Текст книги "Амундсен"

Автор книги: Тур Буманн-Ларсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)

Глава 33
ПРЕСТУПНЫЙ ОПТИМИСТ

Руал Амундсен не взлетал и не садился; Модхейм, форпост великих иллюзий, он покидает в неясном расположении духа.

Хокон X. Хаммер, полгода назад перепугавший его огромными долгами, теперь манит его к себе посулами нового перелета. И сам полярник, и его агент витают в облаках. Оба они – пропащие фантазеры на пути к новым вершинам.

17 сентября Руал Амундсен транзитом через Ном прибывает в Сиэтл. На следующий день из Европы приезжает Хаммер, с новым предложением: не менее «3 тяжелых цельнометаллических аэропланов от германского "Юнкерса"». В письме Херману Гаде полярник, однако, пишет, что теперь хочет, само собой, самолет другого типа, который обойдется в 125 тысяч долларов. «Лично я и не помышлял собрать такую сумму, но Хаммер уверен, что сделает это, причем в короткие сроки. И насколько я его знаю, добьется своего».

Хаммер, на которого вся Норвегия смотрит сейчас с величайшим недоверием, видя в нем едва ли не афериста, превратился в глазах полярника из делового виртуоза в финансового чародея звездного класса. Напротив, звезда бедняги лейтенанта, который в конце концов тоже прибыл в Сиэтл вместе с никчемными останками аэроплана, тускнеет. «Очень во многом Омдал – человек нескладный да еще и весьма ненадежный», – пишет полярник Леону.

В Сиэтле помирившиеся оптимисты строят новые планы на следующий год, обсуждают трансполярный перелет со Шпицбергена на Аляску. «Проглотив пилюлю», полярник признает свои давние долги перед агентом. В свою очередь Хаммер гарантирует финансирование и новые прибыли сразу же после полета. Когда они выезжают из города, направляясь через Чикаго на Восточное побережье, Хаммер вновь располагает генеральной доверенностью Руала Амундсена.

29 октября 1923 года Энгельбрект Гравнинг поселяется в лондонском «Паласе». Пора зализывать раны.

Проведя несколько дней с Кисс, он едет в Дувр, где постоянно проживают Леон и его семейство. Брат информирует его о состоянии дел и настаивает отныне рассматривать перелет независимо от экспедиции «Мод».

Прежде чем покинуть Англию, Руал Амундсен упорно пытается уговорить Леона и его жену Алину завязать контакт с самым близким ему человеком: «Кисс – это самое главное. Порадуйте ее, нанесите ей визит». Но, по-видимому, супруги Амундсен так ни разу и не съездили из Дувра в Ли-Корт.

На родину Энгельбрект Гравнинг возвращается через Копенгаген. В датской столице его узнают в лицо, и хочешь не хочешь он вынужден открыться: да, он действительно Руал Амундсен, проездом из Берлина.

9 ноября 1923 года разоблаченный Руал Амундсен на поезде прибывает из заграницы в Норвегию. И в этот же безоблачный осенний день генерал Людендорф [124]124
  Эрих Людендорф(1865–1937) – немецкий генерал, один из идеологов германского милитаризма; участник Капповского путча монархистов (1920) и руководитель (вместе с Гитлером) фашистского путча 1923 г. в Мюнхене.


[Закрыть]и капрал Гиттлер (мир еще не научился правильно писать эту фамилию) устроили в Мюнхене дилетантскую попытку мятежа. К облегчению Европы, обоих вскоре благополучно упрятали за решетку.

«К счастью, поезд остановился в Лиане, а я – шмыг! – и на улицу», – сообщает полярник в Дувр. Значит, последние километры до Свартскуга он проделал пешком. Столичные журналисты, собравшиеся на перроне в Христиании, опять остались с носом: Руал Амундсен обвел их вокруг пальца, не дал устроить шумиху по поводу своего возвращения.

А наутро главной темой в газетах была неудача люден-дорфского путча.

В собственных глазах Руал Амундсен – вернувшийся домой «дезертир». Но он себя не судит. Судит народ. Впервые полярнику оказали в родной стране холодный прием. Остатки народной симпатии принадлежат Вистингу и Свердру-пу – там, на борту полярной шхуны «Мод», которая по-прежнему героически дрейфует в гибельных водах у сибирского побережья. Все, кто верил, что национальный герой совершит беспримерный перелет, чувствовали себя обманутыми.

Что случилось с гордыми полярными традициями? Сломанной лыжи или стойки оказалось достаточно, чтобы разбить все надежды; дорогостоящие спасательные экспедиции были высланы понапрасну; какие там подвиги – только и читали, что об этом полудатчанине Хаммере да о его рекламном юнкерсовском шоу. Все созданное Фритьофом Нансеном, Отто Свердрупом, самим Амундсеном покрыто позором. Маленький народ выставлен на посмешище перед всем миром.

«Руал Амундсен относится к переменчивым настроениям своих земляков с привычным спокойствием» – гласит заголовок одного из инквизиторских интервью, какие полярнику пришлось давать по возвращении на родину.

Хаммер в Америке, Леон в Англии – поэтому Руал Амундсен живет в Свартскуге довольно-таки уединенно. «Как бы я хотел, чтобы сейчас ты был здесь, – пишет он в Тронхейм Трюгве Гудде. – Мне бесконечно недостает твоих здравых советов. Тут обратиться не к кому. Должен одолеть все в одиночку».

Окружение национального героя редеет. Старушка Бетти прикована к постели и помещена в богадельню. «Духом она бодра и весела, все ее любят», – пишет полярник Леону. Девочки же здоровы, подвижны и бойки; «в школе они – первые ученицы».

Если верить телеграммам из Америки, скоро и он сам сможет щегольнуть первым местом. Хаммер сообщает о твердых гарантиях на 100 тысяч долларов. «Если так, – с надеждой пишет Руал Леону, – то можно сказать, он просто гений в этой области». Хаммер не только озаботился самим полярным перелетом, но и о страховочной экспедиции тоже подумал. Военно-морской флот обещал, что «на помощь нам придут огромные америк. дирижабли. Звучит здорово!». Доллары и дирижабли порхают на крыльях беспроволочных депеш, но в воздухе по-прежнему витает вопрос без ответа: «гений» или аферист?

Через неделю после возвращения в Норвегию Руал Амундсен испрашивает аудиенцию у своего давнего мецената из Дворца в Христиании. Король и полярник говорят о Хаммере. Министерство иностранных дел предоставило главе государства дополнительные материалы. Сведения старые, а новости «скверные». «Король, однако ж, разделяет мое мнение, – пишет Руал слишком подозрительному Леону. – Нельзя осуждать человека на веки вечные, если он один раз оступился, но, само собой, бдительность не помешает».

Но свартскугского отшельника все больше пленяет международная поддержка, которую мобилизует Хаммер. Национальный характер экспедиции уже неактуален. «Просить помощи у моих заносчивых соотечественников я не могу, – пишет Руал в Дувр. – Но я уверен, они придут, когда увидят, что все всерьез. Пока они только насмешничают». Как легко он пишет об этом! Однако же на деле нет для него ничего страшнее, чем оказаться смешным. И первая важная задача Руала Амундсена – восстановить серьезное к себе отношение: «Надеюсь, мне удастся преобразить смех в серьезность».

19 декабря «Тиденс тейн» провозглашает: «Осуществление плана – под секретом». Хокон Хаммер прибыл в Христианию и выложил на стол свое комплексное решение – с американским участием и финансированием.

В ближайшие дни на Руала Амундсена и его новых людей лавиной обрушиваются откровенные нападки. Полярный летчик Трюгве Гран пишет, что весь перелет строится на «удаче… удаче и еще раз удаче». Случись крушение (а это не редкость), никто из американских спутников Амундсена не выдержит обратного пути через ледяную пустыню. «Люди, которых Амундсен привлекает к осуществлению своего плана, не из тех, кого дальновидный и ответственный руководитель взял бы с собою во льды», – пишет Гран, предсказывая немыслимо дорогостоящие спасательные экспедиции. Председатель Норвежского географического общества намекает, что и Амундсен уже не «так силен», как надо бы.

Старый антарктический путешественник Карстен Боркгревинк, полагая данный момент вполне подходящим, напоминает, что во время третьего плавания «Фрама», когда весь мир тоже неотрывно смотрел на Норвегию, его коллега отнюдь «не соблюдал намеченный план». «Однако в таких экспедициях, – пишет он, – нельзя в последнюю минуту скоропалительно менять курс. Это ведет к подрыву уважения, а моральный аспект предприятия для нации далеко не маловажен».

Фритьоф Нансен, которому постоянно, как только поступают новые сообщения о дрейфе «Мод», приходится давать комментарии, дипломатично ссылается на то, что не имел времени изучить новые планы. Седеющий полярник поглядывает на часы – он очень занят, отдавая все силы спасению мира.

«Дагбладет» берет слово, чтобы осветить, наконец, «полярный мрак». Газета указывает, что в последние годы деятельность Руала Амундсена была совершенно скрыта от общественности, хотя государство предоставляло ему финансовые субсидии и речь шла о национальных интересах. Вопрос ставится по существу: какова предыстория воздушной экспедиции? И вообще, целый ряд событий обойден молчанием: «Что вплоть до сегодняшнего дня происходило на борту "Мод", нам неизвестно. Мы не знаем, почему Тессем и Кнудсен покинули шхуну и отправились в обратный путь, полный опасностей и стоивший им жизни. Нам в точности неизвестно, почему капитан Хельмер Ханссен и другие позднее покинули "Мод" в Америке. Не вполне ясно также, почему сам Руал Амундсен в конце концов оставил "Мод", бросил первоначальную экспедицию и внезапно запланировал авантюристический перелет».

Руалу Амундсену фактически доверяли вслепую. Нация была в большом долгу перед своим великим сыном. Теперь баланс, похоже, изменился. Вопросы выходят на поверхность.

В Ураниенборге полярник празднует космополитическое семейное Рождество – вместе с девочками, «дядей Хоконом» и тетей Адельхейдой фон Пумперниккель. На четвертый день Хаммеры, забрав с собой девочек, уезжают в Копенгаген и «пока что» останутся там. Еще через несколько дней за ними следует и полярник. Дома остаются под присмотром лейтенанта Омдала. Великий летчик из Модхейма разжалован в сторожа, караулит Ураниенборг.

В Копенгагене Руал Амундсен встречается с представителями немецкой компании «Дорнье-Валь». И уже 7 января сообщает Леону о подписании контракта «на постройку 2 больших гидропланов, с помощью которых можно будет осуществить трансполярный перелет». Таким образом, дело в шляпе. Завод предоставит самолеты, Хаммер – деньги, полярник внесет свою лепту пером и подписью. Вот так просто все делается.

Окончательное соглашение в итоге включало целых три гидроплана. Экспедиция приобретает размах. Кроме американцев, в ее состав войдут и итальянские пилоты. Вполне естественно, ведь строить аппараты «Дорнье» будут в Пизе. Появилось и еще двое норвежских участников, помимо Омдала: лейтенанты морской авиации Ялмар Рисер-Ларсен [125]125
  Ялмар Рисер-Ларсен(1890–1965) – норвежский военный летчик, полярный исследователь; участник арктических и антарктических экспедиций.


[Закрыть]и Лейф Дитриксон. Последний участвовал в армейской спасательной экспедиции на Свалбард, а Рисер-Ларсен имел контакт с Амундсеном еще на Аляске. «Множество превосходных советов. Хороший малый», – записал полярник, прочитав письмо лейтенанта.

По возвращении домой состоялась и их личная встреча. Но поскольку – в противоположность молодому Омдалу – Рисер-Ларсен и его друг Дитриксон люди женатые, они дважды меняли свое решение, прежде чем присоединились к новой опасной затее стареющего холостяка.

Руал Амундсен и Хаммер ведут сейчас большую игру, используя национальные интересы многих стран. В январе доходит до обмена нотами между министерствами иностранных дел Норвегии и Соединенных Штатов. По поводу гипотетического территориального конфликта. Кому будут принадлежать новые земли, открытые воздушной экспедицией?

В интервью одной из американских газет Руал Амундсен якобы сказал, что не намерен объявлять новые земли территорией Норвегии, особенно если они расположены вблизи Аляски. Перед норвежской прессой он говорит прямо противоположное, а именно что, как и норвежец, предъявит права на все открытые территории. Это слегка нервирует Хаммера, поскольку он, так сказать, уже продает призрачные земли американцам и со своей стороны успел декларировать, что американскому летчику Дэвидсону ничуть не возбраняется водружать свой флаг на островах Ледовитого океана.

Амундсену Хаммер, резче обычного, пишет 20 января из Копенгагена: «Коль скоро об этом зашла речь, должен подчеркнуть, что поступил так намеренно, ибо это пробуждает национальные чувства и способствует притоку денег. Нельзя же, черт побери, ожидать, что американцы раскошелятся, услышав Ваши заявления, что земли, которые, возможно, будут найдены, отойдут Норвегии. Знаю, смещно говорить об этом, но ничего не попишешь, такова смешная и нелепая натура наших заокеанских друзей: им необходимо услышать, что земля, ЕСЛИ она там есть, будет принадлежать Америке» [126]126
  Речь идет о так называемой гипотетической «Земле Гарриса», существование которой было предсказано сотрудником Геодезических и береговых съемок США Гаррисом по результатам обработки наблюдений экспедиции Пири за приливами и отливами во время зимовки 1908–1909 года у берегов острова Элсмир. Площадь этой предполагаемой суши оценивалась близкой к 2 миллионам квадратных километров. Описание попыток ее обнаружения для последующего присоединения к территории страны-открывателя в изложении Буманн-Ларсена напоминает дележ шкуры неубитого медведя.


[Закрыть].

В донесении норвежской миссии в Вашингтоне министерству иностранных дел говорится, что Хаммер, от имени обоих, письменно заявил американскому военно-морскому департаменту, что еще неоткрытые континенты отойдут американцам.

Чтобы прояснить ситуацию, 8 февраля министр иностранных дел Норвегии обращается к полярнику с прямым запросом. Леон, уже вернувшийся из Дувра, берется за перо и разъясняет, что он, то есть полярник, никогда подобных заявлений не делал. «Я полагаю, новые земли могут быть присоединены к той стране, под флагом которой осуществляется экспедиция». Иными словами, к Норвегии.

Хотя реализация проекта опиралась на американцев, стартующая со Шпицбергена экспедиция зависела от доброй воли норвежских властей. И даже сознавая, что тем самым наносит сильный удар по хаммеровской финансовой конструкции, норвежец никак не мог в случае прекращения двойной игры пойти на регистрацию своего предприятия в другой стране, при том что в данный момент не испытывал особой солидарности с недоверчивыми и насмешливыми земляками.

Управляющий Хаммер, которого американская пресса титуловала arctic explorer [127]127
  Исследователь Арктики (англ.).


[Закрыть], рассчитывал торговать гипотетическими территориями по ценам, какие им приличествовали в мире фантазий. Для Руала Амундсена дело обстояло иначе; после того как Пири покорил Северный полюс, норвежца манил в Ледовитый океан, собственно говоря, не полюс как таковой. Конечно, существовали веские причины включать эту легендарную точку во все задуманные операции, но на самом деле Амундсена интересовали неведомые просторы между полюсом и Аляской. С тех пор как разрабатывал планы экспедиции «Мод», он верил, что там, на этих огромных пространствах, есть земля. Большая ли, маленькая ли, она-то и была единственным стоящим открытием – вкладом в окончательное картографирование земного шара. Все рассуждали о Северном полюсе. Но не Руал Амундсен. Он говорил о трансарктическом перелете, а думал о землях.

Вдруг в истории еще есть место для нового Колумба?

Гидропланы «Дорнье-Валь» нельзя было строить на заводах компании в Германии – ввиду строгих ограничений, введенных в стране по условиям Версальского мира [128]128
  Версальский мирный договор (28 июня 1919 г.) завершил Первую мировую войну; по его условиям, Германии было запрещено иметь военные самолеты, танки и тяжелую артиллерию.


[Закрыть]. Предполагалось по воздуху доставить эти машины в Норвегию с завода Марина-ди-Пиза [129]129
  Небольшой приморский город в Италии, неподалеку от Пизы (Тоскана).


[Закрыть]. А оттуда они своим ходом (на роллс-ройсовских двигателях) отправятся в июне на Свалбард.

Перед запланированной отправкой самолетов участники экспедиции захвачены лихорадочной дорожной суматохой. 1 апреля 1924 года Руал Амундсен пишет Леону из Пизы: «Все здесь пребывают в буйном восторге, так что с предварительным кредитом затруднений не будет». Не только норвежцы и американцы вложили в великое предприятие национальное чувство: «Завтра еду в Рим – главным образом в целях рекламы. Здешние заводы решили устроить вокруг этого большую шумиху, а поскольку они были весьма любезны, я просто обязан им помочь». Из Рима путь лежит дальше, к новым приятным встречам: «На один день остановлюсь в Милане, чтобы познакомиться с Муссолини. Заранее рад».

В конце месяца он дома. Потом вместе с Рисер-Ларсеном выезжает на юг. Ключи он посылает Леону, который после очередного пребывания в Дувре возвращается в Норвегию: «На верхней веранде лежит спешная почта. У меня не было времени ответить».

В Копенгагене совершаются важные дела: «Все идет хорошо, и дяде Хокону удается выпросить довольно много». 12 мая полярник ненадолго возвращается в Свартскуг. На сей раз вместе с девочками; Камилла и Каконита с Рождества не были дома. Пока «Дедушка» и «дядя Хокон» разъезжали по делам, эскимосских девочек определили в подходящий датский пансион. Теперь Алина с Леоном снова на родине и могут о них позаботиться.

Нет никакого смысла реконструировать хитроумные финансовые построения Хокона X. Хаммера через семьдесят лет после их краха. Там было задействовано все – от газетных контрактов и прав на киносъемки до различных пожертвований и соглашений о выпуске почтовых марок; главное, что, когда три дорогостоящих самолета готовы и пора их оплатить – или хотя бы внести задаток, – денег в наличии вообще нет.

На самом последнем этапе добрый Хаммер обнаруживает, что экспедицию со всех сторон окружают мошенники и несостоятельные аферисты, для кого серьезные договоры не стоят и бумаги, на которой они написаны. В довершение всего полярник, посылая бестолковые телеграммы, умудряется сдать противнику самые лучшие карты. Однако – пишет из Парижа Хаммер в довольно-таки безнадежном деловом письме от 8 июня – на случай, если все сорвется, он приберег в рукаве кой-какие «козыри». И хотя накануне он слегка пал духом, причин для пессимизма нет; «выносливый ВСЕГДА выигрывает». Получив это письмо, полярник как бы столкнулся с самим собой.

Вечером 26 июня 1924 года Руал Амундсен делает следующее роковое заявление: «Ввиду того, что достаточной финансовой поддержкой заручиться не удалось, экспедицию придется пока отложить» [130]130
  Своими переживаниями по поводу финансовых неудач Амундсен делился с Куком во время посещения его в Ливенвортской тюрьме, причем в выражениях, близких к тем, что приводит автор настоящей книги.


[Закрыть]. Это решение было принято после совещания с лейтенантом Дитриксоном, который приехал из Пизы прямо в Свартскуг, с новейшей информацией. В тот же день Рисер-Ларсена и Омдала, находившихся в Риме, попросили немедля вернуться на родину. Вот и всё.

«Хаммер не всегда был дельным коммерсантом, – признаёт полярник в письме Херману Гаде. И наконец-то делает вывод: – Хаммер отошел в область преданий, доверенность мною отозвана».

Как ни странно, бывший «гений» продолжает разъезжать по свету. В середине октября из норвежской миссии в Токио сообщают, что Хаммер с женой отправился в кругосветное путешествие. Легкомысленный бизнесмен наносит визит в императорскую столицу, чтобы взглянутьна аэроплан, который строится якобы для Руала Амундсена. Теперь вопрос в том, не надумают ли японцы профинансировать следующий полярный перелет.

Руал Амундсен окончательно сводит счеты со своим поверенным в автобиографии, где называет его «преступным оптимистом». Сам же он умывает руки и уверяет, что у него «не было ни малейших подозрений в отношении Хаммера» вплоть до весны 1924 года. В действительности же Леон предостерегал полярника насчет управляющего еще летом 1922 года.

Руалу Амундсену хотелосьверить в Хаммера. По той простой причине, что Хаммер верил в него. Их общая безответственность подорвала экономические основы экспедиции «Мод», и обоим пришлось выбираться из трясины, в которой они увязли. Не вдаваясь в правовые аспекты целого ряда, мягко говоря, нечестных хаммеровских сделок, приходится констатировать, что если обозначение «преступный оптимист» вполне под стать одному компаньону, то и второй заслуживает этого эпитета ничуть не меньше.

Ведь свое представление о людях Руал Амундсен формирует в зависимости от собственных потребностей. Если ему нужен спаситель, Хаммер становится таковым; если нужен козел отпущения, тот же человек превращается в мошенника. Вот так же Омдал из блестящего пилота в один миг сделался нескладехой. Во вселенной Руала Амундсена есть только одна постоянная величина. Он сам.

Глава 34
ПОЕЗДКА В ДРЁБАК

Сочетание Руал Амундсен – Хокон Хаммер было пагубным, не в пример весьма удачному сотрудничеству братьев Руала и Леона. Вместо того чтобы компенсировать слабости полярника, агент их усугублял. Вдобавок желание дородного управляющего самому выступить в роли arctic explorerпривело к тому, что полярные исследования обернулись этаким цирковым бурлеском.

Сдержанная деловитость, тактичная дипломатия, основанные на взаимном доверии отношения с общественностью – все, что Леон выстраивал в течение двадцати лет, понесло очень серьезный ущерб. В первую очередь из-за поспешных и непродуманных планов самого Руала Амундсена насчет перелетов, а во-вторых, из-за того, что датчанин совершенно не понимал специфики и огромной сложности полярных исследований.

Здравый смысл изменил Руалу Амундсену. И не впервые. Но он привык, что в случае чего его поправят. А новый помощник был не в состоянии выполнить эту задачу.

В автобиографии полярник скромно заявляет, что в делах не имел совершенно никакого опыта и всегда опирался на других: «До сих пор это не причиняло мне никаких неприятностей. Я делал так, как мне говорили, и все сходило отлично». Этими словами он подчеркнул собственную детскую наивность и одновременно сделал недвусмысленный и нечаянный комплимент брату Леону.

Партнерство Руала Амундсена и Хокона Хаммера отрицательно сказывалось на взаимоотношениях с Леоном. Полярник собственными руками подрывал доверие к себе. И это касалось не только обстоятельств, связанных с Хаммером; операции с поместьями Ураниенборг и Рёдстен тоже вызывали у Леона тревогу. И тревожился он не только за брата, но и за себя самого.

Все началось в 1920 году, когда полярник (с опозданием на два года) признал, что подарил Ураниенборг (на деле и Рёдстен тоже). Отплывая на «Мод» в экспедицию, он был человеком состоятельным. Однако уже после двух неудачных лет во льдах его экономическая позиция значительно ухудшилась. А заботы о том, чтобы на счете экспедиции постоянно хватало денег на выплату жалованья и другие расходы, лежали на плечах Леона. И когда резервы полярника и государственные ассигнования были исчерпаны, управляющему пришлось покрывать затраты из собственного кармана. В результате Леон Амундсен, управляя делами брата, стал еще и самым крупным его кредитором.

Обеспечением этого непрерывно растущего долга служила недвижимость на Бунне-фьорде. Значительную ценность представляла и «Мод», но здесь нужно было постоянно учитывать риск потери судна. Запертая во льдах полярная шхуна, по сути, все равно что военный корабль под артобстрелом.

Не удивительно поэтому, что Леон обиделся на брата, когда тот вдруг взял да и подарил или продал одну из усадеб. Леон настолько утратил доверие к финансовым операциям полярника, что при повторном дарении весной 1923 года напрямую связался с адвокатом Гудце, чтобы выяснить, какая именно недвижимость переведена на консула Гудце, то есть на Кисс.

Впрочем, Кисс Беннетт никогда не притязала на право собственности; наоборот, она велела Руалу Амундсену выставить Ураниенборг на открытые торги. На что Амундсен так и не решился, из страха перед кредиторами. Весной 1924 года проблема ценностей и гарантий резко обострилась, и связано это было безусловно с тем, что полярник не только вел крайне опасную финансовую игру, но отчаянно рисковал собственной жизнью. Если бы Руал Амундсен действительно отправился в трансарктический перелет, результатом, скорее всего, явились бы не межгосударственные споры о том, кому владеть новыми землями, а драка между кредиторами – кому нести убытки после крушения амундсеновского самолета.

Поскольку реализовать недвижимость на открытых торгах невозможно, полярник соглашается передать ее Леону. Но даже вместе с Ураниенборгом и Рёдстеном сумма, причитающаяся Леону и составляющая около 100 тысяч крон, покрыта далеко не полностью. Уже через год с небольшим Леон намерен обратиться в стортинг с ходатайством о довольно значительном займе. В мае, когда братья встречаются в Свартскуге, он решительно настаивает, чтобы экспедиция «Мод» запросила субсидию из Государственного фонда научных исследований. Руал против. Он либо не желает вкладывать средства, которые, возможно, получит на перелет, в финансирование предприятия, совершенно его теперь не интересующего, либо – что еще вероятнее – слишком горд, чтобы снова просить помощи у неблагодарных соотечественников.

В результате Леон попадает в сложную ситуацию: еще неизвестно, сколько времени он должен инвестировать в полярную экспедицию, будущее которой крайне ненадежно, не имея при этом ни экономических гарантий, ни перспектив на перемены. Неисправимый оптимист Руал был уверен, что все утрясется, как только самолеты поднимутся в воздух. Леон же, наоборот, почти не сомневается, что все пойдет прахом, еще до того как самолеты покинут Пизу.

И когда он наотрез отказывается продолжать выплаты из своего кармана, во вселенной Руала ему больше нет места. Леон хотя и не слагает с себя обязанностей управляющего, но как финансовый гарант сходит со сцены. Таким образом он попадает «в одну лодку» с остальной вероломной командой. Начальник никогда не одобрял подобных протестов и сомнений. Мастер на все руки должен таковым и оставаться – иначе станет «дезертиром».

Отныне начинается запутанная, а в итоге весьма многосторонняя драма вокруг двух соседствующих имений на Бунне-фьорде. Центральную роль в этой интриге играет посол королевства Норвегия в Бразилии Херман Гаде. Еще из Рио в ноябре 1923 года он предложил другу экономическую помощь, чтобы спасти его родной дом. Однако полярник уверяет, что при необходимости расстанется с Ураниенборгом вовсе не скрепя сердце. «Я уже привык уезжать отсюда», – пишет он в декабре. Хотя, конечно, высоко ценит заботу друга.

Но за этой интригой кроется иная стратегия. В деловых вопросах Руал Амундсен всегда опирался на других. Советчиков у него было много – Леон, Алекс Нансен, братья Гаде, Трюгве Гудде, Хокон Хаммер; настало время одному из них опять выйти на сцену. Густав Амундсен, который два десятка лет, со времен экспедиции на яхте «Йоа», «ходил во тьме», готов снова занять место доверенного лица при полярнике.

Когда Руал Амундсен вернулся с Аляски, его братья Тонни и Ежик, как обычно, пребывали в бедственном положении. Тонни, занимавшийся производством сухого молока, не только пострадал от тогдашних экономических спадов, но потерял жену и единственную дочь. В последующие годы в письмах полярника сквозит неотступный страх, как бы старший брат не наложил на себя руки. Пока что Тонни снова, с большими затратами, пытается встать на ноги – на средства родни. С сухим молоком покончено, теперь он загорелся идеей разводить кур.

Непостоянство типично и для Ежика. Он тоже бросался от одной иллюзии к другой, не в состоянии прокормить ни себя, ни свою семью. Благодаря своей жене Малфред и брату Леону, Густав Амундсен большей частью жил щедротами полярника. У Ежика были хорошие связи, но, увы, желающих субсидировать капитана Амундсена-старшего уже не находилось. Слишком сомнительная у него репутация. Однако он обладает двумя важными качествами: верит в Руала и ненавидит Леона.

После того как примерно в середине мая Леон заявил, что прекращает оплачивать экспедицию «Мод», немедля происходит резкий перелом. 5 мая полярник, как договорено, написал Трюгве Гудде и попросил переоформить составленный на Нильса Гудце документ о передаче Ураниенборга на имя Леона. Через двенадцать дней адвокат получает еще одно задание, датированное 17 мая: «Поскольку ты – как никто другой – знаешь и дом, и домашнее имущество, прошу тебя, будь добр, назначь максимально низкую цену – самую низкую, на какую, по твоему мнению, можно пойти, – чтобы все вернуть».

Теперь полярник намерен продать собственность, которую всего несколько дней назад перевел на брата, причем продать за предельно низкую цену. И для этого есть свои причины. Во-первых, Руал Амундсен привык распоряжаться усадьбами независимо от того, кто именно считался формальным владельцем. И раньше Леон, в частности по налоговым соображениям, периодически числился формальным владельцем как Ураниенборга, так и Рёдстена. В экономических делах братья прежде составляли симбиоз, где Леон выступал как практик, а Руал – как высшая инстанция. Теперь полярник единолично решает продать собственность брата, словно давнее единство продолжает существовать. Возможно, Леон и не стал бы возражать, если бы не второй момент: Руал хочет продать по самой низкой цене. И не на открытых торгах, а из-под полы, Херману Гаде.

Через месяц после провала в Пизе окончательно рушатся иллюзорные надежды полярника на скорое разрешение экономических проблем. Его ждет новая роль: борьба одинокого героя с кредиторами. «Придется мне отбиваться от волков, подступающих со всех сторон, – пишет Руал Херману 10 июля. – Имя им легион, и один алчней другого. Но если смотреть им прямо в глаза, они, знаешь ли, идут на попятный двор». После этого живописного сравнения полярник переходит к делу: «По поводу здешней собственности, как мне известно, тебе написал Густав. Я-то без крыши над головой не останусь». Стало быть, Густав действует тайком. Герой об этом знать не знает.

Посол Гаде подхватывает намек и тотчас же отвечает телеграфом из Риги. Разумеется, полярник может по-прежнему рассчитывать на своего состоятельного товарища. Теперь Руал сообщает подробности, и почтой, и телеграфом: «Спасибо тебе за вчерашнюю телеграмму из Риги и за всю ту помощь, какую ты собираешься мне оказать. Ты поистине настоящий друг и можешь поверить, я этого не забуду. Ответил я тебе телеграммой, попросил прямо связаться с Нансеном [адвокатом. – Т. Б.-Л.], так как мое имя в этом деле возникать не должно. Стало быть, если ты примешь решение и в пользу Ураниенборга, то станешь обладателем прелестного уголка, где сможешь отдохнуть, приезжая в Норвегию. А уж я за ним присмотрю».

Когда Гаде вызвался купить одно или даже оба имения, изначально не подлежало сомнению, что все так и останется в распоряжении полярника. Примечательно, ведь тихий, уединенный уголок на берегу Бунне-фьорда предстает теперь в совершенно ином свете, нежели всего полгода назад: «Можешь поверить, нынче здесь чудесно. Фьорд блестящий, спокойный, а на безоблачном небе – жаркое солнце». Однако важнейший довод продавца не пейзаж, а скорее человеческий элемент: «У нас будет много волнующих мгновений в этом безмятежном уютном месте, когда вы приедете сюда отдохнуть. Здесь можно обрести полный покой. Уединенность почти как на полюсе».

Живущий за рубежом Гаде, как и адвокат Гудде, все это время оставался в неведении касательно скрытых обстоятельств. Такая уж у полярника натура, он никогда не раскрывает одному человеку все стороны дела. Каждый получает частицу его доверия, но от каждого скрыта по меньшей мере одна сторона. Гаде вряд ли догадывается, что стал пешкой в борьбе с величайшим из «дезертиров», что «волчище» – это Леон.

Да, брат ни в коем случае не должен стать владельцем имений, но дело тут не в самом этом «безмятежном уютном месте» и не в экономических обстоятельствах. Руал Амундсен всегда был щедр к своим друзьям и соратникам, однако и на презрение и нетерпимость к «предателям» тоже не скупился, даже в мелочах. Он не послал «дезертирам» бесплатных экземпляров «Северо-Восточного прохода» и точно так же не желает видеть своего бывшего партнера, родного брата в волчьей шкуре, хозяином усадеб на Бунне-фьорде.