Текст книги "Дика"

Автор книги: Тотырбек Джатиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

РЕЧКА ЧЕРНАЯ

Разведчики тронулись в путь. Лес вскоре кончился. Начались густые кустарники, то и дело перемежавшиеся оврагами. Недавние дожди безжалостно размыли землю, ноги при каждом шаге вязли в липкой грязи. Высоко над головой прошли бомбардировщики врага, и вскоре южнее, наверно в районе Севастополя, послышалось густое уханье тяжелых разрывов. «Утюжат Севастополь, гады, хотят сломить волю его защитников!»

Петруненко шел впереди. За ним безмерно уставшая Илита. Эти двое суток в тылу фашистов казались ей вечностью. Да, если за штурвалом самолета испытываешь большое напряжение, то здесь, в разведке, – нечеловеческое. Каждый шаг грозит смертью. Каждое движение может стать последним. И главное, твоя ошибка, даже малая, ставит под угрозу товарищей. Вот где закономерно правило: «Один – за всех, и все – за одного».

Рассвет уже начался. А туман, к счастью для разведчиков, все еще был густым – солнце не растворило его, не прогнало. «Хоть бы еще часок-другой туман продержался», – подумала Илита, оглядываясь на шагавшего следом Валерика. Мальчик тоже выбивался из сил, но ни разу не пожаловался, не попросил отдыха. На особенно трудном переходе через крутой овраг Петруненко пытался было взять у него автомат. Но Валерик не отдал. Глаза его сверкнули, когда он сказал:

– Не дам! Я тоже солдат!

Этот глубокий овраг должен был вывести разведчиков к речке Черной. По карте Илита прекрасно изучила местность у речки. Но карта – одно, а действительность – другое. Горки и низины на карте казались легко преодолимыми. А преодолевать эти же горки и низины на деле, особенно после того как двое суток не спал, плохо ел, не раз испытал крепость своих нервов, – ох, как это трудно!

Тело ныло, болело. Глаза временами слипались, и надо было собрать всю волю в кулак, чтобы приподнять тяжелые веки. Мокрая, влажная, неприятно липкая одежда оттягивала плечи, словно была сделана из чугуна. Но все это чепуха по сравнению с неубывающим, тревожащим ощущением близкой опасности, когда ждешь удара и справа, и слева, и сзади…

Речка Черная была рубежом, на котором вот уже несколько недель стояли наши и фашисты. В тыл к врагам разведчики шли другой дорогой, тогда им не было нужды форсировать речку. Сейчас такая необходимость была.

Илиту этот последний рубеж очень беспокоил. Речка Черная простреливалась с двух берегов. Ясно, свои по разведчикам бить не станут. Зато фашисты – у них давно пристрелян каждый участочек – обрушат на группу шквал огня. Обидно будет, если, проделав длинный путь и собрав много ценных разведданных, погибнешь на виду у своих…

Края оврага расходились все дальше и дальше, в просвете мелькнула оловянная пленка воды. Вот она, речка Черная, самая опасная часть пути! Петруненко, шедший впереди, остановился и долго стоял, вытянув шею, всматриваясь в просвет, ведущий к реке. Илита и Валерик тоже замерли.

Тишина. Ни один звук не нарушал ночной покой речки Черной.

– Спешить не будем, – прошептала Илита Ивану. – Если сунемся в воду наобум, перестреляют нас, как уток…

– Вышли-то мы к хорошему месту, – ответил ей Петруненко. – На той стороне наши ждут. Но, как говорится, близок локоть, да не укусишь: немцы пальбу откроют. – Он помолчал, видимо что-то соображая. – Не дай бог, если наткнемся на патрульных с собаками – верная смерть!..

Илита долго глядела на свинцовую гладь реки. Последние дожди сделали реку полноводнее, она сильно разлилась. Не шутка преодолеть такую преграду!

– А течение-то какое! – Петруненко досадливо цокнул языком. – Зверь, а не река…

– Ты умеешь плавать? – спросила Илита у Валерика.

– Умею. В прошлом году – это еще в мирное время – на районных соревнованиях второй приз получил. – Валерик улыбнулся. – Среди младших ребят, конечно…

Они оставались в кустах еще с полчаса. Присматривались к реке, прислушивались к звукам, доносившимся со стороны. Говора людей не было слышно. Зато откуда-то с реки дважды залаяла собака. В соседней ложбине звонко пела синичка и вдруг, будто напугавшись чего-то, вспорхнула.

– Нет, думаю, нельзя нам сейчас речку форсировать, – сказал Петруненко. – Убьют. Придется ждать ночи…

Илита не ответила. Она размышляла. Может быть, действительно не спешить и подождать ночи? Но сведения, которые они раздобыли, очень нужны командованию. Не исключено, что именно сегодня фашисты начнут новый штурм Севастополя. А как было бы здорово, если б еще до начала наступления наши артиллеристы и летчики нанесли удары по местам скопления вражеских войск! Ясно, рискованное это дело – переправляться через речку, когда наступил рассвет. Однако рискнуть стоит, очень даже стоит!

Разведчики устали, вымотались до предела. Если у взрослых силы на исходе, то каково Валерику? Илита обратила внимание на то, как осунулось лицо мальчишки, – кажется, одни глаза и светятся. Не выдержит Валерик, если придется сидеть еще сутки на этом берегу…

«Интересно, глубокая ли сейчас речка? – раздумывала Илита. – Сможем ли мы плыть, такие усталые? Эх, только бы переплыть! На том берегу поблизости от воды редкий лес, кустарник – за полминуты можно добежать и укрыться. Если повезет, и на том берегу, в кустарнике, окажется наш пулемет, он прикроет переправу…»

– Ваня! – негромко окликнула Илита Петруненко. – Давай все-таки попробуем определить, есть ли на берегу немцы. Ты ползи к реке по этой стороне оврага, а я – по той. А вдруг поблизости нет фашистских постов? Нам на переправу нужно всего пять – семь минут. Стоит рискнуть!

Петруненко кивнул.

– Хорошо, товарищ лейтенант. – Он посмотрел на Валерика: – А малец пока здесь сховается, замрет.

– Конечно, – согласилась Илита. – Слышал, Валерик? Мы скоро вернемся. Спрячься.

С большой осторожностью Илита карабкалась по крутому скосу оврага. Иногда замирала, прислушивалась. Тяжелые ветки то и дело цеплялись за одежду, рвали ее. С мокрых кустов густой дробью сыпались на спину и голову дождевые капли. Но странно – Илита вдруг перестала чувствовать усталость, еще недавно наполнявшую каждую клеточку тела. Видимо, тревожная обстановка и ощущение приближающейся опасности вызвали в ней новые силы.

Минут через двадцать Илита оказалась на бровке оврага. Сначала лежала несколько минут неподвижно, потом поднялась на колени, решилась встать во весь рост. Берег был покрыт густым, крупным кустарником. Глядя поверх этих кустов, Илита подумала, что немецкий дозор может укрываться в зарослях, и его не различишь, как не различишь сейчас и ее. Выскочишь на берег, а фашисты тут как тут!

Илита долго смотрела на другую бровку оврага. Там где-то был Петруненко. Однако она не смогла заметить ни Петруненко, ни присутствия вражеских солдат.

Прошло еще несколько минут. Ниже по течению с сердитым криком взлетела стая каких-то черных птиц, закружилась на одном месте, и Илите показалось, что птиц вспугнули люди. Во всяком случае, именно оттуда раздался сердитый крик. Ну и положение! Речка – двадцать или двадцать пять метров шириной, за речкой – свои, а идти к ним опасно. Словно бы и впрямь по пословице все получилось: близок локоток, да не укусишь!

Закончив наблюдение, Илита спустилась обратно в овраг, подползла к Валерику. Петруненко еще не вернулся, и, ожидая его, она присела рядом с мальчиком. Промокший и озябший, он прижался к ней, спросил шепотом:

– Тетя Илита, как вы думаете, перейдем мы к своим?

– Перейдем, – ответила Илита.

– Сегодня?

– Посмотрим, что Ваня скажет.

Илита искоса поглядывала на мальчугана. У него было очень худое, изможденное лицо. В глазах, в упрямом и уже отмеченном морщинкой лбе, в остреньком подбородке – во всем угадывалось перенесенное горе, во всем было страдание. Будь прокляты фашисты, ввергнувшие столько людей в пучину войны! Ведь ее огонь опаляет прежде всего детей и стариков…

В ближних кустах послышался шорох, из ветвей высунулось дуло автомата, а затем показалось напряженное лицо Петруненко. Он тоже не заметил вражеского дозора, но, как и Илита, обратил внимание на вспугнутых птиц и звучавшие в отдалении человеческие голоса.

– Давайте переправимся ночью, – предложила Илита, с состраданием глядя на бледного и уставшего Валерика. – А сейчас отдохнем. Только лучше бы нам оттянуться от берега.

Так и сделали. Но отдыхать не пришлось. Где-то в тылу, по-видимому в начале оврага, раздался собачий лай. Разведчики притаились. Неужели немецкий дозор с собаками? Тогда их найдут! Лай был все ближе и ближе… Возможно, овчарки шли по следу, и дозор не мог миновать разведчиков.

Илита мгновенно приняла решение:

– К берегу! Бегом! И все сразу в воду!..

Пригибаясь, Илита, Петруненко и Валерик бросились к устью оврага. В одну секунду сброшены телогрейки – в воде они набухнут и потянут вниз тяжелым грузом. Илита подбодрила взглядом Валерика.

– Не бойся, доплывем!.. – Она замялась. – Только брось автомат, он будет тебе мешать…

Валерик не ответил. Но, как всегда бывало в тех случаях, когда он не хотел согласиться с чужим мнением, на лбу его появилась упрямая морщинка.

– Ладно, – решила Илита, – не бросай. И все-таки запомни: жизнь человека дороже автомата…

– Смотря какого, – тихо сказал Валерик. Он решительно не желал расставаться с оружием Ибрагима Ибрагимова.

Сзади захлебывались лаем овчарки. Теперь уже было ясно, что они напали на след разведчиков в самом начале длинного оврага. А оттуда – прямая дорога к берегу!

Иван Петруненко отбежал в сторону, на ходу крикнув Илите:

– Пусть Валерик плывет между нами, Дика!

И бросился в воду.

Петруненко плыл широкими саженками. Автомат был у него за плечами. Он раза два оглянулся назад. Было видно, как он кивнул Валерику, торопя его. Но вот прыгнул в воду и Валерик. Последней бросилась в речку Илита.

Холодная вода обожгла ей лицо, как и тогда зимою, после гибели «Ласточки». Будто наваждение, перед глазами замелькали страшные картины ее борьбы с морем: медленные, тягучие волны шли одна за другой, относя Илиту все дальше и дальше от берега, злая лапа холода сжимала сердце, далекие разрывы зенитных снарядов – это били по оставшимся «уточкам» немецкие батареи – лишь подчеркивали безнадежность положения летчицы…

Илита окунула лицо в воду, почувствовала новый ожог и сразу же освободилась от страшных видений.

Она проплыла метров десять, когда из оврага вырвались две огромные овчарки. Следом торопливо шагали немецкие солдаты в зеленоватых шинелях с подобранными под ремень полами.

– Хальт! – заорал один из них, вскидывая автомат и выпуская бесприцельную очередь. – Хальт!..

И, словно в ответ на этот крик, из кустов справа и слева ударили два вражеских пулемета. Пули вспарывали воду между Илитой и Валериком. Пришлось нырнуть. Однако мысль, что Валерик побоится нырять с автоматом в руке, тут же толкнула ее к поверхности.

– Валерик, брось автомат! – повелительно крикнула она мальчугану. – Брось, говорю!..

Фонтанчики от немецких пуль приближались к Валерику. И тут он нырнул.

«Хватит ли у него смекалки отклониться в сторону? – мелькнуло в голове у Илиты. – Только так можно выйти из-под прицела…»

Мысль оборвалась. Илита тут же нырнула. А когда очутилась на поверхности, сразу же увидела Валерика. Он по-прежнему греб одной рукой, сжимая второй драгоценный автомат. По-видимому, он сумел выйти из-под огня немцев – течение несло его к берегу, занятому защитниками Севастополя. Молодец Валерик!

Сзади послышались торопливые всплески. Илита быстро оглянулась. Совсем рядом с ней скалила зубы немецкая овчарка – она догоняла разведчицу.

Илита в третий раз нырнула, пошла под водой в сторону. Когда задерживать дыхание стало уже невмочь, рванулась вверх. Теперь картина изменилась. Со своего берега их заметили, начали прикрывать огнем. Собака взвизгнула, голова ее исчезла под водой. Один из немцев на том берегу, нелепо взмахнув руками, повалился лицом вперед, а двое других, согнувшись и петляя, побежали к кустам.

Как сквозь сон, Илита подумала, что Петруненко уже достиг берега. Это он стрелял по собаке, он убил немца-дозорного. Так оно и было. Но после первого же выстрела Петруненко по дальнему берегу начали бить и наши минометы.

Илита была уже на берегу. Она готовилась к быстрой перебежке: лишь бы добраться до кустов, а там и лес рядом, он укроет, спасет… Но где Валерик? В волнении она позабыла о мальчике. Вот глупая! Илита выскочила на открытое место, чтобы найти Валерика…

Впрочем, к этому моменту вражеские пулеметы уже замолкли. Наши минометы накрыли их сильным и метким огнем.

Ах вот он, Валерик! Плывет медленно, то опускает лицо в воду, бессильно никнет, то вновь поднимает голову.

Илита в один миг очутилась около мальчика и вытащила его на берег.

– Дика! Валерик! – окликнул их Петруненко из кустов. – Бегите сюда, я вас прикрою огнем!

Валерик ожил, подстегнутый этим ободряющим криком. Они побежали к кустам, откуда Петруненко вел огонь по фашистам.

Крепкий парень в тельняшке и бушлате подхватил ослабевшую Илиту, потом оставил ее, метнулся к Валерику.

Он подхватил бесчувственного мальчика и в один миг донес его до кустов.

Только тут наконец можно было отдышаться. Матросы – их было человек пять-шесть, – улыбаясь, смотрели на Илиту и Валерика. Петруненко подсел к мальчику и ласково обнял его:

– Вот мы и у своих!

«У своих!» – счастливо улыбнулась Илита.

«ОКОПНАЯ ПРАВДА»

В душные июньские ночи над развалинами Севастополя стоял густой, неприятный туман. Стрелы ракет – и наших, и немецких – с трудом вспарывали его толщу.

Илите часто казалось, что туман этот рожден не разрывами снарядов и бомб, не дымом от все еще тлеющих пожарищ – хотя в городе давно уже сгорело все, что могло гореть, – не поднятым к небу прахом земли. Ей думалось, что зловещее темное облако, упавшее на Севастополь, – страшное чудовище, выпестованное самой войной.

Наступали последние дни героической обороны Севастополя.

В июне Гитлер бросил на город двенадцать дивизий – почти двести тысяч солдат и офицеров, около тысячи танков, семисот орудий, более пятисот бомбардировщиков! Во сколько же раз фашистов было больше, чем защитников Севастополя? В двадцать, в тридцать?..

Илита слышала, что на одного защитника крепости приходилось пятнадцать – двадцать врагов, прекрасно вооруженных и сытых. А севастопольцы жили впроголодь, и патроны выдавались бойцам лишь по десятку в день.

Севастополь встал непреодолимой преградой на пути гитлеровцев, спутал их планы летнего наступления на Кубань, Ставрополье, Кавказ – районы, богатые хлебом и нефтью. Оставлять у себя в тылу непокорившуюся крепость Гитлеру казалось опасным, да и престиж фашистов, привыкших в Европе к легким победам, падал с каждым днем. Гитлера раздражало, что, задержавшись на юге, он до наступления зимы не мог снова повернуть свои бронированные орды на Москву, окружить ее и сровнять с землей. Он был взбешен нечеловеческим упорством защитников и Севастополя, и Ленинграда, и Сталинграда. Он не мог понять, как держатся эти превращенные в руины, обескровленные города.

Осажденный Севастополь боролся двести двадцать дней – до июня 1942 года. Весь мир с тревогой ждал: чем закончится июньское наступление на город?

Начиная со второго июня, пять дней и пять ночей немецкая артиллерия, не умолкая ни на минуту, била и била по Севастополю. Одна за другой появлялись в воздухе немецкие эскадрильи, нагруженные десятками тонн бомб. В городе не осталось ни одной улицы, ни одного переулка, ни одного дома! В эти дни на каждый квадратный метр обороняемой территории упало около полутора тонн смертоносного металла. Еще ни одни город на свете не принимал на себя такого мощного огневого удара. Кто бы мог поверить, что здесь останется что-нибудь живое?

Но когда после мощной артподготовки фашистские дивизии снова рванулись к городу, их встретил ураганный огонь. Казалось, стреляли камни, руины, сама земля…

В последние дни обороны Севастополя Илита и ее товарищи защищали от яростно наседавшего врага Ушакову балку – важный стратегический рубеж.

Все эти дни рядом с Илитой был и Валерик. Она привязалась к нему, как к собственному сыну. Мальчик отвечал ей самой горячей привязанностью, на какую было способно его сердце, еще не преодолевшее весь ужас жизни в оккупации. Да и все матросы в роте Илиты относились к Валерику с предельной нежностью; каждому хотелось сделать для мальчугана что-нибудь хорошее, сказать ему ласковое слово, потрепать по отрастающим вихрам. Ведь у многих дома, то ли на оккупированной врагом территории, то ли в далеком тылу, остались такие же вот мальчишки!..

Матросы то и дело норовили сунуть Валерику что-нибудь из своего скудного осадного пайка. Но он всегда отвергал эти подношения, говорил: «Я такой же солдат, как все».

Один из бойцов был особенно настойчивым. Ночью он подложил Валерику в карман ватника несколько конфет. Мальчик разозлился и демонстративно швырнул конфеты на землю.

– А парень-то с характером! – заговорили матросы, узнавшие об этом случае. – Волчонок, как есть волчонок!

И прозвище это – Волчонок – так и осталось за ним, хотя Валерик был добрым и сердечным пареньком.

Мастерству владеть оружием – автоматом и пулеметом, гранатой и бутылками с горючей смесью – его учили Ваня Петруненко и Энвербек Азиев, Василий Паукштит и Аркадий Журавлев – каждый, у кого оказывалась минута свободного времени.

Валерик щеголял теперь в настоящей военной форме. Из ворота полурасстегнутой гимнастерки выглядывали синие поперечные полоски матросской тельняшки. Ее подарил мальчику дядя Энвербек – учитель из далекой Осетии. Он берег тельняшку для своего сына. Но как было не подарить ее такому джигиту, каким оказался Валерик!

Армейские брюки, укороченные Илитой, сидели на Валерике немножко мешковато, но это не причиняло ему огорчений. На голове у него красовалась красноармейская пилотка со звездой. И шинель была настоящая, красноармейская.

Валерик был горд и счастлив, что он тоже находится в рядах героических защитников Севастополя. Пусть не было приказа начальника флотского экипажа о зачислении Валерия Волкова в ряды воинов-моряков – не это главное! А главное то, что матросы приняли его в свою семью, в свое святое солдатское, матросское братство, верят ему, любят его!

Гитлеровцы стремились во что бы то ни стало овладеть Ушаковой балкой, чтобы через нее прорваться к Корабельной бухте. Если б это случилось, им удалось бы выдвинуть вперед орудия и обстреливать каждый корабль, идущий к севастопольским причалам с боеприпасами и медикаментами; исчезла бы возможность погружать на санитарные транспорты раненых защитников Севастополя, которых нельзя было оставлять в этом аду.

В Ушаковой балке все дома были разрушены. Уцелел только один из трех этажей здания школы. Стоявшая здесь прежде часть, истаявшая в непрерывных боях, вырыла в крутом обрывистом склоне балки пещеры и блиндажи. Здесь-то и размещалась разведка Илиты Дауровой, перешедшая в знаменитую, прославленную бригаду морской пехоты Жидилова.

Принимая на себя все более и более ожесточенные атаки врага, гарнизон Ушаковой балки редел, но не отступал. Почти каждый час приходилось хоронить убитых. Честно говоря, не всегда было место, где бы их по-настоящему можно было похоронить. Делать могилы в откосах балки – значило сейчас же вызвать на себя прицельный огонь противника. Закапывать на дне балки невозможно: при первом же дожде стремительно текущая вода размоет могилы. Убитых хоронили в одной из пещер, выдолбленных в склоне.

По гребням балки тянулись укрепленные камнем и бревнами окопы. Именно там было самое опасное место, именно на эти окопы фашисты обрушивали шквал минометного и артиллерийского огня, именно на эти редуты катились волны атак. В темные ночи подходы к укреплениям минировались. Смельчаки выползали как можно дальше вперед и закапывали там противотанковые мины, а немцы рвали и рвали небо ракетами, вывешивали над балкой свои «фонари», чтобы спугнуть саперов. Сколько наших бойцов осталось на этой заминированной полосе! Но зато как только танки врага пытались прорваться к Ушаковой балке, они один за другим подрывались на минах, из окопов по ним начинали бить противотанковые ружья, а в прорвавшиеся танки летели бутылки с зажигательной смесью. И как памятник бесстрашным защитникам Ушаковой балки вдоль всего ее восточного берега чернели остовы сгоревших немецких «ягуаров» и «фердинандов».

Первые дни Валерика в окопы, наверх, не пускали. Сначала он никого не хотел слушаться, но когда Бритый Барс во время очередного посещения роты прикрикнул на него, Валерик перестал обижаться на Илиту и товарищей, не пускавших его на передовую. Он старался делать все, чтобы как-то облегчить ратный труд бойцов: чистил оружие, готовил еду, похлебку или кашу, когда в роту доставляли продукты. «Ты у нас и швец, и жнец, и на дуде игрец», – смеялись матросы, а Федунов шутя звал его «кок-каптенармус».

Надо ли говорить, что Валерику было обидно оставаться все время в стороне от боя, быть в укрытии именно тогда, когда его товарищи ежесекундно рисковали жизнью. По ночам, во сне, он снова и снова видел, как фашисты бьют его отца, как замахиваются на него штыками, и просыпался от собственного крика, в холодном поту…

Особенно страшно становилось ему, когда на передовую уходила Илита, – он привязался к ней, как к родной, она заменила ему и старшую сестру, и мать. Когда она возвращалась, пропахшая пороховым дымом, запорошенная землей взрывов, он кидался к ней, чуть не плача от радости.

Однополчане и земляки Илиты – Энвербек Азиев, выздоровевший и пришедший в бригаду Таймураз Гуриев и Николай Дзампаев – сочинили песню о товарищах по гарнизону и в минуты затишья пели ее на родном, осетинском языке.

Илита слушала со слезами на глазах, а сидевший рядом Валерик попросил ее перевести слова песни на русский язык. Неторопливо, вслушиваясь в звучание слов, Илита переводила мальчику песню, словно рассказывала историю стремительно тающей роты, вспоминала погибших, тех, кто со связками гранат бросался под вражеские танки, кто под огнем врага закапывал на подходах к Ушаковой балке противотанковые мины, кто, тяжело раненный, не покидал поля боя…

– Хорошая песня, тетя Илита! – сказал Валерик.

– «Тетя Илита»… – задумчиво повторила она. – А ведь ты однажды назвал меня мамой, Валерик. Я хотела бы заменить тебе ее. И мне приятно, когда ты зовешь меня так…

Валерик помолчал, потом сказал нерешительно:

– Хорошо… Я буду называть тебя так. Ведь тогда, на Черной речке, ты спасла мне жизнь… Знаешь, мне хочется перевести эту песню на русский язык, чтобы ее пели все! Перепишу и раздам…

– Переведи, дорогой… Но где ты столько бумаги возьмешь? Боевые донесения и те писать не на чем…

– Поищу в развалинах.

Валерику повезло. В руинах школы, под грудами битого кирпича и щебня, он нашел склад наглядных школьных пособий: географические карты и анатомические плакаты, гербарии, множество всевозможных таблиц. Заваленные при взрыве обломками стен, они чудом уцелели от всепожирающего огня.

У Валерика был матросский нож в кожаных ножнах, подаренный ему Энвербеком Азиевым. Этим ножом Валерик разрезал плакаты на листы и написал на них слова песни в своем переводе на русский язык. Он, конечно, не был настоящим поэтом, и перевод получился примитивный и по-детски наивный, но в песне рассказывалось о судьбе погибших товарищей, поэтому она взволновала всех.

А после этого, в одну из бессонных ночей, пронизанных зловещим светом плавающих в небе фашистских «фонарей», Валерик, лежа в пещере, думал о том, как еще помочь защитникам Севастополя. У него оставалось несколько листов бумаги, и он решил продолжить выпуск «Боевых листков», первые номера которых по инициативе комиссара Железняка были выпущены еще во время боев на Инкерманских высотах. Ведь далеко не все могли услышать передаваемые по радио сводки Информбюро – большинство защитников балки в те дни спускались из окопов в укрытие на час-два в сутки. Да кроме того, Валерик решил давать в «Боевые листки» материалы о подвигах своих товарищей.

В это время в роте осталось совсем немного бойцов, и Валерик тоже каждый день бывал наверху, на линии обороны, подносил автоматные и пулеметные диски, мины и еду измученным, уставшим до полусмерти бойцам. По ночам, при свете карманного фонарика, в пещере, Валерик наскоро переписывал услышанные по радио новости, сочинял заметки о подвигах однополчан. Все это он заносил на листочки с заголовком «Окопная правда», а потом разносил их вместе с едой и боеприпасами по окопам.

Илита с большою жалостью думала о будущем Валерика. Несколько раз она говорила, что отправит его с очередным транспортом раненых, когда придет за ними пароход, но Валерик просил оставить его здесь.

– Ведь у меня, мама Илита, никого теперь нет, только ты…

И он остался, хотя потом Илита не могла себе этого простить. Ведь если бы тогда настояла она на своем и отправила Валерика, вероятно, не случилось бы беды…

В последний день обороны Севастополя в Ушаковой балке осталось всего десять человек. В своем одиннадцатом листке «Окопной правды» Валерик в тот день написал:

«Наша десятка – мощный кулак, который враг считает дивизией, – сказал генерал-майор Жидилов, – и мы должны драться, как целая дивизия…»

Нет силы в мире, которая победила бы нас. Советское государство, потому что мы сами хозяева своей земли, потому что нами руководит Ленинская партия коммунистов, объединяющая все народы Советского Союза. Вот посмотрите, кто мы, оставшиеся в живых защитники Ушаковой балки.

Здесь, в полуразрушенном здании 52-й школы:

Командир бригады генерал-майор Жидилов – русский.

Капитан-кавалерист Гобаладзе – грузин.

Танкист рядовой Паукштит Василий – латыш.

Врач медицинской службы капитан Мамедов – узбек.

Летчик младший лейтенант Илита Даурова – осетинка.

Артиллерист Петруненко из Киева – украинец.

Сержант-пехотинец Богомолов из Ленинграда – русский.

Разведчик Журавлев из Владивостока – русский.

Лейтенант-пехотинец Азиев – осетин.

Я, бывший ученик 4-го класса, а теперь рядовой боец Волков Валерий – русский.

Когда-то Ушакову балку защищало несколько рот, теперь нас осталось десять человек. Но посмотрите, какой мощный кулак мы составляем, каким фашистским силам противостоим! Сколько фашистов лезет на наши окопы, а мы их откидываем и откидываем назад. Сколько лежит перед нашими окопами трупов этих незваных пришельцев, а мы еще держимся и будем держаться до последнего человека, будем стоять насмерть. Фашистские сволочи думают, что нас здесь тысячи, и идут на нас тысячами. Трусы! Отступая, они оставляют на поле боя тяжелораненых и убегают! Как хочется выжить, чтобы потом, когда кончится война, рассказать нашему народу правду о героическом Севастополе!

Дорогая десятка! Кто из вас останется жив, где бы вы после войны ни оказались, приезжайте обязательно сюда, на места наших последних боев, в стены этой 52-й школы, и расскажите ее будущим ученикам о том, как оборонялся Севастополь. Я хотел бы стать птицей, чтобы облететь весь Севастополь, каждый дом, каждую улицу, все увидеть, чтобы потом рассказать об этом народу. Нас таких – миллионы! Гитлер нас никогда не победит! Нас миллионы, посмотрите! От Севастополя до героического Ленинграда, от Мурманска до Ташкента, от Владивостока до Кавказа таких бойцов, как наша десятка, множество, и они, как сталь, непобедимы».

Так писал в своем последнем, одиннадцатом листке «Окопной правды» Валерий Волков, чье имя сегодня известно каждому пионеру.