Текст книги "Дика"

Автор книги: Тотырбек Джатиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Все обошлось! Но даже сейчас, когда подружки одевали ее, чтобы отвести в дом жениха. Илита не могла забыть упрямства и самодурства дядюшки Колки. Впрочем, если разобраться, виной тому был не характер старика. Большая часть его жизни прошла в те дни, когда адат диктовал свои законы, когда судьбу девушки решали старейшие, когда многочисленность рода жениха ценилась выше всего, и, конечно, выше любви. Обычаи адата въелись Колке в плоть и в кровь. Он с трудом расставался с ними, страдая от этого ничуть не меньше, чем страдала Илита, волю которой он пытался сломить.

Все-таки по-своему Илита любила своего дядюшку и в чем-то жалела его…

Смешно! Ведь теперь, когда Илита стала невестой Харитона, старый Колка искренне уверен, что только он один способствовал счастью племянницы. То-то разливается он за пиршественным столом! То-то горделиво подкручивает усы!

Илита уже была одета. Еще несколько минут, явятся дружки жениха, и она отправится в дом Харитона.

– Ты счастлива, моя доченька, – прервала ее мысли Ама. – И я счастлива. Как бы радовался мои старик, если б видел тебя! – Она посмотрела на другую свою дочь, Катю. – А какой день сегодня? Я хочу запомнить число…

– Двадцать второе июня! – ответила Катя.

«Двадцать второе июня, – повторила про себя Илита. – Я тоже запомню этот день навсегда!»

А люди во дворе Дауровых, на улице продолжали веселиться. Давно не было в Фарне такой шумной такой богатой свадьбы. Звенели бокалы, гости, произнося тосты, были неутомимы… Несколько гармошек то вторили друг другу, то соперничали между собой, зачиная новые мелодии.

Казалось, стены дома Дауровых рассыплются от грома музыки, от неистовых хлопков в ладоши и топота пляшущих.

Согласно существующему обычаю, перед тем как отправить невесту к жениху, старший рода должен был напутствовать ее. Дядюшке Колке дали знать, что невеста готова. Он наполнил вином огромный турий рог и властным жестом остановил танцующих. Смолкли гармошки, прикусили язык любители бесед. Дядюшка Колка вошел на веранду, куда уже вывели Илиту в подвенечном наряде.

– Слушайте! Слушайте! – громко заговорил старик, обводя взглядом двор и праздничные столы. – Я хочу сказать напутственное слово нашей Илите. Вы все знаете…

Дядюшка Колка остановился, прислушиваясь к шуму на улице. Там кто-то крикнул. Там дробно застучали копыта лошадей. Колка насупился. Кто посмел прервать его, старшего в роде Дауровых?

Калитка отворилась, и во дворе появился запыхавшийся, взволнованный Харитон. Все замерли. Шутка ли, жених нарушил обычаи, освященный вековыми традициями! Он ворвался в дом невесты, хотя должен был терпеливо ждать ее у себя! Такого еще не случалось в Осетии никогда.

Харитон был бледен, волосы его растрепались.

Подвыпивший Колка впился в Харитона взглядом, брови его сурово сдвинулись к переносице, ярость кипела в сердце. Этот негодник топчет обычаи предков! Он думает, что, отличившись на войне, может позволить себе все?..

Харитон молчал, переводя дыхание.

Но пауза длилась недолго. Рассвирепевший дядюшка Колка закричал что-то нечленораздельное и швырнул в Харитона так и неопорожненный турий рог.

Илита закрыла лицо руками. Кто-то из ее подружек громко взвизгнул. И тут Харитон вскинул руки над головой, призывая людей к спокойствию, прося тишины.

– Война!.. – сдавленно произнес он. – Сегодня утром фашистские дивизии Гитлера напали на нашу страну. Самолеты фашистов уже бомбят наши города и села. – Он повернулся к дядюшке Колке и совсем тихо добавил: – Вот почему я здесь…

В один миг во дворе Дауровых все смешалось. Женщины стояли рядом со стариками, люди окружили Харитона, забыв о празднике, выспрашивали его подробности о начале войны. Заголосили старухи. Одна из них все время выкликала имя своего сына, служившего на границе:

– О горе! Лучше мне умереть, чем тебе, Кубади!.. Сердечко мое, Кубади!.. Я сижу за этим богатым столом, ем и пью, а ты, быть может, истекаешь кровью, и горло твое горит жаждой!.. О Кубади!..

Лица тех, кто присутствовал на свадьбе, вдруг посуровели, напряглись. Не было теперь на них и тени веселья.

И Колка тоже в одно мгновение изменился. Он смущенно и горько качал головой. Наконец шагнул к Хари-тону и крепко-крепко обнял его.

– Сын мой, – голос дядюшки Колки дрогнул, – прости меня, старого и неразумного! Хочу по-отцовски обнять тебя и прошу забыть обиду…

– В такой час нам ни к чему говорить об обидах, – сдержанно ответил Харитон.

Он подошел к Илите, которая по-прежнему стояла на веранде.

– Ну вот, Илита, придется нам отложить свадьбу до конца войны. – Харитон улыбнулся, но глаза его были печальны. – Будем верить, что это случится скоро. А сейчас снимай подвенечное платье и надевай свою гимнастерку. Поскорей! Прискакал нарочный из военкомата, нас немедленно вызывают в часть!

Илита бросилась в свою комнату. Через минуту она была уже в гимнастерке и сапогах. Даже пилотку не забыла.

– Я готова! – сказала она Харитону.

Люди все еще не могли прийти в себя. Подумать только: они сорят словами и заливают эти слова добрым вином, и это в то время, как вражеские самолеты жгут советские города и села, а вражеские солдаты топчут землю Родины! Сражения идут на всей границе от Балтийского до Черного моря. Верно, немало и убитых – война несет смерть и косит людей без разбора. Быть может, среди убитых есть и сыновья, и братья тех, кто пировал только сейчас за столом Дауровых.

– О Кубади, сыночек мой!.. – продолжала рыдать старуха.

Нашлись и такие, что сомневались: не ошибся ли Харитон, так ли весны его слова? Возможно, кто-то все перепутал. Ведь Германия подписала с Советским Союзом договор о ненападении! Неужели для фашистов договор – это лишь пустая бумажка?

У ворот Дауровых остановилась грузовая машина. В кузове стояли несколько военных, а из кабины выглядывал знакомый Илите командир, работавший в райвоенкомате. Видно, ему было поручено собрать всех отпускников и переправить их побыстрее в Орджоникидзе.

Старенькая Ама, заметив машину, словно только сейчас очнулась, поняла, что стряслось. Вскрикнув, будто раненая серна, она бросилась к дочери и прижала ее к своей груди.

– Дитятко мое милое, цветочек мой! – причитала она. – За что нас бог наказал? Почему он не испепелил извергов, когда те только задумали свое злое дело?..

Илита поцеловала мать, осторожно отняла ее руки.

– Меня ждут, нана. Мне нужно спешить. – Она снова поцеловала старенькую Ама. – Мы скоро вернемся, нана. А за меня не волнуйся – я не пропаду…

Знакомый командир уже знал Харитона и Илиту.

– Поторапливайтесь, Саламов, Даурова!

Пока суд да дело, он встал на подножку машины и принялся объяснять людям, окружившим его:

– Слышали, товарищи? Началась война! Мы ждали ее и не сидели сложа руки. Но враг вероломен – он напал внезапно. Сегодня утром гитлеровские бандиты без объявления войны вторглись на территорию Советского Союза. Все молодые джигиты должны стать на защиту своего отечества! Мы покажем врагу, что такое горская удаль и горское мужество!..

Илита и Харитон подошли к машине. Военный с петлицами летчика подал руку Илите, помогая ей взобраться в кузов. Вслед за Илитой в кузове оказался и Харитон.

Они стояли плечом к плечу, прощаясь взглядом с родными, с Фарном, с милой сердцу Осетией. Харитон помахал кому-то офицерской планшеткой. Илита перевесилась через борт, поцеловала мать, потом сестер.

Мотор затарахтел, и окружавшие машину празднично одетые люди расступились, давая дорогу полуторке. Обнажив голову, стояли у ворот старики и молодые и смотрели вслед машине, пока она не скрылась за поворотом.

Никто не сказал ни слова. Лишь один дядюшка Колка пробормотал:

– Мы будем ждать вас, дети! Возвращайтесь с победой!

Скупая, непрошеная слеза скатилась по щеке старика. Чтобы никто не заметил его слабости, он отвернулся. Потом подошел к Ама и тихо сказал ей:

– Не горюй, женщина, у тебя есть защитник!

И нельзя было понять, кого он имеет в виду – себя или племянницу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ДАЛЕКО ОТ ЛИНИИ ФРОНТА

В жаркий летний день по шоссе, что вытянулось вдоль берега Черного моря, быстро мчалась полуторка. В кузове на лавках, тесно прижавшись друг к другу, сидели молодые офицеры и девушка в летной форме.

Легкий ветер с моря освежал лица, и девушка почти не чувствовала жары. Длинный шлейф пыли тянулся за машиной.

– Илита, глянь-ка, вот и Новороссийск, – сказал один из военных, обращаясь к девушке.

Шоссе пошло в обход города, и Илите удалось увидеть лишь несколько военных кораблей, стоявших у причалов, да высокие серые башни цементных заводов.

За Новороссийском проскочила зеленая бухта Геленджика; длинные песчаные пляжи казались в лучах солнца золотыми. Потом пошли сады Архипово-Осиповки.

Паренек, увидевший первым Новороссийск, был из этих мест. Он знал здесь каждую бухточку, каждую речушку. И хотя никто не просил его быть гидом, он беспрерывно говорил, сообщая слушателям целую кучу сведений. Он рассказал о Туапсе, о реке Пшиш, что протекала неподалеку от Сочи.

Вот наконец миновали и Туапсе.

«Куда нас везут?» – удивлялась Илита. Она была разочарована: выходит, ей придется служить в глубоком тылу? Каждый километр отделял ее от фронта, на который она так жаждала попасть. Помнится, в штабе военного округа намекали, что летчикам, вместе с которыми ехала Илита, будет поручено опасное, ответственное задание. Ну и опасное! Сидеть на тихом пляже и бросать камешки в пену прибоя!

Не доезжая Лазаревского, полуторка свернула на грунтовую дорогу, взбегавшую вверх по горному склону, скользнула в зеленый тоннель лесной просеки и совершенно неожиданно оказалась на широкой поляне.

Их окликнул часовой. Он остановил машину, потребовал у офицера, сопровождающего группу, документы. И тут же откозырял.

– Все в порядке, товарищ капитан! Машина пусть постоит здесь, а вы идите вон туда, к дубкам. Штаб в блиндаже.

Приехавшие спрыгнули на землю, размяли затекшие от долгого сидения ноги. Капитан построил людей и повел их к дубкам, в тени которых у входа в большой блиндаж стоял еще один часовой.

– Ну, товарищи офицеры, – сказал капитан, хмуро оглядывая запылившихся летчиков, – приведите себя в порядок. Сейчас представлю вас начальству.

Он нырнул в блиндаж.

Летчики ждали вызова. В душе они волновались: что ждет их впереди, какое дело им поручат? А пока они негромко переговаривались и старались разглядеть силуэты самолетов, – самолеты стояли за дубками, многие из них были искусно замаскированы зелеными ветками.

Но вот прибывших начали по одному вызывать в блиндаж. Илиту вызвали второй. Она спустилась на несколько ступенек вниз. В блиндаже было прохладно. Большая электрическая лампочка с абажуром из газеты освещала только центральную часть помещения; здесь стоял просторный стол, на котором была разложена карта Черноморского побережья.

В углу находился еще один стол, примыкавший торцом к бревенчатой стене. За столом сидел черноволосый майор. В тот момент, когда Илита переступила порог блиндажа, он разговаривал с кем-то по телефону. Голос у него был сердитый.

– Я приказал! – чеканил майор. – Выполняйте приказание без лишних слов!..

Илита пригляделась. Теперь она заметила в помещении еще одного человека; в дальнем углу блиндажа примостилась девушка-радистка.

Но вот майор закончил телефонные переговоры, и тогда Илита привычным жестом вскинула руку к пилотке:

– Товарищ майор! Младший лейтенант Даурова прибыла в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы!

Майор удивленно уставился на Илиту. Потом сердито дернул себя за черный ус и забарабанил пальцами по столу.

– Женщин стали посылать в морскую авиацию! – воскликнул он, пожимая плечами. – Из какого округа?

– Северо-Кавказского! – отрапортовала Илита.

Майор снова пожал плечами.

– Ну и ну!

– Вам, товарищ майор, не придется жалеть, что вы принимаете в свою часть женщину, – спокойно заговорила Илита. – Я налетала вдвое больше часов, чем положено курсанту. Экзамены по эксплуатации машины сдала на «отлично». А кроме того, если вам так уж хочется, я могу скрывать, что я – женщина…

– Как же! – усмехнулся майор, теребя свои короткие усики. – Все ваши хитрости шиты белыми нитками! Спрячете косы под китель на спине и будете думать, что преобразились в мужчину? Ладно, – остановил он себя, – раз приехали, оставайтесь. Но косы – снять! Снять без всяких разговоров!

Сказать по правде, Илиту обидела речь майора. Грубовато он разговаривает. И зачем нужно было обязательно подчеркивать, что ему в части нужны только мужчины? Нехорошо это. Такие слова скорее подошли бы дядюшке Колке, столь старательно оберегающему законы адата, но не молодому человеку, воспитанному Советской властью. А чего прицепился он к косам? Впрочем, разговор о косах шел еще в летной школе. Новый начальник курса, пришедший в школу после Харитона, тоже потребовал, чтобы Илита срезала косы. Но тогда за нее вступился инструктор Петров, и начальник курса отменил свое приказание.

– Прошу вас, товарищ майор, не заставляйте меня срезать косы, – тихо произнесла Илита. – Я – горянка, для горянки снять косы – то же самое, что горцу срезать усы… Если вы слышали о наших обычаях…

– Слышал! – невольно улыбнулся майор. – Эти обычаи у меня тут, тут и тут! – Он ткнул себя пальцем в грудь, потом в живот, а затем в лоб. – Я сам кавказец, грузин…

Он вышел из-за стола и почти вплотную подошел к Илите. Только сейчас, по-видимому, он разглядел на гимнастерке девушки красный флажок депутатского значка.

Однако это не смягчило его сердца. Он достал из кармана кителя пачку папирос, закурил и, похаживая вдоль бревенчатой стены блиндажа, продолжал:

– Обычаи обычаями, но, товарищ младший лейтенант, существует и воинская дисциплина. Короткая стрижка по уставу обязательна. – Он махнул рукой, словно упрекая себя за многословие. – В общем, выполняйте приказ!

Круто повернувшись, Илита вышла из блиндажа. Часовой показал ей, как пройти к парикмахеру, – парикмахерская была в палатке, поставленной прямо в лесу.

Там Илита сняла пилотку, вытащила спрятанную под ворот кителя длинную черную косу и распустила волосы по плечам. Пусть режут ее косу! В конце концов, прав майор или неправ, он командир, а командиру перечить нельзя.

Молоденький парикмахер, восхищенно поглядывая на этот водопад волос, нетерпеливо щелкнул ножницами.

– Майор приказал срезать? – спросил он не то с сожалением, не то с усмешкой.

Илита не ответила. Оторвал ее от грустных дум негромкий, мягкий голос за спиной:

– Жалко?

Она оглянулась. Рядом стоял молодой лейтенант с веселыми голубыми глазами. Прядь светлых волос – ну точно ковыль! – озорно вылезла из-под летной фуражки. Лейтенант смотрел на Илиту с явным участием.

– Что делать? – вздохнула Илита. – На войне люди головы теряют, товарищ лейтенант, так стоит ли мне плакать по моим космам?

– Космам? – возмутился собеседник Илиты. – Да у вас царская коса! Такую и в кино не грех показать!

– Майор рассуждает иначе, – снова вздохнула Илита.

– А вы знаете что… – лейтенант помедлил, в глазах его сверкнул хитрый огонек, – загляните к майору часика через два, когда у него весь порох выйдет. Наш Джапаридзе только на первый взгляд строгий, а так душа-человек… Я как-то видел фотографию его дочерей. Так вот у них тоже косички… Если Джапаридзе напомнит вам о косе, вы спросите: дороги ли ему косички дочерей? – Лейтенант развел руками. – Конечно, как говорят в боксе, это удар ниже пояса, но… у вас нет другого выхода.

Илита задумалась. Попробовать, что ли? Может, действительно проймет этого каменного майора?

– Будете стричься, товарищ младший лейтенант? – спросил парикмахер.

– Нет. Подожду.

Она задумчиво двигалась по дорожке, ведущей к замаскированным самолетам. Морская авиация… Так, кажется, сказал майор? Интересно, на каких самолетах летают морские асы?.. Дорожка кончилась. Перед глазами Илиты открылось поле. Здесь, во всю ширину его, стояли знакомые У-2. И на этих «фанерных этажерках», как называли У-2 фронтовики, морские летчики воюют с фашистами?!

Илита разочарованно вздохнула. Что и говорить, не очень-то боевой вид у самолетов. Прикрытые маскировочными сетями, с зелеными ветками наверху, они выглядели и хрупкими и нескладными.

Признаться, отправляясь из Орджоникидзе в часть, Илита думала, что ее посадят на первоклассную боевую машину. А где она, эта машина? Под командованием у майора находится не один десяток офицеров и сержантов, и все они, наверно, летают на «фанерных этажерках». Почему? Какая в этом нужда? И чем будет заниматься Илита тут, за сотни километров от фронта, в местности, которая только и знаменита, что песчаными пляжами?

Харитону повезло больше. Он летает на тяжелых бомбардировщиках, крошит бомбами укрепленные позиции врага, поджигает танки фашистов, рвущиеся на восток. Это настоящее дело!

– Нравятся наши соколы? – спросил без тени иронии давешний веселый и разговорчивый лейтенант. Теперь он был чисто выбрит, от него попахивало одеколоном. Он протянул Илите широкую ладонь: – Давайте знакомиться. Иван Ефименко. Командир звена. Вот что я хочу вам сказать: если для летчика с такой прекрасной косой не найдется места, я его приму с распростертыми объятьями. У меня в звене как раз не хватает пилота…

– Спасибо, товарищ лейтенант, – поблагодарила Илита.

– Все о косе печалитесь? – участливо спросил Ефименко. – Авось отступится Джапаридзе, он отходчив…

Откровенно говоря, Илита думала сейчас не о Джапаридзе. Ей вспомнилось, как перед отъездом из Орджоникидзе военком попросил ее выступить на митинге молодежи города. Митинг был многолюдным, на нем присутствовало пять тысяч человек, и добрая половина из них – женщины и девушки. Илита призывала молодежь идти на курсы медицинских сестер и снайперов, срочно организованные в Орджоникидзе. Она говорила, что сейчас, когда решается судьба страны, все юноши и девушки обязаны помочь фронту, обязаны стать грудью на защиту Родины.

Позже Илите сказали, что более ста девушек тут же, на площади, подали комиссару заявления с просьбой зачислить их на открывшиеся курсы. Впрочем, о выступлении Илиты узнали не только в Орджоникидзе – обращение к горянкам было напечатано во всех газетах Северного Кавказа, и, откликаясь на призыв Илиты, осетинки и аварки, кабардинки и ингушки взялись за освоение военных профессий.

Как служат сейчас те, к кому обращалась Илита? Неужели и у них хлопоты с косами?

Илита хотела поделиться своими мыслями с Ефименко, но не решилась. Получится еще, что она вроде бы бахвалится своим выступлением.

– А вы мне на вопросы-то и не ответили! – огорченно сказал лейтенант.

– Вы спрашивали: нравятся ли мне эти соколы? – иронически поджав губу, она кивнула на самолеты, стоявшие на поляне. – Когда-то нравились. А сейчас – нет. Не птиц, а зайцев на этих драндулетах преследовать! Что может сделать такая «фанерная этажерка» против фашистского «мессера»?

– Ну-у…. – протянул Ефименко. В голосе его сквозила обида. – С «мессерами» мы драться не собираемся, во всяком случае не такую задачу поставили перед нашей частью. Другую! Но эта другая ничуть не меньше, чем, допустим, у бомбардировочной авиации. Не огорчайтесь, «уточки» тоже делают свое дело. – Он замолчал. Потом искоса взглянул на Илиту: – Вы так и не назвали своего имени. Или это военная тайна?

– Нет, почему же, – Илита рассмеялась и на какой-то миг забыла все свои огорчения, – друзья называют меня… Дика…

– Дика? Это какое же имя?

Илита принялась объяснять. Еще в школе она придумала себе имя. Она составила его из первых букв настоящего имени, отчества и фамилии. Даурова – это ее фамилия, отчество – Кирилловна, а настоящее имя – Илита. Вот и получается: Дика.

Так звали ее в кукурузоводческом звене, которым она руководила, в летной школе. А тут, в части, к ней обращались пока что только официально – товарищ младший лейтенант.

– Дика… – задумчиво повторил Ефименко. – Мы, правда, сию минуту познакомились, но, я надеюсь, вы разрешите мне называть вас не официально? – Он улыбнулся. – А интересно все-таки – девушка стала морским летчиком! Нашему майору бы радоваться, гордиться, а он вас за косу жучит…

Лейтенанта прервали. На дорожке появился сержант с красной повязкой на рукаве. Он, видимо, выполнял обязанности дежурного по штабу.

– Товарищ младший лейтенант, – обратился он к Илите, – вас командир вызывает.

Устало и безнадежно вздохнув, Илита направилась к блиндажу. Едва она переступила порог, как майор поднял голову от карты, испещренной карандашными пометками, и уставился на летчицу.

– Итак?.. – Он вдруг сорвался и ударил кулаком по столу. – Вы не выполнили мое приказание! Вижу, не выйдет из вас дисциплинированного летчика. Я не стану наказывать вас – просто откомандирую в округ с соответствующей характеристикой… – Он шагнул к Илите. – Я знаю, вы – знатный человек в Осетии. И ваш депутатский значок я видел. – Майор говорил сейчас спокойно и серьезно. – Так, может быть, дело в гордости? Эта гордость здесь ни к чему!

– Извините, товарищ майор, – сказала Илита, – выслушайте меня, и вы все поймете… Я действительно крепко работала в колхозе и считалась лучшей звеньевой. Но я не заносилась и сейчас нисколько не заношусь, честное слово! Есть разная гордость. Мы, осетины, гордимся своим: мужчины – твердостью, непреклонностью, храбростью и, если говорить до конца, усами, сединами; женщины – хозяйственностью, добротой. Но если мужчинам в Осетии дороги усы, то женщинам – косы. Да разве только в Осетии? В Грузии то же самое. Вы бы, товарищ майор, согласились, если бы вашим девочкам срезали косички? А что бы вы сказали, если б вам приказали сбрить усы?

Кто знает, что ответил бы майор Илите и как поступил с ней, если б в эту минуту в блиндаж не вошел Ефименко. Он, по-видимому, был в дружеских отношениях с командиром. Во всяком случае, чувствовал он себя в штабе как дома.

– Товарищ майор, – сказал он Джапаридзе, – в моем звене не хватает летчика. Может, дадите мне Дику?

– Какую такую Дику? – удивился майор.

– Да вот, – Ефименко кивнул на Илиту, – младшего лейтенанта зовут Дика.

Майор неожиданно улыбнулся:

– Ее зовут Дика? А ведь как точно назвали! И было бы еще точнее, если бы к этому имени добавили только одну буковку – «я»…

– Это почему же? – не понял Ефименко.

– Потому, что ей с ее упрямым характером больше бы пошло имя «Дикая»! Ей-богу, не видел более упрямой и своенравной девушки!

– А это хорошо, что упрямая да дикая! – подхватил шутку Ефименко. – Воевать будет злее.

Майор остановил лейтенанта движением руки: хватит, мол, болтать. Он по привычке потрогал свои черные усики, словно ему действительно только что предложили сбрить их.

– Пусть будет по-вашему, – сказал он Илите. – Ладно, учтем ваши национальные традиции. Но… – он погрозил девушке пальцем, – это до первого взыскания. Смотрите, сами себе не испортите дела. Испортите – пеняйте на себя: тогда вас уже надо будет не стричь, а брить! – Голос у майора подобрел, и Илита теперь действительно поняла, что Ефименко был прав: Джапаридзе – душа-человек. – Идите, идите!..