсу в 1872–1873 годах.
  Полярники подобную идею воспринимали как очевидную чушь из области «полярной травли», недостойную обсуждения и рассчитанную на невежд и доверчивых представителей прессы.


[Закрыть]. Помимо всего прочего, в интервью газете «Тиденс тейн» Боркгревинк утверждает, будто с самого начала понимал, куда направляется Амундсен. «Иначе зачем он взял с собой 90 лаек?»

В дневнике, который вел на «Фраме» Ялмар Юхансен, есть фраза: «Амундсен изумлен, что подозрений относительно цели путешествия не зародилось у Нансена, хотя тот и удивлялся множеству собак». Позиция профессора свидетельствует о его безграничном доверии к наследнику по полярным путешествиям. Теперь основа такого доверия оказалась подорвана. Далее Фритьоф Нансен поддерживал младшего коллегу не с энтузиазмом, как прежде, а скорее из чувства долга. Сходные настроения преобладали и в целом по стране. Подспудно тлело недовольство Амундсеном.

«Остается лишь надеяться, что все сойдет благополучно с высадкой на сушу и поездками на собаках, – завершает Хелланн-Хансен свое итоговое письмо Леону. – Тогда будет полный порядок, что бы кто ни говорил про оленей, пони и моторы». О белых медведях – молчок.

Глава 13
ДЕЛОВОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ

В экспедиции к Южному полюсу намечалось три отряда. Прежде всего береговой в составе девятерых человек под руководством Руала Амундсена, базой для которых должен был служить Фрамхейм – построенный на антарктическом побережье дом с надворными службами. Затем морской, которому предстояло, оставшись на «Фраме», проводить океанографические исследования в Атлантическом океане. Эта партия включала в себя десять человек под началом командира корабля, лейтенанта военно-морского флота Турвалла Нильсена. Наконец, третий экспедиционный отряд занимался делопроизводством в конторах Кристиании и ближайших окрестностей. В этой партии трудился один-единственный человек – двадцатый члена экспедиции по имени Леон Амундсен. Пока государственный корабль «Фрам» нес современных викингов по морям и океанам, их управделами бесплатно путешествовал по железным дорогам Норвегии «в качестве представителя экспедиции».

Обмен корреспонденцией между тремя отрядами был, прямо скажем, минимальный. Он ограничивался несколькими оказиями: прибытием «Фрама» в Китовую бухту и отбытием из нее, а также редкими заходами в порты. Тем не менее все два года разлуки братья Амундсен – в особенности Леон – вели оживленную переписку друг с другом. Из-за немногочисленности оказий доставляемые с ними пачки писем оказывались внушительной толщины. В Христианию посылал рапорты и лейтенант Нильсен. Обстоятельства вынуждали руководителей трех партий быть готовыми к принятию самостоятельных решений.

***

«Надеюсь, вы хорошо провели Рождество… у нас оно, по обыкновению, прошло в тишине и спокойствии: мы никуда не ходили и гостей не принимали», – пишет Леон Руалу с наступлением нового, 1911 года. Разумеется, на борту «Фрама» праздник отметили со всеми возможными церемониями:

«Ради такого случая мы с лейт. Нильсеном украсили носовую кают-компанию, и получилось очень даже красиво. Всё кругом оформили сигнальными флажками, под потолком укрепили пышные гирлянды из папиросной бумаги – подарок госпожи Скроер. Еще убрали обычные лампы и развесили 16 красивых разноцветных фонариков (тоже подаренных). В пять часов всех пригласили на обед. Граммофон я поместил в своей каюте, о чем никто из гостей не был осведомлён. На стол поставили кружки с портретами короля и королевы, создававшие тем более праздничное настроение. От дневного света мы затворились, так что в кают-компании царила тьма: горели только цветные фонарики, отчего наше помещение напоминало волшебный дворец. На всем лежала печать торжественности».

Перед нами театроман в действии: Руал Амундсен как режиссер и художник-постановщик. У него особое чутье на световые эффекты. Принимая гостей в Ураниенборге, он в свое время давал точные указания прислуге, когда следует незаметно погасить лампы. Не были забыты и звуковые эффекты: «Как только все расселись, я включил граммофон и в кают-компанию ворвались слова гимна "Веселое, святое Рождество" в исполнении знаменитого датского оперного тенора Херольда. По этому случаю мало у кого не навернулись на глаза слезы».

В спектакле создавалась особая атмосфера, использовались элементы неожиданности, не говоря уже об усилении религиозного чувства за счет технических средств. А еще представление было совершенно необъяснимо – для всех, кроме его постановщика. Идеально! «Более торжественной и впечатляющей сцены я не припомню ни в одно Рождество».

***

На родине же, в зимней Норвегии, дела идут отнюдь не благостно. «Увы, общее настроение далеко от того, на которое мы рассчитывали: мало кто сочувствует испытанным тобою трудностям, тем более выказывает восторг в связи с изменением курса. Напротив… хотя побудительные причины твоего поступка как нельзя лучше явствуют из помещенного в газетах отчета, кругом царит недовольство. Разумеется, есть и исключения. Среди них назову прежде всего короля и затем Фритьофа Нансена – оба видят положение в правильном свете».

Леон отмечает, что «большинство представителей печати» проявило лояльность. Тем не менее есть основания для беспокойства: «В любом случае наблюдается раздражение среди тех, кто вложил в экспедицию деньги и, вероятно, раздражения не избежать также в стортинге, если дело будет обсуждаться там. Посему я уже теперь настоятельно не рекомендую тебе – даже при самом успешном исходе экспедиции – сразу возвращаться в Норвегию в ожидании чествований, ибо сейчас к ним никто не расположен. Впрочем, ясно, что в случае успеха настроение мгновенно переменится и тебя начнут превозносить до небес, но, по моему мнению, тогда будет слишком поздно. До официального приема на родине тебе следует предпринять путешествие в северные широты».

Естественно, в первую (да и в последнюю) очередь христианийского управделами тревожит состояние финансов: «Теперешнее положение немногим лучше – возможно, даже хуже, – чем было во время плавания на "Йоа"».

Одну из немногих попыток объяснить отсутствие восторга предприняла газета «Хюстен» («Побережье»), предшественница выходящего и ныне издания под названием «Норгес хандельсог шёфартстиденде» («Газета торговли и судоходства Норвегии»). Статья, озаглавленная «Руал Амундсен – жертва своих друзей», была опубликована на следующий день после сообщения о том, что он намерен покорить Южный полюс, и занимала почти всю первую полосу газеты.

В статье совершенно нет нападок на самого Амундсена – напротив, его называют «предметом безмерного восхищения». С тем большим пылом автор обрушивает поток критики на новоявленных «друзей» полярного путешественника, которые после его возвращения из Северо-Западного прохода «завладели им, подвергли изоляции и обособлению от других, осыпали дифирамбами и ограничили собственным узким кругом».

Доверчивого полярника нельзя винить в удручающем финансовом положении экспедиции и связанном с ним неудачном решении идти на юг. Путешественник оказался беспомощной жертвой дурного влияния: «В результате на г-на Амундсена возложили ответственность за поведение его новых "друзей". Люди склоняются к мнению, что им движет тщеславие первопроходца. Общественный интерес к нему снизился, популярность идет на убыль. Уже когда он подавал в стортинг ходатайства о выделении средств, их принимали с прохладцей».

Хорошо осведомлённый автор утверждал, что истинными друзьями полярника следует считать тех, кто поддерживал его, прежде чем он стал знаменитым. Что касается материальных трудностей, они преследовали путешественника и в прошлый раз: «В его отсутствие они тяжким бременем ложились на плечи близких».

Всякий знавший о связях Руалова брата Густава с газетой «Хюстен» тотчас догадывался, кто стоит за анонимной статьей. Так Густав Амундсен начал фронтальное наступление на главного из «друзей» полярного путешественника, а именно на брата Леона, оттеснившего Густава от непосредственной близости к Руалу. Помимо управделами, Густав рассчитывал нанести удар по Александру Нансену – адвокату, который также отвечал за привлечение средств для экспедиции. Руал Амундсен не раз поручал адвокату улаживать свои финансовые дела с Ежиком, незадолго до отбытия «Фрама» пережившего позор банкротства.

В ту зиму между Густавом и Леоном возник острый конфликт из-за того, кому в отсутствие Руала жить в Ураниенборге. Разрешение противоречий пришлось в скором времени поручить адвокату, но прежде чем дело успело зайти столь далеко, Ежик порвал с младшим братом Леоном, направив тому шестнадцатистраничное письмо, полное затаенного разочарования и ненависти.

В обвинительном послании содержится ряд упреков личного характера – в частности, что Леон «использует» брата. Кроме того, углубляется аргументация, приводившаяся в «Хюстене»: «Наконец, я хотел бы высказать озабоченность Руалом и его судьбой. Основная ответственность за них ложится на плечи тех, кто стоял рядом с ним и оказался недостаточно зрелым для своей миссии. Рассчитывать на иной результат их деятельности не приходилось. Руала отгородили от норвежского народа, который мог бы поддержать его: раньше он пользовался симпатией у простых людей, теперь же эта симпатия сведена на нет. По-моему, даже думать об этом безмерно грустно. На родину Руал вернулся другим человеком, так что его самого мне упрекнуть не в чем. Вся вина ложится на тех, кто был рядом и кому он доверял: эти господа просто-напросто не справились со своими обязанностями».

На долю Леона выпала самая неблагодарная задача – улаживать частные дела полярного путешественника. Больше всего хлопот доставлял Ежик: «Можно только жалеть, что в этом человеке не появляется сколько-нибудь серьезности, дабы действовать совместно, как принято в других семьях. Нет, он все больше погрязает в денежных аферах и не останавливается перед поступками, чреватыми уголовным наказанием».

Со старшим братом Тонни тоже не всё в порядке. Этот чересчур оптимистичный предприниматель разработал технологию получения сухого молока и, обосновавшись в юго-западной части Норвегии, наладил там его производство. Вскоре, однако, он утрачивает должность управляющего, и Леон вынужден признать, что «дела у Тонни в Ярене зашли в тупик».

Похоже, только у Бетти жизнь течет более или менее гладко. Но и ее благополучие целиком зависит от того, чем кончится авантюра с Южным полюсом.

***

7 февраля 1911 года, Фрамхейм. Руал Амундсен дописывает письмо Леону, которое пойдет на север с «Фрамом»: «11 января мы без помех достигли великого Ледяного барьера. Можешь быть уверен, зрелище перед нами предстало незабываемое. Насколько хватало глаз, с востока на запад тянулась могучая ледяная стена высотой в 100 футов [73]73
  Около 30 метров.


[Закрыть]. На другой день мы обнаружили в этом массиве проход в большую бухту, где я заранее решил устроить зимовку. 14-го мы ошвартовались у кромки льда, чтобы изучить местность, и довольно скоро нашли подходящее место для базового лагеря».

Там норвежцы и ставят себе теплый дом в окружении четырнадцати просторных палаток. «А уж какие в нем живут добрые молодцы! Храбрее и милее восьмерки сопровождающих меня товарищей не сыскать в целом свете. Всё-то они делают с весельем и радостью, с шутками и прибаутками». Письма к Леону зачастую выдержаны в пропагандистском стиле, поскольку предназначаются для обнародования в газетах («только, пожалуйста, не от моего имени»).

Далее: «День 4 февраля преподнес нам сюрприз. Утром, придя на берег за провиантом, мы обнаружили у ледовой кромки не один корабль, а два. И тут же сообразили, что второе судно – "Терра нова". Скотта на борту не было». Во время этой случайной встречи полярных кораблей на краю огромного антарктического материка посторонним людям впервые представилась возможность познакомиться с достижениями амундсеновской экспедиции: «Они остались в высшей степени потрясены увиденным. Если пойдут разговоры о том, будто наш лагерь разбит на нетвердом основании, пусть это вас не тревожит. Мы устроились вполне надежно» [74]74
  Это далеко не так, что неоднократно подтверждалось последующими событиями, например, подвижкой ледника в месте высадки экспедиции В. Фильхнера 1912 года или исчезновением американской базы Литл-Америка IV к 1955 году, располагавшейся именно в Китовой бухте.


[Закрыть]. Что местоположение норвежского лагеря раскроют англичане, можно было считать очком в пользу Леона, в задачу которого входило постепенное выбрасывание на газетный рынок сведений о стратегии Руалового похода. Теперь новости о нем доставит «Терра нова».

Впрочем, это не единственная неожиданность для экспедиции, расходы на которую и так намного превышают выданные под нее кредиты. «Совершенно верно, – пишет первооткрыватель своему управделами, – я действительно вполовину прибавил жалованье всем остающимся на "Фраме". Я счел это справедливым, поскольку они будут лишены интереснейшего путешествия, которое ожидает нас, остальных». Честолюбивому человеку приходится время от времени быть выше финансовой реальности: «Не знаю, позволяет ли подобные вольности экспедиционная казна, но ей так или иначе предстоит подвергнуться сему испытанию». Разделение труда между братьями очевидно: Руал берет на себя Южный полюс, Леон – все прочие дела. «Ты лучше разбираешься в том, что следует предпринять, а потому сумеешь всё уладить наивыгоднейшим образом».

Прежде чем завершить письмо, полярник упоминает о ближайших планах по созданию складов и под конец затрагивает самый больной вопрос: «В случае, если Нансен еще интересуется нашим предприятием, расскажи про склады. Я хотел сам написать ему, но настолько не уверен, как он воспринимает всю эту историю, что лучше воздержусь. Передай привет и скажи, что я не выбрал минутки для письма, потому как тружусь не покладая рук». Если энтузиазм профессора в отношении экспедиции угас, путешественник рассчитывает на поддержку остального человечества: «Мне кажется, при теперешнем положении вещей состязание за победу над полюсом должно быть интересно всему миру».