Текст книги "Остров Серых Волков (ЛП)"

Автор книги: Трейси Нейткотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Остров, не яма. И это только часть. Бишоп Роллинс сказал моей прабабушке правду, – Анна хмурится на Эллиота. – Как ты можешь этого не знать?

Он раздражается.

– Я Торн, не ясновидящий.

– Но Бишоп…

– Знал правду. Какую?

Она выдерживает взгляд Эллиота, потом продолжает:

– Первое, уловка, которая привела к несчастному случаю.

– 1912, – отвечает он. – Группа, осуществлявшая подземные работы, думала, что достигла дна на глубине 120 футов. Но яма была заминирована, и пол провалился. Яма была затоплена, а работник, Клэренс Голдхаммер, утонул.

Анна кивает.

– Второе: самоубийство от отчаяния.

– 1974. Майкл Харвелл вложил почти миллион долларов в раскопки. Спустя 10 лет так ничего и не обнаружили, и Харвелл обанкротился. Последнюю ночь он провёл на острове, где выпил пузырёк таблеток с бутылкой водки.

– Но всё было не совсем так, – Анна ложится на берег, поросший травой. – Майкл Харвелл провёл ту ночь на острове, затем зарегистрировался в отеле Уайлдвелл. И там напился таблеток. Так что, видите, смерти связаны с островом. Но не обязательно произошли у ямы.

– Что насчёт твоего отца? – спрашивает Чарли. Эллиот вздрагивает, его лицо приобретает жёсткое выражение. У меня была та же мысль, однако я не осмелилась спросить. Хотя, может, одержимость сокровищем Острова Серых Волков настолько у Торнов в крови, что Патрик Торн не смог этого выдержать, почувствовав всю безнадёжность дела, и предпочёл застрелиться.

Ледяной голос Эллиота, казалось, мог заморозить рек.

– Нет. Это был не мой отец.

– Эллиот прав, – Гейб говорит Чарли, долго глядя на него выразительным взглядом. – Торн бросил поиски сокровища задолго до того, как умер. Харвелл – наш самоубийца.

Чарли кивает. Эллиот пытается смягчить взгляд.

Анна треплет свои волосы.

– Итак, у нас есть самоубийца. Можно мне продолжить?

– Убийство, – говорю я.

Кажется, это выводит Эллиота из его гневного транса.

– Руби и Гейб дело говорят. Даже если убийство произошло не на острове, скорее всего это был турист. Или же это было так давно, что смерть не была зарегистрирована.

– Но видите, как и со всем остальным, в легенде говорится о большем, – произносит Анна. – Любовь. Последняя смерть – убийство из-за любви.

Я замираю. Ожидаю, что сердце начнёт бешено стучать, но оно покрывается кристаллами льда и едва бьётся. Перестаю дышать, но выдыхаю. Ожидаю увидеть клубы пара от дыхания в воздухе. Одно дело – интересоваться правдой. Другое дело – полностью знать всё.

Но я всегда знала, верно? Знала, что острову нужны три смерти. Знала, что он принял свои жертвы. Я – не мальчики и Анна. Я бы не отправилась на Остров Серых Волков, не зная, что здесь есть сокровище.

– Может, это был сталкер, – говорит Чарли. – Типа, я так сильно люблю тебя, что схожу с ума и убью тебя, чтобы ты никому не досталась.

Я обманщица, поэтому говорю:

– Думаю, что читала что-то похожее. В газетах.

Я лгу, потому что должна. Потому что не могу сказать им. Я не могу сказать никому.

ГЛАВА 18: РУБИ

ИДИТЕ ВНИЗ, ЧТОБЫ ПОДНЯТЬСЯ,

Не обращайте внимания на мертвеца.

Если вы на верном пути,

Увидите серых волков впереди.

Когда всё это закончится, и я буду на материке с несколькими тысячами золотых монет, возможно, я буду вспоминать путешествие. Но сейчас только это: тёмные и тяжёлые от воды волосы, детские руки в воздухе и губы, произносящие слова «убийство» и «любовь».

Уже при смерти, Сейди приоткрыла завесу тайны, которую годами пыталась решить. И теперь я здесь, ступаю по опавшим листьям и искривлённым корням, пока она лежит под плакучей ивой и шестью футами грязи. Мысль об этом – почти единственное, что занимает меня сейчас.

Вина шепчет в ветре, что качает деревья. Её резкий голос толкает меня дальше в лес. Дальше, дальше, пока шёпот не переходит в пение.

Руби Кейн с чёрной от греха душой

Имела сестру, помогла уйти на покой.

В руке зажав нож острый-преострый,

Руби Кейн пронзила сестру наотмашь.

– Не так всё было, – говорю я, хотя не уверена, что разница имеет значение.

– Я немного странная, – произносит Анна, вырывая меня из моих мыслей. – Ты должна была заметить. Но я прирождённый слушатель. Если хочешь поговорить об этом – о том, что заставляет тебя бродить в одиночестве – обращайся.

Моргаю, смахивая песчинки. Только я и Анна, и раскачивающиеся сосны. Оглядываюсь вокруг.

– Не знаю, как очутилась здесь.

– Твоя проблема не в том, что ты не знаешь, где ты. Твоя проблема в том, что ты не знаешь, как добраться туда, где тебе нужно быть, – в такие моменты, как сейчас, мне начинает казаться, что у неё нет возраста – или же в ней умещаются все возрасты сразу. – К счастью для тебя, я никогда не теряюсь. Теперь говори.

Девушка движется короткими шагами, но быстро. Спешу, пытаясь догнать её. Теперь, когда она не пронзает меня взглядом, озвучивать мысли становится проще.

– Могут ли люди, которые сделали ужасные вещи, когда-нибудь искупить свою вину?

– Ты имеешь в виду одного человека, постоянно делающего что-то плохое, или многих людей, сделавших только одно плохое?

– Одного человека, который сделал одну плохую вещь.

Анна резко останавливается. Почти врезаюсь в неё, но затормаживаю, пока мы обе не свалились комом рюкзаков и конечностей.

– Ты можешь искупить свою вину.

– Я говорила не о…

Она обрывает меня покачиванием головы.

– Я не знаю, что ты сделала, Руби, но верю, что ты не безнадёжна.

Я киваю. Смахиваю слезу. Не говоря ни слова, она перелезает через бревно и проталкивается через деревья. Показываются мальчишки, воюющие с желудями. Впервые за год, я понимаю, почему Сейди хотела большего для меня. Возможно, она была абсолютно права.

Кожа сверкает от пота, когда появляется тропинка. Она вся грязная, в колдобинах; большая её часть покрыта высокой травой и сорняками, от которых чешутся лодыжки. Мошки почти размером с пчёл кусают голую кожу.

Но после долгого блуждания вдоль реки я думаю, что тропинка просто восхитительна.

Держим пари, что тропинка была веками проложена охотниками за сокровищами, идущих от ямы к реке, чтобы быстро окунуться в прохладную воду.

– Вот оно, – говорит Эллиот. – Я чувствую.

Десять минут спустя мы продираемся сквозь деревья. Ветхая деревянная лачуга приветствует нас грязным сухим камнем и заржавевшим металлом. Дверь висит на петлях. Мы проходим мимо пустого мусорного бака, покрытого ржавчиной, мимо проволочной сетки, стелющейся по земле и мимо молотка с отбитой ручкой. Возвышающийся над безжизненным клочком земли белый крест становится коричневым.

Эллиот ухмыляется.

– Давай, скажи, Руби.

Именно эта ухмылка заставляет меня громко выкрикнуть:

– Не обращайте внимания на мертвеца!

Чарли реагирует невероятно странным победным танцем. Сердце кровью обливается, ведь ещё и по этому я буду скучать, когда он умрёт.

Мы продолжаем идти, теперь быстрее. Холм перекрывает вид, но только на мгновение. Теперь мы здесь, ходим на цыпочках по земле, которая окружает тот самый провал в земле.

– Думал, он больше, – произносит Гейб.

Эллиот закатывает глаза.

– Когда ещё ты видел такую чертовски здоровую дыру в земле?

– Она вполне может вести прямиком в ад, – говорит Чарли, смотря через край. Ржавая сталь покрывает стены, узкая лестница спускается в пропасть шахты.

– Первая платформа была здесь, – говорит Эллиот, указывая куда-то фунтов на пятнадцать ниже провала. Он уже рассказывал нам эту историю: как толстые брёвна покрывали дыру шириной в 150 футов, как экскаваторы сбивали их только для того, чтобы обнаружить другую платформу на глубине 30 футов, затем 60 футов и снова на 120.

– В чём дело? – спрашивает Гейб. – Они не настоящие?

– Некоторые считаю, у них фальшивое дно. Охотники за сокровищами думают, что близки к золоту. Хотя, на самом деле, они близки к холодной грязи внизу, – голос Эллиота звучит отстранённо, словно он говорит из того места, где бродят его мысли. – Или, возможно, тому, кто спрятал сокровища, нужны были платформы, чтобы выбраться.

Покопавшись в рюкзаке, Эллиот достаёт фонарик. Мы собираемся вокруг и видим, как свет поглощает тьма. Спихиваю ком земли в шахту.

– Возможно, внизу ничего нет, а яма – большой обман.

– Возможно, – отвечает он. Звучит весьма неуверенно. Вижу надежду на его лице, как глаза светятся в тёплом вечернем свете, как он жаждет докопаться до правды Острова Серых Волков. Но самое главное – Эллиот верит. Его веры хватит на нас двоих.

– Для десяти секунд этого было достаточно. Теперь скучно, – говорит Чарли. – Мы идём вниз или как?

– Мы идём вниз, – Эллиот протягивает руку, чтобы остановить Чарли, который уже на два шага ближе к лестнице. – Но мы идём завтра. Нам нужно максимально возможное количество дневного света.

– О, здорово, – произносит Анна, бросая рюкзак на землю. – Отдохну немного.

– Она серьёзно? – Гейб поворачивается к Эллиоту, подняв брови. – Отдых?

– Состояние покоя, – сообщает Эллиот.

– Я знаю, что такое отдых. Я учился там же, где и ты, – Гейб поворачивается ко мне. – Не хочешь лежать в грязи, найдём другой способ отдохнуть.

Я издаю стон.

– Эти ваши фразы сами вырываются изо рта, стоит только его открыть, или мозг иногда подключается?

– Мне больно слышать, что ты думаешь – это всего лишь фразы. Думал, у нас глубокая и значимая беседа, – он ухмыляется и начинает готовить ужин. Я помогаю Эллиоту и Чарли разбить лагерь в лачуге. Лачуга служит напоминанием расцвета Острова Серых Волков. Время раскопок, когда здесь ходили толпы рабочих в комбинезонах, стояли машины для рытья земли и насосы, качающие воду… Небольшого пространства хватит для пяти спальных мешков, но будет тесно.

Оставляю мальчишек обыскивать место раскопок. В этом море грязи нахожу островок травы. Присаживаюсь, чтобы позвонить домой.

– Как дыра? – спрашивает мама после того, как убеждается, что у меня не случился приступ аппендицита или что-то подобное.

– Глубокая, – рисую линии на грязи. Получается похоже на лабиринт. – Скажи, что Сейди имела в виду каждый раз, когда говорила, что если я на самом деле потеряюсь, мне нужно спросить тебя?

Не говорю ей, что чувствую себя потерянной прямо сейчас.

– Она знала, тебе не придётся просить. В день, когда пришли её результаты, – мама прочищает горло, – в тот день она рассказала мне о книге, которую нашла в библиотеке Бишопа Роллинса. Она сказала: «Мам, это охота. Ей нужно найти всё самой. Я скажу тебе просто на всякий случай.»

– Какая книга? – шёпотом спрашиваю я.

– «Остров Сокровищ». Та, которая со стихотворением. Твоя сестра была убеждена в том, что это карта. Ты ведь знаешь, что она думала о сокровищах, – мама смеётся. – Наш истинный верующий.

– Сейди нашла карту? Но…

И слова не выходят, погрязнув в липкой яме почему-почему-почему. Почему она не отправилась на поиски до того, как заболела? Почему она не сказала мне?

– Но она жила сокровищами.

А я искренне верила в это. Сокровище давало ей цель, а цель давала месяцы жизни, в которые никто не верил.

– Она жила тобой, – мама вздыхает. – Ох, дорогая. Твоя сестра хотела, чтобы после её смерти ты жила, жила полной жизнью. Более полной, чем при её жизни, когда ты была словно её тень. Возможно, она и мечтала о сокровищах, но в этих мечтах она всегда видела тебя.

После этого мы вешаем трубки, ибо печаль окутывает нас слишком, чтобы говорить. Я прижимаю телефон к груди, думая над секретом Сейди. Приключение для её не авантюрной сестры. Это одновременно лучший и худший подарок, который мне когда-либо дарили.

Кажется, Эллиот сейчас будет дышать огнём.

Мы сидим на камнях по кругу – ещё один пережиток раскопок, – пока Гейб готовит каждому персональную пиццу с пепперони, используя блинную смесь, банку измельчённых помидоров и замороженный сыр.

– Стих говорит ориентироваться по звёздам в перечёркнутом квадрате, – произносит Эллиот, хватая неприлично большой кусок пиццы. – Где, чёрт возьми, этот символ?

– Может, в дыре, – отвечает Чарли. – Нам всё ещё придётся спуститься туда.

Эллиот задумывается.

– Где-то в восьмидесятых экскаваторы проложили слой металла на стенах до глубины в 20 футов. Если карта была составлена после, на металле может оказаться выгравированный перечёркнутый квадрат.

– Я проверю.

– Завтра, – останавливаю я Чарли, пока он не бросился в бездну.

Гейб вручает каждому золотистое печенье.

– Овсяные печенья с ореховым маслом, с арахисовой пастой и карамелью, – откусывает гигантский кусок. – Взял рецепт из блога этой леди.

Чарли слизывает полоску карамели.

– Вкус – словно ты берёшь от жизни всё хорошее и заключаешь в печенье, – делится он. Гейб воодушевляется комплиментом. Он словно воздушный шарик – ему постоянно нужно, чтобы кто-то его наполнял, чтобы он не сдулся.

Я беру бутылку воды, чтобы помыть посуду и кастрюлю. Гейб прячет огромный контейнер с едой в сотне футов от места, где мы проведём ночь. Эллиот исчезает в хижине, но остальные ждут, пока луна не вытеснит солнце. Я исполняю на губной гармошке песню мальчишеской группы, а Анна поёт так, что пробирает до самого нутра. Чарли и Гейб сходят с ума, и весь мир кажется невероятно прекрасным.

До тех пор, пока не возвращается Эллиот.

Парень приземляется у костра. Он частично оказывается в тени, разрезанный по плечам. Он ничего не говорит. Просто высасывает всю нашу радость словно эмоциональная чёрная дыра.

– Эй, Эллиот, – говорю я. – Желаешь понизить градус возбуждения? Некоторые из нас пытаются провести здесь это несчастное время.

Он встречается со мной взглядом. Открывает рот, словно собираясь сказать что-то. Словно не держал нас в напряжении целую вечность.

Но он остаётся безмолвным.

– С ним бывает такое, – Чарли переводит глаза с меня на Анну. – Не беспокойтесь – по большей части, он безвредный. По крайней мере, если у вас нет аллергии на мрачные взгляды или сжатые челюсти.

– Никогда не знаешь, – отвечает Анна.

– Ну, я знаю, и у меня жуткая аллергия, – говорит Чарли. – Уведи меня отсюда, Анна Банана, пока у меня не случился анафилактический шок.

Они направляются к хижине, Гейб устремляется за ними. Смех Чарли разносится в ночи, и я понимаю, что никогда не забуду этот звук, даже после того, как он умрёт.

Смотрю через костёр на Эллиота, скрытого в тени.

– Ты просто собираешься сидеть здесь?

– Нет. Я собирался выйти. Я всегда собирался выйти. Моё тело не всегда поспевает за моим мозгом.

Он бросает в костёр горсть сосновых иголок. В воздухе запахло Рождеством.

– Расскажи мне что-то, чего я не знаю.

– Боже, Эллиот. Неужели такое существует?

Он закатывает глаза. Толкает мою ногу своей.

– Расскажи мне о тебе и Сейди.

С таким же успехом он мог попросить моё сердце.

– Когда мне было 14, – говорю я, – я посреди ночи ускользнула на пляж, чтобы увидеть небо.

– Увидеть метеоритный дождь Персеиды, – он неуверенно улыбается. – Слышал, как Сейди говорила кому-то в тот понедельник. Просто… Я тоже был там.

– Видишь? Нет ничего, о чём бы ты ни знал.

– Я не знаю твоей версии.

– Гарантирую, что мой рассказ даже близко не такой увлекательный, как рассказ Сейди. Я гуляла по пляжу, а когда настала пора возвращаться, то поняла, что заблудилась. Я не знала, что делать, так что просто пошла к свету.

Снова и снова бросаю горсти иголок в костёр. Глубоко вдыхаю сосновый запах ночи.

– Сейди проснулась и увидела мою пустую кровать. Она включала и выключала свет в нашей комнате, чтобы помочь мне найти дорогу домой.

– Она была твоей Полярной Звездой.

– Нет, не так. Она была ночным небом. Всем, начиная звёздной пылью и заканчивая галактиками, – оборачиваюсь, чтобы увидеть, что он смотрит на меня. – Представь Вселенную, погасшую в один день.

Он протягивает мне пригоршню сосновых иголок. Я бросаю их в огонь.

Долго молчим, затем я говорю:

– Я нашла одно замечательное слово, когда Сейди была больна: «Ya’aburnee». Арабское слово. Надежда умереть раньше, чем те, кого ты любишь, потому что боишься, что не сможешь без них. Английского перевода этого слова нет.

Эллиот наблюдает за огнём, словно он может сбежать и сжечь весь мир. Он продолжает смотреть на него и тогда, когда кладёт свою руку на мою. Его ладонь мягкая и потная. Твёрдое пожатие, затем он убирает руку.

Если бы Сейди была здесь, то смогла бы расшифровать этот жест. Но её здесь нет, поэтому я смотрю прямо перед собой и произношу:

– Продолжай. Я знаю, ты тоже умираешь от желания дать мне урок английского.

Он смотрит на меня, не моргая. Разрываюсь где-то между «Поговори со мной» и «Давай никогда не будем говорить».

– Чёрт, – отвечает он.

Целый язык с кучей слов, и он выбирает это.

Он запускает руки в волосы.

– То, как я вёл себя с тобой сегодня… Чувствую себя полнейшим идиотом.

– Ты идиот, Эллиот, – я одновременно считаю и не считаю так. – Ты просто полнейший идиот.

– Идиот?

Усмехаюсь.

– Именно.

– Будь я Гейбом, то использовал бы это как возможность начать серьёзный диспут.

– Будем благодарны, что ты Эллиот.

– В этом проблема, – его глаза так широко распахнуты, что я могу видеть в них отражение язычков пламени. Он вручает мне закладку Сейди, ту самую закладку, место которой – в «Острове Сокровищ». – Мы не одни.

ГЛАВА 19: РУБИ

– Кому ты сказал?

Мы словно сардины в банке сидим в хижине, поддерживаемые светом почти полной луны и глотками тёмного рома. От душного воздуха кончики моих волос завиваются, и липкий пот покрывает кожу. Я сижу на спальном мешке, прислонившись к деревянной стене. Гейб растянулся справа от меня, его взгляд прикован к обнажённым ногам Анны.

– Карта, – Эллиот бросает теннисный мячик в голову Гейба. – Кому ты сказал?

Гейб потирает лоб.

– Почему ты сразу думаешь, что это я?

Эллиот тяжело вздыхает. Если кто-то и мог вдохнуть жизнь в этот вздох, так это Эллиот. Он скрещивает руки, закатывает глаза и неодобрительно поднимает брови.

– У тебя больше всего друзей. И ты всегда пытаешься впечатлить их.

Гейб хмурится.

– Мне не нужна карта сокровищ для того, чтобы соблазнить девушку, Эллиот. В отличии от тебя.

Чарли ухмыляется. В полутьме его зубы сверкают.

– Думаешь, Эллиот рассказал бы девушкам, рискуя тем, что сокровище найдёт кто-то другой?

Парни сражаются взглядами, и у меня появляется чувство, что эта битва может длиться бесконечно. Свечу каждому в лицо фонариком, чтобы разрушить чары.

– И это даже не самая большая тайна.

– Ещё как, – говорит Эллиот. Когда он смотрит на меня, глубокие морщины прорезают его лоб. Зубы теребят кольцо на губе. – Западные берег Острова Серых Волков – сплошные скалы. На северо-западе есть небольшой пляж, но он окружён скалами, а вода – слишком бурная, чтобы вытащить лодку на берег. Южный берег – единственное место, куда можно причалить. Наша лодка была единственной в ту ночь, когда книга с той закладкой была украдена.

Чарли вытаскивает теннисный мячик из-под спального мешка Гейба. Он подбрасывает его к потолку.

– Держи пари, этот кто-то не с Уайлдвелла. Вор живёт на острове с тех пор, как компания Роллинс ушла отсюда десятилетие назад. Мол, у него другого выхода кроме как убивать животных копьями, которые он сам сделал.

Но это не то подозрение, которое засело в мозгу.

– Он не живёт на Острове Серых Волков. Это охотник за сокровищами.

Эллиот прислоняется головой к стене. Прядь волос закрывает ему глаза.

– Руби права, – соглашается он. – Отшельник украл бы еду, воду, одежду. Но не книгу. Мы должны принять факт, что есть вор, разыскивающий сокровища. И сейчас у него наша карта.

– Давайте оставим Анну на страже на ночь, – тощие ноги Чарли мелькают, когда он тянется за мячом. – Только если у неё есть меч. Почему у нас нет мечей, когда они нужны?

– Ещё ни разу в жизни мне не понадобился меч, – произносит Эллиот.

– Просто у тебя нет воображения.

Чарли бросает мячик к ногам Анны, и она резко поднимает голову. Мгновение она выглядит такой потерянной, какой я чувствовала себя сегодня в лесу. При лунном свете её лицо выглядит бледно. Она моргает раз, другой.

– Да. Верно, – Анна задирает ноги к стене так высоко, как только может. Пальцами постукивает по единственному окну. – Для этого я здесь, не так ли?

– Нет, – произносит Эллиот, не упоминая, однако, что истинный мотив не менее корыстный. – Но было бы неплохо, если бы человек, который не спит, убедился, что животные не попытаются нас сожрать, а охотники за сокровищами – спереть нашу карту.

– Простите, – тихо говорит она. – Я не имела в виду…

– Не слушай Эллиота, – Гейб приветливо улыбается. Он пожимает её руку, – ты всё делаешь правильно.

Она кивает и отвечает:

– И что теперь?

– Теперь мы будем искать волков, – слова звучат неверно. Я в чём-то ошибаюсь. Снова и снова прогоняю стихотворение, и, наконец, до меня доходит, что смущало меня насчёт ямы. Бросаю извиняющийся взгляд на Чарли, – не думаю, что нам надо спускаться в провал.

Эллиот стонет. Лунный свет превращает его обнажённую грудь в гранит, кожа становится бледнее, а татуировки – темнее. Мой взгляд падает на замысловатое изображение волка на правом боку.

– Там сказано: «Идите вниз, чтобы подняться, Не обращайте внимания на мертвеца». Вот яма, вот могильная плита, – он указывает в сторону некогда белого креста.

– Там также сказано: «В глубине найдёте погибель». Что если это о яме? – прислоняюсь головой к стене.

Эллиот потирает переносицу.

– А потом мы пропускаем то, что должны сделать.

– В тридцати футах отсюда бездонная яма, – говорит Чарли, – я собираюсь спуститься.

– Звучит так, словно ты пытаешься умереть, – отвечает Эллиот.

– Я пытаюсь жить, – Чарли делает глоток рома. – Я собираюсь спуститься в эту яму.

Гейб и Эллиот ведут безмолвную беседу. Пара тяжёлых взглядов, приподнятая бровь, покачивание головы. Уже не в первый раз парни принимают, что Чарли – это просто Чарли.

– Мне кажется, – говорит Анна, кладя руку на плечо Чарли, – что лучший способ жить – не умереть.

– Жить и не умереть – не одно и то же, – Чарли касается лба, в кулаке зажато горлышко бутылки. Ром плещется о её стенки. – Я всё время привык не умирать.

Сложно вспомнить другого такого же странного мальчика, носящего свой страх как доспехи. Всегда тихий, когда сидит, всегда в стороне, он постоянно в движении: тёмно-карие глаза осматривают комнату в поисках острых предметов или случайного светильника в классе, который в любой момент может упасть.

– Кто-то однажды сказал мне, что прежде, чем умру, я много всего совершу, – Чарли смотрит на Эллиота, подняв брови.

Эллиот хмурится.

– Уверен, не в дыре, которая жаждет ещё одной смерти.

– Но…

– Но легче самому гоняться за смертью, чем ждать, пока она поймает тебя, – произносит Анна со строгим выражением лица. – Но я бы предпочла провести с тобой чуть больше времени, пока ты не спрыгнул в бездонную пропасть.

Чарли вспыхивает и радуется, не особо сопротивляясь. Он опускает плечи и кивает:

– Определённо, Анна Банана.

Гейб делает глоток рома. Качает головой.

– Конечно, тебе он уступает.

– Потому что я милая.

Эллиот усмехается.

– Милый. Впервые употребляется в конце 13 века начале 14. Со старофранцузского: безрассудный, глупый. От латинского «nescius» невежественный.

– Снова изучаешь слова со своей мамочкой?

Слова Гейба словно высасывают из Эллиота всё счастье. Он пристально смотрит на Гейба, облизывая кольцо на губе.

– Я покончил с этим, – ответ Эллиот звучит как «я покончил с ней».

Если бы не стояла такая жара, я бы зарылась в спальный мешок, чтобы сбежать от этого разговора. Странное чувство, сидеть в этой хижине, пока Гейб и Эллиот делятся секретами, не предназначенными для посторонних.

Гейб наклоняется вперёд. Он – искажённое отражение Эллиота. Его мягкость против угловатости Эллиота.

– Боже правый, Эллиот. Прошло два года. Она оскорбила твоего отца. Ты не можешь всю жизнь её игнорировать.

– Именно этим я и собираюсь заняться. Я не рассказывал тебе всей истории. Мой отце умер, а она…

– Ты выбираешь лёгкий путь. Ты и сам это понимаешь, – Гейб качает головой. – Перестань обижаться, будь мужчиной.

– Тебе не понять.

Гейб напрягается.

– Ты говоришь, что я не мужчина, потому что у меня нет отца?

– Я говорю, что ты понятия не имеешь, что значит – потерять отца таким образом. Ты не можешь называть это лёгким путём.

– Нет, – отвечает Гейб. Его глаза блестят дико при лунном свете. – Нет, ты говоришь, что я не мужчина, потому что моя мама девственница. Меня создал не мужчина, так что и я не могу им быть. Ты говоришь это также, как все другие, когда узнают, что я неестественный.

– Ты прекрасно знаешь, что я так не думаю.

Что-то во взгляде Гейба говорит о том, что он перешёл черту разума. Что ром заставляет его вести разговор, который сам с собой он ведёт слишком часто.

– Конечно, мы знаем, что ты мужчина. Ты был с девушками. Они так говорят, – произносит Анна. – Хотя, я полагаю, это твоя цель.

– Думаешь, я заставляю их это делать? Думаешь, они все врут? – лицо Гейба настолько красное, что я переживаю, как бы он не начал потеть кровью.

– Это не то, что я имела в виду.

– Неважно, Анна, – Гейб поворачивается ко мне, я прислоняюсь к стене. Если буду сидеть достаточно неподвижно, смогу ли я просочиться через дерево в ночную тишину?

Конечно, нет.

Гейб смотрит на меня всего мгновение. Я вижу сдвинутые брови, раздувшиеся ноздри, сердитый взгляд и опущенные ресницы, а потом – ничего, потому что Гейб резко прижимается к моим губам своими. Поцелуй жёсткий, требовательный. Грубые пальцы крепко держат мою голову, сильно впиваясь в кожу. Толкаю Гейба в плечи, но он даже не шевелится. Он сосредоточен на своём языке, скользящим мне в рот.

– Прекрати, – говорю, прежде чем его губы снова обрушиваются на меня. Я чувствую его боль и смятение, но ничего романтичного в этом нет. Снова толкаю его, сильнее. – Гейб, прекрати!

Он двигается быстро, очень быстро. Я моргаю, а он пересекает комнату и забивается в углу, как загнанное животное. Анна направляется к нему, но останавливается на месте.

– Всё нормально, – произношу я, потирая распухшие губы.

– Нет. Совсем не нормально. Ты сказала прекратить, – Гейб прячет лицо в руках. Смотрит на Эллиота и Чарли. – Она сказала прекратить.

Затем он уходит. Дверь распахивается, открывая взгляду тёмную землю, тёмное небо и глубокий тёмный провал.

Эллиот присаживается рядом со мной.

– Ты как?

– Я в порядке.

Он смотрит на дверь, а когда заговаривает снова, голос его звучит зловеще спокойно.

– Я с этим разберусь.

Затем он тоже уходит.

Без часов я не знаю, сколько времени прошло, но Эллиота возвращается не скоро. Один. Анна выходит наружу караулить Гейба, так что Эллиот, Чарли и я ложимся спать.

Но я не сплю. Представляю, как Гейб, движимый виной и яростью, проваливается в бездонную яму. Засыпая, я представляю его кости на дне, мёртвую улыбку и взгляд, полный муки после нашего поцелуя.

ГЛАВА 20: РУБИ

Гейб жив.

Нет, «жив» – неверное слово для парня, который стоит над ямой с пугающими, пустыми глазами. Он здесь. И он дышит. Кажется, это всё, о чём мы можем просить этим утром.

Чарли пинает камень в яму.

– Час. Всего лишь час.

Он тратит весь завтрак на то, чтобы убедить нас, что короткая остановка в тёмной яме, это лучший способ начать утро.

– Я понимаю, что у тебя есть эта патологическая жажда приключений, – говорю я ему. – Но я не стану помогать тебе умереть.

– Руби, – он произносит моё имя так, будто растягивает тэффи. – Разве тебя не разбирает любопытство? Ну, час же стоит любопытства?

Прямо сейчас Сейди посмотрела бы мне в глаза и каким-то образом прочитала бы мои мысли. Она бы оказалась в центре внимания вместо меня, выделялась мило и сексуально и напомнила Чарли, что она несла ответственность. Но сейчас здесь только я, и в моём ответе нет ничего ни милого, ни сексуального.

– У кого-то на острове наша карта. Мы не видели звёздный символ и волков, поэтому мы не будем тратить время на то, чтобы спуститься в яму, которая, может быть, станет, а, может быть, и не станет нашей возможной смертью, – я взваливаю на плечи свой рюкзак. – Мы будем отступать, пока не увидим подсказку. И тогда ты сможешь попытаться покалечить себя.

Я направляюсь в лес.

– Так держать, – говорит Анна, пробегаясь, чтобы идти со мной нога в ногу. Я замедляюсь, чтобы мы могли идти рядом друг с другом.

– Фантастический отказ. Эллиот чуть не упал в эту яму от смеха.

– Сейди была хорошей сестрой, – говорю я.

– Какой сестрой была ты?

– Я была сестрой хорошей сестры.

Анна берёт меня под руку.

– А теперь?

– Я не знаю, – я менее похожа на ту себя, которой была в Уайлдвелле. Похоже, что остров забрал у меня моё «я». Или, может быть, высосал из меня Сейди, а так как всё, чем я когда-либо была, находится в моей двойняшке, от меня мало что осталось.

Сестра однажды сказала, что она надеется, что я умру первой, чтобы она могла убедиться, что на моём надгробье будет моё имя, а не надпись «Сестра Сейди Кейн».

Мои слова задерживаются, строчка для лесного оркестра. Насекомые и птицы щебечут ту песню, которую мне бы сейчас хотелось сыграть, что-то похожее на то, что я вдохну свою душу в губную гармонику и получу песню, выходящую с другой стороны.

Я прочищаю горло.

– На следующий вечер она оставила меня, когда пошла гулять с друзьями.

– Да, моя прабабушка говорит, что, когда дело касается любви, всегда кого-то оставляют, – Анна прибивает чёрных мошек, которыми кишит лес. – Она говорит, что мои родители любили друг друга так сильно, что это создавало такое тепло, которое каждый мог почувствовать. Им стало слишком жарко жить в Уайлдвелле или где бы то ни было с другими людьми, так что в тем летом, когда мне исполнилось шесть, они оставили меня и моего брата на моих тётю и дядю. Я думаю, они всё где-то поджигают. Или, может быть, они в Арктике.

– Ты скучаешь по ним?

Анна спотыкается о корень дерева. Её щеки порозовели.

– Нам следует искать волков, – она отводит взгляд от меня. – Ты больше не хочешь ничего слушать обо мне.

Самое странное из всего этого то, что я хочу. Я дёрнула её, чтобы остановить.

– Ты скучаешь по ним?

– Это глупо. Я знаю, что Ронни говорит о родителях. Мне следует ненавидеть их так, как он ненавидит их. Может быть, мне следует ненавидеть всех, чьи родители были рядом. Ронни ненавидит их. Но у меня гораздо больше времени на размышления, чем у него. И, кажется, я не могу додуматься до злости, – она вздыхает. – Я безнадёжная оптимистка.

– Оптимизм это хорошо, Анна Банана, – говорит Чарли, приближаясь сзади. Он взъерошивает её волосы. – Итак, начальница… – парень притворяется, что смотрит на меня свирепо, но его выражение лица остаётся злым несколько секунд, прежде чем превратиться в приветливое. Они болтают в то время, как с треском идут по веткам полусваленных деревьев.

Эллиот появляется с правой стороны от меня. Сегодня он носит солнечные очки-авиаторы с голубыми линзами и футболку «Остров Сокровищ».