Текст книги "Битва"

Автор книги: Триша Салливан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Даже не выпив кофе, Мэдди включила МУЗУ и погрузилась в запись злосчастной беседы Менискуса с Бонус. Она изучила все данные, сделанные до/во время/после кризиса, пытаясь найти разумное объяснение. Мэдди обоняла, вслушивалась, смотрела на замысловатый узор реакций Менискуса в ту минуту, когда его охватила невыносимая боль. Но ответа не находила. Когда имеешь дело с МУЗОЙ, невозможно получить однозначный ответ. Просто здесь все устроено по-другому, иной угол зрения. Некие поведенческие шаблоны становятся материальными. Оператор приобретал способность искусственно растягивать свои чувства – но в ту же секунду они уже более не принадлежали оператору. Не зная точно, как смотреть, оператор вынужден придумывать собственный подход, чтобы найти дорогу к нужному ответу.

Все началось с Кандинского. Идущие по его стопам фотографы принялись разрабатывать и изучать скрытые возможности макросъёмочных линз, делая снимки лишайника, мха и миксомицетов. Эти снимки напоминали картины абстракционистов. Предфрактальное распознавание основополагающих принципов микроскопического мира представляло собой зрительный эквивалент того парня, которому первому пришло в голову, как использовать заостренную щепку, вдавливая ее во влажную глину, чтобы создать клинопись – и получить возможность проследить, все ли исправно платят десятину. Настоящий прорыв, в котором трудно было предугадать будущее развитие «светящихся» рукописей. Но где-то в этом открытии полезных свойств глины затаилось предвидение того, что мы можем попытаться пойти дальше, – из этого малыша получится великий человек. И знаете что? Теперь у нас есть Библиотека Конгресса! Опля!

А сейчас, по аналогии, у нас появилась МУЗА, благодаря которой мы собственными глазами можем узреть значимость микроэволюции – так что отныне прорыв может случиться в любое время и в любом месте. Хотя бы здесь и сейчас, в квартирке Мэдди, когда дождь потоками низвергается на зеленовато-белый полосатый навес расположенного внизу «Беннигана». Мэдди не прекращала сражаться с данными, даже разыскивая под диваном свою левую туфлю. Туфля соизволила найтись, завернутая в мантию из пыли и шерсти.

– Наступит такой день, когда от всей этой мешанины останется одна лишь чистая математика, – пробормотала она, чихнув.

Должно быть, по чистой случайности Мэдди мигнула, и фокус сместился, потому что ни с того ни с сего вместо замысловатых переплетений химического взаимодействия ее принялись бомбардировать алгоритмы, описывающие поведение клеток. Мэдди уменьшила мощность входящих сигналов, вызвавших у нее тошноту, но из любопытства сохранила этот новый ракурс. Теперь она слышала/видела/чувствовала/обоняла данные, наложенные на утреннюю атмосферу дома с его запахом несвежего дыхания.

Бонус прошествовала из ванной комнаты, так и не сняв свою малышовую пижаму. Она подразнила кота игрушечной удочкой с перышком на конце.

– Мамочка, а что было до Чистой математики?

– Грязная математика, милая. Повсюду разъезжали самосвалы с рабочими-строителями и расхаживали важные парни, засунув за ухо карандаши. Существовали всевозможные сметы, аэронавтика с ее расчетами, схемы информационных потоков и другая мудреная заумь. – Мэдди, опустив голову, замолчала, привлеченная активностью астроцитов – звездообразных клеток в коже Менискуса. – Дизайном занимались в свободное время, ему обучали на курсах для взрослых какого-нибудь Уильяма Патерсона, наряду с бальными танцами и искусством флористики. Всего лишь безобидное увлечение. На рынке он тогда еще не ценился. Так продолжалось до тех пор, пока мы не обнаружили, что именно мода – двигатель эволюции – испокон веков была.

– Мода, – повторила Бонус. – Мам, как думаешь, в Медоулэндз крысы живут?

– Да, скорее всего их там хоть пруд пруди. А почему ты спрашиваешь?

– Волк должен что-то есть.

– Лучше бы он слопал ту проклятущую мышь в лаборатории, – пробормотала Мэдди, усиливая мощность МУЗЫ. Как оказалось, у Менискуса росли не только ногти на руках. Астроциты тоже менялись – они развивались в нейроны.

Матерь божья!

Бонус проговорила, с трудом сдерживая рыдания:

– Какая жестокость! Как ты можешь быть моим материнским клоном, когда творишь такое?

– А как ты можешь быть моим дочерним клоном, когда так и норовишь при любой возможности сделать все по-своему и швырнуть мое доверие обратно мне в лицо?

– Ненавижу тебя!

– Ешь завтрак.

– Можно мне взять пирожное «Поп-тарт»?

– Только если оно органического происхождения. Наркотические пирожные для меня.

– Боже, не могу поверить, что в этом доме царят двойные стандарты!

Мэдди пропустила слова Бонус мимо ушей. Она снова и снова проигрывала дорожку с интересующими ее данными. В организме взрослого человека астроциты существуют в скрытой форме. В решающие периоды развития они могут видоизмениться в нейроны, но еще никогда такого не было, чтобы человек выращивал клетки мозга в собственной коже в нормальных условиях.

Одна только мысль о нейронах, развивающихся в кожной ткани Менискуса, заставила Мэдди передернуться от отвращения. Вот где собака зарыта, подумала она. Кризис Менискуса не имел никакого отношения к СЕ. Или к Бонус. Менискус неделями подготавливал для этого почву. Она просто упустила это из виду, потому что астроциты оказались большими, если сравнивать их с другими веществами – взять хотя бы молекулы серотонина! – такими большими, что Мэдди попросту не увидела их. Но они росли, в противовес всем закономерностям развития взрослого человека, превращаясь в этакий придаток его центральной нервной системы. А потом в один прекрасный день нагрянул незваным гостем ложный раздражитель – и новая система заработала на полную катушку.

– Ты ничего с ним не делала. Просто ты запустила механизм, – тихо произнесла Мэдди, обращаясь к Бонус, но едва ли та что-нибудь услыхала. Бонус уже успела скрыться на кухне. Мэдди заговорила громче. – Бо, можно тебя спросить кое о чем?

– А можно мне поиграть с клейкой тянучкой после того, как я закончу свое математическое приключение?

– Надеюсь, ты не собираешься снова устроить возню с Зумом? Потому что ветеринар грозится донести на меня в Американское общество защиты животных, если история повторится.

– Это твой вопрос?

– Что?

– Ты сказала, что хочешь спросить меня о чем-то.

– Да, верно. Меня интересует, что ты сказала моему подопытному тогда в лаборатории. Мне известно, что ты дала ему свой волчий зуб – а он очень ценный и особенный, чтобы дарить его кому попало, Бонус.

– Он мой. Кому хочу, тому и даю. Ой, горячо как!

– Бонус, положи пирожное на тарелку и перестань уходить от ответа. Что именно ты сказала Менискусу?

– Я уже говорила тебе. Я сообщила Менискусу о его правах. Хотя особого интереса это у него не вызвало.

– Но он заговорил с тобой, Бо. Ты хоть понимаешь, как это важно?

– Он не сильно разговорчивый. Хочешь, я поговорю с ним снова?

– Нет! Ни в коем случае. И вомни, ты дала обещание больше туда ни ногой! Лучше тебе его сдержать, а то не поздоровится.

– Как пожелаешь, – прошамкала Бонус, набив рот пирожным.

– Я просто пытаюсь понять, не было ли чего-нибудь такого в твоих словах, что могло бы оказаться искрой. Или же дело было в тебе самой. Ты ведь знаешь, он едва не умер в тот день.

– Я тут ни при чем, это ты засунула в него все эти вирусы!

– Конечно, милая, здесь нет твоей вины. Знаешь, временами у меня просто руки опускаются, я совершенно не понимаю твоих желаний. Взять к примеру эту историю с мышью. Почему ты решила спасти ее?

– Но ведь больше никто не захотел! Зачем тебе понадобился крысолов? Можно ведь просто посадить мышку в картонную коробку, вынести наружу и отпустить.

– Бо, мышей поймать не так-то просто. К тому же где есть одна, глядишь, и все двадцать имеются, только прячутся лучше. Если они перегрызут провода, то вызовут значительные повреждения. Это самые настоящие хищники.

– Да, о волках тоже так говорят!

Вот кто нисколечко не волновал Мэдди, так это волки. Замечание Бонус вызвало в памяти лицо Хеншоу. Почему все мужчины повывелись? Их стало мало, их порода обмельчала. Что случилось со старыми добрыми временами, когда мужчины платили женщинам за секс, а не наоборот? А еще этот отвратительный СЕ с его наглостью! Словно он тут главный!

– Люди обычно говорили, что волки – хищники, – не сдавалась Бонус. – Пока не истребили почти всех волков.

– Расскажи-ка мне об этом, детка, – со вздохом предложила Мэдди. Вот теперь уже всякие мысли об астроцитах напрочь вылетели у нее из головы.

МИЛЯ В ТВОИХ МОКАСИНАХ

Они утверждают, будто злословие, сплетни, дрязги и склонность к остракизму – классическое проявление женской агрессии. Когда КрайЗглу набросилась на Сук Хи из-за приятеля Снежного Рожка, ее нападки были всего лишь обычными девчоночьими разборками. Не будь оружия, вся история дальше расцарапывания лиц, воя и визга не зашла бы. Но пистолеты имелись у всех, и, надо признать, я получила истинное наслаждение, когда пришлось пустить в дело мою машинку.

Думаю, именно об этом и пыталась мне сказать 10-я, когда завела речь о необходимости научиться обуздывать собственную враждебность. У меня нет пока еще достаточного навыка, чтобы вот так вот с лету определить, когда следует стрелять, а когда стоит попридержать огонь. Но не забудьте мне ведь пришлось прикрывать подругу. Я ни за что в жизни не позволила бы Сук Хи пойти ко дну в одиночестве. Стоило только Сук Хи выпустить те первые пули, пути к отступлению для всех нас были отрезаны.

На вопрос о том, почему Сук Хи стала стрелять, ответить трудно. Полагаю, она просто растерялась. Перестала различать грань между игрой в войну и настоящей войной. Ее миндалевидная железа нашептала ей, что сейчас начнется драка и Сук Хи принялась стрелять.

По крайней мере мне так кажется. Трудно утверждать наверняка, потому что почудилась мне некая странность в том, как она принялась поливать очередями полки с духами. На самом деле Сук Хи ведь никого не пыталась убить. Словно на нее нашло некое минутное умопомрачение. Ладно, как ни назови, все это уже случилось. Со своей стороны могу добавить только одно: легко я не сдамся. Я понимаю, что даже если уцелею сегодня, на меня будет заведено уголовное дело. Одна моя подруга схлопотала пулю в голову, а другая, по-видимому, в эту самую минуту дает против меня показания. Казалось бы, куда уж хуже, но я в добавок ко всему умудрилась потерять девственность с Алексом Руссо, но вот только случилось все под дулом пистолета, и много радости никому из нас не принесло. Так что, с какой стороны ни посмотреть, терять мне больше нечего.

Я собираюсь зайти так далеко, как только смогу.

Вот только сперва сменю трусы, потому что напрудила со страху.

Скорее всего то была бомба, а может и фаната. Примерно в пятнадцати футах от меня, в задней части кофейного магазина, ведущая в подсобку металлическая дверь была напрочь снесена взрывом. Она покачивалась на краю прилавка и на моих глазах медленно стала оседать и заскользила по полу, выстреливая осколки разбитых кофейных чашек мне в лицо. Я прикрыла глаза. В голове бушует океан, я временно лишаюсь слуха. Я застываю.

Черт! Фараоны, пожалуй, умнее, чем я думала. Сообразили, должно быть, что я пойду сюда, и предусмотрительно поставили мини-ловушку.

Ах так? Что ж, попробуйте достать меня!

На ум приходит сравнение с лососем, прыгающим в водопаде, пока я несусь к столь неожиданно открывшемуся выходу, пальнув наугад пару раз за угол, чтобы очистить себе путь.

Я с грохотом ломлюсь через подсобку, где все вверх дном перевернуто. Дверь на другом конце комнаты широко распахнута, она ведет в проход с фанерными стенами, в котором стоит тележка с картонками сахара и кофе. В пределах видимости ни одной камеры. Освещение совсем слабое, а стоит повернуть за угол – так сплошная темень кругом. Я тороплюсь натянуть «Ночное око». Предполагаю, что этот проход соединяет между собой все подсобки, но поскольку мне ни разу не доводилось работать в Торжище, трудно сказать наверняка, что это за коридор. В школе таким вещам не учат. А вот было бы здорово, если бы на уроках нам объясняли, как именно весь этот хлам попадает на полки магазинов.

Все болит. Напоминаю себе, что ужас концентрационных лагерей давно уже в прошлом. Знаю-знаю, я уже надоела постоянными упоминаниями Холокоста, но с тех пор как я посмотрела тот фильм, он прочно обосновался во мне, стал как фильтр, через который я оцениваю все, что делаю. Груды тел постоянно стоят у меня перед глазами. Только звездам под силу унести прочь эти образы – стоит мне лишь посмотреть на звезды или хотя бы подумать о них.

Пора завязывать с этой чепухой. Жаль, что при мне нет сейчас карандаша-фонарика, поскольку в слабом отблеске радио со светящимися часами прочитать инструкции к очкам ночного видения малость трудновато. А тут еще, как назло, очки запикали и завибрировали, стоило мне только включить их – дребезжание оглушительным эхом отдается в тихом проходе. В конечно счете я ковыляю по проходу, вытянув перед собой руки, пробираясь на ощупь. Колени слегка подгибаются, так что я скорее не иду, а хромаю, наподобие какой-нибудь мумии из фильма пятидесятых годов. У меня такое ощущение, что чем ниже я стану, тем меньше опасности мне угрожает.

Они позволили мне так далеко забраться только потому, что это ловушка. А сейчас я пру аккурат им в лапы.

Я предаюсь столь приятным размышлениям, чтобы хоть как-то подбодрить себя.

С меня пот льется градом с той самой минуты, как я обнаружила незапертую дверь в этом коридоре. На ней табличка «Фут локер», но что-то я не помню никакого «Фут локера» на верхнем уровне, их филиал имеется только внизу, рядом со «Сбарроу». Почти не дыша, я вхожу внутрь, но подсобка пуста, там лишь пара коробок с теннисными туфлями. Странно как-то. Я стаскиваю «Ночное око» и заглядываю в магазин.

Что ж, я не ошиблась: это вовсе не «Фут локер». Во-первых, здесь слишком яркое освещение: дневной свет просачивается внутрь, и я через стеклянную витрину вижу, что происходит в расположенном напротив «Гэсс!». Поскольку на глаза мне не попадается ни одного фараона, я приоткрываю дверь и провожу инспекцию местности на наличие камер. Одна есть, но красный огонек не горит.

Должно быть, это какой-то новый магазин, не очень известный. Я-то готова была поклясться, что тут раньше базировался «Папье-папье», но теперь его нет. Там, где прежде стояли сделанные вручную витрины из рисовой бумаги, громоздится обувь, а на полках за обувью я заприметила кучу разных шмоток. Все они так плотно уложены, что я без опаски покидаю надежную подсобку. Перехожу от полки к полке, поддавшись невольному любопытству, поскольку это страннейший из магазинов, в которых мне довелось побывать на своем веку. Не в пример «Банана репаблик» или любому другому уважающему себя магазину модной одежды, здесь почему-то отсутствуют аккуратно заполненные столики со свитерами шести цветов или полки с тряпьем, которое, по мнению дизайнеров, прекрасно сочетается, так что вам даже не надо напрягаться и думать, что к чему подойдет. В этом магазине глаз лишен возможности отдохнуть на рядах славных одинаковых рубашек. Нет, здесь полки столь же эклектичны, как в универмагах «Джей-Си-Пенни», в которых процветают дешевые распродажи. Да здравствует несочетаемость и необычность! Словно очутилась в магазине поношенной одежды армии и флота «Арми энд нейви сторз», только вот цены иные. Здесь они раза в два больше, чем в любом другом месте. На этикетках витиеватыми буквами значится «Мокасины на милю».

Умно придумано, решила я. Продавать старье по запредельным ценам. Редкостное обдиралово.

Кстати, хорошая возможность найти чистое бельишко. Пока мне не попадались на глаза трусики «танга», но думаю, подойдут любые. Ой, по-моему, у меня малость кровь идет, вот тебе и все удовольствие! Я натыкаюсь на пару розовых кружевных трусиков «бикини» с этикеткой «Открытый ум». Проверив боеприпасы, пробираюсь поближе к входу. Снаружи по коридору шастают туда-сюда вооруженные люди. Я укрываюсь за полкой с ботинками. И тут вижу отпадную кружевную ночнушку, но тотчас же соображаю, что примерить ее мне вряд ли удастся. Ведь тогда придется не только раздеться, но и снять «Ночное око». А очки мне еще пригодятся, если придется, как только запахнет жареным, вернуться в соединяющий магазины проход, что мне того и гляди предстоит совершить, потому что копы вот-вот нагрянут по мою душу.

Кстати, вот эти сабо довольно славные. Из настоящего дерева, выкрашены в зеленый цвет, с крошечными венками ромашек по краям. На ярлычке с ценой значится «Цокот счастья». Укрывшись за вешалкой, я стаскиваю ботинки и надеваю левый сабо.

Что ж, пусть это и прозвучит странно, но правда в том, что на меня накатывает внезапная, почти неконтролируемая потребность пуститься в пляс и запеть во все горло. А еще страннее, что петь и танцевать мне захотелось под мелодии «Оклахомы!», с которыми я, к стыду своему должна признать, прекрасно знакома, поскольку в прошлом году мне пришлось помогать Кери репетировать ее партитуру – она пела в хоре. В одном башмаке я принялась выделывать па в стиле этакого восточного танца и мурлыкать что-то о кукурузе и слонах, но быстренько опомнилась, вспомнив о парнях, засевших перед магазином.

Хотя нога продолжала слегка отбивать такт. Я вцепилась в вешалку, чтобы успокоиться, ладошкой зажала рот, придя в ужас и вконец растерявшись. Все мои мысли были направлены лишь на то, чтобы надеть другой башмак. С глухим звуком я шмякнулась всем весом на ковер, и башмак слетел. Могу поклясться: он дрожал так, словно рвался пустить с пляс сам по себе, так что мне пришлось даже накрыть его ладонью, чтобы утихомирить.

Пока я сидела на полу, зажав в одной руке покорно замершее сабо, а в другой ночную кружевную сорочку с ярлычком «Наслаждение», скрытый потенциал этих вещей не поразил меня сразу же. Поначалу у меня в голове крутилось только одно: как было бы безумно увлекательно, если бы одежда обладала над нами такой же властью, как дурь над наркоманами! Сперва я чувствовала лишь безнадежность и отчаяние, придавленная весом своих шмоток.

А затем в мозгу забрезжила смутная мысль о том, что если я найду подходящую одежку, то запросто сумею изменить себя.

И тогда мне больше не придется быть собой.

Я содрогнулась. Сук Хи всегда говорит, что было бы здорово оказаться одной из этих несчастных с повреждением мозга, которые из-за какого-нибудь поражения лобной доли не в состоянии воспринимать определенный класс предметов – скажем, котов. Или салями. Таких пациентов изучают в экспериментах по расщеплению мозга и прочей ерундистике. СХ, по всей видимости, считает, что потрясающе иметь при себе толпу психиатров, испытывающих к вам неподдельный интерес. Или, может статься, ей просто хочется совершить путешествие в Королевство, Где Нет Салями.

– Представляешь, ты по-прежнему была бы собой, – говорила СХ. – Но в то же время ты обладала бы такой прикольной способностью.

– Прикольная способность? – пренебрежительно ответила тогда Кери. – Сук Хи, травма мозга совсем не похожи на мягкую игрушку, которую ты обнимаешь ночами.

– А тебе-то откуда знать? Ну почему ты такая вся левомозговитая?

Левомозговитая? Сук Хи умеет решать сложные тригонометрические функции в голове, так что не стоит принимать всерьез ее замечание.

В любом случае эти вещи – мой билет на волю. Я могу стать кем-то или чем-то, обладающим способностью разобраться со всем этим дерьмом. Может, в этом и заключалась задумка Сук Хи: когда она связалась с теми телками из отдела косметики, она вообразила себе, что такая же, как они. Однако мой подход кажется мне еще более продвинутым. Вместо того чтобы менять одежду в зависимости от настроения, я изменю настроение благодаря могуществу одежды. Я изменю себя.

Я нашла футболку с этикеткой «Энергия» и тотчас же почувствовала себя гораздо, гораздо лучше. В самом деле, мне так похорошело, что я рухнула на пол и парочку раз отжалась на одной руке. Затем пришло время серьезно взяться за полки. Я нахватала кучу барахла, но выбрала лишь носки «Просветление» и гетры «Счастливчик». Ах да, еще кеды «Возможно все». Наткнулась на джинсы «Крутышка», но в джинсах я выгляжу препаршиво, поэтому я их засунула в рюкзак с парочкой других шмоток про запас – вдруг пригодится. Я не собиралась пока отправляться на тот свет.

Я голову ломала, не зная, куда деть свою прежнюю одежку – надо понадежнее спрятать ее в каком-нибудь месте, чтобы не нашли полицейские, если они станут обыскивать все магазины. В конце концов я перевернула манекен и запихала одежду в его полую грудную клетку.

Именно в эту минуту я увидела тот плакат. Его загораживал прислоненный к стене манекен, обряженный в кальсоны «Компромисс» и ремень «Дипломатия». То была реклама «Найк», пришедшаяся бы как нельзя кстати в дамском магазине «Фут локер». Изображение женщины, бегущей за черной волчицей. Женщина и волчица словно являлись продолжением друг друга, напоминая нью-эйджевские картины Сьюзан Седдон Буле. Мне вспомнились слова Сук Хи о том, что черные волки – все как один самцы, поэтому я засмеялась, подумав, что художник по неведению создал нечто беспутное и гермафродитное. (Кстати, как раз такие мыслишки и являются проявлением моей незыблемой сдвинутости на сексе.) На плакате написано: «Бегу, следовательно существую».

Сердце гулко заколотилось. Мыслю, следовательно существую.

– Декарт, – вырвалось у меня. Но такое совпадение казалось бессмысленным. – Быть такого не может, никто, кроме меня, не знает, что я мысленно называла того парня Декартом – на самом деле его звали Терри.

Ясно одно: я сдвинулась, если вообразила, что этот плакат что-то да значит. Такое просто невозможно. Но мне по-прежнему не по себе, а мысли о том, что это не обычное совпадение, меня не отпускают. Мне нужен этот плакат. Он бы понравился Сук Хи. Я решаю захватить его с собой.

Проверяю, прошли фараоны или нет. Прошли. Становлюсь на цыпочки и срываю плакат со стены с громким рвущимся звуком. Он сваливается мне на голову. Я делаю шаг назад и стукаюсь о стеллаж с сандалиями «Вдохновение».

За плакатом в стене виднеется углубление. Оттуда высовывается какой-то черный предмет странной формы. Я его вытаскиваю и поворачиваю так и эдак в руках. Сперва мне кажется, что это кусок акваланга, но затем я понимаю, что держу в руках не что иное, как противогаз.

Черт, жуть какая-то. Меня бросает в дрожь, волоски на руках встают дыбом. Я хватаю ближайший пиджак. На нем этикетка «Покорность». Интересно, значит ли это, что вам следует стать покорными или же наоборот вынудить других покориться вашей воле? Грамматику, как я уже говорила, на дух не выношу. Родилась я в другой стране и потому то и дело сомневаюсь в правильности своей речи.

Надеваю пиджак. Вроде бы ничего не изменилось. Что ж, может, я и почувствовала себя малость спокойнее, но…

Чьи-то руки обхватывают мой затылок, и я слепну, потому что с меня бесцеремонно сорвали «Ночное око». Я думаю, что нагрянули фараоны, но раздавшийся голос принадлежит какой то девчонке.