Текст книги "Дика"

Автор книги: Тотырбек Джатиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

БОЙ НА ИНКЕРМАНСКИХ ВЫСОТАХ

У Илиты и мысли не было, что Красников назначит ее командиром разведроты. До недавнего времени ротой командовал старший лейтенант Глухов, убитый в одном из поисков. Теперь за Глухова остался старшина Никонов.

Конечно, Илита старше его по званию. Но во всем остальном Никонов мог дать ей сто очков вперед – он считался в полку первоклассным разведчиком.

Впрочем, для того чтобы поставить Илиту в «особое положение», были и другие соображения. Многие матросы, числящиеся в разведке, прошли, как говорится, огонь и воду и медные трубы, не раз и не два смотрели в глаза смерти. Они считали себя избранными. Ясно, остальные тоже неплохо воюют, но их дело – самое опасное! Можно было предполагать, что разведчики без большой радости встретили бы назначение Илиты на должность командира разведроты. И Бритый Барс, естественно, учитывал это.

При всем желании моряки из группы Никонова не могли смотреть на Илиту, как на командира. Они видели в ней младшую сестренку, товарища, ну, наконец, просто красивую девушку.

Что греха таить, и в летной школе, и в эскадрилье Джапаридзе, и здесь, в разведроте, мужчины засматривались на Илиту. Сердце не камень и хочет счастья даже во время войны. Да и странно было бы, если б летчики и матросы не замечали красоты Илиты. Стройная, узкое, словно точеное, лицо с горящими глазами не могли не привлекать внимания.

А сейчас, после госпиталя, Илита, пожалуй, была еще красивее, чем раньше. Появилось в ее лице что-то одухотворенное, тонкое, едва уловимое, – это были тени пережитого, выстраданного. И даже отсутствие косы, которую срезали в госпитале по приказу врача в то время, как Илита находилась в беспамятстве, не портило красоты Дики. Она была похожа на юного сорванца, на паренька, недавно спустившегося с гор…

С Никоновым Илита сразу подружилась, нашла общий язык. Она смотрела на старшину, как смотрела бы на отца. В свою очередь, Никонов опекал Илиту словно родную дочь. Как-то киевлянин Леша Захарченко позволил себе подшутить над Илитой, сказав, что по пословице «у бабы ум короткий, а волос длинный» и что, мол, Илита даже этому положению не соответствует – у нее и волос короткий. Никонов отозвал в сторону Захарченко и выдал болтливому разведчику по первое число. С тех пор Захарченко словно язык проглотил.

Впрочем, Леша был хорошим, милым парнем. И позднее, когда он не вернулся из очередного поиска, Илита корила себя: подумаешь, пошутили с ней, так она – в амбицию! Не со злости вспомнил Леша старую пословицу – чтоб людей повеселить. Ведь без шутки на войне не прожить…

Никонов охотно делился с Илитой своим опытом, знаниями. Как он знал карту! Как угадывал каждое изменение в дислокации немцев в районе Севастополя!

И все-таки в глубине души Илита злилась, что старшина так долго держит ее в части. Скорей бы в рейд по фашистским тылам!

Но однажды обида ее прорвалась. Она повысила голос на Никонова. Чего это он прицепился к словам врача из госпиталя: «Дауровой нужен отдых»? Отдыхать она будет после войны! Нечего мариновать ее в пещере! «Штабной крысы» из нее не выйдет, пусть Никонов на это не рассчитывает!

– Не могу сидеть сиднем под толстыми каменными сводами, – говорила Илита, горячо сверкая глазами, – когда рядом товарищи воюют, идут на смерть! Вот что, старшина: или посылай меня в разведку, или я обращусь прямо к Бритому Барсу!

Никонов устало вздыхал. Ему не хотелось ввязываться в спор. Он просительно говорил Илите:

– Подождите чуток, товарищ лейтенант. Рановато вам в разведку идти.

За те две недели, что Илита пробыла в полку Красникова, погибло немало разведчиков. Не вернулся из рейда во вражеский тыл Леша Захарченко, который так неловко пошутил с Илитой. Подорвался на «хитрой» мине грузин Нонешвили. Окруженный врагами, метнул себе под ноги последнюю гранату сибиряк Геннадий Феофилактов. Услышав о новых потерях, Красников каждый раз грустно подытоживал:

– Разведрота, а людей и на взвод не наберется…

Группа разведчиков таяла не по дням, а по часам. Пополнения ждать было неоткуда. Правда, поговаривали, что вот-вот наши сбросят в Севастополь десант, и тогда горстка разведчиков превратится действительно в разведроту. Но десанта все не было и не было…

Фашисты же не отказывали своим частям в пополнении. День ото дня они усиливали натиск на обескровленную армию защитников Севастополя.

Илита ждала, когда Бритый Барс разрешит ей идти в разведку. Но вышло так, что еще до первого рейда по тылам противника она побывала в опасном деле.

Как-то майской ночью командиру полка Красникову сообщили, что в районе Инкермана попала в беду отдельная рота, которой командовал старший лейтенант Гуриев. Фашисты окружили ее. Связь с ротой была прервана. Опасность грозила и артиллерийскому полку, где командиром был Чичугин, а комиссаром – Железняк: фашисты обложили полк с трех сторон.

Нужно было контратаковать прорвавшегося врага. Но откуда взять для этого силы? Генерал Петров обратился к Красникову. И Красников, смертельно усталый, бледный от бессонницы, начал искать выход из создавшегося положения.

Он вызвал разведчиков. Объяснил им обстановку. Сказал, что свежих частей в гарнизоне Севастополя нет, и единственная группа, способная выручить роту Гуриева и оттеснить фашистов от позиций артполка Чичугина и Железняка, – это разведчики. Конечно, их мало. Но он, Красников, выделит в распоряжение Никонова еще человек сорок – пятьдесят.

– Что ж, надо – значит, надо, – ответил за всех Никонов. – Только дело это треба хорошенько обмозговать.

– Думай, думай, старшина, – согласился Бритый Барс. – Но одно знай: времени у нас в обрез, немцы-то Гуриева доколачивают, скоро и за артполк примутся…

Отпустив разведчиков, Красников попросил Илиту задержаться.

– Пойдешь с Никоновым, – сказал он Илите. – А то, я слышал, тебе пороха на земле хочется понюхать. – Он устало вздохнул. – На опасное дело вас отправляю. Не послал бы тебя… Но посылаю, потому что верю: ты не подведешь. Да, кстати, Гуриев – твой земляк, осетин…

«Гуриев, Гуриев, – повторила Илита про себя. – Знакомая фамилия. Гуриевых много, и кое-кого я знаю. Только о каком Гуриеве идет речь?»

Илита не обратила внимания на то, что впервые со времени пребывания в полку Красников назвал ее на «ты». А для самого Красникова это было своего рода братанием. Он говорил «ты» только тем, кого искренне полюбил. Илита нравилась суровому командиру полка и как красивая, скромная девушка и как мужественный, цельный человек.

Через полчаса у Никонова был готов план рейда. Опытный солдат, знавший окрестности Севастополя как свои пять пальцев, он рассудил, что к роте Гуриева можно добраться через минное поле, то есть именно там, где немцы не рассчитывали на прорыв. Гуриев, по-видимому, и сам считал это минное поле непроходимым. Во всяком случае, когда еще была связь между ротой и артполком Чичугина и Железняка, он сообщил, что фашисты силой в два батальона прижимают его к минному полю.

Никонов был уверен, что его группа пройдет минное поле и выведет из-под огня роту Гуриева.

Миновала полночь, когда группа отправилась в путь.

Бойцы шли уже два часа. Кто бывал в Крыму весной, знает, как темны южные ночи. Ориентироваться было трудно. Сами того не ведая, немцы помогали бойцам находить верное направление: то и дело с вражеских позиций взмывали в небо ракеты – наши очень точно называли их «фонарями». Да кроме того, на исходе второго часа, когда до Инкермана было уже совсем близко, горизонт вдруг окрасился многочисленными вспышками разрывов – там рота Гуриева отбивалась от двух батальонов фашистов.

Быстрый марш почти в полной темноте утомил бойцов. Но Илита, наверно, устала больше всех. Ноги налились свинцом. Во рту пересохло. Дыхание стало прерывистым. Илите казалось, что они идут не час, не два, а сто часов. Когда же конец пути?

Пересеченная местность. Ложбина, а потом холм. Новая ложбина и новый холм. Эти мгновенные перепады могли бы привести в отчаяние кого угодно. Но дело было не только в перепадах. Все кругом усеяно воронками от снарядов и бомб. Не всегда различишь их в темноте ночи. Так что матросам из полка Красникова, шедшим на выручку роты Гуриева и артполка Чичугина и Железняка, приходилось чуть ли не руками ощупывать каждый метр дороги.

И все-таки Илита завидовала своим товарищам. Они мужчины, они как-то увереннее чувствуют себя на войне. А у нее временами так сводило ноги судорогой, так резало грудь от недостатка воздуха, что она еле сдерживалась, чтобы не попросить о привале.

Густой голос старшины Никонова произнес где-то впереди:

– Ложись! Ждать сигнала!

«Наконец-то! – обрадовалась Илита, падая на землю. – Пришли».

Она несколько минут лежала, прислушиваясь к недалекому шуму боя. Потом перевернулась на спину, положила автомат на грудь и, отдыхая, бездумно глядела в темное небо.

Она заставляла себя дышать ровно. Надо набраться сил, чтобы в бою действовать быстро и ловко, чтобы ни на локоть не отстать от мужчин.

Однако мало-помалу прежние мысли снова завладели ею. Здорово все-таки, что Бритый Барс послал ее в бой. Она так ждала этого часа! И вот он наступил…

«Откуда же мне известна фамилия Гуриева? – думала Илита. – Уж не сын ли это старого Вано Гуриева из Куртатинского ущелья?»

Вано Гуриева Илита знала хорошо. Она познакомилась с ним, когда ее выбрали в Верховный Совет. Бывала в доме Вано, охотно советовалась со стариком, слушала его рассказы о старом. Вообще дом Вано Гуриева горцы не обходили стороной. Знали, что хозяин – человек хлебосольный, отзывчивый, мудрый. Кстати, Вано Гуриев был одним из самых почетных гостей на свадьбе Илиты и Харитона.

Однако не только хлебосольством и мудростью прославился Вано Гуриев. Он был народным сказителем-певцом. Песни ею – красивые и сердечные – полюбились и молодым и старым, их распевала вся Осетия.

Особенно известной стала песня о Ленине. Правда, в ее создании участвовал не один Вано Гуриев. Он придумал первый куплет, напел мелодию; кто-то из сельчан – теперь уже и не вспомнишь кто – добавил второй куплет и чуточку изменил мелодию. Так, идя по свету, песня о дорогом Ильиче набирала силу. Ведь каждый, кто прикасался к ней, отдавал словам и мелодии самую большую любовь – любовь к Ленину!

Вспомнилось Илите, как она впервые слушала песню о Ленине в доме Вано. Он запевал ее, а присутствующие здесь же сыновья и дочери тихо вторили. Слова песни и мелодия были безыскусны, просты, но Вано вкладывал в каждое словечко столько души, что сердца загорались любовью к Ильичу, – хотелось во всем походить на него, хотелось идти сквозь бури и невзгоды к тому счастливому завтра, ради которого Ленин жил и боролся, ради которого отдал свою жизнь.

И тем, кто пел песню о Ленине, и тем, кто слушал ее, казалось, что Владимир Ильич незримо присутствует среди них; он доволен этим светлым, просторным, ладно сбитым домом, построенным вместо бедной сакли, он радуется, что люди зажили мирно и богато, он благословляет их на большие, дерзкие дела…

Но вот Вано умолкал. Слезы стояли у него в глазах. Слезы – не книга, которую можно прочесть, но в эту минуту все понимали, какими чувствами полна душа простого осетина Гуриева, разделяли эти чувства…

Где теперь старый Вано? Уж наверно не сидит дома сложа руки. Он коммунист, и можно не сомневаться, что в трудную для Родины годину он, не щадя своих сил, трудится в поле.

Илита представила себе весеннее поле. Рассвет… Солнце – розоватое, нежное – кладет первую позолоту на влажную пашню. И вот навстречу солнцу шагает Вано Гуриев. Он мнет сильными еще пальцами комья земли, пробует ее языком – так делали крестьяне в старину, чтобы узнать, можно ли приступать к пахоте…

Вано и ведать не ведает, что сын его, младший Гуриев, в опасности, что, быть может, в эту минуту он лежит на Инкерманских высотах, истекая кровью…

Илита вскочила, будто ее ударили. Что это она разлеживается, когда нельзя терять ни секунды, когда бойцы из роты Гуриева дерутся из последних сил, ждут помощи от моряков полка Красникова?

Она огляделась. Где же товарищи? Куда исчез старшина Никонов? Неужели все ушли вперед, а она, позволив захватить себя воспоминаниям, осталась одна?

Она тихонько свистнула. Потом еще и еще. Никто не отозвался.

Вдруг, прорвав тишину, оглушительно затрещали на правом фланге пулеметы. Небо сразу расцвело огнями ракет.

Илита было уже двинулась вперед, когда неподалеку раздался ответный свист. Затем тихий, приглушенный голос окликнул ее:

– Эй, сестренка, куда собралась? Лежи, пока команду не дали!

«А я уж струсила! – упрекнула себя Илита. – Товарищи-то рядом. Одну меня не оставят».

Прошло еще несколько минут. Илита напряженно всматривалась в ту сторону, откуда неслось беспрестанное татаканье пулеметов. Наверно, рота Гуриева еще стоит. Впрочем, Илита не удивлялась этому. Она хорошо знала, как сражались защитники Севастополя, – они дрались с фашистами до последнего патрона, до последней гранаты; порой двое или трое оставшихся в живых сдерживали роту вражеских солдат.

– Быстрее за мной! – раздался впереди знакомый голос.

Это был не Никонов. Но кто же?

Илита вскочила и побежала вслед за матросами, которые в темноте были почти неразличимы. Она скорее угадывала их движения, чем видела.

Пробежав метров пятьдесят, Илита неожиданно вспомнила, кто сейчас подал команду. Сергей Федунов! Да, это тот самый, кто стоял дневальным в пещере разведчиков, когда она впервые там появилась! Сергей Федунов был хорошим сапером и, по-видимому, именно он вместе с несколькими саперами, выделенными ему в помощь Бритым Барсом, сделал проход в минном поле. Да, теперь дорога к роте Гуриева расчищена!

У виска Илиты свистнула первая пуля. Но Илита не испугалась, лишь отметила этот странный, неприятный свист.

В конце концов, разве не привыкла она смотреть в глаза смерти? Прошлой осенью «Ласточка» отвлекала «мессершмитты» от госпиталя, расположенного в прибрежном поселке. Почти всю зиму летала в Севастополь – более восьмидесяти вылетов сделала. Сколько пуль, сколько зенитных снарядов потратили на Илиту враги, а она жива и невредима!

Не забыть ту ночь, когда погиб старший лейтенант Ефименко и когда ей пришлось целый час плыть в ледяном крошеве, борясь с бессилием, с отчаянием, с холодом. Но и тогда смерть не поборола ее!

И сегодня она не сдастся! Тем более, что она не одна, с ней рядом сильные и смелые товарищи, с ней рядом – знает он об этом или не знает – старый Вано Гуриев, его вера в торжество народного дела, его песня о Ленине!

«Вперед, Дика, вперед!» – подбадривала она себя.

Немцы по-прежнему то и дело бросали в воздух ракеты. В их странном мертвенном свете можно было кое-что разглядеть. Саперам во главе с Сергеем Федуновым пришлось немало поработать, чтобы проделать узкий проход в минном поле. Илита обратила внимание на обрывки колючей проволоки, на два или три «ежа», сдвинутых в сторону, на горку обезвреженных мин, – все это, по мнению фашистских вояк, должно было накрепко закрыть дорогу к участку, где оборонялась рота Гуриева. Только вышло по-иному…

– Сюда, сюда! – указывал путь Федунов, направляя в проход разгоряченных бегом бойцов.

Это было начало довольно крутого подъема. Илита остановилась на миг, чтобы перевести дыхание. Федунов испуганно взглянул на нее, затем одним рывком оказался рядом:

– Ты ранена, Дика?

– Нет, – задыхаясь, ответила Илита. – Нет, Сережа, все в порядке… – Она наконец отдышалась. – Близко рота Гуриева?

– Метров двести еще.

– А где старшина Никонов?

– Он левее. Отвлекает немцев. Скоро услышишь, какую пальбу откроет. – Федунов дружески кивнул Илите: – Ну, снимаемся с якоря?

Торопливо шагая рядом с Федуновым, Илита то и дело опасливо поглядывала по сторонам: сколько мин понатыкали фашисты в землю! Федунов заметил взгляд Илиты и, усмехнувшись, сказал:

– Мне не впервой по этим «игрушкам» шагать.

Как много значит в боевой обстановке поддержка товарища, его ободряющее слово. Вот даже сейчас, достаточно было Федунову усмехнуться, назвать мины «игрушками», как стало спокойнее на душе.

Они догнали остальных, залегли. Федунов предупредил бойцов, что надо подождать, пока на левом фланге Никонов с группой матросов не начнет отвлекающие действия.

Прошло несколько минут. И вдруг слева, где угадывалась низина, ухнули раз за разом взрывы гранат, затем, захлебываясь, застрочил станковый пулемет.

– Сейчас – рывок, и мы должны прорваться к роте Гуриева, – шепотом оповестил бойцов Федунов.

Он вскочил первый.

– За Родину! – громовым голосом крикнул он. – Бей гадов!..

До сих пор в этом ночном рейде для Илиты не было ничего необычного. Темнота, мешающая ориентировке, свист пуль, мины, грозящие неожиданной смертью, – все неприятно, все это вызывает в душе холодок страха. Но, в конце концов, на войне без подобных неприятностей не обойтись.

Все изменилось, как только Федунов крикнул «За Родину! Бей гадов!». Страх исчез. Илита уже забыла о минах. Она не слушала свиста пуль. Вместе с товарищами она бросилась вперед, различив в сумраке рассвета холмик, за который продолжала цепляться рота Гуриева. Все тело Илиты было наполнено неистребимым, жгучим желанием как можно быстрее достигнуть холмика, увидеть врагов и крошить, крошить, крошить их из автомата!..

Илита не успевала за Федуновым. Он бежал быстро, и фигура его вскоре растворилась в темноте. И тут же впереди взорвались мины. Это было похоже на треск разорванного полотна: тр-трр-тр-ах! Остановившись, Илита с беспокойством подумала о Федунове. Куда он исчез? Не он ли, по несчастью, подорвался на мине?

Грохнуло еще несколько взрывов – теперь дальше, может быть, даже за холмиком.

Переведя дыхание, Илита снова устремилась вперед.

Теперь взрывы следовали один за другим. Строчили без устали пулеметы. Винтовочные выстрелы и автоматные очереди, казалось, навсегда вытеснили тишину из этого мира.

Но в море огня и металла, в неистовом грохоте Илита неожиданно различила тонкое, сверлящее жужжание. «Мина!» – мелькнуло в голове. Илита распласталась на земле, затем, нащупав рукой край неглубокой воронки, скатилась в яму.

И тут рядом с ней кто-то хрипло спросил:

– Куда тебя несет, сумасшедшая?

– А ты кто? – Илита испуганно отпрянула, подняла автомат.

– «Кто, кто»!.. – недовольно повторил небритый, опаленный порохом солдат, лежащий за стареньким «максимом». – Свой я, вот кто! Из роты Гуриева! А ты откуда взялась такая?

– Я из полка Красникова, – объяснила Илита. – Мы вам на помощь пришли.

– С неба, что ли? – с едва заметной улыбкой спросил солдат.

– Не с неба, а через минное поле.

– Врешь! – не выдержал солдат и даже оставил на мгновение свой пулемет. – Неужели через минное поле?

Илита пожала плечами, как бы говоря этим, что врать не мастер. Затем спросила:

– Ну, как вы тут?

– Как видишь, – ответил солдат. – Немцы стеной прут. К самому минному полю нас прижали! Я уж думал, амба нам. Да вот, видно, не пришел наш черед умирать…

– Где же Гуриев? – спросила Илита. – Жив он?

– Не знаю. Минут двадцать как повел бойцов в атаку на прорыв. Что-то не видно его больше…

– «Не видно»! – вскипела Илита. – А чего видно из твоей воронки? Сидишь тут и звезды считаешь, а командир, может быть, в двадцати шагах от тебя кровью истекает!..

Солдат хмуро уставился на нее.

– Ты на меня не кричи, – медленно заговорил он. – Ты кто? Лейтенант? Все равно не кричи. Мне сам Гуриев приказал: ты, Максименко, с места не сходи, дерись до последнего…

Илита уже не слушала пулеметчика. Она ухватилась за край воронки и в один миг оказалась наверху.

– Куда? – вскинулся солдат. – Немцы там! Убьют! Вот дивчина сумасшедшая!..

Солнце в эту минуту показалось над горизонтом. Стало светлее. Илита бежала вперед, стреляя на ходу из автомата. Кричала ли она? Наверное, да. Но она не слышала своего крика. Она только успела заметить, что слева и справа от нее вдруг появились фигуры товарищей-матросов. Вслед за Илитой они устремились на врага.

Этих фигур становилось все больше и больше, – к морякам теперь присоединились оставшиеся в живых бойцы из роты Гуриева.

– Ура! Ур-ра-а!.. – понеслось над холмом. Этот громкий, победный крик на минуту заглушил и разрывы мин, и треск пулеметов. – Ур-ра-аа!..

Илита выскочила на ровное место, увидела впереди трех немецких солдат и скосила их короткой автоматной очередью.

– Так их, сволочей, сестренка! – рявкнул неподалеку голос Федунова.

Илита обернулась. Сергей Федунов, ширококостный, кряжистый, будто медведь, легко, играючи бросил в ближний немецкий окоп тяжелую противотанковую гранату. Затем глянул на Илиту, улыбнулся, вытер пот с лица и побежал дальше.

Жив Федунов!

Немцы не выдержали контратаки матросов, начали отступать. Рота Гуриева была спасена.

Бой переместился севернее, к полуокруженному фашистами артполку Чичугина и Железняка.

Но Илита уже не участвовала в нем. Недавняя вспышка энергии, бросившая ее в атаку, вдруг прошла, и сейчас она не могла шевельнуть ни ногой, ни рукой. Свинцовая усталость сковала тело. Она присела на край окопа, оглянулась по сторонам.

Следы недавнего жестокого и кровавого боя виднелись повсюду. У ног Илиты лежал сломанный приклад винтовки. Чуть дальше – кисет с вышивкой. Ветерок тормошил листочки писем, валявшихся на земле. А что это за темная фигура лежит у вражеского окопа?

Илита заставила себя встать. Утомление было так велико, что она не шла, а ковыляла. Около окопа, раскинув руки и уткнувшись лицом в землю, лежал человек в матросском бушлате. Руки его мертвой хваткой вцепились в автомат.

С трудом перевернув человека в бушлате, Илита пощупала пульс на тонкой кисти. Пульса не было. Или ей только так показалось? Она снова взялась за руку и на сей раз различила его: вот он, тусклый, вялый удар, за ним еще один. Илита приподняла голову человека и слегка окропила щеки водой из фляжки. Веки раненого затрепетали.

– Кто ты? Что с тобой? – тихо спросила она.

– Гу-ри-ев, – невнятно ответил человек. Он наконец открыл глаза и увидел Илиту. – Гу-ри-ев…

«Гуриев! – взволнованно подумала Илита. – Я нашла его!»

– Пи-ить… – сказал Гуриев и снова закрыл глаза.

Илита всунула ему горлышко фляги прямо в зубы. Пусть пьет. Пусть потребует от Илиты чего угодно – она все сделает, чтобы он остался жив!

Она была так возбуждена, что заговорила по-осетински:

– Таймураз? Вано фурт дэ?[4]4
  Таймура́з? Сын Вано?


[Закрыть]

– Чызг уый дэн[5]5
  Он самый.


[Закрыть], – ответил Гуриев, отрываясь от фляжки. В глазах его мелькнуло удивление.

– Дон аназ, мефсымар![6]6
  Выпей воды, брат!


[Закрыть] – сказала Илита, снова поднося фляжку к губам раненого. – Ты меня не узнал? Я – Илита Даурова…

Гуриев кивнул, показывая этим, что вспомнил Илиту. Он пил, закрыв глаза. На тонком горле его, словно живое существо, ходил кадык. Илита заметила это, и ее вдруг охватила такая жгучая жалость к своему земляку, к этому сильному духом человеку, что она чуть не заплакала.

А он, оторвавшись от фляжки, попытался встать. Неудачно. Рука у него подломилась, и он снова опустился на землю.

– Обними меня за шею, – сказала Илита. Она закинула руку Таймураза Гуриева себе за спину и с усилием приподняла тяжелое тело мужчины.

– Я – сам… сам…

– Самому тебе не дойти.

Они стояли теперь – Илита и Таймураз – и оба шатались: она от непомерной тяжести раненого, он от потери крови.

– Пошли, – сказала Илита, сделав первый шаг.

Нет, так ничего не получится! Легче нести Таймураза, чем вести его. Но согласится ли раненый, чтобы женщина несла его? Горский характер – он и тут мог выказать себя. Илита была уверена, что Таймураз воспротивится этому, он скорее умрет, чем позволит ей взять себя на плечи.

– Куда ты ранен? – спросила Илита. – Может быть, тебе нельзя идти?

– Можно идти, – ответил Гуриев. – Я должен идти… Я должен вывести роту из окружения…

– Не беспокойся, Таймураз, – уговаривала Гуриева Илита, – рота выведена из окружения… Бритый Барс послал нас к тебе на помощь… Немцы бегут…

Куда идти с раненым? Илита не знала, что делать. Уходить той дорогой, которой провел их сюда Федунов? Но разве они с Гуриевым осилят эту дорогу? Нет, надо двигаться вслед за наступающими матросами, двигаться на север…

Не успели они пройти и десяток шагов, как к ним подбежал рослый белокурый боец.

– Наш командир ранен? – взволнованно спросил он у Илиты.

Боец обнял Гуриева, помогая ему идти. Теперь он обращался только к своему командиру:

– Держитесь, товарищ старший лейтенант! Мы еще с вами повоюем, верно? Глядите-ка, немцы как драпанули! Сейчас артполк начнет долбать их линию обороны…

И правда, в ту же секунду где-то в вышине засвистели особенным, пронзительным свистом снаряды артполка Чичугина и Железняка. Затем горизонт окрасился вспышками разрывов.

– Так их, гадов! – радостно воскликнул белокурый боец. – Товарищ командир, видите, наши артиллеристы дают фрицам прикурить! Эх, хорошо!..

– Далеко отсюда расположение артполка? – спросила Илита у солдата.

– Да нет, близко. – Он махнул свободной рукой. – Сейчас овраг будет, потом холмик, за холмиком и стоят наши артиллеристы. Молодцы ребята! – продолжал он. – Комиссар у них – голова! Ему бы армией командовать, а не в полку комиссарить. Слышали про такого? Железняк Наум Леонтьевич.

Илита ответила:

– Не слышала…

Наум Леонтьевич Железняк? Вроде бы действительно Илита слышала о нем. Но где? Она мысленно перебрала последние события, те места, куда забрасывала ее судьба: аэродром под Лазаревским, фронтовой аэродром на Дону, эскадрилья майора Джапаридзе, госпиталь… Да-да, она познакомилась с Железняком именно в госпитале! Теперь она вспомнила.

Боец продолжал еще что-то рассказывать о знаменитом комиссаре артполка, а Илита вызвала в своей памяти те дни, когда она находилась в госпитале.

Двустороннее крупозное воспаление легких – болезнь не шуточная. Бывали часы, когда врачи сомневались, останется ли Илита жива. Она и сама пала духом: температура по вечерам скакала к сорока градусам, мучала рвота, болело сердце.

Утром, когда наступало облегчение, Илита шла к выходу из пещеры: хотелось подышать свежим воздухом, увидеть, как на склонах севастопольских холмов оседает снег, распрямляются ростки первой зелени.

И вот как-то у входа в пещеру она повстречалась с человеком, который вдруг заговорил с ней так просто, словно был знаком многие и многие годы. Незнакомец, как и Илита, носил плотную больничную пижаму. Но если Илита накинула поверх пижамы ватник, то на нем была хорошо сшитая офицерская шинель. И вообще, несмотря на то что лежал он в госпитале и лечился, по-видимому, от тяжелого ранения, выглядел он собранным, аккуратным, подтянутым.

Он спросил у Илиты, откуда она, давно ли воюет. И спросил он это так неназойливо, так по-дружески, что Илита неожиданно для себя размягчилась душой и поведала незнакомцу всю свою биографию.

Потом офицер рассказал о себе. Впрочем, он был немногословен. Скромно заметил, что воюет с начала войны и, как говорится, бог миловал: два месяца назад у него под ногами разорвалась мина, а отделался царапиной.

Илита невольно улыбнулась: хороша царапина, если ему пришлось два месяца лежать в госпитале.

– А ведь мы с вами породнились, – неожиданно сказал незнакомец. – Да, да, породнились, – повторил он, отвечая на недоуменный взгляд Илиты. – Когда вас привезли в госпиталь, нужна была кровь для переливания…

– Ну и что же? – не выдержала Илита.

– Да ничего… – Незнакомец стеснительно улыбнулся. – Взяли у меня триста кубиков…

– Значит, у меня теперь ваша кровь? – Илита взволнованно всплеснула руками.

– Выходит, что так…

Илита растерялась. Сказать этому человеку «спасибо»? Но разве эта благодарность способна выразить то чувство, которое Илита испытывала, глядя на своего спасителя. По-другому и не назовешь его никак – только спаситель.

Должно быть, незнакомец заметил смущение Илиты. Он вдруг заговорил о том, что недавно получил с Большой земли – так называли защитники Севастополя Россию – письмо от жены. Плутало это письмо чуть ли не три месяца, пока добралось до Севастополя. Но зато другого такого радостного письма он, Железняк, в жизни своей не получал: в декабре 1941 года жена родила сына!

– Не знаю, как она его назвала, – продолжал рассказывать он. – Да это и неважно. Важно, чтоб хорошим, сильным человеком вырос. – Он доверительно наклонился к Илите: – Никому я об этом не говорил, а вам почему-то захотелось раскрыть свою тайну… Написал я сыну письмо, ну вроде бы он уже взрослый и все может понять… А в письме – напутствие. Как жить ему надо, как к хорошему привыкать и как отвыкать от плохого. Я коммунист и верю, что сын мой тоже будет коммунистом… Идет смертельная схватка с фашистами, и никто не может дать гарантии, что я останусь в живых. Так вот, я написал: если убьют меня, пусть сын сделает то, чего не сделал я. Пусть все свои силы, всего себя до последней кровинки отдаст Родине, партии…

Илита смотрела на своего собеседника с восхищением. Вот мужественный человек! И самое приятное, что нет в нем и тени рисовки, зазнайства. Илите польстило, что незнакомец рассказал ей о письме из дома, о рождении сына и о своем отцовском напутствии – это ведь не каждому рассказывают.

Она подумала: «Если б у меня был сын от Харитона, я бы написала ему то же самое».

Разговор у входа в пещеру, где находился госпиталь, во многом повлиял на Илиту. Жизнелюбие человека в офицерской шинели, его негромкий, но убежденный патриотизм, его вера в человеческие силы – все это передалось Илите. Душа ее окрепла. И болезнь, будто почувствовав, что Илиты ей не переломить, пошла на убыль.

Странно, что лицо и фигуру человека, поделившегося с ней своей кровью, она помнила – для этого достаточно было закрыть глаза, а вот фамилия из памяти выветрилась, хотя потом Илите не раз называли имя ее спасителя – комиссар артполка Железняк.

И вот, оказывается, Железняк этот рядом с ней!

Бывают же чудеса на войне…

Вместе с белокурым бойцом – он был на удивление сильным парнем – Илита перенесла Таймураза через овраг. Когда они миновали первый холмик, боец неожиданно приставил ладонь ко лбу и впился взглядом в даль.

– Что там? – с тревогой спросила Илита.

– Кажись, танки нас контратакуют…

Пришлось остановиться. Тем более, что впереди, на повернутой к немцам стороне холма, упало несколько вражеских снарядов; груда земли взметнулась вверх, на минуту скрыв от Илиты и ее помощника панораму боя.

Таймураз был в забытьи. Белокурый боец ловко разрезал гимнастерку командира в перевязал ему перебитое, окровавленное плечо.

– Если б только плечо ему задело, – сказал он Илите, – а то, кажется, ноги тоже перебиты. И вроде бы контузило его…

Боец был прав: немцы пустили в ход танки. В низине, направляясь к холмам, шли семь фашистских «ягуаров».

– Нельзя нам оставаться здесь, – сказала Илита, напряженно следя за движением танков. – Пошли. В расположении артполка и то безопаснее. А кроме того, там есть врачи – помощь Гуриеву нужна немедленно!..